На
54-м году земной жизни закончилось пастырское и научное служение священника
Георгия Чистякова — одного из самых ярких клириков Русской православной
церкви Московского патриархата (РПЦ МП), духовного лидера либеральной церковной
интеллигенции Москвы. В день отпевания о. Георгия к небольшому храму святых
Косьмы и Дамиана, где он служил 15 лет, невозможно было подойти
«В городе солнечных старушек» — так он назвал свои воспоминания о детстве и юности в шестидесятнической Москве. «Солнечное» мироощущение этого необычного батюшки сложилось именно тогда, когда обескровленный сталинизмом и войной советский народ впервые ощутил легкий ветерок свободы. Оттуда, из детства, вынес о. Георгий неприятие любой радикальной идеологии и войны (за что его называли либералом и пацифистом), любовь к европейской культуре (за что его называли западником и тайным католиком), отвержение лжи, в том числе в политике (за это его считали диссидентом и угрожали разными церковными «прещениями»).
«Это была Москва старушек, но не старичков, — вспоминал о. Георгий о городе детства. — Я не подозревал, что бывают старые люди мужеского пола, потому что одни погибли в революцию, другие — в 20-е, третьи — в 30-е годы, четвертые ушли в 1941 году в ополчение и погибли буквально в первые дни войны. Их невесты остались старыми девами, их жены рано овдовели. Это был мир старых дам, научивших меня читать по-русски и по-старославянски, молиться Богу и ходить в церковь, любить Шопена и Шуберта, русскую поэзию и прозу... Сегодня мы можем научиться знать, владеть материалом, может быть, значительно лучше, чем владели им старые дамы моего детства, но научиться любить литературу, музыку и даже Бога сегодня зачастую бывает не у кого».
Впрочем, были у священника Георгия Чистякова учителя и наставники из среды наших современников. Среди них на первом месте о. Александр Мень — оппоненты даже называют о. Георгия меневцем. Близко знавшая обоих священников Екатерина Гениева, директор Библиотеки иностранной литературы, считает, что их «многое объединяло — прежде всего невероятная открытость миру, людям, вере». «Зияние, которое после ухода отца Александра, — продолжает она, — отчасти восполнял отец Георгий, сам абсолютно одинокий в этом мире, это зияние станет теперь еще более ощутимым». Двух других своих учителей тоже пережил о. Георгий — митрополита Сурожского Антония (Блума) и Папу Иоанна Павла II, с которым ему довелось неоднократно встречаться. У владыки Антония о. Георгий перенял необычную манеру исповедовать — нередко он плакал навзрыд вместе с какой-нибудь кающейся, а потом почти умоляюще говорил: «Ну зачем вам это? Это ведь разрушает личность!»
Переводчик Наталья Трауберг, коллега о. Георгия по Российскому библейскому обществу, вспоминает, как настойчиво он хотел стать священником в начале 90-х: «У нас была такая своеобразная игра: мы сами назначали какой-то срок — если к нему не произойдет то, чего мы очень хотим, то уже и не надо пытаться. Его отговаривали от рукоположения, потом мы назначили срок — до 3 ноября. Он побежал в Чистый переулок (резиденция патриарха), где ему опять отказали! Он ко мне — я тогда неподалеку жила: «Ну давайте еще два месяца!» — просит. И ровно спустя месяц, то есть посередине нашего нового срока, пришло решение рукоположить».
ПРАВДА, КОТОРАЯ СТОИТ ЖИЗНИ
Не случайно в Чистом переулке тянули с решением о рукоположении. Было ясно,
что ординарного священника-требоисполнителя, который будет исправно платить
епархиальные взносы и не станет «будировать народ», из о. Георгия не получится.
Он верил «не понарошку», а это значит, что вера его подразумевала предельную
честность во всем, в том числе в гражданской позиции. Имя священника Чистякова
появлялось под многочисленными обращениями против войны в Чечне, он служил
панихиду по Галине Старовойтовой и отпевал Анну Политковскую.
Отец Георгий прямо обличал безнравственность в политике. «Наше государство, — писал он, — в течение семидесяти с лишним лет безнаказанно убивало людей тысячами и миллионами. Мы уже считаем, будто в насильственном лишении жизни нет ничего ужасного. Поэтому жестокость в быту, в отношениях друг с другом, в семье и т д. После таких войн, как афганская и чеченская, ничего другого, кроме того равнодушия, с которым люди сегодня убивают друг друга, ожидать нельзя». Священник искренне не понимал пафоса «державного православия» с его «священными войнами», «жертвами за родину», призывами «бей врагов отечества». Он был абсолютным христианским пацифистом и отвергал насилие во имя любых «святых» целей: «Убивать действительно нельзя, никого и никому, что убийство — это даже не преступление, а просто ужас».
Свобода и правда, свободный доступ к неискаженной информации были для о. Георгия священны. «Свобода — политическая, национальная, религиозная, — писал он, — представляет абсолютную ценность. Происходящее в России — трагично. Но одни призывают не отчаиваться, а другие зовут назад, в бред советской эпохи. Первые настроены на работу — трудную, долгую, утомительную. Вторые выискивают врагов и призывают их истреблять». Отпевая Анну Политковскую, о. Георгий говорил «о новом, выходящем за пределы церковной ограды, особом типе мученичества, которое можно назвать общественным мученичеством, общественным свидетельством. Потому что мученик — это в первую очередь свидетель, который свидетельствует о справедливости, трудится абсолютно бесстрашно именно ради справедливости. Таким бесстрашным свидетелем был Андрей Дмитриевич Сахаров... Среди нас так мало людей, которые говорят только правду. Аня была такой, за это ее и убили».
ЖЕРТВА НЕПОРОЧНАЯ
Основу обширной эрудиции доктора филологических наук священника Георгия
Чистякова, которая так привлекала к нему интеллигенцию и прессу, составило
классическое образование, полученное на филфаке МГУ. Любовь к древним языкам
появилась у Георгия в раннем детстве — он рассказывал, что заговорил по-церковнославянски
и по-русски одновременно. А еще он был тем самым вундеркиндом, о котором
взахлеб писали советские газеты в 1967-м, — ведь в университет будущий священник
поступил в 14 лет.
Нагрузка, которую взвалил на себя о. Георгий в последние годы, была необыкновенной, превосходящей естественные человеческие силы. Он одновременно преподавал в нескольких вузах, кое-где даже заведуя кафедрой (МГУ, РГГУ, Физтех, Университет им. А. Меня), служил в двух храмах, причем один из них был при детском онкологическом центре, заведовал комитетом Библейского общества, руководил центром по изучению религиозной литературы в «Иностранке».
Духовные чада о. Георгия знали, что уже много лет он страдает лейкозом, проходя изнурительные курсы химиотерапии. Видели в этом даже некий знак свыше — батюшка приобщился к страданиям своих маленьких пасомых из онкологического центра не только духовно, но и физически. В марте, в самый разгар Великого поста, о. Георгия частично парализовало. Тогда и выяснился его летальный диагноз — злокачественная опухоль головного мозга. Он стал угасать на глазах, с какого-то момента даже стеснялся принимать людей в больничной палате. За несколько дней до смерти его выписали, он успел сделать несколько телефонных звонков, обещая своим коллегам вернуться на какое-то время к активной работе. Однако вечером 22 июня, в самый долгий день года, с ним случился инфаркт, который и привел к смерти. В этом его духовные чада, которых о. Георгий учил, вслед за апостолом Павлом, «всегда радоваться и за все благодарить», тоже увидели добрый знак: в самый долгий день года их пастырь ушел в «невечернее» царство Христа, где уже никогда не наступит ночь.
* * *
Отец Георгий погребен на Пятницком кладбище. Далеко не на самом престижном
в Москве. На его отпевании в родном храме святых Косьмы и Дамиана не было
ни одного иерарха РПЦ МП, зато был католический митрополит Тадеуш Кондрусевич,
священник православной церкви в Америке Христофор Хилл, да и вообще много
христиан разных конфессий и даже нехристиан. Выросший в условиях госатеизма,
о. Георгий ощущал, что конфессиональные перегородки «до неба не доходят»,
и очень ценил общность веры в Бога даже с теми, кто представляет себе Бога
совсем не по-православному. И его любили «поверх барьеров» люди, которые
верят по-разному. Не любили его только те, кто считает, что все обязаны
верить одинаково. Но если вера еще может быть «обязанностью», то любовь
— никогда!
Священник
Георгий Петрович Чистяков родился 4 августа 1953 года. Окончил
филологический факультет МГУ по специальности «Древняя история и классическая
филология», кандидат исторических наук, доктор филологии, профессор, член-корреспондент
Российской академии естественных наук.
Преподавал древнегреческий и латынь в Московском государственном лингвистическом университете, работал в редакции журнала «Вестник древней истории», с 1985-го читал в Московском физико-техническом институте курс лекций по Библии, истории христианства и истории богословской мысли, заведовал кафедрой истории культуры. Преподавал в МГУ, Российском государственном гуманитарном университете, Открытом университета о. Александра Меня, Страсбургском университете, центре «Сен-Жорж» (Париж). Автор статей и переводов с древнегреческого и латыни (Полемон, Павсаний, Плутарх, Тит Ливий), многочисленных богословских, исторических, филологических и публицистических статей.
Директор Научно-исследовательского центра по изучению религиозной литературы Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы, председатель попечительского совета Общедоступного православного университета им. А. Меня, председатель комитета по научной и издательской деятельности Российского библейского общества, член Международной ассоциации исследований по изучению отцов Церкви.
