|
Сестра Иоанна (Юлия Николаевна Рейтлингер) и ее росписи церкви Св. Иоанна Воина в Медоне
Юлия Николаевна родилась и провела детство в Петербурге. Ее отец был высокопоставленным служащим. Бароны Рейтлингеры происходили из прусско-остзейской знати. Мать – дочь генерала Гонецкого, воспитанница Смольного института, поклонница Ушинского - не любила «светскость». «С раннего детства, - как вспоминала Юлия Николаевна, - полное отсутствие баловства и при этом – свобода». В гимназии она получила прозвище «Рейтлингер-художница», дальнейшие ее занятия – в школе Общества поощрения художеств. В 1918 г. в Крыму, в Олеизе юная Юлия Рейтлингер знакомится со священником Сергием Булгаковым (1871-1944) (он недавно рукоположен и служит в Гаспре), и эта встреча определяет всю ее дальнейшую жизнь. Она становится не только духовной дочерью отца Сергия, но его помощницей и другом на всю жизнь. Путь Юлии Николаевны – это история русской эмиграции и реэмиграции.
1921 г. – после смерти матери бегство из Крыма в Варшаву к отцу,
затем Прага (первые занятия иконой), а с 1925 г. – Париж, переезд
в который устроил о. Сергий. Кратковременные уроки у признанного
иконописца Д.Стеллецкого («научиться ничему не могла»), консультации
у старообрядческих мастеров и трехгодичный курс религиозного искусства
в мастерской Мориса Дени, в котором она больше всего ценит занятия
композицией. «Общего художественного развития получила я от них
очень много. Но в чем-то – поскольку католическая картина разнится
от иконы – мне надо было впоследствии идти как бы “от противного”»,
- писала она в своей автобиографии. В 1928 г. Юлия Николаевна специально
едет из Парижа в Мюнхен, чтобы посмотреть большую выставку икон,
С. Иоанна много работает в Париже, в частности пишет одноярусный иконостас в храме-гараже общежития м. Марии на улице Лурмель. В 1938 г. – триптих для храма Братства преподобного Сергия и мученика Албания в богословском колледже в Мерфилде, на севере Англии. В эти годы ее творческие задачи разделяет и учится у нее Георгий Круг, ставший впоследствии блистательным иконописцем о. Григорием (1906/1907-1969). Затем, уже после смерти о. Сергия, поддерживавшего экуменическую идею, в 1947 г. с. Иоанна расписала в Лондоне часовню при доме Братства. Эти росписи сохранились, сейчас они в монастыре Христа Спасителя на юге Англии в Брайтоне. Есть ее работы, в Праге, в Словакии, в Покровском монастыре Бюси-ан-От (Франция).
В последние пятнадцать лет жизни с. Иоанны ее духовным отцом становится о. Александр Мень. Ему она передает облачение о. Сергия, которое бережно сохраняла многие десятилетия. Благодаря о. Александру, круг общения с. Иоанны молодеет. Она - внимательная собеседница (через записочки), тонко понимающая проблемы жизни всех возрастов. Она и миссионер, неустанно подвигающий своих молодых друзей на путь христианства. Через нее он воспринимается естественным, необходимым и светлым. О. Александр становится массовым заказчиком икон с. Иоанны для прихожан церкви в Новой Деревне. Выставка этих маленьких шедевров состоялась в сентябре 2000 г. в Центральном Музее древнерусской культуры и искусства им. Андрея Рублева. Иконы, «свечечки», как их называл о. Сергий, она писала до полуслепоты (1983). Умирает Юлия Николаевна в окончательной «схиме»: глухая и слепая, до последней секунды молясь и поминая всех близких.
* * *
В Париже закрывалась колониальная выставка. Многие павильоны были оформлены модным изобретением – краской Stiess, подражающей фреске. У меня был выгодный урок. Купила на свои деньги на слом фанеру, подготовленную этой краской – по ней можно писать еще новой. С благословения о. Андрея Сергеенко мы обшили церковь-барак в Медоне, где он служил, и я расписала его с помощью Кати <сестры>, которую выписала из Праги. Старики ворчали: “Мы в изгнании ведем трудную жизнь, приходим в храм, чтобы забыться, зачем нам эта роспись?” Отец Андрей, конечно, возмущался таким отношением к храму и к росписи и поддерживал ее. Ел. Яковл. Браславская (в будущем – Ведерникова) – (познакомилась с ней впервые) помогла, чем могла. <…> Вейдле, отдавая полный отчет в огромности моей задачи и скромных моих сил, - одобрял и поддерживал меня Профессор Lieb[2] посетил Медон:“lebendig!” <живо>». Это был 1932 год. Владыка Евлогий сказал о «фресках» Ю.Н.Рейтлингер, что она расписала
церковь, «немного стилизованно разработав темы Апокалипсиса, но,
в общем, удачно справившись с работой». Фресках в кавычках, потому
что вся Росписи с. Иоанны поражают глубиной проникновения в духовную сущность
изображаемого, олицетворенной правдой диалога с Богом. Они заставляют
думать о путях развития храмового искусства, о каноне и новаторстве,
о языке красок в ХХ веке, о степени проявления индивидуальности
художника в религиозном творчестве, о
***
Медонские росписи пережили войну, юрисдикционные распри, пожары, подтопления. В 1960-1980 гг. церковь оставалась без присмотра, став прибежищем бомжей, спаливших ценнейший иконостас. Перед окончательным разрушением храма в начале 1990-х Н.А.Струве с помощником спасли роспись, отодрав ее от стен, и перевезли на хранение в монжеронский замок. В 1996 г. с участием «Центра помощи русским беженцам во Франции» удалось частично отреставрировать и закрепить росписи на щитах. Но на полную реставрацию денег не хватило. Как только появилась возможность, в 2003 г., Н.А.Струве перевез фрески в Россию, разместив их в БФРЗ, в надежде, что отыщутся средства для сохранения этого уникального ансамбля.
Наталья Белевцева -------------------------------------------------------------------------------- [1] рясофорный монах (греч. носящий рясу) – монах низшей степени пострига, готовящийся к принятию малой схимы. Рясофорному монаху разрешается носить рясу и камилавку. [2] протестантский профессор из Швейцарии |
Выставка,
развернутая в стенах Библиотеки-фонда «Русское Зарубежье», впервые
представляет образец монументального творчества сестры Иоанны, в
миру Юлии Николаевны Рейтлингер (1898-1988), становящейся все более
известной в России как выдающийся мастер иконописи ХХ века, начинавший
работать во Франции. 
привезенную
из России («…глаз не оторвать от Троицы Рублева!»). С этого времени
она в постоянных поисках нового пути, по ее выражению, - к «творческой
иконе». Потребность в ней насущна. Потому что ни путь автоматического
следования прописям старообрядческой иконы, ни изыски модерна не
были плодотворны. Юлия Николаевна ищет живого синтеза древней иконы
и образного языка нового времени. Она - в центре религиозно-творческого
поиска, который олицетворяли философы Николай Бердяев и Борис Вышеславцев,
религиозные мыслители Георгий Федотов, Василий Зеньковский и Владимир
Ильин, историк искусства Владимир Вейдле, богослов и религиозный
деятель Лев Зандер, наконец, мать Мария. Но Юлия Николаевна глуха,
поэтому не может вполне участвовать в религиозно-общественной жизни.
Она живет в Париже при Православной духовной академии в квартире
о. Сергия, руководящего кафедрой догматического богословия. Наверное,
в беседах художницы и богослова и родились те строки книги «Икона
и иконопочитание» (1931) о. Сергия Булгакова, в которых обосновывается
возможность появления «новых икон нового содержания»: «Жизнь Церкви
никогда не исчерпывается прошлым, она имеет настоящее и будущее,
и всегда равно движима Духом Святым. И если духовные видения и откровения,
засвидетельствованные в иконе, возможны были раньше, то они возможны
и теперь, и впредь. И это есть лишь вопрос факта, появится ли творческое
вдохновение и дерзновение на новую икону». Ярчайшим дерзновением
стали росписи Юлии Николаевны храма Св. Иоанна Воина в Медоне, центре
русской религиозной общины под Парижем.
В
своей автобиографии с. Иоанна вспоминала: «Почти монашеский образ
жизни, общение с о. Сергием, ежедневные посещения храма – а «мир»
все-таки захлестывал – соблазны, искушения сбивают с ног. Надо как-то
закрепить свой путь. Монастырь – нет, мое послушание – свободное
творчество. Пример матери Марии открывает возможности: оставаться
на месте, постричься и заниматься своим искусством». 11сентября
1935 г., в день Усекновения главы Иоанна Предтечи она была пострижена
митрополитом Евлогием в рясофор[1], что не означает полного монашеского
пострига – только одна молитва. Но постриг был «с переменой имени,
что очень существенно». «Это был самый счастливый день моей жизни.
<…> благодатно мне далась в тот момент такая всецелая преданность
Христу, которой я ни раньше, ни после никогда не могла достичь».
Перед
своей смертью (1944) о. Сергий наказал с. Иоанне: «Возвращайся на
Родину, Юля, и неси свой крест. И, слышишь, Юля, с радостью неси!»
Она переехала в Чехословакию и до 1955 г. ждала разрешения на въезд
в СССР. Юлия Николаевна была распределена на жительство в Ташкент.
Там заработала себе пенсию росписью шелковых платков. Приезжала
в Москву летом, чтобы спасать свои больные глаза от среднеазиатской
жары, а главное – общаться. Она знакомится с сыном о. Сергия Федором
Булгаковым и его женой, дочерью художника М.В.Нестерова, продолжает
дружбу с о. Андреем Сергеенко (когда-то настоятелем медонского храма)
и Еленой Яковлевной Ведерниковой (женой Анатолия Васильевича Ведерникова,
в те годы ответственного секретаря «Журнала Московской Патриархии),
тоже возвратившимися на родину. Иногда ездит в Ленинград – там также
свой круг друзей: Стеблин-Каменские, монахиня Елена (Казимирчак-Полонская).
Медонский
храм Св. Иоанна Воина был построен в 1929 г., и митрополит Евлогий
назначил его настоятелем отца Андрея Сергеенко (1902-1973), по словам
владыки, священника «незаурядного <…>, склонного к мистической
жизни», но и деятельного работника. О.Андрей выбирает для росписи
храма художницу Ю.Н.Рейтлингер, неизменную участницу выставок Общества
«Икона», основанного в 1927 году. Вот что сама Юлия Николаевна рассказывает
о том времени: «…кроме икон – я еще брежу фреской. Но нет стены!
роспись
сделана, еще раз подчеркнем, не по влажной извести (штукатурке)
стен, а на загрунтованной известью фанере. Слово «стилизованно»
мало что объясняет в манере Юлии Николаевны. Историк искусства В.В.Вейдле
(1895-1979) в первой публикации о только что законченной росписи
церкви в Медоне осмыслил работу Юлии Николаевны так: «Глядя на эти
большие плоскости, смело обобщенные линии, дневные непритушенные
краски, вспоминаешь Матисса (или все, что во французском искусстве
прямо или косвенно исходит от него), но одновременно чувствуешь
и глубокую, отнюдь не насильственную, а вполне органическую связь
с духом и стилем древней нашей иконописи; связь, ничего не имеющую
общего с мертвенным внешним подражанием; связь, объясняемую не натурой
стилизатора, а родством вдохновения, дара и молитвенного чувства».
( «Числа», № 7-8, 1933 г. – С. 257)
сопряжении
живописных и богословских идей. Несомненно, что работа Ю.Н.Рейтлингер
очень значительна и после полной реставрации станет подлинным событием
в мире искусства. 
