Лекции Бориса Балтера об Апокалипсисе

Предоставлены Еленой Половниковой

 

Contents

Лекция 1. Апокалипсис. Введение. 03.03.09  1

Лекция 2. Апокалипсис. 17.03.09. 1

Лекция 3. Апокалипсис. 24.03.09. 1

Лекция 4. Апокалипсис. 31.03.09. 1

Лекция 5. Апокалипсис. 07.04.09. 1

Лекция 6. Апокалипсис. 14.04.09. 1

Лекция 7. Апокалипсис. 21.04.09. 1

Лекция 8. Апокалипсис. 28.04.09. 1

Лекция 9. Апокалипсис. 05.05.09. 1

Лекция 10. Апокалипсис. 12.05.09. 1

Лекция 11. Апокалипсис. 19.05.09. 1

Лекция 12. Апокалипсис. 26.05.09. 1

Лекция 13. Апокалипсис. 02.06.09. 1

Лекция 14. Апокалипсис. 09.06.09. 1

Лекция 15. Апокалипсис. 16.06.09. 1

Лекция 16. Апокалипсис.  23.06.09. 1

Лекция 17. Апокалипсис. 30.06.09. 1

Лекция 18. Апокалипсис.  07.07.09. 1

Лекция 19. Апокалипсис.  14.07.09. 1

Евхаристия в Апокалипсисе (дополнение) 25.08.20  1

Лекция 20. Апокалипсис. 28.07.09. 1

Лекция 21. Апокалипсис. 28.08.09. 1

Лекция 22. Апокалипсис. 25.08.09. 1

Лекция 23. Апокалипсис. 01.09.09. 1

Лекция 24. Апокалипсис. 08.09.09. 1

Лекция 25. Апокалипсис. 15.09.09. 1

Лекция 26. Апокалипсис.  22.09.09. 1

Лекция 27. Апокалипсис. 29.09.09. 1

Лекция 28. Апокалипсис. 06.10.09. 1

Лекция 29. Апокалипсис. 13.10.09. 1

Лекция 30. Апокалипсис. 20.10.09. 1

Лекция 31. Апокалипсис. 27.10.09. 1

Лекция 32. Апокалипсис. 03.11.09. 1

Лекция 33. Апокалипсис. 10.11.09. 1

Лекция 34. Апокалипсис. 17.11.09. 1

Лекция 35. Апокалипсис. 24.11.09. 1

Лекция 36. Апокалипсис. 01.12.09. 1

Лекция 37. Апокалипсис. 08.12.09. 1

Лекция 38. Апокалипсис. 15.12.09. 1

Лекция 39. Апокалипсис. 22.12.09. 1

Лекция 40. Апокалипсис. 29.12.09. 1

Лекция 41. Апокалипсис. 05.01.10. 1

Лекция 42. Апокалипсис.12.01.10. 1

 

 

Лекция 1. Апокалипсис. Введение. 03.03.09

 

Книга эта трудная, и сегодня я буду рассказывать о ней как бы вообще, буду давать к ней, если так можно выразиться, введение. Апокалипсис означает по-гречески «откровение», т.е. открытие людям того, что обычно от нас скрыто. Значение этой книги можно увидеть уже из того, что она заключает собой Библию. Библия вся как бы заключена между двумя книгами. Первая Книга, Книга Бытие, начинается с того, что «сотворил Бог небо и землю», а последняя Книга – Откровение Иоанна Богослова - заканчивается видением нового неба, и новой земли, и нового Иерусалима, в котором будут обитать люди вместе с Богом. Так что Книга эта очень значимая, тем не менее, она не очень популярна в Церкви: её ни разу на службе в Православной церкви не читают. Апокалипсис — это уникальная, единственная Книга Библии, которую не читают. Она не популярна среди священников, потому что из неё трудно сделать какой-то пастырский вывод для практической жизни. Что можно посоветовать человеку, у которого какие-то духовные проблемы в жизни, на основе Апокалипсиса?  На самом деле можно посоветовать, но только это ещё нужно оттуда вытащить, что не так просто. Поэтому эта Книга мало популярна среди людей церковных, но она страшно популярна среди людей околодуховных, среди людей, которые любят всякую эзотерику (привидения, всякие заговоры, квазииндийскую духовность – всё это модно сейчас, и этого очень много), и Откровение они тоже очень любят. Причём началось это не сегодня, а с древних времён, чуть ли не со времён появления самого Откровения, т.е. с I-II века н.э. Почему? Потому что Книга эта — в сущности видение, явившееся непонятно как (то ли во сне, то ли наяву, то ли ещё как-то) её автору — апостолу-евангелисту Иоанну Богослову, который написал Евангелие от Иоанна. Ещё он написал три послания, которые мы читали, а ещё — это Откровение. Мы с вами знаем по своему опыту, что то, что нам является во сне, — это, как правило, что-то странное. И эта Книга тоже странная. И поэтому всякие, как говорится по-английски, crazy, сдвинутые, очень эту Книгу любят. Тем не менее, это не значит, что её не надо читать. Читать надо, только, что называется, с разбором. А как мы будем её читать, я скажу в конце нашего сегодняшнего введения.

Начнём с изложения, так сказать, реалий, связанных с этой Книгой. Во-первых, когда она написана. Это отражено в девятом стихе первой главы:

9 Я, Иоанн, брат ваш и соучастник в скорби и в царствии и в терпении Иисуса Христа, был на острове, называемом Патмос, за слово Божие и за свидетельство Иисуса Христа.

Это уже обозначает время написания: грубо говоря, девяностые годы первого века, т.е. где-то через шестьдесят лет после Христа. Остров Патмос — место, куда император Домициан, который правил Римом в то время, ссылал всех, кто ему чем-либо не понравился. Император Домициан был относительно милостивым по сравнению с другими императорами, которые были до него, такими, как Нерон или Калигула, он не очень часто убивал людей, которые ему не нравились, он в основном ссылал их с глаз долой, в том числе на остров Патмос. В его время преследования христиан сводились, в основном, не к казням, как, например, при Нероне, а именно к ссылкам. И на остров Патмос за проповедь Иисуса Христа (как здесь сказано, «за слово Божие и за свидетельство Иисуса Христа») был сослан апостол и евангелист Иоанн Богослов. Это же свидетельство сохранило и церковное предание, которое отражено в знаменитой истории Церкви, написанной Евсевием Кесарийским. Там ещё сказано, что он был не один на острове Патмос, а с учеником, которого звали Прохор, именно Прохор и записал за Иоанном это Откровение (можно сказать, «технически», как писец). В церквах на иконах, где изображается Иоанн Богослов, диктующий Откровение, изображён и склонённый ученик, который перед ним сидит и записывает, это Прохор и есть.

Значит, это девяностые годы, и большая часть того, что есть в Новом Завете, уже написана. Единственное, что, может быть, ещё не написано, — это Евангелие этого же Иоанна Богослова: большая часть исследователей считают, что он сначала написал Откровение, а потом уже Евангелие. Все остальные Евангелия, три синоптические Евангелия, уже написаны. «Деяния» апостола Луки написаны, послания апостолов (в том числе Иоанна) уже написаны, послания Павла лет сорок или пятьдесят как написаны и читаются в Церкви, т. е. это одна из последних по времени написания книг Нового Завета. И поскольку она одна из последних, то относительно неё в Церкви уже было какое-то сомнительное настроение: а нужна ли эта Книга в Новом Завете? Об этом я расскажу чуть позже. Но хочу сказать о соотношении этой Книги с тем, что уже написано или ещё будет написано её автором, Иоанном Богословом. Он написал три послания, из которых самое замечательное, конечно, Первое послание Иоанна, которое мы читали и поём: «Возлюбленные, будем любить друг друга, потому что любовь от Бога». Евангелие от Иоанна мы тоже читали. И вот ещё одна замечательная Книга. Она чем-то похожа, а чем-то не похожа на остальные. Она похожа стилем. Она наиболее похожа богословием, которое лежит в её основе. Но она совершенно не похожа вот чем. Обычно свои писания Иоанн излагает логически, рационально, он из всех евангелистов, можно сказать, самый рациональный, а здесь мы видим набор каких-то странных и страшноватых видений, которыми, конечно, полным-полна иудейская литература и того времени, и предшествующего времени, и не только иудейская, но у Иоанна это видеть странно. С другой стороны, да, он человек рациональный, но вот было ему такое видение: и что теперь с ним делать? Он его и передаёт более или менее так, как он его увидел.

Кому это послание адресовано? В четвёртом стихе первой главы Откровения совершенно конкретно написано:

4 Иоанн семи церквам, находящимся в Асии: благодать вам и мир от Того, Который есть и был и грядёт, и от семи духов, находящихся перед престолом Его.

Семь церквей — это семь конкретных христианских общин, чем-то подобных нашим. Таких общин было на самом деле не семь, а гораздо больше, но, видимо, это были те семь, с которыми Иоанн Богослов имел какие-то личные отношения, может быть, даже их и основал. Это совсем небольшая территория вокруг города Эфеса, между городом Эфесом и городом Сарды на западе и юго-западе современной Турции. Это территория, которая по размерам заметно меньше Московской области. И на ней находятся те семь церквей, с которыми Иоанн имел какие-то отношения. Они в Малой Азии, а он географически не очень далеко, в двухстах или трёхстах километрах, на острове Патмос в Эгейском море. Но он в ссылке, он не может к ним приехать, вот и пишет им письмо с изложением своего видения. Зачем пишет? Почему? Потому что, конечно же, его видение — это не просто что-то любопытное лично для него, а это что-то, что церквам важно знать. Пусть Иоанн всё это видел, и он этим церквам пишет: что они из этого должны для себя извлечь для жизни? Нам тоже при чтении Откровения важно не зацепляться за зрелищные, яркие образы, а понять: для чего всё это? К сожалению, значительная часть читающих Откровение «западают» именно на яркие образы, начинают разбираться, что означает то или это, саранча, чаша, кони разные: что всё это значит? За этим пропадает то, ради чего Книга написана. А Иоанн же пишет, что это видение — это как бы привет семи церквам из Царства Небесного, привет и поучение: «благодать вам и мир от Того, Который есть и был и грядёт» — от Иисуса Христа, от Господа Бога, а не от него, Иоанна.

Церковь сохранила для нас в предании довольно много рассказов о взаимоотношении Иоанна Богослова, который был уже глубоким стариком (ему было лет девяносто, а то и сто), с этими церквами. Он дожил до глубокой старости, и с этим были связаны легенды о том, что он вообще никогда не умрёт, потому что все остальные апостолы Христа были убиты относительно молодыми, а Иоанн дожил до глубокой старости и скончался своей смертью. Он оставил очень яркое воспоминание о себе в тех самых церквах, которым он здесь пишет,— в первую очередь в Эфесе, да и в других церквах, окружающих Эфес.

Ещё о времени написания. Это было время, когда зарождался так называемый гностицизм. Если упрощённо сказать, гностики — это люди, которые приняли христианство, но по-своему. Они его приняли не так, как проповедовал ещё Иоанн Креститель: как проповедь покаяния и перемены жизни. Они его приняли, в первую очередь, не как что-то реальное, что надо делать, а как что-то интеллектуальное, что надо знать, как что-то, в чём для нас открывается знание о другом мире, о мире духов. Им это было важнее всего во всём христианстве. Гностицизм Церковью осуждён, а он как был тогда, так и сегодня продолжает жить под другими именами. В частности, многие, наверное, читали книгу «Код да Винчи». Она основана на гностических источниках, это сегодняшний гностицизм. И при чтении Откровения для гностика там столько сладкого, сплошное, можно сказать, яство, потому что там как раз этот невидимый мир изображается в разнообразных образах. Они это очень любили, и сами придумывали образы этого иного мира (ну, придумывали или им какие-то видения являлись, не знаю). Поэтому они Откровение очень любили, они его, так сказать, подхватили и включили, если можно так выразиться, в ассортимент своих орудий. Но Откровение на самом деле похоже не только на всякие гностические писания, которые на нём в какой-то мере и основаны, а оно похоже и на то, что было до него, на так называемые «еврейские апокалипсисы», из которых можно встретить в Библии, например, Книгу Даниила с видениями и пророчествами. Но это, я бы сказал, ещё очень сдержанное видение, очень аккуратно изложенное в Книге Даниила в Ветхом Завете. А во времена Иисуса Христа и после Него, как раз во времена апостола Иоанна Богослова, примерно к сотому году нашей эры, была страшно популярна так называемая Книга Еноха. Она не вошла в Библию именно потому, что в ней много образов, видений, которые яркие, но никуда не ведут, которые больше напоминают какую-нибудь байку или восточную легенду, чем что-то, что нужно верующему человеку для жизни. Но она, тем не менее, была очень популярна. Во времена Иоанна Богослова появилась ещё одна книга того же рода «еврейских апокалипсисов», она называется «Книга Сивилл». Вы об этих сивиллах, наверное, слышали, они часто упоминаются в литературе, а кто видел потолок Сикстинской капеллы, тот, наверно, помнит, что там изображены все эти сивиллы, кумская и другие (их всего четыре). Были апокалипсисы, видения мира иного, странные, иногда страшные, иногда чудовищные, и к ним, конечно, в чём-то Откровение примыкает. Почему — я об этом буду говорить. Это нисколько не упрёк в адрес Откровения: такую форму, действительно, иногда принимает содержание, приходящее к нам из другого мира, — вопрос в том, что мы дальше с ним делаем.

Теперь об авторе этой Книги. Он себя называет уже в первом стихе:

1 Откровение Иисуса Христа, которое дал Ему Бог, чтобы показать рабам Своим, чему надлежит быть вскоре. И Он показал, послав оное через Ангела Своего рабу Своему Иоанну.

И дальше, в четвёртом стихе:

4 Иоанн семи церквам.

И дальше в девятом стихе:

9 Я, Иоанн, брат ваш и соучастник в скорби и в царствии.

Такое ощущение, что всем должно быть без объяснений понятно, что это за Иоанн. Примерно как мы сегодня скажем: это сказал Владимир Владимирович, – и никто не спросит, какой Владимир Владимирович. Но в те времена ни у кого в Церкви не могло быть такого статуса, как сегодня у Владимира Владимировича. Иоанн Богослов, Иоанн апостол был очень известный человек, но он себя называет просто Иоанн, как будто все должны знать, о ком речь, но ведь имя это было очень популярным в еврейской среде в те времена. Иоанн — это как Ваня в России (в русский язык это имя и перешло как Ваня, Иван). Сколько Иванов в России, столько, в пропорции, Иоаннов было тогда в Израиле.

Много было споров в последнее время по поводу того, какой же всё-таки это Иоанн? Потому что в древности было мнение, что это не тот Иоанн, который был любимым учеником Христа, не тот Иоанн, который описан в Евангелии от Иоанна, который сам это Евангелие написал, а другой какой-то Иоанн, тоже старец, тоже авторитетный. Его даже один из церковных писателей называет «пресвитер Иоанн». Дискуссия эта не закончилась и сегодня. Хотя должен сказать, что есть свидетельства людей, которые этого Иоанна сменили, которые «сидели у его ноги слышали его». Был такой Поликарп Смирнский, был Игнатий Богоносец, о них свидетельствует нам позднейший церковный писатель Ириней Лионский. И Церковь сохранила через таких писателей предание о том, что тот, кто написал это Откровение, это всё-таки Иоанн апостол, ученик Христа. Ну, есть, конечно, критики, которые говорят: нет, это церковное предание, это не так уж достоверно. Они находят какие-то исторические аргументы в пользу того, что это не апостол Иоанн. Я могу сказать вам своё личное мнение: я считаю, что это именно тот самый Иоанн, что это написал Иоанн Богослов, а различия (иногда вопиющие) между стилистикой образов в Откровении и в Евангелии от Иоанна связаны с тем, что это совершенно два разных произведения. Сравните, например, у А.С. Пушкина «Капитанскую дочку» и какую-нибудь эпиграмму — вы никогда не скажете, что это один человек написал, если не знаете. Эпиграмма остренькая, остроумная, колющая, а «Повести Белкина», «Капитанская дочка» — это мудрое повествование, в чём-то даже эпическое. Это разные жанры. И тут тоже разные жанры. Здесь жанр видений: человек рассказывает о своём видении, пытается нам его передать, сохранив при этом тот смысл, то поучение, которое он в этом видении усмотрел. Конечно, это будет написано по-особенному.

В Откровении мы встречаем местами то, что мы уже знаем из его посланий или из Евангелия от Иоанна как «Иоаннов стиль». Это узнаваемо. Не так много этого, но такие места есть. Мы встречаем и очень много другого, того, что не «Иоанново» по стилю, но стиль этот, тем не менее, чрезвычайно знакомый — это стиль книги Еноха, разных апокалипсисов, Книги Даниила и т. д. Это не Иоанново, но мы тоже понимаем, откуда это. И в этой Книге (особенно к её концу) встречаются ещё некоторые места, которые и не Иоанновы, и не из этих апокалипсисов, а непонятно откуда. Именно на это, на то, что непонятно откуда, мы должны обращать самое главное внимание, потому что здесь, как мне представляется, и есть голос Духа. Вот как начинается, например, 21-я глава:

1 И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет.

2 И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего.

3 И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их.

4И отрёт Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло.

5И сказал Сидящий на престоле: се, творю всё новое. И говорит мне: напиши; ибо слова сии истинны и верны.

6 И сказал мне: совершилось! Я есмь Альфа и Омега, начало и конец; жаждущему дам даром от источника воды живой.

С этого места начинается самое главное — третья часть Откровения, в которой голос Духа звучит яснее и различимее всего. Это о будущем, о новом небе, о новой земле, о Новом Иерусалиме — это то, чем заключается вся Библия вообще: то новое, которое будет.

Теперь о структуре Откровения. Первая часть адресована церквам:

4 Иоанн семи церквам, находящимся в Асии.

В начале второй главы он говорит: одной из церквей, точнее, ангелу Эфесской церкви:

2 …знаю дела твои, и труд твой, и терпение твоё, и то, что ты не можешь сносить развратных, и испытал тех, которые называют себя апостолами, а они не таковы, и нашёл, что они лжецы;

3 ты много переносил и имеешь терпение, и для имени Моего трудился и не изнемогал.

И так далее. Он всем семи церквам пишет примерно такие сообщения. Так и апостол Павел пишет тем общинам, которые он основал, так и другие апостолы пишут свои поучения. Эти поучения не касаются чего-то бытового, материального, но они касаются вещей, совершенно осязаемых: что в этой общине, например, такое-то заблуждение в толковании христианства. Или, допустим, ссора возникла между членами общины, и вот их увещевают, что вы братья и не надо ссориться. Первая часть Откровения— это такое пастырское послание, адресованное семи церквам, с которыми Иоанн имел какие-то личные отношения. А третья часть — новое небо и новая земля. Обе эти части не очень большие, где-то по две-три главы, а между ними находится основной корпус Откровения, вторая его часть — апокалиптические видения, видения другого мира. Им посвящена большая часть Откровения, которая напоминает книги Еноха и Даниила, к ней и внимание привлечено по максимуму из-за яркости её образов. И с этой частью более всего связана вот какая проблема: там всё как бы выстроено во времени. Сначала такие-то чаши, потом такие-то чаши, потом какая-то война на небе и на земле, потом ещё что-то, всё это выстроено в цепочку по времени. И большая часть интерпретаторов Откровения заняты тем, что ищут толкование этой цепочки, привязывая её к цепочке реальных исторических событий. Они говорят, допустим: «Упала на землю звезда, имя ей полынь», — «Все понятно с полынью, это же по-украински чернобыль, мы всё понимаем, треть вод стала горькой — значит, треть вод стала отравленной радиацией». Я не хочу сказать, что такое толкование целиком смешное и необоснованное, но такое толкование страшно обедняет содержание Откровения, если мы ко всему, что там сказано, пытаемся прицепить какое-то историческое событие.

Там есть число «666» — значит, «число Антихриста, число это — имя императора Нерона». Вы знаете, что число это и сегодня не умерло, и у нас есть масса людей, которые этого числа чураются как чёрт ладана, или, скорее, наоборот, как святой чёрта. И много там такого. Ведь даже сказано в начале, в первом стихе: «чтобы показать рабам Своим, чему надлежит быть вскоре», и это нас толкает в сторону того, чтобы попытаться расставить все эти видения во времени: ага, вот это было во времена императора Нерона, а это было уже потом, в средние века, а это в наше время, а это уже к самому концу будет, в будущем, в конце времён. Это, на мой взгляд, неправильно: то время, которое измеряется календарём, годами, — это время наше, земное, оно здесь. Конечно, присутствует какая-то динамика в Откровении (смена чаш, смена труб, которые трубят, — там их несколько, по семь штук, и они, как метроном, маркируют время видения), но даже если это условно считать «временем», это не то время, которое здесь у нас, а оно там, куда заглядывает Иоанн. А куда он заглядывает, откуда ему видение? Оно из вечности. И как же? Ведь вечность — это же там, где нет времени? Вечность — это там, где уже нет нашего земного времени –  минут, часов, годов, календарей, но там есть какая-то своя динамика. Эта динамика связана с исполнением Замысла Божьего о Вселенной. Но это, конечно, ни в коем случае не наше время, и пытаться его однозначно привязать так, что эта труба — такой-то год, а та труба — другой год, — это просто означает не понимать различия между двумя сферами, земной и небесной. И ещё более усложняет задачу расстановки всего этого во времени то, что в Откровении присутствует наряду с временем земным и «временем» небесным ещё и время сюжета, в котором Иоанн всё это рассказывает или пишет. Ему это видение, может быть, явилось всё в одну секунду. Рассказывают, что человек перед смертью всю свою жизнь за одну секунду видит в едином образе. Может, и Иоанн так же всё это увидел в едином образе. Но он же записать это всё может только последовательно! И возникает время сюжета, время последовательное. Вот «Евгений Онегин»: если его читать, то мы дня три его будем читать – это время, необходимое для того, чтобы этому сюжету развернуться, но содержание его, тот образ, который есть в голове, –  это единый образ, я его вижу перед собой как нечто одномоментное. Да, сначала я прочёл этот сюжет, а потом уже этот единый образ у меня в голове сложился. А у Иоанна, скорее всего, было наоборот: он увидел сначала этот образ, а потом уже он его как бы расставил во времени, распутывая, как клубок, в ниточку сюжета. И где в Откровении время сюжета, где время небесное, где время земное? На эту тему тысячи книг написаны, никакого окончательного решения не найдено, поэтому я этим заниматься просто не буду. Эта задача имеет для меня вообще некий гностический душок. Нам нужно не просто узнать тайны того мира — Господь, что Он счёл необходимым нам открыть, открыл, в том числе и в Откровении, — а нам необходимо наши знания воплощать в свою жизнь. Господь хочет, чтобы мы были не просто слушателями, а делателями.

И если так понимать Откровение и извлекать из него то, что нам нужно в нашей жизни, что мы можем воплотить в своей жизни, тогда значимость этих ярких образов убывает: что с этими трубами или с этими чашами делать? Ничего. Мы не знаем, как это в нашу жизнь приложить. А вот когда в конце мы читаем про новое небо, новую землю, что Господь отрёт всякую слезу, и болезни и смерти больше не будет, то это для нас важно. Для любого верующего человека важно это напряжение между его верой и тем, что он реально видит вокруг себя в жизни— зло, уродство и т. д., напряжение между верой в бессмертие души, в жизнь вечную и тем фактом, что никто из нас не сомневается, что мы физически умрём. И для нас последняя часть Откровения является большим утешением и поучением о том, как это соединяется и как это напряжение снимается. Я бы даже сказал, что не будь её, этой части, повисал бы вопрос: ну, хорошо, мы тут стараемся как-то строить свою жизнь по-христиански, стараемся и прожить, и умереть по-христиански, а дальше-то что, в конце, к чему это всё ведёт? Не только каждого из нас лично, а всю Церковь, весь мир? Без того конца, который есть в Книге Откровение, это бы повисало.

В этом для нас главная значимость третьей части. А что, средняя часть не важна? Нет, она тоже важна, но она не сама по себе важна, — вот что важно осознать. Она в той мере важна, в какой она связана с первой, пастырской частью: если Иоанн эти видения излагает церквам, он, наверно, хочет, чтобы церкви как-то их использовали в своей жизни. Как? Вопрос и для каждого из нас: как использовать Откровение в своей личной жизни? И с третьей частью тоже есть связь, потому что там говорится о новом небе, новой земле, Новом Иерусалиме. И всё это так хорошо и так светло вытекает из напряжённейшей, трагичнейшей второй части. Как они связаны? А связаны же, иначе это не было бы так написано. Вот что надо нам понять. Должен сказать, что большая часть интерпретаторов Апокалипсиса, к сожалению, на то, что мы должны извлечь для себя из этой связи трёх частей Апокалипсиса, обращают внимания меньше, а более всего обращают внимание на яркую образность, пленяясь ею, если можно так выразиться.

Чтобы чуточку понять, почему Откровение из таких странных частей состоит, я немножко расскажу о самом жанре видения. Оно изложено очень хорошо человеком, который это испытал, что называется, на своей шкуре, нашем современнике, Данииле Андрееве, замечательном нашем отечественном писателе, написавшем очень спорную книгу «Роза мира», которая по своему существу есть тоже «видение», точнее говоря, «слышание», приходящее ему из иных сфер. Эта книга тоже наполнена такими же странными образами и словами, какими наполнено Откровение Иоанна Богослова. Даниил Андреев, который на своём опыте прошёл, что такое видение, для нас просто бесценный свидетель, ведь у Иоанна Богослова, наверное, было, примерно так же. Вот что Даниил Андреев по этому поводу пишет. Сначала это абсолютно неуправляемый процесс, когда в человека что-то вливается, какие-то странные образы, и он ничего с ними поделать не может, это ему дано. Это, примерно, как с нами бывает во сне: мы видим какой-нибудь страшный сон, какой-то страшный зверь, какого не бывает, за нами гонится, мы хотим убежать, но не можем. Мы с удовольствием бы этот сон прекратили или как-то перевели это видение в какую-то более щадящую форму, но не можем, — это нам так дано. Так даются и эти видения. Отсюда эти странные образы что в Откровении Иоанна, что в еврейских апокалипсисах. Это некая форма, в которой в нашу душу входят некие странные образы из каких-то глубин нашей собственной психики, из тех глубин, где наша психика соединена с тем тонким духовным миром, из которого все эти видения исходят. Я назову их словом «архетипические» – это что-то, что находится на самой глубине нашей психики. Поэтому когда из Царства Небесного, из мира иного к нам через глубины нашей души приходят эти образы (допустим, во сне), или приходят видения таким людям, как Иоанн или Даниил Андреев, они «по дороге» (если можно так выразиться) захватывают эти образы и облекают их в такие странные формы. А само содержание этих форм как раз не странно, содержание, поучение в них — от Бога, и оно то же самое, что и у евангелиста Иоанна. А форма странная, потому что проходит не через наше сознание, а через глубинные слои нашей психики, — таков механизм видения.

Второй этап, как говорит Даниил Андреев, это этап раздумий, созерцания: человек то, что ему явилось, прокручивает в голове и пытается как-то расставить, облечь в какие-то связные формы, даже просто запомнить.

 И наконец, третий этап, когда он пытается уже себе объяснить: а что это такое, что это для меня значит? Многие из нас, наверное, видели такие значимые сны. Вот просыпаешься в холодном поту и думаешь: «Нет, этот сон не просто так, он что-то должен мне сказать.  Что?» И тогда мы ровно то же проходим, что проходил Иоанн Богослов: сначала видение, потом как бы переворачивание, рассматривание того, что мы видели, с разных сторон, потом пытаемся понять, что это значит. Иоанн, конечно же, написал Откровение уже на третьем этапе, когда он попытался понять, что это значит. Что-то понял, что-то, конечно же, не понял, потому что не в силах человека всё это досконально понять до конца — таков объём и глубина содержания этого. Но что-то понял, для того и писал, чтобы передать своим ученикам то, что он понял. Надо принять во внимание механизм разворачивания видения — именно в нём соединены друг с другом эти три такие разные части.

Христос является в Откровении как-то странно. Он упоминается, но Он всё время является в непривычном для нас виде. Вот 13-й стих первой главы: Иоанн увидел

13…подобного Сыну Человеческому, облечённого в подир и по персям опоясанного золотым поясом:

14глава Его и волосы белы, как белая волна, как снег; и очи Его, как пламень огненный;

15и ноги Его подобны халколивану, как раскалённые в печи, и голос Его, как шум вод многих.

16 Он держал в деснице Своей семь звёзд, и из уст Его выходил острый с обеих сторон меч; и лице Его, как солнце, сияющее в силе своей.

17 И когда я увидел Его, то пал к ногам Его, как мёртвый.

Это Христос. Странный образ Христа. Мы привыкли в Евангелии видеть мудрого, сильного, милостивого Учителя, в нём того нечеловеческого, что тут, практически ничего нет. Он в Евангелиях именно Сын человеческий, а тут Он выступает в каком-то почти что нечеловеческом виде. А в другом месте Он как агнец, как бы зарезанный, но не зарезанный, и т. д. Такой образ Христа дал повод ранним критикам христианства считать, что Откровение не самая поздняя, а самая ранняя книга Нового Завета, потому что в ней Христос ещё имеет как бы «диковатый» вид, ещё не оформленный. Ну, и Энгельс, как вы помните, в «Диалектике природы» пишет на основе мнения таких критиков, что Откровение — это первая Книга Нового Завета. Мы в институте или даже в школе проходили эту энгельсовскую точку зрения, и с ней спорить было невозможно. Раз Энгельс сказал, что Откровение — первая Книга Нового Завета, то уже всё, места для дискуссии нет. Мы, конечно, теперь понимаем, что Откровение — это именно последняя (не только по месту, но и по времени) Книга Нового Завета. То, что Христос является в ней в таком странном виде, с тем и связано, что образ Христа в этом видении входит не через глаза, не через сознание, как Христа видели Его ученики нормальным человеческим сознанием, человеческими глазами, а входит изнутри, если так можно выразиться, «из печёнок», через тот древний слой психики, в котором все эти странные образы пребывают. Христос «по дороге» (если можно так выразиться) облекается в эти странные образы, оставаясь при этом, конечно же, по существу, тем же Самым Иисусом Христом, тем же милостивым Учителем. Это важно понять — разницу между содержанием и странными одеждами, в которые оно облечено.

Ещё об одном важном моменте. В сущности, «Апокалипсис»— это Книга Страшного Суда. Если в церкви (неважно, православной или католической) мы посмотрим на иконы, фрески, где изображён Страшный Суд, — он, в основном, на материале Откровения и изображается. Напомню Дюрера, его очень известная гравюра «Четыре всадника Апокалипсиса», четыре страшных коня. Когда говорят о Страшном Суде, то в первую очередь по «Откровению». Но важно понять, что Страшный Суд не только страшен. Есть такие замечательные слова Бродского в его «Большой элегии Джону Донну»: «при взгляде вниз сей страшный суд совсем не страшен». Это писал совсем молодой человек (в 56 лет, когда он умер, я думаю, что он уже по-другому бы на это взглянул). Страшный Суд, конечно же, страшен, но в том, как Страшный Суд описан в Откровении, важно уловить мелодию Апокалипсиса, в которой сочетается страшное (трагичное, если уж сказать совсем точно) с торжествующим, с тем, что ни смерти не будет, ни болезней, и Бог отрёт любую слезу с очей, — это же торжество! Новый Иерусалим, который там описан, — это торжество Замысла Бога о человечестве, и это сочетание трагизма и торжественности образует какую-то особую музыку Апокалипсиса, которую мы должны уловить и не ограничиваться только тем, что: ах, Страшный Суд, как это ужасно! Это сложнее, чем просто «страшно». И, соответственно, всё, что мы читаем о Страшном Суде, который когда-то произойдёт с человечеством в целом, относится и к нам самим. Каждый из нас умрёт, и пройдёт некий аналог, некое личное подобие того самого Страшного Суда, который описан здесь. Конечно, это всё будет по-другому, а не так апокалиптически, вселенски, как тут описано, но будет сам факт суда, который для каждого из нас является одновременно труднейшим, трагическим испытанием, экзаменом и (потенциально) торжеством для тех из нас, кто через это пройдёт. Значит, всё, что мы прочтём здесь о конечных судьбах человечества вообще, надо пытаться примерять и к своей личной конечной судьбе после окончания земной жизни.

И, наконец, последнее. Несколько слов о том подходе, как мы будем читать Апокалипсис. Во-первых, я его не буду читать весь, строчка за строчкой именно потому, что в нём много таких странновато выглядящих мест, которые, мне кажется, только отвлекут внимание. Я буду читать то, что по жизни нужно, то, из чего мы можем извлечь какой-то урок. Это первое. Второе, как вывод из этого: буду концентрироваться на том, что связывает Апокалипсис с Евангелием. Ведь в Евангелии от Марка есть так называемый «Малый апокалипсис», когда Христос уже Сам, Своими словами описывает Своим ученикам тот же самый конец времён, о котором речь в Откровении. Это первостепенно: как соотносится то, что написано здесь, с тем, что сказал Христос, как оно дополняет то, что сказал Христос, и наоборот: как использовать то, что сказал Христос, чтобы, как ключиком, расшифровать то, что написано здесь. Для меня главным в Откровении является последняя часть, образ нового неба, новой земли, Нового Иерусалима, и всё, что мы будем читать до этого, я в первую очередь буду рассматривать как направленное к этому концу, на него указывающее, к нему ведущее, а не как что-то важное само по себе.

И последнее. Я не буду пытаться решить труднейшую (возможно, нерешаемую) задачу средней части, где все эти многочисленные образы, трубы, кони, не буду пытаться её как-то проинтерпретировать, сказать, что вот это означает то, а вот то означает это. Может быть, эту образность, пришедшую из другого мира, как-то и можно спроецировать на наш мир, на историческое время нашего мира, может быть, это и можно сделать, не спорю. Там есть вещи, которые, может быть, и можно так спроецировать. Например, там говорится о том, как погибнет Вавилон. Но что такое этот Вавилон? Кто-то говорит, что Вавилон — это Рим (он действительно погиб, это мы уже знаем). Кто-то говорит: «Ага! Вавилон, стоящий на водах, это Нью-Йорк, он на водах стоит, Америка вся погибнет когда-то». Кто-то (и может быть, это правильнее всего) вообще рассматривает этот Вавилон как символ всей нашей городской цивилизации, в которой мы с вами живём, которая когда-то погибнет. Это всё не беспредметный разговор, но я этим буду заниматься в самой минимальной степени, потому что, во-первых, я не уверен, что сейчас по силам кому бы то ни было это чётко интерпретировать, мне уж точно не по силам. И во-вторых, что, может быть, самое важное, я не уверен, что нам это нужно. Всё-таки главное — то, что связывает Откровение с Евангелием, с Посланиями, которые учат нас христианской жизни. На этом мы и будем концентрировать внимание.

 

Лекция 2. Апокалипсис. 17.03.09

 

Несколько вступительных слов. Хочу кое-что из сказанного в прошлый раз повторить, потому что Книга не простая. Она настолько не простая, что её даже в церквах не читают, чтобы не смущать народ, потому что как бы предполагается, что простому человеку эту Книгу правильно понять будет очень сложно. Апокалипсис — это Книга о последних временах, это книга о Страшном Суде, причём не только о том, который в конце времён, о котором простой человек думает: «Ну, этот Страшный Суд, он то ли будет, то ли нет, а пока мы живём здесь». Оно, конечно, правильно, но мы прекрасно знаем, что мы здесь будем жить не вечно, что каждого из нас ждёт конец нашей земной жизни, и то, что написано в конце этой Книги, относится не только к концу жизни всего человечества, а и к концу нашей личной, собственной жизни. Это одно в другом, можно сказать, отражается, как в двух зеркалах, поставленных друг напротив друга, — конец моей личной жизни и конец всей Вселенной, конец всего человечества. Моя жизнь — это и есть моя вселенная, мой внутренний мир, то, к чему я привык, и это всё кончится, и будет что — неизвестно, что-то новое. В этой Книге мы получаем какой-то шанс не то что напрямую узнать, что там будет потом, а заглянуть как-то, скорее даже почувствовать. Те слова, до которых мы доберёмся в самом конце этой Книги, — новое небо, новая земля, Новый Иерусалим, в котором Бог обитает с человеком, — это как бы намёк нам на то, что каждого из нас ожидает после нашей физической смерти, это как бы наша внутренняя вселенная, в которой Бог обитает с человеком. Сказано в конце: не будет больше ни болезней, ни плача, и Бог отрёт всякую слезу с очей человеческих. Нам, конечно, для того, чтобы иметь силы жить в таком непростом и полном зла мире, очень важно и необходимо верить, чувствовать, надеяться на это отирание слезы, которое будет в конце.

Откровение Иоанна Богослова называется Апокалипсис. Это жанр, апокалипсисов было много во времена Иисуса Христа, и некоторые из них попали и в Библию. Можно назвать одну очень известную Книгу Даниила, есть ещё другая, менее известная, так называемая третья или четвёртая (её по-разному считают) Книга Ездры. Эта тема апокалипсисов, тема последних времён, была очень популярна во времена Иисуса Христа. Должен сказать, что успех проповеди христианства в это время связан и с тем, что люди жили ощущением последних времён, ощущением, что что-то такое грядёт. И люди жили надеждой и тягой к спасению. Нам кажется это удивительным: мы живём нормальной жизнью, что нам спасаться? Всё у нас хорошо (ну, чуть лучше, чуть хуже). А тогдашние люди остро ощущали необходимость спасения. Христос принёс им это. Спасение от чего? — вы спросите. Им в те времена, может быть, угрожало меньше физических опасностей, чем нам, сегодняшним. Например, нам сегодня угрожает опасность ядерной войны и истребления всего человечества (она никуда не девалась), и некоторые в Книге Апокалипсис так и вычитывают то, что может быть результатом ядерной войны. Этого не было тогда, во времена Христа, они в этом смысле жили спокойнее, но зато у них было острое ощущение бессмысленности жизни, которой они живут. А мы теперь, под влиянием газет, телевизора, массы всякой информации, которая на нас обрушивается, ею уже наш слух переполнен, — мы как-то потеряли остроту ощущения того, что жизнь-то наша в очень многих случаях, по существу, бессмысленна. Для чего мы живём? Тогдашние люди это чувствовали очень остро. Вот и эта Книга, Апокалипсис, открывала людям того времени как бы перспективу того, что будет впереди, до самого конца времён. Она вставляла вселенскую перспективу в ежедневную жизнь людей, в короткую жизнь одного человека (70 или 80 лет, как говорил Моисей). Эта вселенская перспектива и есть главная особенность этой Книги.

Эта Книга – запись видения, это совершенно особый жанр. Что такое видение? Каждый из нас переживал нечто подобное, когда к нам приходил так называемый значимый сон. Вот мы просыпаемся в холодном поту и чувствуем, что это не «просто сон», он хочет что-то сказать. Что же? А он говорит-то не напрямую, он полон сложными образами, которые ещё надо как-то расшифровать. Если видение сравнить с таким сном, хотя оно что-то гораздо большее, но так же, как и наши значимые сны, нам посылается. Так и это видение Иоанну было послано. И он его в этой Книге не просто записал, а попытался его проинтерпретировать. Но дело в том, что это видение, как и то, что является нам во сне, является не как логическое рассуждение, а как образ. Иоанн, с одной стороны, до нас доносит эти образы, сложные, часто даже раздражающие своей сложностью и необычностью, а с другой стороны, он нам пытается эти образы объяснить — как он их понимает, что они значат. И в поисках того, откуда взять это значение, откуда смысл этих образов взять, он обращается к еврейским апокалипсисам, и в первую очередь к Книге Даниила. Оттуда он пытается почерпнуть какое-то объяснение этих образов.

Это несколько слов о Книге в целом. Теперь давайте её читать с первого стиха.

1 Откровение Иисуса Христа, которое дал Ему Бог, чтобы показать рабам Своим, чему надлежит быть вскоре. И Он показал, послав оное через Ангела Своего рабу Своему Иоанну,

2 который свидетельствовал слово Божие и свидетельство Иисуса Христа и что он видел.

Главная мысль, которая на поверхности того, что мы сейчас прочли, это то, что эта Книга есть свидетельство. Свидетельство о чём? Если бы кому-нибудь из нас привиделся вещий сон о судьбах мира и мы проснулись и начали говорить: мне такое приснилось, к чему бы это, что бы это значило? — у нас были бы сомнения, что это важно и что этим надо делиться с другими людьми. У Иоанна таких сомнений совершенно нет. Он имеет чёткую убеждённость, веру в то, что это видение от Бога, его надо доносить до людей, надо свидетельствовать. Ему повезло (если можно так выразиться), он тайнозритель, он заглянул одним глазком туда, в небеса, где совершается Замысел Божий о человеческой истории, и он должен свидетельствовать. О чём? О том, что именно так конкретно будет, как он увидел? Нет, не об этом! Он не может об этом свидетельствовать, потому что он сам в лучшем случае наполовину понимает, что он видел. Он свидетельствует просто о том, что «я это видел», а как это понять –  это вопрос другой. В какой-то мере он до нас доносит понимание, но по большей части мы над этим пониманием должны работать собственной головой.

Первое слово, которое мы прочли, — «откровение». Я употребил слово «видение», можно, например, употребить слово «явление», эти слова употребляются в Новом Завете. Чем отличается «откровение» от «явления» и от «видения»? Скажу так: «явление», «видение» — это то, что человеку показано, и оно может быть представлено очень яркими картинами, но смысл в этом то ли есть, то ли его нет — человек его не ощущает, он просто удивляется тому, что увидел. А «откровение» — это видение тоже удивительное, непростое, но такое, за которым явно читается смысл. Это как бы текст, написанный, конечно, не буквами по бумаге, а написанный зримыми, зрительными образами. Примерно так, как когда мы видим какую-нибудь пантомиму или видим фильм, где какой-то эпизод без слов, но мы же всё понимаем, что происходит, хотя никаких слов не говорится, потому что по выражениям лиц и по жестам всё нами расшифровывается. Откровение — это такое видение, за которым стоит расшифровка, она подразумевается. Откровение, открытие — это то, что было тайной, что было скрыто, и вот оно открывается. А что же это, что было тайной, было скрыто? Тайной была и в большой мере остаётся наша историческая дорога, не в её фактической стороне (сегодня такое царство, завтра другое царство), а в Замысле Божьем, в том, для чего всё это, для чего человеческая история со всем её блеском и жестокостью, – такая, как есть. Открытие Замысла Божьего совершается в этой Книге, но не так, чтобы всё полностью раскладывалось, как таблица умножения, и было бы сразу всё ясно: ага, Бог хочет, чтобы было вот так и так. Нет, это и в принципе невозможно, потому что то, как Бог хочет, тесно переплетено с тем, как хочет человек. Бог оставляет за человеком свободу, и историческая реализация Замысла Божьего — это всегда сотрудничество двух сущностей — Бога и людей, человечества. Поэтому тут никакой однозначной априорной расшифровки не может быть вообще.

Ну, хорошо. А как же мы только что прочли: «Откровение... которое дал... Бог, чтобы показать рабам Своим, чему надлежит быть вскоре»? «Надлежит» — это же вроде бы чёткое указание на то, что именно так будет, как сказано! И к тому же ещё вскоре, т.е. в ближайшее время. Но прошло две тысячи лет, а ничего такого не произошло. Можно, конечно, сказать, что у Бога один день, как тысяча лет, и «вскоре» — это, может быть, не две тысячи, а два миллиона или даже два миллиарда лет. Это правильно, мы действительно не знаем, что за этим «вскоре» стоит. Но всё-таки «вскоре» означает «во времени». Может быть такое ощущение от чтения этих строк, что всё, что произойдёт в нашей истории (в трёхтысячном, в четырёхтысячном, в пятитысячном году) уже предопределено, у Бога всё известно. Такое чтение было бы неправильным. Известно, надлежит, зафиксировано – но не здесь, не в нашей земной плоскости, а в плоскости небесной, где тоже происходят какие-то события, но они происходят не во времени, или, по крайней мере, не в том, что мы привыкли воспринимать как время, не в том, что отсчитывают часы на стене, и даже не в том, что отсчитывают биологические часы, которые неумолимо тикают в каждом из нас, приближая нас ко дню нашей смерти. На небесах свои не то что часы, а какая-то своя динамика, какое-то своё развитие событий, и «вскоре» — это «вскоре» там. А здесь это «вскоре» совершится неизвестно когда или, может быть, оно уже совершилось. Из этих слов не следует ничего, что применимо к нашей земной истории, отсчитываемой календарями. И об этом, кстати сказать, сказал Сам Иисус Христос. Он сказал так: «О дне же том и о часе никто не знает, ни ангелы небесные, ни Сын, а только Отец Небесный». А Сын-то — Он Сам, Христос, и даже Он не знает, когда произойдёт всё то, чему, вроде бы, уже надлежит быть, — «когда» не там, на небесах, а в нашей истории, потому что история — это творчество, сотворчество Бога и человека.

Об откровении. Как оно является человеку, как приходит. Здесь сказано, что Он послал Своё откровение через ангела Своего рабу Своему Иоанну. Что же это означает? Что пришёл ангел, сел с Иоанном за стол и сказал: «Слушай, Иоанн, я буду тебе рассказывать, что будет»? Нет, конечно, не так было. Бог явил Себя Иоанну вереницей образов, которые из привычного нам ряда явлений больше всего похожи на сновидения. И в явленном зрительном ряде его образность (светильники, которые в первой главе, сияния) есть, если так можно выразиться, вклад самого Иоанна. Так же, как мы, выражая какую-то мысль, делаем свой вклад в эту мысль, подбирая к ней слова, так и Иоанн к тому смыслу, что был послан ему Богом, подобрал своей душой образы (бессознательно, конечно, это всегда бессознательно происходит).

Поэтому мы не должны удивляться, что эти образы — странные, так похожи на то, что есть в других еврейских апокалипсисах. Это потому, что все эти образы жили в душе Иоанна. Это как бы те «слова», «зрительные слова», в которые он облёк тот смысл, который дал ему Бог. Что Бог послал? Бог послал смысл. А образность, которая нас часто поражает в этой Книге, – это уже человеческий вклад, как бы одежды для смысла, который Бог послал.

Обратите внимание, как здесь Иоанн с первых строк называет себя: «рабу Своему Иоанну». Что ж тут удивительного, что автор себя так обозначает? Когда мы читали Евангелие от Иоанна, я обращал внимание на то, что он там себя нигде не называет прямо, только косвенно («любимый ученик Христа»), а имя своё не называет. А здесь сразу же называет. Почему? Некоторые даже из этого делают вывод, что это написал не тот Иоанн, который написал Евангелие от Иоанна. Я думаю, этот вывод поспешный. Просто тут жанр совсем другой, чем жанр Евангелия. Этот жанр (стилистику того, что он пишет) автор заимствует в первую очередь из Книги Даниила, а в Книге Даниила так и написано: «И я, Даниил, видел», «И я, Даниил, встал». И понятно, что, следуя за ним, Иоанн тоже пишет: «Я, Иоанн, увидел».

Читаем дальше.

3 Блажен читающий и слушающие слова пророчества сего и соблюдающие написанное в нём; ибо время близко.

Насчёт того, что «время близко», я сказал, какое это время: совсем не такое простое, как нам бы казалось. Обращаю внимание на слова «соблюдающие написанное в нём». Не так просто понять, что же там соблюдать, потому что Иоанн даёт просто ряд образов: ангелы трубят трубами, чаши гнева выливаются на землю, какие-то странные животные показываются — это не предписание «делай так, делай этак», там ничего подобного нет. Что же тут соблюдать? Только в конце Книги, в 22-й главе мы начинаем понимать, что такое «соблюдать». Там в девятом стихе 22-й главы ангел говорит: «я сослужитель тебе и братьям твоим пророкам и соблюдающим слова книги сей». И дальше говорит: «не запечатывай слов пророчества книги сей; ибо время близко». И тут мы понимаем, что «соблюдать» — это означает «хранить», помнить своим умом и держать в своём сердце. Эта Книга вроде бы о таких далёких от нас вещах написана, но, как мне кажется, каждому из нас, когда после конца нашей земной жизни мы перейдём в какой-то иной путь, будет на этом пути (тайном для нас пока) очень и очень полезно нести в сердце своём эту Книгу. Итак, «соблюдающие» — значит «хранящие». Можно, конечно, спросить: «А зачем хранить, если там нет никаких конкретных предписаний, как бы рецептов (делай так, делай этак)?» На этот вопрос я ответил бы так: любое слово Божие, по слову Иисуса Христа, есть семя, высеваемое в наше сердце. Оно там растёт. Оно, растя, производит перемены в нашем сердце, как растущее дерево меняет почву, в которой оно растёт. Оно улучшает эту почву, разрыхляет её и т. д. Вот это растущее в нас семя соблюдать, хранить, не дать ему погибнуть, не дать дьяволу это семя вырвать из наших душ. А дьявол уподоблен Иисусом Христом птицам небесным: вроде хорошая вещь — птица, но дьявол — это хищная птица, она налетает, чтобы это семя вырвать из наших душ. Вот что значит «соблюдать» —сохранять.

Дальше указан адресат этого Откровения. Это нормально для литературы того времени: в самом начале текста написать, кому он адресован. Мы читали несколько посланий апостола Павла и других апостолов, они все начинаются с таких слов, например, Павел — Коринфянам или Павел — Эфесской общине. Здесь сказано так:

4 Иоанн семи церквам, находящимся в Асии: благодать вам и мир от Того, Который есть и был и грядёт, и от семи духов, находящихся перед престолом Его,

5 и от Иисуса Христа, Который есть свидетель верный, первенец из мёртвых и владыка царей земных.

Что это за семь церквей? Он их дальше перечисляет, это, действительно, семь конкретных церквей, христианских общин, которые находятся там, что здесь названо Асией, это западная часть современной Турции, места, населённые в те времена в основном этническими греками (хотя не только, там было много разных народов, и евреи в том числе). Центром этого малоазиатского круга являлся крупный город Эфес, в котором Иоанн провёл последние годы своей жизни, и возможно, в Эфесе это Откровение и написано, поэтому понятно, что он пишет близлежащим церквам. Почему их семь? На самом деле любой историк христианства скажет, что даже на этом маленьком кусочке земли церквей в те времена было не семь, их было, может быть, семнадцать, а по всей Римской империи было, наверное, семьдесят, если не больше. Почему семь? Во-первых, семь — священное число, оно в Апокалипсисе повторяется много раз: и семь ангелов, и семь чаш гнева, и семь труб. Семь — это знак священства. Мы, допустим, когда видим в церкви священника, который не в обычную одежду одет, а в ризу, — мы понимаем сразу, даже без слов, что сейчас он не просто Иван Иванович, а это человек, исполняющий некую священную миссию. И число семь здесь тоже означает, что к этим семи церквам адресуются не просто как к каким-то общинам людей, где есть свои трения, свои ссоры (когда мы читаем послания апостола Павла, там полным-полно рассказов об этих ссорах), к ним адресуются, если так можно выразиться, в их священной ипостаси, как будто бы они, условно говоря, облечены в некую невидимую ризу. Почему? Да потому, что, в отличие от большинства посланий Павла, Откровение не предназначено для того, чтобы этим церквам дать какие-то практические советы. На первый взгляд, такие советы даются, например, во второй главе, но на самом деле нет, они не для того даются, чтобы что-то поправить, кого-то помирить и т. д. Самое важное, что надо понять об этих семи церквах с самого начала, — зачем вообще они в этом Откровении, зачем они явлены Иоанну Богослову в этом видении. Они — участники действа, которое совершается на небесах. Но можно спросить: «Как же так, ведь это действо совершается на небесах, там участвуют Иисус Христос, Господь Бог, какие-то неземные вещи, какое-то море странное, животные какие-то странные, каких земле не бывает, и т. д., при чём же тут наши обычные земные церкви, человеческие коллективы?» Дело в том, что, в отличие от многих человеческих коллективов, Церковь, сообщество людей во Христе, имеет небесную ипостась. Церковь (если можно так выразиться) ногами стоит на земле, а головой уходит в небеса, куда и заглядывает Иоанн в своём видении. И Откровение отличается от обычных посланий апостолов тем, что оно адресовано, если так можно выразиться, не ногам Церкви, а голове Церкви — тому, что на небесах. И потому здесь Иоанн не пишет: я, Иоанн, такой-то и такой-то, приветствую вас и передаю вам привет от других общин, – как пишет апостол Павел, как пишет и сам Иоанн в своих посланиях (у него есть три послания). Здесь не так написано, не от него, Иоанна, здесь передаётся привет, «благодать и мир», как здесь сказано. Передаётся благодать и мир — сверху, «от Того, Который есть и был и грядёт, и от семи духов, находящихся перед престолом Его, 5. и от Иисуса Христа, Который есть свидетель верный, первенец из мёртвых и владыка царей земных». То есть сразу уровень, на котором надо читать это послание, выводится на самый верх. Что такое семь духов, которые здесь упомянуты? Сразу возникает, естественно, ощущение, что эти семь духов как-то связаны с семью церквами, и действительно, это так. Но дело в том, что здесь сказано, что это духи, находящиеся перед престолом Божиим, и все богословы, со времён Иоанна Богослова, удивлялись тому, почему эти духи во множественном числе. Потому что там, перед престолом Божиим, в небесах небес, возможен только один Дух, Дух Святой, который в единственном числе, который часть Троицы (Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой). Дух святой — один, а тут получается, что семь. Я скажу, несколько упрощённо, так: да, Дух Святой, который перед престолом Божиим, один, но в Его блеске, если можно так выразиться, отражаются эти семь светильников, эти семь земных церквей, стоящих ногами на земле, которые находятся в нашей земной множественности, и поэтому их отражение в Духе Святом — оно тоже множественное, этих отражений тоже семь. Дух един, а отражений земных церквей — семь. Мы можем это применить и к самим себе. Нам, может быть, кажется, что мы такие простые, земные люди, и, конечно, нам до небес очень далеко, там что-то происходит, но мы живём своей жизнью. Надо понять: всё, что мы в этой жизни делаем, там отражается. Мы не только как бы подчинены тому, что там делается и к нам нисходит, — там отражается то, что мы делаем здесь. И один из важнейших элементов Откровения Иоанна Богослова, послания его людям, состоит именно в этом: люди, высота небес, в которую я заглянул, не отделена от вашей обычной жизни, вы там отражаетесь в виде этих церквей. Мысль древняя. Ещё Иаков, увидев лестницу, восходящую на небеса, увидел, что по ней ангелы не только сходят с небес (ангел — это посланник, понятно, что он с небес что-то приносит людям), но ангелы и восходят на небеса, значит, они и от земли что-то Богу на небеса приносят, какую-то, говоря современным языком, информацию, извините за такое, может быть, неподходящее сюда слово. Эта двойственность, то, что связь идёт и сверху вниз, и снизу вверх, — важнейший элемент, без которого вообще непонятно, зачем тут церкви. От них восходит свет на небеса, от них восходит дух на небеса, они, церкви, — участники замечательного действа на небесах, которое является в этом видении.

 Здесь сказано: «от Того, Который есть и был и грядёт». Когда мы читаем эту формулировку, в которой сочетается прошедшее, настоящее и будущее время, мы, конечно, сразу же вспоминаем, что уже есть одна такая формулировка, и это имя Божие, не больше и не меньше, то, что мы сегодня произносим как Яхве или Яхве (никто не знает, как его правильно произносить, потому что это забыто, это знал только первосвященник). Именно этим словом назвал Себя Бог Моисею при кусте: «Я, Который был, есть и буду». Значит, «благодать вам и мир» — от Бога, Бога Израилева. Но здесь сказано не «есть, был и будет», а сказано «есть и был и грядёт», т. е. придёт. Куда же Богу Израилеву надо приходить? Он уже пришёл всюду, куда мог прийти, Он здесь, Он Вселенную и сотворил! Но когда мы читаем слово «грядёт», мы вспоминаем слова Христа, Он говорил так: «Не увидите Меня больше до тех пор, пока не скажете: «Благословен грядущий во имя Господне»». Понятно, что эти слова должны быть адресованы Самому Христу. Поэтому «Который есть и был и грядёт» — это Бог Израилев, если можно так выразиться, повёрнутый к нам Своей Христовой стороной, потому что Он не пребывает, а именно грядёт. И в следующих словах мы уже в явном виде находим упоминание Христа: «5 …и от Иисуса Христа, Который есть свидетель верный». Свидетель чего? Давайте вспомним, что слово «свидетельство» упомянуто во втором стихе, выше. Само это Откровение есть свидетельство Иоанна о Замысле Божием, который на небесах, Замысле о нашей человеческой истории, который там делается, там «варится». Об этом свидетель — Иоанн, но Иоанн свидетель подчинённый, помощник главному свидетелю, а главный Свидетель — это Иисус Христос, от Которого всё и показано. Иоанн, в сущности, свидетель о Свидетеле. Не удивляйтесь этому, так устроена вся христианская Церковь, и это с древних времён так и понимали христиане: «мы свидетели о Свидетелях». Представьте себе христианина III или IV века, какого-нибудь Евсевия Кесарийского. Он живёт на триста лет позже Христа, он не может свидетельствовать о Христе сам — он Его не видел, но он свидетельствует. О чём? О том, что он знал Иринея Лионского, а Ириней Лионский знал, допустим, Поликарпа, а Поликарп сидел у ног Иоанна Богослова, написавшего это Откровение и который уже знал Самого Иисуса Христа. Иоанн Богослов свидетельствует о Христе, Поликарп свидетельствует об Иоанне Богослове, Ириней свидетельствует о Поликарпе, а Евсевий свидетельствует об Иринее, — так устроена эта цепочка свидетельств, прочная, как цепь, и проходит до нашего времени. Вот так же связаны в цепь свидетельство Христа о Замысле Божием и свидетельство Иоанна о том, что он видел, что ему показал Иисус Христос.

Здесь сказано ещё так: Иисус Христос, «Который есть свидетель верный, первенец из мёртвых и владыка царей земных». Обратите внимание на слова «первенец из мёртвых». Что это означает? Евреи до Христа понимали посмертную судьбу человека так: когда человек умирает, он попадает в так называемый шеол. Это не ад в современном смысле слова, не место, где мучаются, но ничего хорошего там нет: там какая-то не жизнь, а прозябание, пребывание. То ли эта посмертная жизнь духовная, душевная, то ли она в материальной ипостаси, — евреи себя этим особо не заморачивали в те времена, а просто они знали, что шеол — это ничего хорошего. Там пребывали мёртвые. И в каком смысле Христос — первенец из мёртвых? В том смысле, что Он впервые открыл двери шеола, в котором до появления Христа, по слову Церкви, пребывали даже такие замечательные люди, как Авраам, Исаак, Иаков, Моисей, потому что куда деваться, если такова судьба всего живущего: путь всего живого — туда, в шеол. И Христос, как сказано, взломал двери адовы, двери шеола, и первый вышел оттуда после Своего распятия и воскресения, и людей оттуда вывел.

Кто хорошо читал Библию, может спросить: почему Христос — первенец из мёртвых, когда в самой Библии описано, как задолго, за века до Христа, воскрешал из мёртвых пророк Илия или его последователь пророк Елисей? Несколько таких случаев описано в Библии (люди, воскресшие из мёртвых), почему же Христос — первый? Дело в том, что они-то были воскрешены Богом по молитвам пророков, и что, что-то изменилось? Ни-че-го. Они воскресли, они дальше благополучно умерли, и жизнь покатилась своим путём. Ну, можно, конечно, сказать: и Христос воскрес из мёртвых, а мы все по-прежнему умираем, ложимся в землю. Что же, тоже ничего не изменилось? Это зависит от того, как понимать слово «жизнь». Наша биологическая жизнь — да, кончается. По слову Христа, она не совсем даже жизнь (такая «преджизнь» ещё только), а настоящая жизнь — это жизнь в духе, настоящая жизнь — это жизнь с Богом вместе на небесах, куда мы после нашей физической смерти можем попасть, и тогда получится, что смерть наша — это и не смерть вовсе, а это, в сущности, и есть настоящее рождение, а наше физическое рождение — это ещё только первый шаг, а второй шаг — это рождение духовное. Мы Библию читаем, в церковь ходим, молимся ради чего? Ведь не ради того, чтобы после всего этого благополучно лечь в землю, как любая плоть, как любое неодушевлённое дерево какое-нибудь. Нет, конечно! Потому что в глубине души нашей мы чувствуем и знаем: будет второе рождение, когда мы вслед за Христом, за Первенцем из мёртвых, тоже из мёртвых родимся, а не то что просто умрём. Наоборот, в этом акте мы родимся из нашей земной жизни, которая больше на смерть похожа, в новую жизнь, которая и есть жизнь истинная, жизнь вечная.

Дальше шестой стих.

6 …и соделавшему нас царями и священниками Богу и Отцу Своему, слава и держава во веки веков, аминь».

Здесь «цари», слово во множественном числе. Человек, который чуток к словесному употреблению, удивится, наверное: как может быть несколько царей, когда Царь один — Бог? Как же мы тогда цари, к тому же ещё во множественном числе? Это просто эффект неправильного перевода, а также ещё и того, что Иоанн именно в этой своей Книге, Апокалипсисе, пишет на не очень хорошем греческом языке. Может, это оттого, что в потоке видений, которые ему являются, ему некогда редактировать текст. А может быть, дело в том, что, по церковному преданию, он его даже и не сам написал, а это некий его ученик, Прохор, записывал за ним, и, может быть, этот Прохор не так хорошо владел греческим языком. Во всяком случае, здесь просто ошибка: соделавшему нас не царями, а соделавшему нас царством. Церковь — это царство, и Царь этого царства Бог. Вот как надо понимать эти слова.

Дальше здесь употреблены слова «слава» и «держава», т. е. слава и власть. Они относятся не столько даже к Богу и Отцу, Который упомянут выше, сколько (по грамматике этого предложения) к Иисусу Христу. Должен сказать, что весь Апокалипсис, со всеми своими странноватыми, иногда страшноватыми, и всегда трагичными образами, которые он показывает, тем не менее, есть книга Славы. Так выглядит Слава Божия, Слава Иисуса Христа на небесах. То, что она не так нам сладка, приятна, не чистая радость, а она для нас — и вопрос, и испытание, иногда она даже для нас страшновата, — это наши проблемы. Понятно, что нам воспринять нашими человеческими очами, человеческим умом Славу Божию — это не так просто. Вся Книга «Откровение Иоанна Богослова» — это откровение Славы Божией, явленной в Замысле Божьем о судьбах человечества в истории.

7 Се, грядёт с облаками; и возрыдают пред Ним все племена земные. Ей, аминь.

«Ей» — это значит «да», а «аминь» — это тоже «да», только «аминь» — по-еврейски, а «ей» — в греческом тексте («най» – это тоже «да»). Два раза «да» — почему так? Это означает: да, точно! именно так! «Ей, аминь» можно приближённо перевести на русский «именно так».

Сказано: «грядёт с облаками». Кто грядёт с облаками? Христос! В конце времён Христос явится Вторым Пришествием, которое будет (как сказал Он Сам) как молния с одного края небес до другого. Это в одном Евангелии, а в другом Евангелии сказано: «грядёт Сын Человеческий на облаках». Конечно, это метафора, не нужно понимать так, что это наши облака –  капельки воды, которые поднялись с земли, и на них восседает Христос. Это образ, как все части этого видения — образы. Что стоит за этим образом Сына Человеческого, грядущего на облаках? Христос ушёл с нашей земли, где Его можно было потрогать, ушёл куда-то к Своему Отцу наверх, где Его потрогать нельзя. И вот оттуда, с этого верха, где Он сейчас пребывает, Он вернётся, как бы нисходя. За словами «грядущего с облаками» — нисхождение Христа с неба, не физического, а того самого неба, куда дальше начинает заглядывать Иоанн Богослов. Оттуда Христос как бы с облаками снизойдёт опять, ещё раз в эту нашу жизнь, «и узрит Его всякое око и те, которые пронзили Его». А кто пронзил Его? Есть дискуссия, она бесконечно длится, о том, кто повинен в смерти Христа. То ли евреи повинны, то ли римляне повинны, которые Его, технически говоря, распяли, то ли вообще всё человечество как бы руками этих людей Христа распяло… Я больше держусь последней точки зрения, я бы её ещё расширил: не только всё тогдашнее человечество пронзило Христа — это продолжается по сей день, потому что почти две тысячи лет с Его пришествия прошло, а так мало изменилось! Не то что Его не слушают — слушают-то Его много, а так мало Его слушаются, и Христос плачет, Его сердце опять пронзено. Его пронзили и пронзают, и пронзаем мы, и по сей день! И поэтому, конечно, и те будущие люди, которые будут когда-то, может, миллионы лет спустя, когда Христос второй раз придёт, глядя на Него, смогут сказать: «Вот Он, Которого мы пронзили», — мы, все люди, всегдашние — и прошлые, и настоящие, и тогдашние.

Наконец, чтобы закончить это как бы вступление к Откровению, прочтём замечательные слова про альфу и омегу:

8Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, говорит Господь, Который есть и был и грядёт, Вседержитель.

То, что Христос альфа и омега, начало и конец, и что начало и конец совпадают, — это одна из главнейших мыслей Откровения Иоанна Богослова. Причём не то что её придумал или увидел в этом видении Иоанн, это встречается в нескольких местах у пророков Ветхого Завета. Слова Бога: «Я есть и первый, и последний». Из уст Бога совершенно понятно слово, что Он был первый, Который создал мир, — в этом смысле первый: до Него ничего не было. А последний — в каком смысле: что Им мир кончится? Как это понять? Мы не знаем точно, но мне очень близко видение того, что такое Омега, «последний», замечательным современным богословом (тоже своего рода провидцем и визионером, вроде Иоанна) Тейяром де Шарденом. Он ввёл понятие «точка Омега», которое, несомненно, взято из Откровения Иоанна Богослова. Альфа — это сотворение мира, Омега — это конец мира. В чём же будет этот конец? По Тейяру, он будет в том, что всё будет вместе с Богом: все мы, люди, животные, и даже неодухотворённая, неживая материя, — всё это соединится в некое единое целое. Но не просто это единое целое будет с Богом, в руках Бога — это единое целое будет образовывать собой как бы тело Христа, физическое тело Христа, в котором Христос — это «душа», или «дух». Вот что такое «Омега»: когда Бог будет всё во всём, это слова Библии: «Бог всё во всём».

И ещё об этом понятии «альфа и омега», о совпадении начала и конца. Дело в том, что сама эта Книга, Апокалипсис, собою воплощает принцип, что «альфа» смыкается с «омегой». Посмотрите на том Библии, он начинается с чего? С «альфы» — с того, как Бог сотворил мир, это начальная точка. А чем он кончается? Он кончается «омегой», и «омега» этого тома — это и есть Книга Откровение Иоанна Богослова, она последняя. В этом её особая значимость. И в ней написано: «новое небо и новая земля». То, что сотворил Бог тогда, в начале (на первой странице этого тома), — всё, оно закончилось. Настала «омега», настали уже новое небо и новая земля, а то, прошлое (в чём мы сегодня живём), — всё это закончилось или, точнее сказать, преобразилось в новое, «альфа» преобразилась в «омегу». Вот о чём эта Книга, она как бы этот принцип воплощает. Можно даже сказать, что сам автор Книги, Иоанн Богослов, написавший её, воплощает принцип, что «альфа» равно «омеге», «альфа» смыкается с «омегой». Он воплощает это в своих писаниях, потому что у него есть два очень близких текста: один — это Откровение, которое мы читаем, а другой — это Евангелие от Иоанна. И Евангелие от Иоанна начинается словами об «альфе»:

1 В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.

2 Оно было в начале у Бога.

Начало — это «альфа». А Книга Откровение о конце времён — Книга об «омеге». И то, и другое, как это ни парадоксально и удивительно, написали не два разных человека, а один и тот же, Иоанн Богослов. Как, впрочем, и Бог всю историю человеческую с её «альфой» и её «омегой» написал Один, Единый.

 

Лекция 3. Апокалипсис. 24.03.09

 

Мы начали читать первую главу Откровения Иоанна Богослова — Книгу, которая называется «Апокалипсис» (по-гречески – «откровение»). Мы читаем для того, чтобы узнать, в Кого мы верим. Мы это узнаём через Слово Божие. Правда, человеку в какой-то мере уже от природы дано ощущение Бога. Хотя атеистическое образование, которое мы все прошли, в нас как-то приглушило это ощущение, но оно в человеке живёт, и оно естественным образом пробуждается, и даже пробивается, как трава через асфальт, через наше атеистическое образование. Есть люди, талантливые в этом, которые Бога знают как бы просто от рождения, даже ничего не читая, как-то сердцем знают. Но человеку-то ведь не сердце одно дано, а ещё и голова, и мы читаем для того, чтобы узнать Бога, уже, если можно так выразиться, сознательно. И Книга Откровение Иоанна Богослова — уникальная возможность для этого. Нам трудно понять психологию человека очень возвышенных мыслей, возвышенного образа жизни, потому что мы не прошли через это, у нас другой жизненный опыт. И насколько же нам трудней понять Бога! Откровение Иоанна Богослова построено на том, что автор как бы смотрит двумя глазами. Один его глаз видит, что делается на небе, и он, конечно, видит это в очень сложной форме. Трудность для нас – понять все эти необычные рассказы про трубы, про чаши гнева, про странных, апокалиптических зверей, — но это просто отражение того факта, что небесное нашим человеческим умам и глазам трудно доступно, потому что мы в совершенно других категориях мыслим. Но, с другой стороны, Иоанн вторым глазом смотрит на землю. И нам очень важно понять: в Откровении соединено то, что делается на небесах, с тем, что делается на земле. Если этого не поймём, мы вообще не поймём то, что мы сейчас будем читать о семи свечах, которые представляют семь церквей. Церкви эти — небольшие общины в Малой Азии того времени, сообщества верующих. Так какое отношение имеют эти общины к тому, что происходит там, на небесах, в этих странных, иногда даже страшных видениях? Но в этом-то и есть главная мысль Иоанна: в жизни этих общин на земле, в тех проблемах, в тех испытаниях, которые они проходят, и в тех победах, которые они совершают сами над собой, — в этом отражается та борьба, которая идёт на небе.

И, с другой стороны, наоборот: то, что происходит у нас здесь, на земле (и в те времена, в общинах первых христиан, и сегодня в общинах христиан, в церквах, и даже в душе каждого из нас отдельно), — эта постоянная война света и тьмы, добра и зла, которая происходит, — отражается на небесах. Важно понять, читая Откровение, что таково зрение Иоанна Богослова: земля и небо отражаются друг в друге. Это можно сказать другими словами, взятыми тоже из Библии, из Книги Бытие. Есть там история про лестницу Иакова, которая явилась патриарху Иакову во сне, соединяла небо и землю, и по ней ходили вверх-вниз ангелы. Ангел — это вестник. Они несли с небес на землю весть, которая изменяет ход событий на земле, и они с земли тоже несли весть на небо. Значит, там, на небесах, как-то отражается, что происходит у нас, на земле. Вот такое двойное зрение. Мы с вами тоже лучше видим двумя глазами: у нас стереоскопическое зрение, оно двумя глазами создаётся, мы видим объём. Иоанн, глядя на Бога своим стереоскопическим зрением, своим земным и своим небесным «глазом», даёт и нам это стереоскопическое зрение, которое нам позволяет лучше, объёмнее Его увидеть. Но не до конца, конечно, потому что мы нашими двумя глазами можем увидеть три измерения, а у Бога их не три, а гораздо больше. Но всё равно, это полнее. Эта Книга для нас — одна из возможностей более полно, более объёмно увидеть Бога, лучше узнать, в Кого мы веруем.

Мы в прошлый раз прочли как бы некое введение к  Откровению, первые восемь стихов, которые завершаются замечательными словами:

8.Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, говорит Господь, Который есть и был и грядёт, Вседержитель.

Эти альфа и омега, соединение начала и конца, как я говорил, — это фундаментальная характеристика Книги Откровение, и, более того, это фундаментальная характеристика положения этой Книги в Библии. Завершает её именно Книга Откровение, она — последняя, и, завершая Библию, она, на самом деле, возвращает нас к её началу, отражает начало Библии. Потому что в начале Библии говорится, как сотворил Бог небо и землю, а в Книге Откровение Библия говорит о том, чем кончатся то небо и та земля, которые Бог сотворил, и какими будут то новое небо и та новая земля, которые Бог сделает, изменив тот мир, в котором мы живём, превратив его в мир другой — тот мир, в котором больше не будет слезы на очах человеческих, ни горя, ни болезней, ни зла — ничего этого не будет. Это достойное завершение Библии, это — омега Библии, в котором отображается альфа Библии.

Теперь начнём читать, с девятого стиха до конца, потому что эта глава читается на одном дыхании. Потом уже будем разбирать по отдельным стихам.

8 Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, говорит Господь, Который есть и был и грядёт, Вседержитель.

9Я, Иоанн, брат ваш и соучастник в скорби и в царствии и в терпении Иисуса Христа, был на острове, называемом Патмос, за слово Божие и за свидетельство Иисуса Христа.

10Я был в духе в день воскресный, и слышал позади себя громкий голос, как бы трубный, который говорил: Я есмь Альфа и Омега, Первый и Последний;

11то, что видишь, напиши в книгу и пошли церквам, находящимся в Асии: в Ефес, и в Смирну, и в Пергам, и в Фиатиру, и в Сардис, и в Филадельфию, и в Лаодикию.

12Я обратился, чтобы увидеть, чей голос, говоривший со мною; и обратившись, увидел семь золотых светильников

13 и, посреди семи светильников, подобного Сыну Человеческому, облечённого в подир и по персям опоясанного золотым поясом:

14глава Его и волосы белы, как белая волна, как снег; и очи Его, как пламень огненный;

15 и ноги Его подобны халколивану, как раскалённые в печи, и голос Его, как шум вод многих.

16Он держал в деснице Своей семь звёзд, и из уст Его выходил острый с обеих сторон меч; и лице Его, как солнце, сияющее в силе своей.

17И когда я увидел Его, то пал к ногам Его, как мёртвый. И Он положил на меня десницу Свою и сказал мне: не бойся; Я есмь Первый и Последний,

18и живый; и был мёртв, и се, жив во веки веков, аминь; и имею ключи ада и смерти.

19Итак напиши, что ты видел, и что есть, и что будет после сего.

20Тайна семи звезд, которые ты видел в деснице Моей, и семи золотых светильников есть сия: семь звёзд суть Ангелы семи церквей; а семь светильников, которые ты видел, суть семь церквей.

На этом кончается глава, и дальше мы в следующих двух главах встречаем послания к каждой из семи церквей. Эти послания говорят вроде бы о вещах вполне земных — о всяких проблемах, нестроениях и достоинствах, которые есть в каждой из этих церквей. Эти послания короткие и очень напоминают послания Павла. И мы удивляемся, конечно же, зная, что будет за этим дальше: какое отношение имеют совершенно земные заботы этих церквей к тому возвышенному, неземному, небесному видению, которое мы называем Откровением Иоанна Богослова? Но ведь имеет же какое-то, иначе бы он это здесь не писал. Более того, по тому, что мы только что прочитали, видно, что для того, собственно, Иоанну это видение небесное и дано, чтобы он его до этих церквей донёс. Как? Это рассказано буквально в следующем стихе (в первом стихе второй главы): «Ангелу Ефесской церкви напиши». И так же дальше про все церкви: именно «ангелу их напиши». Что такое «ангел церкви»? Мы понимаем, что церковь — это небольшая община первых христиан, значит, ангел её — это какая-то духовная сущность, которая, если так можно выразиться, эту церковь представляет на небесах, и, с другой стороны, через которую (через этого ангела) Господь осуществляет Свой Замысел об этой церкви. Значит, этот ангел, как и полагается ангелу-вестнику, как лестница Иакова, соединяет небо и землю: передаёт весть от Бога этой церкви, а от церкви он возносит к Богу её молитвы, её дела. Можно сказать: он возносит дух этой церкви от этой церкви к Богу. Мы, конечно, если так понимаем, удивляемся: почему же, собственно, Иоанну, земному человеку, надо писать ангелам? Почему Господь не может напрямую принимать вести у тех ангелов и посылать вести тем ангелам, которые у него на небесах, которые, как здесь сказано, как семь звёзд у Него в руках? Почему надо через Иоанна доносить эти вести? Здесь мы упираемся в ключевой момент, который нам объясняет сущность Книги Откровение, соединяющую небо и землю. Да, конечно, Господь со своими ангелами может говорить напрямую и может до них донести любую весть. Но в том-то и дело, что Иоанн должен, во-первых, увидеть это небесное видение земными глазами, и, если так можно выразиться, вернуть на небеса это небесное видение, пересказанное человеческими словами. С одной стороны, он, конечно, должен человеческими словами записать это видение (как он и сделал), чтобы мы, люди, просто могли его понять. Это очень непросто, это проблема, которая была у Иоанна и у многих других мистиков, которым являлись видения как образы (и зрительные, и слуховые, и даже не зрительные или слуховые, а какие-то ещё третьи): как их переложить в слова, как их донести до других людей? Ведь эти видения даются им не просто для того, чтобы они ими любовались, как передачей по телевизору! Они даны для того, чтобы передать их другим людям. И Иоанн нашёл здесь слова — замечательные и трудные, конечно. Нам всё равно эту Книгу трудно понять, и до конца мы не можем её понять, но всё же он нашёл слова, и то, что эту Книгу читают уже два тысячелетия, говорит о том, что его слова как-то передают то, что он видел. Но, с другой стороны, это слова для нас, земных, почему до ангелов-то надо донести какую-то весть с земли? То, что Иоанн увидел своими глазами, ведь это то, что у самих ангелов на небесах творится? А дело здесь вот в чём. Применительно к Иоанну часто употребляется слово «тайнозритель», т. е. созерцатель, он видит тайны небесные и нам о них рассказывает. Но это слово (зритель, созерцатель) принципиально неправильно. Важно понять, что Иоанн — действователь, и церкви, о которых он говорит, здесь на земле совершают ту же самую работу, которую ангелы совершают на небесах. Там, на небесах, происходит борьба ангелов с сатаной, сил света с силами тьмы, и на земле она тоже происходит. Земное отражает небесное, небесное отражает земное. Но как это происходит? Дальше говорится совершенно ясно, чем воюют со злом ангелы: они воюют мечом, который есть Слово Божие. В этой главе мы видим выходящий из уст Христа острый с обеих сторон меч — это и есть Слово Божие. Этим Словом не только Сам Христос осуществлял Свою миссию на земле, но и Церковь христианская, и сам Иоанн Богослов тоже. Иоанн воюет этим Словом, делает дело, а не просто смотрит. Слово, которое здесь написано в Откровении, — это его дело. И Евангелие от Иоанна, которое мы читали, — это его дело. И те послания его, которые мы читали (особенно замечательное Первое послание), — это его дело. И слова церквей, та евангельская весть, которую они распространяют на земле, — это их дело, это их участие в небесной войне. Не воинством, не силой, а именно Словом воюют на земле христианские церкви с силами тьмы, в точности так же, как война на небесах происходит Духом, а не мечом.

Таким образом, важно понять: не только на небесах происходит то, что здесь описано, — и на земле происходит то же самое. Иоанн — участник этого, и поэтому то, что он должен написать ангелам церквей (именно ангелам),— это, если можно так выразиться,  послание от одной части армии (которая воюет на земле) другой части этой же армии (которая воюет на небе). Они вот так соединены.

Теперь несколько слов о конкретике. Здесь сказано:

9 Я, Иоанн, брат ваш и соучастник в скорби и в царствии и в терпении Иисуса Христа, был на острове, называемом Патмос, за слово Божие и за свидетельство Иисуса Христа.

Это достаточно пустынный остров, он в то время был местом ссылки, и видение это Иоанну явилось не в городских условиях, а (как часто это рисуют) на голой скале, где шумит море, в суровых условиях. Иоанн смотрит куда-то наверх, в небеса, и всё это видит. И, как говорит церковное предание, то, что Иоанн говорил, как он сумел переложить в слова своё видение, за ним записывал его ученик Прохор.

На этих словах Иоанна об острове Патмос чисто земная часть Книги кончается. Со следующих слов мы уже не совсем на земле, мы одним глазом на земле, а другим — уже нет. Он говорит:

10Я был в духе в день воскресный, и слышал позади себя громкий голос, как бы трубный, который говорил: Я есмь Альфа и Омега, Первый и Последний.

Эти слова ещё в Ветхом Завете Бог применяет к Себе. Но хочу обратить внимание на слова «я был в духе в день воскресный». Что такое этот воскресный день? С одной стороны, это день воскресения, день памяти Воскресения Иисуса Христа. Первые христиане впервые установили для себя этот день, по-еврейски он назывался «первый от субботы» и никаким специальным праздником не был — праздником была суббота. Первые христиане установили именно в воскресенье этот праздник. «День воскресный» — это день недели, но в греческом тексте это «день Господний». Так называли воскресенье, действительно. Но, с другой стороны, когда мы читаем это, невольно вспоминаем слова Христа «о Дне Господнем великом и страшном» (а это ещё у Пророков есть в Ветхом Завете). Этот день Господний — это именно тот самый последний день существования нашего мира, каким мы его знаем, день Страшного Суда, день пришествия Господа в силе Его и славе. Поэтому это не просто воскресенье, это ещё можно прочесть так, что он был в духе в этот последний день. Но мы можем спросить себя: этот последний день, он же до сих пор ещё не настал! Как же Иоанн может говорить, что он был в духе в этот последний день Господний? Хочу ещё раз повторить, что в этой Книге временная последовательность не простая, потому что дело идёт одновременно на земле, где обычное, привычное нам календарное время, и на небесах, где хотя что-то совершается, какие-то действия (например, война ангелов с силами тьмы), но там времени в нашем понимании нет. Поэтому есть каноническая, на церковном языке, формулировка, что события, о которых здесь говорится, — они и будут ещё только в будущем, ещё не совершились, — и в каком-то смысле уже совершились. Они одновременно как бы «ещё не» и «уже да». Только так, в таком двойном зрении — небесном и земном — это и надо читать. Поэтому «день воскресный» — это и просто воскресенье, привычный нам день, день поминовения Иисуса Христа, и одновременно это последний день, день Страшного Суда.

Дальше семь золотых светильников, и посреди светильников — подобный Сыну Человеческому, т.е. Иисус Христос. Это видение Иоанн, на самом деле, заимствует из Книги Даниила, у которого он вообще многое заимствует. Не потому, что он какой-то плагиатор, просто он так увидел. А увидел он так потому, что он — образованный еврей, который прекрасно знал Ветхий Завет. Ему эти пришедшие от Бога видения явились в виде образов Ветхого Завета, в том числе Книги Даниила. 

Можно, конечно, спросить: а почему Господь говорит с Иоанном Богословом на языке Книги Даниила? Потому что Господь вообще говорит с нами на том языке, который мы понимаем, на наилучшем языке, который у нас есть, пригодном для того, чтобы понять то, что Господь хочет нам сказать. Поэтому же Иисус Христос пришёл не к грекам, не к римлянам, а именно к евреям, — потому что евреи были подготовлены к тому, чтобы понять эту весть. Потому что они, как избранный Богом народ, веками готовились, шлифовали свой богословский язык, чтобы могли понять тот язык, на котором Христос к ним обращался. И здесь Господь обращается к Иоанну Богослову, показывая ему видение на языке Книги Даниила. Когда я говорю «показывает», надо понять, что Господь — это не телевизор, Он нам показывает не видения как таковые. Он вкладывает духовное содержание куда-то вглубь нашего душевного, духовного тела, а дальше уже наша собственная психика преобразует эти Господние содержания в такие образы, которые для нашей психики естественны. Это чем-то напоминает то, как сон преобразует какие-то наши заботы или даже посланные от Бога какие-то сообщения в цепочку привычных нам земных образов. Здесь такими образами, в которые вложилось это содержание, являются образы Книги Даниила: Сын Человеческий, облечённый в белую священническую одежду, опоясанный золотым поясом, с белой, сияющей светом головой. Это нам, конечно же, напоминает то, как явился Христос на горе Преображения и как Христос после Своей смерти, уже воскресший, явился в каком-то необычном теле Своим ученикам. Это, видимо, если так можно выразиться, свойство тел в Царстве Небесном: они не такие, в каких мы живём, а какие-то другие, сияющие световые тела.

Обратите внимание на семь золотых светильников, в середине которых стоит Иисус Христос. Это семь церквей, с одной стороны. Но, конечно же, любой еврей того времени, да и современный, слыша про семь светильников, немедленно вспоминает менору, семисвечник, который является одним из священных предметов культа Бога Израилева в Иерусалимском храме. Хочу напомнить, что в Послании к Евреям Иерусалимский храм понимается как некое земное отражение (или, если угодно, земной образ) Царства Небесного, а Иисус Христос понимается как небесный, истинный Первосвященник, несовершенным отражением которого является земной, обычный, человеческий первосвященник Израилев, в этом Храме служащий. Храм является несовершенным земным отражением Храма Небесного, в котором живёт Сам Бог, — того Храма, который в конце Книги Откровение предстаёт в виде Града Небесного Иерусалима. Поэтому мы, когда видим в Откровении этот семисвечник, состоящий из церквей, невольно задаём себе вопрос: этот семисвечник в каком Храме светит? И, конечно, отвечаем: не в Иерусалимском храме он светит (тем более, что к тому времени Иерусалимский храм был разрушен). Это семь свечей, светящих на небесах в Храме Божьем истинном, в Новом Иерусалиме. И посреди этих свечей стоит Господь наш Иисус Христос. Он не случайно стоит посередине их, потому что Христос — сердце Церкви. Как говорится, Церковь — тело Христово, и тут чуть по-другому выражена та же самая мысль. Как сердце посреди нашего тела, так Христос посередине Вселенской Церкви, которая здесь изображается семью светильниками, священным семисвечником. И семь звёзд, которые Он держит в Своей деснице, — это семь ангелов, каждый из которых, с одной стороны, как бы надстоит над своей земной церковью, а с другой стороны, там, в небесах, где светят эти светильники, этот ангел, эта звезда соединена со своим светильником. Я бы сказал даже так: здесь, на земле, эти светильники светят, как свечи в церкви, а там, на небесах, у Христа, они светят, как звёзды. Звезда, которую Он держит в руке, — это есть истинный свет этого церковного светильника, не наш, чадящий и коптящий, как земные свечи, а чистый звёздный свет, — как они светят там, на небесах

Слова Христа «Я есмь Первый и Последний, и живый; и был мёртв, и се, жив во веки веков, аминь; и имею ключи ада и смерти» для нас как бы ключ к тому, что будет сказано дальше: что Он одновременно живой, и был мёртв, и одновременно Он Тот, Кто никогда не умирал, а жил во веки веков. Как же Он не умирал, когда Его распяли на кресте? Это на земле Его распяли на кресте, на земле Он умер и воскрес, но при этом на небесах, в той Вечности, в которой Он у Бога, и с Богом, и ипостась Бога, — в этом небесном смысле Он и не умирал, а пребывал и пребывает. Там вообще нет прошлого, настоящего и будущего, даже нет (если можно так выразиться) того времени, в котором возможна эта последовательность событий: умер, потом воскрес. Два глаза: на земле — умер и воскрес, на небесах — пребывает вечно. Хочу подчеркнуть, что эта стереоскопия, эти оба глаза дают картину одного и того же: это один и тот же Христос, а не разный. Тот, Который на небесах и Который на земле, — это один и тот же Христос, это один и тот же Бог, Он одновременно (впрочем, тут это слово сбивает с толку, и мы сталкиваемся с ограниченностью нашего языка) присутствует там, на небесах, как Вечный, и здесь, на земле, как распинаемый и воскресающий. Понимаю, что это сложно, но мы вообще ничего не поймём, если к этой логике не привыкнем.

Здесь сказано, что Он имеет ключи ада и смерти, и это, действительно, ключ к тому, что рассказывается дальше, потому что смысл этой Книги в том, что в конце власть ада и власть смерти над нашей земной жизнью прекращается. Смерть побеждена. Смерти больше не будет, ад, если так можно выразиться, взломан, освобождены узники ада, на их место помещены те, кто этот ад устроил (т. е. дьявол и его приспешники). Они туда, в озеро огненное, в геенну огненную помещены, и этим кончается Книга.

 

 

Лекция 4. Апокалипсис. 31.03.09

 

Мы начинаем читать вторую и третью главы Откровения Иоанна Богослова. В прошлый раз я говорил о том, что те церкви, о которых, собственно, идёт речь в этих двух главах, возникают в предыдущей первой главе в символическом виде — как семь светильников, и они, конечно, символизируют духовный, небесный свет, который несут в себе эти церкви. Это подчёркивается ещё и тем, что семь звёзд держит в руках Христос, изображённый тоже в возвышенном виде, как Сын Человеческий, облечённый в торжественную одежду, опоясанный золотым поясом, весь светящийся, белый как снег, а очи Его как пламень огненный. Иисус Христос держит в Своих руках эти семь звёзд, и эти семь звёзд, как здесь сказано, это ангелы этих семи церквей. Ангелы эти, в сущности, духи этих семи церквей, и я буду подробно говорить о том, что это такое — духи церквей, и почему их семь. Итак, тут возникают вполне земные церкви, христианские общины. Это как-то странно, потому что контекст тут возвышенный, неземной образ Христа. Хотя эти светильники стоят где-то здесь, у нас на земле, но на самом деле уже как бы одной ногой на земле, а другой ногой на небе, потому что Сын Человеческий, звёзды и всё, о чём говорится дальше, показывает, что небесное уже вторглось в наше земное, как бы в нашу земную плоскость вторглось что-то сверху, из другого измерения. Дальше, после тех глав, которые мы сегодня прочтём, адресованных церквам, речь совершенно явно идёт о том, что происходит на небе, — там творятся вещи, которые нашему земному уму плохо понятны, и возникает, конечно, вопрос: во всём этом небесном каково место этих земных церквей? Это очень важно понять, потому что ведь не зря с них начинается Книга: вначале — церкви, а потом уже все эти небесные видения, чаши, трубы, звери и т. д., до которых мы ещё дойдём.

Я говорил, что в этой борьбе, даже, можно сказать, войне добра со злом, света с тьмой, которая идёт на небесах и которой посвящена вся эта Книга, участвует и земля, причём именно в виде этих христианских церквей. Те проблемы, которые кажутся на земле банальными (всегда, когда люди собираются вместе, возникают какие-то проблемы), все эти проблемы церквей, — это, оказывается, отражение небесной борьбы, или войны. Более того, получается так, что эти церкви, решая вроде бы какие-то свои внутренние неустройства (какая-то группа людей неправильно поклоняется Богу и т. д.), на самом деле решают гораздо более крупные проблемы, это их участие в небесной борьбе: то, что эти церкви делают на земле, отражается на небесах. Поэтому то, что мы сейчас прочтём, рассказ о неустройствах, которые происходят внутри каждой из этих церквей, на самом деле открывает нам в более понятной нам земной форме, через земную борьбу, — ту борьбу небесную, которая вообще-то нам очень трудно доступна. Странные образы в следующих главах покажут нам, как она нам труднодоступна. А здесь вроде бы всё нам знакомое (кто-то сбился с пути, кто-то ведёт себя слишком распущенно или ещё что-то). Всё нам вроде бы знакомо, а на самом деле это отражение небесной борьбы. Вот и получается, что борьба, которая происходит внутри каждой церкви (вроде бы сама с собой эта церковь борется), — это участие в небесной войне. Мы, конечно, можем это применить не только к церкви тогдашней, а и к церкви теперешней, более того, не только к церкви теперешней, а к каждому из нас. Мы боремся внутри себя, верующий человек или любой человек, который хоть как-то к Богу стремится, обязательно борется в себе с какими-то движениями своих души и тела. Мы, когда это делаем, оказывается, не просто с собой боремся, а участвуем в небесной борьбе, или войне, которая вроде бы бесконечно нас превосходит: там огромные ангелы, чаши, трубы, звери, — а вот и мы в этом участвуем тоже.

О структуре этих двух глав. Они естественно (поскольку церквей семь) делятся на семь частей, и каждая из этих семи частей имеет абсолютно одну и ту же структуру. Эта структура такая. Вначале показывается какая-то часть небесного облика Христа (то, что Он держит звёзды, то, что у Него ноги, сияющие как солнце, то, что Он одет в белые одежды), какая-то грань облика Христа, т. е. небесное, явленное на земле. Потом от этого вдруг переход к обычным, вполне земным церковным нестроениям и проблемам, а потом опять идёт возврат на небеса, да ещё и не просто на небеса, где происходит война между добром и злом, а возврат в конец времён — в туда (точнее, в тогда), когда эта борьба уже совершилась, она уже решена. В каждой из этих семи частей идёт возврат к последним двум главам Книги Откровение, где описывается Новый Иерусалим, и поэтому возврату каждый раз предпосылаются слова «побеждающему дам (то-то, и то-то)». То есть победа в той войне, которая идёт на небесах (и на земле тоже идёт) как бы предрешена. Она ещё идёт –  а уже предрешена. Есть такая очень любимая мною песня Высоцкого про конец войны (нашей Великой Отечественной), она начинается так: «Сбивают из досок столы во дворе, пока не накрыли — стучат в домино. Дни в мае длиннее ночей в декабре, и тянется время, но всё решено». Это май 1945 года: тянется время, но всё решено. Вот такое же впечатление и здесь: тянется эта борьба, и ещё долго будет тянуться, неизвестно сколько, может быть, и очень долго — тысячелетиями, а всё равно в каком-то смысле всё решено. Вот к этому «всё решено» нас и отсылает третий раздел каждой из этих семи частей. Любой человек, знакомый с музыкой, с музыкальными формами, невольно узнаёт музыкальную структуру в этих трёх разделах, которые напоминают нам о трёх частях сонаты. А в семи частях (конечно, семь — священное число, отсюда семь светильников, семь церквей, на небесах семь ангелов) невозможно не вспомнить всем хорошо знакомую Вторую сюиту Баха, которая даже на мобильных телефонах сейчас звучит: она тоже состоит из семи частей. Я эти две главы слышу почти как музыку — семь частей, исполняемых разными инструментами (каждая церковь — свой инструмент со своим тембром), и эти части одинаково устроены, как в музыке одинаково бывают устроены части музыкальных произведений.

О семеричной структуре. Начнём с семи звёзд, которые символизируют семь духов церкви. Многие комментаторы удивляются: почему, собственно, их семь, этих ангелов церквей, этих звёзд, этих духов? В каждой церкви живёт Дух Святой, но Дух-то Святой –  Он один! Как может один, единый Дух Святой расщепиться на семь частей? Это даже как-то подозрительно с богословской точки зрения, это всё равно что сказать, что Бог расщепился на семь частей, — как же Он тогда Единый Бог? И мы начинаем понимать, что это не «расщеплённый Дух Святой» — это один и тот же Дух Святой, живущий в этих церквах, представлен в виде семи звёзд. Но каждая звезда — своего цвета, как семь цветов в радуге, и каждая звезда своего цвета радуги, и она символизирует свою грань Духа, так же, как семь цветов радуги — это грани единого белого света, в котором они все слиты. Свет-то белый един, а граней его — семь. Вот так и с этими духами: они семь граней Единого Святого Духа, Который, конечно, один во всех церквах, в сущности, но разными гранями повёрнут.

Семь церквей, которые здесь упомянуты, — это, конечно, семь церквей в разных географических пунктах. Но церквей и тогда было больше (а уж теперь их, конечно, гораздо больше). Но самое главное, что Церковь, по большому счёту, одна, церковь московская и церковь нью-йоркская — это не две разные церкви, а одна и та же Церковь Христова. Почему же здесь не то что даже автор, Иоанн Богослов, а Господь Бог, Который послал ему это видение, счёл необходимым вот так «расщепить»  Свою единую Церковь на семь? Потому что в Церкви единой тоже есть много граней. Их не обязательно ровно семь, но семь — это священное число, поэтому пусть их будет семь. Важно, что этих граней несколько, и каждая из этих граней представляет собой свой вид борьбы, который происходит внутри этой церкви, своё поле сражения, участия в небесной войне.

Хочу привести в качестве сравнения «Божественную комедию» Данте. Данте в качестве образцов греха, преступления, которое наказывается в аду, вводит не каких-то придуманных ужасных злодеев, а совершенно конкретных людей, которые были его современниками или немножко раньше жили. Многие комментаторы этому удивляются: ну что это он решил в аду свести счёты с теми, кто ему не нравится, со своими политическими противниками, например, и т. д. Но замысел Данте совсем не в этом, а как раз в том, чтобы показать, что грехи, недостатки, преступления людей, которые происходят в нашем мире, — отражение чего-то более фундаментального, это отражение архетипа, это как бы образец того, какие вообще бывают способы человеческого падения. Это отражает «Ад», и точно так же в «Раю» у него добродетели и духовные достижения воплощены в совершенно конкретных людях, часть которых взята из Библии, а часть взята из истории — это тоже его современники. Можно спросить: а как же земной человек может небесную добродетель воплощать? Да, человек несовершенен, это правда, но сквозь несовершенного человека просвечивает совершенный образец, вечный, который у Бога на небесах, образец какой-нибудь добродетели –  воздержания, скромности, ещё чего-нибудь — всего того, что у Данте на небесах. Наше земное в себе воплощает разные грани потустороннего, будь то потустороннего зла или потустороннего добра. И эти семь вполне земных конкретных церквей воплощают в себе разные грани потусторонних добра и зла, которые невидимы, которые ведут войну на небесах, и она в этих наших земных проблемах и нестроениях отражается.

Это о структуре этих двух глав в целом. Они совсем особые, они очень отличаются от последующих глав. Давайте теперь читать поочерёдно о каждой из семи церквей.

1 Ангелу Ефесской церкви напиши: так говорит Держащий семь звёзд в деснице Своей, Ходящий посреди семи золотых светильников:

2 знаю дела твои, и труд твой, и терпение твоё, и то, что ты не можешь сносить развратных, и испытал тех, которые называют себя апостолами, а они не таковы, и нашёл, что они лжецы.

«Держащий семь звёзд» — это, конечно, Христос, Который описан в первой главе. А те, кто называет себя апостолами, — это  лжепророки, лжесвидетели о Христе, которых много было во все времена, и сегодня их сколько угодно. Может быть, Он имеет в виду под теми, кто называет себя апостолами, а на самом деле они развратные, конкретно николаитов, о которых мы прочтём чуть-чуть дальше. Это какая-то секта иудейского, видимо, происхождения, идущая из Иерусалима. Хотя это Эфес, но там жило много евреев, было регулярное сообщение и по суше, и по морю между Эфесом и Иерусалимом, и туда, конечно, приходили проповедники из Иерусалима. Сохранилось такое предание в Церкви, что один такой проповедник, Николай, один из первых членов Иерусалимской христианской церкви, сбился с пути истинного и проповедовал, в частности, что для христианина воздержание в половом смысле совершенно не является необходимым, а наоборот, наше тело надо умерщвлять, чтобы дух процветал, а самое лучший способ его умертвить — это предаваться обжорству, разврату и т. д., т. е. дать телу возможность дойти как можно скорее до своего естественного конца, погибели. Вот такое несколько странное для нас учение, но в первые века Церкви довольно много было таких с виду странных учений, мы ещё будем о них говорить.

3… ты много переносил и имеешь терпение, и для имени Моего трудился и не изнемогал.

В посланиях апостола Павла, который, кстати, эту Эфесскую церковь основал (не сам лично, а через своих учеников), мы встречаем упоминания о том, какая происходила борьба в Эфесе: он там жил и в ней участвовал. Эта борьба, эти преследования имеются тут в виду: церковь это переносила, и трудилась, и не изнемогала.

4 Но имею против тебя то, что ты оставил первую любовь твою.

Как понимать такой упрёк? Большая часть комментаторов понимает это следующим образом: первоначальные пыл и горение духовное, которые были в этой церкви, со временем немножко поостыли. Не то что эта церковь куда-то сбилась с пути истинного, но примерно как в браке: её «медовый месяц» сменился буднями. Вот что говорится по этому поводу:

5 Итак вспомни, откуда ты ниспал, и покайся, и твори прежние дела; а если не так, скоро приду к тебе, и сдвину светильник твой с места его, если не покаешься.

Должен сказать, что в этих посланиях церквам не раз упоминается покаяние, оно просто панацея от всех нестроений, всех  бед, оно лекарство, которое всех лечит. Такое ощущение в христианстве осталось по сей день.

6 Впрочем то в тебе хорошо, что ты ненавидишь дела Николаитов, которые и Я ненавижу.

7 Имеющий ухо да слышит, что Дух говорит церквам: побеждающему дам вкушать от древа жизни, которое посреди рая Божия.

Сначала нужно определить ту грань церковной борьбы, те проблемы, которые Эфесскую церковь показывают как церковь стареющую. Нам, наверное, по своему опыту хорошо известно, как у человека с возрастом возникают трудности не только телесные, но и духовные. Мы с возрастом имеем тенденцию, так сказать, скользить по наклонной плоскости вниз, и не только в телесном плане. А с этим надо бороться, надо этому противопоставлять движение вверх. Вот эту грань борьбы со старением в себе, старением духа, мне кажется, показывает стареющая Эфесская церковь. То, что здесь сказано: «побеждающему дам вкушать от древа жизни, которое посреди рая Божия», — это отсылка к самому концу, к Новому Иерусалиму. Уже после Страшного Суда, после того, как будут новое небо и новая земля, про Новый Иерусалим пишется в 22-й главе:

2 Среди улицы его, и по ту и по другую сторону реки, древо жизни, двенадцать раз приносящее плоды, дающее на каждый месяц плод свой; и листья дерева –  для исцеления народов.

Исцеление от всего, в том числе от проблемы естественного постарения. Как в физике есть естественный процесс возрастания энтропии, так и это постарение, в принципе, относится ко всему, и к духовным вещам тоже. От него исцеление — листья дерева жизни, которое духовную жизнь возвращает. Это об Эфесской церкви.

Читаем дальше о следующей церкви.

8 И Ангелу Смирнской церкви напиши: так говорит Первый и Последний, Который был мёртв, и се, жив.

Это опять ссылка на Иисуса Христа, в первой главе Он так и говорит о Себе: «был мёртв и вот жив», — это, конечно, имеется в виду распятие и воскресение.

9 …знаю твои дела, и скорбь, и нищету (впрочем ты богат), и злословие от тех, которые говорят о себе, что они Иудеи, а они не таковы, но сборище сатанинское.

10 Не бойся ничего, что тебе надобно будет претерпеть. Вот, диавол будет ввергать из среды вас в темницу, чтобы искусить вас, и будете иметь скорбь дней десять. Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни.

11 Имеющий ухо (слышать) да слышит, что Дух говорит церквам: побеждающий не потерпит вреда от второй смерти.

Какую грань церковной борьбы Смирнская церковь нам являет? Она являет ту грань, где церковь борется с преследованиями. Это не надо воспринимать только как борьбу с каким-то внешним врагом, хотя, действительно, христиан преследовали, убивали, имущество истребляли и т. д., но я хочу сказать о другом. Такие преследования в христианской церкви вызывали отступничество. В христианской церкви появлялись люди, которые не имели достаточно силы, чтобы, что называется, идти на плаху за свои убеждения. Быть может, они совершали то, чего от них требовали власти, например, жертвоприношения кесарю как Богу, а их уже после этого братья-христиане не хотели принимать обратно в свою церковь, они говорили: вы выбрали не Бога, не Христа, а кесаря, так и идите к нему. Была большая дискуссия в церквах: надо ли принимать таких отступников назад или нет? Это пример того, что преследуемая церковь — это не только внешняя проблема. Нет, самое главное — это внутренняя проблема, борьба за стойкость, борьба за то, чтобы, как здесь сказано, претерпеть, не дать слабину. И церкви претерпевшей, которая победит в такой борьбе, здесь говорится: «побеждающий не потерпит вреда от второй смерти». Это опять ссылка в самый конец Книги. В 22-й главе говорится о второй смерти вот что:

13 Тогда отдало море мёртвых, бывших в нем, и смерть и ад отдали мёртвых, которые были в них; и судим был каждый по делам своим.

14 И смерть и ад повержены в озеро огненное. Это смерть вторая.

15 И кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное.

Об этой книге жизни мы ещё прочтём. Но что такое «смерть вторая»? Это то, что обычно имеют в виду под Страшным Судом, т. е. когда уже умершие люди воскрешаются на Страшный Суд и только тогда судятся окончательно по своим делам, совершённым в жизни, и попадают, соответственно, либо в это озеро огненное, либо в Новый Иерусалим к Богу. Церкви преследуемой, той, которая выстояла в преследованиях, не поддалась, не отреклась от Христа, говорится: ей смерть вторая не страшна, она (если можно так выразиться) уже заранее имеет оправдательный приговор на Суде.

Читаем дальше про третью церковь, Пергамскую. Всё это знаменитые города древности: Эфес, Смирна, Пергам. Пергам, например, знаменит своим замечательным алтарём. Может, кто-то видел в иллюстрации или живьём этот огромный Пергамский алтарь с огромными изваяниями, очень выразительными, мощными (копии которых есть у нас в Пушкинском музее изобразительных искусств). Но, может быть, ещё более знаменит Пергам тем, что оттуда происходит пергамент. Ведь до этого писали на папирусе, и только когда Египет отказался экспортировать папирус в Пергам, они в Пергаме были вынуждены изобрести свой носитель письма, пергамент, который просуществовал две тысячи лет до появления бумаги, когда все уже перешли на бумагу. Так что это город замечательный и очень известный.

12 И Ангелу Пергамской церкви напиши: так говорит Имеющий острый с обеих сторон меч.

Этот меч описан в первой главе — это Слово, которое выходит из уст Христа. В другом месте Нового Завета, в Послании к Евреям, говорится про слово, острое как меч, что оно души наши как бы разделяет надвое (на добрую и злую части). Вот что говорит имеющий острый с обеих сторон меч:

13 …знаю твои дела, и что ты живёшь там, где престол сатаны, и что содержишь имя Моё, и не отрёкся от веры Моей даже в те дни, в которые у вас, где живёт сатана, умерщвлён верный свидетель Мой Антипа.

Может быть, престол сатаны — это языческий Пергамский алтарь, но, может быть, и нет, есть и другие версии. Об Антипе мы не знаем ничего, много первых христиан погибло вот так, от кого известно только имя, от кого и имя не известно.

14Но имею немного против тебя, потому что есть у тебя там держащиеся учения Валаама, который научил Валака ввести в соблазн сынов Израилевых, чтобы они ели идоложертвенное и любодействовали.

Это ссылка на Ветхий Завет, на Пятикнижие Моисея, Книгу Числа. Там написано, как еврейский народ, путешествующий в пустыне, уже подойдя к границам Земли Обетованной, сражался там с моавитянами, победил их, и тогда Валак, царь Моавитский, и нанятый им пророк Валаам придумали такую хитрость: они (извините за грубое слово) подложили этим евреям своих моавитянок, и те их соблазняли, предавались с ними разврату, а заодно соблазняли их поклоняться моавитским богам. Это, по Пятикнижию Моисея, был совершенно принципиальный момент, потому что Израиль мог рассчитывать на победу над превосходящими силами своих многочисленных противников только в том случае, если с ним Бог. А такого рода отступничество от Бога «по наущению» жён, любовниц и т. д. — это был самый короткий способ потерпеть поражение. То есть здесь речь идёт о соблазне: как соблазнялись те израильтяне, так и церковь, живущая в Пергаме, кем-то соблазняется. Кем? Здесь дальше сказано, кем.

15 Так и у тебя есть держащиеся учения Николаитов, которое Я ненавижу.

16 Покайся; а если не так, скоро приду к тебе и сражусь с ними мечом уст Моих.

Эта церковь Пергамская нам показывает ещё одну грань церковной борьбы: церковь, соблазняемая лжеучениями через людей, которые с виду вызывают к себе влечение, как те моавитянки, а на самом деле несут в себе приходящий от дьявола соблазн.

 Дальше заключительная часть раздела о Пергамской церкви, это третья часть такой мини-сонаты.

17Имеющий ухо слышать да слышит, что Дух говорит церквам: побеждающему дам вкушать сокровенную манну, и дам ему белый камень и на камне написанное новое имя, которого никто не знает, кроме того, кто получает.

Это тоже отсылка к концу Книги Откровение, ко временам после Страшного Суда, потому что на суде в те времена судьям давали два камня (чёрный и белый), и они должны были положить один из них в урну: если белых больше — подсудимый оправдан, а если чёрных больше — подсудимый осуждён. Эта процедура, я думаю, многие знают, сохранилась дословно по сей день в голосованиях на защитах диссертаций на учёных советах. Там белые и чёрные шары обычно заменяют бумажками, но эти бумажки даже называются «шары», потому что так оно и было вначале. Белый камень — знак суда, знак того, что они на Страшном Суде уже заранее оправданы: победившие соблазн получили белый камень.

Здесь ещё написано: «новое имя, которого никто не знает, кроме того, кто получает». Это важный момент: имя новое, которое у человека есть, но он его сам не знает, только Бог знает это имя (об этом и в других местах Нового Завета упоминается). Здесь смысл таков: мы говорим про Бога в молитве «да святится имя Твоё» — что значит «святится»? Это Его имя как бы не с нами здесь, а где-то на небесах, оно нам недоступно, и мы почитаем эту удалённость от нас и недоступность, потому что оно самое святое. И вот у нас, далеко не святых людей, тоже есть некая святая часть этого духа, наша истинная сущность, где живёт образ Божий и подобие, которое у всех людей есть. Оно и есть это наше имя, если можно так выразиться,  нам самим не известное, но которое тогда, после Страшного Суда, нам открывается. В 21-й главе сказано:

1И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет.

Дальше сказано, что люди в Новом Иерусалиме обитают с Богом вместе. Это такие люди как мы, те же самые, прежние? Если новое небо и новая земля, то, наверно, люди тоже новые? Да, они новые, потому что произошёл Суд, у них осталась только их лучшая сторона, и поэтому у них новое имя, полученное и написанное на белом камне, таинственное пока для нас имя, которое тогда, в конце времён, будет нашим, и мы под этим именем, и в новом облике и новом духе будем существовать с Богом в Новом Иерусалиме, если его сподобимся. Это о Пергамской церкви.

Дальше — о маленьком городе Фиатира (он тоже там, недалеко).

18И Ангелу Фиатирской церкви напиши: так говорит Сын Божий, у Которого очи, как пламень огненный, и ноги подобны халколивану…

(Халколиван — это какой-то тоже очень ярко блестящий, светящийся металл, как написано в первой главе, в каком виде Христос явился: сияющее лицо, и ноги как сияющий металл.)

19…знаю твои дела и любовь, и служение, и веру, и терпение твоё, и то, что последние дела твои больше первых…

В отличие от стареющей церкви Эфесской эта церковь растущая, в ней последние дела больше первых. Но есть и тут проблемы:

20 Но имею немного против тебя, потому что ты попускаешь жене Иезавели, называющей себя пророчицею, учить и вводить в заблуждение рабов Моих, любодействовать и есть идоложертвенное.

«Любодействовать» — это понятно, а «идоложертвенное» –  это то единственное, что запрещали себе первые христиане. Не налагая обязанность на других христиан принимать иудейские обычаи, всё же первые иудеохристиане считали, как и иудеи, что нельзя есть идоложертвенное, т. е. мясо, которое приносится в жертву Юпитеру, кесарю или другим богам греческим и римским, а потом поступает на рынок или просто в храме его можно есть. Христианин не может присоединяться к язычнику в потреблении такого мяса, потому что оно не просто мясо,  оно посвящено лжебогам, и христианин этим как бы подписывается, что он тоже как бы поклоняется лжебогам вместе с принесшими это мясо. Иезавель, видимо, считала, что всё это ерунда, так же как прелюбодеяние, как сексуальные запреты — ерунда, так и эти запреты на идоложертвенное — тоже ерунда. Иезавель, таким образом, видимо, организовала в этой церкви какой-то кружок из сбившихся с пути её последователей. Она не зря имеет имя Иезавель. В Ветхом Завете рассказана история про пророка Илию, израильского царя Ахава и его жену Иезавель, которая сама была язычницей, идолопоклонницей, и царя сбила с толку, и Илию хотела истребить, у неё были десятки своих пророков, и её огромными усилиями в Израиле остался только один-единственный пророк истинного Бога — Илия. Так что не зря носит имя Иезавель эта женщина уже совсем другого времени, спустя, наверно, лет восемьсот после той.

21Я дал ей время покаяться в любодеянии её, но она не покаялась.

22Вот, Я повергаю её на одр и любодействующих с нею в великую скорбь, если не покаются в делах своих.

23И детей её поражу смертью, и уразумеют все церкви, что Я есмь испытующий сердца и внутренности; и воздам каждому из вас по делам вашим.

24Вам же и прочим, находящимся в Фиатире, которые не держат сего учения и которые не знают так называемых глубин сатанинских, сказываю, что не наложу на вас иного бремени;

25только то, что имеете, держите, пока приду.

26Кто побеждает и соблюдает дела Мои до конца, тому дам власть над язычниками,

27 и будет пасти их жезлом железным; как сосуды глиняные, они сокрушатся, как и Я получил власть от Отца Моего;

28 и дам ему звезду утреннюю.

29 Имеющий ухо (слышать) да слышит, что Дух говорит церквам.

«Глубины сатанинские» — это, скорее всего, зародыш позднейшего гностического учения или одной из ветвей гностического учения. Тяга человека подменить поклонение Богу поклонением дьяволу всегда была с человеком, и сегодня есть. И сегодня сатанисты с нами: выходишь в Интернет поискать что-нибудь по ключевым словам о Боге, а находишь те же слова о дьяволе, сказанные сатанистами. Так что всё продолжается. Обратите внимание, что он рисует здесь не просто церковь соблазняемую, а церковь, которая, в сущности, разделилась на две части: одна поклоняется Богу, а другая вместе с этой Иезавелью поклоняется сатане. То есть показана еще одна грань духовной борьбы: перед нами церковь уже болеющая, церковь, которая так больна, что нуждается в хирургическом лечении, в вырезании из неё этой опухоли. Вот отчего здесь сказаны такие жёсткие слова: «детей её поражу смертью».

В конце сказано: «дам ему звезду утреннюю» — тому, кто победит в этой борьбе между двумя частями церкви. Что это за «звезда утренняя»? Об этой звезде говорит Сам Иисус Христос в 16-м стихе 22-й главы, уже в Новом Иерусалиме:

16Я, Иисус, послал Ангела Моего засвидетельствовать вам сие в церквах. Я есмь корень и потомок Давида, звезда светлая и утренняя.

Значит, эта звезда — это Сам Христос, и «дам ему звезду утреннюю» означает: дам ему внутрь Христа (если можно так выразиться), или, может быть, правильнее сказать: Христос Сам даст Себя (звезду) победившему в этой борьбе между двумя частями одной и той же церкви — между частью, поклоняющейся Богу, и частью, поклоняющейся сатане.

Переходим теперь к следующей церкви (это уже третья глава Откровения).

1И Ангелу Сардийской церкви напиши: так говорит Имеющий семь духов Божиих и семь звёзд: знаю твои дела; ты носишь имя, будто жив, но ты мёртв.

Что это означает? Это, скорее всего, означает, что церковь, которая ведёт себя так, как будто она жива, она вполне довольна собой, но она, на самом деле, духовно мертва. У этой церкви есть в Евангелии, условно говоря, представитель (конечно, Евангелие написано задолго до этих церквей) — это тот самый фарисей, о котором рассказано в притче о мытаре и фарисее, фарисей, который стоял в Храме, смотрел на мытаря, презираемого человека, молящегося рядом с ним, и благодарил Бога за то, что он не такой, как этот таможенник, а что он такой весь из себя хороший, благочестивый. И Христос сказал, что он уйдёт из Храма неоправданным за это довольство собой. А мытарь, который бьёт головой в пол, не в силах поднять глаза, уйдёт из Храма оправданным. Вот о таких фарисеях сказано: «ты носишь имя, будто жив, но ты мёртв», — т. е. эта церковь самодовольная, как фарисей, и тем самым беспечная, и ей грозит опасность упасть в духовную погибель, даже того не заметив. Отсюда следующее:

2Бодрствуй и утверждай прочее близкое к смерти; ибо Я не нахожу, чтобы дела твои были совершенны пред Богом Моим.

Эта церковь считает себя совершенной, считает, что с ней всё в порядке, а на самом деле она уже умирает, сама того не видя. Ей нужно бодрствовать и в самой себе стараться сохранить немногочисленные ещё живые элементы, сохранить их от умирания. Такое умирание церквей (даже замечательных в своё время) — это, к сожалению, феномен, исторически засвидетельствованный. У меня, может быть, личное впечатление: современная церковь еврейская, синагога, иудаистская церковь, производит впечатление сухой ветви, что Христос описал ещё две тысячи лет назад. Сама церковь считает, что у неё всё нормально, а на самом деле она едва жива, умирает, близка к духовной смерти, она сухое древо, в то время как (при всех недостатках) христианские церкви — это зеленеющее древо. Но, конечно, и на этом зеленеющем древе есть такие сухие ветви, которые вполне довольны собой, а на самом деле близки к смерти.

Я хочу в связи с этим сказать о протестантизме. У нас как-то принято о протестантах говорить, что это какая-то примитивная форма Богопочитания. Но протестанты, протестантский бунт в церкви,— это то, что спасло Западную церковь от умирания, потому что католическая церковь в XV - начале XVI века, когда произошёл протестантский бунт, очень напоминала эту Сардийскую церковь: будто жива, а на самом деле внутренне, духовно — мертва. Одни индульгенции (отпущение грехов авансом, продаваемое за деньги) чего стоят — симптомы этой болезни. Это смертельная болезнь. В некотором смысле протестантство спасло всю Западную христианскую церковь. И католическая церковь теперь тоже совсем не та, что была в ту эпоху своего духовного упадка, ей пошло на пользу противостояние с протестантством.

3. Вспомни, что ты принял и слышал, и храни и покайся. Если же не будешь бодрствовать, то Я найду на тебя, как тать, и ты не узнаешь, в который час найду на тебя.

Об этом много раз Христос предупреждает в Евангелии: «Бодрствуйте, потому что не знаете, в какой день и час придёт Сын Человеческий». К этой церкви, помимо общего призыва к покаянию, который тоже есть, обращён призыв к бодрствованию, чтобы опомниться, проснуться от самодовольного сна, взглянуть на себя прежними глазами. Это, кстати, относится не только к церквам — к отдельным людям этот совет тоже может быть применён.

4 Впрочем у тебя в Сардисе есть несколько человек, которые не осквернили одежд своих, и будут ходить со Мною в белых одеждах, ибо они достойны.

5 Побеждающий облечётся в белые одежды; и не изглажу имени его из книги жизни, и исповедаю имя его пред Отцем Моим и пред Ангелами Его.

6 Имеющий ухо да слышит, что Дух говорит церквам.

Эти белые одежды чем-то напоминают те сияющие белые одежды, в которых в первой главе является Сам Христос. Это знак Царства Небесного. И мы встречаем их в седьмой главе, на небесах:

13... один из старцев спросил меня: сии облечённые в белые одежды, кто, и откуда пришли?

14Я сказал ему: ты знаешь, господин. И он сказал мне: это те, которые пришли от великой скорби; они омыли одежды свои и убелили одежды свои Кровию Агнца.

15За это они пребывают ныне перед престолом Бога и служат Ему день и ночь в храме Его.

Носящие белые одежды — это мученики за Христа, и такие есть в Сардисе. Вы, наверно, читали или слышали о книге Дудинцева «Белые одежды». Это роман, который во время перестройки появился и произвёл большой шум, роман хороший, он как раз об этом, о мучениках сталинского времени, мучениках из учёных за идею (если так можно выразиться).

Мы здесь в словах «Побеждающий облечётся в белые одежды» тоже имеем отсылку к концу Книги Откровение, к Новому Иерусалиму, где все люди, обитающие там с Богом, будут с Ним в этих белых одеждах.

Дальше Филадельфийская церковь.

7И Ангелу Филадельфийской церкви напиши: так говорит Святый, Истинный, имеющий ключ Давидов, Который отворяет – и никто не затворит, затворяет – и никто не отворит:

8знаю твои дела; вот, Я отворил перед тобою дверь, и никто не может затворить её; ты не много имеешь силы, и сохранил слово Моё, и не отрёкся имени Моего.

Какой образ церкви мы здесь видим? Мы видим образ церкви малой, церкви слабой, церкви, может быть, неуверенной в себе, и тем не менее, Он говорит: ты не уверена в себе, но ты верна Мне, и Я открыл тебе дверь в Царство Небесное, и никто её не затворит, входи! Это тоже определённая грань проблем церкви: церковь малая и слабая. Много таких среди нас — людей малых и слабых, которые, может быть, чувствуют в себе неуверенность, им думается: мы своими силами даже Евангелие прочитать нормально не можем, где же нам войти в Царство Божие! Пусть они вспомнят эти слова. Христос имеет ключ, которым Он, если отворит дверь малым и слабым, никто её уже не затворит, никакая наша слабость, неумение, неадекватность не затворит эту открытую перед нами дверь в Царство Небесное.

9Вот, Я сделаю, что из сатанинского сборища, из тех, которые говорят о себе, что они Иудеи, но не суть таковы, а лгут, –  вот, Я сделаю то, что они придут и поклонятся пред ногами твоими, и познают, что Я возлюбил тебя.

10И как ты сохранил слово терпения Моего, то и Я сохраню тебя от годины искушения, которая придёт на всю вселенную, чтобы испытать живущих на земле.

11Се, гряду скоро; держи, что имеешь, дабы кто не восхитил венца твоего.

Держи, что имеешь. Да, ты мал, слаб, но не в этом дело, это не важно. Сохраняй то, что у тебя есть. Тот талант, что тебе Бог дал, —  его сохрани и преумножь, даже если он у тебя один, а у кого-то десять. Та година искушения, которая придёт на всю Вселенную, — это и есть Страшный Суд. Христос в Евангелиях, в так называемом Малом Апокалипсисе как раз об этом говорит — о часе испытания, когда придёт Сын Человеческий судить мир.

Здесь говорится о тех, которые говорят, что они иудеи, но не суть таковы. Дело в том, что хотя первые христиане были поголовно иудеями (к этому времени уже нет, но поначалу — да), довольно скоро возникла острая агрессия иудеев по отношению к христианам. Инициаторами преследований христиан во многих городах из тех, которые упомянуты здесь, были именно евреи. Казалось бы, они должны были воспринимать христиан пусть как других, пусть как отличающихся от них, но всё-таки братьев (потому что они же тоже евреи). Нет, они воспринимали их как самых злейших врагов, как отступников, предателей и т. д., и науськивали на них язычников, чтобы те христиан тащили на судилища, а то и на смерть. Вот об этом и говорится: «те, которые говорят, что они иудеи, а на самом деле сборище сатанинское».

И в заключение говорится Филадельфийской церкви:

12Побеждающего сделаю столпом в храме Бога Моего, и он уже не выйдет вон; и напишу на нём имя Бога Моего и имя града Бога Моего, нового Иерусалима, нисходящего с неба от Бога Моего, и имя Моё новое.

Ну, это уже Новый Иерусалим в явном виде — то самое, о чём говорится в конце Книги (21-я глава):

2 И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего.

3 И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их.

4 И отрёт Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло.

Эта радостная, торжественная картина Нового Иерусалима говорит нам о том, что Страшный Суд не только страшен, а ещё торжественен и полон надежд.

Ну, и наконец последняя, Лаодикийская церковь, которой говорятся самые критичные слова.

14И Ангелу Лаодикийской церкви напиши: так говорит Аминь, свидетель верный и истинный, начало создания Божия:

15знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч!

16Но, как ты тёпл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих.

По-церковнославянски говорится даже грубее: «изблюю тебя из уст Моих», — как нечто противное. Казалось бы, христианин, конечно, должен быть горяч, но если он не горячий, но хотя бы тёплый, это всё же лучше, чем совсем холодный. Ведь «холоден» –  это свойство сатаны. Не зря у Данте сатана — в центре ледяного озера Коцит. Так-то так, но посмотрим, например, на апостола Павла, человека, который был страшным врагом христианства, он к христианам был (если можно так выразиться) максимально холоден, и вдруг в одночасье повернулся на 180 градусов и стал так горяч, как, наверное, ни один другой из апостолов Христа.

Это нам пример того, что легче сделать очень горячим человека очень холодного, чем человека тепло-хладного. Это тоже опыт многих из нас в нашей жизни: труднее всего с человеком равнодушным, инертным, чем с человеком пусть агрессивным против нас, даже злым, но вот такого — определённого, прямого, энергичного — проще повернуть. И его проще в том числе повернуть лицом к Богу. Это слово «тепло-хладный» (не холоден и не горяч) существует две тысячи лет. В христианской церкви это одно из самых страшных обвинений по отношению к христианину: ты тепло-хладный.

17Ибо ты говоришь: "я богат, разбогател и ни в чём не имею нужды"; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг.

18Советую тебе купить у Меня золото, огнём очищенное, чтобы тебе обогатиться, и белую одежду, чтобы одеться и чтобы не видна была срамота наготы твоей, и глазною мазью помажь глаза твои, чтобы видеть.

Золото, огнём очищенное, есть в псалмах Давида и в словах Иова: «Испытай меня — выйду как золото». В испытании это золото проявилось, очистилось, — это о мученичестве, о жертве ради Христа. Вот что Он советует приобрести такому тепло-хладному. Тут и некая ирония, потому что в Лаодикии как раз производилась знаменитая глазная мазь, но она для глаз физических, а этой церкви нужна как бы духовная мазь для глаз.

Но дальше Он говорит, что это обличение не значит, что Он эту церковь отвергает и ставит на ней крест:

19Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю. Итак будь ревностен и покайся.

20Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною.

Это утешительные для нас слова, когда мы что-то претерпеваем в своей жизни, что воспринимаем как наказание от Бога: болезнь какую-то, какую-то незаслуженную обиду или что-нибудь ещё. «Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю». И что Господь стоит у нашей двери и стучит. Всё-таки не так, что Он постучал — мы не открыли — Он ушёл. Нет, Он настойчив. Он как жених в Книге Песни Песней: жених стучит в двери невесте, пока она ему не отворит. Вот так и Господь стучит к нам в дверь.

21Побеждающему дам сесть со Мною на престоле Моём, как и Я победил и сел с Отцем Моим на престоле Его.

22Имеющий ухо да слышит, что Дух говорит церквам.

Этот престол Божий описан в 22-й главе, когда описывается Новый Иерусалим и говорится:

3И ничего уже не будет проклятого; но престол Бога и Агнца будет в нём, и рабы Его будут служить Ему.

В этой картине служат перед престолом рабы, а здесь говорится, что они рабы-то рабы, но они и друзья, и они будут сидеть вместе с Богом Отцом и вместе с Агнцем, т. е. с Иисусом Христом. На такой торжественной и оптимистической ноте кончается каждое из этих посланий всем церквам, даже наиболее обличаемой из всех Лаодикийской церкви.

 

 

 

Лекция 5. Апокалипсис. 07.04.09

 

Мы приступаем к чтению четвёртой главы Откровения Иоанна Богослова. Сначала прочтём ее целиком.

1 После сего я взглянул, и вот, дверь отверста на небе, и прежний голос, который я слышал как бы звук трубы, говоривший со мною, сказал: взойди сюда, и покажу тебе, чему надлежит быть после сего.

2 И тотчас я был в духе; и вот, престол стоял на небе, и на престоле был Сидящий;

3 и Сей Сидящий видом был подобен камню яспису и сардису; и радуга вокруг престола, видом подобная смарагду.

4 И вокруг престола двадцать четыре престола; а на престолах видел я сидевших двадцать четыре старца, которые облечены были в белые одежды и имели на головах своих золотые венцы.

5 И от престола исходили молнии и громы и гласы, и семь светильников огненных горели перед престолом, которые суть семь духов Божиих;

6 и перед престолом море стеклянное, подобное кристаллу; и посреди престола и вокруг престола четыре животных, исполненных очей спереди и сзади.

7 И первое животное было подобно льву, и второе животное подобно тельцу, и третье животное имело лице, как человек, и четвёртое животное подобно орлу летящему.

8 И каждое из четырёх животных имело по шести крыл вокруг, а внутри они исполнены очей; и ни днём, ни ночью не имеют покоя, взывая: свят, свят, свят Господь Бог Вседержитель, Который был, есть и грядёт.

9 И когда животные воздают славу и честь и благодарение Сидящему на престоле, Живущему во веки веков,

10 тогда двадцать четыре старца падают пред Сидящим на престоле, и поклоняются Живущему во веки веков, и полагают венцы свои перед престолом, говоря:

11 достоин Ты, Господи, приять славу и честь и силу: ибо Ты сотворил всё, и всё по Твоей воле существует и сотворено.

Как видите, здесь совершенно другая интонация, совершенно другая стилистика видений по сравнению с тем, что было раньше, до этого. В первой главе тоже вещи очень необычные: Сын Человеческий, у которого голова и волосы как белая волна, и ноги как раскалённые в печи, и меч, выходящий из уст. Тут тоже, конечно, такого же типа видение, но всё-таки там мы, если можно так выразиться, только наполовину на небесах, а наполовину на земле, а здесь мы уже совсем на небесах. Должен сказать, что вся остальная часть Откровения (за исключением последних двух глав, где про Новый Иерусалим) ровно в этом стиле и написана, и там такая же примерно символика имеет место. Поэтому мы должны разобраться с этой символикой прямо сейчас, впервые с ней столкнувшись, потому что она не очень проста для восприятия. Я говорил, что значительная часть этой образности уже встречается в так называемых еврейских апокалипсисах, из которых, наверное, самый яркий — это Книга Даниила. Апокалиптическая стилистика вообще встречается в Ветхом Завете повсеместно. Вот маленький фрагмент в Книге Исход в 24-й главе, где упоминается примерно такое же стеклянное море, как здесь: «море стеклянное, подобное кристаллу». А вот что мы читаем в 24-й главе Книги Исход, в 10-м стихе: взошёл Моисей на гору Синай и с ним ещё семьдесят из старейшин Израилевых, и видели Бога Израилева; и под ногами Его нечто подобное работе из чистого сапфира и, как самое небо, ясное. Этот сапфир, как небо ясное, под ногами у Бога — это то самое море, о котором говорится здесь. Почему то же, что здесь, в такой далёкой, казалось бы, по времени и по всему остальному Книге, как Книга Исход, я об этом скажу чуть позже.

Ещё хочу прочесть очень резонирующее с тем, что мы только что прочитали, видение из шестой главы Книги пророка Исайи. Он говорит:

«1...видел я Господа, сидящего на престоле высоком и превознесённом,

(престол, как и в Откровении)

и края риз Его наполняли весь храм.

(этот храм, естественно, храм небесный)

2Вокруг Него стояли Серафимы; у каждого из них по шести крыл,

(и в Откровении у животных по шесть крыл — значит, мы понимаем, что эти «животные», видимо, и есть Исайины серафимы)

двумя закрывал каждый лице своё, и двумя закрывал ноги свои, и двумя летал.

(так серафимы изображаются на иконах в церквах: шесть крыльев, два вверх идут, два вниз, соответственно, закрывают голову и ноги, лицо видно, и двумя — летают)

3И взывали они друг ко другу и говорили: Свят, Свят, Свят Господь Саваоф! вся земля полна славы Его!

(то же самое, что в Откровении: честь и благодарение Богу, и тоже взывают «Свят, Свят, Свят!»).

 Можно было бы, конечно, сказать, что автор Откровения Иоанна Богослова всё заимствовал у Исайи, но это отнюдь не так просто. Я скажу чуть дальше, как это понять более глубоко. Не могу не упомянуть, что это видение у Исайи продолжается тем, что Александр Сергеевич Пушкин замечательно описал в стихотворении «Пророк»: «И шестикрылый серафим на перепутье мне явился», «И угль, пылающий огнём, во грудь отверстую водвинул». У Исайи серафим касается углём уст Исайи, чтобы уста эти очистились и уже говорили только Божии слова, но Александр Сергеевич, со свойственной ему глубиной, поглубже взял: он этот уголь не к устам, а в самое сердце принимает.

Но самое близкое, пожалуй, к тому, что мы только что прочли, и самое богатое содержанием — это начало Книги пророка Иезекииля. Он говорит в первой главе своей Книги: «...отверзлись небеса, и я видел видения Божии». Там он много чего видел:

4 …и клубящийся огонь, и сияние вокруг него,

5а из средины его как бы свет пламени из средины огня; и из средины его видно было подобие четырёх животных, — и таков был вид их: облик их был, как у человека; 6 и у каждого четыре лица

10Подобие лиц их — лице человека и лице льва с правой стороны у всех их четырёх; а с левой стороны лице тельца у всех четырёх и лице орла у всех четырёх.

11И лица их и крылья их сверху были разделены, но у каждого два крыла соприкасались одно к другому, а два покрывали тела их.

У них, как видите, четыре крыла, а не шесть, как у Исайи или в Откровении. Но это совершенно явно те же самые. Обратите внимание, что у них не каждый имеет какое-то своё лицо, а все четыре лица (тельца, орла и т. д.) есть у каждого из этих животных, в комплекте, если так можно сказать, а в Откровении они разделены. И далее у Иезекииля:

13И вид этих животных был как вид горящих углей, как вид лампад; огонь ходил между животными, и сияние от огня и молния исходила из огня.

Дальше — колёса всякие, которые идут на все четыре стороны.

22Над головами животных было подобие свода, как вид изумительного кристалла, простёртого сверху над головами их.

То же самое хрустальное море, которое в Книге Исход и в Откровении, но только там оно под ногами Бога, а тут оно в виде свода над головами четырёх животных.

26 А над сводом, который над головами их, было подобие престола по виду как бы из камня сапфира; а над подобием престола было как бы подобие человека вверху на нём...

27 ...как бы вид огня внутри него вокруг; от вида чресл его и выше, и от вида чресл его и ниже я видел как бы некий огонь, и сияние было вокруг него.

28 В каком виде бывает радуга на облаках во время дождя.

Как видите, сплошные пересечения с Откровением: и радуга, и сапфир, и престол, и этот горящий как бы человек (а на самом деле «как бы человек» — это Господь Бог, предстающий в таком символическом виде). Обратите внимание, что у Иезекииля всё время эти «как бы, как бы, как бы», это же он не зря так говорит: он этим подчёркивает, что всё, что он видит, имеет символический характер. И точно так же, конечно, в Книге Откровение.

Почему, собственно, у того, что описано здесь в Откровении, такое сходство и с Иезекиилем, и с Исайей, и с Книгой Исход? Давайте не будем всерьёз рассматривать гипотезу, что автор Книги Откровение просто взял и, как школьник у своего товарища, списал всё это у Пророков. Эта гипотеза существует, но она и смешная, и нереалистичная (если представлять себе реалии тех времён). Хотя, конечно, связь есть. Не заимствовал ли он что-то оттуда? Да, но как заимствовал? Первое, о чём хочу сказать: это сходство между, скажем, Иезекиилем и Откровением — это сходство чего? Это, возможно, означает, что они оба, эти два пророка, смотрели в небеса и видели там одно и то же, потому что в небесах всё это так и есть, поэтому, естественно, когда два разных человека смотрят в Царство Небесное, они и видят одно и то же. Это один вариант. А второй вариант, который мне кажется более вероятным, состоит вот в чём. Я говорил, что видение — это вроде сна. И когда во сне мы видим какие-то вещи, события, зрительные образы, то (это уже тривиальный факт современной психологии) эти образы на самом деле нам не показывают что-то реальное, а они символизируют нам какие-то психологические проблемные состояния, через которые мы то ли прошли, то ли находимся в них, то ли ещё будем находиться. Классический пример: когда человеку снится река, перед которой он стоит, –  это означает, что он предчувствует какие-то испытания. Прямо как в «соннике» — в толковании снов: река имеет именно такой символический смысл. Проходя через психику человека, через тайнозрителя Иоанна Богослова, который чем-то похож просто на сновидца, содержания, приходящие ему от Бога, принимают такую как бы форму (как говорит Иезекииль), форму как бы сна. Образы в этом случае — как одежда, в которую человеческая психика тайнозрителя облекает Божественное содержание. И вопрос в этом случае только в том, облекает она их так потому, что именно у него лично эти Божественные содержания принимают такие конкретные образы, попадая в душу, или, может быть, они в это облекаются потому, что, конечно же, Иоанн Богослов читал и Иезекииля, и Исайю, и Книгу Исход, и всю Библию, и, независимо от его сознания, его психика как бы автоматически использует эти привычные, хорошо знакомые ему образы, чтобы в них вложить такие родные и резонирующие с ними содержания.

А что эти содержания собой представляют — это вопрос о том, как понимать символы вообще и конкретно символический смысл этого сна. Вот пример этих многоочитых животных, которые все покрыты глазами. Это можно понимать земным образом, что они, конечно, не глазами покрыты (не бывает таких животных, которые покрыты таким количеством глаз, никому не нужно такое количество глаз), просто на них что-то такое, что тайнозрителю напомнило глаза, что выглядит как глаза. Мы можем, действительно, найти животных, покрытых такими структурами, вроде «ямочек», которые при некотором воображении можно принять за глаза. Такое толкование возможно, и оно довольно распространено. Например, здесь упоминается орёл, одно из животных имеет вид орла. В таком виде изображают самого автора Откровения Иоанна Богослова и говорят: он прозорлив, он так далеко видит духовный мир, он как орёл, поэтому его символ — орёл. И других животных можно так же понять. Скажем, то животное, у которого символ орла, значит, оно как-то очень далеко видит своим духовным зрением. Но мне кажется, что всё-таки такое толкование — это попытка наши земные аналогии «натянуть» на вещи, которые происходят совсем из другого мира, из другого слоя, из того, что мы называем Царством Небесным. Вот пример того, как это можно истолковать не в земном, а в небесном смысле, на примере тех же многоочитых животных. Что такое «очи»? Очи — это орган восприятия. Что такое «очи» у животных на небесах? Это то, чем они воспринимают Бога. Если у них очи покрывают всё их тело, это значит, что они Бога воспринимают не только частью своего тела (как у нас — два глаза, а всё остальное уже не глаза), а всем своим существом, всем своим телом они воспринимают Бога. Такая у них чуткость, восприимчивость духовная к тому, что исходит от Бога, –  к Его светам, громам, молниям и т. д. Так что животное, покрытое открытыми глазами, имеет символический смысл: как нечто противоположное духовной слепоте, это полная духовная зрячесть. Вот что символизируют эти животные. О духовной слепоте Сам Христос много говорил. Он сравнивал людей своего времени с людьми, которые сами себе закрыли руками глаза и заткнули уши. Люди нарочито слепые, умышленно слепые. Конечно, Он имел в виду не то, что они физически закрыли себе глаза и уши, он имел в виду духовную слепоту и духовную глухоту Своих современников. Ну а эти животные символизируют полную противоположность этому — духовную зрячесть, духовную соединённость с Богом, готовность к восприятию всего того, что от Него исходит. И если мы поймём это именно таким образом, то, мне кажется, мы правильно поймём не только то, что нам хотел передать Иоанн Богослов, записав это, мы большее поймём: мы поймём или, может быть, чуть-чуть догадаемся о том, что Господь Бог хотел показать Иоанну Богослову в этом видении. Это же всё было ему показано не для того, чтобы его развлечь, это не цирк какой-то из необычных, экзотических животных происходит на небесах. Это показано, чтобы понять. Мне кажется, так это и надо стараться понять. Не всё нам понятно, многое понять очень трудно, но главное — не снижать уровень понимания, не пытаться небесные видения понять на земном, таком привычном нам языке, с помощью привычных нам аналогий. Вот что собой представляет символика, которую мы видим в этой главе и которая дальше будет продолжаться.

О том, что нам в этой главе показывается не в деталях, а как бы обобщённо. Мы заглядываем в окно, через которое видно Царство Небесное. Видно устройство небесной иерархии. Видно, что там происходит у Бога. Конечно, видно не напрямую, это всё вообще не имеет реально какой-то зрительной формы. Это всё аналогии, символы, но через эти символы всё-таки показано: вот так это у Бога. Причём важно, что в этой главе показано то, что у Бога происходит всегда, как бы нормальное функционирование Царства Небесного (если так можно выразиться). Дальше, в следующих главах, уже начинается динамика, развитие некоего сюжета: семь печатей, семь труб, семь язв и т. д. И то, что в следующих главах, это уже не то, что происходит на небесах всегда, а то, что происходит на небесах именно в финале сюжета: конец времён, Страшный Суд. Это как бы кода, завершение нашего времени, в котором мы сейчас живём: как это завершение происходит на небесах, как оно там инициируется (семью печатями, семью трубами и т. д.). В сегодняшней главе этого ещё нет, тут в небесной иерархии всё происходит как обычно. Но обратите внимание: важно именно что — что-то происходит. Там громы, молнии, там пение, там двадцать четыре старца кланяются, т. е. есть какая-то динамика, идёт какой-то процесс. Происходит ли он во времени? Он не происходит в нашем земном времени, исчисляемом часами, календарями, это совершенно точно. Он происходит в вечности. Мы как-то привыкли думать, что вечность — это просто «всегда», что там может меняться? Оказывается, что это вечность, и при этом там происходит какой-то процесс, и он происходит «всегда». Что нам больше всего напоминает этот процесс? Когда мы читаем, что эти животные поют, взывают «Свят, Свят, Свят Господь Бог, Вседержитель!», когда мы видим, что двадцать четыре старца падают перед сидящим на престоле, поклоняются, полагают свои венцы, и это происходит, видимо, постоянно, повторяясь раз от раза, это неоднократное действие, — что это нам больше всего напоминает? Мне это больше всего напоминает богослужение, как оно происходит в православной церкви (не только в православной, конечно, просто мне она ближе, поэтому я говорю о ней, что знаю). Там именно так: пение, повторяющееся много раз, и в один день, и день ото дня, и всевозможные, так сказать, эволюции священников, дьяконов, и, как здесь сказано «падают и поклоняются», падание на колени и поклонение, всё это повторяется. Мы можем сказать так: самое близкое, что из нашего человеческого опыта мы можем сопоставить с этой странной динамикой, происходящей не во времени, а в вечности на небесах, — это богослужение. Можно сказать упрощённо: на небесах происходит постоянное, вечное богослужение. И земное богослужение, которое совершается в наших храмах, это ведь на самом деле просто попытка воспроизвести то небесное богослужение, как мы его понимаем, что мы о нём знаем из таких источников, как Откровение Иоанна Богослова. Но это всё-таки не просто воспроизведение, это не то, как дети играют в «дочки-матери» или в войну. Это реальная война, это реальные «дочки-матери», это реальное богослужение на земле. Мы на земле, в наших храмах, принимая участие в богослужениях, соучаствуем в небесном Богослужении. Пусть на какой-то его периферии, а всё-таки соучаствуем. Центр — там, на небесах. Но то, что у нас здесь, — это оно же, это часть того небесного Богослужения. Небеса связаны с землёй вот так, через храм, через богослужение в храме. Это не единственная, конечно, форма, как они связаны, они через душу отдельного человека тоже связаны, и есть ещё другие  варианты этой связи, но хочу подчеркнуть применительно к тому, что мы здесь читаем: небеса с землёй связаны через богослужение. В церкви иногда приходится слышать, что мы богослужением, чтением Слова Божьего — живём. И это действительно правда: наша духовная жизнь так происходит. Но небеса на самом деле тоже живы этим же. Как в нашем организме происходит пищеварение, обмен веществ, и мы этим живём (но это чисто материальный процесс), так же и на небесах происходит это таинственное Богослужение, и им небеса существуют. Если бы оно прекратилось (если такое вообразить), то небеса тоже не могли бы существовать, как не могло бы существовать наше тело, если бы в нём прекратился обмен веществ. В этой главе, пусть непонятно и символически, описывается чрезвычайно важная вещь — то, как живёт, чем живо Царство Небесное, куда, в конце концов, мы все стремимся попасть. Вот туда нам открывается окошечко.

Теперь будем читать по отдельным стихам.

1 После сего я взглянул, и вот, дверь отверста на небе.

Где у нас ещё встречается слово «дверь»? Мы читали слова Иисуса Христа, в которых Он говорит: «Я дверь овцам». Он говорит, что Он пастырь овец, т. е. нас. Он говорит, что Он – дверь овцам. Во всяком случае (Пастырь ли Он, Дверь ли Он), но смысл Его деятельности как раз в том, чтобы овец привести в Царство Небесное, т. е. сюда, в то, что описано в этой главе. Но дверь овцам, которую Христос описывает в Евангелиях, это как бы дверь из того загона, где овцы живут, а здесь это дверь в, она показана уже с небесной точки зрения.

И, вспоминая, что Христос говорит, что Он дверь овцам, мы спрашиваем себя: «Что это за дверь, которая в этой главе, отверста на небе?» Можно сказать: это Христос и есть. Через Него Иоанн видит Царство Небесное, Он открывает через Себя видение Иоанну.

…и прежний голос, который я слышал как бы звук трубы, говоривший со мною…

Этот голос — он в каком смысле «прежний»? Он описан в первой главе Откровения, там сказано: «голос Его, как шум вод многих», а в другом месте: «громкий голос, как бы трубный, который говорил: Я есмь Альфа и Омега, Первый и Последний». Это всё о Христе — Альфа и Омега, Первый и Последний, и здесь тоже этот голос, который говорит, — голос Христа.

Дальше сказано так:

…сказал: взойди сюда, и покажу тебе, чему надлежит быть после сего.

В каком смысле «взойди»? Взойди усилием духа. Взойди, если так можно выразиться, на другую ступень высоты духа. Иоанн говорил уже в первой главе: «в день воскресный я был в духе». Он уже с самого начала в духе! А здесь он ещё в большем духе (если так можно выразиться), и когда сказано во втором стихе: «и тотчас я был в духе» — имеется в виду, что он взошёл на какую-то новую ступень. Мне это восхождение по ступеням духа напоминает замечательную фразу Иосифа Александровича Бродского. Он говорил о том, что делать, если в жизни какая-то трудная, неразрешимая проблема, конфликт с каким-то человеком или ещё что-то. Он говорил так: «Взять октавой выше». Что значит – взять октавой выше? Сделать над собой духовное усилие, подняться вверх над ситуацией. Примерно такое же духовное усилие делает здесь Иоанн по призыву Христа. И восходит. И видит эту новую картину. До этого он уже видел чудесные вещи: светильники, облечённого в подир, – но это ещё всё-таки наполовину на земле, а здесь уже целиком на небесах, здесь уже «октавой выше».

В первом стихе сказаны слова: «покажу тебе, чему надлежит быть после сего», и «после сего» — это один из тех моментов, который я расшифровать не могу. Попробуем их расшифровать тремя разными способами. Можно сказать: «после сего» — после того, что показано в данный момент во время этого видения. Ведь это видение само по себе имеет определённый сюжет, показываются одна за другой небесные картины — непонятные, иногда страшные. Они следуют одна за другой, как кадры из фильма, — но это именно последовательность во времени видения. Ниоткуда не следует, что это, скажем, последовательность того, как будут развиваться события при Страшном Суде на нашей земле. И ниоткуда не следует, что именно так развиваются события на небесах, в этом непонятном нам «времени вечности» (если так можно выразиться).

Это и есть три варианта, как можно понять «после сего». «После сего» — в рамках сюжета этого видения (в этом «фильме», если можно так выразиться); «после сего» — в нашем земном историческом времени, исчисляемом календарями; «после сего» — в небесном времени, в котором совершается это Богослужение, поклонение и т.д., «во времени вечности», условно говоря. Я не могу сказать, какой из этих трёх вариантов здесь имеется в виду.

2 И тотчас я был в духе; и вот, престол стоял на небе, и на престоле был Сидящий.

Есть престол и у Иезекииля, есть престол и у Исайи. Почему именно престол? Престол — это, конечно, символ власти. Здесь престол — это символ Бога Отца, потому что в этом видении фигурируют, не названные по имени, все члены Троицы — и Бог Отец, и Бог Сын, и Бог Дух Святой. Бог Отец — это именно тот, Сидящий на престоле; Бог Сын — это Иисус Христос, Он фигурирует в виде Агнца (в следующей главе); а Бог Дух Святой здесь тоже фигурирует, например, в виде семи огненных светильников, которые горят перед престолом и которые суть семь духов Божиих. Я говорил, что нет на самом деле семи духов Божиих, есть только один Дух Святой, ипостась Божества. Почему же их здесь семь? Да потому же, почему и свет — один, а в радуге семь цветов. Это же тот же самый свет, единый, просто он так преломляется. Так преломляется в видении тайнозрителя Иоанна Богослова Единый Дух Святой. Сидящий на престоле — это как раз и есть Бог Отец. Можно спросить: почему мы именно с Отцом его ассоциируем? Потому ли, что престол — это место, где обычно сидит царь, а Бог Отец у нас ассоциируется с властью над нашим земным миром? Такая ассоциация, может быть, и правильная, но только я убрал бы из неё слово «власть». Потому что Бог — Он не царь всё-таки, Он именно Отец. Это то открытие, которое сделало христианство. Бога мы часто называем, конечно, «Царь наш небесный», но это, строго говоря, не так: Отец — то слово, которое Ему адресовано Христом, а Христос-то, наверное, знает, как надо адресоваться к Богу! Он к Нему адресуется только так: Отче. Он — Отец Его, и Он — Отец наш. Христос говорит об этом в Евангелии от Иоанна: Он Мой Отец, и ваш Отец тоже. Отец — это всё-таки не совсем власть. Это не такая власть, как власть царская. Отец — это прежде всего любовь и забота. Если мы посмотрим на любого царя, на президента, на кого угодно: чем он отличается, в первую очередь, от отца? Да, у него есть отцовская миссия — управлять, но только отец управляет с любовью и заботой, а все эти руководители человеческих сообществ управляют, как вы понимаете, и без любви, и без забот — как правило, людьми как толпой, как пушечным мясом. Я специально хочу подчеркнуть, что этот престол, который, конечно, ассоциируется с царём, не должен у нас ассоциироваться всё-таки с царской властью. Это другое. Если угодно, значение этого престола — центральное место Бога Отца во Вселенной. Есть такая икона в церкви, она называется «Спас в Силах». Там стоит сиденье в виде круглого диванчика, на нём сидит Иисус Христос, и вокруг Него множество всяких полупрозрачных видений, в том числе и животных, о которых здесь сказано. Эта икона, «Спас в Силах», рисует именно то, что описано в этой главе.

3…и Сей Сидящий видом был подобен камню яспису и сардису; и радуга вокруг престола, видом подобная смарагду.

Сплошные драгоценные камни. Яспис. Никто не знает сегодня, в сущности, что это за камень. Сардис — это, видимо, так называемый сардоникс, или сердолик (красно-жёлтый полупрозрачный камень, его в Коктебеле иногда можно найти). Смарагд — это изумруд. Эта россыпь драгоценных камней нам, конечно, напоминает о том, что будет в конце этой Книги, потому что там описывается Град небесный, Новый Иерусалим, у которого вообще вся стена и ворота состоят из драгоценных камней. Кроме того, сардис и яспис — это знаки сияния: от Сидящего на престоле исходит свет, как от драгоценного камня, и это нам, конечно, напоминает то, что сказано в первой главе о «подобном Сыну Человеческому», т. е. об Иисусе Христе: «глава Его и волосы белы, как белая волна, как снег; и очи Его, как пламень огненный; и ноги Его подобны халколивану, как раскалённые в печи». Там Христос весь светится, и Сидящий на небесах Бог Отец тоже весь светится. Свет здесь, конечно, ни в коем случае не нужно воспринимать как физический свет. Это тот самый свет, который в его сниженном, земном варианте имеют в виду, когда говорят «просвещение». Министерство просвещения ведь не лампочками нас просвещает. Этот свет наши души освещает или, как минимум, умы. Этот свет небесный — это то самое, о чём мы читаем в первой главе Евангелия от Иоанна: «В Нём была жизнь, и жизнь была свет человеков». Это свет духовный, наполняющий смыслом жизнь человека.

Этим духовным светом сияет Сидящий на небесах в реальности. А является Он в этом видении как бы сияющим физическим светом. Это и есть символизм. Здесь сказано: «радуга вокруг престола, видом подобная смарагду». Но смарагд (изумруд) ведь чисто зелёный. Что это за радуга чисто зелёного цвета? Я думаю, что эта радуга как раз многоцветная, а подобна она смарагду вот чем: она, как изумруд, блестит, переливается гранями, поблёскивает. Наша радуга, когда мы её видим в небе, не поблёскивает, а светит ровным свечением, а там она ещё и блестит. Мы дальше увидим, что там есть ещё нечто блестящее, а именно стеклянное, подобное кристаллу «море».

4И вокруг престола двадцать четыре престола; а на престолах видел я сидевших двадцать четыре старца, которые облечены были в белые одежды и имели на головах своих золотые венцы.

Что это за двадцать четыре старца? Мы сегодня, если спросим, чего бывает двадцать четыре, скорее всего получим ответ: двадцать четыре часа. И во времена Иоанна Богослова уже было это деление суток на двадцать четыре часа (оно и в Риме было принято, и на эллинистическом Востоке, в том числе и в Иудее). Значит, «двадцать четыре» — это, как мне кажется, символ полноты времени, весь часовой круг. Там, на небесах, полнота времени, т. е. вечность, которая и есть полнота времени. Она не противоположна тому времени, в котором мы живём, а это наше время, доведённое до совершенства, до идеала, до полноты.

Хотя есть и другие интерпретации двадцати четырёх старцев, например, что это двенадцать старцев из Ветхого Завета, и двенадцать старцев из Нового Завета (Данте в своей «Божественной комедии» использует именно эту интерпретацию). Но давайте мы в это особенно вдаваться не будем.

Обратите внимание, что на них золотые венцы. Что такое венец? Дальше, в 10-м стихе, они снимают с себя эти венцы и полагают их перед престолом Божиим, и они говорят в 11-м стихе: «достоин Ты, Господи, приять славу и честь и силу». Тут мы понимаем, что эти венцы — это венцы славы, и чести, и силы, которые они получили от Бога, и они Богу их возвращают. Это такой обмен славой, если можно так выразиться. Когда мы читаем Евангелие от Иоанна, прощальную беседу Христа с учениками, Он там много говорит о славе Божией, и мы видим, что, с одной стороны, Бог даёт славу Своему Сыну и через Сына даёт апостолам и вообще всем христианам, а с другой стороны, они должны Бога прославлять, т. е. Ему эту славу как бы возвращать. Ситуация почти парадоксальная. Вот что, по завету Христа, должно происходить на земле. Вообще одно из важнейших содержаний евангельской вести Христа состоит в том, что наша миссия на земле — распространять по земле славу Божию. И это дело земное, такой обмен славой с Богом, — это отражение того, что происходит на небесах, как земное богослужение — отражение Богослужения небесного. Это земное дело — своего рода диалог с Богом. Мы читали в Деяниях апостолов про Пятидесятницу, про нисхождение Духа Святого на апостолов: Дух Святой почил на их головах, светясь, прямо как эти венцы. А апостолы потом полученную от Бога славу, и честь, и, главное, силу делать своё апостольское дело отдавали Богу на протяжении всей своей не очень длинной жизни.

5И от престола исходили молнии и громы и гласы, и семь светильников огненных горели перед престолом, которые суть семь духов Божиих.

Громы, молнии, гласы — это проявление, так сказать, небесной динамики, которая в вечности происходит. Семь светильников нам напоминают о том, что в первой главе семью светильниками были семь церквей. Но там семь светильников, семь церквей — на земле, естественно, а их небесными аналогами были звёзды, которые держал в Своей руке Иисус Христос. Было противоположение: светильники — на земле, а на небесах — звёзды. А здесь Иоанн уже взошёл на новую степень духа, и он уже видит как бы прообразы этих церквей на небесах, существующие в виде тех же самых светильников, т. е. грань между земным и небесным, которая была ещё в первой главе, здесь уже стирается. Если можно так выразиться, светильники здесь — это то же самое, что было звёздами в первой главе.

6…и перед престолом море стеклянное, подобное кристаллу; и посреди престола и вокруг престола четыре животных, исполненных очей спереди и сзади.

Стеклянное море — то же самое, что в Книге Исайи. Между прочим, в Иерусалимском храме тоже было «море», такая огромная чаша, в которой омывались священники, она была заполнена водой, она тоже блестела и выглядела более или менее похоже на то, что описано здесь. А сделано так было потому, что всё устройство Храма было Моисеем описано по тому, что он видел на горе Синай, ему там было явлено, как устроен Храм. А Храм именно так устроен, чтобы являть в земных осязаемых формах некие аналоги тому, что происходит на небесах, и поэтому вполне материальное, осязаемое море в Иерусалимском храме — это аналог того моря, о котором здесь идёт речь.

Тут сказано, что оно «стеклянное, подобное кристаллу». Зачем добавлять, что подобное кристаллу? Стекло в те времена было мутным, они не умели делать стекло, которое блестело бы, как современная бижутерия. А кристалл, хрусталь — да, он был блестящий, переливался гранями. Здесь акцентируется на этом внимание, и «море», прозрачное, как стекло, и переливающееся, как кристалл, чем-то похоже на радугу вокруг престола, которая тоже переливается и блестит, о чём мы читали в третьем стихе.

Обратите внимание на очень важный момент: здесь сказано, что четыре этих животных — посреди престола и вокруг престола. Вы себе это вообразите, пожалуйста, расставьте их в уме. Вот сидит на кресле (престоле) кто-то, а вот четыре животных посреди престола и вокруг престола. Это как? На коленях? Представляете животных, сидящих на коленях у Бога? Там даже Агнец, который Иисус Христос, не сидит на коленях у Бога, а всё-таки стоит рядом! И мы начинаем себя спрашивать: это что за геометрия такая? Что это за пространство такое, в котором можно быть четырём животным одновременно вокруг и посреди престола? Отвечаю: потому что там, на небесах, не только время не такое, как у нас, но там и пространство тоже не такое, как у нас.

На иконе «Спас в Силах» это замечательно изображено, мне кажется, просто по наитию какому-то: вместо того, чтобы престол изображался нормально, как кресло, как трон (у нас в Оружейной палате представлены всевозможные виды этих тронов), он изображён полукруглым, так что в центре его, действительно, может что-то быть, и по сторонам тоже. Это, конечно, зрительная метафора, а главное –  содержание этих слов, которое мы должны дешифровать: в небесах время не наше (оно называется вечностью) и пространство не наше (не знаю, как его назвать, какое-то небесное пространство). Мы говорим: «Царство Небесное», –  но ясно, что это не такое царство, где, как Гоголь писал, три года скачи и ни до какой границы не доскачешь. Оно какое-то другое, по-другому устроено, там нет границ и не может быть. Как оно устроено в пространстве? Мы не знаем, но нам важно понять, что не так, как здесь, устроено Царство Небесное в пространственном смысле, не так, как земные царства.

Про животных. В русском тексте они — «животные», а в греческом тексте — «живые существа», «зоа», от слова «зоэ» — «жизнь». Это совсем не то, что «животные», мы тоже «живые существа» в этом смысле, словом «зоон» можно назвать и человека тоже. Здесь подчёркивается, что Бога окружает нечто живое, и мы дальше видим, что у этих животных есть крылья и т. д., и мы узнаём в них тех самых серафимов, которые описаны и у Исайи, и у Иезекииля, и понимаем, что эти животные — это ангелы. Выражение «живой ангел» подчёркивает, что ангел-то, конечно, духовное создание, а всё же есть что-то, что роднит его с нами. Он живой, и мы живые, хоть он и не материальный, а мы —материальные.

7И первое животное было подобно льву, и второе животное подобно тельцу, и третье животное имело лице, как человек, и четвёртое животное подобно орлу летящему.

Я уже говорил о том, что здесь важно не снизить толкование таким образом, что, например, «орёл» — это тот, кто далеко смотрит. А как? Не знаю. Мне при чтении Книги Откровение часто придётся говорить: не знаю. И не мне одному. На эту Книгу написаны библиотеки комментариев, а никакого однозначного решения до сих пор нет. Но зачем же нам такая Книга, которую непонятно как толковать? Я хочу сказать по собственному опыту: мы не приходим к какому-то однозначному ответу, читая её и толкуя, но этот процесс вдумывания, всматривания в небесные видения необычайно расширяет нашу душу, он расширяет наши духовные горизонты, и в этом смысле эта Книга очень полезна.

8И каждое из четырёх животных имело по шести крыл вокруг, а внутри они исполнены очей; и ни днём, ни ночью не имеют покоя, взывая: свят, свят, свят Господь Бог Вседержитель, Который был, есть и грядёт.

Они «не имеют покоя». Что это значит? Во-первых, что они не спят, их глаза всегда открыты, и множеством открытых глаз они Бога воспринимают, впитывают Его. И ничем Ему не отвечают? Я говорил, что отношения с Богом — это всегда диалог, и даже у ангелов на Небесах это тоже диалог, потому что они на это впитывание исходящих от Него излучений, если можно так выразиться, отвечают пением, хвалой. Пение — это их дело, пение — это их роль в небесном Богослужении. Не имеют покоя их глаза (всё время смотрят) и не имеет покоя их рот (которого в физическом смысле у них, конечно, нет) — он всё время поёт. Они поют: «свят Господь Бог Вседержитель, Который был, есть и грядёт». А почему не сказано «был, есть и будет»? Казалось бы, естественнее так сказать. Это «грядёт» — это «Осанна», «Благословен грядущий во имя Господне», они, в сущности, поют «Осанну» на небесах. «Грядущий» — это то, что только ещё будет во времени, это последнее, Второе Пришествие Иисуса Христа, когда эта «Осанна» реализуется на земле. «Грядущий во имя Господне» — это Христос в Своём Втором Пришествии. И мы видим, что залог этого уже на небесах происходит и воспевается. И то, что здесь стоит это маленькое словечко «грядёт», нам намекает на некую тайну: то, что уже на небесах как бы произошло и уже воспевается, не произошло ещё на земле, но на землю постепенно изливается и на земле воплощается. Всё содержание Откровения до двух последних глав устроено в этом ключе: совершаемое на небесах когда-нибудь будет, выльется на землю и будет на земле реализовано, воплощено.

9И когда животные воздают славу и честь и благодарение Сидящему на престоле, Живущему во веки веков,

10тогда двадцать четыре старца падают пред Сидящим на престоле, и поклоняются Живущему во веки веков, и полагают венцы свои перед престолом, говоря:

11достоин Ты, Господи, приять славу и честь и силу: ибо Ты сотворил всё, и всё по Твоей воле существует и сотворено.

Я говорил, что это Богослужение есть одновременно диалог, в том числе с этими старцами, которые тоже какие-то ангелы Божии. Там, на небесах, как мы увидим, присутствуют две категории существ – ангелы и святые (святые — те, которые жили на земле и в своём духовном теле ещё до Страшного Суда попадают на небо), там они участвуют в Богослужении. Окружение Бога состоит из святых и ангелов. У Данте в «Божественной комедии» Эмпирей, который является у него центром Царства Небесного, разделён на две половинки: на одной половине — ангелы, т. е. существа не нашего мира, а на другой половине — святые, которые жили на земле, Данте многих поимённо называет. Примерно так же это устроено и здесь. Богослужение — это хор животных (которые ангелы) и старцев, которые, возможно, являются святыми (хотя здесь об этом ничего не сказано). Какие святые — которые были? Поскольку двадцать четыре — это символ полноты во времени, то если это святые, то это святые, которые были, есть и ещё будут. И они уже на небесах участвуют в Богослужении (не просто «уже», а «всегда», в вечности).

 

Лекция 6. Апокалипсис. 14.04.09

 

Прочтём очередную, пятую главу Откровения Иоанна Богослова.

1 И видел я в деснице у Сидящего на престоле книгу, написанную внутри и отвне, запечатанную семью печатями.

2 И видел я Ангела сильного, провозглашающего громким голосом: кто достоин раскрыть сию книгу и снять печати её?

3 И никто не мог, ни на небе, ни на земле, ни под землею, раскрыть сию книгу, ни посмотреть в неё.

4 И я много плакал о том, что никого не нашлось достойного раскрыть и читать сию книгу, и даже посмотреть в неё.

5 И один из старцев сказал мне: не плачь; вот, лев от колена Иудина, корень Давидов, победил, и может раскрыть сию книгу и снять семь печатей её.

6 И я взглянул, и вот, посреди престола и четырёх животных и посреди старцев стоял Агнец как бы закланный, имеющий семь рогов и семь очей, которые суть семь духов Божиих, посланных во всю землю.

7 И Он пришёл и взял книгу из десницы Сидящего на престоле.

8 И когда Он взял книгу, тогда четыре животных и двадцать четыре старца пали пред Агнцем, имея каждый гусли и золотые чаши, полные фимиама, которые суть молитвы святых.

9 И поют новую песнь, говоря: достоин Ты взять книгу и снять с неё печати, ибо Ты был заклан, и Кровию Своею искупил нас Богу из всякого колена и языка, и народа и племени,

10 и соделал нас царями и священниками Богу нашему; и мы будем царствовать на земле.

11 И я видел, и слышал голос многих Ангелов вокруг престола и животных и старцев, и число их было тьмы тем и тысячи тысяч,

12 которые говорили громким голосом: достоин Агнец закланный принять силу и богатство, и премудрость и крепость, и честь и славу и благословение.

13 И всякое создание, находящееся на небе и на земле, и под землёю, и на море, и всё, что в них, слышал я, говорило: Сидящему на престоле и Агнцу благословение и честь, и слава и держава во веки веков.

14 И четыре животных говорили: аминь. И двадцать четыре старца пали и поклонились Живущему во веки веков.

Сравним это с предыдущей, четвёртой главой, где мы имеем, в сущности, какое-то статическое изображение происходящего на небесах, подобное тому, что мы видим в храме на богослужении. Там что-то происходит, но происходит, как бы бесконечно повторяясь: поклоняются, поют песнь славы, животные воздают славу, честь, благодарение, двадцать четыре старца падают и полагают венцы свои перед престолом, — это картина как бы того, что нормально, постоянно происходит на небесах. Мы не можем то, что происходит на небесах, описать нашими земными словами, ближайший аналог в нашем земном мире тому, что там происходит, это богослужение. А здесь, в пятой главе, эта статическая картина кончается, и начинается сюжет, динамика развития, и вся последующая часть Книги Откровение посвящена изложению этого развития —последовательности событий, которые происходят, так сказать, и во времени, и не во времени, но в любом случае в них есть динамика, последовательность. Особенно на границе между прошлой главой и нашим чтением сегодняшним очень заметно, как статичная картина сменяется динамической. Говоря литературными терминами, кончается экспозиция и начинается сюжет. Только с этой главы он и начинается. Что в этом сюжете появляется? Сразу же появляются, можно сказать, два новых героя, которых раньше не было и которые до самого конца Книги Откровение уже будут с нами. Их роль первостепенная. Эти два героя –  это Книга и Агнец.

Что такое Книга? Она играет здесь центральную роль. Можно сказать упрощённо: это Книга Замысла Божьего. Об этой Книге многие комментаторы говорят, что она — пророчество, Книга о том, что будет дальше, до конца времён, до Страшного Суда в нашей человеческой истории. Ещё её называют «книгой судеб», которая написана у Бога, судеб всего того, что живёт на земле, грядущих судеб человеческих и исторических. Мне такой взгляд кажется слишком уж односторонним, он всего объёма образа небесной Книги, мне кажется, не вмещает. Когда мы говорим, что это Книга пророчеств, того, что будет, мы тем самым слишком уж привязываем к нашему земному времени то, о чём говорится в Книге Откровение, а когда мы говорим о том, что это Книга судеб, у нас вроде бы получается, что все судьбы заранее прописаны в этой Книге. Ну и что от нас, людей, тогда зависит? Это принципиально не так. Поэтому я бы сказал так: Книга эта — Книга, подобная Библии. То, что описано в Библии, разве история? Если бы в Библии была написана история, разве стали бы её печатать такими миллиардами экземпляров? Даже самые замечательные исторические книги (Тацит или Тит Ливий) каким количеством экземпляров печатаются? Ну, максимум сотня тысяч. Библия — это не история, Библия — это книга образцов на все века, образцов того, как устроен человек, как ведёт себя человек, как складываются судьбы отдельного человека и целых народов, и, что самое главное, как они складываются не сами по себе, каким-то естественным путём, а во взаимодействии с Замыслом Божьим о них. Вот что такое Библия. В этом смысле Книга, которая у Сидящего на небесах на престоле, подобна Библии: в ней образцы (или, говоря более точным термином, архетипы) того, что совершалось, совершается и будет совершаться на земле, на небесах и, что самое главное, во взаимодействии небес и земли. Это самое главное, потому что, как я говорил, когда мы читали первые главы, нельзя понять Книгу Откровение, не поняв того в небесной мистерии, которая совершается там, на небесах, что в ней принимают активное участие земные церкви, которые с самого начала вводятся с семью горящими свечами и семью звёздами. Небесное и земное соучаствуют в великой мистерии, которая описана в Книге Откровение. В чём же смысл этой мистерии? Само слово «соучастие» нам уже намекает: главный смысл — в соединении небесного с земным, или (говоря кратко) — в соединении Бога с человеком. Это то, ради чего Господь создал мир, то, с чего Библия начинается. И она кончается в её последней Книге, которую мы сейчас читаем, словами о том, что будет Новый Иерусалим, в котором Бог — наконец-то — обитает с человеком. В этом цель существования всего мира, то, для чего он создан, цель Замысла Божия о всём мире. Но мы, уже много прочтя и Евангелий, и вообще христианской литературы, знаем, что, собственно, соединение Бога с человеком — это Христос и есть! Он Богочеловек, в Нём соединён Бог с человеком! Да, конечно, это так, это правильно! В Нём уже дан, как в семени, образец, архетип соединения Бога с человеком, а вся остальная мистериальная история человечества, которая описана в Книге Откровение и которая разворачивается как бы за занавесом видимой нам, обычной политической истории, вся эта «невидимая история» — об этом: о том, что семя соединения Бога с человеком, данное уже во Христе, прорастает в этом мире. С этой точки зрения можно сказать: два героя этой главы и всей остальной Книги Откровение, Агнец-Христос и Книга Замысла Божия, — это одно и то же, потому что соединение Бога с человеком дано и там, и там.

Несколько слов как напоминание (я об этом уже говорил) о том, как подходить к тому, что будет разворачиваться глава за главой перед нами, начиная с этой главы. Эта Книга. Дальше она открывается, печати снимаются, чаши, трубы, и происходит много разных символических действий. Что означает эта последовательность? Это же подчёркнуто происходит именно последовательно: 1-й, 2-й, 3-й, 4-й, и т. д. до 7-го, будь то труба, будь то чаша, будь то печать. Эта последовательность не только временная (того, что будет через тысячу лет, через десять тысяч лет, через сто тысяч лет), а это последовательность, скорее, логическая. Это последовательность того, как разворачивается логика развития человечества — сначала падшего, а теперь, наконец, воскрешаемого, поднимаемого опять к соединению с Богом. И эта логика во времени может реализовываться по-разному. Она может реализовываться как логика историческая, разворачиваясь через тысячелетия. Она может реализовываться как логика не историческая, а апокалиптическая, или, точнее говоря, эсхатологическая, для которой история человечества дана уже не так, как она дана нам в виде разворота во времени: вот прошлое, которое мы знаем, а вот будущее, которого мы не знаем. «Эсхатологическая история» уже дана как бы сразу, и для нас даже не столь важно, как она будет разворачиваться во времени, сколь то, что мы заранее знаем её конец — Страшный Суд, новое небо, новая земля — то, что описано в конце этой Книги. Но есть и третий, может быть, самый важный для нас вид истории, прототипом которого является то, что описывается здесь, — это история развития души человеческой. В душе человеческой тоже происходят такие же процессы, в ней тоже может прорастать Христово семя, которое посеяно в нашу душу. Это нам важно не упустить. Образы этой Книги такие небесные, такие величественные, нам даже трудно вообразить, что что-то подобное может происходить в нашей душе. Но есть по крайней мере один человек, который именно так прочёл эту книгу, — это знаменитый психолог, философ и богослов Карл Густав Юнг, который образы Книги Откровение привязал к тому, что происходит в психике, т. е. в душе обычного человека. Я немножко скажу об этом при чтении этой главы, а дальше буду по мере нашего продвижения говорить об этом больше.

Итак, важно понять, что то, что здесь дано как бы в развороте во времени, что показывается тайновидцу Иоанну Богослову (а ему именно показывается, он не сам придумывает писать в такой последовательности), — ему Господь потому именно так это показал, одно за другим, что в этой последовательности есть какой-то смысл. Это примерно то же самое, что происходит, когда мы видим сон: мы не управляем тем, как он разворачивается перед нами, это нам дано. Вот так же и тут: это видение тайновидцу Иоанну Богослову дано в виде последовательности, разворота сюжета, который он видит. Сюжетная последовательность, которая в этой Книге дана как архетип, показана в ней реализующейся как последовательность временная. Это может сбивать с толку и приводить к тому, как, по большей части, эту Книгу и читают: как предсказание будущего, вначале это, потом то, потом ещё что-то. А на самом деле эта последовательность реализуется, если можно так выразиться, в священном времени, в небесном времени, — там, на небесах, где нам всё это показывается, где только и существует Страшный Суд. Потому что Страшный Суд и конец времён — это не земное. Это на небесах начинается, и на землю уже как результат, если так можно выразиться, выливается.

И, наконец, последнее, очень важное: эта сюжетная последовательность может реализоваться в личном времени нашей жизни. Есть одна вещь из этой Книги, от которой точно никому из нас не убежать, которая точно будет реализована в личном времени нашей жизни, — это наш личный страшный суд, который с нашей смертью наступит, и мы будем судимы, это уж точно. Эта Книга нам показывает, как к этому страшному суду приходят, с чем, — даже не в смысле времени, а через какие этапы к нему приходят. К финалу можно через разные этапы прийти (кому-то голову топором пробьют, кто-то тихо умрёт от рака, кто-то ещё как-то). Книга не об этом говорит, не об этой последовательности, а о последовательности духовной: как человек подходит и с чем к своему страшному суду. Нам бы это попытаться вычитать из Книги Откровение.

Итак, три времени — историческое, священное и личное — как бы закодированы, зашифрованы в этой Книге.

Теперь давайте попробуем разобрать все 14 стихов, которые мы прочли, один за другим.

1 И видел я в деснице у Сидящего на престоле книгу, написанную внутри и отвне, запечатанную семью печатями.

В этих коротких строчках масса того, что надо понять, масса образов. Обратите внимание, что в первом же стихе — Книга в деснице, т. е. в правой руке. Почему «правая рука»? Правая рука — это рука действия, это то, чем мы делаем, а здесь, поскольку Сидящий на престоле — это Бог, это символ того, что Бог делает. И это важно для понимания того, что такое Книга в руке Всевышнего. Мы обычно считаем, что книга — это то, что мы читаем, в голову себе как-то пытаемся поместить её содержание. Эта Книга не такая. Эта Книга не столько информация, не столько даже чтение, сколько действие. Я говорил, что эта Книга — это Замысел Божий о мире. Но этот Замысел Божий — не что-то, что мы должны понять и сказать себе: «Ага, вот я понял Замысел Божий о мире! Как прекрасно!» Совершенно не о том речь. Эта Книга предназначена, если можно так выразиться, для участия в ней. Я приведу такую аналогию (может быть, несколько сниженную) из нашего времени. Эта Книга подобна компьютерной игре, где тоже какие-то тексты выводятся на экран, излагается сюжет, предлагается: нажми такую кнопку, нажми другую, — но если вы в эту игру не играете, что толку читать, что там на экране написано? Так же и эта Книга. Она книга действующая, Замысел Божий действующий, а не такой, который описывается, как в обычной книге: сначала то, потом это, потом ещё что-то. Это не такая Книга. Это совершаемый Замысел Божий, поэтому эта Книга — символ. Она символ не только того, что можно записать человеческими словами, а символ всего того, что записано природой вокруг нас, символ того, что записано историей всего человеческого рода (и даже ещё до человечества). Она, наконец, символ того, что написано на скрижалях нашей души. И это всё Книга символизирует, таков Замысел, который, конечно, надо понимать, но в котором и надо действовать тоже.

Как представить себе эту Книгу? Когда мы слышим слово «книга», мы себе представляем ее в виде того, что называется «кодекс» (словами того времени, когда было написано Откровение Иоанна Богослова). Та Книга, которая здесь, — это, скорее всего, свиток (как сказано ещё у пророков: «В свитке книжном написано обо Мне»), который надо разворачивать. Мы понимаем, что то, что написано в свитке, разворачивается, проецируется во время, потому что время —это тоже некая разворачивающаяся линия. Но значит ли это, что то, что написано внутри свитка, это некая временная последовательность? Совершенно не обязательно. Она может туда-сюда перескакивать во времени, или вообще быть не о времени, а о чём-то другом, не представлять собой последовательность каких-то событий. Поэтому многие очень умные толкователи допускают естественную ошибку, воспринимая этот свиток, эту Книгу только как разворачивающуюся во времени. Не только. Кроме того, в те времена каждый понимал, что свиток разворачивается не сам, его надо развернуть, нужно действие, и только тогда ты можешь его читать. Это тоже символ того, что свиток Божьего Замысла без участия нас, людей, не развернётся сам во времени, его нужно развернуть, нужно наше соучастие в этом.

Здесь, конечно, самая яркая деталь — семь печатей, которыми свиток запечатан. Многие пытались нарисовать, как и куда на свитке прилеплены семь печатей. Это, я думаю, пример, так сказать, аллегорического, несколько наивного подхода к символике Книги Откровение Иоанна Богослова. Понятно, что семь печатей — это семь тайн, они нечто обозначают, это шифр в шифре в шифре. Когда один шифр зашифрован, а потом результат другим шифром зашифрован, а тот шифр в свою очередь и т. д.— насколько это всё сложно расшифровать! Но семь печатей — это ведь не просто шифр, который нужно расшифровать, чтобы понять. Этот свиток — это Книга действия. Значит, печати надо сорвать и войти внутрь того, что за ними. Каждая печать — это какая-то критическая точка во взаимодействии читающего эту Книгу (а «читающий» — это всё человечество) с Замыслом Божиим, в этой Книге содержащимся. Снятие печати означает не просто «понять», это означает что-то сделать, это означает пройти какое-то испытание. Понимая, что снятие печатей — это испытание, которое требует определённых качеств, мы понимаем, почему дальше говорится о том, что никто не смог этого сделать. В нашей личной жизни это нам хорошо знакомо: точки испытания, когда нам нужно через что-то пройти, чтобы наша жизнь дальше развивалась соответственно Замыслу Божьему.

Одна из самых первых печатей, которые мы в своей жизни снимаем, далеко не седьмая, может быть, вторая или третья, — это приход к Богу, например, крещение. Каждый, кто прошёл через этот этап уже взрослым, знает, что это трудно, что это «точка испытания»: надо напрячься, чтобы через неё пройти. И есть масса людей, которые не находят в себе силы, чтобы это испытание пройти, не находят в себе силы сорвать эту печать со своей жизни, и поэтому то, что за этой печатью дальше в их жизни кроется, что Бог задумал о них, они никогда не узнают, не сорвав этой печати. Так эти печати надо понимать: не только понимание, и действие. Надо суметь пройти, а не только понять. Но мы, конечно, можем себя спросить: а что это Господь так зашифровал Свой Замысел (семью печатями) и столько поставил барьеров (семь) на пути к тому, чтобы нам в нём участвовать? Зачем это? Нельзя ли было как-то попроще? Ответ таков: это не Господь зашифровал. То, что книга Замысла Божьего запечатана от нас, – это эффект общего падшего состояния нашего мира, удалённости мира от Бога. Мы, если можно так выразиться, забыли язык, на котором эта Книга написана, — язык, на котором (фигурально выражаясь) Адам говорил в раю, и поэтому тот язык для нас уже именно что «за семью печатями» — зашифрован. И как жить по-Божьи — как жил Адам в раю и как будут жить потом в Новом Иерусалиме спасённые, — мы тоже забыли, как это делается, мы это уже просто не умеем. Вот откуда эти семь печатей, семь барьеров. Мы от Бога удалились, если можно так выразиться, как за семь горных перевалов. Теперь нам, чтобы вернуться к Нему, надо семь перевалов пересечь, а они высокие, трудные, покрыты снегом и льдом. На них и погибнуть можно.

Ещё важная сторона того, что говорится об этой Книге в деснице Сидящего: она написана «внутри и отвне». Многие комментаторы говорят о том, что Замысел такой богатый содержанием, что он не умещается на одной стороне свитка, его уже на двух нужно писать. Действительно, в те времена такое бывало: писали на двух сторонах свитка, хотя это было редким явлением. Но, мне думается, здесь более глубокое содержание. Дело в том, что всё существующее на нашей земле имеет внутреннюю сторону и внешнюю, сторону видимую и сторону невидимую. Когда мы говорим о том, что небеса проповедуют славу Божью, или когда в 103-м псалме мы читаем, как всё существующее на земле восхваляет Господа самим своим существованием, мы понимаем, что за тем, что нам видно за окном, есть невидимое — есть Бог. Есть Замысел Божий обо всём, из-за чего это всё и существует. Мы понимаем, что есть видимое и невидимое в нашей обычной жизни. Но, может быть, важнее нам понять другое: что внутри нас тоже есть этот книжный свиток, у которого есть видимая сторона и невидимая. Видимая сторона — это то, что мы знаем о себе. Мы видим, знаем о себе, что Господь дал нам такие-то таланты, такие-то недостатки, и со всем этим мы должны нашу жизнь прожить, построить её, по возможности, в согласии с Замыслом Божиим. Это то, что дано нашему сознанию, пониманию. Есть и невидимая сторона, которую современная психология называет «подсознательное», — это то, чего мы о себе не знаем, чего мы в своей душе не видим, а что, тем не менее, там есть. И там, на этих невидимых скрижалях нашей души, тоже написан Замысел Бога о нашей личности, он там тоже есть, хотя мы, может быть, даже не подозреваем о его существовании. Есть и то, и другое. Но и внешняя, и внутренняя стороны свитка об одном и том же.

Ну, и наконец, последнее, что я хотел сказать по поводу этой Книги из видения. Я не зря так долго о ней говорю, потому что это центральное место. Если мы с этой Книгой не разберёмся, то дальше просто ничего не поймём. Книга эта запечатанная. А где-нибудь ещё у нас есть книга в Апокалипсисе? Ответ очень простой: сам Апокалипсис — это книга, книга запечатанная, ровно как та. Она «запечатана» в том плане, что Апокалипсис очень труден для понимания. Человечество мучается уже две тысячи лет, чтобы понять эту Книгу возможно полнее, я бы сказал, мучается с переменным успехом: что-то мы, конечно, понимаем, но гораздо больше не понимаем. То, что Апокалипсис об этой Книге в деснице Сидящего пишет, притом что он сам в каком-то смысле такая Книга и есть, — это отражение фундаментальной идеи, которую до нас автор хочет донести. Эта идея начинается с рассказа в первых главах о церквах, которые являются соучастниками происходящего на небесах; они — семь светильников, которые горят на земле, и они же — семь светильников, которые горят на небе перед престолом Божьим. То, что вверху, и то, что внизу, отражаются друг в друге и являются соучастниками единого Божественного Замысла. Именно потому, что то, что вверху, отражается в том, что внизу, Иоанн Богослов, который пишет об этой таинственной Книге с семью печатями, сам пишет книгу с семью печатями. Волей-неволей в ней он отражает то, что происходит там, на небесах. Он сам, как мне кажется, это чувствует и понимает, потому что в самой первой главе, в девятом стихе, он о себе говорит так: «Я, Иоанн, брат ваш и соучастник в скорби и в царствии». Скорбь — это то, что происходит на земле, земные трагедии, которые есть и особенно которые будут, они описаны в Книге Откровение. Но и в Царствии Небесном он тоже соучастник, Иоанн, соучастник неба и земли. Небо и земля — соучастники в едином Замысле Божием, который и воплощён в этой Книге (я намеренно не уточняю — в той, которая в руке Сидящего, или в Откровении). Хочу подчеркнуть: воплощён, а не описан, –  Книга эта и есть Замысел Божий.

Без такого долгого комментария к первому стиху я не мог обойтись. Читаем дальше.

2И видел я Ангела сильного, провозглашающего громким голосом: кто достоин раскрыть сию книгу и снять печати её?

3 И никто не мог, ни на небе, ни на земле, ни под землёю, раскрыть сию книгу, ни посмотреть в неё.

Слово «достоин» ключевое. Потому что через это слово мы как бы получаем ключ, вход в тайну: зачем вообще Христос пришёл на землю. Зачем нужно было Богу воплощаться в человеческом теле и в человеческой душе, и мало того, что воплощаться, ещё и взойти на крест и потом воскреснуть. Вся эта сложная драма для чего, почему? Ведь Бог и так (как нам показывает Ветхий Завет) властвует над всей земной жизнью, зачем же нужно было всё это? Затем, что без этого Замысел Божий просто не мог бы реализоваться. Потому что Замысел Божий предполагает соучастие земли в воплощении Замысла Божьего, а земля — не может, земля падшая, отпадшая от Бога (я говорю не только о нашей земле как о планете, а вообще обо всём материальном мире, отпадшем от Бога). Она не может соучаствовать в этом Замысле, и в результате Замысел не исполняется. И Книга остаётся запечатанной, т. е. Замысел остаётся нереализованным. Естественно, Бог как бы не может это так оставить (извините за такое земное выражение), и поэтому Он, за неимением никого, достойного в этом падшем мире соучаствовать в Замысле Божьем, посылает Себя в человеке для того, чтобы открыть земле эту возможность — соучаствовать. Он, в соединении с человеком, эти печати открывает, и начинается соучастие человека в Замысле Божьем. Я не хочу сказать, что соучастия не было до Христа. Но оно было только в том плане, что оно вело к Христу, это одна и та же тропинка, одна и та же дорога, она начинается с Авраама и ещё раньше, и всё равно — это та же дорога, проходящая через Христа. Это как раз и есть причина того, что нужно было Христу явиться на земле, и это смысл Его явления.

В третьем стихе мы прочли: «никто не мог... раскрыть сию книгу, ни посмотреть в неё». Автор обращает наше внимание на то, о чём я сказал вначале, — что эту Книгу невозможно посмотреть, случайно заглянуть, что-то прочесть, что-то понять и с этим удалиться. Так не получится. В этой Книге, в Книге Замысла Божьего, можно только соучаствовать, быть полноценным участником. Мне вспоминается в связи с этой темой о людях как о соучастниках Замысла Божьего знаменитый монолог Гамлета, но только написанный не Шекспиром, а Пастернаком в стихах к роману «Доктор Живаго», который начинается словами: «Гул затих. Я вышел на подмостки…». Его замечательно исполнял Высоцкий в Театре на Таганке. Там есть такие две строчки: «Я люблю Твой Замысел упрямый / И играть согласен эту роль». В каком смысле Замысел —«упрямый»? Он упрям, как резина, на которую вы нажмёте, а она опять выпрямляется. Мы всё время пытаемся как-то искорёжить, деформировать Божественный Замысел о мире, а он всё выпрямляется и выпрямляется опять, его невозможно деформировать, он, в этом смысле, упрям. Мы, люди, может быть, делимся на тех, кто пытается этот Замысел искорёжить, и тех, кто «играть согласен эту роль». Здесь, по этим стихам Откровения (они тоже стихи, они так и называются —1-й стих, 2-й стих) получается так, что в падшем мире просто нет «согласных играть роль», которую Бог написал для нас, людей. Как нет? А святые и прочие? Без Христа – нет. Со Христом — есть. И даже до Христа — есть, потому что Христос будет когда-то. А вот без Христа — нет. В этом смысл явления Христа в мир. Потому что без Него как бы вообще само сотворение мира оказывается бессмысленным.

Читаем дальше.

4И я много плакал о том, что никого не нашлось достойного раскрыть и читать сию книгу, и даже посмотреть в неё.

О чём плакал тайнозритель? Знаете, ведь у нас тоже, наверное, бывает такое. Нам во сне что-то приснится, и мы плачем от горя, от ужаса — мало ли от чего мы можем плакать! А Иоанн почему плачет здесь, видя это видение? Он плачет от безнадёжности, от того, что впервые в этом видении он осознал глубину падения человека, осознал, насколько человек удалён от Бога, и ему кажется, что это безнадёжно, непоправимо, что при такой дистанции, когда семь печатей отделяет нас от Бога, мы уже никогда к Богу не вернёмся. Но в следующем стихе…

5…один из старцев сказал: не плачь.

Почему «не плачь»? Потому что всё безнадёжно было бы, если бы не — что? Если бы не…

…лев от колена Иудина, корень Давидов, победил, и может раскрыть сию книгу и снять семь печатей её.

Если бы не Христос, то всё было бы вот так безнадёжно. Должен сказать, что по моему личному ощущению, самое главное, что принёс Христос к нам в мир и что было ключом к тому, чтобы столько тысяч человек под угрозой своей жизни принимали христианство в первые времена, — это то, без чего люди не могут жить, они готовы отдать свою жизнь за то, чтобы сохранить это. Это надежда. Надежда — это ощущение смысла существования, ощущение того, что наше существование не бессмысленно, не безнадёжно, что мы не просто все распадёмся и превратимся в пыль телесно и душевно. Вот это Он принёс. Дал надежду, снял эту безнадёжность.

Говорит это именно старец. Почему старец, а, допустим, не одно из животных, своего рода ангелов в виде животных? или другие ангелы? («Тьма» — это десять тысяч, т. е. ангелов — сотни миллионов, а «тысячи тысяч» должны с этими миллионами складываться или умножаться на них; если умножаться, тогда это сотни триллионов — вот сколько ангелов на небесах.) Почему кто-то из них не мог этого сказать? Потому что, в отличие от всех этих небесных тварей (в смысле — сотворённых), старцы — это люди, попавшие на небеса, святые. Это такие же люди, как мы с вами. И не обязательно люди, которые на небесах, потому что они уже когда-то проявили праведность. Нет, это люди, которые были, которые есть и которые будут. Я говорил о том, что двадцать четыре старца, как круговой циферблат часов, показывают всю полноту времён. Святые всех времён символизируются этими двадцатью четырьмя старцами. Но святые, хоть и на небесах, — бывшие люди, бывшие земные, и поэтому именно они ссылаются на земную генеалогию Христа Спасителя: «лев от колена Иудина, корень Давидов». Корень — значит, произросший от корня Давида. Мы читали в генеалогии Христа, что Он по плоти потомок Давида. Но можно ведь сказать и по-другому: Христос — духовный корень Давида, корень, от которого произрос сам Давид. Когда мы читаем псалмы, я практически каждый раз говорю о том, что в Давиде, в его псалмах незримо присутствует Мессия Христос. И сам Давид в каком-то смысле есть такой образ Христа, несмотря на все свои проблемы, падения, недостатки.

Здесь сказано, что лев, корень Давидов, победил. Кого или что Он победил? Короткий ответ на этот вопрос: Он победил дьявола. Он победил смерть, которую воплощает дьявол. Он победил, говоря шире, тех, о ком апостол Павел говорит греческим словом «космократы», которое звучит, как будто из какого-то фантастического фильма, — «владык мира», начальников мира сего, земного, горизонтального мира Он победил. Он, и только Он смог победить, потому что мы этого не можем. Весь наш падший мир лежит, в общем-то, во власти дьявола. И хотя дьявол в этом мире —князь самозваный (его сюда никто не приглашал), князь незаконный, тем не менее, его власть над нашим миром очень реальна, очень сильна, и я думаю, каждый из нас это знает. Христос его победил. Победил в первую очередь Собой, в Себе, в духовной сфере — на том поле битвы, которая происходит внутри Самого Христа. В Евангелиях это описано дважды: первый раз как искушение Христа дьяволом, а второй — как Его Гефсиманское борение. Борение с кем? Да с дьяволом борение! Здесь, мне кажется, это имеется в виду под словом «победил». То, что ответ на вопрос «а где же достойные? нет достойных» — это Агнец, т. е. Христос (здесь Он ещё только показывается как «лев от колена Иудина», а в следующем стихе уже как Агнец), — это открытие, которое даже не здесь сделано, а ещё в Ветхом Завете. Открытие состоит в том, что Мессия (а после Нового Завета мы этого Мессию знаем по имени — Иисус, Иисус Христос) —непременный участник всей истории мира, что невозможно вообразить себе такую историю мира, в которой не было бы Мессии, потому что тогда не было бы этого мира, тогда не было бы истории. В изначальный Замысел Бога о мире, с которого Библия начинается, уже входит появление этого соединительного звена между Богом и человеком, которое евреи назвали Помазанником, Мессией. Именно это имел в виду автор Откровения Иоанна Богослова в своём Евангелии, когда он начинает его со слов:

В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог,

через Него всё начало быть, что начало быть,

без Него ничто не начало быть, что начало быть…

Об этом и речь: без Мессии мир не был бы сотворён, потому что он был бы бессмыслен без Мессии, он так и остался бы оторванным от Бога семью печатями отдаления от Бога.

Читаем дальше.

6И я взглянул, и вот, посреди престола и четырёх животных и посреди старцев стоял Агнец как бы закланный, имеющий семь рогов и семь очей, которые суть семь духов Божиих, посланных во всю землю.

Много важного в этом коротком стихе. Первое: «как бы закланный». Это слово «как бы» в Библии встречается далеко не в первый раз в подобных же видениях. Оно встречается как минимум в двух видениях, о которых я говорил, — у пророка Иезекииля и у пророка Даниила, причём там это акцентируется, несколько раз повторяется: как бы, как бы, как бы. Почему «как бы»? Сегодня это слово — паразит (по телевизору его повторяют каждые пять минут), а здесь нет, оно имеет глубокий смысл: это «как бы» означает, что это символ — то, что Он, Агнец, как бы заклан, т. е. зарезан (может быть, у него рана на шее, или ещё что-то, или кровь сочится). Это символ распятия и воскресения Христа, Он, Агнец, хотя и зарезанный, а всё-таки живой опять. Об этом, между прочим, говорит пророк Даниил в своём пророчестве о Мессии: Мессия будет убит, и не будет. С Агнцем именно так: он как бы зарезанный и одновременно не зарезанный, зарезанный, но живой. Это ссылка на Иисуса Христа.

Агнец странный такой: у Него семь рогов и семь очей. Что такое рога? Ну, во-первых, рога — это, конечно, символ силы, это то, чем можно забодать. Но слово «рог» имеет и второй смысл в библейском словоупотреблении. «Рог жертвенника» — это такой выступ, за который можно было ухватиться, и никто не имел права оттуда тебя оторвать, чтобы убить, т. е. это «рог спасения», очень часто в Библии встречается такое выражение. Эти рога Агнца — это «рога силы», силы спасающей, и поэтому мы вспоминаем, что первый эпитет Христа — Спаситель.

Есть рога, их семь, и есть очи, их тоже семь. Рог — орган действия. А что такое очи? Очи — орган созерцания, восприятия. И это нас опять возвращает к аналогии между Агнцем и Книгой: Книга, которая есть что-то, что нужно прочесть, т. е. понять, воспринять, и Книга, которая есть действие, в котором надо принять участие. Вот так и этот Агнец: в Нём созерцающая сторона (очи), и в Нём действенная сторона.

Агнец — это один из первых символов христианства, потому что Сам Христос сказал о Себе: «Я пастырь добрый», — и говорил о том, что Он как добрый пастырь готов за заблудшей овцой идти далеко, потом взять её на плечи и нести назад, к стаду. Первое изображение Христа в римских катакомбах — это именно изображение такого Пастыря с овечкой на плечах. Но там Христос — Пастырь, а овечка —люди, а здесь получается, что Христос — Овечка. Это как? Это не означает, что Христос не Пастырь, Он и Пастырь, и Овечка одновременно, потому что Христос — и Бог, и человек. Он, имеющий Божественную природу, в силу этой природы — Пастырь. И Он, принявший на себя человеческую природу, в силу этой природы такая же Овечка, как мы с вами. Это важно понять: соединение небесного и земного во Христе означает, что Он не удалён как-то возвышенно и торжественно на небеса, далеко от нас (как Сидящий на престоле). Он соединён с нами, в том числе соединён с нами и в нашей слабости (не во грехе, но в слабости человеческой), и поэтому такой парадоксальный образ Христа: овца, агнец, существо нежное и уязвимое, и, тем не менее, с силой (с рогами). Но тут всё парадоксально, в этой Книге.

Здесь сказано, что Его семь очей есть семь духов Божьих. Мы, конечно, вспоминаем о том, что семь духов уже упоминались — это духи тех самых семи церквей, с которых начинается Книга. То, что здесь сказано, что эти семь духов Божиих посланы во всю землю, нас опять возвращает к этим церквам: эти церкви, реальные церкви, реальные общины, имеют небесный корень. Этот корень — их духи, которые посланы на землю к нам и воплощены в этих церквах. Церкви — носители Духа Божия.

7И Он пришёл и взял книгу из десницы Сидящего на престоле.

8И когда Он взял книгу, тогда четыре животных и двадцать четыре старца пали пред Агнцем, имея каждый гусли и золотые чаши, полные фимиама, которые суть молитвы святых.

Это тоже символ: фимиам —это благовонные воскурения, и сегодня говорят в церкви, что наша молитва поднимается к Богу, как такое воскурение. Но обратите внимание вот на что: эти самые животные и двадцать четыре старца только что падали перед Сидящим на престоле, Который символ Бога Отца, Бога Израиля, а тут они точно так же падают перед Агнцем. Что это означает? Это очень важный богословский момент: Агнец и Сидящий на престоле фигурируют в этом видении как два отдельных образа, но они, в сущности, в существе, одно и то же — две грани единого Божества: Бог Отец, Сидящий на престоле, и Бог Сын, Христос, Агнец. И поклоняются Агнцу старцы, т. е. святые земные, вознесшиеся на небеса. Это понятно. Но поклоняются и животные (род ангелов), и поклоняются, как мы дальше видим, и сами ангелы. Кому, кроме Бога Отца Небесного, могут поклоняться небесные существа, которые ничего общего с землёй не имеют? Они поклоняются соединению небесного с земным в Иисусе Христе, в Агнце. Это очень удивительно для людей того времени (мы-то к этому уже привыкли и не удивляемся) — что человеческому существу (точнее, имеющему в Себе человеческую природу) могут поклоняться такие чистые небесные существа, как ангелы. В Послании к Евреям так и сказано: не много умалён Христос перед ангелами. Это можно понимать и как «не умалён», и как «сначала немного умалён, а потом намного вознесён над ангелами». Поэтому перед Ним падает всё на небесах, поклоняясь Ему.

9И поют новую песнь, говоря: достоин Ты взять книгу и снять с неё печати, ибо Ты был заклан, и Кровию Своею искупил нас Богу из всякого колена и языка, и народа и племени

Обратите внимание на «новую песнь». До этого песнь была в четвёртой главе, там совершалось своего рода Богослужение, которое включало в себя песни, как оно включает их в современных церквах, и это замечательная песнь, но теперь начинается новая песнь. И мы невольно вспоминаем о том, что сказано в конце Книги Откровение о «новом небе и новой земле». Понятно, что земля там новая, потому что того зла, которое есть на нашей теперешней земле, там не будет. Но что такое «новое небо»? Здесь, в этой новой песне, мы видим как бы ключик к тому, что такое новое небо. Соединением Бога с человеком кончаются не только все ужасы, которые на земле творятся, кончается и (если можно так выразиться) старое небесное Богослужение, и начинается новое, новая песня. Меняется не только земля, меняются и небеса, т. е. Замысел Божий включает изменение, в каком-то смысле, не скажу, что Самого Бога, но всей небесной динамики, небесной мистерии: она принципиально меняется, и небо становится новым.

Здесь сказано: «достоин Ты взять книгу и снять с неё печати, ибо Ты был заклан, и Кровию Своею искупил нас Богу». В Послании к Евреям сказано, что всё очищается и освящается только кровью, а здесь мы видим, что печати, разделяющие Бога и человека, снимаются только кровью. Или можно сказать так: трагедия этих печатей, трагедия падения всего мира, которая описана в самом начале Библии, преодолевается трагедией Креста, трагедией добровольного кровопролития, жертвоприношения Себя. Это и есть тот самый главный секрет, почему никто не достоин, а Агнец Христос — достоин. Он — единственный, Кто это сумел.

Читаем дальше.

10…и соделал нас царями и священниками Богу нашему; и мы будем царствовать на земле.

Кто это говорит? Это говорят, конечно, в первую очередь двадцать четыре старца (у них золотые венцы — символ царей). Когда они будут царствовать на земле? Сейчас, т. е. пока земля ещё старая? Нет, это вряд ли, мы ничего подобного не видим. Потом, после Страшного Суда? Но тогда и земля будет совершенно новая, это будет Новый Иерусалим, где обитает Бог с человеками, и никаких других царей, кроме Бога, там нет и быть не может. Когда же будут царствовать старцы? Есть в конце Откровения упоминание о коротком периоде, всего лишь тысяче лет, так называемом «тысячелетнем царстве» перед Страшным Судом, — вот тогда, видимо, и будут эти двадцать четыре старца (святые, праведные) царствовать на земле, управлять землёю. Мы, когда до этого дойдём, будем подробнее говорить об этом «тысячелетнем царстве».

11И я видел, и слышал голос многих Ангелов вокруг престола и животных и старцев, и число их было тьмы тем и тысячи тысяч,

12которые говорили громким голосом: достоин Агнец закланный принять силу и богатство, и премудрость и крепость, и честь и славу и благословение.

13И всякое создание, находящееся на небе и на земле, и под землёю, и на море, и всё, что в них, слышал я, говорило: Сидящему на престоле и Агнцу благословение и честь, и слава и держава во веки веков.

Обратите внимание на то, что в словах «достоин Агнец закланный принять силу и богатство, и премудрость и крепость, и честь и славу и благословение» называются семь свойств, а семь —знак полноты. Это полнота свойств Божьих. Достоин Агнец Иисус Христос принять на Себя всю полноту свойств Божьих, это опять своего рода Троическое богословие, единосущность и равенство Христа, Сына Божия, и Отца, Бога Израилева, Который здесь изображается в виде Сидящего на престоле. Это тоже «песнь новая», она совсем новая, потому что всякое создание поклоняется уже не только Богу Отцу, Сидящему на престоле, но и Иисусу Христу, Сыну, Который несёт в Себе частицу человека. Это, конечно, что-то такое, что до христианства, в иудаизме, было немыслимо. «Всякое дыхание да хвалит Господа», – сказано ещё до Христа, в конце Книги Псалмов. Здесь можно сказать: «Всякое дыхание хвалит Господа», – и этот Господь — это уже Бог Израиля и Иисус Христос, соединённые вместе.

Ну, и, наконец последнее.

14И четыре животных говорили: аминь. И двадцать четыре старца пали и поклонились Живущему во веки веков.

Кто этот «Живущий во веки веков»? Ведь не сказано «Сидящий на престоле», а сказано именно так: «Живущий во веки веков». Этот Живущий — Один, и в Нём, как мы видим из всего предыдущего, соединены Отец и Сын, Сидящий на престоле и Агнец, это их единство. Всё вместе. Когда мы говорим такую сложную формулировку из Троического богословия, что Бог — един в трёх Лицах, одновременно и един, и троичен, — это, конечно, трудно понять по-нашему, по-земному. И здесь говорится, в сущности, о том же: что Живущий этот един, Он в единственном числе, и Он в Себе содержит и Сидящего на престоле Бога Отца, и Бога Сына (Агнца). Зная современное Троическое богословие, можно спросить: но есть же третий — Дух Святой, Он тут где? Здесь, конечно, упоминается о Духе в виде семи духов Божьих (которые на самом деле семь граней единственного Духа Святого), но, как мне кажется, дело в другом. Книга начинается со слов «Я был в духе в день воскресный». Тайнозритель, который это пишет, был в духе, и он говорит изнутри духа, он как бы смотрит на эту небесную сцену «из Духа». Как мы, глядя своими глазами, из своего тела, видим то, что вовне, и не видим того, что внутри, так и тайнозритель: он говорит в Духе (им говорит Дух), и этот дух ему диктует образы не Себя Самого, а Своих двух других ипостасей — Бога Сына и Бога Отца. Поэтому можно сказать, что Дух тоже здесь присутствует как «фигура умолчания», как тот, кто пишет это Откровение, потому что его не сам же Иоанн пишет, не из своей головы пишет, не он это придумал — это Дух им и пишет, Он так, незримо, Третьим присутствует в небесной сцене вместе с Богом Отцом и Богом Сыном.

 

Лекция 7. Апокалипсис. 21.04.09

 

Мы переходим к чтению шестой главы Откровения Иоанна Богослова. Эта глава неразрывно, без всякого зазора продолжает предыдущую пятую главу. В пятой главе мы впервые увидели Книгу, запечатанную семью печатями, и я говорил, что, собственно, это Книга Замысла Божьего, которая, однако же, не просто должна быть прочитана, как прочитываются наши обычные книги, а она должна быть прочитана, если так можно выразиться, действием, она должна быть реализована: Замысел Божий должен быть не только понят, но и реализован. Но в предыдущей главе сказано, что из всех живущих на земле нет никого, кто мог бы эту Книгу раскрыть и читать, т. е. участвовать в этом Замысле, а есть только один, которого Иоанн Богослов видит в неком символическом виде на небесах в виде Агнца, и этот Агнец — Иисус Христос, которого уже первые христиане изображали сначала в виде пастыря, который несёт агнца на плечах, а потом уже и в виде самого Агнца.

С шестой главы начинается, собственно, чтение этой Книги Агнцем (Иисусом Христом), но «чтение» — условное обозначение того, что происходит: происходит снятие печатей, т. е. не просто какое-то усвоение или показ кому-то того, что в Книге написано, а происходит действие, реализующее то, что в Книге написано. Мы сейчас будем разбираться, почему эта реализация в видении Иоанна изображается именно таким символом — снятием печатей. Но сначала прочтём с начала до конца всю эту главу, ту часть, которая говорит о шести из семи печатей (а почему о шести из семи, я скажу чуть позже).

1И я видел, что Агнец снял первую из семи печатей, и я услышал одно из четырёх животных, говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри.

2Я взглянул, и вот, конь белый, и на нём всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить.

3 И когда он снял вторую печать, я слышал второе животное, говорящее: иди и смотри.

4И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нём дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч.

5И когда Он снял третью печать, я слышал третье животное, говорящее: иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь вороной, и на нём всадник, имеющий меру в руке своей.

6И слышал я голос посреди четырёх животных, говорящий: хиникс пшеницы за динарий, и три хиникса ячменя за динарий; елея же и вина не повреждай.

7И когда Он снял четвёртую печать, я слышал голос четвёртого животного, говорящий: иди и смотри.

8И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нём всадник, которому имя "смерть"; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвёртою частью земли –  умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными.

9И когда Он снял пятую печать, я увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели.

10И возопили они громким голосом, говоря: доколе, Владыка Святый и Истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу?

11И даны были каждому из них одежды белые, и сказано им, чтобы они успокоились ещё на малое время, пока и сотрудники их и братья их, которые будут убиты, как и они, дополнят число.

12И когда Он снял шестую печать, я взглянул, и вот, произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь.

13И звёзды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои.

14И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих.

15И цари земные, и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные, и всякий раб, и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор,

16и говорят горам и камням: падите на нас и сокройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца;

17ибо пришёл великий день гнева Его, и кто может устоять?

На этом прервёмся сегодня, потому что это конец главы, хотя эта сцена и дальше продолжается без какого-то принципиального перерыва. Мы видим, что происходит что-то очень торжественное, очень значимое — вселенской значимости. Но для того, чтобы хоть сколько-нибудь понять, что происходит и что это всё должно нам сказать, мы сначала должны разобраться в структуре того, что происходит. Тут структура совершенно такая же чёткая, как, например, в классическом стихотворении или в произведении классической музыки (в каком-нибудь каноне Баха). Эти семь печатей, которые снимает Агнец, — это, на самом деле, только первая треть из трёх семёрок, которые будут дальше в следующих главах. За этими семью печатями идут семь труб, за семью трубами идут семь чаш, т. е. есть такие три седмерицы, которые, конечно, как-то друг в друге отражаются, они друг на друга в каком-то смысле похожи. То, что мы сейчас прочли, конечно, нас наводит на мысль: описанные здесь шесть печатей — это что? Какое-то пророчество о событиях, которые во времени разворачиваются одно за другим: сначала такой конь, потом другой конь? Естественно, тут не в конях дело: один конь изображает войну, другой — голод, третий — эпидемии. Значит ли это, что тут — предсказания о том, что когда будет: война, голод, эпидемия, — в той последовательности, как здесь написано? Многие так читают Апокалипсис, но это неправильное чтение. Потому что эти седмерицы (как седмерицы печатей, так и дальнейшие седмерицы труб и седмерицы чаш) разворачиваются не во временной последовательности. Чтобы в этому убедиться, давайте посмотрим ещё на одну седмерицу, с которой начинается эта Книга, — это семёрка светильников, которая изображает семь церквей. Это семь конкретных церквей, которые изображаются одновременно, да они и существовали одновременно. Никому, наверное, в голову не придёт, что эти церкви существовали одна за другой последовательно — это было бы исторически неверно. В последовательности семёрки церквей нет никакого временного упорядочивания, и так же и в последовательности печатей, труб и чаш нет именно временного упорядочивания. А какое есть? Ведь видно же, что всё происходит в каком-то порядке, одно за другим, и не случайно их семь… Ответ на этот вопрос в каком-то смысле такой же, как ответ на вопрос о церквах. Что эти семь церквей собой изображают, и почему их именно семь, когда даже в то время в Римской империи их уже были десятки или сотни? Семь церквей изображают семь разных граней — семь разных проблем, которые возникают тогда, когда Дух Божий из Своей естественной среды обитания на небесах спускается к нам на землю и вступает во взаимодействие с совсем не божественными реалиями нашей земной жизни. Семь граней — это семь форм сочетания Божественного Духа с совершенно обычными людскими, привычными нам формами организационного существования, материальными формами. Так в каждой из седмериц, и в этой, которую мы прочли, каждая печать означает какую-то грань устройства мира, устройства всей Вселенной — так, как её задумал Бог, но не только, как Он её задумал, а так, как она реально возникла и существует. Но мы можем спросить: разве Вселенная не так возникла и существует, как её задумал Бог? Разве Библия не говорит, что Вселенная Богом создана, как Он хотел, так она и создана? Да, Библия нам говорит, что изначально Вселенная создана, как Бог хотел, но с той поры Вселенная пала. Наш мир — это падший мир, в него вторгся, как захватчик, дьявол, и на Замысел Божий (благой, хороший, красивый) наложил свой замысел (жестокий, злой и уродливый), и это наложение — то, что получилось в результате. Именно такое устройство Вселенной — реальное, как оно есть, в нём есть и Божественное, и дьявольское. И оно вскрывается нам под этими печатями. Срывание печатей — это как бы вскрытие какой-то грани Вселенной. Причём, поскольку эти печати упорядочены, мы идём всё глубже и глубже, и в конце концов мы кончаем в этой шестой печати тем, что называется словами одной церковной молитвы: «да подвигнутся основания земли». Сами основания мироустройства подвигнулись, они, как фундамент, съехали со своих мест, разрушая всё устройство Вселенной. Так что снятие печатей обозначает как бы последовательное разрушение устройства Вселенной (примерно так, как строитель разбирает построенный дом – плиту за плитой и столб за столбом). Можно спросить: а зачем же разбирать построенный Богом дом? Именно потому, что он построен не только Богом, но и дьяволом тоже. И в конце Книги мы встречаем самые главные слова: после всего того, что было явлено этими странными видениями, возникают новое небо и новая земля. Снятие печатей — это последовательность действий по разборке, в результате которой Вселенная возвращается в своё исходное состояние, из которого можно построить что-то новое — новое небо и новую землю. Могу привести ещё одно метафорическое сравнение. Эти печати снимает здесь Агнец, Иисус Христос. Значит, что-то в итоге должно произойти благое, хорошее, именно потому, что Он это делает! А мы видим: то меч, то голод, то ещё какие-то бедствия происходят в результате! Почему из действий Иисуса Христа происходят такие трагические вещи? Я пояснил бы это сравнением: Иисус Христос — как хирург. Представьте себе хирурга, который оперирует человека с тяжёлой травмой, у которого повреждён какой-то жизненно важный орган (допустим, сердце или селезёнка), а на это накладывается ещё внутреннее кровоизлияние, гнойники, а кожа покрыта шрамами, и много всего такого... И вот он проводит первый разрез скальпелем по подкожной клетчатке, а оттуда брызжет, допустим, фонтан гноя. Это что, разве хирург виноват, что гной брызжет? Разве это значит, что хирург плохой? Нет, хирург хороший. Так происходит и здесь: гной и кровь, которыми насыщено устройство нашей земной жизни, брызгают, когда хирург Иисус Христос пытается вылечить нашу землю. А дальше Он производит следующий разрез, снятие следующей печати, и обнажает кровеносные сосуды, и их перерезает и перевязывает, и дальше проводит третий разрез (допустим, вскрывает брюшину и т. д.), пока не добирается до того жизненно важного органа, который ему нужно в итоге прооперировать. Примерно такая последовательность происходит здесь. Но важно для понимания дальнейшего, читая про эти семь печатей, помнить, что они являются частью некоего целого, которое составлено из семи печатей, семи следующих за ними труб и семи следующих за трубами чаш. Устроено это целое довольно странным образом: когда снимается седьмая печать и должно произойти что-то окончательное, потому что уже больше печатей нет, — этого окончательного не происходит, семь печатей как бы не кончаются, а начинаются семь труб. И седьмая труба вроде должна отзвучать, и должен настать какой-то конец, но опять — из седьмой трубы начинаются семь чаш. Почему так? Мне кажется, это означает, что мы каждый раз, заканчивая очередную семёрку, как бы возвращаемся к началу семёрки, и каждая из этих трёх семёрок показывает определённую грань устройства Вселенной, и каждая из этих граней, как бы со своей точки зрения, имеет своё соответствие в этом устройстве. Если считать, что три семёрки — это три крупных больших грани, то давайте спросим себя: знаем ли мы в богословии что-то ещё, чего три. Да, конечно. Троическое богословие говорит о том, что три ипостаси Бога — Бог Отец, Бог Сын, и Бог Дух Святой — это три грани Единого Божества, и невольно возникает мысль: может быть, эти три семёрки как-то соответствуют трём ипостасям Троицы? Действительно, это можно без большой натяжки привязать, потому что семь печатей кто снимает? Агнец. Кто такой Агнец? Иисус Христос, ипостась Сына. Дальше начинаются трубы, т. е. звук, голос. Знаем ли мы какую-то ипостась Божию, которая именно с голосом ассоциируется? Да, это Дух Святой, про Него сказал Сам Христос: «Дух дышит, где хочет, а голос Его слышишь, и не знаешь, откуда он». Дух, конечно же, невидим, в отличие от Сына, который воплощён в Иисусе Христе и Его можно было увидеть. Дух, в принципе, имеет природу воздушную, по-еврейски и «дух», и «воздух» называются одним словом «руах», и по-гречески тоже — «пневма». Как мы воздух не видим, так и Дух нельзя видеть, он как бы слишком прозрачен. И наконец, последняя из трёх семёрок — семь чаш. Эти чаши гнева, которые изливаются на землю, — от кого? Там сказано, от кого — от Сидящего на престоле небесном, т. е. от Бога Отца, Который является началом, управляющим Вселенной, если можно так выразиться, хозяином Вселенной, действующим началом и одновременно Судьёй. От Него эти чаши. Таким образом, три семёрки мы можем сопоставить с тремя ипостасями Троицы, и каждая из этих трёх семёрок соответственно нам показывает разворот событий. Часто говорят — грядущих событий; я скажу дальше, грядущих или не грядущих. Разворот событий, если можно так выразиться, с разной точки зрения в небесах: как будто мы стоим то на одном месте, где находится Отец, то на другом месте, где находится Сын (Агнец), то на третьем, невидимом нам месте, где находится Дух Святой. И возврат после каждой семёрки к началу означает, что три раза излагается, в сущности, одно и то же — та же последовательность каких-то катастроф, каких-то торжественных и одновременно страшных событий. Это мне напоминает то, как в музыке после того, как какой-то музыкальный ряд закончился, идёт возврат опять к началу темы, и её опять проигрывают или в другой тональности, или немножко по-другому, как вариации, — как бы с другой точки зрения. Это происходит и здесь. И вообще во всей Библии, и в Откровении в частности, очень силён этот поэтический и музыкальный момент. Эта книга, конечно, очень визуальна, это визуальные образы. И одновременно они — как бы музыка. Такое приближённое сравнение: в фильмах Андрея Тарковского, конечно, музыка есть, но в них сам визуальный ряд музыкален, и в этом гениальность режиссёра, можно убрать звук — и всё равно то, что мы видим на экране, будет как музыка. Примерно так это здесь, в Откровении.

Теперь вернусь к вопросу о том, грядущие это события или не грядущие. Эти события — как бы узлы мироустройства, которые развязываются. Они могут проявляться и в нашей личной жизни, и в жизни всего человечества. Вот, например, мировая война. Конечно, узел в истории всего человечества. А что-то подобное может проявляться в нашей личной жизни, например, война не мировая, а война меня с кем-то, с кем я враждую. Это может быть война словесная, а может быть война вполне реальная, в том числе и с помощью оружия. Так этот архетип войны проявляется (конечно, по-разному) и в жизни отдельного человека, и в истории и жизни всего человечества. И так со всем остальным. А когда мы в конце встречаем землетрясение, когда, так сказать, подвигнутся основания земли, то это, конечно, в первую очередь о Страшном Суде, когда будет исчезать тот мир, который мы знаем, преобразуясь во что-то новое. Но ведь и в истории были такие события, которые можно назвать землетрясением, когда все основания не физической земли, а социальные основания общества подвигались и разрушались. Вот 1917 год в нашей стране… И таких примеров столько можно привести! В Египте, за две тысячи лет до нашей эры, был написан и до нас дошёл текст, который описывает некую социальную катастрофу, и там автор пишет: «всё разрушилось, кто был вверху — стал внизу, кто был внизу — стал вверху», и т. д. Такие  катастрофы в истории. Но такие катастрофы бывают в нашей личной жизни тоже. Многие из нас переживали в жизни такой шок, когда чувствуешь, что у тебя просто всё, на чём ты стоял, ушло из-под ног, как при землетрясении. И если даже Бог нас миловал и ничего такого в нашей жизни не было, то когда мы все будем проходить тот переход из жизни этой в жизнь иную, который на нашем бытовом языке называется смертью, это для нас будет таким землетрясением, когда всё, на чём мы существовали, сойдёт со своих мест, и начнётся что-то новое, неведомое нам.

Такого рода архетипы и описываются в Книге Откровение, и каждая печать — это свой архетип.

Теперь давайте читать по отдельным стихам.

1И я видел, что Агнец снял первую из семи печатей, и я услышал одно из четырёх животных, говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри.

То, как это здесь написано, вызывает совершенно чёткое впечатление, что это животное говорит тому, кто это смотрит, Иоанну Богослову, который написал Книгу: «иди и смотри». Но только куда ему идти? Он и так душой на небесах, куда ему там идти? Зачем ему куда-то идти, если он и так всё видит? Ему показывается в этом видении всё, что он должен увидеть, без того чтобы он куда-то шёл. В самых древних рукописях и самых надёжных здесь нет слов «и смотри». Есть мнение, что это приписал кто-то из последующих переписчиков для связи с тем, что сказано в следующем стихе: «Я взглянул». Ему говорит это животное (ангел в виде животного): «иди и смотри», — ну вот, он и взглянул. А на самом деле это очень небезразличная вставка, потому что в древних рукописях, где просто «иди», ниоткуда не следует, что это «иди» адресовано Иоанну Богослову, который на всё это смотрит и для нас записывает. Гораздо с большим основанием можно считать, что «иди» адресовано тем событиям, которые «выходят» в виде коня и того, что на этом коне сидит. Особенно ясно это показывают третий и четвёртый стихи: «я слышал второе животное, говорящее: иди и смотри. И вышел другой конь». Если прочесть без «смотри», то ясно, что второе животное говорит «иди» соответствующим событиям, т. е. по снятию каждой печати даётся как бы сигнал к началу каких-то событий. Эти события сначала более или менее невинные, а потом они начинают приобретать трагический характер.

Вот первое из этих событий.

2...конь белый, и на нём всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить.

Белый — значит чистый. Я воспользуюсь сравнением с хирургом: эта первая печать, как первый разрез, ещё разрезается только эпидермис (верхний слой кожи), ещё нет ни гноя, ни крови, ничего ещё не брызнуло, поэтому ещё чистый разрез. Но это только начало. Тем не менее, в этом начале уже задан конец: сказано «победоносный», выходящий, чтобы победить. Победоносный не столько конь белый и на нём всадник, победоносный — хирург, который осуществляет эту операцию. Сама эта операция, задуманная Богом, — это операция снятия печатей с мира, операция излечивающая. Для врача в чём успех операции? Если больной излечивается. Тут тоже: наша земля, наш падший мир в результате операции излечивается (или нет).

Вторая печать.

3 И когда он снял вторую печать, я слышал второе животное, говорящее: иди и смотри.

4И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нём дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч.

Рыжий — это вроде невинное слово, а на самом деле в греческом тексте сказано «конь огненный», а огонь сжигает, это символ войны. Во второй печати (в следующем, так сказать, разрезе) уже вскрывается некий элемент присутствия дьявола в нашей жизни, потому что взаимная ненависть между людьми, которая приводит к войнам между народами и между отдельными людьми, — это не часть Замысла Бога, это часть замысла дьявола, как испортить Замысел Божий о мире. Можно сказать, что в каждой из этих печатей есть приложенная к ней рука дьявола, и Замысел Христа состоит в том, чтобы мир от этих печатей освободить, развязать мир от этих печатей, которыми он запечатан. И вот развязывается вторая печать — и выходит наружу война, вражда, ненависть, агрессия, которая сидит глубоко в природе людей. Она выходит наружу, выходит, чтобы уйти навсегда. Христос её (если можно так выразиться) выпускает наружу, этим разрезом — снятием печати — освобождая от неё мир. Вот только так, мне кажется, это правильно понимать, потому что иначе вообще непонятно, почему действие, которое инициировано Богом, действие, которое совершает Христос, должно привести ко всем этим несчастьям, происходящим на земле. А дело в том, что эти несчастья дьяволом встроены в ткань земного бытия. И разрезая эту ткань, как бы выпуская эти несчастья наружу, Бог, Христос поступает примерно так, как хирург выпускает наружу гной, гематомы и т. д.

Кстати, один конь — белый, другой — цвета огня, третий конь — вороной, четвёртый конь — бледный (на самом деле не бледный, а мертвенного, зеленоватого цвета). Откуда эти цвета? Это уже не содержание, это форма. Я говорил о том, что в Откровении содержание — это то, что хочет показать Бог Иоанну Богослову о Своём Замысле, об устройстве Вселенной. А форма обусловлена тем, в какие образы облекается это Божественное содержание в душе Иоанна Богослова. Образы эти, в частности, обусловлены просто тем, какой ассортимент образов есть у Иоанна Богослова в его распоряжении. И поскольку он, как любой еврей того времени, конечно, хорошо знал Библию, то значительная часть этих образов — это библейские образы: что-то из Книги Иезекииля, что-то из Книги Даниила. Четыре коня — из Книги Захарии, такие кони описаны в пророчестве пророка Захарии. Поэтому цвет коня к содержанию того, что говорится, особого отношения не имеет.

Следующая, третья печать.

5И когда Он снял третью печать, я слышал третье животное, говорящее: иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь вороной, и на нём всадник, имеющий меру в руке своей.

6И слышал я голос посреди четырёх животных, говорящий: хиникс пшеницы за динарий, и три хиникса ячменя за динарий; елея же и вина не повреждай.

Мы встречаем слова о пшенице, о ячмене, и возникает такое впечатление, что мера — это хлебная мера, которой измеряют сыпучие тела. Это не так. Эта мера — весы. Можно вспомнить: а в нашей современной жизни весы — это символ чего? Статуя правосудия Фемида с повязкой на глазах, и в руках у неё весы — символ суда. Значит, с этим вороным конём на землю выходит суд, но суд какой? Это ещё не Божий Суд. Божий Суд в самом конце, и Божий Суд — суд милосердный, а тут, как с предыдущим конём на землю вышла дьявольская вражда, так с этим конём на землю выходит дьявольский суд, суд жестокий, суд немилосердный. И это такой суд, который дьявол в этом мире вселил в души людей, он в наших душах живёт — тяга судить другого человека, что называется, по всей строгости, без всякого милосердия. Этот суд, возможно, справедливый, он не то что необоснованный, он, возможно, обоснован (быть может, человек, которого мы так судим, действительно плохое сделал), но всё-таки, как мы его судим? С милосердием или с жестокостью? В этом принципиальное различие между Богом-Судьёй и дьяволом-судьёй. И этому-то выходящему на землю суду говорит голос: «хиникс пшеницы за динарий, и три хиникса ячменя за динарий». Пшеница, ячмень, т. е. хлеб, — это самая простая пища, это символ простых людей, которые должны этому немилосердному суду подвергнуться. О таком суде говорит Иисус Христос в Евангелии: «дьявол просил, чтобы я просеивал вас как пшеницу, но Я молил Бога о вас». Он не отдал Своих учеников дьяволу на немилосердный суд. А вот слова, может быть, менее понятные: «елея же и вина не повреждай». Почему елея и вина? Елей и вино, как мне кажется, здесь аналог того, что Христос называет «солью земли», — это те немногие люди, группы, церкви, в которых духовное содержание живёт, как в сосуде на земле. И этому, выходящему на землю, немилосердному судье запрещает голос с небес судить и трогать эту соль земли, которая здесь обозначена елеем и вином.

7И когда Он снял четвёртую печать, я слышал голос четвёртого животного, говорящий: иди...

8 И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нём всадник, которому имя "смерть"; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвёртою частью земли –  умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными.

При этом четвёртом разрезе скальпеля наружу выходит уже ядро владычества дьявола над землёй, потому что, по сказанному апостолом Павлом: «Последний враг истребится — смерть», – корень владычества дьявола на земле — это смерть. Страх людей перед смертью — это источник звериной ненависти, источник страха. Это источник взаимного вырывания друг у друга куска хлеба изо рта. И вот здесь, при четвёртом разрезе, добираются до этого корня владычества дьявола на земле. И, опять-таки, когда выходит этот корень, вылезает наружу, — это как какая-то порченая кровь, гематома вылезает наружу, — естественно, она разливается по всему телу. Может быть, кто-то видел, как иногда при операции начинается неудержимое кровотечение, всё захлёстывает кровью вокруг, и хирург едва успевает пережать сосуды. Что-то в этом роде здесь происходит. Выливается наружу всё, что было внутри, — это владычество дьявола над землей. Но хотя это так страшно, так опасно, так грязно даже, всё-таки это операция по исцелению земли происходит. Это никогда не надо упускать из виду.

9И когда Он снял пятую печать, я увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели.

Убиенные за слово Божие — это, в первую очередь, конечно, христиане, которых примерно в те времена ссылали, убивали, к зверям бросали, сжигали за свидетельство о Христе. Но не только. Это и те древние, дохристианские праведники, которые были убиты за проповедь Слова Божия (например, Захария пророк был убит прямо в Иерусалимском храме). Эти убиенные праведники находятся под жертвенником. Жертвенник в Иерусалимском храме — это место, которое находится рядом со Святое Святых, и мы видим, что здесь, в небесном видении апостола Иоанна, есть аналог Святое Святых — это тот престол, на котором восседает Бог. А рядом с ним есть жертвенник, как в Храме, рядом со Святое Святых. Под этим жертвенником (значит, в его фундаменте) — готовность пожертвовать собой ради проповеди имени Божьего. Эта мысль о том, что в религиозной основе нашей Вселенной лежит жертва, лежит готовность к жертве, — это мысль фундаментальная. В Послании к Евреям автор говорит, что жертва кровавая, жертва в Иерусалимском храме символизировала то, что не бывает очищения без крови и что высшая форма очищения через кровь — это не когда кровь какого-то животного пролилась, а когда Христос Сам, как жертвенный агнец, добровольно пролил Свою Кровь за грехи людей на кресте. И это — фундаментально: в основе религии — жертва, готовность к жертве. Как говорят: не стоит село без праведника, – так можно сказать: не стоит мир без жертвы, без кого-то, кто готов к жертве. Мне в связи с этим вспоминается, как в 91-м году, когда после путча определялось, что будет дальше с нашей страной, наш вождь Борис Николаевич Ельцин заявил, что он готов лечь на рельсы и положить на них свою голову ради народа. Ну, мы в дальнейшем сами увидели, как он готов положить свою голову на рельсы. Но если бы нашёлся у нас вождь, который действительно готов ради людей голову свою положить на рельсы, то история наша за последние двадцать лет, наверное, пошла бы по-другому. И так везде, во всём: всё определяется тем, есть ли люди, которые готовы пожертвовать собой, или их нет. Фундамент устройства Вселенной — это жертва, это крест. И пятая снимаемая печать обнажает именно это, открывает это. Может быть, нас удивляет, что в Замысле Божьем жертва должна быть обязательно кровавой. Почему именно так? Это как раз обусловлено тем, что на Замысел Божий наложена печать дьявола. Ведь в нашей жизни есть масса возможностей чем-то своим пожертвовать. Каждая мать жертвует собой ради своего ребёнка, пусть не проливая при этом своей крови, но это тоже жертва! Так что жертва есть и при нормальном устройстве мира, но дьявол наложил на устройство мира такую печать, что требуются жертвы кровавые и жертвы своей жизни, жертвы большего масштаба — такая, какую принёс Иисус Христос, или, если взять современный нам, может быть, меньший по масштабу пример, как пожертвовал собой отец Александр Мень. Он тоже — кровавая жертва, принесённая прямо на наших глазах. Об этом пятая печать — о том, что в фундаменте Вселенной лежит готовность к жертве.

10И возопили они громким голосом, говоря: доколе, Владыка Святый и Истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу?

Это возопили о мести праведники, которые пожертвовали собой? Это может вызвать сомнения. На самом деле слово «мстишь» — возможный перевод, но очень неудачный. Не «мстишь», а «взыскиваешь», и не просто взыскиваешь, а взыскиваешь по правде, потому что в греческом слове, которое употреблено здесь, корень — «правда». Это опять вопрос теодицеи, оправдания Бога: Господи, как же Ты смотришь на этот мир со всем его злом и ничего не делаешь, чтобы это всё устранить, чтобы взыскать с этого мира за всё то зло, которое в нём происходит? И тут, конечно, возникает вопрос: а взыскать с кого? Тут мы подходим к очень важной проблеме: «взыскать» (или «судить по правде») людей, живущих в этом мире, таких как мы с вами, плоть и кровь, — это не значит их наказать за то, что они творят зло. Это значит их исцелить от того зла, которое в них живёт. А «взыскать» как наказание можно с кого — с духов тьмы, которые в этих людях живут, которые этими людьми движут, вот с них взыскать, их от этого мира удалить. Об этом дальше вся Книга Откровение. Об этом и пятая печать: об исправлении этого мира не через наказание живущих людей, а через наказание движущих этими людьми сил тьмы.

11 И даны были каждому из них одежды белые, и сказано им, чтобы они успокоились ещё на малое время, пока и сотрудники их и братья их, которые будут убиты, как и они, дополнят число.

Одежды белые — символ чистоты, символ праведности и одновременно символ присутствия Царствия Божьего. Когда кто-то является из Царства Божьего, как мы это несколько раз встречаем в Библии, мы всегда видим, что это происходит в белых сияющих одеждах. Сказанные этим праведникам слова (кем?) звучат как-то странно: неужели мало убитых, и надо ждать, пока ещё будут убиты? Но это не просто убитые, это жертвы, и жертвы добровольные, «свидетели». Каждая из этих жертв — это некий вклад в исцеление мира, в его исправление. Действительно, какое-то время должно пройти, пока, если так можно выразиться, запас жертвенной праведности на земле достигнет нужной критической массы. Здесь сказано «малое время», но что такое «малое время»? Сколько это — год, тысяча лет, или сколько это — «малое» по понятиям Царства Небесного? Совершенно не важно, сколько это по календарю, потому что я говорил, что вся эта цепочка не во времени выстроена. И когда мы переходим к следующей, шестой печати (последней в этой главе), то видим: всё, малое время уже истекло, и началось! Началось преобразование всей земли — то, о чём просили эти праведники в белых одеждах.

12И когда Он снял шестую печать, я взглянул, и вот, произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь.

13И звёзды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои.

14И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих.

Мы, когда это читаем, невольно вспоминаем Евангелие от Матфея и Евангелие от Марка — так называемый Малый Апокалипсис, слова Христа о том, что будет. Вот из 24-й главы Евангелия от Матфея.

3... Ученики спросили: скажи нам, когда это будет? и какой признак Твоего пришествия и кончины века?

4 Иисус сказал им в ответ: берегитесь, чтобы кто не прельстил вас…

6Также услышите о войнах и о военных слухах. Смотрите, не ужасайтесь,

7 ибо восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам;

8 всё же это — начало болезней...

21 ибо тогда будет великая скорбь, какой не было от начала мира доныне, и не будет.

29И вдруг, после скорби дней тех, солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звёзды спадут с неба, и силы небесные поколеблются.

30 тогда явится знамение Сына Человеческого на небе...

О явлениях небесных — это просто дословно то, что мы прочли только что в Апокалипсисе. В конце Христос говорит, что о времени том не знает никто, ни даже Сын, а только Отец. Тогда начнётся обновление земли — новое небо, новая земля — то, что мы называем, может быть, не очень удачным термином «Страшный Суд». Это финал, окончательное развязывание последнего узла, последний разрез. Речь уже идёт не о том, что происходит в истории, в человеческом обществе, а о физических основаниях земли, физическом устройстве Вселенной.

Наконец, последние стихи.

15И цари земные, и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные, и всякий раб, и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор,

16и говорят горам и камням: падите на нас и сокройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца;

17ибо пришёл великий день гнева Его, и кто может устоять?

Фундаментальный, последний вопрос: кто может устоять? Мы, когда читаем это, конечно, вспоминаем слова, которые сказал апостол Пётр от имени учеников Христу: вот, к Тебе пришёл такой замечательный юноша, Ты ему сказал: «продай всё имение твоё», и он не решился на это. И тогда Христос сказал: «Как трудно спастись имеющему богатство». Ученики спросили: «Кто же может спастись?» Они в некоей тревоге засомневались: а вообще это возможно для человека — спастись? О каком спасении идёт речь? Ученики имели в виду спасение духовное. А в Откровении, конечно, идёт речь о спасении на Страшном Суде, и всё равно, это, в сущности, один и тот же важнейший вопрос: кто может спастись (устоять)? И в Откровении Бог говорит через Иоанна Богослова то, что важно и для нас тоже: живущий обычной, ежедневной, бытовой жизнью, живущий как все — не может спастись, какой бы ни была эта жизнь (жизнь богатого человека или жизнь бедного человека). А кто может спастись? Возвращаясь к Евангелию, вспоминаем, что Христос на вопрос Петра отвечает: идущий за Мною — тот может спастись, в том числе и в день Суда, великий и страшный.

 Что означает «идущий за Христом»? Выражаясь фигурально, Христос идёт очень быстро, нам за Ним не угнаться, мы не можем за Ним как бы всё время успевать. Но всё-таки важен вопрос принципиальный: мы идём за Ним, туда, куда Он идёт (пусть Он нас уже, как говорится, на три круга обогнал, как говорят спортсмены)? Или мы идём в свою сторону, туда, куда нам хочется? Вот ключевой вопрос для спасения: направление, а не то, с какой скоростью мы идём за Ним. Но хождение за Ним, следование за Ним подразумевает, как Он Сам сказал, необходимость оставить душу свою, отказаться от души своей, и кто откажется от души своей, кто пожертвует ею — тот спасёт её. Что такое для нас «отказаться от души своей»? Мы, мягко говоря, уже вполне взрослые люди, мы все — сложившиеся личности, и в нашей личности (как во Вселенной, о которой здесь говорится) есть печать Божия, а есть печать дьявола. Каждый из нас, взглянув честно себе в душу, я думаю, может увидеть в ней и то, и другое. Вот от той души, какая она у нас есть (со всеми её достоинствами и недостатками) нам нужно отцепиться, перестать цепляться за привычное своё земное «я» и сказать: «Господи, я готов меняться, я готов стать таким, каким Ты хочешь меня видеть. Я отдаю свою душу в Твои руки. Пожалуйста, лепи её так, как это хочешь Ты». И это не просто означает — сказать, это означает: в каждом событии нашей жизни, когда нам нужно что-то сделать (например, когда нам нужно поговорить с каким-то человеком, когда нам нужно в какой-то компании засвидетельствовать о своей вере и т. д.), в каждом из решений мы даём Господу лепить нашу душу – или ставим перед Ним барьер. Вот что такое «путь к спасению», вот кто может устоять в великий день гнева Его: тот, кто дал Господу возможность душу свою спасти, кто ею пожертвовал.

 

Лекция 8. Апокалипсис. 28.04.09

 

Мы сегодня прочтём седьмую главу Откровения Иоанна Богослова, Апокалипсиса. Мы в прошлый раз читали о снятии шести из семи печатей. В седьмой главе вроде бы этот процесс должен продолжаться, но нет, он как бы приостанавливается, и происходит некая интерлюдия, или интермедия, а потом уже (в восьмой главе и дальше) процесс снятия печатей заканчивается. За печатями следуют трубы, за трубами следуют чаши. Так что здесь мы как бы находимся в неком отступлении от основного течения сюжета Апокалипсиса.

1 И после сего видел я четырёх Ангелов, стоящих на четырёх углах земли, держащих четыре ветра земли, чтобы не дул ветер ни на землю, ни на море, ни на какое дерево.

2 И видел я иного Ангела, восходящего от востока солнца и имеющего печать Бога живаго. И воскликнул он громким голосом к четырём Ангелам, которым дано вредить земле и морю, говоря:

3 не делайте вреда ни земле, ни морю, ни деревам, доколе не положим печати на челах рабов Бога нашего.

4 И я слышал число запечатленных: запечатленных было сто сорок четыре тысячи из всех колен сынов Израилевых.

5 Из колена Иудина запечатлено двенадцать тысяч; из колена Рувимова запечатлено двенадцать тысяч; из колена Гадова запечатлено двенадцать тысяч;

6 из колена Асирова запечатлено двенадцать тысяч; из колена Неффалимова запечатлено двенадцать тысяч; из колена Манассиина запечатлено двенадцать тысяч;

7 из колена Симеонова запечатлено двенадцать тысяч; из колена Левиина запечатлено двенадцать тысяч; из колена Иссахарова запечатлено двенадцать тысяч;

8 из колена Завулонова запечатлено двенадцать тысяч; из колена Иосифова запечатлено двенадцать тысяч; из колена Вениаминова запечатлено двенадцать тысяч.

9После сего взглянул я, и вот, великое множество людей, которого никто не мог перечесть, из всех племён и колен, и народов и языков, стояло пред престолом и пред Агнцем в белых одеждах и с пальмовыми ветвями в руках своих.

10И восклицали громким голосом, говоря: спасение Богу нашему, сидящему на престоле, и Агнцу!

11И все Ангелы стояли вокруг престола и старцев и четырёх животных, и пали перед престолом на лица свои, и поклонились Богу,

12говоря: аминь! благословение и слава, и премудрость и благодарение, и честь и сила и крепость Богу нашему во веки веков! Аминь.

13И, начав речь, один из старцев спросил меня: сии облечённые в белые одежды кто, и откуда пришли?

14Я сказал ему: ты знаешь, господин. И он сказал мне: это те, которые пришли от великой скорби; они омыли одежды свои и убелили одежды свои Кровию Агнца.

15За это они пребывают ныне перед престолом Бога и служат Ему день и ночь в храме Его, и Сидящий на престоле будет обитать в них.

16Они не будут уже ни алкать, ни жаждать, и не будет палить их солнце и никакой зной:

17ибо Агнец, Который среди престола, будет пасти их и водить их на живые источники вод; и отрёт Бог всякую слезу с очей их.

Эта глава посвящена в основном запечатлению этих ста сорока четырёх тысяч. Я говорил, что эта глава, как некая интерлюдия, находится между последовательным снятием шести предыдущих печатей и процессом, который возобновляется дальше в восьмой главе, когда снимается последняя печать. Тем вроде всё и должно кончиться, но нет — всё возвращается в каком-то смысле к началу, и начинают звучать семь последовательных труб. События, происходящие при этом звучании, тоже чем-то напоминают то, о чём мы уже читали в шестой главе. Говорил я и о том, что это правильнее всего воспринимать примерно так, как мы воспринимаем какое-нибудь глубокое музыкальное произведение (Баха или Шнитке), когда там повторяется, раз за разом, примерно один и тот же рисунок музыкальной темы, но он каждый раз повторяется немножко по-своему, под своим углом, и, собственно, музыка в том и состоит, что повторяется одно и то же, но повторяется каждый раз по-разному. Эта музыкальная аналогия — не просто какое-то украшение. Мы много чего в Библии не поймём. Псалмы, например, не поймём, и Откровение Иоанна Богослова тоже не поймём, если будем воспринимать их как какую-то сюжетную прозу, примерно так, как когда мы читаем даже хороший детектив (Конан Дойла, например). Нет, это не сюжетная проза, носителем смысла в ней является не только сюжет, а ещё в большей степени тот как бы музыкальный ряд, который можно услышать, а можно и не услышать. Музыкальную структуру того, что развивается там, на небесах, — да, её можно и не услышать. Я как-то сравнивал видение, которое породило эту Книгу, с тем, как мы видим сон. Наверное, вы знаете по своему опыту, что иногда сон бывает музыкален, не в том смысле, что в нём какая-то музыка реально звучит (так бывает, конечно, тоже), но музыкален в том плане, что есть какая-то ритмическая логика в разворачивании сна. И здесь мы такую ритмическую логику встречаем, и важно понять, что она является носителем содержания. Когда мы перейдём к трубам в следующей главе, я буду говорить подробно о том, чем эти семь труб похожи, а чем отличаются от семи печатей, о которых мы с вами уже читали. Ну, может быть, немножко забегу вперёд ради того, чтобы было понятнее место этой седьмой главы между трубами и печатями. Я говорил о том, что печати — это не просто нечто запечатанное, как секрет. Эти печати — некое «связывание», некие узлы, семь узлов, которыми завязана наша земная жизнь. И она запечатана не только и не столько Богом, а и дьяволом тоже. Христос-Агнец, когда снимает печати в шестой главе, Он освобождает землю от этих узлов, которые, можно сказать, на ней «навязал» дьявол. Мы понимаем, что когда бывает связан раб или пленник, то чтобы освободить этого пленника или раба, надо его сначала развязать. Мы про Христа говорим: Спаситель, Освободитель, Он пришёл освободить мир от рабства греху и дьяволу, — и вот, чтобы освободить, надо сначала развязать. Предыдущие шесть печатей — это последовательное развязывание узлов, не то что во времени последовательное, а скорее это показ того, сколькими узлами связана наша земная жизнь (и всего человечества в целом, и наша личная — отдельного человека), и как, не развязав одних узлов, нельзя развязать другие. Мы иногда, в какие-то моменты, глядя на себя трезвым взглядом со стороны, видим, сколько имеется всего такого, чем наша жизнь порабощена и связана, видим, что мы не свободны. Бывает такое прозрение, как правило, короткое. Мы это ощущаем на мгновение, а потом забываем и начинаем жить привычной жизнью. Но есть жизнь вечная, истинная, а наша земная — не истинная (я даже говорил, что это не жизнь почти, а так — полужизнь, полусмерть). Вот если бы мы ощущали нашу земную жизнь как жизнь в узлах и верёвках, которыми мы связаны, как жизнь в кандалах, как жизнь за каким-то забором, как будто бы нас лет на пятнадцать кто-то посадил, как узников, сидящих в тюрьме, — то, наверное, мы бы сказали, что всё-таки это не совсем жизнь, а настоящая жизнь— на свободе. И то «развязывание» и есть отпускание человечества на настоящую жизнь, я сравнивал его с тем, как хирург вскрывает гнойники и укоренившиеся, привычные шрамы, наросты, гематомы в человеческом организме, чтобы добраться до больного органа. Агнец, который вскрывает печати, — Он такой хирург, Он вскрывает гнойники. Понятно, что когда вскрывают гнойник, то из него выливается всякая дрянь наружу. Вот она и выливается: сначала война (конь рыжий), потом голод и вообще всякого рода недостачи (это конь вороной), потом корень всех наших земных бед — смерть (конь бледный), и т. д. Кончается снятие печатей тем, что начинает как бы разваливаться даже само материальное устройство нашего мира (солнце и луна колеблются, горы сдвигаются со своих мест и т. д.), и в этом тоже есть свой глубокий смысл. Мы говорим, что с грехопадением человека дьявол как бы наложил свою печать на человеческие души, на человеке тяготеет первородный грех (точнее, тяготел до Христа, а Христос открыл путь к тому, чтобы преодолеть эту связь с первородным грехом, чтобы эту связь развязать). Но это мы говорим про человека, и только иногда вспоминаем, что в Библии сказано, что вся тварь стонет вместе с человеком под игом дьявола и ждёт, когда человек её освободит. А кто такие «твари»? Мы обычно думаем: животные, кошки, собаки, ну, в крайнем случае, растения. А ведь луна, звёзды, горы — это тоже «твари», тоже «творение Божие», и надо себе представить, что и всё это тоже несёт на себе какую-то печать зла, печать дьявола, оно тоже связано, оно тоже стонет и ждёт, когда его развяжут Сын Божий и человек, который идёт путём Сына Божьего Иисуса Христа. Последним узлом, которым связана вся наша материальная Вселенная, кончается шестая глава. И всё-таки, несмотря на то что это такой глубокий узел, который находится внутри самого существа материи, из которой всё состоит, этот узел — материальный, земной, осязаемый. А дальше, в восьмой главе о трубах, мы увидим, что начинают как бы развязываться узлы и вскрываться какие-то гнойники, тоже совершается какая-то хирургическая операция, но уже над вещами неосязаемыми (их можно назвать, с некоторой осторожностью, эзотерическими — вещами, которые нам в обычной жизни не видны и недоступны). Мы, когда придём к этой главе, начнём понимать, что помимо того, что дьявол наложил печать на видимые нам фрагменты нашей жизни (взаимоистребление людей, война, голод, просто смерть, которой мы все умираем, и это тоже совсем не Божие изобретение), дьявол ещё наложил печать на нечто невидимое нам — на устройство мира духовного. И между этими двумя рядами вскрытия и снятия узлов, навязанных дьяволом на наши жизни, находится сегодняшний фрагмент, в котором прежде чем приступать ко второй части этой хирургической операции, делается какая-то защита для запечатленных: они в каком-то смысле защищаются, чтобы не пострадать от той хирургии, которую Господь Бог и Агнец проводят над землёй. На эту защиту дан намёк в предыдущей, шестой главе. Там в шестом стихе сказано: «хиникс пшеницы за динарий, и три хиникса ячменя за динарий; елея же и вина не повреждай». Я говорил, что елей и вино имеют, конечно, не конкретный, материальный смысл, они имеют символический смысл, как самое ценное, что есть на земле: пшеница — это нечто обычное, а елей и вино — это уже нечто особенное. Елей и вино, на мой взгляд, то же самое, о чём говорит Христос, говоря о соли земли. Это, как вы понимаете, не та соль, которой мы солим, а это люди, дух, который они представляют, который несут в себе. Итак, сказано «елея же и вина не повреждай», — а как осуществляется это «не повреждай»? И мы здесь видим, как будто кинокамера вдруг наезжает и в фокусе показывает какой-то фрагмент происходящего. В фокусе здесь показывается это «не повреждай» — запечатление ста сорока четырёх тысяч.

Обратите внимание, что интерлюдия происходит как бы в покое, в молчании. Здесь сказано в первом стихе, что ангелы держат четыре ветра, чтобы они не дули (а в предыдущей главе видим бурю, землетрясение, шум, грохот — всё это прекращается), и следующая, восьмая глава продолжает эту мысль:

1 И когда Он снял седьмую печать, сделалось безмолвие на небе, как бы на полчаса.

Почему подчёркнуто замирание громового действия? Это чтобы показать, что интерлюдия в ещё большей степени находится вне времени. Я говорил о том, что сами семь печатей, семь труб, семь чаш вне обычного времени, так что не нужно думать, что по календарю можно вычислить, предсказать, когда будет такая чаша, а когда — этакая. Этим, кстати, занимаются многие толкователи Апокалипсиса: они либо пытаются в прошлом (в истории Римской империи) найти какие-то соответствия, либо пытаются предсказывать это в будущем, и чуть ли не каждый год кто-то предсказывает, что что-то из Апокалипсиса стрясётся уже в этот год. Мне кажется, это неправильно. То, что там происходит, — происходит на небесах. На небесах — это некая тайна. На небесах — это вне времени, где вечность. Как там может что-то происходить? Мы знаем, что всё, что происходит, — происходит во времени. А это какой-то другой способ «происходить», которого мы в этой жизни не знаем. Там времени нет, а всё равно что-то происходит. Интерлюдия запечатления потому так обрамлена умолканием, что она находится даже вне этого небесного времени: она — такое небесное действие, при котором «время» на небесной сцене как бы останавливается на миг, пока всё происходит. И не зря, конечно, интерлюдия происходит в конце первой семёрки (печатей) и перед началом второй семёрки (труб). Мы увидим, что после второй семёрки (труб) тоже совершается некое особое действие, а после третьей семёрки (семёрки чаш, которые выливаются на землю) совершается уже конец, там прямо употреблено слово «совершилось», и только тогда настаёт «конец света», может быть, правильнее его назвать «конец времён». Конец каждой из первых двух семёрок (и семёрки труб, и семёрки печатей) предвозвещает тот конец времён, который будет только после последних семи чаш.

Здесь, в этой главе, фигурируют две группы людей. Первая — это сто сорок четыре тысячи запечатленных. Вторая, в девятом стихе, — «великое множество людей, которое никто не мог перечесть, в белых одеждах». Вопрос, над которым, читая, мы начинаем ломать себе голову: как соотносятся те запечатленные и эти в белых одеждах. Запечатленные ещё раз упоминаются в Откровении, мы о них узнаём немножко больше из 14-й главы Откровения:

1И взглянул я, и вот, Агнец стоит на горе Сионе, и с Ним сто сорок четыре тысячи, у которых имя Отца Его написано на челах.

Это та самая печать Бога Живого, которой, как мы только что прочли, они были запечатлены ангелом, восходящим от востока солнца.

2И услышал я голос с неба, как шум от множества вод и как звук сильного грома; и услышал голос как бы гуслистов, играющих на гуслях своих.

3 Они поют как бы новую песнь пред престолом и пред четырьмя животными и старцами; и никто не мог научиться сей песни, кроме сих ста сорока четырёх тысяч, искупленных от земли.

Отсюда мы о них узнаём две важные вещи: что печать на них — это не только защита от чего-то, а это ещё знак, что они — искупленные от земли. И ещё: что есть какая-то новая песня, которую поют на небесах в дополнение к той литургии небесной, о которой мы читали в четвёртой и пятой главах, где старцы и ангелы падают время от времени перед Сидящим на престоле. Есть ещё какая-то часть этой литургии, какая-то новая песнь, которую они поют. Когда читаешь про эту песнь, то невольно человеку, который ходит в церковь, вспоминается, как устроено православное богослужение, та его часть, которая называется «Великий вход», а начинается она с того, что изображается выход Христа из Царства Небесного на проповедь, вход Его на землю и опять Его возвращение в Царство Небесное, при этом хор поёт песнь: «И́же херуви́мы та́йно образу́юще, и животворя́щей Тро́ице трисвяту́ю пе́снь припева́юще, вся́кое ны́не жите́йское отложи́м попече́ние, яко да Царя́ всех поды́мем, А́нгельскими неви́димо дориноси́ма чи́нми. Аллилу́иа». Мы, люди, стоящие в церкви, изображаем этих ангелов, т. е. как бы с ними становимся в один хор, который там, на небесах, поёт Богу животворящую песнь, а мы поём здесь, на земле. Сто сорок четыре тысячи, о которых здесь сказано, «искуплены от земли», т. е. с земли подняты в небеса. Это бывшие «мы», обычные земные люди, которые стояли на литургии в церкви и слушали Херувимскую песнь или даже пели вместе с хором. Они — это вчерашние «мы», которые эту песнь уже не метафорически, как ангелы, поют на земле в церкви, а поют реально на небесах, в небесном храме вместе с ангелами. Мы поём «Херуви́мы та́йно образу́юще», и «тайно» — это «символически», это означает «как бы предвосхищая что-то», а здесь  тайна реализуется, уже искупленные люди от земли реально на небесах поют. В 14-й главе сказано ещё раз, как они искуплены. Они искуплены из людей, как первенцы Богу и Агнцу (т. е. Иисусу Христу). И сказано, в каком смысле они «первенцы»: они идут за Агнцем, куда бы Он ни пошёл. Если так можно выразиться, первенцы из этих первенцев — это апостолы Христовы, которые (как сказал от имени их всех Пётр) оставили всё и пошли за Ним. Они были первыми. А за ними «вторых первенцев» (если можно так выразиться) образовалось уже бесчисленное количество за две тысячи лет. Вот кто эти искупленные, мы о них немножко больше понимаем с помощью 14-й главы. Конечно, когда мы читаем, что они там, на небесах, поют Богу песню вместе с ангелами, что они следуют за Христом, мы связываем эти сто сорок четыре тысячи с Церковью. Кто за Христом идёт? Церковь Христова, которую Он основал на земле. Та, которая началась с двенадцати апостолов, впервые последовавших за Христом.

И всё бы хорошо, но есть вторая группа людей, которая в седьмой главе показана, — это люди в белых одеждах. Мы читали, что они стояли в белых одеждах перед Агнцем, приветствовали Его пальмовыми ветвями. А дальше один из двадцати четырёх старцев, которые сидят перед престолом, говорит о том, что те, которые в белых одеждах, это:

…те, которые пришли от великой скорби; они омыли одежды свои и убелили одежды свои Кровию Агнца.

15За это они пребывают ныне перед престолом Бога и служат Ему день и ночь в храме Его.

Невольно возникает мысль, что эти в белых одеждах — это, в каком-то смысле, и есть те самые сто сорок четыре тысячи. Но они же вроде бы специально изображены здесь раздельно! И, более того, про этих в белых одеждах специально сказано, что это великое множество людей, которого никто не мог перечесть, а те сто сорок четыре тысячи прямо как на калькуляторе вычислены, и подчёркнуто точное их число указано. Получается, что это не одно и то же. Как же так?

Давайте ещё прочтём про белые одежды, что нам про них сказано в Апокалипсисе. Начнём с того, что в третьей главе Апокалипсиса сказано так, что в одной из церквей:

4…есть несколько человек, которые не осквернили одежд своих, и будут ходить со Мною в белых одеждах, ибо они достойны.

5Побеждающий облечётся в белые одежды; и не изглажу имени его из книги жизни, и исповедаю имя его пред Отцем Моим и пред Ангелами Его.

Значит, «в белых одеждах» — это побеждающий, это человек, который совершил в жизни какое-то усилие и победил духовно (что победил и кого — давайте сейчас на этом не останавливаться), и его имя поэтому написано в Книге жизни.

Ещё мы читали про белые одежды в шестой главе.

9И когда Он снял пятую печать, я увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели.

10И возопили они громким голосом, говоря: доколе, Владыка Святый и Истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу?

11И даны были каждому из них одежды белые, и сказано им, чтобы они успокоились ещё на малое время, пока и сотрудники их и братья их, которые будут убиты, как и они, дополнят число.

Подчёркивается, что белые одежды — у людей, побеждающих через муку, через жертвы, и в сегодняшней главе тоже подчёркнуто в 14-м стихе, что они «пришли от великой скорби; они омыли одежды свои и убелили одежды свои Кровию Агнца». То есть жертвенным, кровавым усилием они снискали себе белые одежды, в то время как про «запечатленных» мы такого не читаем, зато читаем, что их именно сто сорок четыре тысячи Господь запечатлел, а вот почему — непонятно. Какое-то с их стороны усилие не описано нигде, так что есть разница, и непонятно, как соотносятся друг с другом эти сто сорок четыре тысячи и эти в белых одеждах. Но когда читаешь, что и те, и другие служат у Бога в Его Храме Небесном, возникает мысль, что это в каком-то смысле одни и те же. Это — вопрос. Я не хочу сказать, что у меня на этот вопрос есть какой-то надёжный стопроцентный ответ, но когда мы будем стих за стихом читать, я к этому вопросу ещё вернусь. Пусть этот вопрос пока повисит.

Начнём разбирать по стихам.

1И после сего видел я четырёх Ангелов, стоящих на четырёх углах земли, держащих четыре ветра земли, чтобы не дул ветер ни на землю, ни на море, ни на какое дерево.

Откуда это символическое число «четыре»? «Четвёрка» обозначает полноту земного — четыре угла земли (север, восток, запад, юг). А «тройка» обозначает полноту небесного (Троица — Бог Отец, Бог Сын, Бог Дух Святой). И мы начинаем понимать, что число двенадцать, которое встречается в этой же главе, сочетающее в себе четвёрку и тройку, – это символ полноты связи между земным и небесным. Двенадцать — это та полнота, которая как бы соединяет и вмещает в себя и полноту земную, и полноту небесную. Описана в Ветхом Завете лестница Иакова — то, что соединяет небо и землю, и по ней вверх-вниз восходят и нисходят ангелы. Так вот, говоря метафорически, на этой лестнице двенадцать ступенек. В Книге Бытие не сказано, сколько. Ту же роль связи между небом и землёй играют двенадцать апостолов и двенадцать колен Израилевых. Полнота связи и обозначается символически числом «двенадцать». Мы ещё об этом поговорим, когда доберёмся до ста сорока четырёх тысяч.

2 И видел я иного Ангела, восходящего от востока солнца и имеющего печать Бога живаго. И воскликнул он громким голосом к четырём Ангелам, которым дано вредить земле и морю, говоря…

Мы видим, что ангел, который во втором стихе восходит от востока солнца, обращается «к четырём Ангелам, которым дано вредить земле и морю», и нам странно: это те же ангелы, которые стоят на четырёх углах земли и удерживают ветер или не те же? Ведь те, которые удерживают бурный ветер, наоборот, защищают землю, чтобы ей не повредили ветры. Мне кажется, что здесь секрет в том, что греческое слово «адикесай», которое переведено здесь как «вредить», можно перевести и по-другому: как «обессудить», т. е. «осудить», или оставить вообще без суда, или осудить судом неправедным. Мы это же слово встречаем в шестом стихе шестой главы: «елея же и вина не повреждай». Там употреблено именно это слово, понятно, что речь не о том, чтобы не повредить физически елей и вино, а это слово означает «воздай им должное», «не обессудь» елей и вино. Напоминаю, что елей и вино (или «соль земли») — это люди, несущие в себе на земле Дух Божий. И в сегодняшней главе, в сущности, говорится о том же самом: что вся земля делится на тех, кто запечатлен печатью Бога Живого, «елей и вино», «соль земли», и над ними совершается суд, который оправдывает их. А обо всей остальной земле и о море сказано, что им не то что вредят — над ними совершается суд, и этот суд, к сожалению, им (и земле, и морю) — в осуждение. Вот что стоит здесь за словом «вредить» — не столько вредить, сколько осудить.

Обратите внимание на ангела, который восходит. Это неожиданное слово по отношению к ангелу, оно, по-моему, нигде больше в Библии в этой роли не встречается. Ангел восходит, как солнце, от востока. В Апокалипсисе вообще есть такая мысль: что спасение приходит от востока. Даже есть место, где сказано: цари от востока приходят на битву с силами зла, из-за Евфрата. Этот элемент есть не только в Апокалипсисе, он идёт из древности: с востока восходит к нам солнце, которое рассеивает тьму физическую, и оттуда же восходит к нам спасение духовное, которое рассеивает тьму духовную.

И печать Бога Живого, которая есть у этого ангела, –  слово «живой» здесь случайно ли стоит? Нет, потому что «печать» здесь — печать жизни вечной. Мы помним, что в Евангелии от Иоанна говорится: «в Нём была жизнь, и жизнь была свет человеков». И я говорил, что эта «жизнь» — не наша физическая жизнь, а жизнь вечная, то, как живут в Царствии Небесном. Запечатывание печатью жизни вечной — это «мандат» (если так можно выразиться) на прохождение людей вратами жизни вечной. И то, что это именно печать, тоже, конечно, не случайно, потому что в предыдущей главе говорилось о печатях, и эти печати срывались. А тут мы видим, наоборот, запечатывание, и это странно: то срывали печати, а то запечатывают. Это, мне кажется, не случайно, в этом глубокий смысл. То, что срывают в прошлой главе, — это печати, которые собой представляют узлы, которыми дьявол связал эту жизнь, печати дьявольские. А то, чем запечатываются эти люди, — печати от Бога, которые делают этих людей для дьявола недоступными, это печать чистая, печать, которую дьявол уже сломать не может. Если сравнить вскрытие тех шести печатей с шестью разрезами, которые делает Хирург на теле нашего мира, чтобы добраться до больного органа, который где-то глубоко внутри, то эта печать Божья — уже не разрезание, а зашивание самой внутренней из ран. Когда Хирург разрезал, сделал то, что Ему надо, и начинает зашивать. Он зашивает, запечатывает — ставит Свою печать на ста сорока четырёх тысячах.

3 …не делайте вреда ни земле, ни морю, ни деревам, доколе не положим печати на челах рабов Бога нашего.

Я говорил, что буря, землетрясения, ветры — всё умолкает, пока происходит «запечатывание». Потому что, хотя и чрезвычайно важно всё то, о чем говорилось в предыдущей главе, — бедствия, войны, голод, землетрясения, то, что пошатнулись стены небесные, но всё-таки оказывается, что ещё важнее люди. Запечатывание ста сорока четырёх тысяч, которые, как я говорил, представляют, в сущности, Церковь, — это ещё важней. Это настолько важно, что на небесах, когда это совершается, всё остальное замирает. Так в церкви, когда совершается литургия, в определённые её моменты замирают всякие передвижения, всякие разговоры, хор перестаёт петь, наступает тишина, и совершаются самые важные моменты богослужения. Вот так и здесь: это запечатывание — важнейший момент истории, которая излагается в Апокалипсисе, потому что, в каком-то смысле, вообще вся история Апокалипсиса — это не только история того, что будет со всей нашей землёй в конце времён. Может быть, ещё важнее, что это взгляд на историю Церкви: для чего Церковь существует на земле, что с ней будет в конце, какое место Церковь Христова занимает в планах Божьих. Здесь мы видим, что именно Церковь занимает первое место в планах Божьих. Нам это, конечно, удивительно, потому что, в конце концов, Церковь — хотя и замечательная, но всего лишь одна человеческая общность из многих человеческих общностей. Почему она для Бога так важна в Его Замысле о всём человечестве, и не только человечестве, а вообще обо всём материальном мире? Стоит поразмыслить над этим.

4 И я слышал число запечатленных: запечатленных было сто сорок четыре тысячи из всех колен сынов Израилевых.

Почему сто сорок четыре тысячи? Это 12 умножить на 12, умножить на 1000. Что такое 1000? Слово «тысяча» встречается ещё в Ветхом Завете в выражении «тысячи Израилевы». Иногда, когда эту «тысячу» толкуют как ровно «тысячу человек», возникают какие-то странные цифры, например, получается, что из Египта вышло примерно два-три миллиона человек евреев, не считая женщин и детей. Такого просто быть не может. Если «тысячу» понимать как просто по пальцам пересчитанную, то не получается: в Египте их не могло столько жить, и Синайская пустыня не могла стольких прокормить и т. д. «Тысяча» означает просто «много», «множество». Сколько в этой тысяче Израилевой было людей, никто на самом деле не знает: может, и правда тысяча в каких-то из этих тысяч, а в каких-то, может, сто, а может, десять. Мы все читали, естественно, о войне, и понимаем, что в зависимости от того, насколько тяжёлые бои переживает полк (а полк — примерно две тысячи человек по штатному расписанию), в нём может остаться двести, может остаться двадцать, а может остаться два человека. Вот так же и «тысячи Израилевы». Значит, «тысяча» — это просто некая счётная единица, множество, много людей.

А откуда возникает цифра 12? Я сказал о «двенадцати» как о символе полноты. Двенадцать колен Израилевых — это как бы двенадцать вариантов благословения Божьего на них: когда Иаков благословляет двенадцать своих детей, он это показывает наглядно: каждому — своё благословение. Как бы двенадцать цветов в радуге Духа — вот что такое двенадцать. И мы, когда встречаем ещё раз это «двенадцать», когда говорится о двенадцати апостолах, понимаем, что это тоже двенадцать вариантов следования Христовым путём, очень-очень разных. Когда мы сравниваем смерть таких замечательных апостолов, как Пётр и Иоанн, мы видим, как они оба верно следуют за Христом и как при этом они отличаются друг от друга своей личной стилистикой. Каждый по-своему идёт за Христом.

Ну, казалось бы, пусть «тысяч» будет просто двенадцать — по числу колен Израилевых, т. е. каждая группа из этих запечатленных как бы своя, в своём роде. Нет, не нужно думать, что эти «двенадцать» — это только колена Израилевы. Мы всегда за ветхозаветным Израилем, «Израилем по плоти», должны прочитывать новозаветный Израиль, «Израиль по духу», — тот, к которому относится сегодня христианская Церковь. Значит, «двенадцать колен Израилевых» символизируют и какие-то двенадцать групп современного Нового Израиля, христиан. Может быть, при таком подходе мы поймём, почему не просто «двенадцать», а «двенадцать умножить на двенадцать»: потому что из первых «двенадцати» Израиль ветхозаветный — это только одна группа, и в этой одной группе двенадцать подгрупп, колен. А кто остальные группы, кто остальные-то одиннадцать? Я не знаю ответа на этот вопрос, скажу честно. Но давайте посмотрим на Новый Израиль, на современную христианскую Церковь. Пусть одна группа — это Ветхий Израиль, который когда-то обратится к Христу, будет входить в общую Церковь. Но ведь нынешняя Церковь делится на православную, католиков, протестантов и т.д. Может быть, они и есть три группы из тех двенадцати? Но где же двенадцать? Вспомним, что, как говорил отец Александр Мень, христианство только начинается, и, может быть, когда оно ещё разовьётся, когда оно достигнет своей полноты, и в Новом Израиле будут двенадцать «колен». Я буду обозначать их кавычками, чтобы отличить от колен ветхозаветного Израиля.

Итак, «двенадцать умножить на двенадцать» — это двенадцать «колен» Нового Израиля, из которых только одно «колено» — это евреи, и в этом еврейском «колене» — двенадцать традиционных колен (Иудино, Рувимово, Гадово и т. д.). Дальше в седьмой главе мы читаем перечисление этих колен, в каждом — «двенадцать тысяч», и можно понимать так, что это двенадцать «колен» новозаветного Израиля, просто в 12 х 12 их перечисляют вторыми, а первыми — ветхозаветные колена, или же можно понимать так, что это просто перенос ветхозаветных имён на новозаветные «колена», способ их именования. В любом случае, мы с удивлением видим, что почему-то здесь добавлено к колену Манассиину колено Иосифово (тогда как в Библии колена — либо Ефрем и Манассия, дети Иосифа, либо сам Иосиф), а колено Дана почему-то вообще исключено. Сосредоточусь на последнем: почему здесь отсутствует колено Дана. Дело в том, что уже ко времени Иисуса Христа была в Израиле такая точка зрения (и её переняли христиане), что анти-Мессия (по-христиански Антихрист) выйдет именно из колена Данова. Этому находят подтверждение в том благословении, которое даёт Иаков своему сыну Дану: в том, что это несколько двусмысленное благословение, находят указание на то, что нечто дьявольское выйдет именно из колена Дана. Так это или не так, не знаю, но у каждого, кто читает Откровение, зная Ветхий Завет, естественно возникает мысль: а куда девался Дан?

И вот, исходя из такого понимания запечатленных двенадцати колен Ветхого Израиля, а за ними стоящих двенадцати колен Нового Израиля, мы, наверное, имеем право сказать, что всё это —Церковь: Новый Израиль — христианская Церковь, а Ветхий Израиль — это ветхозаветная Церковь. Это совершенно стандартная формулировка в современной христианской Церкви: прототип Церкви — это еврейский народ, ветхозаветный Израиль. Мне кажется, на это указывает и организация этих ста сорока четырёх тысяч как 12 х 12 — то, что они упорядочены, ведь и Церковь упорядочена, Церковь — это не толпа, а организация, иерархия.

Теперь об этих «в белых одеждах», где особенно остро встаёт вопрос, кто они и как соотносятся с теми ста сорока четырьмя тысячами.

9 После сего взглянул я, и вот, великое множество людей, которого никто не мог перечесть, из всех племён и колен, и народов и языков, стояло пред престолом и пред Агнцем в белых одеждах и с пальмовыми ветвями в руках своих.

Подчёркнуто, что они несчётны, и из всех племён, народов, колен и языков, а те сто сорок четыре тысячи, во-первых, посчитаны, а во-вторых, если понимать названия их колен буквально, они не из всех народов, а только из Израиля (напоминаю — Нового Израиля). То есть, как в ветхозаветное время относились все племена, народы, колена, языки к Ветхому Израилю (к еврейскому народу как к носителю религии Моисеевой), так в Новом времени великое множество людей в белых одеждах относится к Новому Израилю — к христианской Церкви. Мы обычно считаем, что язычники были людьми, которые по отношению к Ветхому Израилю какие-то, в лучшем случае, периферийные, а центр Замысла Божьего был в еврейском народе, в Ветхом Израиле. Здесь по-другому, потому что мы видим, что люди в белых одеждах служат вместе с Церковью (с этими ста сорока четырьмя тысячами) в Храме Небесном. Это нас наводит на очень важную мысль о том, что и в ветхозаветном мире Израиль был одно, а язычники были совсем-совсем другое, они даже не общались, и в новозаветной Церкви, где человек церковный, человек верующий, себя, к сожалению, как правило, воспринимает как «мы», а всех неверующих — как каких-то «они», отдельных, внешних. Так вот, это так сегодня, и Церковь в нашем мире устроена как небольшое множество избранных, а вот там, на Небесах, это будет не так. Там различие между избранными (которые есть и там, это сто сорок четыре тысячи запечатленных) и всеми остальными будет стёрто. Это будет некое единство, они все будут в белых одеждах: и те, запечатленные, и эти, которых даже никто сосчитать не может, они все будут убелены Кровью Агнца. Именно поэтому Откровение показывает и различие, и единство этих двух групп. Об этом говорит то же самое апостол Иоанн, передавая Первосвященническую молитву Иисуса Христа, где Иисус Христос сначала говорит Отцу Своему: мы с Тобой едины, – потом: мы с учениками Моими едины, –  а потом переходит к тому, что и со всеми людьми, которым проповедовали Мои ученики, — мы с ними тоже едины. Это последовательное расширение круга единства, в центре которого Бог. И в конце времён этот круг охватит всех, несчётное множество всех племён, народов, колен и языков, но, конечно, нынешняя христианская Церковь в этом множестве будет иметь центральное положение, некое, как говорят, «первенство чести», — как в дохристианские времена еврейский народ имел это преимущественное положение и «первенство чести» в Замысле Господнем о мире.

На этом я завершу эту достаточно сложную тему о соотношении «белых одежд» и «ста сорока четырёх тысяч».

Не могу не обратить внимания на то, что они делают. Они стоят с пальмовыми ветвями и восклицают: «Осанна!» (это означает «Спасение Бога нашего»), –  напоминая нам, конечно, о том, что ровно так приветствовали Христа люди, когда Христос на осле въезжал в Иерусалим. Те люди, сами того не зная и не понимая, предвосхищали то, что описано здесь. Потому что вообще-то пальмовые ветви и крики «Осанна!» относятся к празднику Кущей, а ими почему-то встречали Христа на праздник Пасхи. Праздник Кущей — это предвосхищение пришествия Мессии, Мессия (как Его ожидали евреи) должен был прийти на землю по чину праздника Кущей, во славе, и Его надо было приветствовать. А реально пришёл Он на землю по чину праздника Пасхи, с кровью и крестом. Но это не значит, что отменяется пришествие Мессии по чину праздника Кущей. Его никто не отменяет, оно будет! И его как бы предвосхищали приветствовавшие Христа при входе в Иерусалим, но оно состоится не в тот раз, а как это описано здесь, в Откровении, в конце времён.

В этой интерлюдии нахождение вне времени проявляется ещё и в том, что хотя конец времён в Откровении Иоанна Богослова настаёт только в конце 19-й или 20-й главы, здесь он уже настал. Как сказано в конце шестой главы: «пришёл великий день гнева Его, и кто может устоять?» Этот «день гнева», день Страшного Суда, — одновременно и день Спасения, одновременно и день Второго Пришествия Иисуса Христа, и в этой интерлюдии он уже настал. Здесь мы видим вечность в чистом виде, когда всё уже совершилось.

Ещё два слова о соотношении «запечатленных» и тех, кто в «белых одеждах». Вот как о них говорит старец, который знает, которому сам Иоанн Богослов, тайнозритель, говорит: ты знаешь, господин. Он говорит про людей в белых одеждах: «те, которые пришли от великой скорби». Старец спрашивает сначала Иоанна, откуда они пришли, т. е. подчёркивается, что те, кто в белых одеждах, на небеса именно пришли, они там не всегда были. Двадцать четыре старца пребывают вечно на небесах, а те туда пришли. И тут, может быть, ключ к взаимоотношению тех, кто в белых одеждах, и ста сорока четырёх тысяч запечатленных. Упрощённо говоря, сто сорок четыре тысячи запечатленных — на земле, потому что печать на них ставится, когда они ещё пребывают на земле, они приходят на небеса, и на небесах становятся теми, в белых одеждах, становятся, если так можно выразиться, ядром этой несчётной группы праведников, облечённых в белые одежды. Слово «приход» означает, скорее всего, приход с земли на небеса: запечатление на земле, приход на небеса, и они становятся там сослужителями ангелов в литургии, происходящей в небесном Храме Господнем. При таком взгляде, в отличие от того, что было сказано выше о соотношении «запечатлённых» и тех, кто в «белых одеждах», подчеркивается не разница, а единство этих двух групп.

Про них сказано:

15Сидящий на престоле будет обитать в них.

16Они не будут уже ни алкать, ни жаждать, и не будет палить их солнце и никакой зной:

17ибо Агнец, Который среди престола, будет пасти их и водить их на живые источники вод; и отрёт Бог всякую слезу с очей их.

Не надо думать, что «в них» — это внутри, в их душах. Это среди них, «с ними» — так точнее будет перевести. Всё, что сказано здесь: что Сидящий на престоле будет обитать в них, и что они не будут ни алкать, ни жаждать, и что Бог отрёт всякую слезу с их очей, — это всё говорится в конце Книги Откровение про Новый Иерусалим, про то, что будет, когда будут новое небо и новая земля, и в них этот город, он же Храм — место единения Бога с человеком. Это ещё только будет в конце Книги, но здесь это уже есть. Ещё раз хочу подчеркнуть, что то, что изображено в седьмой главе, это уже видение конца, видение Нового Иерусалима ещё до того, как он в Книге Откровение появляется явно и называется своим именем. И в этом-то Новом Иерусалиме пребывают те, кто описан в седьмой главе как «запечатленные» и как те, кто «в белых одеждах». Что такое «пребывают»? Мы же только что говорили, что они туда пришли. Да, в нашем времени это люди, которые туда, действительно, пришли, которые жили на земле, как и мы живём, прожили праведную жизнь, и за гранью земного существования получили «печать» и пришли на небеса. Но в каком-то смысле они там пребывают изначально — от века на небесах. Это некий аналог того, что говорит Иоанн Богослов об Иисусе Христе: что Он, с одной стороны, пришёл на нашу землю, ходил с нами, людьми, потом вознёсся (вернулся к Себе на небеса), и всё это совершается в привычном нам времени, имеет историческую дату (Рождество Христово, Его Распятие и Воскресение). Но, с другой стороны, Иоанн Богослов говорит, что Он у Бога был всегда: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог», и не перестало пребывать с Богом всегда, даже когда ходило по земле во Иисусе Христе. Вот примерно так же и эти праведники в белых одеждах. Они, с одной стороны, с земли приходят на небеса, а с другой стороны, они на небесах пребывают. И их-то, пребывающих на небесах, и изображают, возможно, двадцать четыре старца. Я говорил, что двадцать четыре — это символ полноты времени, потому что и в те времена было 24 часа в сутках. Эти двадцать четыре старца (у которых тоже белые одежды), как мне кажется, изображают праведников в белых одеждах, пребывающих на небесах, в вечности, в своей вечной ипостаси.

Это очень сложная картина, которую по частям я пытаюсь передать. С трудом я в словах пытаюсь выразить те картины, в которых мне представляется интерпретация Откровения. Так и само Откровение: апостол Иоанн Богослов, которому это было явлено, с какой силой (гораздо большей, конечно, чем я могу передать), с какой мукой искал слова, чтобы всё это выразить! И, конечно, эти слова не всегда идеальны. Поэтому нам так трудно через эти слова продраться. Но нужно обязательно попытаться продраться через эти слова к тем картинам, которые были явлены Иоанну Богослову, потому что именно в этих картинах Бог ему передавал то, что Бог через него хочет сообщить нам, людям, — не словами, а именно картинами. Надо попытаться их увидеть и вместе с Иоанном заново пережить его видение.

 

Лекция 9. Апокалипсис. 05.05.09

 

Мы продолжаем читать про семь труб, а это целые две главы Откровения, восьмая и девятая, так что чтения у нас сегодня много. Я перед чтением хочу сказать ещё раз о том, как нужно подходить к чтению всех этих странных и достаточно чуждых для нас событий и образов, через которые было передано сообщение, содержание видения написавшему это Иоанну Богослову, а он, в свою очередь, попытался своё видение переложить в человеческие слова и нам передать. А мы, в свою очередь, продолжаем ту же линию, пытаясь не столь ясные его слова себе как-то разъяснить, растолковать. Стремление выстроить такую цепочку понятно, потому что речь идёт ни больше, ни меньше, как о Замысле Божием, о судьбах всего человечества (и отдельной человеческой души тоже). Причём о судьбах не только исторических (как обычно толкуют Откровение Иоанна Богослова), а ещё и о судьбах мистических — о том, как на небесах совершается судьба человечества, начиная с сотворения мира и кончая Новым Иерусалимом. Есть три слоя — история человечества, отдельная человеческая душа и некий мистический слой, который у Бога. Толкований Апокалипсиса бесчисленное количество, и то толкование, который я хочу предложить сейчас, — это только одно из возможных, а в общем-то это нужно каждому самому попытаться как-то переварить, в себя вместить. Может быть, как это часто бывает в Библии, могут мирно сосуществовать разные толкования. В этом ничего криминального нет. Не нужно думать, что такой величественный, такой объёмный Замысел Божий — это что-то простое, что мы можем одним толкованием ухватить, вместить и понять. Это не таблица умножения. Так что пусть будет этих толкований несколько. Это не проблема. То толкование, которое я хочу вам предложить, основано на понимании семи труб, о которых мы будем читать, как адресованных человеческой душе, отдельной, индивидуальной душе каждого из нас, каждого человека. Это согласуется с теми тремя уровнями (исторический, индивидуальная душа и мистический), на которых вообще читают Библию, в дополнение к базовому, буквальному уровню. Мы читаем Псалмы, Пятикнижие Моисеево и т.д. всегда на нескольких уровнях сразу. И здесь, конечно, тоже надо так подходить. Почему именно эти семь труб мне кажутся адресованными душе человека? По нескольким причинам. Мы, когда до этого читали про семь печатей, видели, что эти печати снимает Агнец, Иисус Христос. Есть три семеричных ряда: семь печатей, семь труб, потом семь чаш. Поскольку их три и поскольку всё это происходит на небесах и с небес на землю изливается, мы естественным образом пытаемся увязать три семеричных ряда с тремя ликами Божества (Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой). По поводу печатей не возникает сомнений, с какой ипостасью Божества их надо связывать, потому что сказано явно: с ними действует Агнец (Иисус Христос). Почему в случае труб мне кажется, что это не Бог Отец, а именно Дух Святой и что это адресовано именно человеческой душе? Во-первых, потому, что если Христос существовал на земле рядом с людьми (Его можно было потрогать руками, похлопать по плечу и т. д.), то Дух Святой, как Его описал Сам Иисус Христос, а Иоанн, автор Откровения, нам это передаёт в Евангелии от Иоанна,— это, в сущности, тот же Христос, но внутрь человека вошедший, вглубь Его души. Место Духа как ипостаси Божества, в отличие от Сына как ипостаси Божества, — внутри нашей души. Так что если мы присваиваем семь труб как бы голосу Духа (а до этого был голос Сына, Иисуса Христа, Агнца), то этот голос Духа адресован не человеческой истории и не мистическому слою, а месту обитания Духа — глубинам души человеческой. Туда звучат семь труб, они говорят отдельной человеческой душе. И вообще, те, кто толкует Апокалипсис как некое пророчество о человеческой истории (пусть даже выдержанное в мистических тонах), всё-таки чего-то не охватывают, потому что какое же возможно изменение человеческой истории (Страшный Суд, а потом Новый Иерусалим) без изменения человеческой души? Вот в конце будут новое небо и новая земля, Господь силён и новое небо, и новую землю сотворить, а душа-то человеческая — она будет новая или такая же, как была? Наверно, тоже новая, а тогда где место этому изменению души в Апокалипсисе? Как раз с этими семью трубами. Труба — это голос, и он адресован человеку. Чтобы человек услышал.

Ещё: в самом начале этих глав настойчиво упоминается дым (т. е. фимиам, благовонный дым, который воскуривается Богу). Это толкуют по-разному: как хвалу Богу, как молитвы святых и т.д. Но я хотел бы обратить внимание на ещё одно толкование. В церкви, когда совершается каждение фимиамом, этот фимиам понимается как сопровождающий наши молитвы, но воскурение ещё понимается как некое видимое знамение Духа. Мы видим Агнца, и через Него Иисус Христос, Сын Божий, явно показан, как фигура. Явно показан и Бог Отец — как Сидящий на престоле. И не показан Дух, несколько раз сказано о Духе, но Он не показан. Почему? Потому что Дух и нельзя показать, Дух невидим. Дух, живущий в нашей душе, невидим для нас самих. Представьте себе: в церкви абсолютно чистый воздух, льётся солнечный свет из окна. И если ни пылинки нет в воздухе, и дыма никакого нет, свет невидим для нас. А как только в церкви начинает воскуриваться фимиам, мы сразу видим лучи, падающие из окна как столбы света. Так и этот дым, фимиам Откровения: он есть не Сам Дух, а есть видимое явление Духа. И поэтому, когда мы в этой главе встречаем дым, фимиам, конечно, у нас возникает ассоциация с голосами и трубами, которые звучат в этих главах, как именно с голосами Духа Святого, Его слышимым явлением.

Я уже говорил, что семь печатей, которые были раньше, и семь труб, которые здесь, и семь чаш, которые будут после, не обязательно понимать как следующие друг за другом во времени (сначала семь печатей, потом семь труб, потом семь чаш). Нет, эти три семёрки, если так можно выразиться, исполняют одну и ту же мелодию, но в разных «регистрах», разными «инструментами», а то, как звучат эти инструменты, последовательно или одновременно, не так существенно. Они могут сменять друг друга — примерно так, как когда мы слушаем симфонию или струнный квартет: скажем, скрипка начинает, проводит какую-то тему, а все остальные её сопровождают, как аккомпанемент. Потом, в следующей части, эту же тему, изменённую, но ту же самую по идее, проводит, допустим, альт, а уже другие его сопровождают, а в третьей части главный голос у виолончели. Так и тут: эти три семёрки проводит сначала голос Сына, Агнца, во второй части — голос Духа, символизируемого фимиамом и трубами, а в третьей части уже голос Самого Бога Отца, Сидящего на престоле. Всё это нужно воспринимать не только логически, как некую «небесную хронику», а ещё и (если можно так выразиться) слухом сердца — так, как мы воспринимаем хорошую музыку. Она ведь входит в нас не через голову, не через понимание, не через разум, а как-то непонятно. В Откровении слышимой музыки почти нет, она почти не звучит, хотя я уверен, что такой композитор, как Шнитке, когда писал свои замечательные симфонии, вдохновлялся и Апокалипсисом (эти нотки у него иногда слышны). В Откровении роль нот, звука играют визуальные образы. Они все символичны и нам показаны не для того, чтобы мы ломали себе голову, что такое, допустим, саранча или «звезда полынь». Нет, каждый визуальный образ символичен, он предназначен для того, чтобы мы, если можно так выразиться, увидели цепочку, последовательность этих образов как своего рода музыку, и так её восприняли. Вот пример: наш несравненный кинорежиссёр (может быть, лучший из всех кинорежиссёров) Андрей Тарковский создаёт несущую конструкцию своих лучших фильмов как последовательность визуальных образов, которая сама звучит, как музыка, их часто даже не сопровождает музыка за кадром, не сопровождает никакая речь, сами эти образы создают у нас музыкальное ощущение. Вот так нужно, если можно так выразиться, слушать мелодию Откровения Иоанна Богослова, но слушать её не ушами, а глазами, всматриваясь во все эти образы. Их так же, как музыку, бессмысленно пытаться понимать буквально: вот этот конкретный образ что означает? Мы же не спрашиваем, что означает нота «до» в таком-то месте такой-то симфонии. Мы же не спрашиваем, почему в фильме Тарковского он в конце вдруг показывает нам ветер, который колышет опушку леса. Он что, хочет нам какую-то экологическую информацию этим передать? Нет, конечно. Он этим что-то говорит нашему сердцу, создаёт определённое настроение, которое через этот визуальный образ говорит нашему сердцу. Примерно так же и здесь. Хотя я буду пытаться осторожно обозначать какие-то ассоциации этих визуальных образов, поймите это именно как ассоциации, которые способствуют восприятию образов. Не нужно думать, что это какая-то истина в конечной инстанции. Прочтите сами, вслушайтесь в мелодию образов, — они в вашей душе могут родить что-то совсем другое, и слава Богу, и хорошо, так и надо!

Ещё об одной, последней по порядку, но не по важности, вещи. Я говорил вначале, когда мы вели речь о печатях, что печати, Книга за семью печатями, — они как бы обозначают, что есть что-то такое в устройстве нашего мира, чего мы не понимаем, и снятие печатей — раскрытие этого. И говорил о том, что это не просто Бог запечатал какие-то секреты от нас. К сожалению, на этих печатях оттиск отнюдь не только Бога, но и оттиск дьявола, это те узлы, которыми дьявол завязал нашу жизнь. И первая седмерица, печати, — это печати истории, печати, наложенные на историю человечества. Мы ведь не понимаем, почему история человечества такая, какая есть. Мы разве понимаем, почему так было, зачем? Откуда это взялось, почему это? Любые примеры исторические возьмите… История человечества имеет свои мистические, неведомые нам глубины: почему она именно так совершается… И глубины эти, как показывает пример Освенцима, — это отнюдь не подарки от Бога, там дьявольская печать очень и очень сильно звучит. Поэтому снятие печатей — это не только раскрытие, понимание того, как же реально устроена история человечества, что ею движет, это ещё и некое действие, некое соучастие (или, по крайней мере, призыв к соучастию) в том, чтобы эту историю человечества исправить. В роли единственного, кто может это сделать, выступает Агнец, потому что люди испорчены, людям это не по силам, люди, если начинают что-то поправлять, всё только ухудшают. История нашей страны. Мы за последний век два раза это видели, один раз пытались в 17-м году — и что, исправили? А другой раз — перестройка, и что, исправили? Так и бывает, когда действует человек. И только Иисусу Христу (Агнцу) по силам вмешаться в процесс, и печати на нашей человеческой истории, навязанные дьяволом, — снять. И когда мы говорим о трубах, это продолжение того же самого, потому что трубы тоже относятся к действию, это призыв к действию, труба созывает людей на битву. Звучание труб — это призыв Бога к душам людей очиститься и выступить на битву. С кем? Можно сказать словами Пастернака: «С кем протекли его боренья? С самим собой, с самим собой». Голос Бога, обращённый к нашим душам, как показывают семь труб, приводит в первую очередь к тому, что из наших душ, которые услышали голос Бога, начинает наружу выливаться самое дрянное, что в нас есть. Но «наружу» означает очищение. «Наружу» означает, что мы начинаем понимать, какие мы. Уже не по Апокалипсису, а просто по жизненному опыту: часто человек, который претерпевает такую метаморфозу, почти с ума сходит, он становится совершенно другим человеком, он становится, конечно, лучшим человеком, но это тягчайшее испытание для него — испытание самим собой, испытание очищением своей души. Как сказал замечательный испанский богослов и поэт Хуан де ла Крус, надо пройти через тёмную ночь души, и эта-то тёмная ночь (точнее, семь разных видов тёмной ночи души) здесь и показана трубами. Причём некоторые виды испытаний для души нам, более или менее, ещё понятны: мы все переживали и отчаяние, и уныние, и горчайшую обиду, и упрёки совести, и острое недовольство самим собой, и даже какую-то агрессию по отношению к самому себе, — всё это нам знакомо. Но есть и другие испытания для души, которые мы с вами, слава Богу, наверно, не пережили: когда человек как бы сходит с ума, одержимость всякого рода. Люди, одержимые бесами как бы в более или менее невинной форме и одержимые бесами в убийственной форме. Люди, одержимые так, что бес толкает их на самоубийство, а что ещё чаще бывает, толкает их на убийство других людей (как серийные убийцы). И такое тоже в глубинах наших душ есть! Это, может быть, неприятно слышать, но если бы мы хотели очиститься действительно до глубины и всё, что в нашей душе есть дрянного, выпустить наружу и выбросить на помойку, то мы где-то в самых глубинных слоях, вполне возможно, увидели бы и убийцу тоже, и предателя бы увидели. Такова реальность человеческой души. Поэтому то нужное, необходимое, но трагическое дело, которое предпринимает Агнец над всем человечеством, над его историей, я уподобил хирургической операции, когда вытекают гной, кровь, и вообще, человек может умереть на операционном столе. В этой главе продолжается то же, но не применительно к истории человечества в целом, а применительно к отдельной человеческой душе: происходит развязывание узлов, навязанных дьяволом уже не на человечестве в целом, а на отдельной душе. И это так же трагично, так же иногда чудовищно. Современная глубинная, аналитическая психология сошлась на том, что человеку для того, чтобы избавиться от таких психопатологических содержаний, которые живут в его душе и могут всю жизнь мучить, нужно их выпустить наружу, по крайней мере, проговорить, как говорят в церкви, исповедовать (в той или иной форме, не обязательно в форме именно церковной исповеди). Нельзя держать это в себе. Зло, живущее в людях, именно дьявол в хитрости своей завязывает специально такими узлами, чтобы оно вечно в нас оставалось, чтобы это зло жило в нас, и никуда наружу его нельзя было бы выдать. Если мы съели что-нибудь очень вредное для нас, какую-то пищу, она рано или поздно так или иначе выйдет наружу, она в нас не останется, не застрянет. А вот в психическом мире с ядами не так: они в душе могут застрять на всю жизнь. Наверное, многие из нас таких людей знают. Далеко не надо ходить за примером: вчера мы в нашем храме занимались работой, делали доброе дело. Пришла женщина, совершенно сумасшедшая, которая приставала к отцу Александру. И никто с ней ничего не мог поделать, и сам о. Александр ничего не мог поделать, он смог только как-то её утихомиривать, чтобы она сидела тихо и не мешала другим. Вот пример человека, тихо одержимого бесом, — не так, как в Евангелии описано, когда одержимый бился о стены и кричал, а вот так — тихо одержимого.

От всего этого надо избавляться, всё это надо выпускать из своих душ. И то, что описано здесь, стоит прочесть именно в таком ключе — как адресованное нашим душам. Мы говорим: «история человечества», мы говорим о том, что Откровение Иоанна Богослова, «оно обо всей Вселенной». Но у Церкви ещё со средних веков есть такой принцип: микрокосм — это макрокосм, т. е. микрокосм (наша человеческая душа) равен Вселенной. Если мы будем в душу углубляться, мы в ней найдём столько же, так сказать, объёма, столько же разных содержаний, столько же неожиданного для нас, как когда мы устремляемся с телескопом в небеса и видим там какие-то квазары, чёрные дыры и т.д. Есть такое же разнообразие, такой же объём и у вселенной внутри нас, и этой-то вселенной и адресованы семь труб. Когда в этой главе говорится про землю и море, я это понимаю как землю и море наших душ, часть той вселенной, которая находится внутри наших душ.

Теперь начнём читать с первого стиха восьмой главы. Начинается с последней печати.

1И когда Он снял седьмую печать, сделалось безмолвие на небе, как бы на полчаса.

Я говорил, что после конца каждой из седмериц мы как бы возвращаемся к началу, мелодия проигрывается снова, и вот между концом и новым началом происходит пауза (безмолвие как бы на полчаса). Это происходит здесь после семи печатей, и после семи труб тоже будет пауза. Этот возврат к началу напоминает то, что сказано и в первой, и в последней главе Откровения Иоанна Богослова: «Я есмь первый и последний, Альфа и Омега». Если Он и первый, и последний, и Альфа, и Омега, — значит, начало совпадает с концом, Альфа совпадает с Омегой. Этот образ замкнутого круга проявляется и в том, что семёрки не продолжаются одна за другой, а после конца возвращаются к началу, и пусть другим инструментом, другим голосом, но исполняется та же тема.

2И я видел семь Ангелов, которые стояли пред Богом; и дано им семь труб.

В Церкви есть такое понятие: труба Страшного Суда. Кто слышал Реквием, тот, может быть, помнит: там есть часть Tuba mirum (чудесная труба), эта труба вызывает мёртвых к восстанию из гробов, и они идут на Суд, и после Суда они, большинство из них, получают жизнь, спасение, а не смерть. Как говорил о. Александр Мень, Апокалипсис — книга оптимистическая, потому что Бог всем хочет дать спасение — всем, кто встал по трубному зову. И это ждёт всех нас. Мы, конечно, все умрём, как все люди умирают, но этим дело не кончится. Мы услышим вместе со всем человечеством трубу Страшного Суда, которая нас зовёт к спасению, к окончательному, итоговому спасению в Новом Иерусалиме, на новом небе, на новой земле вместе с Богом. Да, кто-то не спасётся. Но труба всё же не на смерть зовёт, а именно к спасению зовёт! Но до того, как труба подарит людям спасение, эта же труба сначала всё-таки зовёт на Суд. Сначала будет Суд, потому что всё спасти невозможно. Подумайте сами: в наших душах на какой-то глубине живёт предатель, живёт убийца, и всякое прочее, менее выразительное, тоже живёт — разве это всё можно спасти?! Кто мог бы это всё спасти? Мы должны сначала разделить живое и мёртвое в нашей душе, и только то, что в нашей душе живо в духовном смысле, — только это Господь может спасти. Сначала надо произвести эту хирургическую операцию по отсечению мёртвого, и в этой главе то мёртвое, которое отсекается, которое умирает, обозначено как «треть» (земли, моря). «Треть» — это треть нашей души, и это очень оптимистический взгляд, между прочим, что в нашей душе всего лишь одна треть мёртвого, а две трети — живого, того, что Бог хочет и может спасти. Это в первую очередь о том, куда зовёт эта труба, — на Суд, а потом уже говорится и об этом Суде, который есть разделение души на мёртвую и живую части.

3И пришёл иной Ангел, и стал перед жертвенником, держа золотую кадильницу; и дано было ему множество фимиама, чтобы он с молитвами всех святых возложил его на золотой жертвенник, который перед престолом.

Как я говорил, фимиам — это символ Духа Божия. Но не только. Всё Божие имеет, к сожалению, некое зеркальное отражение (дьявол ведь — обезьяна Бога), которое делается очень похожим на Божественное. В следующей главе, девятой, мы тоже увидим дым как символ духа — но какого духа? Духа Антихриста: «Вышел дым из кладезя, вышел дым из бездны». Надо различать дымы, как говорил апостол Иоанн в своём первом Послании, «надо различать духов». Бывает дух света, и бывает дух тьмы. Внешне они могут быть очень похожи, до неразличимости.

4И вознёсся дым фимиама с молитвами святых от руки Ангела пред Бога.

5 И взял Ангел кадильницу, и наполнил её огнём с жертвенника, и поверг на землю: и произошли голоса и громы, и молнии и землетрясение.

Сначала вроде всё нормально: дым — это слава, хваление, молитва, но дальше — что такое? Дух, который должен быть славой Богу, вдруг оказывается чем-то, что повергается на землю, как огонь, и землю сжигает. Хочу ещё раз напомнить, что земля здесь — символ человеческой души. И этот огонь духа душу нашу, получается, жжёт! Мы, конечно, вспоминаем Пушкина, конец стихотворения «Пророк», там тоже огонь, в виде угля («И угль, пылающий огнём, во грудь отверстую водвинул»). Это Александр Сергеевич взял из видения пророка Исайи, где есть уголь жертвенника, только там он вкладывается в уста пророка. А конец стихотворения — о том, что Божий уголь жжёт не только сердце пророка:

И Бога глас ко мне воззвал:

"Восстань, пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею моей

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей".

Дух Божий — Дух жгучий. Дух Божий… И в пророках такой же дух. Дух Божий в своём жгучем виде обжигает, а то и сжигает нашу душу. Мы все в какой-то мере знаем, как это бывает в лёгкой форме, когда Дух в виде укоров совести жжёт нашу душу. Правда ведь, это чем-то похоже на жжение, на некую душевную изжогу? Представьте себе то же самое, умноженное в 100 раз, потому что это Страшный Суд, это уже не в нашей жизни, в некой стёртой форме, а это уже в предельной форме, раз и навсегда.

6 И семь Ангелов, имеющие семь труб, приготовились трубить.

7 Первый Ангел вострубил, и сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю; и третья часть дерев сгорела, и вся трава зелёная сгорела.

Здесь вроде бы природное явление (град, огонь падают на землю), но оно не совсем природное: град и огонь никогда не бывают вместе, град — это лёд, огонь расплавит град. Значит, здесь уже есть нечто такое, чего в нашей жизни обычно не бывает. Тут отличие семи труб от семи печатей, о которых мы прочли раньше. От семи печатей на землю тоже как бы сваливаются всякие беды с раскрытием каждой печати (война, голод, наконец смерть). Но даже когда там говорится о землетрясении, о том, что с луной и солнцем что-то произошло, — это всё физически мыслимые явления. С нашим солнцем, слава Богу, ничего не происходит, оно как светит, так и светит, но другие солнца взрываются, например, новые и сверхновые звёзды, такое бывает, но всё это в рамках естественного. Почему? Да потому что то, о чём там говорится, говорится о видимом. Мы по истории человечества всё это знаем. Даже небесные, да и прочие явления: всякие кометы, стихийные бедствия типа какого-нибудь ужасного града, оледенения, — всё это бывало. А в этой главе говорится о том, чего никто никогда не видел, потому что мы историю человечества и всей Земли более или менее представляем, а душу свою собственную не представляем, знаем её очень плохо. И поэтому то, что здесь сказано о трубах, о бедах, которые с каждой трубой приходят, звучит чем дальше, тем более таинственно, а к концу уже совершенно таинственно (о какой-то саранче, каких-то конях — нам это просто совсем непонятно). Отличие от предыдущей главы в том, что здесь — о том, что кроется в глубине человеческой души и, конечно, «глаз человека этого не видел и ухо человека не слышало».

Что же всё-таки делают эти град и огонь, которые пали на землю? Без всяких претензий на окончательность скажу о той ассоциации, которую это у меня вызывает. Здесь сказано: «третья часть дерев сгорела, и вся трава зелёная сгорела». Христос слова о зелёном дереве и о сухом дереве употребляет применительно к иудеям, говоря, когда Его на крест ведут, что если с зеленеющим деревом такое делают, то с сухим что будет? Эта противоположность «зеленеющее — сухое» есть и в наших душах тоже. В наших душах есть часть зелёная, живая. Мы, когда в другом человеке видим это, нас это радует: вот живой человек, живая душа! А есть люди сухие, и мы сами бываем такими сухими, нам тогда с самими собой нехорошо, когда мы впадаем в такое сухое состояние. Мне кажется, об этом речь: о том, что отделение мёртвой части души начинается с того, что показывается, что эта часть — сухая. Как сказал Иисус Христос о зеленеющем и сухом, так и в наших душах есть зеленеющее, а есть сухое. Поэтому ведь труба жгучего Духа не всю душу сжигает, а только сухую часть. Так же, как и печати в предыдущей главе не то что приводят на землю войну, голод и т. д. (и без них же есть война и голод), они просто открывают то, что доселе было скрыто, – причину войны и голода, их механизмы. Так и тут: трубы пробуждают нашу душу к тому, чтобы она поняла саму себя, поняла механизм, как сухая часть в нашей душе возникает и живёт, и сама мёртвую часть от себя отделила — чтобы наша личность, наше «я» от себя отделила мёртвое. К этому нас призывает труба, и не только призывает. Это ведь не просто труба музыканта — это труба Бога, она, призывая, это и делает. Это происходит по её голосу.

8Второй Ангел вострубил, и как бы большая гора, пылающая огнём, низверглась в море; и третья часть моря сделалась кровью,

9и умерла третья часть одушевлённых тварей, живущих в море, и третья часть судов погибла.

Что такое тут море? Для еврея того времени море — символ хаоса, символ того, чем Бог как бы не управляет, оно как бы живёт своей жизнью. Но это хаос живой, животворный, в нём живут всякие животные. Он опасен для человека, и тем не менее, это жизнь. Что может символизировать море применительно к нашей душе? Если опереться на Карла Густава Юнга, одного из любимых мною современных психологов, море — символ человеческого подсознания. Это такие глубины, в которые мы не можем проникнуть своим умом, а они — есть. Когда мы испытываем волнение, какие-то эмоции, которыми мы не управляем, — это внутреннее море нашей души, если так можно выразиться, волнуется. И тут это море превращается в кровь, т е. живая часть нашей души превращается в смертоносную часть нашей души. Не то что даже превращается, просто в ней обнажается то, что в такой вроде бы замечательной, стихийной, эмоциональной части нашей души есть и смертоносного. Мы это хорошо знаем, даже если и не по своей жизни. Каждый год тысячи людей в нашей стране погибают на собственной кухне оттого, что их муж или жена, движимые такими как бы эмоциями, хватают нож и всаживают им в грудь. Вот оно — смертоносное море эмоций. Эмоциями гнева и злобы человек не управляет, часто люди, схватившие нож, часто через пять минут хватаются за голову и даже убивают сами себя, хотя дело уже сделано. Вот оно, море, превратившееся в кровь.

10Третий Ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод.

11Имя сей звезде "полынь"; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки.

Это замечательный пример того, как вроде бы события идеально привязываются к истории. Что такое «полынь»? Это слово по-украински значит «чернобыль». Вот что могут означать эти «горькие воды»: воды, отравленные радиацией, такие воды нельзя пить. Я не хочу сказать, что эта привязка неверна, но это одна из привязок, а символ звезды гораздо больше, шире. Я хотел бы сказать о том, что такое эти воды, которые стали горькими, применительно к человеческой душе. Есть такое понятие «сладкая вода». Это не подслащенная вода, это пресная вода (скажем, по-итальянски «аква дольче» — это «пресная вода»). «Сладкая вода» и «горькая вода» противопоставляются друг другу. Так вот, в нашей душе есть «питьевая вода». До этого было море, и это ведь не питьевая вода, а здесь именно «питьевая вода» — вода, которая живёт в нашей душе. Это вода радости, духа радостного, духа, который нашу душу оживляет и радует. И эта сладкая вода стала горькой. Мы тоже знаем по своему опыту: как какие-то жизненные события, переживания, которые нас радовали, вдруг нам ничего, кроме горечи, не несут. Да, наша душа может впадать в такое состояние, омертвляя часть души, и это то, о чём отцы Церкви предупреждают христиан как о самой страшной опасности, которая им грозит: это опасность уныния. Уныние наступает, когда сладкая вода радости нашей души становится горькой, когда то, что нас вчера радовало, перестаёт радовать, и всё перестаёт радовать, и душа наша теряет часть себя. Когда мы долго не пьём, мы все внутри иссушаемся, — так и здесь происходит,  душа наша тоже иссушается. Ту часть души, в которой такое состояние уже стало привычным, которая уже отравлена горькой водой, труба своим голосом отсекает, удаляет из нас.

12Четвёртый Ангел вострубил, и поражена была третья часть солнца и третья часть луны и третья часть звёзд, так что затмилась третья часть их, и третья часть дня не светла была –  так, как и ночи.

Это поражение света. Мы привыкли к тому, что в нашу душу входит свет от Бога — духовный свет. Он входит, я надеюсь, и сейчас, когда мы читаем. Он может входить при чтении литературы, при общении с каким-то особым человеком — разными способами свет от Бога в нас входит. Но есть и слова Христа, которые мы тоже не должны забывать: «Если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?». То есть свет духовный, который внутри нас, может превратиться в тьму, и здесь сказано об этом. И даже не то что может превратиться: по этому слову Христа вполне возможно, что в части нашей души то, что мы считаем своим светом, на самом деле — тьма.  Есть и были такие люди (я не буду их называть по именам), которые как бы из религиозных соображений призывают к разделениям, к ненависти (а раньше просто призывали уничтожать еретиков физически). Таким людям кажется, что они это делают ради Бога, светлое дело делают, но мы же понимаем, что то, что им кажется светлым, на самом деле — тьма. Это не только в них, вероятно, и в наших душах тоже. Многое, что нам кажется светом, что мы делаем из тех соображений, что это ведь хорошо, — не хорошо, это не свет, а тьма. Эту-то часть (слава Богу, что это всего лишь третья часть внутренних «светил» нашей души) тоже отсекает, удаляет четвёртая труба Ангела.

13И видел я и слышал одного Ангела, летящего посреди неба и говорящего громким голосом: горе, горе, горе живущим на земле от остальных трубных голосов трёх Ангелов, которые будут трубить!

Почему так отделяются первые четыре горя от следующих трёх? Первые четыре горя всё-таки ближе к чему-то, что мы знаем по жизни. Они близки к четырём казням египетским, которые описываются в Книге Исход (там их десять, но есть четыре, похожие на эти: и отравленное море, и сгоревшие дерева, и т. д.), т. е. у них есть какой-то как бы естественный механизм. Бог ведь все казни египетские творил с помощью естественных природных механизмов (саранча и т. д.). Здесь четыре обрисованные бедствия наших душ тоже в каком-то смысле естественные, по крайней мере, в том смысле, что они в нашу душу приходят как бы извне. А дальше мы прочитаем о бедствиях, которые исходят как бы «из подвала» нашей души. Этот «подвал» открывается после четырёх труб и перед следующими тремя — и это разница принципиальная. Следующие бедствия звучат совершенно по-другому, мы это сейчас увидим, переходя к девятой главе.

1Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладязя бездны.

«Ключ» означает, что этот «кладязь бездны» тоже запечатан. Мы говорили раньше о «печатях» в истории, которые скрывают страшные её секреты (причины Освенцима и всё такое), а здесь мы видим такие же «печати», или же «замки», которые как бы скрывают кладезь, т.е. колодец, в нашей душе. В нашей душе, внутри неё есть то, чего мы не знаем (и лучше бы не знали, и обычно в нашей жизни не знаем), но на Страшном Суде вскрывается всё, и глубокий колодец нашей души вскрывается тоже, и из него вылезает всякая бесовщина.

2 Она отворила кладязь бездны, и вышел дым из кладязя, как дым из большой печи; и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладязя.

Мы дальше будем говорить, что это за звезда: она вызывает ассоциацию с дьяволом, потому что дьявол (Люцифер) — это то, что было когда-то на небе звездой и свалилось с небес из-за своего бунта против Бога. Дым тут похож на дым фимиама, но разве про фимиам можно сказать, что он помрачает свет? Он выявляет свет (свет виден на фоне фимиама), а здесь — помрачает. Этот дым — тоже символ духа, но какого? Духа злобы поднебесной, духа бесовского, правильнее даже сказать, что он дух злобы подземной, но здесь «подземное» — не в смысле нашей обычной земли, а в смысле подземелья наших душ, которого мы не знаем. И оттуда выходит вот что:

3И из дыма вышла саранча на землю, и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы.

4 И сказано было ей, чтобы не делала вреда траве земной, и никакой зелени, и никакому дереву, а только одним людям, которые не имеют печати Божией на челах своих.

Мы читали в прошлый раз о людях запечатанных, как бы защищённых, а здесь речь о том, что саранча жалит души людей незащищённых.

5И дано ей не убивать их, а только мучить пять месяцев; и мучение от неё подобно мучению от скорпиона, когда ужалит человека.

6В те дни люди будут искать смерти, но не найдут её; пожелают умереть, но смерть убежит от них.

7По виду своему саранча была подобна коням, приготовленным на войну; и на головах у ней как бы венцы, похожие на золотые, лица же её –  как лица человеческие;

8и волосы у ней – как волосы у женщин, а зубы у ней были, как у львов.

9На ней были брони, как бы брони железные, а шум от крыльев её –  как стук от колесниц, когда множество коней бежит на войну;

10у ней были хвосты, как у скорпионов, и в хвостах её были жала; власть же её была – вредить людям пять месяцев.

11Царём над собою она имела ангела бездны; имя ему по-еврейски Аваддон, а по-гречески Аполлион.

«Бездна» — тот самый колодезь, о котором идёт речь выше. Аваддон означает «губитель», т. е. ангел смерти. Саранча — визуальный образ, он что-то являет апостолу Иоанну. Он сам, скорее всего, не понимал, что она ему являет, просто он описал то, что видел. Мы тоже не понимаем, что саранча собой обозначает, но в том толковании, которое я предлагаю, понятно, почему мы не понимаем этот образ: потому что она обозначает что-то, живущее в глубине нашей души, чего мы никогда в нашей жизни не видели (и слава Богу, что не видели), поэтому мы этого не знаем и не можем с этим ничего сопоставить. Мы только из того, что мы здесь прочли, понимаем, что когда «это» в последний день Суда выйдет из глубин наших душ, оно будет наши души жалить, язвить, и мы будем испытывать такое мучение, что нам покажется, что лучше умереть, чем это терпеть. Представьте себе муки совести, умноженные на тысячу, — это жалящее нас изнутри. Но совесть — от Бога, а здесь жалящее выйдет от дьявола, от беса, потому что его князь, хозяин, Аваддон — это как бы чёрный ангел из свиты дьявола. Это бесы, жалящие душу изнутри. Мы иногда что-то похожее видим в одержимых бесами людях, которые преданы автоагрессии, которые мучаются сами с собой. Они даже ведут себя так иногда — дёргаются, как человек, жалимый изнутри тёмными духами, это такой вид одержимости. Но здесь написано, что люди, запечатанные печатями Божьими, от этого защищены. Вспоминаю слова нашего настоятеля, отца Александра, который говорил о том, что вообще бывают такие вещи, как наговор, колдовство, и на кого-то (говорит он) это действует, но это не действует на людей церковных. Несколько раз на проповедях он говорил, что ни разу в жизни не встречал церковного человека, который был бы чем-то таким поражён. Здесь о чём-то в этом роде: о бесах, которые не имеют силы над людьми, запечатанными от Бога.

12Одно горе прошло; вот, идут за ним ещё два горя.

13 Шестой Ангел вострубил, и я услышал один голос от четырёх рогов золотого жертвенника, стоящего пред Богом,

14 говоривший шестому Ангелу, имевшему трубу: освободи четырёх Ангелов, связанных при великой реке Евфрате.

15 И освобождены были четыре Ангела, приготовленные на час и день, и месяц и год, для того, чтобы умертвить третью часть людей.

Что это за ангелы, которые умерщвляют людей? Это, конечно, ангелы тьмы, продолжение Аваддона, ангелы из свиты князя тьмы. Что такое Евфрат, о котором идёт речь? Это, конечно, не географический Евфрат (так же, как тот Евфрат, о котором мы читаем в Книге Бытие про четыре райские реки, из которых одна — Евфрат). Это, конечно, не тот Евфрат, который течёт по нашей земле. Для евреев того и более раннего времени Евфрат — это то, что отделяет Землю Обетованную от прочей земли. Сами евреи называются «иври», что означает «люди из-за реки», «из-за Евфрата пришедшие». В конечном счёте куда? В Землю Обетованную. «Земля Обетованная» имеет несколько смыслов. Это и земля Израиля, это и (в первую очередь) Земля Обетованная небесная. Но эта «Земля Обетованная» есть не только в небесах и не только на территории Средиземноморья, эта Земля Обетованная есть и в наших душах тоже, это «защищённая территория», где в нашей душе должен обитать Бог. И одно из испытаний последнего дня: освобождаются те ангелы зла, которые должны и эту Землю Обетованную нашей души подвергнуть испытанию. Как мы видим, третья часть того, что живёт в нашей душе, на этой Земле Обетованной, окажется нежизнеспособным, принадлежащим, по существу, не земле жизни, а земле смерти. Вполне возможно, показанные здесь четыре ангела — те же четыре Ангела, о которых мы читали в седьмой главе, во втором стихе, где сказано: «И воскликнул он громким голосом к четырём Ангелам, которым дано вредить земле и морю». Если это те самые четыре ангела, которые «призваны вредить» (а я говорил, что «вредить» — это не столько причинять вред, истреблять, сколько подвергнуть суду, суду на праведность), то они испытывают на праведность то, что живёт на Земле Обетованной внутри нашей души. Действительно ли оно достойно там жить? Ведь история еврейского народа показывает, что он был признан недостойным жить на Земле Обетованной, и был оттуда изгнан, и вернулся туда буквально на наших глазах. Вот так же и наши души — не всё, что там живёт, на этой Земле Обетованной наших душ, будет признано Богом и оправдано.

Дальше опять видение совершенно мистическое: с этими ангелами с Евфрата идёт какое-то странное конное войско.

16Число конного войска было две тьмы тем; и я слышал число его.

17 Так видел я в видении коней и на них всадников, которые имели на себе брони огненные, гиацинтовые и серные; головы у коней –  как головы у львов, и изо рта их выходил огонь, дым и сера.

18 От этих трёх язв, от огня, дыма и серы, выходящих изо рта их, умерла третья часть людей;

19 ибо сила коней заключалась во рту их и в хвостах их; а хвосты их были подобны змеям, и имели головы, и ими они вредили.

Кони — продолжение темы саранчи, в сущности, то же самое, но только если саранча просто жалит, то кони уже могут убивать. То есть это какая-то ещё более вредная форма бесовщины, которая живёт внутри душ человеческих. Я говорил: вчера в храме мы видели одержимую женщину. Бывает безвредная одержимость. А серийный убийца, какой-нибудь садист? Здесь, мне кажется, о чём-то в этом роде: о степени одержимости как бы предельной, которая, увы, как это ни горько сказать, где-то в глубине наших душ тоже, видимо, может существовать. И чтобы спастись на Страшном Суде от этого, живущего в нас, надо освободиться по голосу шестой трубы.

И в заключение такие горькие слова:

20Прочие же люди, которые не умерли от этих язв, не раскаялись в делах рук своих, так чтобы не поклоняться бесам и золотым, серебряным, медным, каменным и деревянным идолам, которые не могут ни видеть, ни слышать, ни ходить.

Не раскаялись в идолопоклонстве, не раскаялись в язычестве — а язычество есть и сегодня, и это большая часть людей, живущих в этом мире, хотя они могут даже в церковь ходить. Они язычники, потому что главный предмет их поклонения — не Бог, Которому они свечку ставят в храме раз в месяц, или в год, или в сто лет, а главный предмет их поклонения — или деньги, или собственность, или власть, или ещё что-то в этом роде. Вот их идолы.

21И не раскаялись они в убийствах своих, ни в чародействах своих, ни в блудодеянии своём, ни в воровстве своём.

До Страшного Суда, о котором в Апокалипсисе идёт речь, в нашей жизни довольно часто случается такой маленький суд. Нам посылается испытание в душу — как бы это жгучее, как бы эта полынь, — и мы хотим от этого избавиться как можно скорее и не понимаем того, что это Господь нам посылает испытание, чтобы мы немножко лучше поняли сами себя, взглянули на самих себя, от чего-то избавились в себе ещё до Страшного Суда, потому что лучше от этого избавиться ещё здесь, чем там, на Страшном Суде, который будет, как здесь описано, гораздо более крутым, чем мы в состоянии сами над собой произвести в этой жизни. Сказано: «Не судите, да не судимы будете», –  а я продолжу: но судите себя, да не судимы будете тогда. Об этом здесь речь. Так надо понимать беды в нашей жизни, к нам приходящие, — как какие-то маленькие звоночки о Страшном Суде, о том, что в нас тоже живёт много злого, и нам это надо отвергнуть, как-то выпустить наружу и избавиться от этого. Но мы не понимаем себя, не понимаем посылаемого нам. Не понимаем того, кто мы такие, не понимаем своих собственных душ. И в день Страшного Суда всё, что в жизни мы не понимали, нам будет явлено из-под сорванных печатей, в голосе звучащих труб, и мы увидим самих себя, и, вероятно, ужаснёмся сами себе. Этого, наверное, не может не произойти, но чтобы мы к этому в какой-то степени были готовы, мы и читаем Откровение Иоанна Богослова, уже сегодня готовим себя к этому дню, чтобы мы на нём не попали в разряд тех, в которых почти ничего, кроме мёртвого, не будет найдено. Даже если что-то и останется, что спасётся, — это всё равно что спасти больного человека, оставив от него фалангу пальца. Может быть, мы именно так и спасёмся, это тоже своего рода спасение. Но если мы хотим, чтобы от нас не фаланга пальца осталась после Страшного Суда, а что-то большее, чтобы хоть в какой-то мере от нас осталось наше «я», к которому мы привыкли, — нам надо начать этот страшный судный день ещё в этой жизни, вглядываясь в себя. И Библия для нас — это зеркало, которое отражает нас, в которое мы можем на себя глядеть, или некий кодекс, по которому мы можем себя судить.

Хочу ещё два слова сказать. Скоро праздник 9 Мая. Это праздник, я думаю, значимый для всех нас. И ведь в Книге Откровение описана тоже война, война добра со злом, и то, что столько жёсткого сказано про душу человеческую в том, что я сегодня прочёл, — это потому что  война и там, в ней, война жизни со смертью, добра со злом. И Великая Отечественная война нашей страны, в которой воевали отнюдь не ангелы с нашей стороны, и отнюдь не поголовно дьяволы с той стороны, — это всё-таки война добра со злом. В наше время, не в нашей стране, конечно, а особенно в других странах острота ощущения того, что это была война добра со злом, уже ослабевает. Но давайте хотя бы мы, живущие здесь, в этой стране, где об этом ещё помнят, давайте это помнить, и не давайте себя с этого сбивать всякими рассуждениями о том, что воевали Сталин с Гитлером, два тоталитарных режима, и всё такое. Нет, в этой войне был духовный смысл, и наше чтение Откровения Иоанна Богослова нам напоминает о том, что земные наши войны бывают войнами не только за территорию, за собственность, но бывают — за Бога. И в той войне ужасный дух зла, в лице нацизма, фашизма пришедший на землю, был побеждён, причём в основном усилиями нашей страны. И давайте об этом не забывать, к нашему сегодняшнему чтению это очень относится. Так что поздравляю вас с Праздником Победы!

 

Лекция 10. Апокалипсис. 12.05.09

 

Мы продолжаем читать Откровение Иоанна Богослова, сегодня у нас десятая глава. В прошлый раз мы прочли сразу две главы, потому что обе они относились к шести трубам. После шестой трубы вдруг изложение прерывается: седьмая труба тоже будет, но не сразу, а только в конце 11-й главы. Примерно так же была устроена предыдущая семёрка из семи печатей: там тоже после шестой печати изложение было прервано такой, так сказать, интермедией, где речь шла о запечатывании ста сорока четырёх тысяч верных. И здесь тоже есть такая интермедия. Она состоит из двух частей: одна часть — 10-я глава, другая — 11-я глава. Сегодня у нас 10-я глава, а 11-ю прочтём в следующий раз. Интермедия состоит из двух частей. В 10-й главе, основной, самый яркий зрительный образ интермедии — некая книжка, которую держит в руке ангел и которую потом должен «проглотить» пишущий Откровение Иоанн Богослов. Проглотить он её должен, потому что эта книжка — пророчество, а Иоанн Богослов, конечно, тоже пророк, и Откровение — тоже своего рода пророчество, продолжающее пророчества Исайи, Иезекииля, Иеремии. Я говорил о том, что очень много в зрительном языке, каким дано пророчество Иоанну Богослову, заимствовано из Библии, из Ветхого Завета (из книг Иезекииля и Даниила в особенности). Это не случайно, просто это тот язык, на котором душа пророка Иоанна Богослова была способна воспринять и оформить в образы то содержание (не словесное, а какое-то другое), которое в его душу вкладывал Бог. В этом, собственно, и состоит видение, откровение — в том, что человеку даётся какое-то содержание, которое так просто не перескажешь и не передашь, и он его уже потом пытается переложить в какие-то формы, которые можно передать другим людям. Таких примеров много. Один из ярчайших примеров —«Божественная комедия» Данте, где он сам многократно описывает, как ему трудно видения, которые ему являются, переложить в человеческие слова. И, собственно, когда в главе, которую мы читаем, в видении пророку показывается символический образ самого пророчества как духовного феномена (точнее, ноумена), оно уподобляется книжке. А дальше, в 11-й главе, раскрывается уже содержание пророчества, т. е. то самое главное, что в этой книжке содержится. Но этого я сейчас касаться не буду, это отдельная и, кстати сказать, трудная тема.

Итак, интермедия после шестой трубы и до седьмой перекликается с той интермедией запечатывания святых Господних, которая после шести печатей. Обратите внимание, что интермедия запечатывания ста сорока четырёх тысяч святых в каком-то смысле идёт в направлении, обратном тому, что было до этого, потому что вначале шесть печатей снимаются, печать за печатью, и вдруг мы видим, что после шестой печати и перед седьмой идёт как бы обратный процесс — печать налагается на святых. Объяснение этому, в сущности, достаточно ясное, потому что те печати, которые срываются, это, к сожалению, те печати, которые на наш мир, созданный Богом, наложил дьявол. Это как бы отравленные печати, в которых есть дьявольское начало (у евреев оно называлось «эцха-ра», что означает «семя зла»). Семя зла есть не только в глубинах душ человеческих, оно вообще в устройстве всего нашего мира, и даже в животных, растениях и в неживой природе есть это семя зла, посеянное дьяволом, оно как бы наложено на весь наш тварный мир. Эти-то печати и срываются с тварного мира, а запечатывание, конечно, идёт в обратном направлении, потому что налагается уже печать Божья. В позднейшем христианском богословии очень часто употребляется эта аналогия: наши души, вся история человечества, вообще всё человечество уподобляются мягкому материалу (воску или сургучу), на что Господь накладывает Свою печать. И если печать хороша, но материал — плохой сургуч, то наложишь на него печать, а там даже нельзя понять, что на печати было. То, что исходит от Бога, Божественная печать, — печать Духа Святого на душах человеческих, на всей истории человеческой. Это сравнение, которое Церковь приняла и по сей день использует и так это понимает. Это нам объясняет, почему в седьмой главе за распечатыванием начинается запечатывание.

 Здесь происходит что-то подобное вслед за голосами шести труб, которые адресованы душам человеческим, т. е. адресованы к тому, чтобы пробудить дремлющие души людей, как труба вообще предназначена для того, чтобы собрать каких-нибудь солдат, которые расслабились на отдыхе, чтобы они подпоясали свои чресла и подготовились к бою. Примерно так же шесть звучащих труб призваны душу человеческую как-то протрезвить, ободрить, и в каком-то смысле уже не с истории человеческой, а с отдельной души человеческой снять те печати зла, которые на неё наложены («печати» во всякой форме— лености, эгоизма, чего угодно). Но трубы — это то, что адресовано душе человеческой извне, и мы сталкиваемся после шестой трубы с интермедией, которая описывает обратный процесс. Почему «обратный»? Вот прозвучали шесть труб. И что звучит за ними? Да, звучит, конечно, седьмая труба, но до седьмой трубы что звучит после шести труб? Звучит голос человеческий, голос пророка. Он-то и есть та новая труба, которая звучит. И это уже не откуда-то сверху, извне звучит голос людям, это из глубины души человеческой (в данном случае – из глубины души пророка) звучит голос, который тоже «труба». Представьте себе зрительно, как говорит труба за трубой, а человек сидит и слушает эту музыку небес, и она в нём производит какое-то действие (человек плачет, горюет, радуется — улучшается от слушания этой Божественной музыки), и вдруг откуда-то из его нутра начинает тоже звучать музыкальный инструмент! Вот примерно так устроено это пророчество, эта книжка. И не зря здесь сказано, что её надо проглотить — чтобы она внутри человека была и изнутри его, из его души звучала.

Ещё об одном, прежде чем мы начнём читать по отдельным стихам. Я говорил (несколько упрощённо, конечно), что можно уподобить процесс снятия семи печатей руками Иисуса Христа, Агнца, тому, что происходит с человеческой историей. Её злые секреты не только распечатываются (т. е. открываются), они ещё развязываются, как узлы, которые навязаны на истории человечества. Говорил и об этих трубах, которые тоже некий аналог, но только это уже не Сын (Агнец), а Дух Святой, символизируемый голосом труб, а вначале символизируемый фимиамом в виде курящегося дыма на жертвеннике. Дух трубами говорит, работает — с чем? Мы знаем по словам Самого Иисуса Христа, что место обитания Духа Святого — не история человечества, а глубина человеческой души. Человеческую душу можно понимать как отдельную душу, душу каждого из нас. Каждый из нас может сказать: «В моей душе хочет жить Дух Святой», –  и в какой-то мере Он там живёт — в той мере, в какой я даю Ему такую возможность, даю Ему там обиталище. Но, кроме того, ещё можно говорить и о душе всего человечества, как бы о душе совокупного Адама, которого мы с вами все вместе представляем. В еврейском богословии ещё до Христа было понятие «Адам кадмон», т. е. «единый Адам», который представляет собой всё человечество. Это понятие сохранила и христианская Церковь. Когда мы говорим: «Церковь есть Тело Христово», – понимаем, что Церковь состоит из отдельных людей, индивидуумов, это не какое-то монолитное целое. Но все же это единое совокупное Тело Христово, состоящее из отдельных личностей, совокупная душа человечества, состоящая из отдельных человеческих душ. И голос труб Духа Святого адресован и индивидуальным душам, и совокупной душе человеческой. Я говорю об этом вот почему: здесь мы в конце главы вдруг встречаем упоминание о народах, царях, племенах, языках, т. е. о человеческой истории. И в шестой главе, после снятия шестой печати, это упоминается:

15 ... цари земные, и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные, и всякий раб, и всякий свободный.

Тема возникает вновь. Почему? Какое имеет отношение голос Божий, адресованный моей душе, к истории человечества? А дело в том, что моя душа — это не только моя душа. Моя душа — это соучастница совокупной души человеческой и в каком-то смысле несёт на себе слепок, образ, частицу этого совокупного целого (не знаю, как сказать, для этого и слова правильного нет). Конечно же, совокупная душа коллективного Адама и есть то, что определяет ход человеческой истории. В человеческой истории есть три главных «игрока». Один «игрок» — это, конечно, Господь Бог и Его Замысел о том, куда должна вывести история человечества. И, слава Богу, Книга Откровение, при всех своих трудных, тяжёлых местах (в ней много говорится о войне, кровопролитии, страдании, зле), всё-таки в итоге показывает исполнение Замысла Божьего о человечестве через все препятствия – исполнение в Новом Иерусалиме, в этом светлом Граде, где обитает Бог вместе с людьми. Вот это — Замысел Божий об истории человечества. Другой «игрок» в истории человечества, играющий «за чёрных», в то время как Бог играет «за белых», — это, конечно, дьявол, который в ход истории человечества очень активно вмешивается, и люди сами иногда, оглядываясь на события своей истории, удивляются: что это мы наделали? Об этом пишут люди, которые пережили Первую мировую войну, которая именно грянула, в отличие от Второй мировой, действительно неожиданно, никто ничего подобного не ожидал. Ну, были отдельные люди с ясным взором, которые ожидали, но большая часть — нет, для большей части это был гром среди ясного неба. Люди уже потом, когда война закончилась, удивлялись: «Господи, откуда? Почему Верден? И прочее… Что мы натворили и почему?» Такого рода события в истории человечества как нельзя яснее показывают вмешательство дьявола в пути истории, потому что это не люди, конечно, сами себе устроили Верден по своей глупости. Их к этому Вердену (так же, как и к Освенциму, и прочему) аккуратно, тщательно подвели — к тому, чтобы именно это произошло. Но можно и не удаляться в 1914 год, можно посмотреть на недавнее прошлое нашей страны и на все прошедшие с 17-го года события в истории нашей страны. Мне кажется, трезвый взгляд на эти события не может не вызвать у человека таких же слов: «Что мы делали?  Что мы наделали? И для чего мы истребили столько наших собственных граждан? И для чего мы перекорёжили всё, что можно было перекорёжить, в устройстве нашего общества?» Тоже удивляешься, а удивляться нечему: люди это делают не потому, что они сознательно этого хотят, а потому, что тот играющий «за чёрных» играет и людьми тоже. Это второй участник. И третий участник (что для нас самое главное в чтении этой главы) — это душа человеческая, душа каждого человека в отдельности и совокупная душа человечества. Просветлена она или темна и отягощена всяким злом, дурными эмоциями и т. д.? Ведь если бы душа человеческая была просветлена, то никакой мировой войны, никакого Освенцима, несмотря на все усилия дьявола, просто не могло бы быть в принципе. Поэтому не нужно рассматривать то, что в Откровении говорится применительно к человеческой душе, и то, что говорится применительно к человеческой истории, как какие-то две принципиально разные вещи. Это, в сущности, об одном и том же, это две части одного целого.

Тут надо сказать о самом понятии «одно и то же». Я об этом говорил, но хочу повторить, потому что это непривычная нам логика. Мы встречаем в Откровении Иоанна Богослова три семёрки: сначала снятие семи печатей, потом звучание семи труб, а потом семь чаш, изливаемых на землю. Поскольку их три по семь, они в каком-то смысле друг с другом рифмуются, друг друга повторяют. Те интерпретаторы Откровения, которые понимают эти семёрки как последовательность во времени: сначала то, потом это, потом ещё что-то, — и всё это проецируют в историю человечества (сначала будет то, потом будет это, потом будет ещё что-то), –  они, мне кажется, не улавливают чего-то очень важного в самой логике построения Откровения Иоанна Богослова. Эти три семёрки говорят об одном и том же. Агнец, Который говорит (если так можно выразиться) снятием семи печатей, Дух Святой, Который говорит трубами, и, наконец, Сам Отец Вседержитель, Который говорит (точнее, не говорит, а судит) семью чашами, изливаемыми на землю, — они говорят об одном и том же. Они есть одно и то же, и говорят они об одном и том же. А почему же они говорят так по-разному («по-разному» в смысле техническом: тут печати, там трубы, тут чаши)? И по стилистике они несколько разные: когда снимают шесть печатей, то каждая из печатей выпускает какое-то доселе таившееся бедствие на землю, но это бедствие знакомого нам вида (война, голод, землетрясение и т. д.); когда звучат трубы, они как бы выпускают наружу зло, таившееся в глубинах человеческой души («кладезь бездны», находящийся внутри человеческой души), но оно имеет не природный характер, какой-то странный, чудесный, мистический (возьмите хотя бы «саранчу» в виде коней, которые жалят и ртом, и хвостами). Немножко разная стилистика. Удивляться этому не нужно, потому что (и это ключевые слова) логика построения Книги Откровение — логика не сюжета, не детектива или романа, а логика музыкальная: одна и та же мелодия, одна и та же тема исполняется тремя разными инструментами — Агнцем, потом говорящим трубами Духом Святым и, наконец Самим Вседержителем через ангелов, которые изливают на землю чаши Его гнева. Это одна и та же музыкальная тема, но, конечно, разные инструменты её исполняют по-разному, как в оркестре.

Ещё об этой музыкальной логике. Есть такое понятие, очень широко используемое Бахом, — канон, фуга. Это когда одна и та же тема исполняется разными инструментами или одним и тем же инструментом, но разными голосами, и одна вариация темы вступает вслед за другой, т. е. тема, исполняемая первым инструментом, уже развилась, вышла на какую-то свою высоту, а в это время другая вариация этой же темы, исполняемая другим инструментом, только начинается. Искусство канона в том, что голоса (один из которых уже развился, а другой только начинается) звучат не независимо, а друг с другом гармонизированы, образуют единую гармонию. Так что если говорить о двух голосах — о «голосе» снятия печатей и о голосе труб, — то эти два голоса тоже звучат не независимо друг от друга, а они как бы отсылают друг к другу, резонируют друг с другом, намекают друг на друга, и поэтому, когда мы читаем здесь о трубах, мы всё время вспоминаем, с чем это рифмуется из той первой части, где шла речь о семи печатях.

Завершаются шесть печатей интермедией, связанной с запечатыванием избранных Божиих. Кто эти избранные Божии? Там сказано совершенно ясно: это свидетели Бога, свидетели Христа в этом мире. Свидетельствующие как? Само слово «свидетель» по-гречески («мартирос») имеет два смысла: свидетель и мученик. В понимании христиан того времени свидетельство как бы априори предполагает кровопролитие. И так на протяжении примерно трёх веков оно и было: человек признавал Христа — и его тут же вели голову рубить. Во второй интермедии, в десятой главе, которую мы читаем сегодня, речь идёт о другом — о пророчестве. Но пророчество второй части и свидетельство крови первой части — это не две разные вещи, а это две части одного и того же единого целого. Пророк тоже своего рода свидетель, и понятие «кровь», которое неразделимо с понятием «мартирос» (свидетель или мученик), присутствует и в образе пророка. Когда мы читаем, например, историю о том, как Исайя в видении был призван к пророчеству и как ангел углём с жертвенника коснулся его уст (вы себе представьте, что кто-то горящим углём коснулся ваших уст!) — это разве не кровь? Конечно, кровь! Александр Сергеевич, который эту тему переложил в своём замечательном стихотворении «Пророк» («как труп, в пустыне я лежал»), показал, как почти смерть предшествует пророчеству. А в конце он говорит: «И, обходя моря и земли, глаголом жги сердца людей». Как можно обжечь наши сердца, уже столько повидавшие и слыхавшие? Ответ простой: человек может обжечь наше сердце, только если он говорит нам кровью своего сердца. Те, свидетели, кровь свою проливают на плахе, а этот, пророк, в слове своём проливает кровь своего сердца, и это тоже кровь. Поэтому интермедия о пророчестве рифмуется (в логике канона, в логике фуги) с тем, что сказано вначале о свидетельстве мучеников Христовых. Пророк — он тоже свидетель.

Теперь начнём читать стих за стихом. Последнее перед этой главой — 21-й стих девятой главы:

21И не раскаялись они в убийствах своих, ни в чародействах своих, ни в блудодеянии своём, ни в воровстве своём.

Значит, несмотря на голоса шести труб, несмотря на снятие узлов, навязанных дьяволом на душах человеческих, всё-таки последнего, окончательного ещё не сделано: последнего раскаяния в этих душах нет. И кто же служит агентом такого раскаяния? Кто всё-таки приводит людей к окончательному раскаянию? Как ни удивительно, не труба небесная, а труба земная — пророк. Так понимали свою функцию все пророки Ветхого Завета: привести людей к покаянию. Пророк есть законный продолжатель того, что предыдущими шестью трубами не окончено. Если так можно выразиться, хирургическая операция доведена почти до конца, но последний разрез, удаляющий последнюю опухоль с души, всё-таки ещё не сделан. И это поручение пророку даётся в таких торжественных обстоятельствах в 10-й главе:

1И видел я другого Ангела сильного, сходящего с неба, облечённого облаком; над головою его была радуга, и лице его как солнце, и ноги его как столпы огненные.

В Откровении много ангелов присутствует, но этот — один из нескольких особых ангелов, каждый из которых появляется, соответственно, после шестой печати, после шестой трубы и после шестой чаши. Например, в начале седьмой главы, после шестой печати, мы видим такого же ангела:

2И видел я иного Ангела, восходящего от востока солнца и имеющего печать Бога живаго. И воскликнул он громким голосом к четырём Ангелам, которым дано вредить земле и морю.

Этот ангел из седьмой главы запечатывает праведников — сто сорок четыре тысячи в белых одеждах. Это, наверное, тот же самый ангел или, может быть, это другой ангел, но который исполняет ту же самую роль. А в 14-й главе, перед семью чашами, тоже выходит такой же ангел:

18И иной Ангел, имеющий власть над огнём, вышел от жертвенника и с великим криком воскликнул к имеющему острый серп, говоря: пусти острый серп твой и обрежь гроздья винограда на земле, потому что созрели на нём ягоды.

То есть это какие-то особые ангелы на фоне великого множества разных других ангелов, существующих на небесах, они — ангелы великие. Есть понятие «архангел» в христианской ангелологии. Среди архангелов есть всем нам известные имена: Михаил, Гавриил, т. д. Может быть, тот ангел, о котором идёт здесь речь, это архангел Гавриил и есть, потому что здесь сказано, что это ангел сильный, а слово «гавриил», если его перевести с еврейского, означает «сила Божия». И в 10-й главе этот сильный ангел, который стоит и на море, и на земле, — что он имеет в своих руках?

2…в руке у него была книжка раскрытая. И поставил он правую ногу свою на море, а левую на землю.

Стояние и на море, и на земле символизирует силу, владычество над всем этим. Но не самому ангелу принадлежит это владычество, так символизируется сила Божия, которая в нём, и об этом говорится в шестом стихе: этот ангел не сам по себе, а он клянётся «Живущим во веки веков, Который сотворил небо и всё, что на нём, землю и всё, что на ней, и море и всё, что в нём», т. е. он носитель силы Божией. И в руках у него не тот гигантский свиток с семью печатями, с которого начинается видение, а книжка (уменьшительный перевод правильный, это и в греческом тексте так: «библаридион», «книжечка»). Почему такое уменьшительное, даже несколько уничижительное слово? Мы должны это понять, чтобы понять, что же это за книжка. Я говорил, когда шла речь об огромном свитке, на котором было семь печатей, что это, в сущности, свиток человеческой истории, и не просто истории, как она реально совершалась, а это свиток Замысла Божьего о человеческой истории, Замысла, тайного для нас, людей, который запечатан печатями Божьими и, увы, печатями дьявольскими тоже, и те чёрные печати — это тоже тайна от нас, людей, как наша история запечатана. То был свиток, Книга, без всякой уменьшительности, её открывает Иисус Христос, и сказано, что никому из людей, ни ангелам даже не по силам эту книгу открыть, а только Иисусу Христу. А эта книжечка — маленькая, её по силам не только открыть (её и не надо открывать, потому что она раскрыта), а и проглотить просто человеку, хотя и такому замечательному, как тайнозритель Иоанн Богослов. Что же это за книжечка? Ответ на этот вопрос, вероятно, таков: эта книжечка нам напоминает о той великой Книге Замысла Господнего, это её (если можно так выразиться) маленькая копия –  то, что человеку может быть понятно, то, что способно вместить человеческое сознание. Поэтому она открыта, значит, людям она по силам, и предназначена она для того, чтобы ею пользовались пророки. Как пользовались — об этом дальше. «Книжечка пророчества» — вот так можно сказать. Что такое пророчество? Это та часть Замысла Божьего, которая нам, людям, доступна, которую Господь нам сделал доступной. Хотя об этой доступности надо сказать с оговоркой, потому что, раз она раскрыта, то, казалось бы, надо взять её и читать. Прочитать людям, чего же Бог, в конце концов, от них хочет. Но тут сказано по-другому: он должен эту книжку съесть, и только тогда начать проповедовать. Но ведь если ты книгу съешь, то нельзя её читать! В этом глубокий смысл, потому что пророк должен не просто умом своим понять то, что написано в этой частичке Замысла Господня, он должен этим проникнуться. Как сказал Александр Сергеевич: «исполнись волею Моей!» Сам пророк должен наполниться Замыслом Божьим, а это означает, что не только ум его, сознание должно быть наполнено, а и подсознание, сердце, — то, что он не контролирует сам, — должно наполниться содержанием этой книжки. Дальше мы прочтём, каково же на вкус то, чем должен наполниться пророк.

3И воскликнул громким голосом, как рыкает лев; и когда он воскликнул, тогда семь громов проговорили голосами своими.4И когда семь громов проговорили голосами своими, я хотел было писать; но услышал голос с неба, говорящий мне: скрой, что говорили семь громов, и не пиши сего.

Мы в Библии встречаем упоминание семи громов, на самом деле это семь голосов Божиих. Псалтырь, 28-й псалом:

2…воздайте Господу славу имени Его; поклонитесь Господу в благолепном святилище Его.

3 Глас Господень над водами; Бог славы возгремел, Господь над водами многими

4Глас Господа силён, глас Господа величествен.

5Глас Господа сокрушает кедры; Господь сокрушает кедры Ливанские

6и заставляет их скакать подобно тельцу, Ливан и Сирион, подобно молодому единорогу.

7Глас Господа высекает пламень огня.

8 Глас Господа потрясает пустыню; потрясает Господь пустыню Кадес.

9 Глас Господа разрешает от бремени ланей и обнажает леса; и во храме Его все возвещает о Его славе.

10Господь восседал над потопом, и будет восседать Господь царём вовек.

Комментаторы довольно единодушно отмечают, что в семи громах Откровения, по всей вероятности, содержится неявная ссылка на это место: действительно, в этом псалме семь раз говорится о гласе Господа. Причём не то что эту ссылку на псалмы делает сам Иоанн Богослов, знающий Псалтырь. Эту неявную ссылку на псалмы делает Тот, Кто посылает Иоанну Богослову видение. Он ему посылает в этом видении семь громов и как бы ему говорит (не вслух): ты догадайся, что это за семь громов. Громы, на самом деле, встречаются в Откровении не только здесь. Мы их несколько раз уже встречали и ещё будем встречать: в ключевые моменты событий, происходящих на небесах и на земле, раздаются громы, совершаются землетрясения и т. д., но все эти громы там, в других местах Откровения, не раскрыты, и создаётся впечатление, что это просто звуки. А здесь совершенно явно, что «семь громов проговорили голосами своими» что-то членораздельное — то, что может понять человек. Казалось бы, единственный раз они проговорили членораздельно, — это бы и записать! И он хотел записать, но услышал голос с неба, говорящий: скрой! Причём не просто «скрой!», зря так переведёно: по-гречески сказано совершенно однозначно — «запечатай!» И мы опять вспоминаем о печатях, вспоминаем, что шёл процесс распечатывания, смысл его — хирургическая операция над миром: снять злые печати, связавшие историю человечества, связавшие Замысел Господний о человечестве. А здесь речь идёт о запечатывании голоса семи громов, и мы, конечно, вспоминаем о запечатывании ста сорока четырёх тысяч праведников печатью Божьей: эта печать, которой тайнозритель призывается запечатать, т. е. скрыть, это тоже печать Божья. Это значит, что смысл, который содержится в том, что говорят громы, запечатывается до времени, как те сто сорок четыре тысячи праведников запечатываются печатью до времени, чтобы их не тронули силы зла, которые будут отпущены и будут пановать на земле. И в других местах Библии встречается ощущение того, что человек в видении что-то такое видел, понял — и забыл, и не может это воспроизвести. Мы встречаем у апостола Павла в одном из его посланий слова о том, что он был вознесён на небеса в духе и слышал там такие слова, которые не в силах передать словами или голосом человеческим. Когда мы читаем «Божественную комедию» Данте, который пережил что-то подобное, он говорил: не могу, я забыл то, что там видел, и осталась у меня в сердце только сладость воспоминаний об этом. Значит, это некий универсальный феномен, который происходит с тайновидцами: пока они в видении, они что-то понимают, что-то ощущают, а потом, когда они возвращаются к нам, они нам рассказать об этом уже не могут, они как бы не помнят. Но куда же это делось в них, и зачем тогда им Господь это показал и рассказал? Вполне возможно, оно в них никуда не делось, только оно не в их сознании (которое управляет нашим языком), а в глубине их души, недоступной человеческому языку. Но глубина души, недоступная человеческому языку, проявляется поступками людей, всей их жизнью. Она-то, видимо, и делает пророка пророком — несказуемая глубина Божия, которая легла им на сердце и которую они и словами-то выразить не могут. Когда мы читаем знаменитых пророков — и Иоанна Богослова, и других (Иезекииля, Иеремию, Исайю и прочих), мы иногда просто чувствуем, как мучается несчастный пророк, чтобы найти слова, чтобы выразить то, что у него в голове и в душе. И какие-то слова находит, и часто сам даже недоволен тем, что он нашёл, и повторяет это второй раз, уже по-другому, в общем, старается, как может, всё объяснить, перевести в наши слова это несказуемое. Это несказуемое и таится за словом «скрой», т. е. запечатай то, что говорили семь громов.

Это можно противопоставить тому, что сказано о раскрытой книжке. Раскрытая книжка — это раскрытая часть Замысла Божия, но есть, конечно, и скрытая часть Замысла Божия. Часть Замысла Божия, скрытая от нашего разума, вполне возможно, не скрыта от наших сердец, но сказать её нельзя, она так же запечатана, как голос семи громов. В связи с этим мне вспоминается одно из поразивших меня мест в замечательном произведении замечательного (и религиозного) поэта Томаса Стернза Элиота. Это произведение называется «Бесплодная земля», а его последняя часть называется «Что сказал гром» — What the thunder said. Там Элиот пытается расшифровать, что сказал гром, пользуясь разными индийскими и другими ассоциациями. Сама его расшифровка того, что сказал гром, мне не кажется очень удачной, но вслед за заголовком «Что сказал гром» следует несколько несравненных поэтических строк, вызванных, видимо, воспоминанием об Откровении Иоанна Богослова.

After the torchlight red on sweaty faces
After the frosty silence in the gardens
After the agony in stony places
The shouting and the crying
Prison and palace and reverberation
Of thunder of spring over distant mountains
He who was living is now dead
We who were living are now dying
With a little patience.

Вот мой собственный доморощенный перевод:

По пляске факелов на потных лицах,

Молчании морозном меж садами,

Мучении исхода меж камнями,

По крике и по плаче,

Тюрьме, дворцу и эху отголосков

Громов весны над дальними горами,

Тот, Кто был жив — теперь Он мёртв.

Мы, те, кто жили, умираем. — 

Чуть-чуть терпенья.

 

К сожалению, нет хорошего перевода, но поверьте мне на слово, что воспоминание о том месте в Откровении Иоанна Богослова, где говорится о голосах громов, вызвало из души поэта излияние нескольких строк — просто вершины поэзии, которой мало в мире, которую, наверное, с Данте только и можно сравнить.

Это о голосах громов. Читаем дальше.

5И Ангел, которого я видел стоящим на море и на земле, поднял руку свою к небу

6и клялся Живущим во веки веков, Который сотворил небо и всё, что на нём, землю и всё, что на ней, и море и всё, что в нём, что времени уже не будет.

Это ключевые слова: времени уже не будет. Их можно понимать двумя способами. Можно понимать просто: осталось совсем немного времени до того, как совершится всё то, о чём здесь говорится, т. е. Страшный Суд. Вполне допустимое понимание, потому что хотя со времён Иоанна Богослова тут у нас на земле прошло две тысячи лет, но известно, что на небесах каждая из этих тысяч лет — как мгновение ока. Но мне ближе всё-таки другое понимание: «времени больше не будет» означает, что того феномена, которое мы называем «время», который, как нам кажется, мы понимаем, что это такое, которое измеряется часами, календарями, годами истории человечества, — этого времени уже не будет. Это время заменится на что-то новое, как небо и земля, как говорится в конце Откровения, заменятся на новую небо и новую землю. Раз пространство заменится на что-то новое, то и время заменится на что-то новое, — говорю это от себя, человека XXI века, читавшего теорию относительности Эйнштейна и знающего, что время и пространство — две вещи нераздельные. Это предугадано, на самом деле, в Откровении Иоанна Богослова, потому что в видении Нового Иерусалима нарисована картина всей Вселенной в виде «города», и как там устроено пространство той Вселенной, в которой обитает Бог вместе с человеком, непонятно, но, во всяком случае, не так, как пространство Вселенной, в которой мы живём, где звёзды, галактики и миллиарды световых лет до них. И время там тоже устроено иначе, в этом Новом Иерусалиме. Там что-то происходит: там течёт, например, река, и раз река течёт, значит, какой-то процесс происходит. Но этот процесс происходит не в том, что мы привыкли называть временем в нашем мире, — это какое-то новое время. И даже в словах, которые сказаны в начале шестого стиха: «клялся Живущим во веки веков», — тоже есть намёк на какое-то новое время. Старое время исчезнет, возникнет на его месте какое-то новое время, а Он, Бог наш, Который был, есть и будет, Он и в том новом времени пребудет равным Самому Себе, таким же, каким Он был в этом, привычном нашем времени. Всё изменится, но Бог не изменится — вот что важно понять. Тот Самый Бог, Которого мы знаем, Он, по слову Откровения, останется таким же и в этом новом мире.

Ещё несколько слово понятии времени. Может быть, странно встретить в этой главе ссылку на время, потому что это было бы уместнее там, где говорится о печатях, о человеческой истории, о разворачивании событий в привычном нам календаре. А здесь основное адресовано человеческой душе — то содержание, которое трубами в человеческие души изливает Дух Святой. О Нём сказано, что Он веет, где хочет, Он не привязан к точке пространства, Он в каком-то смысле везде. Поэтому и говорится, что Он в наших душах: наша душа — это ведь тоже не пространственная точка, она не «здесь». Но так же, наверное, мы можем сказать о Духе Святом, что Он — всегда, Он не привязан к пространственной точке, не привязан и ко времени тоже. И поэтому странно слышать в той части, которая голосом Духа Святого говорится, упоминание о времени. Но даже в том, что мы, люди, здесь на земле понимаем под понятием «время», есть не только часы, календарь, человеческая история. Есть ещё минимум две вещи. Есть психологическое время, которое измеряется часами нашей души, когда мы говорим: «Господи, как время тянется» или «Эти дни пролетели как один миг!» Это не просто метафора, так работают внутренние часы нашей души, отсчитывающие другое время, психологическое. Есть ещё и третье время, мистическое, время Замысла Божьего о твари Своей, о всём тварном мире, и оно тоже измеряется не календарями и не распадом радиоактивного углерода, а как-то по-другому, и всё, что в Откровении рассказано, в этом-то мистическом времени и разворачивается. Тут если и есть какая-то последовательность, то она не та, которая разворачивается в наших календарях, а она в другом времени, во времени небесном, которое мы иногда называем вечностью, а может быть, мы просто путаем эти два понятия — вечность как пребывание всегда и мистическое небесное время. Во всяком случае, правильное понимание слова «время» включало бы в себя все эти три части: знакомый нам календарь, часы, историю человечества, распад радиоактивного углерода; психологическое время нашей души; мистическое время Замысла Божьего, совершающегося на небесах. Все эти три части должны бы соучаствовать в понимании понятия времени. Тогда, наверное, мы поймём, почему в этой и предыдущей главах, которые больше адресованы человеческой душе, упоминается о времени, которого больше не будет. И времени истории больше не будет, и нашего психологического времени («Ах, как тянутся часы!») тоже больше не будет в душах новых людей. Но и мистического времени Замысла Господнего тоже больше не будет, потому что этот Замысел закончится. Начнётся что-то новое. Вот что кроется за словами «Времени больше не будет».

7…но в те дни, когда возгласит седьмой Ангел, когда он вострубит, совершится тайна Божия, как Он благовествовал рабам Своим пророкам.

Тут всё седьмое — и седьмой ангел, и седьмая печать, и седьмая чаша – играет особую роль, потому что, по идее, «седьмым» всё должно кончаться. Но здесь, как в фуге, как в каноне: когда тему кончает исполнять одна семёрка, начинает исполнять другая семёрка, поэтому-то седьмое (например, печать) на самом деле знаменует не столько даже «конец времён», конец всех событий, сколько возврат опять к началу музыкальной темы, которую принимаются исполнять семь труб. Седьмая труба знаменует собой опять же возврат к началу темы, которую начинают исполнять семь чаш, и только на последней, седьмой чаше мы уже действительно встречаемся с концом. Но первые два как бы конца, после которых следует отнюдь не конец, а возврат к началу, всё-таки, по музыкальным законам, в себе несут какое-то созвучие с окончательным концом. И поэтому тут сказано: «когда он вострубит, совершится тайна Божия», т. е. произойдёт тот конец, который мы называем «концом времён», Страшным Судом. А мы видим, читая дальше, что нет, это не совершится: начнутся семь чаш. Вот так по законам музыки, по законам поэзии рифмуется этот «неокончательный конец» с «окончательным концом». Этот неокончательный конец знаменует собой возврат к началу. И это перед нами ставит, может быть, один из самых глубоких вопросов, которые может поставить Откровение: всё-таки Откровение кончается Новым Иерусалимом, этой точкой Омега… Как говорит вначале Сам Иисус Христос: «Я есмь Альфа и Омега, первый и последний». И мы воспринимаем Омегу как действительно конец, как то, на что мы надеемся, к чему мы стремимся: обитать с Богом в Новом Иерусалиме. Но возникает вопрос: всё-таки это действительно конец? Или этот конец — это всё-таки возврат к какому-то новому, непредставимому для нас началу? Омега — возврат опять к какой-то Альфе? Читая слова о новом мире, новом небе и новой земле, мы начинаем, по крайней мере, допускать мысль, что хотя Библия и Откровение Иоанна Богослова и кончаются новым небом и Новым Иерусалимом, и ничего дальше в Библии нет, но в Замысле Божьем что-то есть и дальше. Омега — на самом деле Альфа чего-то нового. Не известно… Я могу только намекнуть на это, а больше об этом ничего сказать не могу. Кстати, обратите внимание, здесь сказано: «как Он благовествовал рабам Своим пророкам». Каким пророкам? Исайи? Иеремии? Иезекиилю? И Иоанну тоже! Тайна Божия — вот она, она — то самое, о чём Иоанн здесь пишет. Это есть продолжение и кульминация длинного ряда пророков. Апокалипсис — это кульминация, вершина ряда пророков –  Исайи, Иеремии, Иезекииля, Даниила… Так же, как события, описываемые в Откровении, — это не какие-то конкретные события человеческой истории, а это архетип, в котором соединены в бесконечный ряд события человеческой истории (войны, голод, и всё такое),  так и в одном пророке, Иоанне Богослове, который видит небесные архетипические события, соединены все пророки истории, которые (если так можно выразиться) его глазами реально видят тайны Божии.

8И голос, который я слышал с неба, опять стал говорить со мною, и сказал: пойди, возьми раскрытую книжку из руки Ангела, стоящего на море и на земле.

Обратите внимание на это «пойди». Казалось бы — дайте ему эту книжку в руки! Нет, он должен предпринять действие. Это очень характерно. Пророку Исайе дар пророчества был дан. У Александра Сергеевича в «Пророке», когда становятся пророком, тоже никуда не идут, дар пророчества даётся как подарок. А здесь надо предпринять усилие — пойти куда-то, и это напоминает, конечно, слова Христа, что от Иоанна Крестителя уже Царство Божие усилием берётся, и употребляющий усилие получает его.

9И я пошёл к Ангелу, и сказал ему: дай мне книжку. Он сказал мне: возьми и съешь её; она будет горька во чреве твоём, но в устах твоих будет сладка, как мёд.

Что это за горечь? Мы ведь, когда читаем книги пророков (Исайи, Иеремии и прочих), просто чувствуем, каким горьким голосом они говорят. Почему? Откуда эта горечь в них? Она оттого, что люди совершенно не соответствуют тому, что пророкам хотелось бы видеть в них и что Бог бы хотел от людей. И видение всей массы зла, которое было и ещё будет, тоже, конечно, добавляет горечи. Но тут есть ещё один момент. Христос сказал: «Иго Моё благо, и бремя Моё легко». Это так, это каждый христианин знает. Но бремя пророчества (особенно пророчества до Христа) тяжко, оно, как какой-то съеденный камень, лежит на душе пророка. (Представляете, если у вас в желудке камень, как вам тяжело.) Это бремя знания, бремя пророческой миссии. Отсюда и горечь — от этой тяжести на душе пророка. Тяжесть, потому что много ему дано, и это тяжко. Много знания — тяжко. Как сказал Екклезиаст: «Во многой мудрости много печали, и кто умножает познание, умножает скорбь». А почему тут сказано: «в устах сладка, как мёд»? Могу сказать как человек, который всю жизнь профессионально занимается получением знания: потому что узнавать — сладко, приятно. Учёного делает страсть к познанию. Потому что сладко познавать. Но сладко в устах, в процессе. А когда знание попадает внутрь человека и уже становится частью его жизни, тогда о нём можно сказать, действительно, словами Екклезиаста: «Во многая мудрости много печали».

10И взял я книжку из руки Ангела, и съел её; и она в устах моих была сладка, как мёд; когда же съел её, то горько стало во чреве моём.

«Съел», как я уже сказал, означает не просто «прочёл», это не просто познание, а познание, соединённое с действием. Это есть и в истории о семи печатях: сорвать печать и не просто прочесть, а сорвать печать — значит соучаствовать в истории человечества, в её очищении, и это по силам только Иисусу Христу. И здесь тоже: «съесть эту книжку» означает не просто устами своими воспроизводить пророчество, а принять его глубоко внутрь себя, так что оно всю твою сущность и всю твою жизнь изменит. Как Александр Сергеевич писал: «как труп в пустыне я лежал», — вот что в результате этого съедения происходит. В главном христианском символе — символе Евхаристии — происходит именно это: частицу хлеба и глоток вина мы именно съедаем, потому что надо именно принять внутрь себя всё это — и материальное, и духовное. Это глубокое понимание, идущее от Самого Христа. Поэтому в этой съеденной книжке есть некий намёк на Евхаристию: то, что мы на Евхаристии съедаем так называемую «частицу» и глоток вина — это, на самом деле, мы как бы в себя принимаем такую книжку познания Духа Святого. Такова реальная жизнь практикующего христианина. Такие, казалось бы, странные ритуальные действия несут в себе, на самом деле, далеко не ритуальное, а очень даже конкретное духовное содержание, которое даётся человеку причащающемуся.

 И наконец финальные строки.

11И сказал он мне: тебе надлежит опять пророчествовать о народах и племенах, и языках и царях многих.

Слово «опять» (греческое слово «палин») лучше перевести не как «опять», а как «далее»: он продолжает миссии всех предыдущих пророков дальше; ему дано то, чего они не знали и не видели. И, действительно, это так: Апокалипсис продолжает Иеремию, Иезекииля, Даниила, Исайю и т. д. Я говорил: странно, что в конце упоминается о таком историческом ряде, а совершенно не упоминается о действии пророчества на души людские. Не упоминается потому, что об этом будет в следующей главе — о пророчестве, адресованном душам человеческим. Но я говорил, что не нужно разделять и разрывать линию, адресованную душе, и линию, адресованную историческим судьбам человечества, — это две части одного целого. Поэтому пророчество адресовано и душам, и истории человечества.

 

Лекция 11. Апокалипсис. 19.05.09

 

Мы читаем сегодня 11-ю главу Апокалипсиса — Откровения Иоанна Богослова. Она делится на две чёткие части, прочтём пока первую часть этой главы, а потом поговорим о её содержании.

Деление на главы — это позднейшее деление. В исходных текстах этого деления нет, и поэтому перед чтением 11-й главы надо поднять глаза к последнему стиху 10-й главы, где сказано: «тебе надлежит опять пророчествовать о народах и племенах, и языках и царях многих». Эта фраза ставит, применительно к тому, что мы сегодня прочтём дальше, вопрос, который нельзя назвать однозначно разрешённым: с 11-й главы мы читаем продолжение сюжета Откровения Иоанна Богослова, т. е. дальнейшее развитие событий где-то там, на небесах, или это именно пророчество? Давайте сейчас прочтём этот таинственный фрагмент, один из самых трудных во всём, и без того трудном, Апокалипсисе.

1 И дана мне трость, подобная жезлу, и сказано: встань и измерь храм Божий и жертвенник, и поклоняющихся в нём.

2А внешний двор храма исключи и не измеряй его, ибо он дан язычникам: они будут попирать святый город сорок два месяца.

3И дам двум свидетелям Моим, и они будут пророчествовать тысячу двести шестьдесят дней, будучи облечены во вретище.

4Это суть две маслины и два светильника, стоящие пред Богом земли.

5И если кто захочет их обидеть, то огонь выйдет из уст их и пожрёт врагов их; если кто захочет их обидеть, тому надлежит быть убиту.

6Они имеют власть затворить небо, чтобы не шёл дождь на землю во дни пророчествования их, и имеют власть над водами, превращать их в кровь, и поражать землю всякою язвою, когда только захотят.

7И когда кончат они свидетельство своё, зверь, выходящий из бездны, сразится с ними, и победит их, и убьёт их,

8и трупы их оставит на улице великого города, который духовно называется Содом и Египет, где и Господь наш распят.

9 И многие из народов и колен, и языков и племён будут смотреть на трупы их три дня с половиною, и не позволят положить трупы их во гробы.

10И живущие на земле будут радоваться сему и веселиться, и пошлют дары друг другу, потому что два пророка сии мучили живущих на земле.

11 Но после трёх дней с половиною вошёл в них дух жизни от Бога, и они оба стали на ноги свои; и великий страх напал на тех, которые смотрели на них.

12И услышали они с неба громкий голос, говоривший им: взойдите сюда. И они взошли на небо на облаке; и смотрели на них враги их.

13И в тот же час произошло великое землетрясение, и десятая часть города пала, и погибло при землетрясении семь тысяч имён человеческих; и прочие объяты были страхом и воздали славу Богу небесному.

На этом кончается первый фрагмент. Дальнейшие слова «Второе горе прошло; вот, идёт скоро третье горе» напоминают нам о том, что говорилось об этих горестях в девятой главе (12-й стих: «Одно горе прошло; вот, идут за ним ещё два горя»). То есть в 10-й главе возникает долгий перерыв сюжета — видение книжки, которую пророк проглотил, в 11-й главе продолжается перерыв сюжета как видение пророчества в Иерусалиме (как бы в Иерусалиме, я скажу об этом дальше), и после этого возобновляется, условно говоря, «нормальный сюжет» Апокалипсиса: мы читаем дальше в 15-м стихе 11-й главы: «седьмой ангел вострубил». Возобновляется течение рассказа, и мы, исходя из этого, можем понять, что то, что мы только что прочли, — это какая-то вставная новелла, интермедия. Таких интермедий много в Апокалипсисе, и одну из них мы читали между шестой печатью и седьмой: была довольно длинная интермедия, когда запечатывались избранные сто сорок четыре тысячи святых. А здесь уже была одна интермедия про книжку, и она как бы продолжается рассказом о двух свидетелях, и затем звучит седьмая труба, и мы уже должны ожидать, что возобновится нормальное течение сюжета. Оно и возобновится дальше, когда вслед за трубами начнутся семь язв, но перед этим, после седьмой трубы, будет ещё одна, наверное, самая длинная интермедия, связанная с Женой, облечённой в солнце.

Итак, когда мы это прочли, когда мы понимаем, что у того, что мы только что прочли, особый статус выделенного фрагмента, вставной новеллы, мы хотим понять: что здесь такое сказано? Может быть, это просто автор, тайнозритель Иоанн Богослов продолжает своё пророчество о том, что он видел на небесах? Ведь вся Книга Откровение — это пророчество. Не нужно думать, что пророчество — это предсказание будущего. Иногда так и понимают Откровение Иоанна Богослова, но это чрезвычайно упрощённое, примитивное понимание. Даже в более «простых» пророчествах, которых много в Ветхом Завете, главное — не предсказание того, что будет, а совсем иное. Там главное то, что пророк ставит перед людьми как бы зеркало, и зеркало это не от самого пророка исходит, а от Бога. Это Бог через пророка показывает людям, как в зеркале, их самих через его слова, и, конечно, то, что они видят в зеркале, неприятно. Только что мы прочли, что люди радовались, когда пророки были убиты, потому что пророки их мучили. Как мучили? Очень просто: правдой мучили, пробуждали в людях голос совести. И мы это прекрасно знаем: Александр Сергеевич Пушкин, когда писал «Глаголом жги сердца людей», понимал, что это же очень неприятно, когда тебе жгут сердце чем бы то ни было. Откровение Иоанна Богослова, как и иные пророчества, именно таково: это жгущее зеркало, которое ставится перед нами. Задача рассказать что-то о том, что будет, совершенно вторична. Как вы видите, в Откровении как будто специально нигде ничего не привязано ко времени, ни к какому календарю. Сказал бы автор: «в таком году» (как говорили в Римской империи — «от основания города», ab urbe condita), — нет, ничего подобного не сказано, потому что это не важно.

Итак, всё Откровение — это пророчество. Но когда мы читаем в предыдущей главе: «тебе надлежит опять пророчествовать о народах и племенах, и языках и царях многих», –  то возникает вопрос: то, что дальше, — это продолжение того пророчества, которым является всё Откровение, или это какое-то новое пророчество, отдельное, «пророчество внутри пророчества»? Я держусь именно такой точки зрения: то, о чём здесь рассказывает Иоанн Богослов, — это то, что он увидел не своими глазами на небесах, а то, что он увидел, если можно так выразиться, в глубинах собственной души, проглотив ту книжку (тоже символическую), которая сделала его пророком. Когда пророк говорит что-то, он говорит это не потому, что в момент, когда он разговаривает с людьми, у него какое-то видение и он просто транслирует то, что видит в тот момент. Нет, конечно! Он что-то видит в глубине собственной души. И эта часть — это, как мне кажется, именно такое пророчество — исходящее из глубины собственной души тайнозрителя Иоанна Богослова, т. е. фактически из той книжки, которую он проглотил, и вот она теперь внутри него. Пророчество внутри пророчества. На самом деле эта линия продолжается дальше. Есть пророчество внутри пророчества внутри пророчества. Это пророчество третьего уровня: то, что говорят два свидетеля, которым посвящена эта часть. Кто они такие, эти свидетели? Очень просто: это пророки. Все комментаторы, которые размышляют над тем, кто эти свидетели, говорят, что это, может быть, Моисей и Илия, которые являлись Христу на горе Преображения. Или, может быть, это Илия и Енох, или кто-то другой, но всегда именно из пророческого ряда кандидатуры (если можно так выразиться) на роль этих свидетелей, как они здесь названы в третьем стихе. Здесь не сказано, что именно свидетели говорят, в чём состоит их свидетельство. Мы много в Библии читаем таких свидетельств, и на основе опыта мы начинаем понимать, что может быть такое пророчество в пророчестве в пророчестве, что это уход всё дальше по «пророческому измерению». Есть длина, ширина, высота — три измерения пространства, есть время (как бы четвёртое измерение), а есть ещё, наверное, много других как бы измерений, и одно из них — это то, куда идёт, удаляется дух пророков, когда они пророчествуют. Здесь это уход довольно далеко от нашей обычной земной плоскости в пророческом измерении, уход пророчества в пророчество в пророчество — три шага по пророческому измерению. Мы-то и одного шага, как правило, понять не можем, а тут делаются три таких шага.

Ещё один важный вопрос, который возникает при чтении этого фрагмента. Здесь сказано: «измерь храм Божий, А внешний двор храма исключи». Дальше рисуется картина, что свидетели будут в Святом городе пророчествовать, а потом зверь их убьёт и «оставит их на улице великого города, который духовно называется Содом и Египет, где и Господь наш распят». Когда мы это читаем, у нас, естественно, возникает ассоциация с Иерусалимом, где Господь наш Иисус Христос распят. Дальше мы читаем: «внешний двор храма исключи и не измеряй его, ибо он дан язычникам» и «десятая часть города пала». У нас возникает картина Храма Иерусалимского. Ну, внешний город, внешний двор Храма отдан язычникам, этому даже можно подобрать какую-то историческую аналогию, потому что, когда Откровение было написано, Храм уже был уничтожен, его римляне (т. е. язычники) уничтожили, и попирали, как здесь сказано, Святой город — не только внешний двор Храма, а весь город вообще, и развалины Храма тоже, и не сорок два месяца, как здесь сказано, а сотни лет. Но когда мы подбираем такую очень приближённую историческую аналогию, возникает вопрос: тогда что же так написано «измерь Храм Божий» — а Храма-то давно уже нет, и не будет. Его и сегодня нет. Его, скорее всего, уже никогда и не будет больше в истории, Храма Иерусалимского на Храмовой горе в городе Иерусалиме, потому что после Иисуса Христа эта часть Священной Истории, которая концентрировалась вокруг Храма, закончилась.

О чём же в Откровении здесь сказано? Может быть, имеется в виду не реальный Храм Божий, который был на земле Иерусалимской и которого уже нет, а Храм Божий, который на небесах. Ведь много раз Иоанн упоминает о том, что всё то, что происходит на небесах, что ему явлено в видении, он воспринимает как некое богослужение в Храме. Это можно было бы так толковать, если бы не слова «внешний двор храма исключи, внешний двор храма будут попирать язычники». Такое на небесах просто невозможно, там быть не может никакого внешнего двора, отдельного от внутреннего, и никаких язычников, которые могли бы попирать небесный Храм, где на престоле восседает Сам Господь Бог, а у жертвенника стоит Иисус Христос. Никаких язычников быть не может, такое на нашей земле, конечно, сколько угодно происходит, но не на небесах же! И возникает вопрос: а где же всё это происходит? Понятно, что сам Иоанн даже вопроса такого не задаёт, и нам бы не ответил, если бы мы имели возможность его спросить. Он бы, наверное, нам сказал так: «Ну, мне было это показано, и я вам рассказываю, а где это происходит — я об этом знаю не больше, чем вы». Поэтому, конечно, всё, что мы можем сказать, это только догадки. Не нужно это воспринимать как какое-то окончательное суждение.

Скажу свою догадку. Когда мы читали 10-ю главу, я говорил о том, что в этой главе трубами говорит, в сущности, Дух Святой. Говорит Он душам человеческим. И в ответ на звучание труб происходят какие-то события, в том числе события довольно страшные (типа саранчи, которая мучит людей), и всё это происходит в душах человеческих. Мы, возможно, нечто подобное переживали, но не как голос трубы, а как голос какого-нибудь человека, например, отца Александра Меня: такой голос, как труба, может глубоко проникнуть вглубь нашей души и произвести в ней большие изменения, что и происходило с людьми, приходившими к отцу Александру Меню. Поэтому то, что говорится в девятой и десятой главах о трубах, я воспринимаю как относящееся к душам человеческим. Соответственно, то, что говорится в 11-й главе, — это пророчество внутри пророчества, и я тоже воспринимаю это как относящееся к душам человеческим, и храм, о котором здесь написано, я воспринимаю как храм, находящийся в душе человека. Я сейчас уточню, в каком смысле, но хочу сказать, что в глубине наших душ есть, по слову Библии, образ Божий. И этот образ Божий, и то, что Его окружает, это и есть Храм Бога, находящийся внутри наших душ. Конечно, этот Храм может быть заперт на семь замков в нашей жизни, и мы туда и не входим никогда, и оттуда ничего не выходит. Такое часто бывает, но всё равно, он есть, Храм Божий внутри наших душ. Апостол Павел даже говорил первым христианам, что их тела — это храм Бога. Тем более их души. Но здесь как-то странно сказано, что Храм Божий надо измерить, что Храм Божий будет разделён на какие-то части, и тут изложены какие-то события, которые легко себе представить происходящими в истории, на улицах реального города, когда там кто-то проповедует, а кто-то очень этим недоволен, а кто-то этих проповедников убивает, а кто-то радуется, что их убили, — но такое сложно себе представить и на небесах, и внутри души человеческой. Такое много раз происходило в истории… а вот в душе человеческой? Чтобы мы правильно поняли, как надо в душевном слое прочесть то, что здесь написано, надо понять, что здесь речь идёт не о душе отдельного человека, а (если так можно выразиться) о душе всего человечества (условно говоря, о соборной душе всего человечества). Часто комментаторы определяют то, что здесь сказано о Храме и о пророках, как относящееся к судьбам Церкви Христовой в мире. Это толкование не противоречит тому, что я сказал. Потому что если спросить себя, что сейчас в нашем мире может претендовать на роль такой как бы соборной души человечества, то ответ простой: единственное, что может претендовать на эту роль, — это Церковь. Но, конечно, не в том смысле церковь, как здание из камня, и даже не в том смысле церковь, как какая-нибудь организация (римская курия, наша православная патриархия или что-нибудь в этом роде). Это всё видимые формы — внешние, административные или физические, но за Церковью стоит другая, духовная реальность.

Что же это за духовная реальность, которая стоит за соединением множества разных людей в этой странной сущности, которая называется Церковь? Что их соединяет? Людей же никто (по крайней мере, в наше время) не гонит кнутом в Церковь — сами приходят. Гонит их туда (или, может быть, правильнее сказать — притягивает) притяжение их собственных душ. Так же, как планеты притягиваются к Солнцу, так наши отдельные индивидуальные души притягиваются к соборной душе человеческой, которую представляет собой Церковь, в которой, по Его же слову, живёт Христос. И как планеты вращаются вокруг Солнца, так мы описываем различные траектории вокруг этого центра — Церкви, в которой есть Христос. Может быть, слово «траектория», взятое из астрономии, звучит для нас не очень вдохновляюще, но такая астрономическая аналогия открывает для нас ещё вот что: внутри больших планет есть как бы маленькое солнце — там, в раскалённых недрах, происходит что-то отдалённо подобное тому, что происходит и в недрах Солнца, из-за чего Солнце светится. И в наших душах тоже существует такое Солнце — Христос, вокруг которого мы как бы вращаемся.

Итак, на мой взгляд, здесь под Храмом имеется в виду соборная душа, или душа Адама. Она и есть Храм. Но можно спросить: а как же здесь сказано, что есть внешний двор Храма и что Храм будет разделён на две части — внутреннюю и внешнюю? Здесь уже надо начать чтение и разбор по отдельным стихам 11-й главы.

1И дана мне трость, подобная жезлу, и сказано: встань и измерь храм Божий и жертвенник, и поклоняющихся в нём.

2А внешний двор храма исключи и не измеряй его, ибо он дан язычникам: они будут попирать святый город сорок два месяца.

«Измерение» — это не автор придумал. Измерение встречается во многих подобных пророчествах — как минимум, в пророчестве Иезекииля и в пророчестве Даниила, языком которых автор очень широко пользуется, — не потому, что именно на этом языке ему было всё явлено, а потому что у него нет другого языка, на котором можно было бы выразить те несказуемые содержания, которые в его душе рождались, которые эта пророческая, съеденная книжка рождала в его душе. Но почему и Иоанн Богослов, и Даниил, и Иезекииль, и ещё несколько пророков говорят так настойчиво об измерении? Что означают эти измерения? Мы ведь эти измерения встретим и в конце Откровения Иоанна Богослова: в 21-й главе ангел измеряет Новый Иерусалим, Град Небесный.

15Говоривший со мною имел золотую трость для измерения города и ворот его и стены его...

17И стену его измерил во сто сорок четыре локтя, мерою человеческою, какова мера и Ангела.

Во-первых, мы видим из того, что ангел измеряет Новый Иерусалим, что ничего унизительного в этом измерении нет. Во-вторых, мы понимаем, что из слов, что мера человеческая есть мера и ангела, следует и то, что здесь пророк, измеряющий Храм, мерит его мерой ангела. И тогда мы начинаем понимать, что же за этим измерением стоит. За ним стоит как бы вычисление, как бы оценка (если угодно, почти количественная, численная оценка) того, что в человеческой душе находится внутри Храма, а что находится вне Храма. То есть этим измерением пророк как бы делит наши души на две части: одну, внутреннюю, которая обитает с Богом, и другую, внешнюю, которая попирается язычниками. Я уже не говорю о язычниках настоящих, которые много раз попирали всё святое в истории человечества (ну, хоть в нашей стране: вчерашние православные были разрушителями своих собственных храмов). Я о другом хочу сказать — о нашей собственной душе. Мы все знаем, что она неоднородна, это не единый слиток золота, которым, может быть, она является у святых. Она делится на части, и есть часть хорошая, и есть часть плохая. И сказано про Слово Божие, что Слово Божие подобно мечу, которое доходит до глубин сердец и рассекает их пополам. «Измерение» и есть разделение глубин человеческих душ на две части – на ту, которая принадлежит Богу и может быть спасена, относится к внутреннему двору, и внешнюю, которая Богу не принадлежит, от Него отделена или, точнее говоря, сама себя от Него отделяет. В измерении соединены две вещи — познание людей и действие над людьми, т. е. суд. Познание и действие в библейском понимании не разделены, это единое целое. И здесь измерение и есть и познание, и действие. Нам как бы говорит Господь устами пророка: «Я на тебя посмотрел, тебя увидел, тебя узнал. И тем, что Я тебя узнал, — Я тебя судил. Не обязательно судил в осуждение, может быть, судил во спасение. А может быть (что вероятнее всего), одну часть твою, которая принадлежит ко внутреннему двору, Я предназначил, отнёс Своим пониманием к спасающейся, а другую часть Я отнёс к той, которую спасти нельзя». Надо понимать, что в нас много такого, что к Богу на небеса взойти не может и спасено быть не может. Поэтому апостол Павел сказал о том, что мы спасёмся, конечно, но спасёмся как погорельцы (как он говорит, «как бы из огня»): все обгорелые, часть нашего существа, нашего «я», спасётся, а часть — нет. Вот о чём здесь речь «о двух дворах», как мне кажется. Причём два двора относятся и к нашей индивидуальной душе, и ко всему человечеству тоже. Всё человечество… его соборная душа тоже неоднородна, она тоже частью отдана миру сему, а часть — с Богом.

То, что мы читаем здесь и дальше, написано, как будто специально, как не относящееся к психологии, без психологических терминов (которых, кстати, в те времена почти и не было), а в терминах исторических. Наряду с тем, что это просто от недостатка языка для описания того, что происходит в душах людей, это ещё и некое поучение нам, потому что то, что происходит в человеческих душах, и то, что происходит в истории, — это не две разные вещи, это единое целое, и то, что происходит в истории как событие, в огромной мере связано с тем, что происходит в человеческих душах, этим инициируется и определяется. Мы, пройдя школу марксизма, помним теорию, которая говорит о том, что, наоборот, базис определяет надстройку, и то, что происходит в истории, в экономике, в материальном мире, определяет то, что происходит в душах человеческих. Но когда мы видим такие события, как попытка построения коммунизма в нашей стране, как возникновение христианства, как начало Первой мировой войны («Откуда это всё взялось? Так вроде всё было нормально! И вдруг такое, на ровном месте!»), то мы начинаем задумываться: а мы не только материальны. И не столько даже материальными причинами определяется то, что происходит в истории, а определяется водоворотами, которые происходят в человеческих мозгах и душах, и если какой-нибудь тайфун завертелся в душах людей, как бывало не один раз в истории, то спокойно тоже не будет: тайфун выплеснется из души человеческой в историю. Поэтому и в Откровении Иоанна Богослова слой исторический и слой, который находится в душе человеческой, связаны. Поэтому и возможен такой язык, каким здесь говорится о двух свидетелях, пророках, можно сказать, следующего уровня глубины за самим Иоанном Богословом. Кому они говорят? Здесь сказано: «огонь выйдет из уст их и пожрёт врагов их; если кто захочет их обидеть, тому надлежит быть убиту». Мы знаем, как пророки «поражают врагов своих», как они (если так можно выразиться) «убивают их» — словом! Это показано в самом начале Откровения Иоанна Богослова, там явлено видение Иисуса Христа, Он держит в деснице Своей семь звёзд, и из уст Его выходит острый с обеих сторон меч, и дальше мы читаем, что этот меч есть Слово Божие. Только таким мечом пророки и орудуют! И что они этим мечом поражают, куда они его втыкают? Ясное дело — в души человеческие! «Огонь выйдет из уст их и пожрёт врагов их», –   имеется в виду, что пожрёт этот огонь те души, которым адресовано слово пророка, или ту часть душ, которая сопротивляется Слову Божьему, которая Слово Божие не принимает. Смешно было бы думать, что пророки действительно убивают тех, кому адресовано их слово. Они их не убивают, они «убивают» примерно так, как врач прижигает каким-нибудь средством язву, так и они убивают язву, живущую в душах, грызущую их, убивают паразитов душевных, если можно так выразиться, — червей, бесов, называйте их как угодно.

Может быть, удивительно, что написано про них: «Они имеют власть затворить небо... имеют власть над водами, превращать их в кровь», т. е. совершать какие-то реальные действия в нашем мире. Это тоже некая отсылка к образу пророков, которые были в истории, которые описаны в Библии. К Илие, во времена которого было затворено небо и не было дождя, и по его слову небо отворилось, и к Моисею, который превращал воду в кровь (одно из чудес египетских).  Здесь просто даётся намёк на то, кто эти пророки. Но не нужно думать, что это конкретно Моисей и конкретно Илия. Если бы это было так, то здесь бы так и было сказано, а здесь сказано словами пророка Захарии: «это суть две маслины и два светильника, стоящие перед Богом земли», – и сам пророк Захария тоже не говорит, кто эти две маслины, мы можем об этом только догадываться. То есть под двумя свидетелями здесь имеются в виду пророки всех времён, пророки, которых убивают. Отец Александр Мень, что, не пророк нашего времени? Какова его судьба? Ровно как у этих пророков — «быть убиту». Это было, есть и будет. Такова судьба пророков.

Несколько слово том, что здесь, может быть, смущает: зверь, выходящий из бездны. В седьмом стихе:

7 И когда кончат они свидетельство своё, зверь, выходящий из бездны, сразится с ними, и победит их, и убьёт...

Бездна, конечно, та самая, о которой говорится в начале девятой главы:

1Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладязя бездны.

Я говорил о том, что бездна для евреев того времени ассоциируется, наверное, с морем. Но бездна, которая здесь, в этой главе Откровения, это в первую очередь бездна наших душ. В них много чего на донышке, так сказать, за видимым нам слоем подсознания. Такая бездна тоже существует, и о ней тоже в Откровении речь. А зверь, о котором здесь говорится, — о нём будет говориться гораздо больше в 13-й главе:

1И стал я на песке морском, и увидел выходящего из моря зверя с семью головами...

4 и поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему? и кто может сразиться с ним?

И сказаны такие трудные для нас слова:

7 И дано было ему вести войну со святыми и победить их; и дана была ему власть над всяким коленом и народом, и языком и племенем.

Бог на нашей стороне. «Бог с нами, кто против нас?», «С нами Бог, разумейте, языцы, и покоряйтеся, ибо с нами Бог!» — мы поём в церкви. Но всё это не означает, что победа Бога на земле легка и достигается как бы автоматически. Нет, она достигается через кровь, через смерть и через огромное усилие тех на земле, кто эту Его кровавую и трагическую работу на земле согласен делать, — людей, сражающихся с этим зверем из бездны, таких, как отец Александр Мень. Когда этот зверь из бездны принимает, допустим, форму фашизма, мы ясно видим: это зверь из бездны, он почти нагляден нам. Глядя на Освенцим, мы понимаем, что это уже не дело рук человеческих, это какое-то дьявольское дело. Но главное-то сражение, как ни странно, не там. Главное сражение — в душах людей, потому что Освенцим — это, в первую очередь, плод изуродованных душ человеческих. Со зверем и бездной пророки (бывшие, настоящие и будущие) сражаются в первую очередь в душах людей, и в своей собственной душе тоже, потому что пророк — тоже человек, и в его душе тоже этот зверь есть.

Мы видим в итоге, что пророки после своей смерти, после трёх с половиной дней, лежали непогребённые (что невозможно по законам Израиля), и они, во-первых, воскресли, а во-вторых, вознеслись, т. е. с ними произошло то же, что с Иисусом Христом. Конечно, пророки — в какой-то мере намёк на Иисуса Христа. Но в каком смысле намёк? Намёк таков: пророки (истинные, а не лжепророки) причастны ко Христу. Судьба Иисуса Христа в нашем мире — это часть судьбы пророков: как Его убили, так их убьют, как Его мучили, так и их будут мучить. И как Он победил, так победят и они. В итоге.

 

Лекция 12. Апокалипсис. 26.05.09

 

Мы прочтём окончание 11-й главы Откровения Иоанна Богослова, с момента, когда начинает звучать последняя, седьмая труба, и начнём 12-ю главу. 12-я глава начинает совсем отдельную интермедию, её принято условно называть «Жена, облечённая в солнце». Итак, мы в один день читаем конец одной главы вместе с началом другой. Почему так? Потому что есть логический раздел между тем, что излагается в начале 11-й главы («пророчество в пророчестве», содержание той книжки, которую съел тайнозритель Иоанн Богослов), и продолжением после 13-го стиха, где пророчество кончается и начинается звучание седьмой, последней трубы. Конечно, и седьмая печать, и седьмая труба, и потом седьмая чаша — всё это очень значимо, потому что седьмое, последнее, как в музыкальном произведении всегда особенно мощно звучит конец, так и тут. Так что, конечно, есть такой незримый раздел посреди 11-й главы перед 14-м стихом, с которого мы сегодня начнём. Он незримый по очень простой причине: если бы поставили тут раздел между главами (а могли поставить, это не автор ставил разделы между главами, а потом, через века после него поставили), 12-я глава была бы совсем маленькая, с 14-го по 19-й стих. Такая прозаическая причина. Прочтём теперь про седьмую трубу, потом я скажу про отрывок в целом, и разберём его по стихам.

14Второе горе прошло; вот, идёт скоро третье горе.

Хочу напомнить, что второе горе прошло отнюдь не в начале 11-й главы. Второе горе — в девятой главе:

12Одно горе прошло; вот, идут за ним еще два горя.

Там второе горе — странная саранча, она же кони, которые убивают людей и ртом, и хвостами. Сказано: «вот, идёт скоро третье горе», и мы ждём, что это третье горе будет в ближайших же стихах, но не дождёмся.

15И седьмой Ангел вострубил, и раздались на небе громкие голоса, говорящие: царство мира соделалось царством Господа нашего и Христа Его, и будет царствовать во веки веков.

16И двадцать четыре старца, сидящие пред Богом на престолах своих, пали на лица свои и поклонились Богу,

17 говоря: благодарим Тебя, Господи Боже Вседержитель, Который еси и был и грядёшь, что ты приял силу Твою великую и воцарился.

18 И рассвирепели язычники; и пришёл гнев Твой и время судить мёртвых и дать возмездие рабам Твоим, пророкам и святым и боящимся имени Твоего, малым и великим, и погубить губивших землю.

19 И отверзся храм Божий на небе, и явился ковчег завета Его в храме Его; и произошли молнии и голоса, и громы и землетрясение и великий град.

Здесь надо бы поставить не точку, а точку с запятой. Чувствуется просто на слух, что тут что-то важное, торжественное, величественное, но если к этому не приложить собственных стараний, чтобы понять, то всё, ради чего это написано, пройдёт мимо нас. И это притом что Откровение Иоанна Богослова головой понять практически невозможно. С нашей точки зрения оно не логично, но это не потому, что там что-то не логично, а потому, что та небесная логика, которая в видении была показана, в нашу голову плохо вмещается, да она и в голову автора, Иоанна Богослова, плохо вмещается, — это видно по тому, как он мучится, чтобы вложить в человеческие слова те странные, торжественные, величественные, страшные видения, которые ему являлись. Так что в нашей логике дело, а не в том, что тут что-то не так. А как же воспринимать, если не логикой? Я могу посоветовать свой личный способ восприятия, который у меня естественным образом возник: я воспринимаю Откровение как музыку. Но, конечно, не ухом, потому что здесь образы в основном визуальные. Здесь, конечно, слуховое тоже есть, даже в этом отрывке: громкие голоса на небе, труба трубит. Но звуки — это всё-таки меньшая часть Откровения, а большая часть — это визуальные образы, но визуальные образы сами по себе ритмичны, как музыка, сами по себе образуют некий узор. Можно сказать, что визуальные образы как бы танцуют перед нами, через них Господь показывает нам некий танец, который на самом деле — текст, глубокое содержание. Известно, что пчёлы, например, танцем передают направление, куда им лететь, где мёд собирать. Так же, примерно, и здесь: танец визуальных образов — это текст для нас, он передаёт содержание. Или ещё есть у Конан Дойла рассказ про Шерлока Холмса «Тайна пляшущих человечков», там картиночки, как иероглифы, человечки, которые пляшут, а на самом деле зашифрованный текст. Примерно так и здесь. Если мы смотрим, как танцуют, даже без музыки, мы немножко и как бы слышим при этом неслышимую музыку, которая танец сопровождает. Вот примерно так же можно читать Откровение: как бы слышать ритм, музыку сменяющихся зрительных образов, и тогда, конечно, это будет не логика. Мы же обычно звучащую музыку не логикой воспринимаем, а как-то иначе, и музыка входит не в наш ум, а в наше сердце. Вот так же можно настроиться, чтобы воспринимать музыку Откровения так, что она тоже будет входить в наше сердце. Но при этом детальный разбор того, что здесь написано, необходим просто для того, чтобы эту музыку услышать. Я ведь не претендую на то, чтобы прямо точно всё расписать и разложить по полочкам. Есть много таких комментариев к Откровению, которые пытаются всё это разложить по полочкам. Они даже не то что какие-то неправильные (это было бы полбеды), а они смешные, потому что видна дистанция огромного размера между тем, что написано в Откровении, и теми несчастными полочками, в которые автор таких комментариев пытается это запихнуть. Я не ради этого, чтобы по полочкам разложить, всё это разбираю, а для того, чтобы стала слышна музыка Откровения.

То, что было до этого, в начале 11-й главы, — пророчество о двух святых, которые будут как светильники, о звере, который с ними сразится, как они умрут, но потом взойдут на небо, — всё это на самом деле какая-то интерлюдия или интермедия после шестой трубы и перед седьмой трубой. Эти интермедии есть во всех трёх семёрках: в семёрке печатей интермедия с запечатыванием святых, в семёрке труб и после семёрки чаш тоже будет, только уже не интермедия, а как бы финал. Почему интермедия именно после шестой, а не седьмой трубы, где, казалось бы, должен быть конец и её естественно поставить, и почему вначале — тоже после шестой печати? Мне кажется, дело здесь вот в чём. Седьмая труба, седьмая печать, седьмая чаша — последние, они знаменуют собой конец. Но что такое этот конец? В Откровении Иоанна Богослова конец — это победа Бога, Новый Иерусалим, но только в самом конце Откровения конец полностью показывается уже открытым текстом. А здесь на него даётся только как бы намёк последней, седьмой трубой, так же, как и седьмой печатью, как и седьмой чашей. И после седьмой печати, после седьмой трубы происходит как бы возврат к началу — начинает звучать очередная семёрка, исполняемая уже на другом инструменте (сначала инструментами были печати, потом трубы, потом чаши), как в оркестре одна и та же мелодия может исполняться сначала одним инструментом, потом с некоторыми изменениями другим инструментом и т. д. Я говорил, что первое исполнение семеричной мелодии печатями, как мне кажется, исполнялось как бы от имени Сына Божия Иисуса Христа, Который выступает в Откровении в виде Агнца, и оно было адресовано истории человеческой, под видом свитка выступала история человечества, в которой, как мы знаем, действует Иисус Христос. А то, что заканчивается звучанием семи труб, — это, мне представляется, говорит другой инструмент — голос Духа Святого, Который адресован уже не истории человечества, а отдельной человеческой душе, человеческой психике. И потом, когда закончатся семь труб, после длинной интермедии, которую мы начнём сегодня читать, опять зазвучит очередная, последняя семёрка, исполняемая уже последним инструментом, голосом Самого Господа Бога Вседержителя, голосом Судьи, — это и будут те самые семь чаш. Но до этого мы дойдём, я не буду забегать вперёд. Но важно понять, что здесь, после седьмой трубы, т. е. как бы конца, и перед возвратом опять к началу, перед первой чашей, идёт длинная интермедия — Жена, облечённая в солнце, и многое ещё, что с ней связано. Эта интермедия, занимающая 12-ю, 13-ю и 14-ю главы, — это как бы огромное отдельное видение, видение в видении, — как было «пророчество в пророчестве», так и тут это «видение в видении». Жена, облечённая в солнце. Именно в этом «вставном» видении с 12-й по 14-ю главу мы видим исполнение того, что в начале 11-й главы выступает как пророчество. В частности, зверь, выходящий из бездны, который упоминается в седьмом стихе 11-й главы как бы мельком: он «сразится с ними, и победит их, и убьет их», — всё это детально расшифровано, разобрано как раз в этой вставной интермедии. То есть её можно рассматривать как детализацию, исполнение, разъяснение того, что в начале 11-й главы дано как пророчество.

Иногда говорят, что архитектура — это застывшая музыка. Мне эти три семёрки (семёрка печатей, семёрка труб, семёрка чаш) представляются как бы тремя элементами архитектурного свода, которые сходятся в одной точке, — три аркбутана (выражаясь языком готической архитектуры). Они полностью подобны друг другу, но их три, потому что на двух свод бы не держался, нужно минимум три. Они все сходятся в одной замковой точке, в одном замковом камне. Что же такое этот замковый камень? Это именно тот самый конец — победа Бога, новое небо, новая земля, Новый Иерусалим, и времени больше нет, и т. д. «Всё новое» и есть замковый камень, место, где три «арки» сходятся в одну точку и идёт резкий взлёт вверх, в какое-то новое существование, которое нам даже трудно себе представить. И автор вряд ли сам придумал такую конструкцию Откровения, ему так было показано. Ему все три элемента конструкции, может быть, были даже показаны одновременно. Я допускаю, что он в видении всё это (печати, трубы, чаши) видел одновременно, как мы слышим одним ухом один разговор, другим ухом — другой разговор, и одновременно воспринимаем и то, и другое. Так и автор видения вполне мог одновременно воспринять все три элемента этой архитектурно-музыкальной конструкции, но нам-то он может их все передать только по очереди. Поэтому ещё раз хочу подчеркнуть, что то, что за чем идёт, всю временную последовательность, временную логику не нужно воспринимать как что-то очень важное. Важна та эмоциональная начинка, которая есть у этих образов: важно не то, какие слова после каких стоят, а важно то, как звучит каждое слово, с какой интонацией.

Теперь прочтём этот фрагмент по отдельным стихам.

4Второе горе прошло; вот, идёт скоро третье горе.

Что такое третье горе? В том, что мы прочли, уже как бы показан, дан намёк на конец времён, на победу Бога. А где горе-то? Горя и не видно. Тут может быть две интерпретации. Первая: автор в конце концов просто забыл, что ему было показано как третье горе (мы в своих снах тоже ведь не всё помним). Другая: под третьим горем понимается борьба дракона, дьявола с Женой небесной и со святыми, которая описана в следующей, 12-й главе. Может быть, вот это — горе, а может быть, в уме тайнозрителя было какое-то третье горе, которое было подобно саранче или жалящим коням, но оно, как менее яркое, менее выразительное событие было перекрыто очень ярким и очень мощным видением Жены, облечённой в солнце. Это более яркое видение просто покрыло собой третье горе, и его под ним или за ним не видно. Во всяком случае, первое горе — саранча, второе горе — жалящие кони, а третье горе не очевидно, дальше нет ничего похожего ни на саранчу, ни на коней.

Дальше мы наконец-то читаем, как раздалась долгожданная седьмая труба.

15И седьмой Ангел вострубил, и раздались на небе громкие голоса, говорящие: царство мира соделалось царством Господа нашего и Христа Его, и будет царствовать во веки веков.

16 И двадцать четыре старца, сидящие пред Богом на престолах своих, пали на лица свои и поклонились Богу.

Это, конечно же, как бы предварение конца — полной победы Бога, когда царство мира сделается Царством Бога. Но если бы эта победа относилась прямо к тому моменту, который здесь описан, тогда зачем дальше ещё какие-то сражения с драконом, какие-то «чаши гнева», когда победа уже состоялась? Поэтому мы понимаем, что то, что пишется здесь, не означает, что победа уже состоялась во времени (вот она уже есть, и всё, и точка). Здесь это дано только как предчувствие, намёк на будущую победу, и хочу подчеркнуть, что этот намёк даётся в конце каждой семеричной фуги, которая исполняется сначала печатями, потом трубами, потом чашами. Вот, например, про печати, в конце шестой главы:

17 ... пришёл великий день гнева Его, и кто может устоять?

День гнева — это конец, это день Страшного Суда, и, казалось бы, в шестой главе этим должно было бы всё и кончиться. Но ничего не кончается: мы видим, что за этим начинаются трубы. И в седьмой главе, после запечатывания святых:

11И все Ангелы стояли вокруг престола и старцев и четырёх животных, и пали перед престолом на лица свои, и поклонились Богу,

12говоря: аминь! благословение и слава, и премудрость и благодарение, и честь и сила и крепость Богу нашему во веки веков! Аминь.

Казалось бы, вот он — конец. Всё, победа: все поклонились, торжествуют! Это было после печатей. То же самое поклонение мы встречаем и в сегодняшней главе, после труб. И дальше, после того как семь чаш изливаются на землю, и после длинного рассказа о вавилонской блуднице, поклонение после семи чаш тоже есть в 19-й главе. То есть каждый раз поклонение знаменует конец, знаменует полную победу, а победа как бы звучит — и откладывается дальше и дальше, и только в самом конце она уже звучит полным голосом. Чем-то это похоже на то, как устроены симфонии: разные инструменты проводят одну и ту же тему, как бы доводят её почти до конца, но симфония не кончается, и только в самом конце тема уже звучит полным голосом.

Здесь сказано: «царство мира соделалось царством Господа нашего и Христа». Противопоставлены царство мира и Царство Бога. Почему так сказано? Потому что под царством мира подразумевается ни больше ни меньше, как царство дьявола, и об этом говорится во многих местах Библии, и в Ветхом Завете, и в Новом: дьявол как князь мира сего. Но князь незаконный, князь самозваный, и поэтому в итоге он из захваченного им мира изгоняется. Причём изгоняется как бы в два приёма. Сначала он изгоняется с небес, в 12-й главе:

9низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною.

Низвержен откуда? С небес на землю.

А в 19-й главе мы читаем:

10И схвачен был зверь и с ним лжепророк, производивший чудеса... оба живые брошены в озеро огненное, горящее серою.

Существа, через которых действуют дьявольские силы, с земли сброшены в ад (в то, что мы называем адом), и земля очищена от них, и захваченная ими власть над землёй на этом кончается.

Дальше сказано в 11-й главе: «... благодарим Тебя, Господи Боже Вседержитель, Который есть, и был и грядёшь». Это будущее время звучит странно, особенно в греческом тексте, потому что Он уже принял силу великую, уже победил — а почему-то написано, что Он ещё грядёт, что Он ещё в будущем. Это, скорее всего, дописка кого-то из переписчиков, потому что слова «грядёшь» нет в наиболее надёжных текстах. Может быть, это заимствование из того, что в Откровении, в более ранних главах, говорится о Христе: «Он был, и есть, и придёт». Это говорится о будущем Пришествии Христа, как бы взгляд вперёд, в то, что на небесах всё вместе — и то, что было, и то, что есть, и то, что будет, и образуется нечто единое, то, что мы называем «вечностью». Там это как бы предчувствие, что Бог ещё только в будущем победит, а тут, в контексте 11-й главы, «грядёшь» уже неуместно, потому что этот стих, как я говорил, — отсылка к концу, к моменту, когда всё свершилось. Поэтому это «грядёшь» лучше было бы из текста убрать, это поздняя дописка.

Дальше странные слова, которые почему-то связываются с победой Бога:

18 …рассвирепели язычники; и пришёл гнев Твой.

Дело в том, что под язычниками тут имеется в виду, конечно, то же самое, что и во втором стихе 11-й главы:

2 А внешний двор храма исключи и не измеряй его, ибо он дан язычникам: они будут попирать святый город сорок два месяца.

Кто эти язычники? Можно, конечно, толковать на буквальном уровне, примитивно: есть евреи — люди, которые знают истинного Бога, а есть римляне, греки, персы и т. д., все они — язычники. Но дело же не в том, что греки, римляне и кто-то ещё (по-гречески «этни», «народы», а по-еврейски «гоим») — люди других народностей и религий. Дело в том, что через язычников действуют силы тьмы, противостоящие народу израильскому, в котором действует Бог. Это главный сюжет Ветхого Завета, и с этим связано противопоставление язычников и евреев: не потому, что евреи чем-то принципиально лучше, скажем, египтян, греков или ещё кого, а потому что в народе израильском действует Бог, а в тех народах естественным образом (поскольку они истинного Бога не знают) действуют силы, Богу противостоящие, силы тьмы. Я говорил, что храм, о котором здесь говорится, это, конечно, не каменный храм, который ко времени написания Откровения был разрушен, а это в первую очередь храм нашей души, и там тоже действуют силы света и силы тьмы. Поэтому язычники, которые рассвирепели, — это и есть духи тьмы, которые действуют в отдельной человеческой душе, которой посвящён весь этот фрагмент с трубами, но и духи тьмы, которые действуют и в человеческой истории. Конечная победа Бога — это, естественно, победа не над народами-язычниками (греками или какими-то ещё), а это победа именно над духами тьмы, которые действуют на земле, и, как сказано выше, эта власть действовать на земле у них отнимается.

В 18-м стихе сказано: «время судить мёртвых». Об этом суде над мёртвыми сказано уже почти в самом конце Откровения, в 20-й главе:

12И увидел я мёртвых, малых и великих, стоящих пред Богом, и книги раскрыты были, и иная книга раскрыта, которая есть книга жизни; и судимы были мёртвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими.

Это будет только через несколько глав, а здесь уже есть предвкушение этого, предварение, потому что здесь вообще предварение конца. И как сказано в 20-й главе: «мёртвые, малые и великие, стоящие перед Богом», так и здесь подчёркнуто: «рабам Твоим, пророкам, и святым, и боящимся имени Твоего, малым и великим». Это специально подчёркнуто, потому что «пророки» — это пророки Ветхого Завета, «святые» — так себя называли первые христиане (не потому, что они жили какой-то особо святой жизнью, в современном понимании этого слова, а «святые» в смысле «отделённые», «живущие другой жизнью», не такой, как весь окружающий их мир). «Боящиеся имени Твоего» — это специальное наименование тех людей, не евреев, которые ещё только шли к почитанию Бога Израилева (ходили в храм и т. д.). Специально подчёркнуто: «малым и великим», т. е. всем. Это сказано ради того, чтобы мы не представляли себе, что сто сорок четыре тысячи запечатанных, о которых мы читали в седьмой главе, — какая-то элита, избранные. Нет, эти «избранные» — все, и малые, и великие. Но тогда можно спросить: а почему же избранные, и кто же не избранные? Ответ на этот вопрос прост: не избранные — те, кто от Бога отказывается, те, кто принимает в себя этих самых язычников (в смысле духов тьмы) и сам становится язычником. Вот что здесь имеется в виду — противобожие (если так можно выразиться). Вот что имеется в виду под словом «язычники», и вот кто не входит в число этих избранных.

Здесь ещё сказано: «дать возмездие рабам Твоим, пророкам», и т. д. В греческом тексте сказано более точно: дать плату, воздаяние.  Здесь не идёт речь о мести. Здесь идёт речь о воздаянии.

Мы читали в шестой главе про мучеников за Бога, мучеников за Христа:

9 …под жертвенником души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели.

10И возопили они громким голосом, говоря: доколе, Владыка Святый и Истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу?

Здесь слово «мстишь». Под ним опять в греческом тексте слово «экдикейн» — не то, что мы понимаем в русском языке под словом «месть». Здесь имеется в виду оправдание, «воздаяние по правде дел их». «Каждому по делам его», как сказано в том, что мы только что прочли о суде над мёртвыми в 12-м стихе 20-й главы. Вот что имеется в виду, а совсем не какая-то крутая кровная месть (ты меня обидел, оскорбил, а я тебя за это обижу или оскорблю ещё больше).

Здесь сказаны ещё такие странные слова: «погубить губивших землю». Если мы понимаем под язычниками духов тьмы, действующих в реальных людях-язычниках, то нам понятно, что «губящие землю» — это, наверно, они и есть. Но только как они землю губят, эти духи тьмы? Хочу ещё раз напомнить, что то, что здесь сказано применительно к человеческой истории, к тому, что совершается на земле, на нашей планете, в тысячелетней истории человечества, — то же самое можно понять как совершающееся на такой маленькой планете, как наша душа, на протяжении не тысяч лет, а одной человеческой жизни на этой земле. Тогда это естественно читается: духи тьмы губят человеческую душу, они и каждого из нас, и вообще человеческие души стремятся погубить. А Господь стремящихся погубить человеческие души самих погубит. Это естественно: мы, когда принимаем какую-нибудь таблетку антибиотика, делаем то же самое с физическими врагами нашего тела — с микробами, которые в нас живут. Но в нас живут и такие же духовные «микробы» (если можно так выразиться), которые стремятся наши души погубить, — духи тьмы, и у нас нет таблетки, которую мы могли бы принять, чтобы их уничтожить. Мы можем стараться, но только с Божьей помощью, и в конечном счёте погубить их в нашей душе может только Сам Господь Бог. А в конце времён, как здесь говорится, Он погубит этих врагов наших душ везде. Я говорил, что есть понятие «коллективной души человечества», души единого Адама. И в душе коллективного Адама Господь погубит губивших эту душу на протяжении всей истории человечества.

19И отверзся храм Божий на небе, и явился ковчег завета Его в храме Его; и произошли молнии и голоса, и громы и землетрясение и великий град.

Молниями, голосами и всем прочим каждый раз отмечается отсылка к концу всего. Так, например, сказано о семёрке печатей в шестой главе, в 12-м стихе: «произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь. И звёзды небесные пали на землю». Там это после печатей, а здесь землетрясение, громы, молнии — после труб, а в 16-й главе, в 18-м стихе мы читаем, после седьмой чаши:

18И произошли молнии, громы и голоса, и сделалось великое землетрясение, какого не бывало с тех пор, как люди на земле. Такое землетрясение! Так великое!

Землетрясение — это разрушение чего-то, что казалось твёрдым, прочным и стояло всегда. И только там, после последней чаши, мы узнаем, что же в итоге разрушено землетрясением: разрушен великий город Вавилон. Это, конечно, тоже символ — как бы Анти-Иерусалим; если Новый Иерусалим — то, где Бог обитает с людьми, то его антипод — Вавилон. Но об этом мы будем говорить дальше, я просто напоминаю, что каждый раз, когда речь идёт о молниях, громах и землетрясениях и т. д., это нас отсылает к конечному моменту, когда наконец-то всё исполняется.

При чтении этого стиха могут возникнуть вопросы. Во-первых: «И отверзся Храм Божий на небе» — что это за храм Божий? И что за «ковчег завета Его в храме Его»? Этого ковчега мы до сих пор не видели. Хочу напомнить, что реальный, земной Храм Иерусалимский к этому моменту уже не стоял в Иерусалиме, он был разрушен войсками Тита. Более того, что касается Ковчега Завета, который в Храме хранился во времена Соломона, — его уже не было даже в те времена, когда Храм стоял. Ковчег куда-то девался, ещё когда Навуходоносор разрушил первый Храм, на земле этого Ковчега давным-давно нет. Но оказывается, он не пропал, и сам Завет никуда не пропал (Ковчег Завета — это же символ союза Бога с людьми). Оказывается, на небесах хранился этот символ союза Бога с людьми, и после всех страшных перипетий, которые описаны в Откровении Иоанна Богослова, наконец-то осуществляется этот Завет, который Ковчег земной только символизировал. Как осуществляется? Здесь сказано: «отверзся храм Божий на небе». Как я говорил, нас здесь отсылают к самому концу Откровения, а там написано, что это за храм, — это весь город Новый Иерусалим (как бы город, а на самом деле не город, это какая-то целая новая Вселенная, в конце описаны его огромные размеры: таких городов и сегодня нет, а тем более в те времена). Новый Иерусалим, новая Вселенная какого-то специального храма не имеет, потому что она сама есть этот храм, в ней обитает Бог с людьми. На Новый Иерусалим, который только ещё будет на новом небе, этот фрагмент только намекает, как бы предвосхищая. Но, с другой стороны, мы этот храм небесный встречаем в 15-й главе, ещё задолго до конца:

5 И после сего я взглянул, и вот, отверзся храм скинии свидетельства на небе.

Скиния и храм — одно и то же, просто скиния — это палатка, а храм — каменный. Раз он отверзся, значит, вот-вот должно быть полное объединение Бога с людьми. Оно и будет в конце. Но до этого происходит ещё многое:

6И вышли из храма семь Ангелов, имеющие семь язв.

И они вылили семь язв, как сказано в 16-й главе, «семь чаш гнева Божия на землю». Как это так? Почему союз Бога с людьми, который уже обозначен открытием храма, должен начаться с каких-то «чаш гнева», с каких-то язв? Не забегая вперёд, просто кратко скажу: не нужно понимать это как какое-то мщение Бога людям, какое-то уничтожение, какое-то поражение людей. Чаши гнева, язвы — это суд и очищение, потому что Бог с такими людьми, какие мы сегодня и здесь, в союз вступить не может. И так же, как каждый из нас при нашей физической смерти должен пройти какое-то тяжкое испытание, которое приведёт к очищению наших душ и после которого души получат царство по нашей смерти — соединение с Богом, точно так же и всё человечество, прежде чем соединиться с Богом в Новом Иерусалиме, должно пройти через тяжкое испытание очищения. Собственно, большая часть Книги Откровение этому и посвящена — испытаниям и одновременно очищению человечества, приготовлению к союзу с Богом.

Теперь давайте прочтём шесть стихов 12-й главы — наиболее, может быть, известное место из всего Откровения Иоанна Богослова — про Жену, облечённую в солнце.

1И явилось на небе великое знамение: жена, облечённая в солнце; под ногами её луна, и на главе её венец из двенадцати звезд.

2Она имела во чреве, и кричала от болей и мук рождения.

3И другое знамение явилось на небе: вот, большой красный дракон с семью головами и десятью рогами, и на головах его семь диадим.

4Хвост его увлёк с неба третью часть звёзд и поверг их на землю. Дракон сей стал перед женою, которой надлежало родить, дабы, когда она родит, пожрать её младенца.

5 И родила она младенца мужеского пола, которому надлежит пасти все народы жезлом железным; и восхищено было дитя её к Богу и престолу Его.

6 А жена убежала в пустыню, где приготовлено было для неё место от Бога, чтобы питали её там тысячу двести шестьдесят дней.

На этом пока поставим точку с запятой и попробуем хоть чуть-чуть разобраться, что это за Жена. Чтобы это понять, я должен предпослать некую прелюдию: этот вопрос сложен для понимания.

Я много раз говорил, что мы в Откровении сталкиваемся с описываемыми событиями как бы в двух планах. С одной стороны, они происходят где-то в вечности на небесах, где времени как такового нет и где начало и конец, Альфа и Омега совмещены и всё, чему предстоит только совершиться, в каком-то смысле уже совершилось, и это можно увидеть. Поэтому, собственно, тайнозритель Иоанн Богослов там, на небесах, всё это и видит — всё то, что на земле ещё не совершилось и только в будущем совершится, а он это уже видит. Это как бы один слой — вечность. Другой слой — это земля, обычная, разворачивающаяся во времени, человеческая история. Хочу подчеркнуть, что можно смотреть на то, что происходит в вечности, с точки зрения вечности (с того же уровня), а можно смотреть на то, что происходит в вечности, с точки зрения земли, как бы снизу вверх, и Иоанн Богослов почти всё время именно так и смотрит. Более того, комментаторы к Откровению, как правило, тоже именно так и смотрят: они пытаются то, что происходит там, на небесах, как это описано в Откровении, привязать к каким-то событиям в истории человечества: в истории Римской империи, в истории Израиля и даже в современной истории. А есть обратная точка зрения: сверху вниз, из вечности на человеческую историю. И значительная часть того, что показано в Откровении, — это именно такой взгляд, и ангелы говорят именно с этой точки зрения: это взгляд на человеческую историю с небесной, высоты. Такой взгляд нам уже трудно понять. И, наконец, последний взгляд, понятный нам всем, — взгляд на человеческую историю с точки зрения человеческой же истории, это то, что мы видим, открыв любой учебник истории: совершаются всякие события, но никакого смысла и никакой организующей идеи в них не видно. Вот такие четыре возможных точки зрения (из вечности на вечность, из времени на время и из одного на другое – из вечности на время и из времени на вечность). В дополнение к этой, уже достаточно сложной, оптике Откровения Иоанна Богослова мы именно в тот момент, когда читаем о знамении Жены, вступаем в ещё более сложную сферу, где есть ещё четыре символических слоя, в дополнение к тем, временным. Эти четыре символических слоя ещё древние еврейские дохристианские комментаторы Библии уже видели и отмечали. Я расскажу о них своими словами. Первый слой — это слой буквальный, то самое, что видно: Жена, Женщина, таким образом украшенная (звёздами, солнцем и луной); красный дракон — тоже образ конкретный. Над буквальным слоем есть другой, исторический слой, где за образами Жены и дракона прослеживается то, что происходит в человеческой истории (интерпретаторы Откровения это детально разобрали), в символическом историческом слое под Женой, как правило, имеется в виду Церковь, причём Церковь в двух её вариантах — новозаветная христианская Церковь и ветхозаветная Церковь, Израиль, поэтому звёзды применительно к ветхозаветной Церкви толкуются как двенадцать колен Израилевых, а применительно к новозаветной Церкви — как двенадцать апостолов. Таков символический исторический слой. Третий слой (второй символический) можно условно назвать психологическим. Здесь описано как бы рождение чего-то плодоносными силами (как женщина, способная рождать), и какие-то противодействующие злые силы, которые стремятся этого рождения не допустить, его поглотить. Всё это происходит в наших душах. Когда мы пытаемся сделать хотя бы первое движение к Богу, особенно когда мы уже приходим к Богу всерьёз, окончательно, когда мы крестимся (как говорит чин крещения, в этом таинстве ты умираешь и рождаешься заново), когда это новое рождение происходит, когда мы сами себя заново рождаем душевно, другая часть нашей души — та, которой владеет дьявол, сатана (а это слово означает «противоборствующий», «противоречащий», «противодействующий»), этому противится, пытается не допустить того, чтобы мы стали новыми людьми. И этот процесс не кончается совершением таинства крещения. Он продолжается долго-долго, как мне кажется, до самой нашей смерти: тёмные силы в нашей душе, уже даже где-то ощущая, что победить не могут, всё равно сопротивляются, борются с рождающимся в нашей душе новым человеком.

Я не буду сейчас говорить, что такое в этой интерпретации двенадцать звёзд, поверьте на слово, что этому тоже есть своя интерпретация. Я хотел бы сказать о другом, о главном: об интерпретации в четвёртом (третьем символическом) слое, вселенском. Этот слой самый древний, самый большой. Это, как теперь говорят, вселенские архетипы, которые ощущали люди не то что даже до Христа, их ощущали ещё первобытные люди, и сегодня ощущают. Именно поэтому в образе Жены, облечённой в солнце, и в образе дракона все комментаторы единогласно отмечают нечто архаичное, нечто характерное для очень древних религий, нечто первобытное. И в этом вселенском слое кто такая Жена? Сложно это, на самом деле, словами выразить. Жена — это (если так можно выразиться) некая плодоносная, плодотворная ипостась Бога, но материализованная как часть нашей материальной вселенной. Мы говорим, что Бог — Дух. В этом символическом слое Откровения имеется в виду разделение между той частью Бога (Духа), Который одним Своим словом создаёт мир, и той частью мира, которая на это слово откликается, принимает Его, как принимает женщина мужское семя и рождает. И эта часть мира — тоже духовная, потому что откликается на слово Бога, — она под этой Женой и имеется в виду. Очень упрощённо можно сказать, что эта Жена не Бог, конечно, а это духовная Вселенная, с помощью которой Бог создаёт весь материальный мир. Я должен сказать, что в древних религиях уже были эти предощущения какого-то именно женского существа, из которого Вселенная возникла. Один из примеров — не то богиня, не то зверь, не то как бы вся Вселенная, Тиамат в шумерской мифологии.

А кто такие двенадцать звёзд? Здесь надо напомнить, что вообще число 12 возникло не в христианстве, и не в Израиле, это древнейший символ полноты, который идёт из того же Шумера, где возник образ Тиамат, а может, и еще раньше: мы этот символ проследить дальше, глубже не можем, но это тоже что-то очень древнее. Но что для нас все эти древние образы значат? Почему они для нас значимы? Дело в том, что за нарисованным здесь стоит, обозначенное таким символом, нечто очень важное, совершающееся во всей Вселенной. Вся Вселенная наша (не только земля, а и звёзды, галактики и всё остальное) существует, чтобы что-то родить, чтобы что-то новое из себя создать. Если так можно выразиться, старая Вселенная существует, чтобы из неё родилась новая Вселенная. Примерно так же, как я говорил об отдельной человеческой душе: наша душа рождается не для того, чтобы умереть такой же, какой она родилась, а для того, чтобы из неё родилась в ходе нашей земной жизни новая душа, близкая к Богу, достойная Бога, — вот так же и вся Вселенная. Мне очень близок взгляд на это замечательного богослова Тейяра де Шардена, который говорит о том, что смысл существования всей Вселенной — это, в итоге, соединиться с Богом, образовав то, что он называет «точкой Омега». Это слово он заимствовал из Откровения Иоанна Богослова: «Я есмь Альфа и Омега, первый и последний». Эта «точка Омега» — никакая не точка, это целая Вселенная, в которой Бог соединён с людьми, это такой вселенский Христос. Как во Христе Дух Божий соединён с плотью человеческой, так в этой будущей Вселенной соединён Бог-Дух с материей, которая сегодня от Бога очень далека. Это как бы космический взгляд на смысл того, что происходит в течение миллиардов лет в нашем мире. Вот какое глубокое видение стоит за образом Жены, облечённой в солнце, если его понимать на таком вселенском уровне.

Вот что стоит за Женой и младенцем в этих трёх символических слоях (вселенском, психологическом и историческом) дополнительно к четырём временным слоям, о которых я говорил раньше. Но можно, конечно, спросить: что же стоит за драконом в этих символических слоях? За драконом во всех символических слоях, естественно, стоит дьявол. В девятом стихе так и сказано: «дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною». По-гречески «диавол» — это «клеветник», а по-еврейски это «сатана» – «противоборствующий, противодействующий», т. е. дьявол действует в разных слоях, начиная с вселенского, в котором он весь Замысел Бога о нашей Вселенной хочет разрушить, и кончая тем, что в отдельной человеческой душе происходит.

 Может быть, центральнее, главнее для этой главы слой исторический, в котором происходит борьба дьявола с Церковью Христовой. Я говорил в самом начале чтения Откровения, что нет противоречия между тем, что происходит на небесах, и тем, что происходит на земле, и не зря Откровение начинается с видения семи церквей, которые ведут на земле примерно ту же войну с дьяволом, которая идёт на небесах (об этой небесной войне говорится тут, в 12-й главе, буквально через несколько стихов). Именно эта часть войны — центральная. И каким образом дьявол борется с Церковью на земле? Об этом мы будем читать дальше в следующих строках 12-й главы.

В том, что описано в 12-й главе, тот, кто читает Ветхий Завет, увидит знакомые образы, которые встречаются, в первую очередь, в Книге Даниила. В меньшем количестве заимствованы фрагменты из Книги Иезекииля и из книг других пророков (Захарии, Михея и т. д.). Возникает вопрос: эти ассоциации (в частности, образы из Книги Даниила) — откуда? Это что, Господь говорит с тайнозрителем на языке Книги Даниила? Мне кажется, важно понять, что Господь говорит с тайнозрителем Иоанном Богословом вообще ни на каком языке, и даже не на языке зрительных образов. Господь действует изнутри души тайнозрителя, вкладывая ему в душу какие-то содержания, и эти содержания уже сама душа Иоанна Богослова облекает в визуальные образы. И поскольку Иоанн Богослов, естественно, был человеком, очень начитанным в Ветхом Завете, то когда под эти содержания есть какие-то подходящие ветхозаветные образы (например, из Книги Даниила), то автоматически у него возникают перед глазами именно ветхозаветные образы. А когда подходят какие-то новозаветные содержания, образы, например, Агнец, тогда то, что говорит ему Бог, облекается в новозаветные образы. А что касается образов Жены, дракона, младенца: когда то, что говорит ему Бог, имеет настолько большую глубину, что задевает какие-то глубокие первобытные слои души тайнозрителя Иоанна Богослова, тогда это облекается уже и не в новозаветные, и не в ветхозаветные, а в древние, ещё доветхозаветные, даже первобытные, мифологические образы. Вот, как мне кажется, объяснение того, почему такая архаика в видении Жены, облечённой в солнце: потому что это один из самых глубоких, самых древних, самых значимых архетипов — вечных, которые проявляются всегда, и в разных символических слоях, и в разное время. В силу именно глубины и значимости архетипа, который стоит за Женой, душа Иоанна Богослова облекла это в такие древние, архаические, мифологические формы. Ещё раз хочу подчеркнуть свою мысль: язык, на котором видения с нами разговаривают, это не тот язык, на котором Бог говорил с Иоанном Богословом, это язык души самого тайнозрителя, который таким образом пытается донести содержание видений до нас. Чем-то, конечно, это напоминает то, как мы, увидев какой-то сон, пытаемся рассказать его нашим друзьям и знакомым, что мы видели, и получается беспомощно, главное ускользает. Нас спрашивают: «Ну, хорошо, всё понятно. А что ты так взволновался?» — «Да было что-то там такое, в этом сне, что я до сих пор не могу успокоиться…»— «Да что? Что было?» — «Ну, не знаю, как это сказать. Там явился какой-то...». И здесь мы встречаем нечто в этом роде, только, в отличие от нас, которые с трудом облекают это несказуемое содержание в какие-то слова и образы, Иоанн, тайнозритель, обладает даром всё это облекать в зрительные образы. Ну, а мы должны, конечно, попытаться его язык как-то переложить на свой язык, на язык того, что важно для нас в нашей жизни.

 

Лекция 13. Апокалипсис. 02.06.09

 

Мы продолжаем читать 12-ю главу Откровения Иоанна Богослова. Мы начали читать эту главу в прошлый раз, но, конечно, это очень глубокая, насыщенная, трудная глава, мы, можно сказать, только поскребли по её поверхности. И, тем не менее, я в прошлый раз сказал то главное, что нужно, чтобы понять содержание этой главы, насколько вообще в человеческих силах это возможно «понять» в обычном смысле этого слова. Потому что головой всё равно до конца понять это невозможно, это уже многие поколения пытались сделать, и уже известно, что не поддаётся она такой чисто логической интерпретации. Но когда мы подключаем не только голову, но и сердце, то оказывается, что Господь через эти странные, сложные, временами страшные образы говорит что-то несловесно нашему сердцу, и что-то мы ощущаем, что-то мы сами начинаем видеть в этих трудных вселенских перспективах, которые показывает нам тайнозритель Иоанн Богослов. То, что я говорил в прошлый раз при подходе к этой главе, сейчас кратко суммирую.

Тут какая-то непонятная женщинаЖена, облечённая в солнце, дракон какой-то,— это всё визуальные образы, которые мы можем себе представить. Что за ними стоит, что это должно нам показать, чему это нас должно научить? Научить оно нас может чему-то только через символические смыслы, которые обычно многослойные. В Библии, как правило, при её чтении выделяют три символических слоя. Один слойэто прочтение применительно к нашей собственной душе, потому что наша душаэто целый мир, в ней много чего происходит, у неё есть своя история, в ней происходят свои, временами грозные, временами радостные процессы, чем-то подобные тому, что описано здесь. Этот «психологический» (я бы назвал его так) слой, имеющий отношение к нашей личной душе, нам ближе всего и проще всего для понимания, поэтому было бы самым правильным именно за него уцепиться, с него начать.

Наряду с этим есть следующий символический слой (можно его назвать историческим), который говорит уже не об отдельном человеке и не о жизни души отдельного человека, а о жизни целых огромных человеческих групп, из которых важнейшими являются две — Церковь новозаветная, община последователей Христа, и, неотрывно от неё, Церковь ветхозаветная, Израиль, народ израильский, еврейский народ, который рассматривается в Библии, и особенно в Книге Откровение, именно не как народ (этнос), а как Церковь. Это исторический слой.

И наконец, третий слой, самый трудный, потому что самый далёкий от нас, но и самый важный для нас, потому что ради него, по большому счёту, написан весь Апокалипсис: чтобы дать нам не то что дверь, а хотя бы окошечко, чтобы туда заглянуть. Это слой вселенский, который объясняет, зачем Бог вообще создал мир, и что Он с этим миром, в итоге, хочет сделать, что с этим миром должно произойти, какое место в Замысле Божием занимают наши человеческие дела, всего человечества, и какое место в Замысле Божием, наконец, занимает такая страшная для нас фигура, как дьявол. Именно в этой главе ярчайшим образом эта фигура представлена, и, пожалуй, именно из этой главы более, чем откуда-то ещё в Библии, мы можем извлечь какое-то понимание того, почему, зачем вообще дьявол в мир допущен и что с ним будет дальше. Ещё раз хочу подчеркнуть, что хотя этот вселенский слой самый трудный, но он и самый важный, потому что ради него весь Апокалипсис показан Иоанну Богослову.

То, что показано тайнозрителю Иоанну Богослову в зрительных образах,это, в конце концов, только образы. То, что Бог хочет сказать, невидимо, несказуемо, и даже в зрительных образах невыразимо. Как Сам Бог невидим, так всё, что Он хочет сказать, невидимо. Можно сказать, что эти образы, такие торжественные, замечательные, впечатляющие, всего лишь одежды, которые облекают невидимое нам «тело» того духовного содержания, которое Господь хочет передать Иоанну Богослову с тем, чтобы он передал его дальше, т. е. нам с вами. Правда, невозможно «раздеть» это содержание, освободить от одежд, потому что оно будет невидимым, как человек-невидимка, как Бог невидим и Дух невидим, и всё это тогда просто станет нам недоступным. Нет, мы должны эти образные одежды сохранять, пытаться их усвоить, но всё-таки наша душа должна стремиться к тому, что за ними. Когда я говорил о трёх слоях, мне эти три слоя представлялись как три триангуляционные точки, которые ставят геодезисты. Ведь на чём это основано? Вот река, через которую я не могу переправиться. На той стороне реки что-нибудь важноебашня или дерево, и мне нужно измерить расстояние до неё. Я с одной точки узнать это расстояние никак не могу, но если я имею хотя бы две точки, я, поставив там геодезические зрительные трубы и измерив разность углов, под которыми видна эта башня по ту сторону реки, смогу вычислить расстояние до неё. Вот и наличие трёх символических слоёв нам позволяет произвести такую своего рода триангуляцию в невидимое, на ту сторону реки, куда мы перебраться сами нашими мозгами не можем. Но можем как-то почувствовать через три точки, которые указывают нам на что-то, о чем мы не можем сказать, чего не можем увидеть, — но можем почувствовать, что же это за духовное образование, которое и так, и так, и так может быть прочитано. Например, Жена, которая является самым важным персонажем этой главы. Она представляет одновременно и нашу душу, и Церковь (причём как христианскую, так и Израиль ветхозаветный, объединённые в одно), и, наконец, представляет собой всю творческую Вселенную, оплодотворяемую Духом. Поэтому то, что эта глава может быть прочитана такими разными способами, — это не какая-то случайность, не какое-то украшение. Это фундаментальный замысел даже не самого писателя Иоанна Богослова, а Самого Бога, показавшего такие многозначные образы. Эта многозначностьзначима, её надо постоянно иметь в виду.

Теперь прочтём эту главу с начала и до конца.

1 И явилось на небе великое знамение: жена, облечённая в солнце; под ногами её луна, и на главе её венец из двенадцати звёзд.

2 Она имела во чреве, и кричала от болей и мук рождения.

3 И другое знамение явилось на небе: вот, большой красный дракон с семью головами и десятью рогами, и на головах его семь диадим.

4 Хвост его увлёк с неба третью часть звёзд и поверг их на землю. Дракон сей стал перед женою, которой надлежало родить, дабы, когда она родит, пожрать её младенца.

5 И родила она младенца мужеского пола, которому надлежит пасти все народы жезлом железным; и восхищено было дитя её к Богу и престолу Его.

6 А жена убежала в пустыню, где приготовлено было для неё место от Бога, чтобы питали её там тысячу двести шестьдесят дней.

7 И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них,

8 но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе.

9 И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним.

10 И услышал я громкий голос, говорящий на небе: ныне настало спасение и сила и царство Бога нашего и власть Христа Его, потому что низвержен клеветник братий наших, клеветавший на них пред Богом нашим день и ночь.

11 Они победили его кровию Агнца и словом свидетельства своего, и не возлюбили души своей даже до смерти.

12 Итак веселитесь, небеса и обитающие на них! Горе живущим на земле и на море! потому что к вам сошёл диавол в сильной ярости, зная, что немного ему остаётся времени.

13 Когда же дракон увидел, что низвержен на землю, начал преследовать жену, которая родила младенца мужеского пола.

14 И даны были жене два крыла большого орла, чтобы она летела в пустыню в своё место от лица змия и там питалась в продолжение времени, времён и полвремени.

15 И пустил змий из пасти своей вслед жены воду как реку, дабы увлечь её рекою.

16 Но земля помогла жене, и разверзла земля уста свои, и поглотила реку, которую пустил дракон из пасти своей.

17 И рассвирепел дракон на жену, и пошёл, чтобы вступить в брань с прочими от семени её, сохраняющими заповеди Божии и имеющими свидетельство Иисуса Христа.

Здесь мы с вами остановимся, хотя эта глава плавно продолжается дальше, в 13-й главе. Как правило, комментаторы кратко называют всю эту главу «Жена, облечённая в солнце». Это вставная новелла: седьмой ангел вострубил в 11-й главе, а дальше, как обычно после того, как кончается одна семёрка (сначала семёрка печатей, здесь семёрка труб), начинается следующая семёрка семёрка чаш, она будет дальше, через две-три главы. И между ними эта вставная новелла, но это никакое не «лирическое отступление» — наоборот, это самое глубокое, центральное место всего Апокалипсиса. Причём оно центральное ещё и по своему положению — оно находится прямо в центре Апокалипсиса. Тем не менее, это совершенно другое видение, не имеющее прямого отношения к тому, что видел тайнозритель Иоанн Богослов на небесах ни до, ни после. Престол Господа Бога, Агнец (Иисус Христос), ангелы, странные животные, святые — всего этого здесь нет. Это видение тоже на небесах, о небесах, но оно другое. Можно сказать, что в этом месте автор заглянул в то, что за небесамитак сказать, в небеса небес (точнее, не заглянул, ему было показано). В каком смысле «за небесами»? Ему здесь показаны небеса во временном разрезе — небесная история. Жена, дракон — это то, что совершается в Вечности. Нам странно думать, что в Вечности может что-то совершаться, нам всегда кажется, что Вечностьэто «всегда», что же там может совершаться, если там времени нет? Да, там, с нашей точки зрения, времени нет, но мы постоянно в Библии видим, что там совершается Замысел Бога. Он, в каком-то смысле, там сначала совершается, и только потом он на нашей земле, в нашем историческом времени, так сказать, реализуетсяпо дням, годам, тысячелетиям и т. д.

Теперь перейдём к чтению по отдельным стихам.

1И явилось на небе великое знамение.

Слово «знамение» здесь не случайно. Оно означает что-то, что дано в виде образа (Жена, дракон; кстати, обратите внимание, что дракон в третьем стихе тоже называется «знамением»), но оно как бы отсылает нас к чему-то другому, что мы должны увидеть за ним. Мы должны увидеть за этой Женой что-то другое в других, символических слоях, о которых я говорил, и за драконом мы тоже должны увидеть что-то другое. Что же мы можем за ними увидеть, чтобы это знамение было для нас действительно знамением? Начну с Жены. В психологическом слое «Жена»это просто наша душа, это та творческая часть души что мужчины, что женщины, которая плодоносна, так же как в нашем материальном мире именно женщина плодоносна, может рожать детей. По словам Бродского,

Ибо облик девы, конечно, облик

Души для мужчины. Не так ли, Муза?

Почему «муза» женского пола? Мужчиныпоэты, а музыженского пола, и женщиныпоэты, а муза у них тоже женского пола. Это намёк на то, что творческая, плодоносная часть нашей души имеет в себе нечто женственное. Но, естественно, имея женственную природу, она должна быть чем-то оплодотворяема, чтобы быть плодоносной, и это оплодотворяющее начало уже мужское, это Дух мужской, Дух, исходящий от Бога.

Мы видим, что Жена здесь рождает.

2Она имела во чреве, и кричала от болей и мук рождения.

 Что же рождает наша душа? Она рождает стихи, картины, рождает чувства, например, глубокое чувство к другому человеку — это тоже творчество. Всё это исходит от женственной сущности, находящейся в нашем внутреннем мире. Но хочу сказать, может быть, о более важном. Здесь сказано, что она «кричала от болей и мук рождения», т. е. это болезненный процесс. Мы понимаем, что реальные родыэто болезненный процесс, но творчествобудь то поэтическое, литературное, художественное, научное, какое угодноэто совсем не такой болезненный процесс, как настоящие роды (хотя трудный, конечно), а процесс этот, скажу вам, скорее радостный, приятный. Что ещё может рождать наша внутренняя сущность, помимо плодов творчества? Ответ уже религиозный: наша внутренняя сущность может рождать нас самих. Наше старое «я», наша душа может рождать в нас новую душу — примерно так, как сказано в конце Книги Откровение Иоанна Богослова, когда из старого, привычного нам неба и старой земли возникает некое новое небо, новая земля и новый город Новый Иерусалим, где Бог живёт вместе с людьми. Вот это, происходящее во всей Вселенной, в каком-то смысле может совершаться и внутри нашей души. И тогда человек крестится. При крещении священник поучает его и напоминает ему, что это для тебясмерть старого человека и рождение нового человека. Но кто же этого нового человека рождает? Да естественно он сам, крещаемый, и рождает! Его собственная душа, оплодотворяемая в акте крещения Духом Божиим, рождает нового человека, христианина, о котором говорит Сам Иисус Христос в Евангелии от Иоанна, того самого, кто написал Откровение. Там есть беседа с Никодимом, где Христос говорит о втором рождении, о рождении водою и Духом (или, точнее говоря, от воды и Духа). Вот кто это рождение совершает. А слушающий Его Никодим, который привык к тому, что рождает мать, а рождается ребёнок, удивляется, как возможно такое рождение: не может же человек опять заползти во чрево своей матери и второй раз родиться! Да, конечно, это физически невозможно, но если мы поймём, что наша душа, живущая внутри нас, может рождать наше новое «я», тогда ничего удивительного тут нет: рождающий и рождаемое — одно и то же, только рождающийон вчерашний, а рождаемыйон завтрашний. Вот этот смысл, как бы история жизни души человека, здесь записан, в этом видении. Для того, чтобы его прочитать, надо просто понимать то, что иудейские богословы прекрасно понимали ещё до Христа: что Библию надо читать не только в буквальном смысле, но и в нескольких символических смыслах одновременно.

В психологическом слое что представляет собой дракон? Тут сказано, кто такой дракон, в девятом стихе: «дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную». Здесь подчёркнута его главная функция: соблазнять, сбивать с толку, сбивать с пути истинного, обольщать. И мы себя спросим: хорошо, эта «вся вселенная» — где-то вне нас, а внутри нас, в нашей душе этот дьявол имеет место? Он там действует? Да, конечно, действует. Соблазны и обольщения — кто из нас не переживал их в своей жизни? А какие-то эмоциональные движения, наполненные злобой (а злобаэто первый признак действия дьявола),разве с каждым из нас такое не происходило когда-то в жизни? Мы видим, что дьявол действует внутри нас, и тогда эта картина, которая написана как имеющая место где-то вовне (пусть даже на небе), обретает для нас особую значимость, потому что мы видим, что это происходит внутри нас. Старый человек в нас хочет родить нового человека, Божьего человека, а дьявол, живущий в нашей душе, подстерегает этот процесс, чтобы ему любым способом помешать, чтобы не дать этому новому человеку родиться. Это факт, хорошо известный тем людям, которые хоть сколько-то шли этим христианским путём. А люди, которые далеко христианским путём зашли (те, кого мы называем «святые», «отцы Церкви»),они даже описали, как это происходит в их собственных душах. Есть замечательная книга «Добротолюбие», описывающая духовный опыт людей, которые шли духовным путём, и мы видим, сколько препятствий ставит дьявол на их пути, просто на каждом шагу. Вспомните замечательную картину «Искушение святого Антония», где ему являются чудовища. Откуда эти чудовища взялись? Да очень просто — из его собственного воображения, их дьявол послал ему как видения, чтобы он испугался, смутился, сбился с пути истинного и прекратил своё движение по духовному пути. Антоний не зря называется «Антоний великий», он основоположник всего монашеского пути в христианстве, когда люди уходят в пустыню и в пустыне пытаются проделать ту работу над своей душой, чтобы окружающий мир их не отвлекал. Слово «пустыня» важно, оно и здесь употребляется применительно к Жене, и не случайно.

Итак, наша душа хочет родить нового человека, и мы иногда даже как бы чувствуем это, подходя к некому порогу, чувствуем: что-то во мне должно произойти новое. И, как часто бывает, что-то меня отвлекает, или происходит какая-то внешняя агрессия, которая требует повернуться к ней лицом, и я уже не могу заниматься этим новым человеком, который должен во мне родиться. Всё это — действие дьявола, который не хочет, чтобы новый человек рождался в человеческих душах. Это о психологическом слое.

Теперь следующий слой, более, может быть, понятный тем, кто хорошо знаком с историей Церкви, кто укоренён в Священном Писании. Это слой исторический, и в нём Жена, облечённая в солнце, представляет, в первую очередь, Церковь, причём как новозаветную, христианскую, так и ветхозаветную, иудейскую, и, соответственно, двенадцать звёзд, которые на её голове, могут быть толкуемы и как двенадцать апостолов, и как двенадцать колен Израилевых,одно другому не противоречит, это зависит от того, под каким углом мы смотрим на Женусимвол Церкви. Но, кроме того, когда мы читаем в христианской книге о такой рождающей Жене, нам, конечно, приходит на ум Богородица Дева Мария, которая родила Христа. Здесь сказано, что младенец, «которому надлежит пасти все народы жезлом железным», и что он был «восхищен... к Богу и престолу Его»,всё это применимо ко Христу. Так кто же эта женщина? Она Богородица или она Церковь? На самом деле она — и то, и то, эти два символа в историческом слое не только не противоречат друг другу, а в каком-то смысле друг друга дополняют. Мы часто говорим о христианской Церкви: «Церковь – тело Христово», т. е. она как бы материальный носитель Христова духа. Всё правильно, но давайте вспомним, что до того, как Церковь стала телом Христовым, телом Христовым была Его мать, в которой Он рос и развивался, пока не родился. Конечно, можно спросить: как же здесь сказано, что Жена родила этого младенца, в то время как мы знаем, что исторически всё произошло наоборот, т. е. что Христос родил Церковь, а не Церковь родила Христа. Нам это будет казаться противоречием только до тех пор, пока мы не начнём сопоставлять видение этой Женщины как Церкви с её видением как души человека, рождающей самого же человека. И тогда, вспоминая, что в психологическом слое рождающий и рождаемыйэто одно и то же, мы увидим, что и здесь нет никакого противоречия между Церковью рождающей и Церковью рождаемой, которую исторически создал Иисус Христос, и между Богородицей как рождающей Иисуса Христа, т. е. Бога во плоти, и рождаемой, потому что Богородица тоже часть Замысла Бога, её, так сказать, родил Бог в Своих путях, в Своём Замысле о мире, для того чтобы мог от неё родиться Христос. Рождающий и рождаемый — единое целое (Богородица, Церковь, Иисус Христос).

А когда мы читаем о том, что дракон стоял перед этой рождающей и хотел её поглотить, то мы, естественно, вспоминаем о тех чудовищных преследованиях, которым подвергались христиане в Римской империи. Эти преследования удивляют любого историка, потому что в Римской империи было совершенно не принято преследовать людей за их религиозные убеждения, там была большая религиозная терпимость. Но вот к христианам это не относилось. Там были, конечно, свои формальные поводы, свои придирки: что христиане не приносили обязательной жертвы императору. Но от этого обвинения до того, чтобы их пропитывать смолой и сжигать, как факел (что делал, например, Нерон),всё-таки довольно большая дистанция. Эта ярость против христиан, против рождающейся Церкви, стремление её преследовать любыми способами — это действие дьявола в мире. Может быть, сегодня нам кажется, что Церковьуже устоявшаяся, укоренившаяся, уже никто её не преследует. Но это в какой-то мере иллюзия. Та часть Церкви, которая укоренена в мире,её не преследуют, но та часть Церкви, которая наиболее верна Христу, наиболее посвящена Христу, она преследуема была, есть, и остаётся.

Приведу два примера из жизни нашей страны. Первыйэто то, что было сделано с Церковьюдаже не со зданиями (вы знаете, сколько их порушено было только в нашей стране во время советской власти), а с конкретными людьми, священниками, простыми верующими: какими тысячами, десятками тысяч они расстреливались уже в наше время. Это всё то же самое, это действие дьявола в мире, в частности, в истории нашей страны. Когда мы читаем, что дракон, символизирующий дьявола, был красным, мы невольно сопоставляем это с историей нашей страны.

И ещё такой пример — отец Александр Мень, вроде бы официально служащий в Русской Православной Церкви, укоренённый. Но дьявол хорошо различает тех, кто в Церкви формально, и тех, в ком Церковь (эта Жена) живёт по-настоящему, и мы знаем, как кончил свои дни отец Александр Мень. Совершенно ясно, что это дьявольское действие, что именно он, в итоге, просто не потерпел на земле такого сильного свидетеля.

В историческом слое дьявол, конечно, существует в нашем земном мире разнообразными образами. Когда мы видим что-нибудь нечеловечески ужасное, например Освенцим, нечто такое, чего люди до сих пор не придумывали (я понимаю, что люди всегда убивали друг друга, но не таким же образом и не в таких количествах!), — за этим начинает прочитываться некое действие дьявола. По 12-й главе Откровения мы видим, против кого же дьявол так разъярёнпротив Жены (против Церкви). И тогда мы начинаем вспоминать, что преследование именно евреев в Освенциме и во всех других местах, вероятно, связано с тем, что евреи — не просто один народ из многих, а ещё и ветхозаветная часть этой самой «Жены» (Церкви). Это не просто какое-то помешательство Гитлера и иже с ним, а это дьявольское действие, которое имеет определённый религиозный смысл.

И наконец, перейдём к третьему, самому сложному, вселенскому слою. Многие комментаторы отмечали, что символ женщины, Жены, облечённой в солнце, имеет свои прототипы не только в дохристианское время, но даже ещё в доиудейское время (в Шумере, в Египте, в первобытных мифологиях). Это вечный архетип, имеющий вселенский смысл. Что же означает Жена во вселенском слое? Всю Вселенную и означает — весь наш существующий мир, который Богом предназначен для чего-то, который существует не без смысла, а предназначен для того, чтобы из нашего мира, пронизанного тьмой и злом, возник новый мирте самые новое небо и новая земля, о которых говорится в конце Откровения. Вот то, что Жена должна родить, во вселенском смысле. Как старый человек рождает нового человека, так старый мир рождает новый мир. Но это же Замысел Божий, как же ему может помешать дракон (дьявол)? Он разве вхож в такие, как говорится, высокие сферы? Из того, что мы прочли дальше, видим, что вхож, или, в каком-то смысле, был вхож, пока не был низвергнут, т. е. у дьявола была реальная возможность препятствовать осуществлению Замысла Божьего о нашем мире даже на небесах. И это часть церковного взгляда на дьявола: онбывший ангел, одно из лучших, ярчайших творений Бога, он наделён всякими замечательными способностями, но он именно этими способностями возгордился, решил, что может обойтись без Бога, и отпал от Бога (или, скажем так, отпадал от Бога понемногу). «Сатана» по-еврейски и значит «противоречащий», «противодействующий» (а «дьявол» по-гречески«клеветник»). В чём он противодействовал Замыслу Божьему обо всей Вселенной? Главное направление его противодействия именно в том, о чём здесь сказано: чтобы Вселенная, старый мир, в котором дьявол имеет определённую власть, не родил новый мир, в котором дьяволу уже нет места. В конце этой главы мы читаем, что дьявол низвергнут, побеждён, т. е. из этого Замысла он удалён. С другой стороны, мы читаем в Ветхом Завете (например, в Книге Иова), что «до времени» дьявол, в каком-то смысле, может Богу нашёптывать на ухо (фигурально выражаясь) всякую клевету на людей. И мы, может быть, удивляемся: дьяволэто, в конце концов, вселенский дух, а мы-толюди, чего до нас-то снисходить дьяволу и что-то о нас нашёптывать? Это удивляло во все времена людей верующих. Удивляло даже не применительно к дьяволу, а я бы сказал похлеще: применительно к Богу! Это и Давид пишет в псалмах, есть и в других местах: что есть человек, Господи, что Ты заботишься о нём? Ну, действительно: у Тебя вся Вселенная, миллиарды лет, галактики, а мы — что? Так сказать, маленькие червяки, ползающие по земле. Непонятно это внимание Бога к нам. Размышления на эту тему привели многих богословов с древних времён до нашего времени к мысли о том, что человеку (да, нам, таким, какие мы есть) уготовано в планах Бога какое-то особое, центральное место. Мы ещё пока совсем не соответствуем этому Замыслу о нас, этому уготованному нам месту, но в Замысле Божьем это есть! В нём человек централен, и я бы сказал, что вся эта будущая Вселенная вокруг человека и центрируется. И Христос как сочетание Бога не с чем-то или с кем-то (не с галактикой или с каким-нибудь червяком), а именно с человеком — это свидетельство того, что именно человек занимает центральное место в Замысле Божьем. Дьявол, зная этот Замысел, понимает, что в этом Замысле мы, люди, — это, если можно так выразиться, самое слабое место, где можно вставить палки в колёса этому Замыслу. И он, конечно, именно в этом месте палки в колёса и вставил и, по Ветхому Завету, постоянно Богу не то что даже клевещет на человека, а просто показывает человека, как он есть. А ведь мы, люди как мы есть, представляем собой довольно неприятное зрелище, мы и друг другу-то часто бываем неприятны, а когда мы видим что-нибудь этакое, что мы натворили (ну хоть тот же Освенцим), то просто хватаемся за голову: Господи, вообще кто мы, люди, если мы можем такие вещи делать! И всё это дьявол просто Богу показывает и говорит: вот! как можно терпеть таких далее? А Бог нас, таких, как мы есть,терпит и верит в то, что из нас выйдут всё-таки со временем достойные его Замысла созданияна новом небе и новой земле, где мы с Ним вместе будем обитать.

Итак, в этом вселенском слое главное, чему хочет воспрепятствовать дракон (дьявол), — тому, чтобы старый мир (вся старая Вселенная) родил новый мирновую Вселенную.

Теперь о символическом значении «младенца мужеского пола, которому надлежит пасти все народы жезлом железным», которого рождает Жена. Кто этот младенец? В слое историческом, там, где Женаэто Церковь или Богородица, нам понятно, что «младенец»это Иисус Христос. Более того, слова, которые сказаны о нём: «пасти все народы жезлом железным»,эти слова ведь тоже не на пустом месте возникли. Откроем Псалтырь, второй псалом, знаменитый мессианский псалом, начинающийся со слов:

1 Зачем мятутся народы, и племена замышляют тщетное?

2 Восстают цари земли, и князья совещаются вместе против Господа и против Помазанника Его.

«Помазанник» по-еврейски Мессия, а по-гречески Христос. В этом псалме речь идёт о Христе. И дальше в этом псалме говорится:

8 …проси у Меня, и дам народы в наследие Тебе;

9 Ты поразишь их жезлом железным; сокрушишь их, как сосуд горшечника.

Мы часто удивляемся, читая этот псалом: Христос же милостивый (мы так привыкли Его воспринимать), что же это Он народы сокрушит жезлом железным, как сосуд горшечника? Бог разве для этого Его послал? И Евангелия, которые описывают, как Христос милостиво вёл себя во время пребывания с нами на земле, мало сочетаются с этим образом. Тут весь вопрос в том, кого понимать под «народами». «Народы», как переведено в Псалтыри,это, на самом деле, «язычники», а «язычники»это не просто языческие народы – греки, египтяне или римляне, тут под «язычниками» имеется в виду дух, который движет этими язычниками. Мы читали в 11-й главе Откровения Иоанна Богослова:

2 А внешний двор храма исключи и не измеряй его, ибо он дан язычникам: они будут попирать святый город сорок два месяца.

Я говорил, что эти «язычники»это даже и не люди совсем, это духи тьмы, духи зла, бесы, подчинённые дьявола, которым будет дана определённая воля. И тогда мы понимаем, что жезлом железным Иисус Христос должен именно их поразить, не самих людей-язычников, а тех духов тьмы, которые за всем этим язычеством стоят. Как сказал замечательно апостол Павел в одном из своих Посланий: «Наша брань не против плоти и крови, а против духов злобы поднебесных». Вот и здесь так же: «жезлом железным пасти народы», — это применяется к духам злобы поднебесным. И этот жезл железный нам напоминает не столько о жезле, сколько о мече, и подразумевает участие Иисуса Христа в войне против дракона. Здесь сказано: «Михаил и Ангелы его воевали против дракона», – а Иисус Христос в этой войне никакого участия не принимал, что ли? Мы понимаем, что, конечно, принимал какое-то участие (мы будем об этом говорить в следующий раз), и вот это-то и есть то, для чего Ему дан жезл железный – для борьбы с духами тьмы. Таков образ младенца в историческом слое.

Теперь о более близком нам психологическом слое: что там представляет собой этот рождающийся младенец? Ещё раз напоминаю, что его рождает наша душа. Можно удивиться: как наша душа может родить Христа, это нечто выходящее за рамки человеческих возможностей. Но ведь человекобраз и подобие Божие, так написано в первой же главе Библии, и Бог поэтому живёт в наших душах постоянно, Он туда неискоренимо заложен. Но Он, большей частью, пребывает там как бы в латентном виде, никак не сказываясь, никак не действуя в наших душах. И происходит в душе человека иногда (не у всех людей) это счастливое событие: Бог как бы выходит наружу из глубин души человеческойне наружу в смысле во внешний мир, а в нашу же душу, но уже становится в ней не скрытым, под семью пудами погребённым, а действующим началом. Это и есть как бы рождение Бога в нашей душе, здесь Бог сочетается с нашей душой уже действенно. А сочетание Божественного с человеческим — это и есть суть Иисуса Христа. Поэтому мы можем сказать, что когда наша душа таким образом, если так можно выразиться, рождает Бога в себе — она рождает именно Иисуса Христа. Это не просто абстрактное богословское рассуждение, это опыт многих людей, которые пришли к вере в Бога даже «из ничего» — не то что они пришли к христианству, допустим, из иудаизма. Они пришли к вере в Бога, потому что ощутили Бога, Которого чувствуют в своей душе, именно как Христа. Поэтому нам «младенца» так и надо понимать — как Христа, Который рождается внутри наших душ.

Хочу привести цитату из замечательного средневекового мистика Мейстера Экхарта. Я очень люблю именно эту его проповедь, он её произнёс на Рождество Христово и сказал там такие замечательные слова: да, в этот день, сегодня, Божественный младенец родился в мире, в Вифлееме, от Девы Марии ну и что? Мне-то что до этого? Какая мне от этого польза, если Он не родился во мне? Нет, именно во мне, в моей душе это Рождение должно произойти. И оно происходит вечно — не только тогда, две тысячи лет назад, в Вифлееме, оно происходит вечно в душах людей, это Рождение Христа.

Вот такое видение у этого замечательного, тоже наделённого мистическим даром человека, удалённого от нас на семьсот лет.

Ну и, наконец, последний слой, в котором мы можем толковать этого младенца и Его рождение, — слой вселенский. Я здесь привлеку ещё одного замечательного человека, нашего современника, для объяснения Апокалипсиса. Это католический учёный, богослов Тейяр де Шарден. В его уме, в его душе возникла картина судеб Вселенной: чем должна закончиться эволюция нашей Вселенной, которая началась в какие-то незапамятные времена, все эти туманности, звёзды, галактики, эволюция жизни на земле, начиная с каких-то мельчайших инфузорий и кончая человеком сегодня (и она ещё будет как-то продолжаться), эволюция, в конце концов, разума, который в нас, людях, уже есть, а будет развиваться ещё дальше. Тейяр де Шарден, как человек верующий, видит во всём этом исполнение Замысла Божьего и ставит себе вопрос: чем же Замысел Божий должен кончиться, и какое место в нём Христа? И он даёт такой ответ: это некая точка Омега (как он это называет). Это не только «точка во времени», в каком-то будущем, эта точка как бы вся Вселенная, которая этой точкой кончается, в эту точку превращается, и в ней она представляет собой, в сущности, «обоженную Вселенную», соединение материальной Вселенной с Иисусом Христом как одушевляющим её Духом, где резкое противоречие между миром и Богом, миром и Иисусом Христом, которое есть сегодня, исчезнет, перестанет существовать.

Хотя Тейяр замечательно выразил это по-своему (ему, если угодно, было такое видение судеб Вселенной и точки Омега), он, на самом деле, конечно, базируется на Откровении Иоанна Богослова, в том числе и на этой главе, которую мы сегодня читаем. Ведь окончательные судьбы Вселенной, как показывает нам Откровение Иоанна Богослова, – это новая Вселенная, новое небо, новая земля. И сказаны даже такие странные слова, что «времени уже не будет» в этой Вселенной (в 10-й главе, в шестом стихе), и в этой-то новой Вселенной, в этом, условно говоря, новом Храме в Новом Иерусалиме обитает Бог вместе с людьми, т. е. Бог соединён с людьми. Мы имеем пока только один пример того, как Бог соединён с человеком, — это Иисус Христос. А тогда, в этом непредставимом будущем, вся Вселенная будет соединённой с Богом, Бог будет её пронизывать так же, как капилляры или кровь пронизывают каждую клеточку нашего тела. И тогда, конечно, такую Вселенную, пронизанную Богом и соединённую с Богом,мы можем согласиться с Тейяром,можно назвать как бы единым Иисусом Христом, соединением Бога с людьми. Вот что такое «младенец», которого эта знакомая нам Вселенная рождает (и продолжается это рождение и сегодня), — она рождает будущего Вселенского Иисуса Христа.

Я сказал о главном в первой части. Эта глава делится на три части: перваяпро Жену и дракона (до шестого стиха); дальше (с седьмого до 12-го стиха)война на небе и низвержение дьявола, а дальше (с 13-го стиха до конца главы)опять продолжение про дракона с Женой. У нас может возникнуть впечатление, что всё это идёт последовательно во времени, но нет, это всё даётся как бы с небесной точки зрения, т. е. вне всякой временной последовательности. Поэтому то, что рассказывается про Жену и дракона в 12-м стихе, — это просто продолжение и даже повторение того, что сказано с первого по шестой стих, а вставка про войну на небе дана просто как объяснение того, что происходит с драконом, каким образом он вообще оказался на земле. Не нужно это всё себе представлять как происходящее во времени. Не нужно вот ещё почему (это принципиально важная вещь, она уже относится к тому, что мы прочли с седьмого по 12-й стих). Война на небесах уже началась. А с чего она началась? Мы, читая предыдущее, видим, что началась эта война, видимо, с того, что младенец, Иисус Христос, рождённый Женой, был вознесён на небеса, и это было спусковым крючком: этого дьявол не смог стерпеть, и началась война на небесах, в результате которой дьявол потерпел поражение и был низвержен с небес. Для нас, людей, живущих во времени, естественен вопрос: когда это произошло? Или, если, может быть, ещё не произошло, то когда произойдёт? Вопрос неправильный, потому что нельзя наше человеческое «когда» применять к небесным событиям. Это видно даже из следующего. Когда мы здесь читаем, что младенец, Иисус Христос, «восхищен был к Богу и престолу Его», то вспоминаем, как в Евангелии от Иоанна говорится прямо в первом же стихе: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Это началото, что было ещё даже до сотворения мира, потому что дальше сказано, что «без Него ничто не начало быть, что начало быть». Без Слова, а Слово, как дальше говорится, Иисус Христос и есть. То есть мы видим, что Иисус Христос был на небесах с самого начала, и тогда непонятно, почему именно Его восхождение на небеса после пребывания на земле (Распятия, Воскресения, Вознесения)почему именно это должно было инициировать войну с дьяволом, если Он (Христос) на небесах с самого начала? Раз дьявол, как мы понимаем, тоже был на небесах с древности (он ведь не зря называется «древний змий»), чего же он со Христом не стал воевать с самого начала? Так вот, дьявол стал воевать с Христом с самого начала. Эта война между Христом и дьяволом так и идёт от начала времён и до конца времён, до самого конца, до Апокалипсиса. И мы тоже живём во времена, когда эта борьба происходит. Ярость дьявола на земле, в каком-то смысле, происходит всегда. В нашем земном времени это происходит всегда, начиная с того момента, когда, как сказано в Библии, в самом начале Книги Бытие, в истории грехопадения, этот змий вторгся в историю человека. Не случайно в Откровении дракон называется змием, это как бы намёк на то, что это тот самый змий, который соблазнил Адама и Еву и которому Господь сказал: «Положу вражду между тобой и женой и семенем её». «Жена»та же самая, о которой говорится здесь. «Семя её» в Книге Бытие, конечно, можно прочесть просто как «люди, потомки Евы», но здесь-то мы это можем прочесть уже как Иисуса Христа, потомка Жены. То есть эта вражда существует с первой главы Библии и до конца Библии, где мы читаем (в 20-й главе Откровения Иоанна Богослова) о низвержении дьявола. Только там эта война кончается. А в нашем времени, обычном времени нашего мира, она идёт всегда, и сегодня тоже. Она идёт сегодня и на небе, и на нашей земле, в нашем человеческом времени. Она идет и в душах наших, что, может быть, нам важнее всего: дьявол ещё с небес нашей души отнюдь не свергнут, он ещё там очень даже действенен. Что можно назвать «небесами нашей души»? Ту часть нашей души, которая заведует не нашими поступками (тем, что мы конкретно делаем), а нашими фундаментальными моральными понятиями: что мы считаем добром, а что мы считаем злом. Увы, дьявол имеет большое место в этих небесах нашей души и большое влияние. И когда человек с этих внутренних небес своей души как бы низвергает его на землюв этом и есть вообще смысл жизни христианина, смысл его работы над самим собой: чтобы забрать у дьявола власть над небесами своей души), тогда, потеряв власть над небесами души, он нисходит на землю души (я буду говорить о том, что это такое, в следующий раз) в великой ярости, и начинает с нами бороться, что называется, другими методами. Не думайте, что то, что здесь описано, это что-то, что уже произошло когда-то, или что-то, что ещё произойдёт в будущем, это всё происходит вечно: вчера, сегодня, завтра.

Есть любимая песня о. Александра Меня: «Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется «жизнь». Этот миг может показаться какой-то секундочкой, мгновеньем коротким — и он-то называется жизнь? Нет, этот миг между прошлым и будущим — миг у Бога, а для нас это вся наша жизнь: моя личная на этой земле, и вся всего человечества, и всё существование Вселенной, — и всё это миг между прошлым и будущим, между первой страницей Библии, где описано сотворение мира, и последней страницей Библии, где описывается конец этого мира и начало мира нового.

 

 

 

Лекция 14. Апокалипсис. 09.06.09

Продолжаем 12-ю главу Откровения Иоанна Богослова. Я напомню о её некоем особом статусе. Он связан с тем, что это как бы вставная новелла в плавное течение действий Апокалипсиса, в котором развиваются три семёрки (сначала семь печатей, потом семь труб, потом семь чаш), и после каждой семёрки или перед её концом вторгаются вставные сцены, и этасамая яркая из них, самая известная, самая глубокая, самая торжественная, потому что те символы, которые в ней употреблены, это уже символы не только христианские, даже не только иудейские, — это символы, которые уходят в какую-то незапамятную древность человеческого рода, некоторые аналоги этих символов современная этнография находит у первобытных племён: жена рождающая, и дракон, и младенец, и многое другое,я не могу останавливаться на этих деталях.

Важно вот что. Мы правильно поймём это видение в видении  (вставную новеллу о Жене, облечённой в солнце), только если поймём, что она несёт в себе сразу несколько смыслов. Я даже не говорю о буквальном смыслевизуальных образах женщины, дракона, младенца,я это оставляю в стороне, потому что нас интересует не эта, так сказать, кинематография, а символы, которые за этим стоят. И эти символы сами по себе многослойны. Там три основных слоя: один слойтак сказать, исторический, в котором Жена означает Церковь, а дракон означает дьявола в его действии в мире, в его противодействии и иудейской, и рождающейся христианской Церкви. Младенец в этом же слоеэто, естественно, Иисус Христос. Я говорил о том, что в этом слое есть ещё и другие оттенки, например, когда мы прочитываем «Жену, облечённую в солнце» не как Церковь, а как Богородицу, потому что, собственно, Христа-то рождает Она. Сейчас я не хочу вдаваться в тонкости в этом многообразии интерпретаций, хочу только нарисовать общий контур. Это исторический слой.

Другой символический слойслой психологический, где всё, что здесь нарисовано, происходит внутри нашей души: «жена» — это наша душа в её, так сказать, лучших возможностях, её потенциях, которая, исходя из этих возможностей, может что-то родить в нас, а может и не родить. А «младенец» — это тот, кого она рождает. Кого же может наша душа родить в нас самих? Ответ простой: нового человека. В этом состоит смысл христианского крещения — в рождении нового человека от духа, так сказать. Об одном этом тома написаны, и я могу это только обозначить. Это психологический слой, и понятно, что рождаемое в нёмэто, в сущности, тоже Христос, но это Христос не церковный, а тот Христос, Который живёт в нашей душе (может жить, по крайней мере). Он там есть всегда, потому что образ и подобие Божьи в человеке неистребимо заложены, но они, эти наши как бы Христовы потенции, могут спать под многими пластами всяких наслоений в нашей душе, а могут развиться и действовать в ней. А дракон, дьявол в этом психологическом слоеэто злое начало, которое несомненно в душе человека есть. Когда мы говорим о первородном грехе, спрашиваем: Ева съела яблоко, почему она это сделала, не послушалась Бога? В чём первородный грех? Нам не нужно далеко ходить за тем, чтобы этот первородный грех увидеть. Достаточно просто честно взглянуть вглубь собственной души, и мы увидим, сколько там есть беспричинного зла, просто зла, которое живёт в нашей душе, и мы это зло очень часто выплёскиваем наружу, творим его другим людям, просто потому, что оно в нас есть. Живущее в нас зло изображается в этом психологическом слое красным драконом – символом дьявола.

И, наконец, третий слой, наверное, наиболее важный,слой, так сказать, вселенский. В нем Жена, облечённая в солнце, — это весь мир Божий, созданный Богом, как это написано в первой главе Библии. А что же он рожает, этот мир, что это за младенец? Ответ таков: он рожает самого себя — старое небо и старая земля рожают новое небо и новую землю, чем и кончается эта Книга – новым небом и новой землёй, чистыми, свободными от действий дьявола, —  теми, на которых обитает Бог с людьми вместе, без всяких противоречий между ними. И в этом слое действует дьявол в его самой крупной ипостаси, дьявол как некое мировое, вселенское начало, не только человеческое. Посмотрим на мир животных: это же не люди, а сколько в мире животных зла – взаимопожирания, много чего. Дьявол больше, чем чистое зло, живущее в нашей душе, о котором я говорил применительно к психологическому слою, есть вселенское дьявольское начало, которое естественно противостоит развитию мировой истории к очищению, к новому небу, новой землек катарсису, что и означает, собственно, «очищение» по-гречески. Вот этому дьявол, конечно же, противостоит, и еврейское слово «сатана», собственно, и означает «противостоящий, противоречащий». Мы называем его словом «дьявол», это греческое слово, которое означает «клеветник», и это тоже не случайное название. Мы в 12-й главе уже читали, что тот способ, которым дьявол вселенский пытается достичь своей цели — прекратить развитие нашей Вселенной к светлой перспективе, описанной как Новый Иерусалим в конце этой Книги, — этот способ противостояния Замыслу Божьемув первую очередь хитрость, обман, ложь, клевета. На кого же он клевещет и кому? Мы несколько раз в Ветхом Завете встречаем упоминание об этом, в первую очередь в Книге Иова, где дьявол клевещет Богу на Иова (а через него — на человека вообще): ему легко быть верным Тебе, он от Тебя всё имеет, а Ты подвергни его испытаниям, и он от Тебя отречётся, он тебя похулит. Это говорит дьявол Богу, и Бог как бы вынужден согласиться на испытание, потому что такие вещи проверяются, их словами не докажешь. И Иов выдерживает испытание. Это вообще политика этого клеветника: он использует реально существующие в человеке семена зла, к ним привлекает внимание, в них тычет пальцем, всемерно раздувает.

Поэтому центр противодействия Замыслу Божьему в мире у дьявола человек. Он хочет человека «опустить» (выражаясь полублатной терминологией), нейтрализовать тот высокий Замысел о человеке, который есть у Бога. Собственно, стержень всей Книги Апокалипсис именно в этом. Не зря Апокалипсис, который описывает вещи вселенские, на небесах совершающиеся, начинается с показа церквей земных, вполне человеческих групп. Это не случайно, потому что эти земные церкви тоже участвуют во вселенской борьбе, потому что это борьба за человека, человек в её центре. Как мы помним, в первых главах показано, что эти земные церкви имеют свои, так сказать, небесные аналоги, это духи или звёздыво всяком случае, какие-то небесные, живущие на небесах прототипы этих церквей. То есть в этой небесной борьбе участвует и человек, и не случайно, потому что она, скорее всего, в конечном счёте за человека и ведётся.

Об этом я подробно говорил в прошлый раз. Сейчас я хотел бы остановиться на каких-то деталях текста, которые, может быть, сразу не видны.

Обратите внимание на дракона.

3...большой красный дракон с семью головами и десятью рогами, и на головах его семь диадим.

Так описывается дьявол (естественно, символическим образом). Представьте себе дракона в китайском изображенииэто, в сущности, змея с крыльями. Не случайно это противоестественное сочетание. В Книге Бытие, в самом начале, описано вторжение дьявола в виде змея. Змей как бы фундаментальный символ дьявола. Но змей с крыльями что означает? Мы читаем в этой главе в седьмом стихе, что дракон существует на небесах, он летает (фигурально выражаясь) в духовных небесах, значит, и крылья у него есть. Церковь понимает так: дьяволэто не просто непонятно откуда взявшееся злое начало, дьяволэто тварь Божья небесная, такая же как ангелы, сотворённая Богом и от Бога отпавшая. Конечно, можно этому поразиться: это не просто какая-то из тварей Божьих, как кошка или муравей, Церковь понимает его в его первоначальном состоянии как одного из высших, самых светлых, наделённых самыми большими потенциями. Этими потенциями он злоупотребил по своей гордыне, потому что именно из-за своих потенций он возгордился, как бы посчитал себя равным Богу и стал действовать соответственно. А он всего лишь тварьдух, но тварный, в отличие от Бога, в отличие от Иисуса Христа, Который, как нам говорит Евангелие от Иоанна, не сотворен, а был всегда, Он — Слово, Которое было в начале и через Которое всё сотворено. Этот крылатый змей здесь изображён имеющим семь голов, десять рогов, и на головах у него семь диадим. Это всё тоже значимые символические моменты. Мы читали в прошлой главе про некоего зверя, выходящего из бездны, там про него сказано одним упоминанием. Подробно зверь, выходящий из бездны, описан в 13-й главе, и в первом же стихе мы видим, что, в отличие от дьявола, который на небесах со своими крыльями, зверь из бездны выходит из моря (т. е. из бездны, как ему и полагается), имеет тоже семь голов и имеет тоже десять рогов, и на рогах его десять диадим. (В 12-й главе у дьявола-дракона семь диадим, на рогах у этого зверя десять диадим, но эта разница не важна.) Диадимаэто корона, символ царства. Получается, дьявол выступает как бы в двух ипостасях (как дракон и как зверь), и в этом есть некое напоминание о том, что дьяволэто обезьяна Бога. Так же, как Богтриипостасный (Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой), так и дьявол здесь выступает в трёх ипостасях (в роли дракона, в роли зверя, и дальше там ещё появляется лжепророк), но всё это один и тот же дьявол, и то, что у него семь голов и десять рогов и в той, и в этой ипостаси, — это напоминание, что это одно и то же. То, что у него семь диадим,это тоже элемент злого пародирования дьяволом Бога, потому что мы дальше, в 19-й главе, увидим, как Иисус Христос наконец-то въезжает в мир как побеждающий всадник:

12Очи у Него как пламень огненный, и на голове Его много диадим.

Диадимасимвол царства, и не случайно, что и у Христа этот символ царства, и у дьявола этот символ царства, потому что дьявол в своей попытке имитации Бога претендует на то, что он тоже царь в этом мире. Но Христос в этом мире — Царь по праву, у Него эти диадимы, если можно так выразиться, из настоящих бриллиантов, а у дьявола эти диадимы поддельные, потому что онкнязь этого мира самозваный, захвативший в этом мире власть. Да, пока в нём властвующий, но как захватчик, а не как истинный князь этого мира.

Очень красноречивый момент: у дракона семь голов. Мы, конечно, вспоминаем из русских (да и не только русских) народных сказок ситуацию, когда богатырь отсекает змею одну голову, и тут же на её месте вырастает другая. Это фундаментально, это понимание было ещё в каком-то древнем-древнем человеческом сознании: борешься со злом (а любое зло – некая «голова» дьявола, всё зло от него происходит), отрубаешь у него голову, а на её месте вырастает другая. Поэтому Христос и сказал в Нагорной проповеди: «не противьтесь злому», – потому что если вы вот так, мечом будете отрубать ему голову (т. е. силовым методом бороться со злом), то на месте отрубленной головы вырастет другая.

Еще по поводу этих семи голов. Мы ведь семикратность встречали не у кого-нибудь, а у Самого Иисуса Христа, изображаемого в виде Агнца: у Агнца тоже семь рогов. Но голова одна. Здесь ситуация такая: у него семь голов. И в этом тоже есть некая глубокая символика, потому что вы себе представьте это семиглавое создание, в котором как бы семь личностей, и они, в принципе, объединены в едином теле, но каждая личность, естественно, тянет в свою сторону, как лебедь, рак и щука в известной басне. Многоглавость дракона – это соединение в нём как бы семи индивидуальностей, это опять-таки пародия на Божественный Замысел о человеке, потому что Бог задумал людей не такими индивидуумами, каждый из которых существует отдельно, а именно соединёнными вместе. Но соединёнными как? Соединёнными в Церковь. Для этого есть церковный термин «соборность», это такое объединение людей, при котором индивидуальность каждого ни в коем случае не подавляется, а, наоборот, только приобретает ещё дополнительные возможности за счёт общения со своими братьями. И, тем не менее, такая община, коллектив, Церковь — это некое единое целое, некое объединение, не подавляющее индивидуальность, и эти индивидуальности (и в этом смысл соборности Церкви) не враждуют, не борются друг с другом, не противоречат друг другу. В этом смысле у Церкви, можно сказать, не семь голов. В ней много индивидуальностей, но её голова одна — Иисус Христос.

 А здесь нарисована другая ситуация. Какая-то пародия на общность нескольких индивидуальностей в виде этих семи голов, но каждая из семи голов«сам с усам», каждая сама по себе. Это вообще характерно для действия дьявола в мире — стремление к действию не соборному, привлекающему к себе других людей как братьев, а стремление к действию индивидуальному, подминающему под себя всех остальных вокруг себя, вокруг своего «я», всё вокруг центрирующего. Именно так Церковь понимает изначальный, фундаментальный грех дьявола: гордыня (я и только я, а всё остальноеэто к моему «я» приложение). Здесь нарисована картина семи голов, каждая из которыходно «я», они соединены в одном теле, но при этом эти семь «я» не могут в этом теле сосуществовать, поэтому они друг с другом постоянно враждуют. В нашем мире существуют такие человеческие группировки, которые представляют собой воплощение такого дьявольского начала в людском сообществе. Например, всякие криминальные группировки. Для них очень характерна постоянная вражда, постоянные расколы, постоянное взаимоистребление. Мы в начале постперестроечного периода видели очень ярко, как эти криминальные группы друг друга сами же и истребляли.

Это несколько слов о семи головах. Теперь о значении «рогов». На самом деле никто этого в точности не знает, и я тоже не знаю. Есть интерпретация в историческом слое, что эти десять роговэто десять римских императоров, каждый из которых как бы от дьявола, он воплощает действия дьявола. Это возможная интерпретация, но она только в одном историческом слое. А для нас представляют интерес те интерпретации, которые проходят сквозь все символические слои — и психологический, и исторический, и вселенский. А как эти десять рогов интерпретировать психологически или на вселенском уровне, я не знаю, и насколько мне известно, не знает никто. В Апокалипсисе очень много такого, что показано, а как это понимать — мы не знаем. И такое ощущение, что и сам Иоанн Богослов, написавший это, тоже не знает.

Дальше обращаю внимание на четвёртый стих:

4Хвост его увлёк с неба третью часть звёзд и поверг их на землю.

Когда мы это читаем, мы вспоминаем, что третья часть звёзд уже фигурировала в восьмой главе, там, где трубили трубы. Там всё время «третья часть»: «третья часть дерев сгорела», «третья часть моря сделалась кровью», «третья часть судов погибла», «третья часть вод сделалась полынью» (стала отравленной), «поражена была третья часть солнца и третья часть луны и третья часть звёзд, так что затмилась третья часть их». Я говорил о том, что, как мне кажется, вся эта серия из семи труб своим смыслом имеет обращение к глубинам человеческой души, к психологическому слою, и поражение звёзд есть некое проявление того, что в человеческой душе часть тех её источников, которые должны в душе светить изнутри неё самой (свет нашей души), просто поражена. Не то что их поражает этими трубами, но просто проявляется то, что реально в нас есть. Об этом говорил Иисус Христос в Нагорной проповеди так: если ваше око чисто, то всё в душе вашей будет светло. А если нет? «Если свет, который в вас, — тьма, то какова же тьма?» Это фундаментально: то, что в нашей душе задумано Богом как источник света, может быть, если можно так выразиться, источником тьмы. Вот что стоит за душевным, психологическим смыслом этой померкшей трети звёзд. Мы, конечно, понимаем: они не просто так померкли, это дракон (дьявол) своим хвостом их увлёк с небес на землю, и они перестали, естественно, светить. Но хочу обратить ваше внимание на то, что здесь, в 12-й главе, главным слоем является всё-таки не психологический, а вселенский. И тогда мы вспоминаем, что в Церкви есть такое понятие: «падшие ангелы». Так в этой главе и говорится, в седьмом стихе: «Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них», т. е. против Михаила и ангелов света. Что это за ангелы дракона, ангелы дьявола, откуда они вообще взялись? Единственное объяснение: под ними имеется в виду именно та третья часть звёзд, которую дьявол хвостом своим с небес совлёк на землю, — это падение ангелов, которых дьявол вовлёк собой в своё собственное падение. Намёк на это есть и в Ветхом Завете. В Книге Бытие, в шестой главе, мы встречаем такой странный намёк на ангелов (там сказано «сынов Божиих»), которые нисходили с небес и совокуплялись с дочерьми человеческими, и от этого рождались гиганты, титаны. Всё это описано, я бы сказал, в тоне отвращения: так не должно было быть, соединение ангелов с женщинамиэто какое-то извращение Божьих путей, и, соответственно, ангелы эти есть падшие ангелы. Эта часть Книги Бытие какое-то отражение находит здесь, в истории трети падших звёзд. Это, конечно, уже не психологический, а вселенский слой.

Дальше мы читаем про Жену...

6 ... жена убежала в пустыню, где приготовлено было для неё место от Бога, чтобы питали её там тысячу двести шестьдесят дней.

Тысяча двести шестьдесят днейэто три с половиной года. Это число, «три с половиной», ещё иными словами формулируется: «время, времена и полвремени» (одно время, плюс два времени, плюс полвремени — всего три с половиной). Это число часто встречается в Апокалипсисе, в этой главе раза три встречается, и в предыдущей главе тоже было про тысячу двести шестьдесят дней. Что же это такое? Мы понимаем, что три с половинойэто половина семёрки. Семёркаэто священное число (например, семь труб, семь печатей). А три с половиной, половина семиэто какая-то несовершенная семёрка. И если мы внимательно прочтём, где встречается это «три с половиной» (неважно чего – месяца, года, просто каких-то времён, тысячелетия), мы увидим, что это встречается там, где в показанном в Апокалипсисе развороте Замысла Божьего в земной истории идёт трагическая, конфликтная часть. Эти «три с половиной»всегда конфликтная часть, трагедия. Конечно, человеческая история — это не одна трагедия, история очень разнообразна. Но «три с половиной» всегда возникают, когда показан какой-то период испытаний, страданий, конфликта. И здесь, конечно, тоже так: это период, когда жена прячется, чтобы не быть убитой драконом,тысяча двести шестьдесят дней.

Что же означает бегство жены в пустыню? Возьму в качестве первого слоя слой исторический, где «жена» символизирует либо Церковь, либо Богородицу. Самое простое понимание этого бегства в истории Богородицы (мы это знаем, это описано евангелистом Матфеем)бегство в Египет (ну, может быть, не в пустыню, а через пустыню, разделяющую Израиль и Египет), для спасения от царя Ирода, который хотел Младенца, рождённого Богородицей, убить (в точности как этот дракон). Описанное в Евангелии как бы историческая реализация того, что показано в Откровении.

 Есть и другое понимание, когда мы прочитываем «жену» не как Богородицу, а как Церковь: Церковь убежала в пустыню. Что это значит? Есть ли в истории Церкви прецедент? Есть! На протяжении первых примерно трёх с половиной веков истории Церкви (опять здесь «три с половиной»!) Церковь подвергалась жесточайшим преследованиям со стороны римских властей, они то утихали, то усиливались, но не прекращались никогда, вплоть до самого Константина, который в итоге сделал христианство официальной религией в Римской империи, это произошло как раз в середине IV века нашей эры. Так вот, Церковь (если так можно выразиться) убежала от этого мира, который, с одной стороны, соблазнял её всякими соблазнами, а с другой стороны, её преследовал и убивал. Она «убежала в пустыню» в лице первых монахов (Антония Великого, Макария Великого и многих других). С этого началась история монашества — не с монастырей, а с того, что в лице этих людей Церковь убежала в пустыню, и они там жили в одиночку. Ну, к ним приходили иногда другие такие же, и они общались, но, в принципе, эти первые пустынножители это фундаментальный этап в жизни Церкви, этап, на котором Церковь стяжала себе какие-то особые духовные силы. Когда в последующие века Церковь подвергалась разным испытаниям (уже не таким, как в Римской империи«огнём и мечом», а испытаниям более тонким, более хитрым, духовным), именно тот заряд, который был накоплен ею в пустыне, позволил ей выжить. Тут сказано слово «питалась». Вот этих-то основателей монашества (Антония, Макария и прочих) Господь питал, когда они жили в пустыне, духовной пищей, и этой духовной пищи хватило на последующие более чем полторы тысячи лет существования Церкви. Мы и сейчас, сегодня в какой-то мере питаемся тем духом, который они там, в пустыне, стяжали.

Хочу ещё сказать об интерпретации в психологическом смысле. Я читаю замечательную книгу испанского святого Сан-Хуана де ла Крус (его переводят как Иоанн Креста), она называется «Тёмная ночь души». Её главная мысль состоит в том (и это уже психологический слой), что душа, которая стремится к Богу, душа, которая хочет, чтобы в ней родился Христос, проходит на этом пути через такую духовную пустыню, когда она как бы никаких сигналов от Бога не имеет, и не видит, и не слышит приходящих от Него подкрепляющих духовных сигналов, если так можно выразиться, движется по инерции, живёт только накопленным в ней духовным зарядом, с которым она должна эту душевную пустыню пройти. Я думаю, что многие из нас по своей жизни знают это ощущение, когда у человека в душе сухо и пусто. Мы всегда это воспринимаем как что-то ужасное, что надо побыстрее перейти, побыстрее выйти из этого состояния, от него избавиться любой ценой, потому что оно очень неприятно. А вот Сан-Хуан де ла Крус нам показывает, что для людей, идущих к Богу, идущих Христовым путём, такая пустыняэто то, что надо пройти. И он говорит ясно, подчёркивая, что другого пути к Богу нет: мир, в котором мы обычно живём (наша обычная жизнь) отделён от Бога пустыней. Если ты хочешь к Богу, ты должен её пройти, ты должен это перетерпеть. Это психологический слой: душа, рождающая в себе Христа, должна пойти в пустыню, чтобы это произошло.

Я уже не говорю о том, что в истории Самого Христа, в Его земной биографии есть такой же этап, когда Он специально ушёл в пустыню, чтобы, как в Евангелии сказано, «быть искушаемым от дьявола», т. е. чтобы пройти некое испытание (искушение, испытаниеэто по-гречески одно и то же). Даже Христос проходил через эту пустыню (внутреннюю, а не только внешнюю). Когда мы читаем, как в Гефсиманском саду Он молился так, что капли Его пота походили на капли крови, мы просто видим ту душевную пустыню, через которую Христос со всем напряжением Своих сил проходил, как путник пробирается, как мы могли бы пробираться: уже ноги наши вязли бы в песке, мы еле бы шли, но шли бы, чтобы эту пустыню перейти. Это часть устройства вещей, часть Замысла Божьего: чтобы дойти до Бога, надо пройти через пустыню.

Следующий, седьмой стихэто вставка в вставку: про Жену опять начнётся с 13-го стиха, но между шестым стихом, который говорит о Жене, и 13-м стихом, который тоже говорит о Жене и драконе, есть вставка с седьмого по 12-й стих о войне, произошедшей на небесах. Я о ней уже говорил в прошлый раз, полностью всего повторять не буду, хочу только сказать: ангелы и Михаил воюют против дракона. Но вот Жена, которую преследует дракон, она не воюет с драконом? Она только (как естественно для женщины) от него скрывается и ждёт, что кто-то дракона поразит? Нет, это не так. Жена с этим драконом тоже воюет. Но как же она может воевать, если она убежала в пустыню? Она именно тем, что убежала в пустыню, с ним и воюет.

 Давайте сейчас вернёмся к интерпретации Жены как Церкви: как она с действиями дьявола в мире воевала (да и воюет сегодня)? Огнём и мечом? Да, были в истории Церкви и такие периоды (крестовые походы, завоевание Америки). Тогда было такое понимание: надо взять меч в руки и внедрять христианство мечом. Это, конечно, совершенно неправильно, это не путь Церкви. Не так воюют с дьяволом — не мечом железным, а мечом духовным. А что же такое духовный меч? Множество святых, множество отцов Церкви это много раз описали: духовный меч Церкви — это борьба с самими собой. Война, которая идёт с дьяволом внутри нашей души,работа над собой, духовный рост, самоочищение, и всё это происходит, как у первых монахов в пустыне. Таким образом Церковь участвует в этой войне. И первым церквам, которые описаны в начале этой Книги, тоже указанокаждой церкви на какой-то ее недостатоки сказано: ты этот недостаток преодолевай. Указано на то, где, на каком участке поля битвы с дьяволом каждая церковь должна вступить в сражение. В сражение с самим собой. Помните, как Пастернак писал: «С кем протекли его боренья? С самим собой, с самим собой». Это написал поэт, но это и любой монах или святой мог бы сказать: «С самим собой». Мы находим следы такого борения в биографии некоторых святых, более близких к нам по времени, там, где у нас информация, если так можно выразиться, более свежая, например, в биографии преподобного Серафима Саровского. Вот один эпизод из его биографии. Он жил в отдельной пустыньке («пустынька», пустынь, пустыня леса под Нижним Новгородом, не песчаная пустыня, а пустыня в том смысле, что от людей она пустая, в ней никто не живёт). И вот его встретил случайно кто-то из монахов, смотрита он тащит пудовую суму с камнями на своей спине. Монах его спрашивает: «Что ты делаешь, отче Серафиме? Зачем ты таскаешь камни на себе?» А он ответил так: «Томлю томящего меня». Вот вдумайтесь в эту фразу. Значит, и он воевал внутри себя с этим, томящим его, ради этого и таскал он на себе камни. Церковь участвует в этой войне аскезой. Аскеза и есть та самая пустыня, о которой здесь идёт речь. Так что и таким образом Жена участвует в этом сражении тоже.

Обратите внимание на то, в какой момент начинается эта война. Что, собственно, её провоцирует? Ну, мы понимаем, что дьявол плохой. Но вот его терпели до какого-то времени на небесах, и вдруг перестали терпеть. Почему? Мы, естественно, связываем это с тем, что сказано в пятом стихе: «...восхищено было дитя её к Богу и престолу Его». «Дитя» — Иисус Христос, Он восхищен, поднят в небеса. И присутствие конкурента в лице Иисуса Христа дьявол уже вытерпеть не может. Мы встречали в Ветхом Завете несколько раз упоминание о том, что Бог с дьяволом могут как-то разговаривать, они друг с другом не воюют, по крайней мере, не всегда воюют. Например, Книга Иова так и начинается, с разговора между ними. Но есть и такое место из Книги Захарии, из третьей главы, которое называется «Видение великого иерея и сатаны». Это тоже видение, вроде видения Иоанна Богослова, которое было у пророка Захарии.

1 И показал он мне Иисуса, великого иерея, стоящего перед Ангелом Господним, и сатану, стоящего по правую руку его, чтобы противодействовать ему.

2 И сказал Господь сатане: Господь да запретит тебе, сатана.

Я уж не буду вдаваться в интерпретацию того, кто, в глазах Захарии, этот Иисус, о котором здесь сказано, но мы-то с вами сегодня, конечно, понимаем этого Иисуса, противостоящего сатане, как Иисуса Христа. Таково церковное понимание: главная вражда дьяволаименно с Иисусом Христом, потому что в Нём — соединение Божественного с человеческим. А главная надежда дьяволана разъединение, разрезание Божественного и человеческого: он понимает, что с Богом он ничего сделать не может, но он может противостать Замыслу Божию, противодействуя человеку. Но когда человек с Богом соединён воедино, как в Иисусе Христе, тут у дьявола уже шансов не остаётся. И это-то событие для дьявола, что называется, сигнал, вызов на последний решительный бой, больше никакой надежды нет. То есть эта война инициирована не Михаилом и его ангелами, а инициирована самим дьяволом. Наш замечательный богослов Сергий Булгаков очень хорошо пишет в своём комментарии на Апокалипсис о процессе постепенного осатанения дьявола. Хорошо сказано: вначале был светлым ангелом, потом потихоньку осатаневал. Подобие этому мы можем видеть в некоторых людях, которые вначале люди как люди, но потихоньку осатаневают в своей жизни. Подобное в каком-то другом, вселенском масштабе, по словам Сергия Булгакова, произошло с дьяволом, и о. Сергий понимает так, что вхождение в мир Иисуса Христа (Распятие, Воскресение, Вознесение на небеса, сидение одесную Отца) и было тем, что завершило процесс осатанения дьявола. Именно в связи с этим и произошла битва, и в результате, как сказано в девятом стихе, дьявол был побеждён.

9…низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним.

Здесь описана как бы временная последовательность, и мы невольно спрашиваем: когда низвержен? В момент Воскресения Христа? Или до этого? Или после? А вот сейчасон низвержен или нет? Мы же видим столько действий дьявола в мире вокруг нас! Ну, уж ладно, в мире вокруг нас — это ещё как-то объяснимо, потому что сказано в 12-м стихе:

Горе живущим на земле и на море! потому что к вам сошёл диавол в сильной ярости, зная, что немного ему остаётся времени.

«Немного времени»это последние дни (на самом деле, уже два тысячелетия, и неизвестно, сколько ещё), когда дьявол, не имея уже возможности на небесах противостоять Христу, противостоит Ему и Его Церкви здесь, на земле, и где может, с Ним сражается. Но всё-такикогда? Я много раз говорил: всё то, что описано в Апокалипсисе, имеет свою реализацию, как бы проекцию в истории, но оно в сущности своей внеисторичное, вневременное, происходит в вечности. Ключом к правильному ответу на вопрос «когда?» служат первые строки Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.< ...> Всё через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть». И дальше мы читаем, что это Слово и есть Иисус Христос. Иисус Христос, Который пришёл на нашу землю в конкретный момент исторического времени, при кесаре Августе, и был убит при кесаре Тиберии,так во времени. Но в этом времени реализуется Иисус вечный. К сожалению, дьяволэто начало тоже вечное, которое не в нашем времени начало существовать (если можно так выразиться, не вчера началось и не завтра кончится). Поэтому вся та война, о которой мы здесь читаем, и низвержение дьявола — про это можно сказать с равным успехом одну из двух вещей. Можно сказать, что дьявол низвержен с небес изначально, потому что в Замысле Бога о мире дьявол уже поражён; так сказать, в программе этого спектакля в пятом действии уже предусмотрено, что дьявол поражён, поэтому вопрос изначально решён. Но можно сказать и иначе: что дьявол не поражён, и он будет этим миром, как самозваный князь, властвовать до последних дней, пока не случится то, о чём сказано в Откровении,новое небо и новая земля. Это такой парадокс: он вроде бы уже изначально поражён, и вместе с тем ещё не поражён, и до конца времён окончательно поражён не будет. Короче говоря, дело бесплодное и праздноеискать в истории, когда дьявол поражён: в 754-м году от основания Рима (это традиционная дата рождения Христа), или в 33-м году от Рождества Христова, или в 2000-м году, или в каком-нибудь двухмиллионном году. Сказано по этому поводу Христом: «Не ваше дело знать времена и сроки». Нам описан здесь архетип, нам дана в каком-то смысле здесь гарантия, что дьявол поражён, что в Замысле Божьем для дьявола места нет. Вот так мы эту войну на небесах и её итог должны понимать.

10И услышал я громкий голос, говорящий на небе: ныне настало спасение и сила и царство Бога нашего и власть Христа Его, потому что низвержен клеветник братий наших, клеветавший на них пред Богом нашим день и ночь.

11Они победили его кровию Агнца и словом свидетельства своего, и не возлюбили души своей даже до смерти.

12Итак веселитесь, небеса и обитающие на них!

Почему «веселитесь, небеса»? В этом отличие того нового неба и новой земли, о которых говорится в конце Откровения Иоанна Богослова, от старых, где мы живём. На нашей земле и в нашем духовном мире сегодня очень сильно действие дьявола, действие духов тьмы. А там, в первую очередь, ониновые, то небо и та земля, они чисты, они освобождены от действия дьявола — и небо, и земля, и люди, на них живущие, — и поэтому они могут с Богом сосуществовать вместе. Процесс, который в истории совершается тысячелетиями, – процесс очищения, который в вечности, если так можно выразиться, уже предрешён, и предусмотрен, и в сценарии уже написан,он может происходить и в нашей душе. Что для нас, в конце концов, важно? В первую очередь, наша собственная жизнь, процесс очищения нашей собственной души от действий в ней дьявола. Это возможно даже при нашей земной временной жизни, и тем более после нашей физической кончины. В этом продолжении нашей жизни этот путь тем более может и должен продолжаться.

Наконец, последнее, сегодня мы 12-м стихом и закончим. Кто победил кровью Агнца в 11-м стихе? У нас может возникнуть впечатление, когда мы читаем седьмой стих, что воюют ангелы, у ангелов есть какие-то духовные оружия, духовные мечи, которыми они могут победить дьявола. Но кто те братья, на которых клеветал дьявол? Ведь братья-то, объект клеветы дьявола, это люди, святые Церкви, которые победили его «кровию Агнца и словом свидетельства своего, и не возлюбили души своей даже до смерти». Про этих людей сказано в седьмой главе как о «запечатанных», «запечатленных сто сорок четыре тысячи из всех колен Израилевых». Про них сказано в 14-м стихе этой же седьмой главы:

14...они омыли одежды свои и убелили одежды свои Кровию Агнца.

15 За это они пребывают ныне перед престолом Бога.

Значит, это люди, прожившие жертвенную жизнь, которые, как первые христиане, самой своей жизни не жалели в свидетельстве о Христе. Итак, мы видим, что никакой пропасти, никакой грани между ангелами, воюющими на небесах, и людьми, воюющими против дьявола на земле, нет. Это одно единое воинство. И, более того, тут победа над дьяволом приписывается именно тем, кто проливает кровь на земле, они тут главные, а ангелы, если можно так выразиться, только помощники им. Странно, правда? Но мы это встречаем много раз в Библии. Вот Послание к Евреям: там так и сказано, что ангелыэто помощники ваши, люди! Они вам служители, в сущности. И здесь так же: в этой войне главные воины — это мы, люди, а ангелытолько нам помощники.

 

Лекция 15. Апокалипсис. 16.06.09

 

Мы сегодня закончим чтение 12-й главы Откровения Иоанна Богослова. Мы уже эту главу читаем не первый раз, и это не случайно. Эта глава в каком-то смысле является центральной во всём Апокалипсисе. Она центральная и по своему положению — находится практически посередине Книги, и она центральная по глубине проникновения в таинственные мистические сферы, которую достигает автор именно в этом отрывке. Причём это не то, что он сам чего-то достигает как писатель, который пишет роман, а он достигает максимума того, что он может вместить. То, что Господь ему показал в видении, можно увидеть, понять, переложить в слова только по человеческой мере, и сколько может человек вместить — столько может. Некоторые люди ничего из этих мистических глубин не вмещают, некоторые, как Иоанн Богослов, вмещают довольно много. Это примерно так, как разные люди могут нырнуть на разную глубину: кто-то совсем не может нырять, а есть один, который без акваланга на сто метров ныряет. Вот такой «ныряльщик», если угодно, это как раз Иоанн Богослов. Эта глава собой представляет результат довольно долгого процесса «погружения»: как будто мы действительно погружаемся и проходим разные уровни. Сравню это с тем, как по телевизору показывают какие-нибудь астрономические процессы в далёких галактиках: сначала общий вид звёздного неба, потом всё приближается, и вы уже видите конкретную галактику, видите там конкретные группы звёзд, ну и наконец вы в конце последовательности приближений уже можете наблюдать то замечательное, что там происходит (какое-нибудь окружение чёрной дыры). Примерно так же устроена и эта глава Откровения Иоанна Богослова. Её центральной, самой глубокой частью является то, что мы прочли в прошлый раз, — война на небесах Михаила и ангелов против дракона, т. е. дьявола, и его ангелов. Но как мы подошли к этой войне? Чтение Апокалипсиса началось с некоего введения в первой главе, началось ещё на земле. Автор вначале показывает себя как обычного человека, такого, как мы с вами: вот я жил-жил, и вдруг мне явилось видение. Это как бы раздёрнулся первый занавес, он вошёл за него и видит светильники и т. д. После  нескольких глав раскрывается как бы второй занавес, и он уже входит глубже, дальше в мистические сферы, и видит то, что происходит на небесах, – Сидящего на троне, животных, которые перед Ним, ангелов, старцев, которые поклоняются Богу, и т. д. После этого, если так можно выразиться, раздёргивается следующий занавес (даже несколько занавесей), и начинается нечто вроде исполнения музыкального произведения, в котором три раза повторяется одна и та же мелодия, — начинается исполнение «канона» из трёх семёрок (семь печатей, потом семь труб и потом ещё будет семь язв, семь чаш). В середине этого «канона», после последней, седьмой трубы идёт как бы вставная новелла — это следующее углубление, следующее, так сказать, внедрение вглубь мистической сферы. Эта новелла — с 11-й по 13-ю главу примерно, и начинается она с двух свидетелей (две маслины и два светильника, стоящие перед Богом земли), которые сражаются со зверем, и зверь убьёт их. Это в 11-й главе, потом 12-я глава, которую мы читаем, и потом 13-я глава, где мы видим зверя, выходящего из моря, и продолжение темы: зверь сражается со святыми. Это всё единая вставная новелла, отдельная часть этого видения. И внутри этой вставной новеллы мы видим ещё, как бы за окошком, которое нам открывается, всю 12-ю главу про Жену, облечённую в солнце. А внутри этой главы о Жене, облечённой в солнце, мы видим ещё более глубокий вставной кусок о войне ангелов и дьявола на небесах, и дьявол побеждён. Это итоговое, к чему мы приходим, война, и есть самое глубокое, что есть в Апокалипсисе. Мы при этом как бы заглядываем в вечность. Не нужно думать, что война началась в какой-то момент истории и закончилась в какой-то другой момент истории. Эта война, с нашей точки зрения, была всегда, и есть всегда. Но как же так, мы же читали в прошлый раз, что была война, и закончилась, и дьявол был побеждён? Это с Божественной точки зрения она закончилась и дьявол был побеждён. А с нашей земной точки зрения — столько, сколько существует наша земля, и на ней эта небесная война отражается, и на нашей земле воюет добро со злом. Сколько земля будет существовать, столько на ней будет добро воевать со злом. И только тогда, когда наша земля, какой мы её знаем, кончится, и будут новое небо и новая земля (а это описано в конце Книги Апокалипсис), — только тогда война добра со злом кончится. Это просто проявление общего принципа, что ли, без которого нельзя понять Книгу Откровение: Книга Откровение показывает нам вроде бы некие процессы, как будто что-то совершается одно за другим. Но это всё совершается в вечности, и отображать это как последовательность каких-то событий, происходящих во времени, нельзя. С другой стороны, то, что в Апокалипсисе описано как один «небесный момент», проецируется в длительные процессы в нашем обычном, земном времени. Ну, скажем, старцы падают и поклоняются Богу на небесах. Это богослужение, которое идёт в вечности, имеет своё отображение на земле: сколько существует человечество, столько оно поклоняется Богу (так, конечно, как оно Его понимает) — поначалу в очень искажённом и несовершенном виде, как, например, в каких-нибудь шаманистических религиях, но чем дальше, тем более и более совершенно. Уже в религии древнего Израиля есть такая, я бы сказал, очень удивительная близость к Богу, но, конечно, в новозаветной религии ещё ближе, ещё точнее открывается человеку Бог с приходом Иисуса Христа, и мы начинаем лучше понимать, Кому же мы поклоняемся. И это совершается на земле всегда. То же можно сказать и о других каких-то местах, в том числе о борьбе добра и зла, ангелов и дьявола, которая описана в центре этой главы.

Я повторял несколько раз (потому что это трудный момент), что мало того, что мы при чтении Иоанна Богослова всё время испытываем трудность, потому что что-то происходит в вечности, а что-то происходит во времени. И надо каждый раз понимать, о чём речь, что происходит в привычных нам календарных рамках, а что происходит в недоступной нам высоте вне нашего календаря. Но в этой главе на эту трудность различения временного и вечного накладывается ещё одна трудность. Я говорил, что с древности идёт принцип, что Библию читают не только буквально, а ещё в нескольких символических слоях. Еврейские ветхозаветные мудрецы различали, наряду с буквальным слоем, ещё три дополнительных символических слоя. Один называется «драш»* (откуда происходит слово «мидраш»), другой «ремез», и ещё есть «сод» — самый высокий из слоёв. В христианском богословии есть некий аналог этой четырёхслойности. Это особенно ярко описал Данте, комментируя свою собственную Божественную комедию: её тоже, как и Библию, надо читать, помимо буквального, ещё в трёх слоях, которые он назвал аллегорическим, моральным (который адресуется к человеческой душе, к «хорошо» и «плохо» в человеке) и анагогическим, восходящим (который как бы возводит нас наверх, в небеса к Богу). Я для большей чёткости называю три символических слоя так: исторический, психологический и вселенский, который можно назвать вечным. Например, Жена и противостоящий ей дракон могут пониматься в историческом слое как Церковь и противостоящие ей на земле движимые силой тьмы преследователи Церкви (в Римской империи — императоры, в нашей стране были преследования Церкви совсем недавно). Слой психологический: Жена — некая плодотворная, духоносная способность нашей души, которая в нас как бы рождает ни больше ни меньше как Самого Бога— Христа, Который таится внутри нас в скрытом виде, как в утробе, но Он должен проявиться, родиться, а этому всячески хочет воспрепятствовать дьявол, который в нашей душе тоже живёт, тёмные силы нашей души. Поэтому христиане называют обращение и крещение вторым рождением. Ну и, наконец, третий, последний, вселенский слой — это о судьбах всего нашего мира, о том, что этот мир, как он сейчас есть, родит из себя мир новый, другой, лучший мир, а дьявол, который в нашем мире пребывает, всячески стремится этому процессу воспрепятствовать, но будет побеждён. Об этом-то символическом значении — о борьбе дьявола с Замыслом Божиим во всём мире — и говорится в центральном моменте этой главы, описывающем войну на небесах между драконом и Михаилом, его ангелами. Здесь имя Михаил возникает не случайно. Михаил в переводе с еврейского языка означает «кто как Бог», и это один из немногих ангелов, которые в Библии имеют своё имя. Михаил, Гавриил, Рафаил... Михаил по ветхозаветной Книге пророка Даниила — это ангел именно Израиля, но здесь же война на небесах, она касается не только Израиля, а всего мира, и не только нашей земли касается, а Вселенной. Почему же здесь этот ангел, который покровительствует именно Израилю? Дело в том, что Жена, которая является центральной фигурой всей этой главы и имеет вселенское значение, обозначает как бы некую плодоносную способность всей нашей Вселенной, способность её родить из себя духовную новую Вселенную, — в историческом слое Жена изображает собой Церковь. Но Церковь есть новозаветная, современная христианская, а есть и Церковь ветхозаветная — это и есть Израиль, народ Божий. Мы, когда говорим «Израиль», должны понимать, что есть Израиль как один из народов, этнос, евреи — группа людей; есть греки, римляне и есть древние евреи. Но это не совсем то, как мы должны понимать Израиля, читая Библию. Мы (особенно читая Книгу Откровение) должны понимать Израиль не как какой-то народ, объединённый кровным родством, а именно как ветхозаветную Церковь, как группу людей, которые не только кровью объединены, а которые объединены особым, не имевшим прецедентов в истории Богопочитанием. Поэтому центральной фигурой этой главы в каком-то смысле является Израиль земной, но как намёк на Израиль больший. Если так можно выразиться, Иерусалим земной как намёк на Иерусалим Новый, о котором говорится в конце Книги Откровение, где Бог обитает вместе с людьми. В этой главе еврейская ветхозаветная тема звучит очень громко. Она вообще звучит громко в Апокалипсисе, потому что Апокалипсис весь построен на образах и формах, взятых из книг Библии, которые трактуют в основном историю еврейского народа, говорят о еврейских пророках. Именно еврейское видение мира (если так можно выразиться) используется в Откровении как одежды для тех непередаваемых образов, которые вкладывает в душу Иоанна Сам Господь Бог. Эти образы Иоанн одевает в привычные ему еврейские ветхозаветные одежды. Но это не только одежды: здесь, в центральной главе, центральный её персонаж — Жена, облечённая в солнце, — означает в том числе и Израиль. Поэтому, когда мы начнём читать небольшой кусочек 13-го стиха о бедствиях Жены в пустыне, мы должны понимать, что это и об Израиле, о рассеянии Израиля, о его Вавилонском пленении, о том, что и в рассеянии дьявол борется по преимуществу именно с Израилем, потому что знает, что Замысел Божий о мире вообще имеет в качестве своего стержня тот дух, который несёт в себе ветхозаветная Церковь, которую мы называем «Израиль».

Теперь несколько слов о структуре 12-й главы. То, что мы сейчас будем читать, начиная с 13-го стиха, это продолжение того, что мы уже прочли в начале этой главы. Например, в шестом стихе:

6 ...жена убежала в пустыню, где приготовлено было для неё место от Бога, чтобы питали её там тысячу двести шестьдесят дней.

Жена, которая убежала в пустыню, — это Жена, которая в первом стихе явилась на небе как великое знамение, облечённая в солнце, и т. д. В какую же пустыню она убежала? Где там на небе пустыня, куда она могла бы убежать? А дальше, в 13-м и 14-м стихах, мы читаем, что дракон, т. е. дьявол, был низвержен на землю, и дальше:

14 И даны были жене два крыла большого орла, чтобы она летела в пустыню в своё место от лица змия и там питалась в продолжение времени, времён и полвремени.

Начнём с этого «времени, времён и полвремени». Время — это год, времена — это два года, полвремени — полгода, всего три с половиной года (тысяча двести шестьдесят дней). Мы видим, что не только пустыня в 14-м стихе та же, что в шестом стихе, не только бегство жены в пустыню в 14-м стихе такое же, как в шестом стихе, но и время, которое она должна там пребывать, то же, что и в шестом стихе. И встаёт вопрос: в шестом и 14-м стихах речь идёт об одном и том же или это два разных бегства Жены? Для того чтобы это понять, мы должны вспомнить о различии между небесами и землёй. Действительно, в шестом стихе и во всём, что до него, идёт вроде бы речь о том, что происходит на небесах. Как понимать эти небеса — отдельный вопрос, потому что всё вообще, что видит Иоанн Богослов, начиная примерно с пятой главы, происходит не на земле, а на небесах. То есть тут (если можно так выразиться) небо небес, а та земля, о которой дальше говорится, что дракон был низвержен на землю, это не почва, которая покрывает нашу планету, а земля тоже в символическом смысле, как нечто, противоположенное небу. Небо — невидимый духовный мир, в котором обитает Бог, а земля — это видимый материальный мир, куда этот дьявол низвержен, и там он начинает особенно усиленно делать своё чёрное дело после своего низвержения с небес. И поэтому мы понимаем, что бегство Жены в 14-м стихе уже совершается, в отличие от шестого стиха, не на небе, а на земле, т. е. в материальном мире.

Значит ли это, что есть два бегства Жены, что она два раза убегает от дракона: один раз на небеса в какую-то непонятную небесную пустыню, а другой раз на земле? Думаю, что нет. Думаю, что эти два стиха говорят об одном и том же, просто с двух точек зрения — с точки зрения земной и с точки зрения небесной. А то главное, о чём говорит бегство Жены в пустыню и борьба с ней дьявола, — это вечный архетип, т. е. образец. Я говорил о том, что этот образец можно проследить в истории, можно проследить его и в жизни человеческой души, т. е. в разных смысловых слоях. В истории, если мы будем понимать Жену как Богородицу, то в Евангелии это описано как бегство от преследования Ирода, который хотел убить Младенца Иисуса, рождённого Богородицей, бегство в Египет. Хотя сам Египет — страна достаточно зелёная, плодородная, но бегство в Египет проходит через пустыню: выходя из Израиля, по дороге в Египет ты большую часть пути проходишь через пустыню. Я приводил и другой пример. Церковь на раннем этапе своего существования (где-то в III-IV веках) в лице своих лучших представителей удалилась в пустыню. Первые монахи (Антоний Великий, Макарий Великий) ощутили, что бороться с дьяволом, живя в миру, в городах, среди всех отвлекающих факторов и соблазнов, очень трудно, и поэтому они удалились в пустынное место, где их никто не отвлекает, где они могли предаться аскезе, а аскеза — это и есть та форма, в которой святые борются с дьяволом. Они не то что куда-то выходят, размахивая, так сказать, дрекольем и топорами, — нет, они в себе борются с дьяволом. И это «в себе» напоминает нам о том, что эту пустыню можно трактовать как пустыню нашей души; о том, что нам, для того чтобы успешно бороться с действием дьявола в нашей душе, нужно на себя наложить аскезу, самоограничение, нужно в какой-то мере отказаться от увлекающих нас многочисленных соблазнов (пусть замечательных), которые нам предлагает окружающий нас мир. Вот, некоторые спрашивают: зачем в Церкви пост? Это аскеза, которая необходима человеку для того, чтобы он мог внутри своей души успешно противостоять дьяволу. И не зря в одном месте Евангелия (Мф17:21), когда ученики не могли изгнать бесов, Иисус им объяснил, почему: «... сей же род изгоняется только молитвою и постом».

Итак, эта два бегства в пустыню — это одно и то же, один и тот же архетип, просто излагается он с двух точек зрения – небесной в шестом стихе и земной в 14-м стихе.

Итак, в прошлый раз мы кончили 12-м стихом, концом этой небесной войны:

12Итак веселитесь, небеса и обитающие на них! Горе живущим на земле и на море! потому что к вам сошёл диавол в сильной ярости, зная, что немного ему остаётся времени.

Если мы прочтём невнимательно, то нам покажется, что в какой-то момент истории человечества дьявол сошёл с небес в земной мир и стал тут особенно сильно творить безобразия. Это не так. Момент, когда сошёл дьявол, произошёл в вечности. Эта война идёт вечно, с нашей точки зрения (когда мы глядим туда, в вечность), и дьявол вечно воюет, и дьявол вечно побеждает, и дьявол вечно с небес сходит на землю, и вечно творит безобразия на земле. Сколько существует наша земля, столько дьявол на ней творит свои безобразия. Ещё когда человека не было, а были одни животные (динозавры и прочие), дьявол уже действовал через них. Мы же знаем, что жизнь этих животных была сплошное взаимопожирание. Это тоже не Замысел Божий о своём творении, чтобы оно пожирало непрерывно друг друга, — это тоже действие дьявола. Таким образом, не нужно думать, что это в какой-то точке (после распятия Христа или ещё когда-то) дьявол сошёл на землю. Он в каком-то смысле, с нашей точки зрения, на нашей земле всегда.

13Когда же дракон увидел, что низвержен на землю, начал преследовать жену, которая родила младенца мужеского пола.

Возьмём один смысл образа жены — как Церкви: дьявол преследует Церковь, потому что ничего не может сделать Христу, потому что Христос в недосягаемых небесах. Когда мы читаем Евангелие, мы видим, что да, это так: когда Христос был на земле, дьявол пытался что-то Ему сделать, и вроде бы даже достиг успеха, приведя Христа на крест, но этот успех обернулся как раз поражением дьявола, потому что, по церковному пониманию, спасение нас, людей, наше искупление от того дьявольского семени, которое в нас посеял первородный грех, совершается именно через крест. То есть дьявол здесь, если можно так выразиться, сработал сам против себя — против своей власти над родом людским. Ну а потом, когда Христос вознесён на небеса, мы понимаем, что дьявол уже ничего Ему сделать не может. И поэтому он воюет с Церковью. Церковь — это как бы заложник Христа на земле. Это легко себе представить: вот отец, у которого ребёнка взяли в заложники. Отец вроде бы в безопасности, но ребёнок в заложниках! Отец не может на это спокойно смотреть и спокойно спать. Вот так и Христос и Его Церковь на земле. Церковь — это Его дети, Его заложники на земле. Говорят даже: Церковь — тело Христово. Дух Его на небесах, а тело Его на земле. И мы знаем, что преследование Церкви продолжается во все времена, начиная с христианской Церкви первых веков, когда римские власти совершенно нелогично, необоснованно посылали христиан на казни, в цирк на арены, чтобы их растерзать, — и терзали, и били, и т. д. Преследование Церкви в нашей стране: никакой слой населения (даже дворяне, даже буржуазия) не подвергался такому тотальному истреблению, как священство. Это тоже война дьявола. Руками якобы большевиков на самом деле дьявол воюет с Церковью.

Ну и наконец, о преследованиях евреев вроде бы христианской Церковью во времена, скажем, европейского Средневековья. Когда наступала какая-нибудь чума — это евреи отравили колодцы. И евреев всячески мучают, сжигают на кострах и т. д. в надежде избавиться от чумы. Не поймите это просто как национализм. Евреи, Израиль — это первичная Церковь, ветхозаветная Церковь, и когда в какой-нибудь средневековой Германии в XV-XVI веках люди, которые считали себя христианами, сжигали евреев на кострах, — это к христианству никакого отношения не имеет, это дьявол руками вроде как христиан преследовал в лице евреев Церковь, Церковь Христову, потому что между ветхозаветной и новозаветной Церковью нет никакого непреодолимого барьера. Понимаете, какой издевательский парадокс! Руками христиан преследуется в лице евреев сама Церковь Христова! Дьявол обожает такие издевательские шуточки над родом людским.

Это о том, что означает преследование Жены как Церкви. Хочу ещё сказать о том, какой смысл имеет это преследование применительно к психологической интерпретации Жены, дьявола и т. д. Это опыт многих людей, и особенно святых, опыт человека, в душе которого родился Христос, душа которого является носителем того младенца, о котором здесь говорится, — нового человека. Именно такой человек подвергается особенно острым атакам тёмных сил дьявола изнутри своей души в виде всяких соблазнов, уныния и т д., как, например, искушение святого Антония, которое изображено на картинах. Это пример того, как дьявол атакует изнутри души человека... Именно святые оставили в своих поучениях, наставлениях подробнейшее описание того, какова жизнь святого человека: это непрестанная война с действием дьявола внутри него самого. А если мы не ощущаем такую войну внутри себя, так это просто потому, что мы не святые.

14И даны были жене два крыла большого орла, чтобы она летела в пустыню в своё место от лица змия и там питалась в продолжение времени, времён и полвремени.

Здесь написано «змия». Это, конечно, то же самое, что дракон. Что такое дракон? Это змея с крыльями. Такое ощущение, что этот дракон, будучи низвержен с небес, потерял крылья (потому что зачем ему крылья, если он уже в небеса не вхож?) и превратился в обычного змия. Но это, конечно, не обычный змий, а змий символический, который нам напоминает о том змие, который соблазнил Еву в раю во второй главе Библии. С этого начинается вообще история человечества, и это ещё одно подтверждение того, что действие дьявола на земле изначально. Здесь мы имеем дело с вечным архетипом, который проявляется всегда во времени, начиная с самых первых дней существования человечества.

«Орлиные крылья» — что это за крылья? Они упоминаются в Книге Второзаконие, где Господь через Моисея говорит Израилю: когда ты странствовал по пустыне, Я носил тебя через эту пустыню, как орёл носит на крыльях своих малышей (орлят). Было такое в Израиле представление (я не знаю, биологически это правильно или нет), что орлы учат орлят летать, нося их на своих крыльях. Так и Бог носит Свой избранный народ Израиля — такова мысль Второзакония. По этой ассоциации можно понять 12-ю главу Откровения: в ней тоже есть и пустыня, и крылья большого орла — это не крылья самой Жены, это крылья, на которых Бог её носит, Он её хранит, нося на этих крыльях. Бог хранит Жену, которая есть Израиль в одном из смысловых слоёв, Церковь в другом смысловом слое и наша индивидуальная душа, внутри нас живущая, ещё в одном смысловом слое, и нам надо помнить, что несмотря на все действия дьявола, которые могут быть в нашей жизни и снаружи, и внутри, — Бог хранит человека, верного Ему. И это даст нам силы идти по нашей жизни и избавит нас от уныния, когда мы проходим через какие-то трудные этапы, подобные пустыне, бесплодные, безводные, какие описаны здесь.

Здесь про Жену сказано, что она «летела в своё место». Что это за «своё место»? В шестом стихе мы видим то же самое место: «приготовлено было для неё место от Бога». Мы, конечно, вспоминаем Евангелие от Иоанна, где Христос говорит ученикам, что «у Бога обителей много, и для вас найдётся, а если бы не так, то я пошёл бы приготовить вам». Значит, обители для верных Богу есть на небесах. Они же, эти обители от Бога, существуют на земле. Место, приготовленное от Бога для человека, верного Ему. Не нужно понимать, что это какой-то дом или страна. Это, я бы сказал, некая ситуация, в которой находится человек, в котором действует архетип Жены (Церкви), и в этой ситуации этот человек может действовать, служа Богу. То ли это храм, в котором этот человек может функционировать как священник, то ли это какая-то жизненная деятельность. Например, наш московский доктор Гааз. Его называли «святой доктор». В техническом смысле он не святой, Церковь его не канонизировала, но не зря же его так называют, потому что он, не будучи священником, нашёл для себя эту «экологическую нишу» (если так можно сказать), где осуществлял Божье дело на земле. Причём в чрезвычайно трудных условиях, он работал с заключёнными, т. е. с людьми, совершившими, как правило, преступления, отнюдь не с агнцами, и осуществлял это Божье дело в противодействии со всеми возможными властями, включая церковные. Вот пример доктора Гааза, нашедшего своё место, приготовленное ему от Бога здесь, на нашей земле, в городе Москве, в середине XIX века.

 Почему Господь именно в пустыне приготовил обитель для Жены?  Нам кажется, что пустыня — место, для жизни непригодное, и вообще лучше туда не попадать. Но давайте вспомним слова Лермонтова: «Выхожу один я на дорогу. Сквозь туман кремнистый путь блестит. Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу, и звезда с звездою говорит». Пустыня внемлет Богу… Ещё в Библии, в древнем Израиле, было ощущение того, что есть в пустыне какая-то особая близость к Богу. По той же причине люди восходят на горы (как Моисей на гору Синай), потому что чувствуют, что это не просто географически на километр или два выше, а там духовно как-то ближе к Богу. Вот так же и пустыня: она хотя над землёй не возвышается, в ней тоже ближе к Богу. Или, если угодно, можно сказать: пустыня внемлет Богу, потому что в ней тише. А раз тише, то Бог лучше слышен в пустыне. Вот поэтому обитель именно в пустыне и уготавливается.

15И пустил змий из пасти своей вслед жены воду как реку, дабы увлечь её рекою.

Здесь никаких случайностей не может быть, это не какая-то сказочка. Вода — символ жизни везде. То, что змий пустил воду как реку, означает, что то, что вообще-то хорошо, приносит жизнь, жизненные силы (вода), имеет ещё и завлекающее свойство — может затянуть в водоворот, сбить с пути. Мы знаем, наверное, по своему опыту, особенно в молодости, когда мы хотим в жизни побольше хорошего увидеть и испытать, — как нам легко быть увлечёнными на неправильный путь этими самыми силами жизни, этой самой водой! Такие соблазны есть в нашей индивидуальной жизни, и здесь показано, откуда эти соблазны происходят: оттуда же, от тех же сил тьмы, действующих в нашей душе. И в жизни Церкви таких соблазнов сколько угодно. Классический пример — Римская католическая церковь, которая на излёте Средних веков, где-то в XV-XVI-м века, настолько увлеклась вещами мира сего — властью, материальным благосостоянием, причём исходя из хороших целей распространения христианства в мире, — что это её как бы унесло, как водный поток. Именно то, что католическая церковь была сбита с пути своими влечениями, и было главной причиной возникновения протестантизма. Но, конечно, не только в католической церкви были такие увлечения, они и в жизни нашей Православной церкви есть, да и в жизни любой церкви. Церковь всё-таки стоит на земле, в материальном мире, значит, подвержена всем соблазнам материального мира. Это совершенно не снимает того факта, что ядро Церкви — это ядро духовное. Пусть даже в ней возникают Александр или Цезарь Борджиа, а всё равно ядро Церкви — это Христос.

16Но земля помогла жене, и разверзла земля уста свои, и поглотила реку, которую пустил дракон из пасти своей.

Это тоже образ как из сказки, в русской сказке можно было бы встретить, как земля открыла свои уста и поглотила реку. Здесь «земля» — это не та земля, на которой владычествует дьявол и которая союзница дьявола. Это уже та земля, о которой говорится в шестой главе Апокалипсиса: «и говорят горам и камням: падите на нас и сокройте нас», это та земля, которая ещё не воюет с дьяволом, но уже помогает людям. Возьмите, например, историю нашей страны. В этой истории действует дьявол, и временами это просто ярко видно. Есть люди, которые, как мученики христианской Церкви советского времени, воюют с дьяволом ценой своей жизни. А большинство нашего народа относится, как мне кажется, к категории тех, которые не воюют с дьяволом, но которые помогают, поддерживают душой своей этих воюющих. Это чувство, которое живо в нашем народе, гениально сформулировал Александр Сергеевич Пушкин в словах «И милость к падшим призывал». Кто эти падшие? Это декабристы, люди, выступившие против. И Александр Сергеевич не говорит о том, что с оружием в руках надо выступать на стороне декабристов — нет, он и сам не выступал с оружием в руках. Но он говорит: милость. Эта милость, которая жила в народе нашем (и не только в нашем), и есть та помощь, которую оказывает почвенный, глубокий слой человечества тем немногим в нём, которые действительно воюют с дьяволом.

Это в историческом слое. Но важно для нас, что и во внутренней жизни нашей души, где тоже бывают соблазны, потоки жизненных сил, которые нас куда-то увлекают, иногда, когда мы уже не в силах сопротивляться, что-то непонятное, из глубины нашей души, из подсознания приходит к нам на помощь и укрепляет нас, и тогда к нам возвращается способность управлять своей жизнью, своими поступками. Это проявление внутри нашей души того древнего архетипа земли, поглощающей реку страстей, реку соблазнов, реку, которая вместо того, чтобы питать, поить нас как вода, сбивает нас с толку, уносит в сторону.

Ещё о земле. Я эту землю сравнил бы с телом. У нас часто такое понимание, что есть дух, душа и тело, и что самое лучшее — это дух, а тело — это нечто плохое, низменное, оно вечно сбивает нас с толку, всякие соблазны нам подбрасывает, и т. д. Но если бы это было так, то Бог не создал бы человека в теле, а создал бы его бесплотным духом, как ангелов. Он именно в теле создал человека, и тело иногда в трудных для нас духовных ситуациях есть в какой-то степени якорь, который нас удерживает, — простые, телесные, даже грубые факторы, соображения, чувства. Есть такой, на мой взгляд, хороший стих у Евтушенко о «памяти тела».

Но в нас порой такая ночь,

такая в нас порой разруха,

когда не могут нам помочь

ни память сердца, ни рассудка.

 

Уходит блеск живой из глаз.

Движенья, речь — всё помертвело.

Но третья память есть у нас,

и эта память — память тела.

Вот положительная роль нашего тела. Тело как стабилизатор нашей жизни — это и есть та земля, которая поглощает реку.

Ну и, наконец, последний стих этой главы.

17И рассвирепел дракон на жену, и пошёл, чтобы вступить в брань с прочими от семени её, сохраняющими заповеди Божии и имеющими свидетельство Иисуса Христа.

Христос на небесах, и дьяволу недоступен. Церковь как целое тоже, как мы видим, охраняема Богом, и дьявол ничего с ней сделать не может. Но это Церковь как тело Христово в символическом смысле, а отдельные члены Церкви очень даже дьяволу доступны: они просто люди, на них можно кого-то натравить, их можно сбить с толку и т. д. И всё это происходило и раньше, и происходит и теперь. Вот отец Александр Мень – пример того, он от семени Жены (Церкви), с кем дьявол не просто вступил в битву, а убил его в этой битве. Дальше сказано в 13-й главе: действительно, многих святых победят, убьют, т. е. над отдельными представителями Церкви есть у дьявола власть! Есть, но посмотрите 10-й и 11-й стихи:

10…низвержен клеветник братий наших, клеветавший на них пред Богом нашим день и ночь.

11Они победили его кровию Агнца и словом свидетельства своего, и не возлюбили души своей даже до смерти.

Кто победил? Мы в этом отрывке видим войну, которую ведут ангелы с дьяволом, и нам, может быть, кажется, что именно ангелы победили дьявола. Нет, не только, и не столько! Дьявола победили и святые, и Церковь земная. У Церкви есть земная часть, а есть и небесная часть, и в этой небесной войне земная Церковь участвует, просто ведя свою работу на земле, жертвуя собой в первую очередь, через самопожертвование. Это, в первую очередь, наши братья, такие же люди из плоти и крови, как мы, победили дьявола кровью агнца, и без их вклада (кровавого вклада) в эту войну, может быть, одни ангелы небесные и не смогли бы победить. Когда мы читаем в 17-м стихе, что дракон (дьявол) может воевать и побеждать членов Церкви («прочих от семени её»), мы должны понимать, что это победа дьявола только в нашем земном понимании, в нашем материальном слое. Да, они убиты, как отец Александр Мень убит, но в духовном слое это для дьявола поражение, потому что каждая такая кровь мученика, на самом деле, приводит к тому, что Церковь Христова распространяется по земле всё больше и больше. И на примере отца Александра мы это видим: его смерть физическая не только не прекратила распространение его проповедей, а только усилила. Гораздо больше сейчас людей знают о нём, читают его, чем это было при его жизни.

 

 

Лекция 16. Апокалипсис.  23.06.09

 

Мы закончили читать 12-ю главу Откровения Иоанна Богослова (Апокалипсиса), перевалили за геометрическую середину этой Книги и за самое её трудное место. Хотя, конечно, весь Апокалипсис, как вы могли убедиться, очень непрост для понимания, но 12-я глава в этом смысле просто Джомолунгма, она наиболее сложна, поэтому мы и посвятили ей столько времени. Глава 13-я, которую мы начинаем читать, в этом плане просто возвращается к обычному уровню трудности Апокалипсиса. В чём же, собственно, состоит эта трудность? Почему он труден? Это связано с вопросом, почему важен для нас Апокалипсис. Важен он потому, что он открывает нам окно туда, куда обычно для нас окно закрыто, — в мир иной. Единственный способ, каким мы ещё можем узнать о том, что за этим окном находится, — это, пожалуй, рассказы людей, которые пережили клиническую смерть и возвращаются оттуда. Но они туда, в тот мир, вступают всего на один шаг, а если больше, то они просто не возвращаются. А здесь мы видим человека, которому было от Бога дано войти своим духовным зрением в самую сердцевину иного мира. Что он там увидел? Он, в сущности, увидел, как в вечности определяется то, что происходит в нашей жизни во времени: разворот человеческой истории, разворот индивидуальной жизни каждого из нас, судьбы всей Вселенной. Это ему было показано в виде архетипов, т. е. неких как бы стандартных сцен. Когда мы читаем в романе какую-нибудь любовную историю, мы же понимаем, что это написано не для того, чтобы об этих конкретных людях рассказать, значимость того, что рассказано, например, в романе «Анна Каренина», в том, что это всегда происходит, происходило, происходит и будет происходить. Ну, эта история нам понятна, она Толстым написана в словах, которыми мы привыкли оперировать в нашей ежедневной жизни. В Откровении же показываются архетипы того, что совершается на другом уровне значимости. И для этих архетипов, которые от Бога в нашу жизнь изливаются, и слов-то нет в языке человеческом. Наш язык создан для того, чтобы обслуживать наш быт, и поэтому всё, что показано в Откровении, показано в символических образах, и в этом-то и трудность. Мы живём в чрезвычайно словесную эпоху, мы всё привыкли переводить в слова, и по-другому мы уже просто не понимаем. А люди той эпохи, когда было написано Откровение, и тем более эпохи за тысячу, две, три тысячи лет до этого, были людьми в большей степени визуального восприятия мира. Они-то понимали хорошо, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, а мы сейчас это уже несколько подзабыли. Именно в этом, естественном для тех людей, визуальном виде и было явлено содержание, которое Господь нам показал через Иоанна Богослова. Иоанн же не мог это всё нарисовать, как художник, или заснять, как режиссёр кино, или как-то ещё. Сохранить визуальные образы он мог, к сожалению, только переложив их в слова, а это, конечно, несовершенно. Даже когда мы рассказываем знакомому, какую сцену неожиданную мы видели, и то у нас возникают трудности, как это в словах передать, чтобы он тоже это воспринял так же ярко, как и я. Тем более здесь. И поразительно Откровение не тем, что его образы сложны для нас, поразительно, что вообще что-то понятно, что-то можно из него извлечь. Я бы сказал, такой дар был дан Иоанну Богослову, что он сумел своё сложнейшее видение переложить в слова. Мы с чем-то подобным тому языку, который используется здесь, сталкиваемся, когда видим сны. Если сон нам запомнился и мы ощущаем, что сон значимый, мы начинаем думать: в чём же его значимость? Почему он внутри меня всё перевернул? Что мне хотел сказать этот сон? И тогда мы поступаем ровно так, как сейчас, когда читаем Откровение Иоанна Богослова, пытаясь понять, что эти визуальные образы нам хотят сказать.

Теперь давайте прочтём эту главу с начала до конца.

1И стал я на песке морском, и увидел выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами: на рогах его было десять диадим, а на головах его имена богохульные.

2Зверь, которого я видел, был подобен барсу; ноги у него – как у медведя, а пасть у него – как пасть у льва; и дал ему дракон силу свою и престол свой и великую власть.

3И видел я, что одна из голов его как бы смертельно была ранена, но эта смертельная рана исцелела. И дивилась вся земля, следя за зверем, и поклонились дракону, который дал власть зверю,

4и поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему? и кто может сразиться с ним?

5И даны были ему уста, говорящие гордо и богохульно, и дана ему власть действовать сорок два месяца.

6И отверз он уста свои для хулы на Бога, чтобы хулить имя Его, и жилище Его, и живущих на небе.

7И дано было ему вести войну со святыми и победить их; и дана была ему власть над всяким коленом и народом, и языком и племенем.

8И поклонятся ему все живущие на земле, которых имена не написаны в книге жизни у Агнца, закланного от создания мира.

9Кто имеет ухо, да слышит.

10Кто ведёт в плен, тот сам пойдёт в плен; кто мечом убивает, тому самому надлежит быть убиту мечом. Здесь терпение и вера святых.

11И увидел я другого зверя, выходящего из земли; он имел два рога, подобные агнчим, и говорил как дракон.

12 Он действует перед ним со всею властью первого зверя и заставляет всю землю и живущих на ней поклоняться первому зверю, у которого смертельная рана исцелела;

13и творит великие знамения, так что и огонь низводит с неба на землю перед людьми.

14И чудесами, которые дано было ему творить перед зверем, он обольщает живущих на земле, говоря живущим на земле, чтобы они сделали образ зверя, который имеет рану от меча и жив.

15И дано ему было вложить дух в образ зверя, чтобы образ зверя и говорил и действовал так, чтобы убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя.

16И он сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их или на чело их,

17и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его.

18Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть.

Число шестьсот шестьдесят шесть уже давно нам всем знакомо, оно у всех на зубах навязло, но чтобы добраться до его настоящего смысла, надо разобраться в том, что происходит здесь, в этой главе. Понятно, что образы, которые нам здесь показываются, это образы символические. Понятно, что как нет никакого дракона физического, которого можно пощупать (что бы там ни рисовали китайцы на своих картинах), так же нет и зверя, у которого ноги как у медведя, а пасть как у льва. И второго зверя с двумя рогами, подобными агнчим, нет тоже. Это не что-то физическое, это всё некие образы духовных сущностей. Что же это за образы? Про дракона мы уже говорили, когда читали 12-ю главу. Понятно, что дракон — это, в сущности, дьявол, т. е. ядро всего происходящего зла, дьявол как «сатана» — противоречащий, противостоящий Богу, и в первую очередь, Замыслу Бога о судьбах человечества, который дьявол хочет, елико возможно, пресечь. Вот кто фигурирует под именем дракона. Что же такое этот первый зверь, который выходит? Этот зверь, как мы видим, похож на дракона хотя бы потому, что у этого зверя семь голов и десять рогов, а у дракона в 12-й главе тоже семь голов и десять рогов, значит, мы понимаем, что этот зверь — в каком-то смысле дракон. Второй зверь, который выходит из земли и действует со всей властью первого зверя, тоже похож на них обоих — и на дракона, и на первого зверя, т. е. это такая как бы «нечистая тройка». Если мы говорим о Святой Троице — это Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой, а тут, если можно так сказать, «нечистая тройка» (пользуясь термином из эпохи сталинских процессов). Случайно ли, что её членов тоже три? Думаю, что нет, потому что известно, что дьявол — это обезьяна Бога. Его главное орудие — мимезис, т. е. имитация, уподобление своей деятельности тому, что делает Бог, и эта троичность, которая здесь показана, — такое издевательское воспроизведение троичности Господней.

Что же такое первый член тройки, дракон, или дьявол? Он в тройке чему соответствует? Это как бы антоним того, кем в Святой Троице является Бог Отец. А что такое первый зверь, второй член тройки, который тут играет центральную роль? Это антоним того, кем является в Святой Троице Иисус Христос, т. е. Бога Сына. Что же такое зверь, с чем конкретно его можно сопоставить? Я говорил, что сопоставлять можно в разных символических слоях и что помимо буквального слоя (образов зверей, которые можно нарисовать) есть три символических слоя, в которых можно толковать всю Библию и в особенности Откровение. Есть слой исторический, где Жена, облечённая в солнце, соответствовала Церкви; есть слой психологический, в котором Жена соответствовала нашей душе, её творящей силе; и есть слой третий, вселенский, в котором Жена соответствует растущей духовной Вселенной, рождающей духовной Вселенной. Здесь, в 13-й главе, доминирует исторический слой. Психологический и вселенский слои здесь звучат как бы под сурдинку, как инструменты, которые в оркестре звучат тихо-тихо, и надо прислушаться, чтобы их услышать. Главный инструмент, который здесь звучит, — это слой исторический, и все комментаторы сходятся в том, что в историческом слое первый зверь представляет собой государство (точнее, не само государство, а дух государства). Как видите, дух государства здесь изображён в совершенно отрицательном виде, как творящий дела дьявольские, дела дракона. Когда мы будем читать стих за стихом, я скажу подробнее о том, как нам надо понимать отношение к государству. Но чтобы нас не смущало то, что комментаторы толкуют зверя, происходящего от дьявола, как государство, напомню, что сказано об этом в истории искушения Христа. Там дьявол Ему показывает все царства земные, т. е. все государства, и говорит, что они все отданы ему, он даёт власть над ними, кому хочет, и предложил, кстати, Христу власть над ними, лишь бы Христос согласился дьяволу поклониться. Здесь нам важно, что, по существу, дух государств — это дух дьявольский, вот что означают слова, что дьяволу дана власть над ними.

А второй зверь — что это такое? Про второго зверя здесь сказано немножко по-другому, чем про первого. В образе первого зверя подчёркивается его сила: «кто подобен зверю сему? и кто может сразиться с ним?» В образе второго зверя подчёркивается его хитрость: он соблазняет, обольщает, причём сказано, что именно второму зверю было дано вложить дух в образ первого зверя. То есть второй зверь начиняет первого, «государственного» зверя (духа государства) чем-то, без чего тот не может существовать, его государственная сила без той духовной начинки, которая идёт от второго зверя, просто не будет работать в мире. И большая часть комментаторов сходятся на том, что в историческом слое правильнее всего толковать второго зверя как антихристов дух, который проявляется, в первую очередь, в Церкви. Мы все понимаем, что Церковь, в том виде, как она на земле существует, имеет массу недостатков просто потому, что это некая материальная, земная организация. Так же и каждый из нас, людей, при всём том, что в нас есть образ и подобие Божьи, имеет очень серьёзные недостатки, связанные просто с нашей материальностью, с тем, что мы живём в теле. Вот так же и Церковь. Но это бы полбеды. А здесь-то речь идёт о другом — о том, что дьявол, понимая, что для него Церковь представляет главную опасность (потому что через Церковь осуществляется Замысел Божий о спасении и духовном восхождении человечества), атакует Церковь изнутри. И понятно, что всё это применимо, к сожалению, к каждому из нас тоже. Пусть мы каждый день ходим в церковь, хоть весь лоб обобьём о пол церковный, всё равно мы не защищены от посягательств дьявола на самое главное, что в нас есть, — на сущность нашей души, не защищены от подмены понятий добра и зла в нашей душе. Именно так дьявол действует вообще в человечестве — через подмены, через обман, поэтому дух второго зверя, дух Антихриста, — это дух обмана, дух лукавства.

Это главный смысл этих зверей в историческом слое. Некий аналог этих зверей есть и в нашей душе, в психологическом слое. Об этом мало говорят, об этом мало что написано, хотя, на мой взгляд, это, может быть, как раз самое главное для нас, потому что все исторические события, которые совершаются с властью, с царствами, с государствами, да и с Церковью тоже, — это что-то, за что мы прямой личной ответственности не несём. А если говорить о нашей внутренней жизни, то мы за неё несём прямую личную ответственность, и нам важно понять, кто и как в нашей внутренней жизни, в нашей душе действует.

Как же понять первого зверя, символа государственного духа, как он может действовать в нашей душе? Я скажу как бы в первом приближении: есть люди, которые просто одержимы государственничеством, для которых самое главное — государство, в котором они живут. Они и сами готовы всю жизнь ему отдать, и считают, что для него и другими можно пожертвовать. Пример этого — как сегодня многие относятся к фигуре Сталина. Да, они понимают, они не отрицают, что он уничтожил миллионы людей, но они считают так: что ж, миллионы людей — это плохо, но то, что он укрепил и сохранил государство, — это важнее, это искупает погибшие миллионы. Это определённая позиция самого этого человека, он так смотрит на мир. Откуда же это? Откуда растёт в душах людей государственнический комплекс, стремление, как здесь сказано, поклониться государству и всё ради него отдать? Здесь обрисовано кратко, как это происходит. Как сказано в четвёртом стихе:

4…и поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему? и кто может сразиться с ним?

Чему поклонились? Что их в звере прельстило? Сила. В душе человека, любого из нас, действительно, живёт такое движение души — уважение, почтение к силе, стремление самому быть сильным, а не слабым, некое отношение «снизу вверх» к людям, у которых сила есть, даже просто к физически сильным, а тем более к людям, за которыми стоит сила целого государства. Это живёт в душе человеческой — преклонение перед силой. И мы всю нашу жизнь можем построить (а некоторые люди её так и строят) в попытке эту силу себе стяжать. Её можно, конечно, стяжать в виде власти. Её можно стяжать себе также в виде денег, потому что что дают деньги людям? Они дают силу осуществлять то, что человек хочет. Деньги — это сила, и люди им тоже посвящают свою жизнь. Таким образом, первый зверь может быть и в таком виде — в виде поклонения нашей души разным граням силы. Человек, который подпал под такое влияние, способен просто всю жизнь свою так загубить. Поэтому это для нас так важно.

А что же в психологическом слое может означать второй зверь? В историческом слое это соблазнитель Церкви, кто обманывает, притворяется Христом, а на самом деле Антихрист. Мы, может быть, слово «антихрист» понимаем в современном смысле: тот, кто против Христа (анти- — против). Но в греческом языке, откуда и происходит слово «антихрист», «анти» — не только «против», «анти» — это ещё и «вместо», «за». В этом смысле «анти-что-то» может быть только то, что похоже на это «что-то». Антихристом (по-гречески) может быть только тот, кто «похож на Христа», т. е. обманщик. И как часто в нашей душе действует этот благочестивый самообман, когда нам кажется, что мы творим добро, творим что-то, что Бог должен одобрить, творим даже «ради Бога, ради Христа», — а на самом деле мы себя обманываем, мы творим ровно обратное, но, увы, сами этого не видим. Ведь люди, которые сжигали на кострах инквизиции якобы еретиков, — они же были в полной уверенности, что делают богоугодное дело. Они не кого-то обманывали: дух, живущий в них, в каждой душе отдельной, дух Антихриста, обманывал их самих. Именно об этом духе обмана говорит Христос, когда предупреждает Своих учеников о «закваске фарисейской», т. е. о «духе фарисейском», — и говорит об этом духе, который страшнее всего для учеников, потому что это дух лицемерия. А что такое лицемерие? Это не только обман кого-то, когда мы притворяемся и строим из себя перед другими что-то, чем мы не являемся, чтобы показаться лучше в глазах других. Самое страшное в лицемерии — это обман самого себя: что мы самому себе хотим показаться лучше, чем мы есть на самом деле. Для человека нормально стремиться быть лучше, чем он есть, потому что «быть» — это истина, а «казаться» — это обман. Таким образом, и в психологическом слое второй зверь (дух фарисейства) живёт и действует в душе каждого человека.

Ну и, наконец, в двух словах, поскольку это достаточно сложно, о вселенском слое. Как во вселенском символическом слое можно толковать двух зверей? Как толковать дьявола (дракона) во вселенском слое, я уже говорил: это извечный, древний змий, противник Бога и противник Христа. Он пытается опровергнуть весь предвечный Замысел Бога о нашем мире, который направлен на то, чтобы наш мир соединился с Богом так, как говорится в конце Книги Откровение, где в Новом Иерусалиме обитают люди с Богом вместе, и уже нет между ними того противоречия, которое есть в нашей сегодняшней жизни. Именно чтобы этого соединения не произошло, и работает дьявол всегда (в вечности, если так можно выразиться). Это вечный смысл дракона.

А каков же на этом уровне вечном, вселенском смысл первого зверя, который в истории проявляется как дух государственный? Этот змей здесь выходит из моря, но про того же самого зверя сказано в 11-й главе, в седьмом стихе, что он выходит из бездны. Для евреев, народа не морского, море — символ той самой бездны, «техом», из которой был создан весь мир, той бездны, с которой начинается Книга Бытие: «и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою». Из этой-то бездны вселенской, из которой вся Вселенная возникла, и выходит первый зверь, — вот всё, что я хотел бы об этом сказать, о вселенском смысле.

А что такое во вселенском смысле второй зверь, дух Антихриста? Это дух, который сбивает с правильного направления эволюцию всей Вселенной, сбивает с пути к тому, что Бог о ней задумал, к соединению человека с Богом. Сбить, к сожалению, возможно, потому что развилок на этом пути очень много, и трудно выбрать правильный путь на каждой развилке. Это то, о чём говорит Иоанн Богослов в другой своей книге, в своём Первом послании: о том, что надо, но очень трудно различать духов, — именно из-за того, что Антихрист похож на Христа, и когда он говорит, не так просто понять, что это слова не от Христа, а ровно наоборот. Поэтому велик риск на какой-нибудь развилке вселенского пути эволюции всего мира сбиться с правильного пути на путь, который нам услужливо подсовывает этот дух обмана, дух Антихриста. Вот о трёх символических слоях.

Ну, а буквальный слой, образы — звери, головы, рога, — это всё значимо постольку, поскольку через это строятся все символические смыслы. Но поскольку эта глава очень выразительна именно визуально и поскольку создаётся некий соблазн, что можно разобраться и понять, что такое рога, диадемы, головы, то комментаторов всё время тянет в сторону того, чтобы именно с этим разбираться: что это означает. На самом-то деле, на мой-то взгляд, не так важно, что означает эта конкретика. Самое важное, что нам нужно понять, это то, что «нечистая тройка» действует в истории, в человеческой душе и в эволюции всей Вселенной, и у трёх нечистых, как бы соединённых в одно целое, у каждого своя роль, как у неких инструментов. Я не буду, как делал раньше, использовать сравнение с инструментами в оркестре, а раз уж использую слово «инструмент», сравнил бы с пыточными инструментами в камере пыток, где у каждого инструмента своя роль: у дыбы своя, у каких-нибудь поножей своя, у испанского сапожка своя. Вот так и у этих трёх нечистых. И иллюзорная похожесть этих трёх нечистых на Троицу Святую, конечно, очень сильно сбивала с толку людей. Особенно в эту сторону часто сбивались течения, связанные с гностиками, — чтобы уравнять свет и тьму, Бога и дьявола, духов света и духов тьмы, сказать, что да, во Вселенной существуют и те, и те, они в чём-то похожи друг на друга, и, в принципе, нужно и то, и то.

В этом, может быть, и есть своя правда, но это не наша правда. С этой мысли начинается, например, роман Булгакова «Мастер и Маргарита», его эпиграф: «Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». Это слова Мефистофеля из «Фауста» Гёте, и, конечно же, Булгаков в своей книге нарисовал и Воланда, и его присных в достаточно симпатичном виде, как тех, кто действительно творит зло, — но творит по отношению к кому? По отношению к злым людям, в итоге получается — творит добро. Ну ладно Булгаков! Мы же и здесь, в Откровении, читаем, что этому зверю дано было делать то, что он делает! От кого дано? Все комментаторы сходятся на одном: от Бога ему дано. Не то что Господь велит ему это делать, но Господь разрешает это делать. Почему разрешает? Это вопрос, который у нас постоянно возникает, вопрос так называемой теодицеи: почему Бог вообще разрешает злу быть в мире, если Он на самом деле добр? Почему, как Церковь говорит, Бог попускает злу быть в мире? Приблизительный церковный ответ на этот вопрос состоит в том, что на самом деле источник того, что зло в мире получило такую волю, стало так вольно действовать, — этот источник, увы, к сожалению, в нас, и он символически описан в самом начале Библии как грехопадение человека. Человек впустил через себя в этот мир дьявола, но не в реальной, исторической человеческой эволюции, потому что мы прекрасно знаем, что и до появления человека на земле существовало действие дьявола в мире (взаимопожирание животных и т. д.), зло было и до человека. Нет, грехопадение произошло в вечности. Вечный человек, называемый Адамом, первый человек, — он впустил через себя дьявола в тот мир, которым он был назначен управлять по-Божьи. И, если можно так выразиться, Господь этот мир лечит от зла, но лечит не хирургически, а терапевтически. Мы, может быть, на это смотрим так: почему, если Бог всемогущ, Ему бы не взять в руки такой «духовный нож» (как хирург берёт скальпель) и всё зло из мира вырезать? Но даже хирург, когда делает операцию, не всегда может всё вырезать, потому что иногда больной находится в таком состоянии, что если всё вырезать, то ничего не останется, и приходится лечить уже терапевтически. Наше нетерпение нас подзуживает, чтобы Бог действовал хирургическим методом, а Бог (у Которого вечность) лечит человечество методами терапевтическими. И зло, которое глубоко переплетено с нашей человеческой сущностью, Он именно не ножом вырезает, а другими средствами, одно из которых, самое действенное, — самопожертвование Бога ради нас, людей, — примерно так же, как если бы врач пожертвовал своей жизнью ради больного. Такое бывает. Такое, хотя редко, но встречается.

Теперь будем читать по отдельным стихам. Здесь есть много тонких моментов.

1И стал я на песке морском, и увидел выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами: на рогах его было десять диадим, а на головах его имена богохульные.

Если вы возьмёте латинскую Библию (Вульгату), вы увидите там «стал он на песке морском». Кто «он»? Дракон, который в предыдущем стихе (в последнем стихе 12-й главы). В различных вариантах греческого оригинала та же неопределённость: в некоторых – «я стал», в некоторых – «он стал». Так как же правильно? Здесь, может быть, не так важно, в конце концов, кто стал на песке морском, но всё-таки: как правильно? В одних рукописях так, в других рукописях этак. Бывает, что такая ситуация возникает по отношению к чему-то фундаментально важному, и мы находимся в положении, когда не знаем, как толковать, и приходится говорить: можно прочитать так, а можно прочитать этак. Я довольно часто так и говорю, читая что-нибудь сложное.

Итак, вот первый зверь. Как я говорил, он похож своими рогами и головами на дьявола, но обратите внимание: у него столько же голов и столько же рогов, сколько у дракона в третьем стихе 12-й главы, но у дракона диадемы (символы царской власти) на головах (короны, можно сказать), а у этого зверя они на рогах. Случайно ли это? Иоанн Богослов не сам же это придумал, ему этот образ был показан, т. е. в этом может быть какое-то содержание. А может и не быть — мы не можем Господа Бога спросить, почему Он показал Иоанну Богослову вот так. И даже если бы Иоанн Богослов стоял тут перед нами, мы и у него не могли бы спросить, потому что он сказал бы: «Ну мне так было показано». Давайте всё-таки в это вдумаемся. Обращаю внимание вот на что: в первом звере, главное толкование которого — он дух государственной власти (да и дух власти вообще), главное — его сила. А что символ силы? Символ силы — именно рог. Многие понятия имеют Божью интерпретацию или дьявольскую интерпретацию, и «рог» может интерпретироваться как дьявольский рог, рог силы, рог, которым можно забодать. А когда мы видим описание Иисуса Христа в виде Агнца в пятой главе в шестом стихе: «Агнец как бы закланный, имеющий семь рогов и семь очей», – то у Агнца тоже есть пусть не десять, а семь рогов, но тоже есть рога. Как же так? А дело в том, что «рог» имеет и второй смысл, рог — не только символ силы, рог — это и символ спасения. В Храме Иерусалимском, в скинии, а до этого ещё в доизраильскую эпоху в жертвенниках языческих были такие рога у жертвенника, такие острые углы. И человек, который убил, допустим, кого-нибудь случайно, то если он прибежал к жертвеннику и схватился за этот рог, то он спасён, потому что родственники убитого не могут уже его убить, и пока он за этот рог держится, — он живёт. И в Средние века был обычай прибегать в церковь и в церкви находить спасение, потому что твой враг не мог в церкви тебя убить (как правило, хотя, конечно, многие этим пренебрегали). Рог как символ спасения — это рог на голове у Агнца. Рога как символ силы уничтожающей, убивающей, — это рога, которые здесь на голове у зверя, и понятно, почему диадемы именно на них. Потому что если у дьявола, дракона сила — это только одна из его способностей, а другая — это способность обманывать, лгать (Сам Христос говорит про дьявола, что он отец лжи), и ещё много всяких свойств есть у дьявола, — то у этого зверя главная его сущность — это сила, способность бодаться, поэтому власть дана именно его рогам и поэтому именно на рогах у него диадемы. Из истории мы знаем, что есть власть, которая получается по наследству: царь — наследник предыдущего царя. А есть власть, которую человек сам себе силой добыл (Наполеон какой-нибудь, много таких примеров в истории, не счесть). Примеры реализации в истории архетипа такого зверя, у которого именно на роге корона, — это Наполеон и все подобные ему захватчики царской власти. Здесь зверь нарисован, дан его визуальный образ, но надо понимать, что зверь — это дух (как и дракон, как и второй зверь), он живёт в невидимом нам мире, это тёмный, нечистый дух, который действует и в истории, и в душах человеческих, и т. д. А тот образ, в котором он явлен Иоанну в видении, — чисто символический образ. Но хотя он невидим, мы прочли в конце этой главы, что второй зверь говорит живущим на земле, чтобы они сделали образ этого первого зверя. И этот образ первого зверя становится идолом, т. е. чем-то, что уже можно пощупать. Это не только статуя какого-нибудь языческого бога — это осязаемый образ первого зверя, который в нашем мире реально существует, который мы видим: реальное государство и другие носители власти (отдельные люди, людские коллективы — всё то, в чём действует дух первого зверя, дух поклонения силе, дух поклонения власти). Таким образом, именно в этом образе мы видим что-то, что в нашем мире воплощено и что можно увидеть и пощупать.

Здесь сказано: «на головах его имена богохульные». Головы (семь голов) были не только у этого зверя. Они были и у дракона тоже. Что такое головы дракона? Нам это лучше всего ощутить на себе самих. И в нас, увы, надо признать, живёт дух зла. И в нас эти головы — это наши грехи, причём даже не сами грехи, которые мы совершали. Нет, этот дракон невидимый, это невидимые движения нашей души, нами самими даже часто неосознаваемые, которые нас подвигают, толкают к совершению тех или иных грехов. Эти движения нашей души очень разнообразны. Среди наших грехов есть как бы стандартные (властолюбие, сластолюбие, златолюбие и т. д.)— это как бы разные головы дракона, живущего в человеческих душах. А что такое головы первого зверя, который символизирует власть (в первую очередь государственную)? С древности эти головы толкуются как носители власти, и их пытаются привязать к конкретным царям: то к царям римской эпохи, то к царям последующих эпох, то к царям предыдущих эпох. Я говорю о царях предыдущих эпох, потому что этот зверь в Библии не впервые появляется. Он появлялся ещё в Книге Даниила: примерно такой же зверь, даже несколько зверей, и там напрямую сказано, что именно царство и цари символизируются этим зверем. И вот так пытаются рассчитать: первая голова — это Нерон, вторая голова — это какой-нибудь Отон, Вителлий — все эти ужасные римские императоры. Я не хочу сказать, что это не так. Вполне возможно, что это так и что такая интерпретация этих голов в истории тоже имеет место, но важнее то, что это же вечный символ, а реализуется дух власти, поклонения власти через конкретных людей в истории, и эти-то люди и есть эти головы. И в истории нашей страны, особенно в том, что у нас на памяти в советскую эпоху, можно перечислить, через каких конкретных людей реализовывался дьявольский дух власти, особенно ярко – в эпоху революции и Гражданской войны. Так что эти головы здесь упрощённо можно назвать царями, но это не какие-то конкретные цари, а такие, какие были, есть и будут.

2 Зверь, которого я видел, был подобен барсу; ноги у неге – как у медведя, а пасть у него – как пасть у льва; и дал ему дракон силу свою и престол свой и великую власть.

Эти звери — медведь, барс, т. е  леопард, а может быть, рысь (евреи того времени не различали — гепард, леопард, пантера, рысь, для них все они были как один зверь, который здесь назван барсом) – описаны похожим образом в Книге Даниила: выходящие из моря четыре зверя, и это четыре царства, четыре государства. А здесь зверь — это не какое-то конкретное царство, это символ государственной власти вообще, поэтому разные у Даниила звери слиты здесь в единого зверя.

Здесь сказано «дал дракон», мы это слово «дал» встречаем дальше, и в пятом стихе: «И даны были ему уста, говорящие гордо и богохульно», и в седьмом стихе: «дано было ему вести войну со святыми». и в 15-м стихе: «дано ему было вложить дух в образ зверя». И у нас возникает впечатление, что всё это дано одним и тем же — тем первым драконом, который дал власть зверю. Это не совсем так, это «дано» надо различать. В том-то и сложность, что в действиях зла на земле часть происходит от дьявола (от дракона), и дьявол, конечно, хотел бы, чтобы эта власть зла на земле была вечной и полной. Но другая часть действия зла на земле, увы, попущена Богом, но то, что попущено Богом, — попущено в меру и до времени. Слово «в меру» ключевое, оно подсказывает, как нам надо относиться к государственной власти, и Сам Христос обозначил это отношение словами «кесарю — кесарево, а Богу — Богово». Мы можем спросить, читая это: но ведь кесарь — носитель власти дракона, это же дьявольское начало! Что же получается — отдавать дьяволу дьявольское, а Богу Богово? Что-то тут не так! Ответ таков: Господь попускает существование государственной власти, как и многому другому Он разрешает существовать на земле, как Он нам самим разрешает существовать на земле, хотя каждый из нас, вероятно, в своей жизни многое такое творил, за что, если нас судить, как говорится, по всей строгости, то надо казнить. Но нам Господь разрешает жить, и государству Господь разрешает жить, потому что государство… в нём же не одно плохое, оно ещё и ограничивает то зло, которое живёт в душе каждого отдельного человека. Например, ограничивает анархию, не даёт человеку убивать другого человека просто по своему желанию. Играет определённую организующую роль в нашей хозяйственной жизни и т. д. У него есть положительные функции, но все эти положительные функции — технические, материальные. А государство неизменно, помимо своих технических функций, переходит меру и вторгается в духовную сферу, как это ярко было видно в нашей советской действительности, когда государство вторгалось в то, во что мы должны верить и во что не должны верить, указывало, как мы должны понимать мир и себя в мире и как не должны. Слова Христа «кесарю кесарево, а Богу Богово» и означают, что надо следить за тем, чтобы государство эту свою меру не переходило. У Пушкина есть стихотворение с сюжетом из греческой истории, примерно из тех времён, когда было написано Откровение: как замечательный художник нарисовал картину, а сапожник на неё смотрит и говорит: что-то у тебя не то — сапоги нарисованы неправильно. Художник тут же, ни слова не говоря, всё поправил. А дальше сапожник, возгордившись, что художник его послушал, говорит: так, а вот тут ещё... и эта грудь – не слишком ли нага? Но тут художник говорит ему строго: «Суди, дружок, не выше сапога!»

А.С. Пушкин. Сапожник

Картину раз высматривал сапожник

И в обуви ошибку указал;

Взяв тотчас кисть, исправился художник.

Вот, подбочась, сапожник продолжал:

«Мне кажется, лицо немного криво…

А эта грудь не слишком ли нага?»…

Тут Апеллес прервал нетерпеливо:

«Суди, дружок, не свыше сапога!»

Это и государству адресовано: суди не выше сапога… А государство всё время, вместо того чтобы судить о сапогах нашей человеческой жизни, начинает судить о лице, о том, что это лицо выражает правильно или неправильно.

Это в двух словах о том, почему Бог терпит эту вроде бы дьявольскую государственную власть и как Он заповедал нам к ней относиться словами Христа. Конечно же, и слова Павла нам хорошо известны: носителю государственной власти не зря дан меч — он ему дан для того, чтобы бороться со злом. И это действительно так: такое зло, как маньяки-убийцы. Ведь органы государственной власти их ищут, иногда не очень эффективно, но всё-таки находят. А из нас бы никто в отдельности их не нашёл, потому что они хитрые и хорошо маскируются. Вот один из примеров того, для чего существует государство. Поэтому здесь очень тонкая грань между тем, что допустимо, что Господь попускает государственной власти, а что Господь ей не попускает. В этом разница между «дано от Бога» и «дано от дьявола» (дракона). От дьявола дано стремление полностью завладеть всем — и телом человека, и душой его до самых потрохов, и навсегда отнять человека у Бога.

3И видел я, что одна из голов его как бы смертельно была ранена, но эта смертельная рана исцелела. И дивилась вся земля, следя за зверем, и поклонились дракону, который дал власть зверю.

Иногда исцелённая рана на одной из голов толкуется как связанная с Нероном. Была легенда, что кесаря Нерона убили, но он якобы всё-таки уцелел и потом вернулся (это был так называемый лже-Нерон, примерно так, как у нас Пугачёв выдавал себя за Петра третьего). Важно здесь другое: в этой как бы убитой голове зверь, опять же, издевательски пародирует Агнца (Христа), потому что Агнец — «как бы закланный», т. е. как бы убитый, под этим имеется в виду распятие Христа на кресте. Христос на кресте погиб и воскрес, и здесь этот тоже как бы погиб, смертельно раненный, и как бы воскрес. Одна только разница. Обратите внимание на эту тонкую разницу: у Агнца одна голова, а здесь голов семь, как в сказках, сколько голов ни отрубай змею-горынычу — вырастают новые. Точно так же сколько голов ни отрубай злу — вырастают новые, поэтому то, что голова якобы смертельно ранена, — это издевательство и пародия, потому что на месте этой головы вырастет новая. Об этом говорится в 10-м стихе: «кто мечом убивает, тому самому надлежит быть убиту мечом». Это актуальное предупреждение, потому что у людей, которые со злом (с драконом) борются, всегда возникает соблазн, искушение: голову зла взять, да и мечом отрубить! Это не помогает, потому что на месте отсечённой головы опять вырастает новая.

Маленькое замечание. Нас, может быть, удивляет картина, что «дивилась вся земля, следя за зверем» — как будто бы стоят люди и головы поворачивают, следя за зверем, что он делает. Это неправильный перевод. По-гречески сказано так: «Дивилась вся земля вслед за зверем», а «вслед за зверем» означает не просто «голову поворотят за ним и смотрят», а означает, что они идут за зверем, следуют за ним. Напоминаю, что зверь этот — носитель власти. Взять хотя бы историю нашей страны: она ярко являет, как люди, соблазнённые им, говорят: «кто подобен зверю сему? и кто может сразиться с ним?», –  и следуют за носителем власти, вслед на ним. Знаете, и меня, и многих людей, которые гораздо лучше знают историю, поражало то, как большевикам (такой небольшой горстке людей) удалось повести за собой всю страну. Многие говорили, что ключевой момент в том, что большевики показали силу, они показали: мы хотя и маленькая горстка людей, но мы сильные, мы жестокие, мы ни за чем не постоим, ни с чем не посчитаемся. И массу крестьян, которым, по идее, должна была быть гораздо ближе партия эсеров (которые себя позиционировали именно как защитники интересов крестьян), именно это побудило следовать за большевиками — именно это одурманивающее влияние силы, и они последовали за силой. Вот такая история...

 

Лекция 17. Апокалипсис. 30.06.09

 

В 13-й главе Откровения Иоанна Богослова, которую мы в прошлый раз начали читать, говорится о двух зверях, которые, конечно же, символические звери, точно так же как дракон, с которым они являются частью некоего единого дьявольского целого. Этот дракон, возникший в предыдущей главе, тоже является символическим, это не какое-то материальное физическое существо, и эти звери с семью головами, десятью рогами или, как второй зверь, с двумя агничьими рогами. Это символы. Мы будем говорить дальше, какова реализация этих символов в конкретных, осязаемых, к сожалению, видимых вещах в нашей обыденной жизни. В прошлый раз я говорил о том, что первый зверь, в котором как-то сочетаются барс, медведь, лев, у которого семь голов и десять рогов, имеет прототипы в пророческих книгах, в особенности в Книге Даниила. Там, в Книге Даниила, он, правда, распался на отдельных зверей, не соединённых вместе, там раздельно четыре разных зверя, но важно, что там напрямую говорится, что эти четыре зверя — это царства, государства, державы. И этот зверь здесь, конечно же, тоже символизирует собой государство, державу, но не какую-то конкретную, а как тип (архетип, выражаясь уж совсем точно), или, если угодно, духовную сущность государства. Конечно, государство — это такая вещь, которую очень многие любят, ценят выше всего, выше даже, чем жизнь отдельного человека, поэтому то, что государство причастно в духовном плане дьяволу, дракону, — это очень трудная и даже неприемлемая мысль для многих людей. Во все времена были люди, которые государственные интересы ставят выше всего остального, которые, проще сказать, государству просто поклоняются, как будто бы оно Бог. И в этой главе как раз об этом идёт речь — о поклонении этому зверю и откуда оно берётся. В прошлый раз я говорил, что это поклонение происходит от действия того самого духа, который символизируется этим зверем, духа, который намеренно стремится отвратить людей от поклонения Богу и в их головы заложить поклонение чему угодно, не важно чему, лишь бы только не Богу. А если их удаётся настроить поклоняться государству — так это ещё лучше, потому что такое «поклоняемое государство» есть просто некая маска, за которой кроется дьявольская сущность. Я напоминал в прошлый раз историю искушения Иисуса Христа, которая описана в Евангелии. Там дьявол сам говорит о государствах: все они даны мне, кому хочу, тому даю их. Такая мысль. Конечно, очень неприятная, потому что и мы все живём, и наши предки до Бог весть какого колена жили внутри государственных структур, и очень неприятно, конечно, сознавать, что за этими структурами стоит нечто такое, как здесь описано: зверь, дракон... Но христианство — это вещь, в первую очередь, трезвая. Она никакого сентиментального взгляда на мир и розовых очков не признаёт. Христианин обязан смотреть на мир такой, каков он есть, со всеми его и хорошими, конечно, но и со всеми его тёмными дьявольскими чертами. Конечно, роль государства в нашей жизни сложнее, это не просто что-то ужасное, что дьявол всадил в нашу жизнь, и нам бы от этого поскорее избавиться. Всё гораздо сложнее, и когда будем читать, будем об этом говорить.

В прошлый раз мы дочитали до четвёртого-пятого стиха, теперь начнём с пятого стиха. Сказано про первого зверя, который есть духовная сущность государства:

5И даны были ему уста, говорящие гордо и богохульно, и дана ему власть действовать сорок два месяца.

6И отверз он уста свои для хулы на Бога, чтобы хулить имя Его, и жилище Его, и живущих на небе.

И гордость, и богохульство — это нас, конечно, совершенно не удивляет, потому что характерная черта всего того, что исходит от дьявола, — гордыня, замкнутость на самом себе, на своём «я», превозношение его, ощущение своего «я» как самого великого, самого драгоценного, что только существует. И все государства, какие только ни были, страдали этой манией величия, — и тоталитарные, и демократические, какие угодно. В этом плане, скажем, сталинский Советский Союз от вполне демократической Америки времён Рузвельта совершенно не отличается. Им всем присуща эта гордыня, эта мания величия: я, государство, есть самое главное.

Здесь упомянуто, что «дана ему власть действовать сорок два месяца». Это уже упоминалось это в 11-й главе. Там так сказано про двух свидетелей, которые будут убиты, и про храм, который надо измерить, но внешний двор его не надо измерять:

2ибо он дан язычникам: они будут попирать святый город сорок два месяца.

3 И дам двум свидетелям Моим, и они будут пророчествовать тысячу двести шестьдесят дней, будучи облечены во вретище,

7 ...зверь, выходящий из бездны, сразится с ними, и победит их, и убьёт их.

1260 дней — это ровно те же самые сорок два месяца, и это, по-видимому, пророчество о том, что в 13-й главе уже явлено Иоанну как реализуемое, реально происходящее действие зверя. Что такое сорок два месяца? Это, опять же, цифры, которые не надо сопоставлять с какими-то временными отрезками. Некоторые, например, говорили так: тысяча двести шестьдесят дней — это сорок два месяца, но, поскольку сказано, что у Бога тысяча лет как один день, то, наверно, это тысяча двести шестьдесят лет. Во-первых, мы не находим ничего такого, чему бы эти тысяча двести шестьдесят лет конкретно соответствовали в прошедшей истории, а во-вторых, Сам Христос сказал: «Не ваше дело знать времена и сроки». Поэтому подсчёт, сколько это конкретно (неважно даже чего — дней или лет), — это, в общем, не наше дело. Я говорил, что цифра сорок два, или тысяча двести шестьдесят дней, или три с половиной года (что одно и то же) встречаются очень часто в Библии вообще, а в Откровении особенно, и эти три с половиной — это половина семёрки, а семёрка — священное число, такое ощущение, что везде, где мы встречаем половину семерки, — это время борьбы, битвы, испытаний, трагедий — не время покоя, а наоборот, время страстей. И это символизируется цифрой «три с половиной». И здесь — время войны, как сказано в седьмом стихе сегодняшней главы:

7 И дано было ему вести войну со святыми и победить их.

Сорок два как бы месяца и победа над святыми — это то, что дано как пророчество в 11-й главе: свидетелей этот зверь убьёт. Всему этому можно искать какие-то аналоги, происходившие в истории. На самом деле, мне кажется, совершенно не в этом суть. Попытка найти однозначное соответствие Откровения в истории (это такой-то царь, допустим, Нерон, а это — такое-то событие, допустим, крушение Римской империи), мне кажется, умаляет значение Книги Откровение, потому что она нам показывает не что-то конкретно, а архетип, закон. Этот закон – как «дважды два — четыре»: «два яблока и два яблока — четыре яблока», но точно так же «две планеты и две планеты» или «две галактики и две галактики» — это тоже четыре— это и есть архетип: два плюс два равно четыре. Вот такие архетипы нам и показывает эта Книга, а уж к чему они конкретно применяются в человеческой истории — это вопрос помельче.

Главное и неожиданное, я бы сказал, в том, что мы читаем, — то, для чего зверь отверз свои уста, «говорящие гордо и богохульно». Тут сказано: «для хулы на Бога, чтобы хулить имя Его, и жилище Его, и живущих на небе». Мы действительно наблюдаем такое в истории, и не один раз, а раз от разу, постоянно, государство почему-то, необъяснимо с логической точки зрения, всегда враждует с Церковью, всегда враждует со святыми. Мы находим это с самых ранних времён существования государства, скажем, когда египетский фараон враждовал с ещё не родившейся ветхозаветной Церковью — народом Израильским, выходящим из Египта. В истории народа Израиля мы вспоминаем, например, историю, как царь Ахав враждовал с пророком Илиёй. Во времена, когда была написана Книга Откровение, была острейшая вражда между властью Римской империи и христианами, причём удивительная, потому что, в принципе, Римской империи на религию было в глубокой степени наплевать. Римская империя заботилась только об одном – о политической власти, о порядке в империи, чтобы в империи было понятно, кто хозяин. Все религии, а они были очень разнообразные на огромной территории, Римская империя терпела, но только христианство почему-то — нет. Почему? Потому что христианство (в отличие от всех других религий, которые принимали власть императора как нечто божественное), как достойный наследник еврейского благочестия, говорило: нет, Бог один, и принять то, что говорят о себе императоры, какое-нибудь «я, божественный Домициан», — это невозможно, мы этого не признаём. Конечно, таким образом христианство противопоставляло себя духовной дьявольской сущности, лежащей в основе государства. Ведь мы прочли в четвёртом стихе, что люди поклонились первому зверю, и зверь хочет, чтобы ему поклонялись, а дальше прочтём про второго зверя: каким образом он делает так, что поклоняются первому зверю. Для государства очень важно, чтобы именно оно было конечной инстанцией, чтобы никто не мог сказать: нет, император, генсек, президент — это, конечно, в каком-то смысле первое лицо, а Бог всё-таки выше, всё-таки мы Бога спросим, а не генсека. Вот этого государство не может допустить, поэтому оно и воюет с Церковью. Я уж не говорю о временах Римской империи, скажу о нашем времени, о Гитлере. Ну кто, собственно, «тянул за язык» Гитлера, чтобы враждовать и с католицизмом, и с протестантизмом, которые были очень укоренены в Германии. Казалось бы, трезвая политика была бы: поставить их себе на службу, найти с ними общий язык. Но нет: тут либо фюрер, либо Римский папа, третьего не дано. А в нашей стране, когда случилась Великая Отечественная война, Сталин просто схватился за Церковь как за некое орудие, с помощью которого можно эту войну выиграть, дополнительное орудие, которое укрепляет единство воюющего советского народа. Но возникает вопрос: хорошо, а до этого? а после этого, во времена Хрущёва? Почему можно было в 43-м году с Церковью помириться, а нельзя было это сделать в 23-м году или в 63-м? Мы этому удивляемся, потому что это не рационально: с точки зрения государства Церковь как раз должна была восприниматься как мощнейшее орудие, которое может ему помочь овладеть умами людей. Ан нет, мы встречаем постоянно эту с виду беспричинную вражду со стороны государства по отношению к Церкви. Конечно, читая Книгу Откровение, мы понимаем, откуда это: дьявольское начало, живущее внутри государства, не может терпеть, терпит-терпит, а потом срывается и начинает нападать на Божественное начало, которое живёт в Церкви. Мы, конечно, понимаем, что и в государстве не одно дьявольское начало, мы об этом будем говорить, и что в Церкви не одно Божественное начало, но всё-таки долго они сосуществовать не могут. Государство не может долго терпеть у себя Церковь как независимую владычицу душ и умов. Вот какой архетип, мне кажется, стоит за словами, что зверь отверз свои уста для хулы на Бога.

7И дано было ему вести войну со святыми и победить их; и дана была ему власть над всяким коленом и народом, и языком и племенем.

Обратите внимание: опять «дано». В пятом стихе было сказано: «даны были ему уста, говорящие гордо и богохульно», – и тут два раза повторено: «дано ему было». Я говорил в прошлый раз: кто же дал-то? Мы, конечно, можем прочесть это так, как будто дракон, который как бы вызвал к жизни зверя, его, если так можно выразиться, хозяин, ему и дал эту власть. Это в какой-то мере, конечно, верно: дьявольская сила, присутствующая в звере, от дьявола и происходит, но, с другой стороны, при всей мощи действия дьявола в мире всё-таки в этом мире и Бог действует тоже. Я должен сказать, что, по моему впечатлению, в этом слове «дано» (особенно когда оно по-гречески звучит) имеется в виду, что ему всё-таки дана эта воля от Бога, Богом позволено, или, как говорят на церковном языке, попущено. В прошлый раз мы говорили: как странно, что Бог разрешает все действия дьявола в мире. Я этот вопрос не хочу снимать, не хочу делать вид, что его можно как-то разрешить. Этот вопрос мучает человечество столько, сколько оно существует и верит в Бога. И в Библии, в Книге Иова, этот вопрос поставлен в ярчайшей, острейшей форме. И поставлен, между прочим, так, что какого-то очевидного ответа нет, мы не можем сказать: «А, ну теперь всё понятно, почему Бог разрешает!» Такого ответа там нет. Но мы к этой теме подойдём более глубоко в 14-й главе и увидим, что всё ужасное, что творится на земле, что зверь делает на земле, — это всё творится для чего-то, и, в каком-то смысле, все муки, страдания, войны и убийства, они (как это ни странным может показаться) к чему-то землю готовят, земля созревает. Я не хочу забегать вперёд, потому что об этом мы будем говорить детально в следующей главе. Конечно, нам в каком-то смысле не легче от того, что от Освенцима или от атомных бомбардировок земля созревает. Но всё-таки надо понять, что это означает, в каком смысле «созревает». Что это за Замысел Божий, в котором всё это предусмотрено? Остроту этого вопроса ни в коем случае не нужно сглаживать. В том-то и дело, что пути Божьи в мире нам непонятны, иногда мы просто возмущаемся ими. Это естественный порыв человеческого сердца. Возмущаемся потому, что не понимаем. Я уж не говорю о судьбах государств, но если говорить о путях Бога в нашей личной жизни, когда мы что-нибудь или кого-нибудь теряем — не ко времени, раньше времени, когда кто-нибудь погибает, кому, казалось бы, жить и жить, — мы, верующие люди, возмущаемся, по крайней мере, никак не можем это принять: ну почему Бог так рассудил? Мы этого секрета не знаем, и если бы Господь хотел нам его открыть, Он бы нам его открыл. Мне кажется, мы не знаем, а только можем догадываться, потому что так и должно быть, что нужно догадываться, и моя догадка такова: это для того, чтобы наше сердце кричало к Богу со всей данной ему энергией. Такое описано в Книге Иова, так бывает, только когда произошло что-то, не вмещаемое нашим разумом. Допустим, шлифовальщик алмазов шлифует алмаз, и алмазу, наверное, неприятно, когда по нему проходят шлифовальным кругом, если бы алмаз мог чувствовать, он, наверно, кричал бы: перестань, мне больно. Вот и мы, наверное, как-то так. Хотя эта проблема сложнее...

Но давайте всё-таки вернёмся к чтению. Это слово «дано» три раза повторено не просто так, а чтобы мы над ним задумались: а как это «дано»? почему Бог дал это? Здесь сказано: «дана была ему власть над всяким коленом и народом, и языком и племенем». Это разные слова, которые обозначают одно и то же: людские коллективы. И обратите внимание: власть дьяволу дана над людскими коллективами, и из этого следует, что над отдельным человеком ему власть не дана (по крайней мере, именно этому зверю), отдельный человек более защищён от дьявольского воздействия, чем человеческие коллективы. Мы прекрасно знаем и по опыту своей собственной жизни, и по истории, что, хотя, конечно, есть люди, одержимые дьяволом, но всё-таки это уникумы в человеческой среде. А государство, одержимое дьяволом, – это типичное явление. Мы, когда смотрим, скажем, на сегодняшнюю политику такой замечательной в своём роде страны, как Соединённые Штаты Америки, тоже удивляемся (и весь мир удивляется), как можно так действовать себе во вред, будто эта страна одержима каким-то бесом. Эта одержимость более характерна именно для людских коллективов, а не для отдельных людей. Можно открыть сейчас любую газету или в Интернет выйти и найти массу примеров, как нормальный человек, здравомыслящий, хороший, верующий, попал в какой-то коллектив, какую-то группу (их называют сектами, но не в этом дело: просто в группу), и как же легко этот человек все свои качества теряет и оказывается порабощённым тёмным духом, действующим в такой группе. Это то, о чём здесь сказано, это как закон: через зверя дьяволу дана гораздо большая власть над человеческими группами, малыми и большими, чем над отдельной человеческой душой. Почему так? Мне кажется, вот почему. Мы в самом начале Библии читаем о том, что человек — отдельный. Одна взятая отдельно человеческая душа создана по образу и подобию Божию, но мы нигде не читаем, чтобы группа, род (даже такой замечательный, как род Иакова), а тем более целые народы — чтобы они были созданы по образу и подобию Божию. Если в них и есть образ и подобие Божьи, то они — в отдельных людях, и если оказывается, что эту группу ведёт именно такой замечательный человек (как Моисей), в котором образ и подобие Божьи говорят громко, тогда вся группа тоже идёт, в целом, Божьими путями. Хотя, как показывает нам Пятикнижие Моисеево, она идти-то идёт, но даже под водительством Моисея то и дело сбивается. Именно потому и сбивается, что в этой группе как в целом нет и быть не может того действия Бога, какое есть в отдельном человеке Моисее. Группы людей, коллективы, государства, роды по образу и подобию Божию не созданы. Можно спросить: а что же они такое тогда? На мой взгляд, ответ простой, но в каком-то смысле двойственный. Возьмём государство, хотя это относится к любым человеческим коллективам: это своего рода машина. Государство — машина, которую люди сами непроизвольно создали для решения практических вопросов своей жизни. Ну вот, например, возникновение самых первых городов-государств в Шумере примерно за пять тысяч лет до наших дней. По всей видимости, это было вызвано совершенно практическими проблемами: население росло, хозяйство в той форме, в которой оно велось раньше, уже не могло прокормить население, для решения этой проблемы открыли ирригацию, надо было рыть каналы, это давало гораздо больше урожая, но чтобы рыть каналы, надо было людей организовывать, как-то координировать действия огромных групп людей (чего до этого не было), — и возникла машина, которая могла эти задачи решать. Много машин тогда возникло, письменность, например, которая возникла для решения именно этих задач, а совсем не для того, чтобы Библию написать. И ничего плохого в этом нет. Мы прекрасно знаем, что наше государство Российское, какое бы оно ни было у нас, нашу жизнь обеспечивает, и без него было бы гораздо хуже. Оно организует всё, и если представить себе, что оно вдруг перестало бы функционировать, то завтра мы пришли бы за хлебом, а его бы не оказалось. Собственно, в Гражданскую войну примерно это и произошло, и так всегда бывает в эпоху безвластия. Как машина, государство вполне оправдано. Но, к сожалению, эта машина имеет такое свойство, что в эту машину может вселяться дух. Это не просто машина. Это как если бы мы сели в автомобиль, едем, пытаемся им рулить, и этот автомобиль едет-едет, а потом его одолела какая-то злоба, и он начинает атаковать соседние автомобили. Вот примерно так живёт государство, и другие человеческие группы тоже. Мы ещё к этому вопросу подойдём по мере продвижения по тексту ко второму зверю.

8И поклонятся ему все живущие на земле, которых имена не написаны в книге жизни у Агнца, закланного от создания мира.

Возникает ощущение, когда мы это читаем, что поклонится зверю большинство живущих на земле, хотя тут есть оговорка: «которых имена не написаны в книге жизни». Мы прочли в седьмой главе Откровения, что это за люди, имена которых написаны в книге жизни: это мученики, люди, прожившие жертвенную жизнь, сто сорок четыре тысячи тех, «которые убелили одежды свои Кровию Агнца». Они жизнью своей или чем-то другим пожертвовали ради Бога. И такое ощущение возникает, что это меньшинство. Ну, меньшинство или большинство арифметически, я не берусь судить. В Библии очень трудно считать, она не предназначена для того, чтобы к ней применять арифметику. Но хочу обратить внимание на другой момент. Возникает такое впечатление, что имена тех, которые спасутся, уже заранее написаны в книге жизни, что заранее известно, предопределено Богом, кто спасётся, а остальные не спасутся. И такая доктрина действительно есть — доктрина предопределения, её обычно связывают с именем Жана Кальвина, с которым связано целое течение в протестантстве — кальвинизм. Эта доктрина примерно так на это и смотрит: кто спасётся — у Бога предопределено от века, и что бы мы там ни делали, нам этого не изменить. Возможность такого прочтения ещё усугубляется тем, что у нас в русском переводе Агнец «заклан от создания мира», а греческий текст таков, что его можно прочесть и иначе: «которых имена написаны в книге жизни от создания мира» — и это уже предельная степень предопределения. Мы поговорим о книге жизни, когда мы дойдём до 19-й главы, где уже предметно рассказывается о последнем этапе Страшного Суда, когда определяется, кто будет спасён, а кто, увы, спасён не будет. Тогда мы будем об этом говорить детально, но обращаю внимание, что уже здесь возникает эта проблема: зависит ли спасение от человека или нет, и если да, то в какой мере, и что мы должны сделать для этого. Если прочесть в духе предопределения, то: ну, поклонятся живущие на земле зверю, как бы «духу государства», — ну, что ж поделать? Так Господь устроил наш мир, у Него всё написано заранее. Так в чём их вина, если они и поклонились? И такое ощущение, что наказание, которое их ждёт, это наказание незаслуженное, потому что, по нашим понятиям, человеку можно вменять только то, что он делает добровольно. А если за него это определено (да ещё Сам Господь определил), то несправедливо вроде получается наказывать его низвержением, как сказано в конце Книги, в озеро огненное! На самом деле, конечно, всё не так. Такое прочтение в духе предопределения просто неверно. Мы дальше увидим, что для автора, Иоанна Богослова, несомненно, что поклоняться зверю или не поклоняться — это выбор каждого человека. Приведу пример из нашей жизни. В эпоху, когда я рос, даже в голову не приходило, что можно не пойти на какое-нибудь комсомольское собрание или на политинформацию. Это была вещь обязательная, мы это так понимали. Но стояло ли за этим поклонение государству, которое заставляло нас это делать? У кого-то — да, а у кого-то — нет. Кому-то эта система чрезвычайно нравилась. В ком-то она вызывала отвращение. Я просто вам приведу пример из собственной биографии. Мы с моими друзьями посмотрели фильм «Укрощение огня» (о Королёве, о создании космических ракет), когда он вышел, это год 1974-1975-й. И вот, один из моих товарищей просто всем этим прельстился, так ему это понравилось: вот человек, которого поддерживает государство, и он всё может! У него свой самолёт, он его гоняет, куда хочет! Хочет — звонит в Крымский обком: «Дайте Крымский обком!» Кстати, дальнейшая биография соответствующим образом и развивалась у этого моего товарища. Во мне, откровенно говоря, это зрелище вызвало, скорее, отвращение: такая беззастенчивая реклама того, что когда на твоей стороне государство, то тебе всё можно. Эта проблема, которая чрезвычайно актуальна и сегодня в нашей стране. Ещё более актуальна, наверное, чем тогда, в 74-м году, да и везде и всегда она актуальна. Так вот, разные люди по-разному это воспринимают. Это в нашей воле — поклониться зрелищу человека, который летает своим самолётом и звонит в Крымский обком, или сказать, что это противно, когда человек так себя ведёт. Это наш выбор. Так думает и автор Откровения: он понимает, что поклоняться или не поклоняться — люди могут выбирать.

9Кто имеет ухо, да слышит.

Это выражение всегда употребляется, когда хотят сказать, что этот фрагмент текста можно понять примитивно, на поверхности, неправильно, а надо вдуматься, вгрызться глубоко, чтобы понять правильно.

10Кто ведёт в плен, тот сам пойдёт в плен; кто мечом убивает, тому самому надлежит быть убиту мечом. Здесь терпение и вера святых.

Я начну с прочтения, которое считаю неправильным, против которого и предостерегает автор в предыдущем стихе, причём оно не то что неправильное принципиально, оно в каком-то смысле правильное, только оно поверхностное, оно примерно как если прочесть «Мастера и Маргариту» как рассказ о жизни двух несчастных любовников. И всей той глубины, которая за этим, и к чему тут тогда приплетена история о жизни Иешуа Га-Ноцри, мы просто не поймём, хотя, конечно, там есть линия любовная. Вот так и здесь: если мы прочтём это на поверхности, будет такое ощущение, что это зверь (руками людей, конечно) ведёт борьбу со святыми. Но ведь те, которые борются, преследуют Церковь, — ведь это же конкретные люди. Возьмите историю нашей страны: священников арестовывали, священников предавали, расстреливали, да и не только священников, просто прихожан. Про этих-то людей, которые волю дьявола творят на земле, и сказано: «Кто ведёт в плен, тот сам пойдёт в плен; кто мечом убивает, тому самому надлежит быть убиту мечом». Последнее можно понять так: мы знаем, как закончили свою жизнь те, кто был мечом в руках Сталина (главы нашего НКВД и проч.). Это чтение правильное, но поверхностное. Я хотел бы обратить внимание на более глубокое чтение, к которому именно и призывают слова «Кто имеет ухо, да слышит». Это не про злых людей, преследующих христиан. Это — про самих христиан. Это про то, что в эпоху, когда их преследуют, в эпоху, когда зверь воюет против них, им очень хочется тоже взять в руки меч и восстать против зверя — примерно так, как Пётр, когда в Гефсиманском саду пришли арестовывать Христа, вытащил меч из ножен и решил своим кинжальчиком помахать. Ему Христос сказал: вложи меч в ножны, взявший меч, от меча и погибнет. Эти слова почти дословно повторены в Откровении; эта мысль есть и в Книге Бытие, и у Исайи. Это Христос сказал Петру, Своему ближайшему ученику. Так что это второе прочтение адресовано христианам, ученикам Христа: не противиться злу насилием, не воевать с теми, кто воюет с ними. И действительно, когда мы вспоминаем историю первых христиан, мы видим, что жертвенность — да, но война — нет. Этого сопротивления силой у них не было никогда. А когда мы вспоминаем историю преследования Церкви в нашей стране, мы видим, что Церковь в каком-то смысле следовала примеру Серафима Саровского — не сопротивлялась. Есть очень известная история из его жизни: как на него напали двое или трое разбойников и требовали от него денег, им почему-то казалось, что раз к нему ходит народ, то приходящие носят ему деньги (хотя, как вы понимаете, народ совсем не за этим к нему ходил, а за советом, за благословением и т. д.). Они поймали его на лесной дороге и говорят: «Давай деньги!» А он шёл с лесоповала, и был у него топор в руке. Будучи достаточно крепким на тот момент мужчиной, во вполне цветущем возрасте, он мог бы топором от них отмахаться, но он, подумав секунду, сделал другое — бросил топор в кусты и сказал: «Делайте, что вам надобно» (так он выразился). Они его до полусмерти избили, он еле выжил. Ну, с точки зрения разумного человека, конечно, надо было им просто топором пригрозить, и, может быть, они испугались бы и убежали. Так это — по-нашему. А по-святому — вот так, как поступил он. Именно к этому призывает здесь Своих учеников Сам Господь устами Иоанна Богослова. И к нам, и к нашей жизни это имеет отношение. Конечно, так поступить, как поступил преподобный Серафим, —  только святому дано, но в каких-то менее напряжённых ситуациях, может быть, нам тоже стоит задуматься: вот есть силовой выход из этой ситуации, а есть выход отказом от применения силы, и Господь нам говорит этими словами: силовой выход — это никогда не выход, это иллюзия выхода, это дорога в тупик, а несиловой выход, выход через отказ от силового противоборства, на первый взгляд, как раз кажется тупиком, никуда не ведущим, но он — такая незаметная дверка в стене, которая и выводит нас на свет. Таково второе прочтение этого стиха, более глубокое, и обратите внимание на слова: «здесь терпение и вера святых». Не зря упомянуты святые: именно этим путём святые свою миссию в мире и осуществляют, а совсем не тем, что все они возьмут мечи и начнут ими махать. Конечно, образ войны здесь встречается часто. В предыдущей главе — война на небесах, Михаил и ангелы воюют против дракона. Да, всё так. Но как воюют? Они же не кровь проливают (да это и невозможно, это всё о духах речь), а воюют мечом духовным. А что есть меч духовный, об этом сказано прямо в первой главе Откровения Иоанна Богослова: духовный меч — это Слово, выходящее из уст Христа, именно этим воевать и можно, и нужно.

Теперь мы переходим к 11-му стиху про другого зверя (как будто нам мало дракона и первого зверя, появляется ещё и второй зверь). Я говорил, что тройственность зверей — это издевательское обезьянничание по отношению к троичности Бога.

11И увидел я другого зверя, выходящего из земли; он имел два рога, подобные агнчим, и говорил как дракон.

Что это за зверь? То, что он подобен агнцу, говорит о том, что он мимикрирует под Иисуса Христа, являясь на самом деле его противоположностью, говоря как дракон (как дьявол). Кто это такой? Этот третий зверь — Антихрист. Обратите внимание, что Антихрист отличается от первого зверя тем, что он действует не грубой силой. Государство, символизируемое первым зверем, действует грубой силой. Как говорил наш один премьер-министр: смотрите, помните, что у государства есть дубина. Правильно, у государства есть дубина, оно ею всегда и действует. А этот второй зверь действует иначе — хитростью, обманом. Этот зверь — это предел лицемерия в том смысле, что одевается в одежды благочестия, поклонения Богу, а на самом деле внутри себя содержит противоположность благочестию, внутри себя содержит поклонение дьяволу, поэтому и говорит, как дракон.

Антихрист – это фигура, которая завораживала очень многих людей. Начиная с первых христиан и вплоть до нашего времени люди пытались понять, кто же это такой. И у всех примерно одна тревожная мысль: он будет так замечательно говорить — просто заслушаешься! Все слова Божии будет говорить, все чудеса делать — прямо не отличишь его от опять явившегося на землю Иисуса Христа, а внутри него будет дьявольская начинка, и всё это будет, чтобы людей сбить с толку, сбить с пути. У Соловьёва в «Трёх разговорах» достаточно ярко описан Антихрист. Вот как в 12-м стихе описано его действие:

12Он действует перед ним со всею властью первого зверя и заставляет всю землю и живущих на ней поклоняться первому зверю, у которого смертельная рана исцелела.

Перед кем «ним»? Перед драконом, который упомянут в предыдущем стихе, т. е. он исполняет миссию, возложенную на него драконом, дьяволом. Действует со властью, но не силовой, а с властью, которая даётся через обман, и в каком-то смысле такая власть ещё сильнее, чем власть дубины. Сейчас мы об этом прочтём.

Возьмём историю нашей страны: первый зверь — это большевистское государство, власть силовая, которая действует просто через расстрелы. Мы-то это понимаем, только давайте зададим себе вопрос: а людей-то что подвигло за этой властью идти и проливать за неё кровь? Ведь в начале 17-го года большевики составляли ничтожное меньшинство в нашей стране. К концу 17-го года оказалось, что вся страна за ними идёт. Что это? Откуда? Ответ на самом деле ясен: произошёл переворот в мозгах, люди прельстились видимостью якобы силы, знания того, что уж они-то знают, как и что надо делать, прельстились той иллюзией, которую им создали большевики, в первую очередь усилиями нашего незабвенного Владимира Ильича. Он-то и был агентом зверя, который не силой, но обманом действует. И действительно, такую нарисовали картинку, что, глядишь, в конце 17-го года всё изменилось, и страна идёт за большевиками, ну, не вся, конечно, но несравненно больше по сравнению с началом того же 17-го года. И это общая закономерность: путь первому зверю, действующему силой, насилием, принуждением, прокладывает второй зверь — обманщик, обольститель. Сначала людям отравили мозги. Сначала действует второй зверь, и здесь поэтому так и сказано, что именно он заставляет поклоняться первому зверю – носителю властной, насильственной государственной мощи. И дальше в 13-м стихе сказано про второго зверя:

13 …и творит великие знамения, так что и огонь низводит с неба на землю перед людьми.

Этот огонь — это, конечно, напоминание о том, как описано чудо, совершённое пророком Илиёй, в Третьей книге Царств, когда по его молитве снизошёл на жертвенник огонь с неба. Даже и чудеса творит этот дух, только чтобы, как сказал Христос, «прельстить, если возможно, и избранных», чтобы люди сказали: ну как же, смотрите — он исцеляет! он вызывает (или, наоборот, прекращает) дождь! ну ясно, что это человек от Бога! кто же может такие чудеса делать, как не тот, кто пришёл от Бога? И ужасно, что именно так и о Христе говорили, и даже такие люди, как Никодим, говорили! Такой глубокий человек, как Никодим, говорил Ему: я понимаю, что Ты от Бога, потому что Ты делаешь такие вещи, которые никто не может сделать, если он не от Бога. За всем этим стоит то, что печально констатировал Христос словами «Род сей ищет знамения» — ищет признака, что человек от Бога. И эти признаки ему может явить и дьявол. Я уже не говорю об исцелениях: помните, Кашпировский тоже исцелял, это совершенно реальные истории, — ну и что? Кто сказал, что дьявол не может исцелять? Для своих целей он и исцелять может, и чудеса творить может, и Евангелие цитировать наизусть лучше, чем любой из нас, дьявол тоже может. Как же это ужасно! Как же различить духа света от духа тьмы, если дух тьмы может быть так похож на духа света?! Нужно быть предельно внимательным, предельно осторожным, прислушиваться к голосу сердца, потому что Господь, живущий не в нашей голове, а всё-таки в нашем сердце, нам подсказывает каким-то тихим голосом и предостерегает. Иоанн Богослов, автор Откровения, в своём Первом послании об этом и говорит: различайте духов. Причём говорит об этом с некоторой тревожной, я бы сказал, надсадной интонацией, потому что по опыту своему знает и по другим знает и видит, как сложно различить духа света и духа тьмы, как духи тьмы умеют замечательно мимикрировать под духов света. А ведь Откровение Иоанна Богослова разворачивается в истории, и именно к концу существования нашей земли в её теперешнем виде эта трудность в различении духов будет обостряться чем дальше, тем больше. Во времена Моисея легче было различить действие Бога и действие дьявола, чем в наши времена, а дальше будет ещё труднее. Как важно поэтому нам читать, напрягаться, стремиться научиться различать голос Бога и отличать его от голоса дьявола, который может даже те же слова говорить, и даже в чём-то похожим тембром. Но всё-таки — всего лишь похожим. Тембр голоса у дьявола всё-таки несёт оттенок гордыни, грубости, хриплости (если так можно выразиться), которого в сладком голосе Бога нет. Но этого словами, правилами какими-то не опишешь: это сердце нам должно подсказать.

14 И чудесами, которые дано было ему творить перед зверем, он обольщает живущих на земле, говоря живущим на земле, чтобы они сделали образ зверя, который имеет рану от меча и жив.

Я говорил в прошлый раз, что слова «сделать образ зверя» означают следующее. Первый зверь, подобный барсу, медведю и т. д., государственный зверь, — это не государство как таковое, не физическое государство, это именно его дух — неосязаемый, незримый. А «сделать его образ» — это значит воплотить его дух в реально существующей властной структуре. Я, кстати, говорю «государство» ради упрощения. Властных структур много разных, и даже какое-нибудь предприятие, руководимое жёстким руководителем, может быть таким маленьким государством, властной структурой, которая зиждется на страхе и насилии. Воплотить этот дух насилия в реально существующей структуре — вот о чём здесь идёт речь. Именно это подсказывает людям изнутри другой дух, дух обмана. Им кажется, что если они это сделают, то будет лучше, а это обман. Эта история описана на самом деле ещё в Первой книге Царств в рассказе о том, как возникли цари в Израиле, когда Саула на должность царя поставил и помазал Самуил. Бог Сам сказал: «Они просят, чтобы ты им поставил царя. Это они не от тебя отказались, это они от Меня отказались. Ну, дай им царя, если они просят». Ведь они существовали какое-то время без царя, один Бог был над ними Царём. Нет, не выдержали и потребовали того, о чём здесь сказано: воплощения образа зверя — в истории Израиля.

15И дано ему было вложить дух в образ зверя, чтобы образ зверя и говорил и действовал так, чтобы убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя.

Это ключевой момент для различения того, о чём я говорил: государство создано как машина, машина полезная, машина нейтральная в этическом смысле, ни хорошего, ни плохого ничего не делающая. Про автомобиль разве можно говорить, что он добрый или злой? Он эффективный или неэффективный, не больше того. Да, но здесь сказано: «вложить дух в образ зверя»! Вот когда в государстве начинает действовать дьявольский дух (а нам за примерами далеко ходить не приходится, хотя бы даже в истории последних ста лет), тогда и начинается война дьявола на земле, осуществляемая руками этого государства. Это государство из машины, которая обслуживает людей, превращается в машину, которая обслуживает дьявола. В английском языке есть такое слово jaggernaut, Джаггернаут, которое означает сошедшую с ума машину. Представьте себе такую машину: сошедший с ума беспилотный самолёт, который начинает пускать в кого попало ракеты, которыми он вооружён (а то и не в кого попало, а именно в своих). Легко такое вообразить, и может быть, оно и будет так. Вот что такое государство, в котором поселился дух зверя, оно — такая сошедшая с ума машина. И не только государство, ещё раз хочу подчеркнуть. Есть и внегосударственные, и внутригосударственные сумасшедшие машины, например, так называемые правоохранительные органы часто напоминают мне такую одержимую машину, которая делает ровно обратное тому, к чему она на самом деле призвана. Об этом можно много говорить. Сколько таких одержимых духом дьявола машин, которые, в принципе, созданы как нейтральные и даже полезные, но когда в них вселяется дьявольский дух (как здесь сказано) — вот тогда-то и начинается.

16И он сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их или на чело их.

Слова о правой руке и о челе — это напоминание о так называемых филактериях, коробочках, которые содержат краткие тексты из Торы и которые по закону Моисееву нужно было носить евреям на руке и на лбу (и сегодня это делают многие верующие евреи). Это тоже издевательство: что положено на правую руку и на чело? Дьявольское начертание. И обратите внимание, что, как здесь сказано, это полагается всем, а не каким-то особым «избранным» дьявольским слугам. Здесь описывается именно тоталитарное государство, которое претендует на власть над всем, над каждым человеком и над его внешней жизнью, и над его внутренней жизнью.

17…и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его.

Когда была написана эта Книга, в I веке нашей эры, было невозможно вообразить себе, что можно кому-то запретить покупать или продавать — по любым причинам. Эту свободу никакое даже самое жёсткое государство у людей не отнимало, даже в голову не входило, что можно эту свободу отнять. Ты мог быть приговорён к чему угодно. Ты мог быть антиобщественным элементом, тебя могли обходить за километр, но выходи и продавай — пожалуйста, если у тебя кто-то купит, и то же самое — покупай. А мы наблюдали в наше время, в советское время, как людям запретили покупать и продавать. Мой сын меня с изумлением спрашивал: «Папа, а что, в советское время ты не мог выйти на улицу и что-нибудь продать, если ты хотел?» Я ему говорил: «Нет, ты занимался незаконной предпринимательской деятельностью, если ты это делал, ты мог просто срок за это получить». Он этого не понимал. Это было, по-моему, в 95-м году, когда у нас возле метро стояли продающие всем всё, и сын в этом вырос, и ему казалось, что это правильно: если человек хочет продать, так что ж ему не продать? Но смотрите: прошло менее 15 лет, и мы опять возвращаемся к привычной нам системе. Вот выйдите сейчас к метро что-нибудь продать. Оказывается, что если вы не имеете соответствующего разрешения от уполномоченных лиц (официальных или неофициальных) — не получится у вас это дело. И добро бы это только в нашей стране. Вот Соединённые Штаты. Когда я впервые приехал в Соединённые Штаты, я изумился тому, что живущий там мой отец, талантливый врач, человек, который умеет лечить, не имеет права лечить. Он не имеет права, так сказать, продать свои медицинские услуги, его просто посадят, если он попробует это сделать, потому что он не имеет американского диплома. Но вот к нему приходит его болящий знакомый, который говорит ему: «Ну помоги мне, Миша!» А отец говорит ему: «Нет, не могу: если узнает кто-то, что я оказываю медицинскую помощь, просто посадят, и всё». Это свободное американское государство. И так оно везде. Это казалось невообразимым в то время, потому что тогда государство ещё не обрело той власти над людьми, какую оно имеет теперь. Теперь его власть больше, чем в те времена.

И, наконец, последнее — знаменитое 666.

18Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть.

Обратите внимание: здесь сказано, что число это — человеческое. Это означает, что это число надо интерпретировать так, как это было принято в те времена у греков и у евреев, т. е. каждой букве какого-нибудь слова приписывается числовое значение, потом они суммируются, и получается сумма этого слова. Например, сумма слова «кесарь Нерон» (если его записать греческими буквами) будет как раз 666. Поэтому многие говорили: «Ну, это, конечно, Нерон!» По-моему, это неважно, и неважно именно потому, что здесь сказано, что это число человеческое. Всё, что только человеческое, а не Божье, в гигантской перспективе Откровения просто не представляет большого интереса. Ну, хорошо, пусть это кесарь Нерон — ну и что? Мы давно уже забыли про кесаря Нерона, уже две тысячи лет, как его нет, а Откровение и сегодня читается с таким же горячим интересом, как оно читалось тогда, потому что оно — о вселенских архетипах. Вокруг этого 666 разводить какие-то особые антимонии в плане приятия или неприятия — означает принижать значимость Откровения Иоанна Богослова, оно гораздо больше и выше, чем дискуссия вокруг этого числа. Поэтому про это 666, мне кажется, правильнее всего было бы просто забыть. В Откровении гораздо больше более важного для нас.

 

 

Лекция 18. Апокалипсис.  07.07.09

 

Мы приступаем к чтению 14-й главы Откровения Иоанна Богослова. Мы её прочтём с начала до конца, а потом я поговорю и о ней, и о предыдущей главе в целом.

1 И взглянул я, и вот, Агнец стоит на горе Сионе, и с Ним сто сорок четыре тысячи, у которых имя Отца Его написано на челах.

2 И услышал я голос с неба, как шум от множества вод и как звук сильного грома; и услышал голос как бы гуслистов, играющих на гуслях своих.

3 Они поют как бы новую песнь пред престолом и пред четырьмя животными и старцами; и никто не мог научиться сей песни, кроме сих ста сорока четырёх тысяч, искупленных от земли.

4 Это те, которые не осквернились с жёнами, ибо они девственники; это те, которые следуют за Агнцем, куда бы Он ни пошёл. Они искуплены из людей, как первенцы Богу и Агнцу,

5 и в устах их нет лукавства; они непорочны пред престолом Божиим.

6 И увидел я другого Ангела, летящего по средине неба, который имел вечное Евангелие, чтобы благовествовать живущим на земле и всякому племени и колену, и языку и народу;

7 и говорил он громким голосом: убойтесь Бога и воздайте Ему славу, ибо наступил час суда Его, и поклонитесь Сотворившему небо и землю, и море и источники вод.

8 И другой Ангел следовал за ним, говоря: пал, пал Вавилон, город великий, потому что он яростным вином блуда своего напоил все народы.

9 И третий Ангел последовал за ними, говоря громким голосом: кто поклоняется зверю и образу его и принимает начертание на чело свое, или на руку свою,

10 тот будет пить вино ярости Божией, вино цельное, приготовленное в чаше гнева Его, и будет мучим в огне и сере пред святыми Ангелами и пред Агнцем;

11 и дым мучения их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днём, ни ночью поклоняющиеся зверю и образу его и принимающие начертание имени его.

12 Здесь терпение святых, соблюдающих заповеди Божии и веру в Иисуса.

13 И услышал я голос с неба, говорящий мне: напиши: отныне блаженны мёртвые, умирающие в Господе; ей, говорит Дух, они успокоятся от трудов своих, и дела их идут вслед за ними.

14 И взглянул я, и вот светлое облако, и на облаке сидит подобный Сыну Человеческому; на голове его золотой венец, и в руке его острый серп.

15 И вышел другой Ангел из храма и воскликнул громким голосом к сидящему на облаке: пусти серп твой и пожни, потому что пришло время жатвы, ибо жатва на земле созрела.

16 И поверг сидящий на облаке серп свой на землю, и земля была пожата.

17 И другой Ангел вышел из храма, находящегося на небе, также с острым серпом.

18 И иной Ангел, имеющий власть над огнём, вышел от жертвенника и с великим криком воскликнул к имеющему острый серп, говоря: пусти острый серп твой и обрежь гроздья винограда на земле, потому что созрели на нём ягоды.

19 И поверг Ангел серп свой на землю, и обрезал виноград на земле, и бросил в великое точило гнева Божия.

20 И истоптаны ягоды в точиле за городом, и потекла кровь из точила даже до узд конских, на тысячу шестьсот стадий.

Вы видите, конечно же, насколько эта глава насыщена яркими образами, на которые можно смотреть, широко раскрыв глаза, как смотрят телевизор. При первом чтении мы практически неизбежно именно так это и читаем: визуальные образы всё наше внимание отвлекают на себя. Но потихоньку, постепенно, по мере того как читаешь это ещё и ещё раз, конечно же, задаёшь себе вопрос: это же не просто картинки для нашего развлечения Господь показывает нам через тайнозрителя Иоанна Богослова. В этом, конечно же, есть смысл! Понятно, что смысл этот не на поверхности, смысл этот символический, каждый из этих образов надо расшифровать. Но расшифровать не так, как расшифровывают ребусы или тайнопись, потому что Господь ничего от нас не зашифровывает криптографией какой-то, а расшифровать это надо, например, как расшифровывают сон. Действительно, я много раз говорил, что в видении вообще много общего со сном. Мы во сне видим странные образы, мы иногда чувствуем, что эти образы значат что-то важное для нас, что-то, если так можно выразиться, сон хочет нам сказать. Мы не знаем, как это понять, нам чудные иногда образы являются во сне. У нас не очень принято пересказывать свои сны друг другу, но давайте возьмём сон, который всем известен, — сон Татьяны из «Евгения Онегина». Понятно, что всё, что она видит, — это символы её чувств, её отношений с Евгением Онегиным, в какой-то мере даже зашифрованные символы будущего, например:

«Евгений

Хватает длинный нож, и вмиг

Повержен Ленский».

Таким языком сон разговаривает с нами и здесь, в Откровении Иоанна Богослова. Есть много религиозно-философских трудов, где говорится, что во сне с нами часто разговаривает Бог. Через наши сны разговаривает. Поэтому нет непроходимой грани между тем, что мы читаем в Откровении, и тем, что нам ночью вдруг может явиться во сне. Конечно, не все сны таковы, не все сны от Бога, очень редко кому являются сны такой интенсивности и содержательности, как мы видим в этом видении, и уж точно не такой продолжительности, и всё-таки что-то общее, какая-то перекличка есть. Это в каком-то смысле одного поля ягоды. Итак, можно читать Откровение и эту главу, в частности, как мы читаем сон. Другой способ читать эту главу (как, впрочем, и всё Откровение Иоанна Богослова) — это читать её, как мы читаем музыку. Мы же музыку как-то понимаем, она что-то нам хочет сказать, и её можно понять, не переложив её в слова. Если переложить её в слова, получится как-то жалко, а её можно понять, вслушиваясь в неё: и внутри нас возникает какое-то несловесное понимание. Так же, всматриваясь в эти визуальные образы, читая их раз за разом, думая над ними, мы можем обрести какое-то музыкальное понимание. В самой конструкции Откровения Иоанна Богослова, в том, как оно написано, или, лучше сказать, как оно показано Господом Богом, есть больше от музыки, чем от прозы. Эта Книга строится более по законам музыки, чем по законам прозы: имеет несколько тем, взаимодействующих друг с другом, и лёгкими проигрышами предваряются темы, которые только ещё будут, и т. д. Ещё один способ понимать этот символический язык: как мы понимаем язык музыки.

 И третий пример, который просто непосредственно связан с Откровением Иоанна Богослова, — это знаменитая картина Иеронима Босха «Тысячелетнее царство». Это огромный триптих, где в левой части Господь Бог с Адамом и Евой в Раю, в средней части происходит что-то непонятное, масса людей (это как раз тысячелетнее царство и есть), а с правого конца триптиха – тёмные тона, это Ад, муки в Аду. Так вот, когда смотришь на эту картину, визуальные образы совершенно поглощают твоё внимание, и нормальный человек, который на неё смотрит, её воспринимает как набор ярких отдельных событий. А ведь за каждым из этих событий кроется символическая интерпретация, совершенно намеренно Босхом туда вложенная, и даже не столько его личная, сколько традиционная средневековая богословская интерпретация, средневековый язык образов для передачи богословских содержаний. И сам я мало вспоминаю символический слой, когда смотрю на эту картину, настолько она поглощает яркостью своих визуальных образов. И такой же, конечно, эффект возникает, когда мы читаем эту главу Откровения: она тоже приковывает наше внимание яркостью своего визуального ряда. Но, тем не менее, нужно (как бы глядя на картину Босха), читая эту главу, постараться понять, что всё-таки стоит за всеми этими образами. И я теперь, переходя к содержанию этой главы в целом, хочу начать с 13-й главы, которую мы прочли в прошлый раз. Это глава, в которой описываются два странных и ужасных зверя, из которых один выходит из моря, а другой выходит из земли, и они творят на земле всяческие злые дела. Один творит их, как я говорил, силовыми методами, и этот зверь ассоциируется с государственными структурами, или, шире говоря, со всеми коллективными структурами в человеческом обществе, которые применяют насилие. Второй зверь (иногда его называют лжепророком, иногда — Антихристом) — это зверь-обманщик, зверь-соблазнитель, лицемерный зверь, который людям подсовывает дьявольское под видом чего-то доброго. Тут сказано, что он имеет рога, подобные агнчим, а Агнец-то — это Христос, второй зверь как бы «косит» под Христа, а на самом деле говорит, как дракон, т. е. как дьявол. Я говорил, что эти два зверя — это, конечно, не какие-то конкретные звери, которые были или будут когда-то, как некие дьявольские динозавры, которые вдруг вылезут на землю. Нет, конечно, это звери символические, которые, как во сне, в видении явлены как символы духовных архетипов, которые стоят за тем, какими способами дьявол творит свои злые дела на земле. Два архетипа: один силовой, насилием, другой — обманом. Это два главных пути дьявола на земле. Когда мы читаем предыдущую главу, возникает впечатление, что здесь (пусть символически) описаны какие-то нестроения, неурядицы, которые происходят в человеческом обществе, в отношениях между людьми. И это первое впечатление на самом деле обманчиво. Я говорил, когда мы ещё только разбирали общую структуру Откровения, про три семеричных ряда — сначала семь печатей, потом семь труб, потом семь чаш. Семь голосов труб адресованы, в первую очередь, человеческой душе и говорят из глубины нашей человеческой души. Упоминается в рассказе о семи трубах бездна. Я говорил, что эта бездна — не какая-то бездна вселенская (как в ночном небе между галактиками), это в первую очередь бездна нашей собственной души, в которой тоже есть глубины, нам неведомые, и они временами прорываются – как правило, удивительным для нас и неприятным образом. Из этой-то бездны и выходит этот самый зверь. О нём сказано (не в 13-й главе, а в 11-й), что этот зверь — именно из бездны. Итак, надо понимать, что эти два зверя, которые творят дьявольские дела, творят их в первую очередь применительно к индивидуальной душе человеческой. Их цель, цель дьявола, не в том состоит, чтобы испортить человеческое сообщество. Дьяволу эти сообщества даже не интересны как объект приложения его сил, потому что (как он сам сказал Христу во время искушения Христа) они ему просто даны. Он над ними власть имеет и так. Ему интересно и является его заветной целью — отравить отдельную душу, получить власть над душой отдельного человека, которая ему не дана, которая от него в большой мере закрыта, забронирована, защищена, потому что в ней живёт образ Божий, ведь, как сказано, по образу и подобию Божию создан человек. И вот туда-то, через воздействия человеческих сообществ, то ли насилием, то ли обманом дьявол и стремится проникнуть. Итак, хотя в 13-й главе описаны коллективные процессы, которые имеют место в человеческом обществе, а всё-таки главные действия двух символов зла – двух зверей направлены на отдельную человеческую душу. И мы себя, конечно, спрашиваем: а что же противопоставлено злу, действующему в человеческой душе? Вся 14-яглава, которую мы прочли, устроена как противопоставление 13-й главе. Да, на земле, и в первую очередь в душах человеческих, в человеческих сообществах, дьявол через свои силы (через этих зверей) творит много зла. Но что же, Господь Бог на это просто смотрит и терпит до поры до времени? Мы видим в 14-й главе, что нет, что есть антипод, другой силовой полюс — силовой полюс добра. Где же он находится? Что же происходит на этом полюсе? Собственно, этому и посвящена эта глава, и она символическим образом всё это и изображает. Поэтому если понимать, что то, что описано в этой главе, противопоставлено действию зла на человеческие души, мы, может быть, поймём и таинственные слова, сказанные в конце главы: «земля была пожата», и виноград, который был на земле, был «брошен в великое точило гнева Божия». Что за этим стоит? Некоторые, естественно понимают «землю» как нашу планету, физически либо в социальном смысле, как человеческое сообщество, или, как говорили во времена написания Откровения, «ойкумену», вселенную, но это не та Вселенная, где звёзды и галактики, а человеческая вселенная, состоящая из людей. Если понимать «землю» физически, как планету, то не совсем понятно, что такое «пожата» и какой же такой «урожай» Господь может получить для Себя. А если понимать «землю» как ойкумену, в её ипостаси человеческой, душевной, духовной, — как человеческие души, находящиеся на земле, тогда мы свяжем слова о жатве с тем, что говорил Сам Иисус Христос Своим ученикам: «Возведите очи ваши и посмотрите на нивы, как они побелели и поспели к жатве». И дальше: «Сколько жатвы, а делателей мало». О чём Он говорит? Конечно, о душах человеческих, которые созрели для Христа. И действие в мире пришедшей в мир маленькой первой христианской Церкви Христос, как ни странно, описывает не как посев, а наоборот, как жатву: уже «созревшие» души, ждущие Бога, надо пожать. Если мы поймём это так, как жатву душ, тогда, может быть, нам будет понятней, как «земля пожата».

Ещё об этой главе в целом. Каждая глава трудна по-своему. Когда мы читали 12-ю главу о Жене, облечённой в солнце, я говорил, что она трудна глубиной и вселенскостью тех образов, которые там использованы, в первую очередь, образа Жены. А 14-я глава трудна по-своему. В ней образы нам более или менее понятны, но она настолько перекликается со многими другими местами из Откровения Иоанна Богослова и цитирует их, как в музыкальном произведении иногда цитируют то, что было в начале или ещё будет в конце, или другие произведения (как, например, встречаются в музыке Шнитке цитаты из Баха), что без внимания к этим цитатам, упоминаниям, соответствиям эту главу не понять. В качестве таких «цитат» в ней, как и во всей Книге Откровение, присутствует и то, что говорилось раньше, и то, что ещё только будет говориться в самом конце, где уже описывается конец времён и Суд Божий. Откровение нельзя выстраивать во временную цепочку, там нет привычного нам временного ряда. Там есть, если так можно выразиться, ряд логической связи, и то эта логика не такая, как наша человеческая (из «а» следует «б»), а Божественная логика, которую нам ещё трудно понять, но, во всяком случае, хронологии во всём Откровении нет. В наименьшей степени хронология есть в этой главе, потому что в ней упоминаются, с одной стороны, сто сорок четыре тысячи, о которых мы уже читали семь глав назад (это, видимо, те же самые сто сорок четыре тысячи искупленных), и, с другой стороны, упоминается уже последнее, суд, упоминается, что «пал, пал Вавилон», который ещё падёт только через несколько глав. Всё это выражение вот чего: как часто бывает и в снах, так и в Откровении, где нам показывается то, что происходит в вечности, соединено в стоящих рядом строках то, что во временной реализации очень сильно разнесено – на века, тысячелетия и т. д. В этой Книге есть своя внутренняя хронология, хотя Книга и написана о вечности, но, поскольку она написана нашим человеческим языком, она выстроена (как всё, что происходит у нас на земле) в цепочку от первой главы до последней. А 14-я глава эту внутреннюю хронологию нарушает, соединяя вместе начало и конец Книги. Это трудно для нас, но в этом, на мой взгляд, есть глубокое поучение для нас: чтобы мы совершенно оставили попытки привязать то, что показывается, к каким-то историческим событиям, потому что это всё не во времени, это не в истории. Не то что это не имеет никакого отношения ко времени и истории — ещё как имеет! Например, то, что мы читали в 13-й главе о действии дьявола на земле. Мы каждый день, каждый год в той или иной форме видим это действие дьявола: кто-то кого-то убивает, кто-то где-то воюет, какие-то другие безобразия творятся, и это всё было, и есть, и будет. Но именно потому, что это — всегда, то, что описано в Книге Откровение, – ни в каком «когда», ни в какое конкретное время. Нет смысла спрашивать, когда произошла война Михаила и ангелов на небе против дракона, — это просто глупый вопрос. И не только ко времени это относится. Мы прочли первый стих: «И взглянул я, и вот, Агнец стоит на горе Сионе», –  но мы-то знаем, что гора Сион — это конкретная гора в Иерусалиме. Как же нам это понимать? Что, Агнец встал на этом конкретном месте в Иерусалиме — нашем, земном? Или (забегая уже в конец Книги) речь уже о другом Иерусалиме, Иерусалиме Небесном, и имеется в виду, что Агнец встал в Иерусалиме Небесном на небесной горе Сионе, которая там, вероятно, тоже есть? Или имеется в виду Сион, как он используется в писаниях пророков, — как символ устремлённости человека к Богу, символ соединённости человека с Богом, некая символическая гора, на которую человек восходит, чтобы попасть к Богу, чтобы стать ближе к Нему? Понятно, что задавать вопрос, на каком конкретном Сионе стоит Агнец, просто бессмысленно. Итак, как временной привязки того, что здесь сказано, нет, так нет и привязки пространственной. Но это не значит, что не имеет смысла вопрос «где?», но в другом, не пространственном смысле. Как раз один из главных вопросов применительно к этой главе в целом такой: где происходит то, что здесь описано? Начинается Откровение Иоанна Богослова с того, что происходит ещё на земле. Его видение в день воскресный, подсвечники — ещё на земле. Потом ему как бы открывается дверь в небеса, и дальше всё, что он видит, происходит на небесах. А в 13-й главе мы как-то незаметно как будто бы вернулись назад, на землю, потому что эти звери действуют на земле. Но вот именно что «как будто». Я говорил, что звери эти — духовные сущности, и действуют они тоже не на той физической земле, по которой мы ходим, а, если так можно выразиться, на земле невидимой, на духовном аналоге, или духовной грани того мира, в котором мы живём. Потому что в нашем мире есть не только видимая грань, но и невидимая тоже, и эта невидимая грань имеет отнюдь не только одну благую Божественную сторону, а есть и слой, который, если так можно выразиться, открыт и силам тьмы. Этот слой и есть та самая земля, в которой действуют эти звери, — слой, невидимый нам. Конечно, то, что происходит в этом невидимом слое и вне времени, отражается как-то в нашей обычной жизни (и в жизни отдельного человека, и особенно в исторических процессах, происходящих на нашей физической земле). Но именно отражается, и отражается не напрямую, а определяет типологию того, что у нас на земле происходит. Этот же подход нужно применить к 14-й главе. Где это происходит: на земле или на небесах? Это происходит на невидимой стороне нашей земли, но не на той стороне, которая дьяволу дана во владение, а на той стороне, на которой действует Бог, в первую очередь действует через Иисуса Христа. Сам Иисус Христос как соединение Бога и человека, такой нерасторжимый «сплав», уже есть на все века символическое обозначение соединения небесного с земным. Если это соединение надо обозначить каким-то знаком, то лучшего знака, чем Христос, не придумаешь. Я, конечно, не хочу сказать, что Христос — это только знак. Нет, это совершенно реальный Богочеловек, но, тем не менее, мы Его постоянно используем для обозначения чего-то, — хотя бы когда говорим: «Слава Богу!» или «Подайте ради Христа». Таков Он и здесь — Агнец, стоящий на горе Сионе, т. е. как бы и не на небе, и не на земле, а в каком-то месте, которое соединяет небо с землёй, — там это всё происходит. И когда мы читаем, что некий ангел летит посередине неба, мы вспоминаем, что об этом ангеле, летящем посередине неба, мы читали ещё в восьмой главе, когда первые трубы только звучали. Там в 13-м стихе сказано так: «И видел я и слышал одного Ангела, летящего посреди неба и говорящего громким голосом...». Получается, это как бы «небо небес»: в 13-й главе он смотрит в небеса, и в этих небесах, в этом невидимом слое есть тоже своя как бы земля, а есть и своё небо. И на этой «небесной земле» на горе Сионе стоит Агнец, а в этом «небесном небе» летит ангел. На самом деле это не так уж сложно. Поставьте друг перед другом два зеркала и взгляните в них, и вы увидите, как одно зеркало отражается в другом бесконечное количество раз, и вы сами отражаетесь в них. Так и эта земля отражается в небе до бесконечности, и это небо отражается в земле до бесконечности. Так что это не значит, что их много, небес и земель, это именно процесс видения, то, в каком виде это явлено тайнозрителю Иоанну Богослову, — примерно так, как мы смотрим в два отражающих друг друга зеркала (представьте, что одно из них — небо, а другое — земля).

Теперь перейдём к более детальному рассмотрению того, что написано в этих стихах. Обратите внимание, что Агнец стоит на горе Сионе. Нам кажется, что Агнец между небом и землей. Это, конечно, Иисус Христос, соединение неба и земли, ведь Агнец в пятой и шестой главах — это Иисус Христос. Но это не так естественно, как может показаться. Потому что Агнец — это только одна грань Иисуса Христа: кроткий и одновременно мужественный, Который даёт Себя убить, не сопротивляясь, и этим искупает человечество. А мы прочли в 14-м стихе этой главы вот что:

14И взглянул я, и вот светлое облако, и на облаке сидит подобный Сыну Человеческому; на голове его золотой венец, и в руке его острый серп.

Сын Человеческий — так Христос Себя называл, и значительная часть комментаторов так и понимает, что это Христос сидит на облаке. Но здесь Он уже не Агнец, у Него в руке — ну, пусть не меч, но острый серп, т. е. нечто, чем можно и под корень подрубить. И в 19-й главе мы читаем про Христа:

11...конь белый, и сидящий на нём называется Верный и Истинный, Который праведно судит и воинствует...

13Он был облечён в одежду, обагренную кровью. Имя Ему: Слово Божие.

Слово Божие… С одной стороны, Сам Христос, как мы помним по Евангелию от Иоанна, Он есть Слово: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». С другой стороны, тут ещё одна конкретная грань Христа, которая есть уже в начале Откровения:

16...из уст Его выходил острый с обеих сторон меч.

И в 15-м стихе 19-й главы:

15Из уст же Его исходит острый меч, чтобы им поражать народы.

 Слово как меч. И это тоже Христос. Он и Агнец кроткий и милостивый, и одновременно — владеющий мечеобразным Словом, которым Он может поражать народы. «Поражать» — в том смысле, как Александр Сергеевич писал: «И, обходя моря и земли, глаголом жги сердца людей». Поражать словом.

Теперь о ста сорока четырёх тысячах, у которых имя Отца написано на челах. Они были уже упомянуты в седьмой главе. Там Ангел говорит:

3…не делайте вреда ни земле, ни морю, ни деревам, доколе не положим печати на челах рабов Бога нашего.

4И я слышал число запечатленных: запечатленных было сто сорок четыре тысячи из всех колен сынов Израилевых.

Дальше они перечисляются, и говорится о том, что это не просто запечатленные, избранные по каким-то непонятным нам критериям.

14…это те, которые пришли от великой скорби; они омыли одежды свои и убелили одежды свои Кровию Агнца.

Это те люди, которые в жизни своей воспроизвели Христово самопожертвование «до смерти, и смерти крестной» (как говорит апостол Павел). Первые христиане — это яркий пример людей, которые ради Христа шли на смерть, и смерть крестную (я не думаю, что большая разница — погибнуть ли от зубов зверей где-нибудь в римском цирке или погибнуть, будучи распятым, как раб, на кресте). И в наше время (особенно в 20-е-30-е годы) сколько было людей, не пожелавших отказаться от Христа и принявших ради Него смерть. Это о них речь. Иногда задают вопрос: сто сорок четыре тысячи, о которых говорится здесь, в 14-й главе, и те сто сорок четыре тысячи запечатленных — это одни и те же люди? Вроде нормальный вопрос, естественный, и нам кажется, что, конечно, это одни и те же люди, тем более что дальше о них написано, что они следуют везде за Христом, «следуют за Агнцем, куда бы Он ни пошёл», а это примерно то же самое, что написано в седьмой главе о тех ста сорока четырёх тысячах. Но хочу обратить ваше внимание на то, что в такой постановке вопроса есть некая принципиальная ошибка, потому что то, что показывается в Откровении Иоанну Богослову, это не списки павших в бою или мемориалы (как в Израиле есть мемориал Яд Ва-Шем, и в Америке есть мемориал погибшим во Вьетнамской войне, и все имена там записаны). Но ведь Господь Бог не это же показывает Иоанну! Он показывает ему эти сто сорок четыре тысячи как символ той лучшей части людей, которая пошла за Христом, ничего ради Христа не пожалев, даже собственной жизни. Это о них речь! Мне кажется, бессмысленно их пересчитывать по пальцам и понимать эти сто сорок четыре тысячи в буквальном смысле. Кроме того, бессмысленно задавать вопрос: те это или не те? Это — все, это — всегда. Ещё можно спросить: эти сто сорок четыре тысячи уже определены или ещё нет? Тоже глупый вопрос, потому что эти сто сорок четыре тысячи — это, если можно так выразиться математически, открытое множество: любой человек к ним всегда может присоединиться, пойдя за Христом, как здесь сказано: «до смерти, и смерти крестной». Поэтому не нужно это избранничество понимать так, что это какая-то «белая кость», а есть какая-то «чёрная кость». Нет, эти сто сорок четыре тысячи — это, если так можно выразиться, те праведники Содома, ради которых Авраам умолял Господа пощадить Содом, — и был бы пощажён Содом вместе с праведниками и ради праведников. Можно сказать, что в лице Авраама сами праведники умоляли Господа пощадить их родной Содом, со всеми его грехами, потому что не отрывали себя от него. И так же Господь пощадил весь народ израильский ради одного праведника Моисея, который говорил: если уничтожишь их, уничтожь и меня, а если пощадишь меня, пощади и их. Они таковы, эти сто сорок четыре тысячи избранных, такова их природа: они, с одной стороны, можно сказать, — да, избранные, а с другой стороны – они плоть от плоти и кровь от крови человечества, часть его, неотъемлемо с ним сплавленная. Сто сорок четыре тысячи — это мы. Вот самое правильное, что можно о них сказать.

2И услышал я голос с неба, как шум от множества вод и как звук сильного грома; и услышал голос как бы гуслистов, играющих на гуслях своих

3Они поют как бы новую песнь пред престолом и пред четырьмя животными и старцами; и никто не мог научиться сей песни, кроме сих ста сорока четырёх тысяч, искупленных от земли.

Обратите внимание на навязчивое повторение слова «как бы» (или по-гречески «ос»). Почему вдруг это столько раз здесь повторяется? Потому, что в этом месте, если можно так выразиться, автор Книги Иоанн Богослов как бы осознал наиболее остро и хочет передать нам, что эти образы (пусть яркие, пусть совершенно визуальные, так что может показаться, будто человек это на самом деле видит) — это символы, ему явленные. И гуслисты — не гуслисты, и песнь — не песнь, а всё это — «как бы», это символы. Это всё показано ему не потому, что оно где-то есть, а ради духовной начинки, которая за этим стоит. Относиться к этому иначе, чем к «как бы» — это то же самое, как относиться к иконе, как к ней относились иногда в византийские времена: икона, конечно, святой предмет, но мы краски-то с неё соскребём, себе в водичку-то добавим, и будем так больных лечить. Вот какая логика. А икона на самом деле — она о чём? Она именно о чём-то: о том, что за ней, о том, что сквозь неё видно. Её материальное значение не больше, чем значение стекла, через которое проникает свет. Только в этом значение стекла, чтобы оно пропускало свет, вот и всё. Оно ради света существует. И так же все эти символы: они как стёкла, они ради этого существуют — ради света духовного, проходящего через них, который, конечно, имеет совершенно другую, не визуальную, невидимую природу. И то, что Бог невидим, никто не отменял: Бог есть Дух, несмотря на все эти визуальные образы. Отсюда это «как бы». Это нам напоминание, чтобы мы не прельстились, не соблазнились этой визуальностью.

Дальше. Есть эти как бы гуслисты, поющие новую песнь. Кто эти гуслисты, как вы их себе визуально представляете? С одной стороны, мы читаем, что они «поют песнь пред престолом и пред четырьмя животными и старцами». Четыре животных и старцы описаны в четвёртой главе и в пятой главе, и мы видим, что они сами там, на небесах, поют песню. Сначала они поют вечную песню славы Богу на небесах, а потом, когда появляется в этом видении Агнец, эти четыре старца (и, видимо, животные тоже), как сказано в пятой главе, в девятом стихе, поют новую песнь Агнцу, говоря: «достоин Ты взять книгу и снять с неё печати». Кто же гуслисты, которые поют эту песнь? Сравнивая это с тем, что написано о ста сорока четырёх тысячах, например, в шестой главе: «9... души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели», – мы начинаем понимать, что это люди, такие как мы, но «запечатленные», кровью запечатленные, и они поют песнь на небесах. Но что же это за песнь? Мне представляется, что это песнь мучеников, песнь страдальцев, песнь, которая чем-то напоминает песнь, которую в Книге Иова поёт Иов Богу (на самом деле не поёт, а кричит, претензии предъявляет). И всё же это своеобразная хвала Богу, и Господь одобряет в итоге, в конце Книги, эти слова, произнесённые Ему Иовом. Наверное, такую песнь поют эти люди, эти сто сорок четыре тысячи. И мы себя спрашиваем: а ангелы? Ангелы участвуют как-то в этом песнопении? Есть такое общецерковное понимание, что на небесах святые и ангелы существуют (если так можно выразиться) как бы на равных правах, это как бы две части единого целого, которое можно называть «Славой Божией» (по-еврейски «Слава Божия» — «Шехина», Шхина). Так вот, ангелы эту песнь вроде бы не могут петь, потому что здесь сказано, что «никто не мог научиться сей песни, кроме сих ста сорока четырёх тысяч, искупленных от земли». Почему никто не мог научиться, ангелы почему не могут петь эту песню? И мы, когда задаём этот вопрос, начинаем понимать, что да, могут ангелы петь эту песню — научившись ей от людей. А почему Господь Сам не может их научить этой песне? А потому, что это песнь страдания, это то, чего ангелам не дано. Нам, людям, дано быть распятыми, нам дано страдать, нам, людям, дано, как Христу на кресте, воскликнуть: «Господи, Господи, для чего Ты меня оставил?» Не один Христос, многие люди переживали в своей жизни это ощущение богооставленности. Это дано нам, людям. А ангелам, при всём их превосходстве и замечательности, этого не дано, и этой песни они должны научиться у людей, и тогда они будут петь её на небесах вместе с нами, людьми. И это бросает особый свет на слова, которые произносятся в церкви на каждой литургии. На каждой литургии совершается Великий вход, и он начинается с песнопения: «И́же Херуви́мы та́йно образу́юще, и животворя́щей Тро́ице трисвяту́ю пе́снь припева́юще». Это в переводе с церковнославянского означает, что мы, стоящие в церкви, начиная с этого момента, уподобляемся херувимам, которые поют на небесах песнь Богу. И песнь эта названа «трисвятой пе́снью животворя́щей Тро́ице». И при первом слышании в церкви у меня возникало совершенно чёткое впечатление, что животворящей Троице эту трисвятую песнь поют херувимы на небесах… А где же нам, людям-то, её петь? Мы этим херувимам только уподобляемся. А на самом деле там по-церковнославянски сказано другое: мы, стоя в церкви, поём эту трисвятую песнь животворящей Троице как херувимы — «как» не в смысле уподобления, а в смысле реальной сущности, такое «как», перед которым в русском языке не ставится запятая. То есть если в церковном служении можно понять так, что люди — следующие за ангельскими силами, уподобляющиеся ангельским силам, то в том, что мы читаем в Откровении, наоборот, ангельские силы показываются как уподобляющиеся людям. И это — фундаментальное представление для нашего понимания всей религиозной сферы, высокого Замысла Божьего о человеке, того, какое место человек занимает во Вселенной соотносительно с Богом и соотносительно с ангелами. Люди, искупленные от всех наших земных грехов и всего земного, как бы стоят на одной ноге с ангелами: в чём-то они ангелам уподобляются, а в чём-то ангелы уподобляются им.

Дальше сложный момент. Сказано об искупленных:

4Это те, которые не осквернились с жёнами, ибо они девственники; это те, которые следуют за Агнцем, куда бы Он ни пошёл. Они искуплены из людей, как первенцы Богу и Агнцу,

5 и в устах их нет лукавства; они непорочны пред престолом Божиим.

Подчёркивается, что они не просто девственники, а что они не осквернились с жёнами. То, что они девственники, очень резко ограничивает набор кандидатов (если так можно выразиться) в эти сто сорок четыре тысячи, а потом, конечно, сегодня (да и тогда) странно читать слова «осквернились с жёнами». По-гречески сказано совершенно однозначно, что люди вообще замараны физическим общением с женщиной, а эти — не замараны. Странный взгляд, тем более что в еврейском взгляде на мир способность полового общения между мужчинами и женщинами — это благодать Божия, которая всемерно приветствуется, восхваляется, благословляется (конечно, когда ею не злоупотребляют). А здесь получается наоборот. Что это значит? Однозначного ответа на этот вопрос нет. Одна смысловая грань — это грань буквальная. Павел говорил о том, что он сам остаётся не имеющим физического общения с женщиной, и это лучше, но «если вы не можете так, то вступайте в брак», как он говорит, «чтобы не разжигаться». Христос говорил на эту тему, что есть скопцы, которые оскоплены людьми, есть скопцы, которые родились скопцами, а есть скопцы, которые стали скопцами сами ради Царства Божия, и конечно, Он имеет в виду именно таких людей, которые отказались от полового общения потому, что в этом для них самый прямой, самый эффективный путь к Богу, если можно так выразиться, царская дорога к Богу. В другом месте был Ему вопрос с подковыркой относительно жены семи мужей: чьей же она женой будет в воскресении из мёртвых? Христос ответил, что в воскресении мёртвых, там, на небесах, не женятся и не выходят замуж, а остаются как ангелы небесные. В этих словах есть от Христа переданное нам знание о том, что физическое общение между полами здесь, на земле, существует вполне законно, но там, на небесах, его нет, ему нет там места, оно там исчезает. То есть это место Откровения можно понять буквально: что у этих искупленных нет физического общения с женщинами. Для этого есть основания, как я сказал, в текстах Евангелий и в Послании Павла. Но мне ближе всё-таки другое толкование. Оно ставит ударение не на слово «осквернились» и не на слово «девственники», а на слово «первенцы» — первенцы Богу и Агнцу. Понимание того, что первенец должен быть посвящён Богу, совершенно фундаментально. Оно идёт из истории первой, ветхозаветной Пасхи, Исхода из Египта, когда первенцы египтян были поражены, а первенцы евреев были оставлены в живых ради крови агнца, которой были помазаны ворота. Эта кровь имела как бы искупительное значение, и в Откровении Агнец потому именно агнец, а не кто-то ещё, что была та первая Пасха, где агнец был символом искупления избранных первенцев израильских. И на протяжении многих веков в Израиле было такое ощущение, что всё первое, начиная от животных и первых плодов, надо отдавать Богу. И первенцев людских надо тоже отдавать Богу, но не в том варварском смысле, как, скажем, хананеи, которые просто убивали первенцев (считалось, что это жертва Богу), а посвящать их Богу, посвящая их, например, в назореи, или посвящать их каким-то иным способом на служение Богу. И это отношение к «первинам» есть не у одних только евреев. В России, например, на протяжении многих веков была традиция посвящения так называемых «первин». У нас в августе три праздника трёх Спасов (хлебный, яблочный и медовый), это и есть посвящение «первин» – пшеничного урожая, медового «урожая» и яблочного урожая. Есть такое ощущение, что первенцы — Богу. Всё так! Но давайте вспомним, кто такие первенцы? Первенцы — это младенцы. И Сам Христос, глядя на младенцев, говорит в Евангелии, что они к Богу ближе всего, и вы сами, если не будете такими, как они, не сможете войти в Царство Небесное. Но младенцам же половая сторона жизни не дана, и если мы сделаем в этом стихе ударение на первенцев, на младенцев, то тогда то, что, как здесь сказано, они не осквернялись жёнами, а были девственниками, — это один из указателей на то, что они чисты, как дети, хотя по возрасту они, конечно, в земной жизни могли быть отнюдь не детьми. Есть и другие указатели на это, например, в пятом стихе: «... в устах их нет лукавства; они непорочны пред престолом Божиим». Такое толкование этого мне ближе.

Можно ещё спросить: чем они искуплены? Ответ на это дан в Откровении несколько раньше: «искуплены кровью», Кровью Агнца, Кровью Христовой. Но не только. И своей собственной кровью они искуплены. Потому что невозможно разделять Кровь Христову, пролитую на кресте, и кровь многочисленных Его последователей, которые пролили её в римских цирках, на Бутовском полигоне — где угодно. Это одна и та же кровь, один и тот же поток крови. Видимо, тот поток, о котором говорится в конце этой главы: «даже до узд конских, на тысячу шестьсот стадий».

 

Лекция 19. Апокалипсис.  14.07.09

 

Мы в прошлый раз в 14-й главе Откровения Иоанна Богослова прочли до 14-15-го стиха, но поскольку там всё действие развивается непрерывно, мы немножко отойдём назад и прочтём с 10-го стиха до конца главы. Напоминаю, что эта глава представляет собой продолжение темы, которая развёртывается в 13-й главе. В 13-й главе на земле действуют два дьявольских зверя, на самом деле их даже три: один зверь совсем невидимый на земле (дракон), а два других как бы видимы духовными глазами. Первый зверь из этих двух, видимо, олицетворяет всякого рода насильственную организацию людских коллективов — например, как государство, или банда, или что-нибудь в этом роде. А второй зверь из двух олицетворяет обманщика, соблазнителя, и к нему, наверное, по преимуществу можно отнести название Антихриста, потому что Антихрист в дословном переводе — это не просто тот, кто против Христа, а кто как бы вместо Христа, т. е. пытается собой подменить Христа. Эти два зверя в 13-й главе людей на земле сбивают с толку, заставляют принять на себя некую печать, поклясться в верности первому зверю. Мы очень хорошо знаем, как государственные, армейские, бандитские и прочие структуры обожают всякого рода клятвы верности. Когда человек идёт в армию, он, как вы знаете, приносит присягу. Когда человек вступает в итальянскую мафию, он произносит так называемую клятву «омерты». Это такой характерный признак, как печать: раз уж ты принял на себя печать, то всё, ты наш. И люди, принявшие на себя печать зверя в 14-й главе, противопоставляются праведникам, которые, пусть даже ценой своей крови, от Христа не отступили, и печать зверя на себя не приняли, и не подменили поклонение Богу поклонением всем этим зверям (возможно, они входят в число «запечатленных» другой печатью, Божьей, в седьмой главе). А про тех, кто принял на себя дьявольскую печать, кто оказался сбитым с пути, сбитым с толку, — про них говорится вот что.

10 …тот будет пить вино ярости Божией, вино цельное, приготовленное в чаше гнева Его, и будет мучим в огне и сере пред святыми Ангелами и пред Агнцем;

11 и дым мучения их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днём, ни ночью поклоняющиеся зверю и образу его и принимающие начертание имени его.

12 Здесь терпение святых, соблюдающих заповеди Божии и веру в Иисуса.

13 И услышал я голос с неба, говорящий мне: напиши: отныне блаженны мёртвые, умирающие в Господе; ей, говорит Дух, они успокоятся от трудов своих, и дела их идут вслед за ними.

На этом месте кончается противопоставление людей, принявших на себя начертание зверя, святым, соблюдающим заповеди Божии, умирающим в Господе. Это контраст, и вся оптика этой главы — подчёркнутый резкий контраст белого и чёрного. Это замысел даже не скажу что автора — это замысел показавшего автору эту картину, т. е. Господа Бога. Он ему её так показал, как если бы режиссёр какого-нибудь спектакля приказал осветителю осветить сцену резчайшим светом, используя только тень и свет, а всё промежуточное, все цвета не видны. Это не меняет сцену, это меняет наше восприятие её. У режиссёра спектакля может быть такой замысел, чтобы оттенить для нас какую-то сторону спектакля. И здесь, в этой главе, именно такой замысел контрастного противопоставления. На том, что мы только что прочитали, кончается контрастное противопоставление, и начинается другая часть, главная, которая и является предметом нашего сегодняшнего чтения. Но без предшествующего ей контраста между принявшими и не принявшими на себя начертание зверя дальше не было бы понятно, о чём же говорится в этой части: о том, что земля представляет собой какую-то жатву, которую пожинают ангелы небесные. Что это за жатва, откуда она берётся, для чего она нужна в Замысле Божием — это как бы главная тема нашего сегодняшнего разговора.

Давайте теперь прочтём дальше эту часть о жатве.

14 И взглянул я, и вот светлое облако, и на облаке сидит подобный Сыну Человеческому; на голове его золотой венец, и в руке его острый серп.

15 И вышел другой Ангел из храма и воскликнул громким голосом к сидящему на облаке: пусти серп твой и пожни, потому что пришло время жатвы, ибо жатва на земле созрела.

16 И поверг сидящий на облаке серп свой на землю, и земля была пожата.

17 И другой Ангел вышел из храма, находящегося на небе, также с острым серпом.

18 И иной Ангел, имеющий власть над огнём, вышел от жертвенника и с великим криком воскликнул к имеющему острый серп, говоря: пусти острый серп твой и обрежь гроздья винограда на земле, потому что созрели на нём ягоды.

19 И поверг Ангел серп свой на землю, и обрезал виноград на земле, и бросил в великое точило гнева Божия.

20 И истоптаны ягоды в точиле за городом, и потекла кровь из точила даже до узд конских, на тысячу шестьсот стадий.

Чтобы нам понять, о чём здесь говорится, надо понять место этого фрагмента в целом замысле Откровения. Разделение на главы и на стихи сделано потом, для удобства чтения и цитирования, а в исходном тексте нет никакого разделения, там не то что глав и стихов нет — там и точек нет, идёт сплошной текст, даже промежутков между словами нет. Поэтому когда мы в следующей, 15-й главе читаем сразу за этим отрывком:

1…знамение на небе, великое и чудное: семь Ангелов, имеющих семь последних язв, которыми оканчивалась ярость Божия

…мы невольно пытаемся вставить то, что сказано в 14-й главе, в ту рамку, где семь чаш, семь труб и семь печатей. Я говорил, что нам очень важно для понимания Откровения избежать той ошибки, которую делают многие комментаторы и за которую их даже нельзя особо строго судить, потому что это естественная ошибка нашего человеческого восприятия: мы живём во времени, и всё происходящее естественно размещаем во времени. У нас всё бывает раньше чего-то или позже чего-то, и мы, конечно, так же пытаемся прочесть и Откровение. А Откровение нам показывает то, что происходит в вечности, т. е. там, где привычного нам однонаправленного временного ряда нет совсем. Там что-то происходит, какие-то процессы, но их нельзя понимать так, как это происходит у нас: течёт река от истоков к морю; человек рождается, потом стареет, потом умирает, — там это всё как-то не так. С нашей точки зрения там и процессы какие-то происходят, и всё сосуществует одновременно. Но только оно там (в вечности) сосуществует не как зафиксированное, данное, а как ещё только возможное, и будет оно или нет — нельзя сказать, это нечто расплывчатое, что приобретает в дальнейшем всё более и более чёткие очертания. Но пусть даже расплывчатое, всё равно, птицу от рыбы и в расплывчатом виде отличить довольно легко. Образы Откровения несколько расплывчатые для нас, и так и должно быть, потому что только тогда, когда эти образы приходят в нашу жизнь и воплощаются в истории человечества или даже в истории одной отдельной жизни, в жизни нашей души, тогда они приобретают конкретность. Но всё равно, с самого начала ясно: птица — это птица, а рыба — это рыба, Агнец есть Агнец, а зверь — это зверь, пусть даже эти образы нам даны в таком расплывчатом виде. Можно сказать, что пока эти образы находятся там, в вечности, они подобны бабочке, которая летает, а когда эти образы уже вошли в наши головы и приобрели какое-то конкретное чёткое понимание, они подобны бабочке, приколотой иголочкой в гербарии. Оно, конечно, с одной стороны, удобней иметь дело с бабочкой, которая приколота иголочкой в гербарии, но с другой стороны, надо не забывать, что бабочки здесь — это духи Божии, духовные содержания. Хорошо ли их так прикалывать иголочкой? Поэтому нам в нашем стремлении понять всё однозначно не нужно заходить слишком уж далеко. Тут легко зайти в сферу, я бы сказал, неблагочестивого отношения ко всему тому, что здесь написано. Нужна некая мера дистанции: это Божье, это нам до конца не понять. Некая мера смирения с тем, что мы тут до конца всё не поймём, — это необходимый элемент для правильного чтения Откровения. И сам автор его, записавший его Иоанн Богослов, именно так к этому относился: мы видим, что что-то он интерпретирует, что-то даёт в своём понимании, а что-то — нет, большую часть — нет, большую часть он просто показывает так, как она была ему явлена.

Возвращусь к теме о семи чашах, которые будут после, и о семи трубах, которые были до и после которых идёт длинная интерлюдия между семью трубами и семью чашами. Интерлюдия начинается ещё в 10-й главе, с книжки, которая есть пророчество и которую Иоанн глотает, и дальше внутри этого видения на небесах и внутри этого пророчества ему, как сон во сне, является какое-то дополнительное видение того, что на этих небесах ему ещё не показано, а будет показано только в конце, если так можно выразиться, этого фильма или спектакля. Такова структура интерлюдии, которая начинается с 10-й главы и кончается 14-й главой. Чтобы нам понять место этой интерлюдии, в том числе и 14-й главы, надо возвратиться к тому, что я говорил о смысле этих рядов по семь печатей, семь труб и семь чаш. Хотя они в Откровении Иоанна Богослова изложены последовательно, но даже нет полной уверенности, что они в видении ему были явлены именно так, последовательно. Он совершенно спокойно мог всё это видеть одновременно — так, как мы слушаем симфонию, а там в оркестре играют двадцать инструментов, и мы все их слышим одновременно, они сливаются в нашем восприятии. Но даже если ему это было явлено последовательно, это совершенно не значит, что это всё так, последовательно, разворачивается в небесах, в вечности. В вечности нет последовательности. Там всё и разворачивается, и сосуществует вместе. И, конечно, уж совсем глупо было бы думать, что поскольку там сначала семь печатей, потом семь труб, потом семь чаш, то это — пророчество о чём-то, что в человеческой истории было, есть и будет именно в такой последовательности: такие-то, такие-то и такие-то события. В эту ошибку кто только не впадал! В попытку приколоть эту бабочку, выстроить в ниточку все эти ряды, которые в Откровении даны. С моей точки зрения само по себе повторение три раза семёрки говорит о том, что эти три семёрки показывают нам одно и то же, но только с разных сторон. Представим себе свод, в котором три арки сходятся вместе в едином замковом камне. По каждой арке можно дойти до этого единого замкового камня, но своим путём. Этот замковый камень — это то, что называется Страшным Судом, концом времён, и все семёрки, и печатей, и труб, и чаш, поочерёдно кончаются именно этим. Поэтому нам совершенно нечего удивляться, если мы, идя по одной из этих арок (по одной семёрке), находим какое-то событие, которое вроде бы уже произошло, а потом читаем через несколько глав опять об этом же событии, которое в этот момент происходит. Когда же оно произошло? Два раза, что ли? Да нет, конечно, это просто две разные точки зрения на одно и то же. Многогранность и объём того, что Господь хочет показать в Откровении всем нам через Иоанна Богослова, таковы, что взгляд с одной стороны просто обеднит это, это надо показать именно под разными углами. Мы сами-то созданы так, что мы всё видим с двух точек зрения, двумя глазами, на этом основана стереоскопичность нашего зрения, поэтому мы видим глубину, а закройте один глаз — и вы глубину уже не увидите. Так и здесь, только в этой Книге глаз — три, и они нам показывают глубину. И ещё я говорил о том, что можно несколько условно, ассоциативно, не точно логически, не математически привязать три ряда печатей, потом труб, потом чаш так: первый ряд — снятие печатей, и сказано прямо, что их снимает Агнец, т. е. это ассоциируется с той гранью Святой Троицы, которую мы называем Иисус Христос, Сын Божий, Спаситель; когда мы читаем про трубы, с самого начала, когда трубы ещё не прозвучали, возникает ассоциация со словом «дух», и поэтому понятие «Дух Святой» возникает сразу у нас в голове. Но когда мы читаем про трубы, невольно возникает вопрос: а трубы-то где звучат? Мы понимаем, что трубы могут звучать где угодно: стоит на площади человек и трубит, но это в нашей жизни, а здесь, в Откровении, в духовном плане — где могут звучать эти трубы? Труба — это же предупреждение и побуждение к тому, чтобы, как говорится в Библии, препоясать чресла и приготовиться к борьбе. Кому это всё адресовано? Богу на небесах? Ему эти трубы не нужны. Это адресовано отдельной человеческой душе, в ней эти трубы и предназначены звучать. Голос Духа Святого звучит в человеческой душе как голос труб. Я не хочу сейчас повторять всё, что говорил о трубах (это отдельная длинная тема), просто когда мы прочли о жатве, мы должны понимать, что в географии (если так можно выразиться, чтобы не сказать «в хронологии») Откровения это не случайно находится сразу после труб, в интерлюдии. Интерлюдия посвящена борьбе за души человеческие и в душах человеческих, которая происходит между зверями, действующими в душах, и ангелами, которые через вечное Евангелие, о котором мы прочли в прошлый раз, тоже действуют в душах. И мы понимаем, что, вероятно, жатва, о которой здесь идёт речь, — это тоже жатва душ человеческих. Ведь что Богу нужно? Нам, людям, нужно много всего: нам нужен душевный покой, физический комфорт, материальные блага. А Богу-то что от нас нужно? Ничего Ему, кроме нашей души, от нас не нужно. Это вообще единственное, что мы можем Ему дать. И поэтому, когда речь идёт о жатве, т. е. о том, что кто-то что-то посеял и надеется собрать урожай, этот «кто-то» в Откровении — только Бог, никого другого тут быть не может, и урожай Его — урожай душ. Правда, там действуют и звери (Бог сеет Своё, они сеют своё), но всё равно, всё это— и добро, и зло — в человеческих душах, там происходит борьба. Даже тогда, когда мы воспринимаем эту борьбу как исторические события последнего века или что-то, что происходило в древности, во времена написания Откровения (пусть не в масштабе Освенцима, но там тоже был и геноцид, и много других ужасов), то мы же понимаем, что такие ужасы не сами по себе происходят, а оттого, что в душах человеческих такое творится, что кому-то Освенцим приходит в голову как способ решения еврейского вопроса, а кто-то охотно там работает, не видя в этом никакой проблемы: раз государство строит Освенцимы, значит, так надо. Это зло из душ человеческих, но и добро оттуда же: кто-то, жертвуя собой, в Освенцим попадает. Например, история замечательной святой, матери Марии. Это наша соотечественница, которая была эмигранткой во Франции, приняла монашество, и когда немцы заняли Францию и стали преследовать евреев, она евреев спасала. Спасала, спасала, а потом, естественно, её саму арестовали, бросили в лагерь Равенсбрюк, и там она погибла. Она, в сущности, добровольно туда пошла: она прекрасно понимала, куда ведёт её деятельность по спасению евреев. И в самом лагере она добровольно пошла в газовую камеру вместо какой-то молодой женщины. Вот оно, добро и зло, оно проявляется исключительно из того, что в душах человеческих есть, а есть и то, и то, причём даже не скажу: у одних — то, у других — другое, нет, большей частью и то, и другое в одной и той же человеческой душе. Бог в ней сражается с дьяволом. Вся история человеческая — история сражения Бога с дьяволом, и поле сражения — душа человеческая. Контрастная оптика 14-й главы с тем и связана, что в замысле Показавшего было — показать землю, показать небо и донести до нас, читающих, что борьба не на жизнь, а на смерть между светом и тьмой, между белым и чёрным, добром и злом идёт в душах человеческих, и эта борьба должна закончиться жатвой. Речь о жатве — в 14-й главе, а в Откровении двадцать две главы, значит, ещё не конец. Но про жатву, и всё, что сказано здесь, — это о конце. Чуть раньше мы читали в восьмом стихе: «пал, пал Вавилон, город великий», – и кажется, что вот, он уже пал, а на самом деле о Вавилоне и о его падении говорится в 17-й и 18-й главах, — это ещё только будет в конце Книги, а здесь уже этот конец предвосхищается. Итак, то, что мы читаем здесь о мучениях людей, принявших на себя образ зверя, и о жатве, — это не что-то промежуточное, за чем потом идут какие-то другие события, это уже предвосхищается полный конец, конец времён, за которым наступает новое небо, новая земля и Новый Иерусалим. Вот так надо понять место жатвы во всём, что мы до сих пор прочли и ещё прочтём.

Теперь несколько слов в напоминание о том, что мы читали в прошлый раз о людях, которые приняли на себя образ зверя и мучаются, как здесь сказано:

10…в огне и сере пред святыми Ангелами и пред Агнцем;

11 и дым мучения их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днём, ни ночью.

Чтобы не повторять всю аргументацию, скажу сухой остаток из того, что говорил в прошлый раз: не нужно думать, что здесь идёт какая-то вечная мука, что люди согрешили, получили по заслугам, и теперь для них уже никакого спасения нет, полный конец. Нет, думается мне, это не так. Слова «во веки веков», которые здесь сказаны, означают не вечность в каком-то тупом арифметическом смысле (бесконечное количество лет вечных мучений). Такой вечности просто не существует в природе. В природе существуют две вещи: время, в котором мы живём и которое имеет конец, оно не вечно, и Апокалипсис как раз этот конец и описывает, и вечность, которая устроена совершенно по-другому, в ней вообще нет временного ряда и тем более нет этой «дурной бесконечности» (как говорят философы), когда годы, годы, годы, и всё мучения, мучения, мучения, и ничего не меняется, и ничего не облегчается. Естественно, ничего такого в вечности нет. Итак, эти «веки веков», о которых здесь сказано, — это совершенно конкретный период времени, который кончается концом времен — судом, о котором будет дальше, и этой жатвой. До неё мучение действительно происходит, это да. И потом, обратите внимание, как здесь сказано: они «не будут иметь покоя ни днём, ни ночью». Что это означает? Над ними что, совершается какое-то специальное издевательство, чтобы мало того, что они мучаются физически, чтобы они ещё мучились душевно? Кто же это издевательство совершает? Господь Бог, который их туда, в эту серу и огонь, направил? Ну, сами понимаете, что это за образ Бога у нас тогда получится… Конечно же, это не так! Их мучает собственная их совесть. Их мучает собственная их душа, как и с нами, наверное, в жизни бывает. Мучает она нас, и не отступает от нас, и не кончаются эти мучения, но потом кончаются, слава Богу! Отмучились мы, — можем себе сказать. То есть та картина, которую мы здесь встречаем, — это огонь очищающий. Огонь и наказывает в каком-то смысле, и одновременно очищает этих людей, принявших на себя начертание зверя. Эта картина, конечно, очень напоминает Чистилище (по «Божественной комедии» Данте), потому что замысел Чистилища таков: несовершенные души в нём страдают и через это страдание очищаются. Но я не хочу, так сказать, проповедовать идеологию Чистилища и сказать, что здесь, в Откровении, Чистилище и описано. Мне католическая идеология Чистилища не близка. Не потому, что сама идея очищения через страдание мне не близка, а потому, что в католичестве и даже у Данте Чистилище — это не что-то творческое, что дано человеку как мучение и как дар одновременно, как возможность очищаться в страдании. Нет, там это некое установление государственного типа, как тюрьма, пенитенциарные такие органы. Что такое «пенитенциарные органы» в переводе? Это органы, где совершается покаяние человека. Но мы же понимаем, что в тюрьмах реально совершается что угодно, только не покаяние. В чьих-то начальственных головах места заключения понимаются как места исправления, а на самом деле, конечно, там никакого исправления не происходит. Так вот, католическое Чистилище напоминает такой формальный административный институт, который замечательную идею очищения человека через страдание, как бабочку, прикалывает к определённым организационным формам и тем доводит до абсурда. Не думаю я, чтобы Господь создал какое-то специальное Чистилище, а вот что очищение идёт через страдание — это совершенно точно. Это просто каждый из нас по опыту своей жизни знает. Часто люди во взрослом возрасте в церковь-то приходят когда? Когда страдание приходит и, как нашатырь, прочищает мозги, и просвещает. Не нужно думать, что то, что здесь происходит, — вечная мука. Нет тут никакой вечной муки. Сказано «во веки веков», но эти не те «веки веков», как мы в нашей наивности понимаем: что это навсегда. Во веки веков, а не навсегда. До конца света. Вот сколько будет веков, столько и будет это продолжаться.

12Здесь терпение святых, соблюдающих заповеди Божии и веру в Иисуса.

Что это означает? Где «здесь»? Возможно, имеется в виду то мучение, но и очищение тех, кто принял на себя очертание зверя, и в этом — терпение святых. Может, так, а может быть, слова «здесь терпение святых» относятся к следующему стиху.

13И услышал я голос с неба, говорящий мне: напиши: отныне блаженны мёртвые, умирающие в Господе; ей, говорит Дух, они успокоятся от трудов своих, и дела их идут вслед за ними.

Есть три смысла, как можно понимать слова «терпение святых». Во-первых, вспомним, что в шестой главе были те самые святые, о которых идёт речь: «... возопили они громким голосом, говоря: доколе, Владыка Святый и Истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу?» И здесь мы встречаем на это ответ: вот здесь терпение святых. Вот в этот момент перед концом времён Господь будет работать (скажем так, аккуратно) с теми, кто пролил кровь святых. Будет работать как, «мстить»? Наше человеческое понятие «мстить», как и все наши человеческие понятия, к Богу неприменимо. Даже в нашей жизни человеческое мщение в идеале — это не выплеск злобы за какую-то обиду, а просто восстановление справедливости. И Господь, будучи одновременно и справедливым, и милостивым, так восстанавливает и справедливость, и милость. И поэтому то самое терпение, к которому Сам Господь в шестой главе призывает святых, здесь находит своё исполнение. Здесь святые видят Замысел Божий, в который входит их мучение со стороны их мучителей, и при этом они сами, мучимые, и их мучители предстают не как две совершенно несовместимые друг с другом половины бытия, а как две части единого Замысла Божия. Так что же, Господь специально так задумал, чтобы мучители мучили невинных? Это самый трудный вопрос, мы о нём ещё будем говорить. Нет, Господь так, конечно, не задумал, но Господь, создавший человека свободным и давший ему возможность тем самым впустить в себя дьявола, получил человека таким: с образом Божиим в себе и с действием дьявола в себе. И пока дьявол действует в человеке, в этом любезном Богу человечестве будут мучимые и будут мучители — вот такая парадоксальная логическая структура. Но религия вся парадоксальна, и христианство — особенно.

 Если же мы отнесём терпение к следующему стиху, то вот, святые терпели, терпели муки на земле, но терпели и на небесах, глядя на всё земное зло. Если нам, на земле живущим, когда мы включаем телевизор и видим, что на земле творится, хочется телевизор выключить, чтобы этого больше не видеть, — так каково же с небес на всё это смотреть? И это, наконец, кончается, исполняется их терпение, всё! Наступает конец. Что такое этот конец? В этой главе мы забегаем немного вперёд. О конце сказано в 19-й главе, и там проясняется, что такое «отныне блаженны ... умирающие в Господе». Там описано тысячелетнее царство, в котором люди, отдавшие свою жизнь за Бога, за Христа, царят вместе со Христом — ещё до того, как воскресают все прочие мёртвые и судятся по делам своим. А этих уже и судить не надо — они уже оправданы по делам своим. Это ключ к тому, что здесь сказано:

13 ... они успокоятся от трудов своих, и дела их идут вслед за ними.

Дела их определяют судьбу их в конце времён таким образом, что они с Богом сосуществуют ещё раньше прочих людей. Хотя и другим людям — пусть позже, пусть после суда — тоже дано (как возможность, по крайней мере) пребывание с Богом.

И, наконец, ещё один возможный смысл слов «здесь терпение святых». Кто эти святые? С одной стороны, тут же сказано в самом начале:

1...вот, Агнец стоит на горе Сионе, и с Ним сто сорок четыре тысячи, у которых имя Отца Его написано на челах.

Ну да, конечно, они святые, это правильно. Но только давайте вспомним, с чего начинается Откровение — с послания семи церквам, вполне земным. И мы знаем, что члены этих церквей, первые христиане, называли себя святыми — не в том смысле, что они очень хорошие, а в том смысле, что они не такие, как все. Поэтому слова «терпение святых» можно отнести и к адресатам этого письма, этого Откровения, — к членам вполне земных церквей и, соответственно, к нам тоже: «здесь терпение христиан» — бывших, нынешних и будущих. В этой картине — основа для терпения, веры, надежды, основа для того, чтобы не отчаиваться, видя всё то зло, которое творится вокруг нас. А для первых христиан — это основа для терпения, веры и надежды даже тогда, когда их вели на плаху или к диким зверям в цирк, чтобы те их растерзали. Это может быть адресовано и к конкретным людям, читающим, а не только к этим ста сорока четырём тысячам.

Слово «отныне», которое здесь употреблено, не значит, что «блаженны мёртвые» во времени, с того момента, когда произошло то, что тут сказано (третий ангел провозгласил). Нет, это, естественно, относится не к земному времени, это даже не относится к последовательности событий, как она изложена в Откровении, потому что здесь мы уже забегаем вперёд, к концу времён. Это «отныне» — с некоего момента в логике того Замысла Божия, который здесь изображён, в логике этой картины. Представьте какую-то замечательную, глубокую картину (ну хоть «Явление Христа народу» Иванова). Вот он в таком образе изобразил людей, верящих вполне. А вот люди, верящие как бы ещё осторожно. А вот люди, вообще воспринимающие Христа с отторжением. Водим мы пальцем или глазами по этой картине: ага, вот это — эти, вот это — те, и все они складываются в некую картину, вместе с Самим Христом, и с пейзажем, который за ними, и с Иорданом, который течёт впереди. Что в этой картине раньше, а что позже, что там «отныне»? Единственное, к чему можно применить слово «здесь» или слово «отныне», — это логика самой картины: эти люди –  они ждут, у этих — такой поворот души, у этих — другой поворот души, но отныне они все спасены, потому что их неразрешимые доселе проблемы разрешены, потому что отныне к ним пришёл Христос (и мы поднимаем глаза к фигуре Христа, которая там выше прочих). Что за «отныне» на этой картине? Это «отныне» просто в логике этой картины, а не потому, как мы глазами или пальцем по картине водим. Примерно так и та огромная картина, которую нам являет Откровение. Она примерно как «Явление Христа народу». Да она в каком-то смысле об этом и говорит.

Здесь сказано, что мёртвые «успокоятся от трудов своих». Что это за покой? Это то, что мы называем «вечным покоем». Опять же, хочу подчеркнуть, что слова «вечный покой» не значат, что это бесконечная продолжительность лет, во время которых люди почивают, сложив руки на груди, и ничего не делают. Нет, они попадают в вечность другого рода — в вечность предельно активную, в которой совершаются все те огромные, высокоэнергичные события, о которых нам рассказывает Откровение. Как это ни парадоксально, их покой — в этой энергии, в том, что их жизнь там наконец-то обретает свой полный смысл. И этот смысл там дан уже не в надежде и вере, как на земле, а дан уже конкретно, дан им как дар. Вот что такое этот покой. Мы на самом деле на такой же покой надеемся, когда говорим, что надеемся попасть в Царство Небесное.

Там же в 13-м стихе говорится: «и дела их идут вслед за ними». Это предвосхищение той мысли, которая в 20-й главе будет сформулирована так: каждый из людей судится по своим делам. Для людей же, о которых речь в 13-й главе, суд — это как «получить зачёт автоматом» (скажу как бывший студент), им сдавать экзамен на суде уже не надо. Суд — как экзамен, а отдавшие жизнь свою ради Христа этот экзамен автоматом получают.

Ну и, наконец, мы переходим к теме о жатве. Мы видим «подобного Сыну Человеческому» (когда мы слышим слова «Сын Человеческий», у нас, естественно, возникает ассоциация с Христом), у Него в руках серп, это острое орудие, оно чем-то похоже на меч, и мы вспоминаем, что говорилось в начале Откровения и сказано дальше: что у Христа есть меч. Этот меч — Слово Божие, исходящее из Его уст, да и Сам Он, Христос, в каком-то смысле Слово Божие и есть: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог», это и есть Христос. Меч здесь приобрёл форму не орудия поражения зла, даже не хирургического скальпеля, с которым меч тоже схож, а орудия жатвы. Но это одно и то же орудие — меч Слова Божия, о котором сказано в Послании к Евреям, что оно судит людей. Или даже можно сказать: не то что оно судит — люди сами себя судят, когда им Слово Божье предъявляется и у них возникает возможность, выбор –  принять его или не принять, услышать его так, или этак, или сказать: а-а-а, это всё неважно. Это и есть суд, и другого суда нет. И серп, о котором здесь сказано, орудие жатвы, — это как бы изогнутый меч, или, выражаясь библейскими словами, меч, перекованный на орало. Орало — это плуг, а здесь меч, перекованный на серп, но это, по существу, тот же самый меч. Этот меч собирает с земли некий урожай, и нам важно понять, что это за урожай.

14И взглянул я, и вот светлое облако, и на облаке сидит подобный Сыну Человеческому; на голове его золотой венец, и в руке его острый серп.

15И вышел другой Ангел из храма и воскликнул громким голосом к сидящему на облаке: пусти серп твой и пожни, потому что пришло время жатвы, ибо жатва на земле созрела.

16И поверг сидящий на облаке серп свой на землю, и земля была пожата.

Что он жнёт? Мы понимаем, что жатва — это метафора, они никаких плодов с земли не жнут, а жнут души, но всё-таки жатва чего имеется в виду? Можно капусту собирать, можно пшеницу, можно яблоки — а что тут? Мы вспоминаем слова Христа, Который говорит Своим ученикам: поднимите глаза ваши и посмотрите на нивы, как они побелели... Что имеет в виду Христос под нивами? Конечно же, души человеческие, которые уже готовы принять Христа, которые в глубинах своих уже жаждут Христа. Знаете, как Татьяна у Пушкина в «Онегине»: «Душа ждала кого-нибудь, и дождалась — открылись очи, душа сказала: «Это он!»» Примерно так и происходило принятие Христа ждавшими Его людьми, «побелевшими нивами». Когда мы слышим о побелевших нивах, мы понимаем, что это, конечно, нивы пшеничные, это хлеб. Это подтверждается ещё тем, что здесь «созрела» — неточное слово, в оригинале используется греческое слово, которое означает «достаточно высохла», и это слово только для пшеницы применимо, её зелёную жать нельзя. Когда она перейдёт в стадию молочно-восковой спелости, тогда, значит, уже можно готовиться к жатве. Это жатва хлеба, одного из двух евхаристических плодов, а дальше идёт «жатва» винограда — второго из евхаристических плодов. На первой жатве («И поверг сидящий на облаке серп свой на землю, и земля была пожата») дело не кончается. За этим наступает вторая «жатва».

17И другой Ангел вышел из храма, находящегося на небе, также с острым серпом.

18 И иной Ангел, имеющий власть над огнём, вышел от жертвенника и с великим криком воскликнул к имеющему острый серп, говоря: пусти острый серп твой и обрежь гроздья винограда на земле, потому что созрели на нём ягоды.

19И поверг Ангел серп свой на землю, и обрезал виноград на земле, и бросил в великое точило гнева Божия.

Точило — место, где топчут виноград, и из него вытекает сок, который потом превращается в вино. Читая о точиле гнева Божия, я был просто поражён, я не ожидал услышать здесь слово «гнев», потому что вторая жатва — это жатва уже не хлеба, а винограда. Упоминается ли виноград в Новом Завете, в Евангелиях? Да, конечно, сколько угодно, даже в Ветхом Завете он часто упоминается. Христос говорит о Самом Себе как о виноградной лозе, и о Своих учениках (вплоть до нас, сегодняшних) – как о веточках и плодах на этой лозе. И мы ожидаем, что жатва винограда — это жатва чего-то хорошего, тем более что ведь Сам Христос заповедал Своим ученикам поминать Его хлебом (первая жатва) и вином (вторая жатва). Ассоциацию вина со Своею собственной чистой Кровью, пролитой на кресте, Он установил навсегда, и мы, когда причащаемся, говорим: «Кровь Христова» — о вине. А тут вдруг оказывается, что виноград — и точило гнева Божия! И дальше мы читаем:

20И истоптаны ягоды в точиле за городом, и потекла кровь из точила даже до узд конских, на тысячу шестьсот стадий.

Мы бы всё это поняли, если бы это была Кровь Христа и кровь тех, кто вслед за Христом приносил себя в жертву. Мы бы поняли, что эта кровь — благая кровь, а тут сказано, что это «точило гнева Божия». Что же это за плоды, что когда их топчут, то именно гнев Божий тем самым из них истекает или совершается (не знаю даже, как правильно сказать). Мы вспоминаем тогда о том, что мы прочли сегодня вначале: есть свет, а есть тьма, есть люди (те сто сорок четыре тысячи), которые ничем против Христа не погрешили, а есть те, которые приняли на себя образ зверя. Что с ними будет? Всё, они выбрасываются как нечто ненужное? Вроде бы мы находим в словах Самого Христа подтверждение тому, что те, кто на себя принял образ зверя, будут выброшены вместе с этими зверями в озеро огненное и перестанут существовать. Христос рассказывает притчу о человеке (под которым имеется в виду Бог), посеявшем доброе семя, а враг его (дьявол) посеял злое семя. Приходят жнецы, т. е. ангелы, и спрашивают: вырвать ли нам злое семя? Им говорит хозяин поля: нет, пока не надо. Почему? Этого не сказано, это «за кадром», но объяснение в том, что пока они ещё зелёные, они все похожи друг на друга. Пусть они вырастут, тогда вы поймёте, где пшеница, а где сорняк, и тогда вырвете. И сказано дальше: отнесите пшеницу на ток для молотьбы (она пойдёт в пищу), а сорняки сложите в кучу и сожгите огнём неугасимым. И очень многие комментаторы так комментируют: люди, принявшие на себя начертание зверя, — ну, вот такой они выбор сделали, — сорняки, они попадут в огонь неугасимый, и всё, с ними всё покончено после неправильного их выбора.

На мой взгляд, ситуация и тоньше, и глубже, чем мыслится в таком радикальном подходе. Ассоциация с жатвой человеческой, как мы, люди, на земле её производим, — это не полная, не совершенная ассоциация. Мы, люди, из урожая собираем то, что нужно нам, а всё остальное выбрасываем как мусор. А в природе мусора нет, и в Замысле Божием тоже мусора нет. В нём есть, конечно, зёрна, и я не хочу снижать различия между зёрнами и плевелами, но есть в нём и место для плевел, место для тех, кто принял на себя образ зверя, даже для самих зверей место в Замысле Божием есть. Не Он их придумал и сделал их такими, как они есть. Но когда они возникли — и для них место в Замысле Божием нашлось. Вспомним о том, что в природе ничего не пропадает, и даже отходы жизнедеятельности Москвы, которые вывозятся на Люберецкие поля аэрации, тоже не пропадают, они дальше поступают в природный круговорот. Если так в обычной природе, то как же у Бога может что-то пропадать? Думаю, что нет. Думаю, что и души людей, принявших на себя очертание зверя, не только не пропадают, но в каком-то смысле составляют часть жатвы. Жатва Божия состоит из двух частей — из жатвы добра и жатвы зла. Но зачем Богу жатва зла? Зачем Ему плевелы? Они Ему, наверное, не нужны, но они нужны нам, Его детям (можно сказать, Его любимым детям)! Для нас важно, чтобы человечество пусть и разделялось на добрых и злых, но, тем не менее, чтобы в Замысле Божием и это добро, и это зло находили своё место. Я ни в коем случае не хочу равнять добро и зло, не хочу сказать, что быть добрым и быть злым это, в конце концов, всё равно, потому что Бог создал и то и другое. Хотя, вроде бы, в словах Христа о том, что Господь посылает дождь Свой и на добрых, и на злых, а солнце Своё на праведных и на неправедных, можно найти как бы основание, чтобы сказать так: значит, это всё равно — быть праведным или неправедным, добрым или злым. Нет! Мы находим как раз в этой главе Откровения ключ к пониманию этих слов Христа. Да, всё Бог посылает, как Он посылает на сорняки и пшеницу Своё солнце и Свой дождь, — пусть растут, ради Бога, но только до времени, а в конце произойдёт разделение. Так вот, самое главное и трудное для понимания: жатва земли — это не уже разделённые отдельно добро и отдельно зло, хлеб и «вино гнева Божия». Нет, жатва — это именно процесс разделения, различения, понимания того, что такое добро и что такое зло. Ведь когда мы рождаемся, мы тоже не понимаем, что такое добро и что такое зло. Нам столько лет нужно, чтобы эти понятия как-то в себе составить! И это плод, может быть, всей нашей жизни, что мы к старости своей начинаем понимать, начинаем различать, где добро, а где зло. Вот плод, который приносит земля Богу. Жатва — различение, умение различать между добром и злом. Можно сказать, воплощённое в людях различение между добром и злом. Мы ведь не всегда даже понимаем, что такое добро и зло в других людях и в нас самих. До этого надо дорасти. Это дорастание и есть та жатва, которую снимает Бог с земли. Жатва –  души, доросшие до понимания различия между добром и злом, и не только до понимания, а души, доросшие на одном пути до воплощения добра, а на другом пути — доросшие до воплощения зла. И Бог всё это принимает в Свой Страшный Суд и преображает. И наступают новое небо и новая земля. При этом нигде не сказано, что вместе с дьяволом (драконом) и со зверями попали в озеро огненное и были уничтожены именно люди, плоть и кровь, как мы с вами, пусть даже принявшие на себя печать и начертание зверя. Когда мы дойдём до этого места через несколько глав, будем об этом говорить.

Сказано о том, что будет после окончательного Суда Божия: Новый Иерусалим, где Бог существует вместе с людьми, и при этом сказано, что есть кто-то вне Нового Иерусалима. Кто же вне Нового Иерусалима? Когда мы дойдём до этого места, будем об этом говорить, но я сейчас хочу сказать: не мы с вами, добрые или злые, даже не самые злые из нас, не плоть и кровь, а те, кто действует в плоти и крови, духи тьмы, — они действительно вне Нового Иерусалима, они в него попасть не могут. В этом отличие от нашей земли, на которой духи тьмы легко вхожи в наши собственные души и во всю нашу человеческую жизнь.

Это очень нелёгкая и острая тема — о месте зла в Замысле Божием, тема острейшая! Я в заключение хочу сказать об очень любимой мною книге Клайва Стейплза Льюиса «Переландра». Там ситуация такая: изображается в виде Венеры, планеты, райский сад, где произошло грехопадение людей, Адама и Евы, и там как бы опять разыгрывается грехопадение. Господь попускает туда проникнуть дьяволу в лице некоего очень испорченного человека, и другому человеку, герою книги, очень хорошему, доброму, который в итоге помогает тому, чтобы не произошло там грехопадение. Этот человек изображён простым, как один из нас. Он ужасно мучается непониманием того, что, собственно, Господь тут затеял, почему Он хочет его слабыми руками тут что-то произвести? Он же Всемогущий! Что бы Ему этого дьявола в человеческом облике просто не допустить туда — и всё! Как и мы, читая про райский сад, можем себя спросить: зачем Господь вообще допустил змея в райский сад?! Он же Господь Всемогущий и Всеведущий! Для чего? В книге описывается борьба острейшая, в физическом смысле, не на жизнь, а на смерть, и в итоге носитель добра голыми руками физически убивает носителя зла. Вот представьте себя в этой роли. Главный герой тоже не мог этого представить, а ему пришлось такое сделать. И хотя не сказанные явно, там прочитываются слова, что если бы этого острейшего искушения, этого риска, что, действительно, и там произойдёт грехопадение, не было, — то тогда не было бы и того скачка духовного роста, который пережили как бы «венерианские» Адам и Ева. Происходит фундаментальный, экзистенциальный, эпохальный выбор. А любая точка выбора — это страшный риск, что можно свалиться. Как когда мы идём по узкой тропке в горах, и нет другого способа попасть туда, куда мы хотим, и при этом можно свалиться. И без риска не было бы достигнуто цели никогда. Мне кажется, через замечательную, очень глубокую, хотя формально не богословскую книгу Льюиса мы приобретаем более глубокое понимание места зла в Замысле Божием о мире применительно к Откровению Иоанна Богослова. Бог зла не создал, но Он, будучи Богом, даже возникшее без Его участия зло вставил в Замысел Свой о мире так, что оно (по слову того же «Фауста», которое поставлено эпиграфом к «Мастеру и Маргарите») есть «часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо…» Эта тёмная сила вершит добро не потому, что она хочет вершить добро, это Господь устроил мир так, что дьявол, даже желая зла, как бы крутит машину Господнюю, которая на выходе даёт добро.

Это о жатве земли. Чтобы мы не забывали, что и добро, и зло — части этой жатвы. Здесь сказано «точило», а когда виноград попадает в точило, он меняет свою природу. Это были гроздья оправданного гнева Божья, но после того как их истоптали ангелы, истоптал Христос в точиле гнева Божия, эти ягоды превращены Христом в вино, которое течёт дальше, и оно уже нам напоминает кровь Евхаристическую, Кровь Христову. Это для нас напоминание о том, что нет непроходимой грани, непроходимой пропасти между добрыми и злыми, и даже между кровью, в точиле гнева Божия текущей, и Евхаристической Кровью Христовой. Христос преображает эти отравленные плоды земные в Свою чистую Кровь. Кто внимательно читал Евангелие, может спросить: как же нет? Есть там притча о Лазаре и богаче, где Сам Христос говорит, вкладывая Свои слова в уста Авраама, что непроходимая грань проложена между раем и адом, и не могут перейти ни туда одни, ни сюда другие. Да, совершенно так, грань непроходимая. Но до какого времени? Скажу, как здесь сказано в 11-м стихе: во веки веков. Непроходимая грань — до конца веков, до конца времён. Но время будет иметь конец. И в конце времён непроходимая в нашем мире грань между добром и злом преобразится на новом небе, на новой земле. Вот всё, что я могу сказать. Я не хочу делать вид, что тут всё до конца понятно. Нет. Но хотел бы, чтобы мы не впадали в упрощённое, примитивное понимание всего этого так, что добрые — замечательно, вперёд, на пьедестал, а злые — в мусорную кучу. Это — по-человечески, а по-Божески — нет.

 

 

Евхаристия в Апокалипсисе (дополнение) 25.08.20

 

Поскольку в предыдущем чтении, в 14-й главе, возникла тема связи той крови, которая проливается, как там сказано, «до узд конских»), с Кровью Евхаристической, а точнее говоря, с Крестной Кровью Христа, которая символизируется в Евхаристии вином, оно же Кровь Христова, то я хотел бы сделать добавление, вставку к нашему чтению Апокалипсиса в виде темы «Евхаристия в Апокалипсисе». Надо сказать, что в Апокалипсисе, как и в некоторых других, самых философски глубоких частях Нового Завета, а именно в Послании к Евреям и в Евангелии от Иоанна, нет упоминания о Евхаристии.  Почему? Ну, причина в каждом случае своя.

В Евангелии от Иоанна это объясняется тем, что автор совершенно сознательно не повторяет рассказ об Евхаристии, о Тайной Вечере, об установлении Евхаристии, который есть у всех синоптических евангелистов. Он вместо этого, для избегания повтора синоптических Евангелий (что вообще характерно для Евангелия от Иоанна), в шестой главе своего Евангелия даёт некое другое представление той же самой евхаристической темы, когда Христос говорит Своим слушателям «пить кровь Мою и есть плоть Мою», ну а слушатели, естественно, это всё воспринимают не символически, а буквально, и это приводит их в недоумение и возмущение, так что после этого даже многие из них отходят от Христа и перестают Его слушать.

В Послании к Евреям отсутствие темы Евхаристии связано, по-видимому, с тем, что вообще в этом Послании есть тенденция ухода от ритуальной стороны Богопочитания. Она очень ярко проявляется в критических отзывах обо всех ритуальных сторонах ветхозаветного богослужения в Храме иудейском, но (видимо, по аналогии, по ассоциативной связи) это же применяется и к новозаветному ритуалу, который на самом деле в те времена только зарождался. Никакого систематического ритуала Евхаристии в те времена не существовало, в лучшем случае существовала какая-то совершенно неформальная так называемая агапа — совместная вечеря учеников, которая воспроизводила Тайную Вечерю Иисуса Христа перед Его распятием.

Таким образом, и в Евангелии от Иоанна, и в Послании к Евреям это связано с позицией авторов, с тем, как авторы конструируют своё изложение. Но ведь в Апокалипсисе это видение являет Сам Бог. Что же получается (если сказать несколько резко, гротескно): Евхаристия не важна Богу, показывающему это явление тайновидцу Иоанну Богослову? Ответ такой, несколько парадоксальный: Евхаристия мало того, что в Апокалипсисе есть и в Апокалипсисе важна, Апокалипсис, в сущности, весь показывает именно Евхаристию, только не в её земном, ритуальном, а в её небесном аспекте. Ведь что такое Евхаристия?  Это соединение человека с Богом. Земная Евхаристия символизирует это соединение, а в Апокалипсисе показывается, как это соединение человека с Богом реально, фактически совершается, достигает своей полноты, своей кульминации в новом небе, на новой земле, в Новом Иерусалиме. Поэтому Евхаристия в Апокалипсисе есть практически везде, но она в неузнаваемом, непривычном виде. Да ведь это так и в Евангелии от Иоанна: для многих его читателей и сегодня слова Иисуса Христа «Пейте кровь Мою, и ешьте плоть Мою» не ассоциируются с Евхаристией, хотя при сколько-нибудь глубоком размышлении совершенно очевидно, что они именно об этом.

Есть ещё один момент. Конечно, Апокалипсис весь нацелен к Страшному Суду, к Новому Иерусалиму, но всё-таки ключевым моментом Апокалипсиса является так называемая Парусия, Второе Пришествие Христа, а Страшный Суд и Новый Иерусалим — это как бы компоненты Второго Пришествия Христа уже, можно сказать, в новый мир, или, может быть, правильнее сказать, Второго Пришествия, которое, собственно, этот новый мир и создаёт. По замечательному исследователю Апокалипсиса, отцу Сергию Булгакову, который написал очень глубокую, трудную книгу про Апокалипсис, Евхаристия — это, собственно, и есть Парусия, Второе Пришествие Христа. Даже не просто символ, не просто предвосхищение Парусии, а просто реально происходящая на наших глазах, с нами, при нашем участии частичка Второго Пришествия Христа. Конечно, это требует какого-то другого взгляда на время, на соотношение прошлого, будущего и настоящего. Я хотел бы к этому как раз перейти, руководствуясь принципом, что Евхаристия в каком-то смысле и есть Парусия.

В синоптических Евангелиях Евхаристия, как правило, понимается евангелистами как воспоминание о земном Пришествии Христа, и в первую очередь, о Кресте и о Воскресении. Например, у Луки в 22-й главе, в 19-м стихе именно такой взгляд представлен и употребляется как раз слово «воспоминание»:

¹И, взяв хлеб и благодарив, преломил и подал им, говоря: сие есть Тело Моё, которое за вас предаётся; сие творите в Моё воспоминание.

Тем не менее, у того же самого Луки в той же самой 22-й главе, только немножко раньше, в 16-м стихе говорится о совершении Пасхи в Царствии Божием так:

¹⁵…и сказал им: очень желал Я есть с вами сию пасху прежде Моего страдания,

¹ибо сказываю вам, что уже не буду есть её, пока она не совершится в Царствии Божием.

А это же и есть Парусия, т. е. это уже перспектива не прошлого, а перспектива будущего, и для Луки, как вы видите, всё соединено вместе: воспоминание — прошлое, настоящее — совершение Евхаристии, будущее — Пасха в Царстве Божием. Кроме того, в современном церковном обиходе, богослужении, я бы сказал, в выражении богословия современной Церкви в богослужебных действиях и ритуалах, когда говорится причастная молитва, слова «поминающе убо спасительную сию заповедь» имеют в виду заповедь как раз о совершении Евхаристии как воспоминания о Тайной Вечере Иисуса Христа Его учениками. Тут мы более адресуемся к прошлому. Но в той же самой причастной молитве говорятся слова «второе и славное паки Пришествие», которые одновременно адресуются к будущему. Как мы видим, нет какого-то противоречия между прошлым, будущим и настоящим и у евангелистов, и в церковном богослужении, а есть соединение прошлого, будущего и настоящего в единое целое.

Напомню также установительные слова к Евхаристии у христиан, последователей Христа, уже после распятия и Воскресения Христа. Это то, что пишет апостол Павел в Первом послании к Коринфянам в 11-й главе, 24-26 стихи. Там говорится о    воспоминании Страстей Христовых и Его Воскресения:

24…и, возблагодарив, преломил и сказал: "приимите, ядите, сие есть Тело Моё, за вас ломимое; сие творите в Моё воспоминание".

25 Также и чашу после вечери, и сказал: сия чаша есть новый завет в Моей Крови; сие творите, когда только будете пить, в Мое воспоминание.

Но, с другой стороны, там сказано так:

26 смерть Господню возвещаете, доколе Он придёт.

Так что одни и те же слова обращены и в прошлое, в смерть, которая уже была, и в будущее, во Второе Пришествие, в Парусию, когда Он придёт. Мало того, что в Евхаристии нет противоречий между прошлым, настоящим и будущим, между воспоминанием о первой Парусии (Первом Пришествии Христа) и ожиданием Второго Его Пришествия. Парусия вообще — одна, это некое единое целое. Когда мы говорим о Первом и Втором Пришествии Христа — понятно, что они Первое и Второе именно во времени, мы их разделяем во времени, но ведь, как мы много раз говорили, у Бога-то времени нет, у Него вечность. Время – это наше человеческое восприятие, можно даже сказать шире: это поэтапная реализация в нашем человеческом мире того, что у Бога в вечности присутствует как единство. Опять упомяну Послание к Евреям, там есть мысль о том, что если бы Христу надо было приходить много раз, то это было бы что-то неправильное, потому что всё настоящее однократно, и поэтому, соответственно, и Пришествие Христа однократно. В своей сущности, в своём, если так можно выразиться, архетипе небесном, оно однократно. Более того, когда мы говорим о том, что Первое и Второе Пришествие соединены, и в них соединены в одно целое прошлое, настоящее и будущее, можно спросить: а настоящее как же? Так вот, «настоящее» — это как раз Евхаристия, которая совершается и на земле, и на небе, и в ней «Христос посреди нас», как это говорится и в церковном богослужении, и просто в наших молитвах. В ней прошлое, настоящее и будущее соединены. 

Немного конкретики о том, как в Апокалипсисе мы видим эти, если можно так выразиться, евхаристические ассоциации. Они в некоторых местах вполне узнаваемы. Например, в Евангелии от Луки в 22-й главе, в 30-м стихе Христос говорит о Своём будущем соединении с учениками в Царстве Небесном, что они будут пить и есть 

³⁰…за трапезою Моею.

Это, собственно, слова о Евхаристии: Его трапеза — это Евхаристия и есть. А потом Он говорит: вы будете есть и пить в Царствии Божием

³и сядете на престолах судить двенадцать колен Израилевых.

А в Апокалипсисе, в 20-й главе, в четвёртом стихе как раз и говорится о престолах и о сидящих на них, «…которым дано было судить». Эти две картины друг с другом резонируют, ассоциируются, и они приводят к тому, что мы в апокалиптический контекст переносим слова Христа из Евангелия от Луки о престолах, а они соединены с Его словами о Его трапезе, т. е. о Евхаристии. Соответственно, мы в апокалиптический контекст должны перенести и тему Евхаристии.

Это, может быть, детали, но в Апокалипсисе есть и более существенный евхаристический аспект. Главный смысл Апокалипсиса — это соединение человека с Богом на новом небе и новой земле. А ведь именно на этом новом небе и новой земле Христос будет пить новое вино, как говорит Он Сам в Своём так называемом Малом Апокалипсисе, в разговоре с учениками на горе Елеонской, в виду Храма Иерусалимского. Что это означает? Это означает, что Христос как бы видит новое небо и новую землю как место, где совершается Евхаристия, и совершается уже не в память Христа, а Самим Христом. Конечно, Апокалипсис трагичен, в отличие от Евхаристии, которая, в сущности, торжественная и радостная. Хотя она есть одновременно и воспоминание о распятии Христовом, о Его страстях, тем не менее, это не снимает того, что основной настрой Евхаристии торжественен и радостен. И в каком-то смысле так же и Апокалипсис. Он описывает чрезвычайно трагические события глобального масштаба, если так можно выразиться, он описывает некий крестный путь всего мира.  Ну, когда я говорю «всего мира», то, наверное, в первую очередь тут надо говорить о праведных, о тех, кто там, в Апокалипсисе, в белых одеждах. Но, тем не менее, весь этот трагический путь освещается каким-то новым светом, и не то чтобы лишается своей трагичности, но эта трагичность преображается во что-то торжественное тем, к чему это всё приходит, — новым небом, новой землёй и Новым Иерусалимом.

Ещё о связи Апокалипсиса с Евхаристией. В Апокалипсисе даётся некий ключ к раскрытию трудного для обычных людей понимания того, как в Евхаристии сочетаются материальная и духовная сторона, как сочетаются совершенно материальные кусочек хлеба и глоток вина с глубочайшим духовным смыслом — с пониманием их как Тела и Крови Христовой. Помочь пониманию этого трудного сочетания материального и духовного через Апокалипсис можно, если мы будем понимать слова об Альфе и Омеге в Апокалипсисе в сочетании с тем, что говорит Тейяр де Шарден, замечательный богослов и человек мистического таланта, в своей книжке под названием «Месса над миром» («La Messe sur le Monde»). Он описывает Вселенскую Евхаристию, которая совершается каждый день приношением Богу и всего творчества, которое совершается на земле (людьми в первую очередь), и всей той трагедии, которая тоже совершается на земле каждый день, опять же, в основном, людьми.  То есть в этой книге Тейяра де Шардена в евхаристическом контексте представлен совершенно апокалиптический, напряжённый взгляд на всё то, что совершается в нашем мире. На русский язык название «La Messe sur le Monde», дословно «Месса над миром», так и переведено: «Вселенская Евхаристия». Он Вселенскую Евхаристию, в сущности, представляет как своего рода Апокалипсис, в других, конечно, красках, не таких трагичных, как в Апокалипсисе, по самой оптимистической природе отца Тейяра (ему даже инкриминировали, что он недостаточно в своих писаниях отражает то зло, которое совершается в мире), но тем не менее, это вот такая евхаристическая и одновременно апокалиптическая перспектива. Это нам, кстати сказать, может дать ещё один угол зрения на то, что описано в Апокалипсисе: как на Вселенскую Евхаристию, которая начинается в трагедии, а завершается в соединении людей с Богом на новой земле, новом небе, в Новом Иерусалиме.

Сама тема Вселенской Евхаристии, само это словосочетание имеет глубокие корни в христианском богословии, восходящем к отцам Церкви. Именно эти слова и этот взгляд на разворачивание Замысла Божия о всём мире есть у одного из отцов Церкви, которого я очень люблю и ценю,— Максима Исповедника. Он употребляет именно это сочетание – Вселенская Евхаристия. У Тейяра показано, чем завершается этот, если так можно выразиться, евхаристический апокалиптический процесс, — уже не в книге «Месса над миром», а во всём корпусе его книг. Это, как он выражается, «точка Омега», которая на самом деле у Тейяра заимствована из Апокалипсиса, и она есть завершение всего процесса одухотворением всей материи — превращением Вселенной во Христово Тело. Вот эта-то Вселенная одухотворённой материи и есть новое небо, новая земля и Новый Иерусалим, и в ней Бог соединён с материей. Соединён уже не так, как Он сегодня соединён — как Творец с тварью, а соединён так, как во Христе. Это совершенно другой тип соединения. Да, это и у Тейяра тоже как бы перспектива будущего, но наши сегодняшние евхаристические хлеб и вино — это, с одной стороны, символ будущего, а с другой стороны— уже сегодня существующая частица будущего, и, в том числе, будущего Тела Христова. В вечности это соединение— уже настоящее (с точки зрения вечности), и поэтому глоток вина и частица хлеба как частица будущего Тела Христова — это не столько даже предвосхищение того, что будет, а то, что уже есть. Конечно, это требует несколько другого взгляда на время. Это подразумевает, что то, что, с одной стороны, только ещё будет в будущем, с другой стороны, уже как-то отражается на настоящем, существует в настоящем, влияет на настоящее. Вообще в библейском и особенно в новозаветном взгляде на время нет такой жёсткой однолинейной направленности из прошлого в будущее, какая есть в современной науке, в первую очередь в физике. Есть некое единое целое, которое включает и прошлое, и настоящее, и будущее, — духовное целое, в котором совершается (применю, может быть, слишком материалистический термин) «духовный метаболизм», духовный обмен веществ между прошлым, настоящим и будущим, и в частности, обмен веществ, идущий из будущего в настоящее.

Приведу такой пример. Когда мы смотрим на дерево, мы видим его как нечто, устремлённое от корней к солнцу, и оно, действительно, так и вырастает: однонаправленно, снизу вверх. Но ведь метаболизм (обмен веществ внутри дерева)— это не только восхождение воды и всяких растворённых в воде веществ от корней к листьям, это и нисхождение результатов фотосинтеза, который происходит в листьях, вниз, к стволу, к корням. Вот примерно такое соотношение между прошлым и будущим в таком взгляде на мир, который можно назвать апокалиптическим. И этот взгляд на мир даёт, мне кажется, правильную перспективу на то, что такое Евхаристия: это Пришествие Христа, Парусия, совершающаяся в прошлом, настоящем и будущем, соединённые вместе, — значит, уже и сегодня.  И в этом процессе, если так можно выразиться, в этом метаболизме вечного Тела Христова, мы, сами того не подозревая, участвуем, — так же, как мы участвуем, сами того не подозревая, в экологических круговоротах земных веществ. Так и всё творение, весь мир, вся наша земля содержит в себе этот круговорот, а мы — его частица. Это нечто общеизвестное, банальное с точки зрения экологии, т. е. в материалистическом аспекте. Но то, что в духовном аспекте существует тоже такой как бы «духовный вселенский метаболизм», частью которого мы являемся и который включает в себя потоки из прошлого в будущее и из будущего в настоящее и в прошлое,— это мысль не такая распространённая, и, как мне кажется, такой евхаристический и одновременно апокалиптический взгляд на весь наш мир открывает нам некую новую грань того, что, собственно, происходит в духовном мире.

 

Лекция 20. Апокалипсис. 28.07.09

 

Мы читаем сегодня 15-ю главу. Глава эта очень короткая, одна из самых коротких глав в Откровении, но она очень важная, потому что ею заканчивается большая интерлюдия между двумя структурообразующими элементами Откровения. Я сравнивал это с конструкциями здания, с тремя арками, на которых держится купол, — это три семёрки: семь печатей, потом семь труб, потом семь чаш. Эта глава заключает очень длинную интерлюдию между семью трубами и семью чашами, и эта большая интерлюдия, конечно, не случайна, она придумана не самим тайнозрителем Иоанном Богословом. Ему, видимо, показано нечто такое, насыщенное содержанием, в промежутке между трубами и чашами, что для того, чтобы это передать, нужно столько места, столько глав. Я надеюсь, из того, что мы сегодня прочтём, станет ясно, что эта глава имеет значение для правильного понимания всего Откровения. Давайте сначала прочтём, а потом будем говорить об общем смысле 15-й главы.

Предыдущая 14-я глава — одна из самых трагедийных в смысле контраста между добром и злом, светом и тьмой. В ней, как на одной и той же сцене в театре, показываются и тёмные, чёрные дела, творящиеся на земле, и светлые дела, творящиеся на небе. В 15-й главе мы переходим уже к зрелищу только светлого на небе. Фокус зрения меняется, но при этом у человека, который читает Откровение, не могут при переходе к 15-й главе не звучать в ушах слова о жатве земли из предыдущей главы.

19И поверг Ангел серп свой на землю, и обрезал виноград на земле, и бросил в великое точило гнева Божия.

20И истоптаны ягоды в точиле за городом, и потекла кровь из точила даже до узд конских, на тысячу шестьсот стадий.

Эти видения немеряных потоков крови, конечно, ещё звучат у нас в ушах, когда мы переходим к чтению 15-й главы:

1 И увидел я иное знамение на небе, великое и чудное: семь Ангелов, имеющих семь последних язв, которыми оканчивалась ярость Божия.

2И видел я как бы стеклянное море, смешанное с огнём; и победившие зверя и образ его, и начертание его и число имени его, стоят на этом стеклянном море, держа гусли Божии,

3и поют песнь Моисея, раба Божия, и песнь Агнца, говоря: велики и чудны дела Твои, Господи Боже Вседержитель! праведны и истинны пути Твои, Царь святых!

4 Кто не убоится Тебя, Господи, и не прославит имени Твоего? ибо Ты един свят. Все народы придут и поклонятся пред Тобою, ибо открылись суды Твои.

5 И после сего я взглянул, и вот, отверзся храм скинии свидетельства на небе.

6 И вышли из храма семь Ангелов, имеющие семь язв, облечённые в чистую и светлую льняную одежду и опоясанные по персям золотыми поясами.

7 И одно из четырёх животных дало семи Ангелам семь золотых чаш, наполненных гневом Бога, живущего во веки веков.

8 И наполнился храм дымом от славы Божией и от силы Его, и никто не мог войти в храм, доколе не окончились семь язв семи Ангелов.

Этим кончается глава, и в следующей 16-й главе уже семь чаш как семь язв гнева Божия изливаются на землю. Поскольку сегодняшняя глава непосредственно примыкает к главе о чашах, нам, чтобы её понять, надо ещё раз вернуться к видению Откровения как трёх семёрок, семи труб и семи чаш. Эту третью грань Откровения — чаши — можно, продолжая ту же логику, что и для других семёрок (печатей и труб), сопоставить с явлением Бога Отца. Я говорил, что когда открываются печати, прямо сказано, что печати открывает Агнец, а он символически изображает в видении Иисуса Христа. Тут никаких сомнений нет. Я говорил, что семь труб — это голос Духа Божия, который звучит на земле и в сердцах человеческих — в наших с вами душах. Это вторая грань, вторая ипостась Господа Бога: печати — это Сын, трубы — это Дух Святой. И вот наконец-то настала очередь первой из ипостасей. Первой в каком смысле? Как говорят, «первый среди равных», потому что в церковном богословии ипостаси Отца, Сына и Духа Святого не упорядочиваются, не уточняется, кто главнее, кто более, кто менее важен, — это всё Единый Бог в разных Своих явлениях. И всё-таки в каком-то смысле это явление Отца более фундаментальное, что ли. Ведь эта ипостась Троического Бога (ипостась Отца) — это то, как был явлен Бог людям изначально, начиная с глубокой первобытности, и кончая даже ветхозаветным израильским откровением Бога: Он там являлся только как Отец, а на Сына и на Духа Святого там только рассеяны небольшие намёки. Только в христианстве открывается более полное, многогранное (многоцветное, можно сказать) понимание Бога. Когда открывается эта первенствующая ипостась Бога, Бог Отец, — это, как мне кажется, знак того, что близится финал Откровения. Когда мы читаем об открытии, снятии печатей Агнцем, т. е. Иисусом Христом, у нас совершенно естественно возникает ощущение, что открывается какой-то запечатанный, тайный, скрытый смысл. Кому открывается? Может быть, людям, а может быть, вообще истории открывается смысл, который до этого был непонятным, тайным, скрытым. Снятие Христом печатей с исторических судеб рода человеческого — это не только открытие смысла для понимания, типа того, как есть какая-то книга с неразрезанными страницами, как раньше издавали, а кое-где и сейчас издают, поэтому ее содержание — пока тайна, и вот она разрезается, и можно читать. Не только это: снятие печатей — ещё и действие Христа в мире. Уже в снятии печатей присутствует своего рода двойственность — и диалог действия, и диалог понимания. Вообще в древнееврейском взгляде на мир такого присущего нашей научной и технической эпохе раскола между деянием и пониманием не было. (Характерно, что «знать», «понимать», «познать» в древнееврейском языке – это то же слово, которое означает физическое совокупление между мужчиной и женщиной.) Это признак очень конкретного взгляда на мир, который, надо сказать, вполне перенят христианской Церковью. Мы читали Соборные послания (Послание апостола Иакова, Послание апостола Иоанна, Послание апостола Петра), и в них вера в Бога как действие души, не выражающееся в чём-то конкретном, и дела милосердия, дела любви по отношению к братьям своим, т. е. что-то конкретное, — это две грани одного и того же. Эти две грани (смысл и дело) есть в снятии печатей, хотя нам может показаться при первом чтении, что там в основном речь об обнажении смысла человеческой истории. На самом деле это и дело тоже, я сравнивал это с действием хирурга, когда Своим скальпелем Он человеческую историю так аккуратно рассекает, чтобы добраться до того места, где «болезнь». А в том, что мы будем читать в следующий раз про семь чаш, ситуация обратная. Там явлено чистое действие: чаши выливаются на землю, и на земле происходят какие-то отнюдь не благостные процессы. Но чтобы нам это понять, и понять смысл сегодняшней главы, надо понять, что прямое действие Отца в мире, которое изображается чашами, — это ещё и обнажение некоего смысла, явление некоей правды со стороны Отца, окончательной, финальной правды. Можно спросить: что же это за правда, которая ещё не была явлена, когда Агнец снимал печати с человеческой истории? Отвечу на этот вопрос так: Агнец, снимающий печати с человеческой истории, делает нечто подобное тому, что делают некоторые пророки в своих книгах. Например, знаменитая Книга пророка Даниила объясняет смысл смены разных царств. Понятно, что в человеческой истории заключён глубокий смысл, который не сами люди создают, а который Господь закладывает, и люди часто мучаются этим. Вот мы в нашей стране сколько уже мучаемся вопросом о том, почему весь XX век — это какая-то непонятная, кривая, говоря словами братьев Стругацких, хромая судьба нашей страны? Что за этим стоит? Это просто так: «споткнулся, упал, проснулся —гипс»? Или всё-таки какой-то Замысел Божий за этим стоит, и если да, то какой? В событиях истории явлен, конечно, Богом некий смысл, труднодоступный нам, и Агнец этот смысл открывает. Правильнее сказать — откроет в будущем времени, но в вечности это уже открыто, и некоторые люди, в первую очередь пророки, имея доступ туда, в вечность, уже сегодня видят смысл человеческой истории. Но здесь, в последней семёрке, Сам Господь Отец являет ещё один смысл. Чтобы понять, что это так, надо вспомнить, что мы прочли в прошлой, 14-й, главе. Там происходит полная поляризация между добром и злом, поляризация в том смысле, что те, кто любит тьму, являют это своими делами, а те, кто любит свет, тоже являют это своими делами, и эта поляризация, разделение доходит до конца. Можно сказать, как ответ на это (хотя есть некая неточность в таком выражении), в этом разделе о чашах Господь Бог являет людям, что Он считает правдой, а что ложью, что добром, а что злом. Здесь (говоря слегка научным языком) является не событийный смысловой слой, а критериальный смысловой слой. Что такое критерий? Это «что такое хорошо и что такое плохо». Помните: крошка сын к отцу пришёл, и спросила кроха: «Что такое хорошо и что такое плохо»? Мы все, люди, человечество, — «крошка сын», а «отец» — это Отец наш Небесный. Если мы так себя воспринимаем, мы чувствуем, что мы тоже не знаем, что такое «хорошо» и что такое «плохо». Ну, у нас есть, конечно, естественные чувства, например, если какой-то мальчик воспользовался моим ночным горшком в детсаде, то это плохо, а если я его ночным горшком воспользовался, то это хорошо. Это называется «готтентотская мораль», потому что бушменам на рубеже XIX и XX веков после войны с немцами почему-то стали приписывать именно такую мораль: плохо – когда сосед нападёт на меня, отнимет скот и жену, а хорошо, когда я у соседа отниму его скот и жену. Но на самом деле мы, люди, докапываемся до того, что такое «хорошо» и что такое «плохо», только кровью, жизнью своей. Мы не знаем этого изначально. Если мы придём к своим папе и маме и спросим, что такое «хорошо» и что такое «плохо», а потом придём к учителям в школе, а потом придём к большому начальнику где-нибудь на службе, они нам такого порасскажут! И у нас сложится некое впечатление, что «хорошо», а что «плохо», но с Божиим пониманием, что такое «хорошо» и что такое «плохо», это будет иметь очень мало общего, хотя, конечно, образ Бога, который сидит в человеческой душе, неистребим, потому что человек — образ и подобие Божие. Он будет говорить внутри нас голосом совести, подсказывать нам тихим голосом, что такое «хорошо» на самом деле. Да, этот голос мы легко можем не услышать, мы же не любим его слушать, потому что он неприятные вещи нам говорит. И здесь, в разделе о чашах, Господь являет людям Свою правду — как Он считает, что «хорошо», а что «плохо». Это изображено как семь чаш гнева Божия. Что такое «гнев Божий»? Из того понимания, о котором я сейчас говорил, следует, что Господь являет людям правду, но эта правда оказывается жгучей (как писал Александр Сергеевич: «И, обходя моря и земли, глаголом жги сердца людей»). Почему пророческий глагол жжёт сердца людей? В нём правда Божия, потому и жжёт. Только и всего-то! Жгучую, огненную правду, которую Бог выливает на землю, люди воспринимают как несчастье. Иногда и в нашей жизни, когда нам голос нашей совести выявляет на минуточку истинный, Божий взгляд на какие-то поступки, фрагменты нашей жизни, — наверное, мы тоже можем почувствовать, как будто нас обожгло. Мне кажется, это главный смысл чаш так называемого «гнева Божия». И есть другое понимание понятия «гнева Божия», которое мне кажется абсолютно неправильным: что «гнев Божий», «суд Божий» — это наказание. Те, кто хорошо вёл себя в жизни, — их премируют, а тех, кто вёл себя в жизни плохо, — их наказывают, причём Господь наказывает с яростью и гневом (отводит им какое-то сожжение в озере огненном, тюремное заключение в аду и т. д.). Такое понимание слова «гнев» и слова «суд» мне кажется абсолютно неправильным. Ведь если мы будем так понимать, мы совершенно не поймём, почему в конце 14-й главы о точиле гнева Божия показан виноград, плоды земли, то, что земля принесла Богу, и то, что на ней серпом пожато, и вдруг оказывается, что из этого истекает гнев Божий. Ну подумайте сами, что же это за плоды такие — виноград, из которого Бог извлекает только гнев, повод, чтобы человечеству сделать какую-то «бяку». Нет, конечно, так быть не может, это наше человеческое неправильное понимание, прошедшее через кучу переводов и т. д. «Гнев Божий», мне кажется, это просто явление правды Божией людям. Наверное, многие переживали моменты, когда человек, для нас авторитетный, с мнением которого мы считаемся, говорит нам правду о нас, о том, что мы сделали, и у нас такое ощущение, что он нас оскорбляет, что он на нас гневается, — а он не гневается, он просто нам говорит, как оно есть. Мне кажется, таков «гнев Божий»: он нам, людям, явлен как гнев, потому что — ну, вот правда такая! И тогда понятно, почему плоды земли топчутся в точиле гнева Божия, как виноград, сок которого потом превращается в вино. Когда мы прочли 14-ю главу, я говорил, что главное, что из неё вытекает (извините за каламбур), как вино из точила: главный плод земли — это разделение на добро и зло, правду и ложь. В 14-й главе показано, как поляризация того, что происходит на земле, доходит до своего предела, до конца — дальше уже некуда. Добро стало добром предельным, и оно явлено в виде ста сорока четырёх тысяч, которые стоят перед Богом и на гуслях поют Ему песнь. И зло дошло тоже до своего предела. Я бы даже сказал так: всё явлено в Откровении как уже дошедшее до своего конца в вечности, но оно происходит и на наших глазах. Можно по-разному смотреть на историю человечества. Мы знаем писаную историю примерно за пять тысяч лет, и можно сказать, что ничего в ней не случилось: люди какие были, такие в ней и остались, и всё, примерно, как было, так и осталось. Я с этой точкой зрения не согласен. Давайте всё-таки взглянем, в первую очередь, на зло. Какой жестокой, ужасной ни была древняя эпоха, но всё-таки Освенцима в ней не было. Люди не дошли до этого, не допёрли они до такого уровня зла! А если посмотреть на добро: тысячи, миллионы людей сумели в своей жизни осуществить заповеди Христовы, например, такую трудную заповедь, как «не противься злому, ударившему тебя в левую щеку подставь правую». Это тоже было немыслимо пять тысяч лет назад, хотя, может быть, рождались отдельные такие люди (мы об этом ничего не знаем, это никак не отражено нигде). А теперь это фундаментальная составная часть бытия человечества – праведники, которые среди нас и с нами. Добро идёт до каких-то новых высот и просветляется. И зло падает до новых глубин и затемняется. И поэтому логично, что после того, как земля дала свой плод, Господь Бог, если так можно выразиться, завершает спектакль, завершает процесс тем, что являет земле Свою правду — эти семь чаш. И происходит процесс сравнения, сопоставления земного понятия о добре и зле и Божьего понятия о добре и зле. И дальше, после этих семёрок, когда они кончаются, весь финал Апокалипсиса — начинается то, что называется, собственно, Страшным Судом. Этот суд ещё не совершился, приговор ещё не произнесён, ещё только дальше этот Суд будет. Но только тогда Суд может начаться, когда произведено сопоставление земной правды (земного добра и зла) и Божией правды (Божия добра и зла). До этого Суд не может произнести свой приговор.

Хочу сказать ещё о нескольких смысловых слоях, которые традиционно выделяются в Библии. Это идёт со времён ветхозаветных богословов: в Библии выделяются четыре смысловых слоя — один буквальный и три символических. Я об этом говорю, когда мы читаем Ветхий Завет, а когда мы читаем Новый Завет, говорю об этом реже, но всё равно там тоже есть эти смысловые слои. При чтении Апокалипсиса я их упоминаю чаще. Что такое «буквальный слой»? Четыре животных, семь ангелов, препоясанных золотым поясом под грудью, — это буквальный слой, образный. За буквальном слоем стоят три символических слоя. Первый символический слой: всё, что мы видим в Апокалипсисе, символизирует собой события истории человечества. Это понятно, это традиционный способ интерпретации Апокалипсиса. Я говорил, что первая семёрка, в которой Агнец снимает печати, относится, в основном, к этому слою, печати истории человечества являются его смыслом. Второй символический слой — это события, в чём-то аналогичные тем, которые происходят в истории человечества, но которые происходят внутри души отдельного человека. Мы, как всё человечество, рождаемся, развиваемся, вступаем в какие-то отношения с Богом, падаем, встаём и т. д. Это условно можно назвать психологическим слоем, и я к нему, в основном, отношу то, что явлено в разделе о семи трубах. И, наконец, самый главный слой (у меня нет для него хорошего, точного слова — условно говоря, вселенский слой) — это символический слой, в котором явлен Замысел Бога даже не о временном ряде истории человечества, потому что она кончается. Но это не всё, и Апокалипсис, собственно, рассказывает и об этом конце, но и о том, что этот конец на самом деле не конец, и рассказывает историю Замысла Божия о Вселенной, начинающуюся с первых строк Книги Бытие: зачем Бог всё создал и каково Его взаимодействие со Своим созданием. Это не обязательно даже касается истории того человечества, которое мы знаем. Если бы вдруг завтра обнаружилось, что есть люди в каких-то других мирах на других планетных системах, — это ничего не изменило бы в нашей интерпретации Замысла Божия о мире, мы бы просто поняли, что Он больше, чем нам казалось. Так, во времена написания Откровения не знали, что Замысел Божий касается каких-нибудь ацтеков, майя и инков, да ещё и не было в то время ни ацтеков, ни инков. Так же и мы сегодня, может быть, не знаем, что Замысел Божий касается каких-нибудь дальних звёзд и галактик, а он на самом деле их касается. Вселенский смысловой слой — о принципиальном отношении Бога с миром. Вот когда, мне кажется, в эту «игру» вступает Сам Отец-Создатель, создавший мир, и в этом слое является Замысел Бога о всей Вселенной, и именно к нему относится основной смысл рассказа о чашах.

Давайте теперь пройдём по отдельным стихам и разберём очень важные моменты, которые иногда проявляются просто в отдельных словах.

1И увидел я иное знамение на небе, великое и чудное: семь Ангелов, имеющих семь последних язв, которыми оканчивалась ярость Божия.

Почему это знамение великое и чудное, т. е. более великое, чем те большие знамения, которые были раньше описаны в Откровении? Во-первых, потому что уже начинается финал — это Сам Бог Отец выходит в мир со Своей правдой, являет миру Свою правду. Второй момент: Отец, выходя в мир, являет Свою правду в самом далёком от нашего бытового, земного понимания слое — в слое вселенском. Нам ещё как-то доступно понимание смыслов, связанных с историей человечества: почему всё происходит так или иначе, зачем Господь всё это так делает. Нам более или менее доступно понимание смысла того, что Господь делает с нами самими в нашей собственной жизни. А когда мы говорим: «А зачем Господь вообще создал мир, и какой Его Замысел обо всём том необъятном, что мы видим, глядя в ночное небо?» — мы не можем не ощущать, что это очень сильно нас превышает и далеко от нас. Это — великое. И об этом великом и явлена правда Господня. Поэтому знамение названо здесь именно таким — великим и чудным.

Теперь о слове «язвы». Очень важно правильно понять, что под этим имеется в виду. Греческое слово «плегас» означает «удар», и понятно, что когда наносится удар, то от удара может остаться след вроде раны, и поэтому уже второе, производное значение этого греческого слова — «раны». Именно за слово «раны» уцепились синодальные переводчики, именно его они поставили здесь главным, переведя это слово как «язвы». И это совершенно сбивает с толку, и Господь Бог выступает в роли какого-то жестокого палача (извините меня за такое слово), который как бы специально какими-то пытками людям причиняет боль. Нет, конечно, так понять — значит, вообще не понять Откровения. Неужели мыслимо подумать, что Господь явил Иоанну Богослову такое замечательное видение Откровения, чтобы в нём Себя показать таким образом? Это мы, люди, вчитываем в эти образы и слова несовершенство своей собственной души и своего видения мира. Нет, эти «удары» Бога — это, в сущности, то же самое, что в первой семёрке печатей, где я сравнивал снятие печатей со скальпелем, который надрезает какие-то застарелые раны, вскрывает какие-то гематомы. Всё это нельзя вылечить, не вскрыв, и, конечно, это болезненно. И такие же болезненные удары от Бога Отца и здесь имеются в виду. Я говорил, что если уважаемый нами человек вдруг неожиданно говорит правду, как выглядят на самом деле те или иные наши поступки, не щадя нас, не облекая свои слова в такую мягкую форму, не «умасливая», а скажет прямо, вот как он думает, так и скажет, — мы это можем ощутить, как, что называется, «удар по морде». Вот примерно так Господь здесь являет свою правду. Для людей Его правда — это удар, а не язва. Конечно, после таких ударов остаются раны в наших душах, так же как слова правды часто оставляют неизгладимые следы на наших душах, но всё равно при этом складывается совершенно другая картина: тут не в ране дело, это не пытка, это не наказание, это, увы, неизбежное следствие того, что правда Божия встречается с ложью, заключённой в нас. На месте, где была ложь, образуется как бы впадина, кратер — это и есть «язва», даже скорее рубец. Но лжи — уже нет. Таким образом, мне кажется, правильнее было бы это понимать. И надо сказать, что вообще для правильного понимания Апокалипсиса очень важно не воспринимать его как нечто ужасное, как его воспринимала большая часть людей на протяжении большей части истории христианства. В Средние века было много случаев психоза, когда люди приходили в церковь, глядели на всё нарисованное там на стенах и в итоге сходили с ума. И от чтения Апокалипсиса, оттого, что его воспринимали именно в ужасном аспекте, многие сходили с ума. Это очень по-человечески: одностороннее восприятие этой замечательной Книги. Но эта Книга, конечно же, оптимистическая трагедия, потому что она кончается Небесным Иерусалимом. Этого никогда нельзя упускать из виду. И раз это так, раз конец такой светлый, то значит, когда мы воспринимаем Откровение в ужасном ключе — это мы как-то по-своему прочитываем, по-человечески, правду Божию воспринимая как гнев Божий. Да, здесь слово «гнев» (греческое «орге») встречается часто. И всё-таки! Я даже не уверен, откровенно говоря, что сам тайнозритель Иоанн Богослов воспринял во всей полноте, адекватно то, что ему было явлено в этих образах, а не перекосил в сторону ужасного своей человеческой душой, — он ведь такой же человек, как мы с вами. Если бы нам показали такие картины, мы бы, скорее всего, восприняли это как какой-то триллер, какой-то ужасный фильм, в котором, конечно, запоминается всё самое кровавое, самое страшное. Но это же, возможно, просто побочное следствие той, если так можно выразиться, хирургической операции, которая производится и которая показана в видении. Да, конечно, когда производится хирургическая операция, льётся кровь, но всё-таки есть же разница между тем, когда она льётся в кабинете у хирурга и когда она льётся на плахе под топором палача. А типичнейшая ошибка — это всё-таки, пусть подсознательно, воспринимать все беды, которые показаны в Откровении, именно как некую казнь, наказание. Нет, я в это не верю. Я думаю, что это именно явление правды Божией миру. Эта правда неудобная, она жжёт, она колет (называйте любые слова). И всё-таки это правда хирурга, а не правда палача. Очень важно под правильным углом подойти к пониманию Откровения, и если мы так подойдём, тогда станет на своё логическое место финальное, невозможно милосердное видение Нового Иерусалима как места, где Бог обитает вместе с людьми, — это будет правильное завершение всего предыдущего. А если мы это читаем как сплошные казни, беды, ужасы, тогда Новый Иерусалим, откровенно говоря, совершенно неуместен и появляется неожиданно. А по большей части, к сожалению, читается именно так.

Переходим ко второму стиху.

2И видел я как бы стеклянное море, смешанное с огнём; и победившие зверя и образ его, и начертание его и число имени его, стоят на этом стеклянном море, держа гусли Божии.

Про стеклянное море уже говорилось в Откровении в четвёртой главе, в шестом стихе: «...перед престолом море стеклянное, подобное кристаллу», и далее про животных, которые где-то около этого моря. Это море впервые появляется даже не в Откровении. Когда мы читали Книгу Исход, там это море уже явлено Моисею в видении на горе Синай. Там примерно такая же картина — такое же море под престолом Божиим. Что символизирует это море? Особенно что оно символизирует здесь, когда оно смешано с огнём? Ну, упрощённо говоря, давайте вспомним, что море — это вода. Символом чего является вода в Библии? Конечно, в первую очередь, символом очищения. Очищения чем? Когда мы читаем в Евангелии от Иоанна слова Христа о потоках воды живой, которые потекут из чрева у всякого верующего во Христа, где сам автор как бы объясняет нам, что Христос это сказал о Духе Святом, мы начинаем понимать, что вода здесь как символ очищения. Имеется в виду очищение Духом Святым. Иоанн Креститель именно поэтому людей омывал в воде, он говорил: я крещу вас в воде, но за мной идёт Другой, Который будет вас крестить Духом Святым и огнём. Мы знаем по многочисленным местам Библии, ещё в Ветхом Завете: есть омовение водой, а есть омовение кровью. Про Христа мы говорим, что Он кровью Своей смыл грехи человеческие. Это огненное, жгучее омовение можно назвать омовением кровью, а можно назвать омовением, или очищением, огнём — оба они в этом стеклянном море. В начале Откровения оно явлено как чисто водяное, а здесь мы видим в нём уже блёстки огня, потому что сейчас будут чаши — жгучая правда Божия, выливаемая на землю, и её уже предвосхищают эти блёстки огня в стеклянном море.

Здесь сказано, что победившие зверя стоят где-то на этом море и держат гусли Божии. То, что они стоят на этом море, обозначает и их необычную, необычайную близость к Богу, и очищение. Ведь они уже не в море (как очищающиеся) и не рядом с морем (как те, которые ещё только ждут очищения). Они уже на нём, как уже прошедшие очищение. Мы про них же читали в начале 14-й главы:

1...вот, Агнец стоит на горе Сионе, и с Ним сто сорок четыре тысячи, у которых имя Отца Его написано на челах.

2И услышал я голос с неба, как шум от множества вод и как звук сильного грома; и услышал голос как бы гуслистов, играющих на гуслях своих.

3Они поют как бы новую песнь пред престолом.

Это те самые, о которых говорится здесь. Только в 14-й главе они были явлены не на вершине небесной, а на вершине, которая как бы посередине между небом и землёй, на символической горе Сионе, соединяющей собой небо и землю. А здесь они уже, так сказать, окончательно на небесах — искупленные, очищенные, сто сорок четыре тысячи запечатленных. Казалось бы, зачем здесь второй раз повторять о них, когда о них уже сказано в 14-й главе? Но они здесь не случайно. Хочу ещё раз напомнить: если понимать всё, что последует дальше, как явление Божией правды, Божьих критериев добра и зла, то эти искупленные, очищенные являют тот плод земли, который Бог может показать всем людям и сказать: «Вот, земля принесла Мне этот плод — этих искупленных, которые Мою правду приняли и пошли за ней. А вы, все остальные, — что вам помешало принять эту правду? Они смогли. А вы почему не смогли?» Они уже как бы собой воплощают эти критерии Божии, не просто как какие-то абстрактные критерии, которые у Бога (Он Бог, как нам меряться-то с Ним?!), а они явлены как критерии, и нам доступные. Вот эту правду, воплощённую в людях, они и являют, поэтому они здесь и упомянуты.

3 …и поют песнь Моисея, раба Божия, и песнь Агнца, говоря: велики и чудны дела Твои, Господи Боже Вседержитель! праведны и истинны пути Твои, Царь святых!

Что это за «песнь Моисея»? Мы знаем три песни Моисея. Одна из них — 89-й Псалом, где говорится, что дней человеческих 70 лет или 80 лет, и большая часть из них – труд и болезни. Есть   другая песнь Моисея, в 32-й главе Второзакония, там она прямо и названа Песнью Моисеевой. Там есть апокалиптические элементы, говорится о конце времён, но всё-таки главное в этой песне то, что она продолжает линию Моисея, главный стержень Второзакония. «Вот, Я вам показал добро и зло, — говорит устами Моисея Сам Бог, — выбирайте». В этом смысле (как нечто критериальное) эта песнь Моисея из Второзакония, конечно, имеет отношение к тому, что здесь сказано в Откровении. И всё-таки, мне кажется, что ещё большее отношение к этому имеет та песнь Моисея, которую он пел вместе со всем еврейским народом, когда они спаслись, перейдя Красное море, а египтяне потонули, потому что эта песнь — победная, и потому что Исход символически предвосхищает то, о чём, собственно, всё Откровение: исход человечества из плена нашей земной жизни, в которой владычествуют звери, дьявол, — всё, о чём мы читали. Мы, конечно, эту победную интонацию слышим и здесь, в 15-й главе. Можно удивиться, почему поют именно песнь Моисея, раба Божьего. Мне кажется, потому, что песнь Моисея, раба Божия, — это, может быть, не другая песнь, отличная от песни Агнца, т. е. Христа, а та же самая песнь. То есть «и» тут не разделительное, а соединительное. Во Второзаконии о Моисее сказано то, что не говорилось больше никогда и ни о ком: Моисей сравнивается там со Христом, говорится о Христе: «Я явлю вам другого пророка, такого, как Моисей». Современное богословие понимает эти слова так, что этот пророк, который будет как бы единственный сравнимый с Моисеем после Моисея, — это Иисус Христос. Как Моисей вывел народ из Египта, из плена земного, так Христос из плена духовного выводит всё человечество. Поэтому это как бы одна и та же песнь — песнь Моисея, она же песнь Агнца.

 Чему эта песнь посвящена? Понятно, что это хвала Богу. Бога можно хвалить по-разному. Вот, например, когда мы поём: «Святый Крепкий» — мы хвалим силу, крепость. А здесь что хвалится? «Праведны и истинны пути Твои, великие и чудные дела Твои!» Бог здесь восхваляется за Его правду. Это очень важно для правильного понимания того, что последует дальше с семью чашами: они —явление силы Божией, силы наказать, или они явление правды Божией? Мне кажется, что это явление правды Божией. Эта мысль подтверждается следующим стихом.

4.Кто не убоится Тебя, Господи, и не прославит имени Твоего? ибо Ты един свят. Все народы придут и поклонятся пред Тобою, ибо открылись суды Твои.

Начну со слова «убоится». Мы знаем, что «Начало премудрости страх Божий». Чего мы боимся, приближаясь к Богу? Мы боимся Его, потому что Он настолько сильнее нас, потому что Он хозяин мира? Или мы боимся Его по какой-то другой причине? Мне кажется, что страх Божий — это, в первую очередь, боязнь Его не как «превосходящих сил противника» (если так можно выразиться), а как носителя той правды, неудобной нам, на которую мы хотели бы закрыть глаза, и поэтому мы боимся открыть наши глаза, чтобы её не увидеть. В этом правда Божия, и в этом страх Божий.

Здесь сказано в конце: «открылись суды Твои». Как понимать слово «суды»? Если понимать «суды» как то, что Господь посылает этих сюда, направо, а тех посылает туда, налево, как и Христос говорил, и Микеланджело в Ватикане изобразил, — если только так понимать, то совершенно непонятно, почему такие суды — «открылись»? Они тогда не открылись, они «совершились», Господь произнёс приговор (праведники направо, грешники налево). Но сказано именно «открылись суды Его». Что такое суд? Слово «суд» имеет здесь, в греческом тексте, тот же самый корень, что греческое слово «правда» (суды – «дикайомата», правда – «дикайосине»). Правда, истина — вот что такое «суд Божий». Снятие бельма с людей, снятие заблуждений — вот Его правда. И этого достаточно. И другого суда не надо, потому что много раз сказано в Библии, особенно в Новом Завете, что Слово Божие и есть суд, суд правды, оно острое, как нож, как меч, и никаких к нему дополнений, если так можно выразиться, потусторонних тюрем, потусторонних плах или потусторонних горячих котлов — ничего этого не нужно. Меч Слова Божия, входящий в наши души, — он суд и есть. Больше никакого другого суда и нет. Когда мы читали Евангелие от Иоанна, я именно так слова Христа о суде и толковал.

5 И после сего я взглянул, и вот, отверзся храм скинии свидетельства на небе.

Скиния — та огромная палатка, предшественник Храма, которая была создана по Слову Бога Моисеем и в которой происходила встреча Бога с людьми. Здесь она названа «скинией свидетельства». Это место, где происходит не только поклонение Богу, не только жертвоприношение Богу. Это место, где происходит встреча человека с Богом, при которой происходит какое-то свидетельство. Свидетельство кого о чём? Там может происходить наше свидетельство Богу о верности Ему. Но все наши взаимоотношения с Богом — это всегда диалог. Можно себя спросить: а Бог нам о чём-то свидетельствует при этой встрече? Ответ очень простой: Он свидетельствует о Себе. Так, явившись Иову, Он ничего ему специально не объясняет — просто, показав Себя ему, засвидетельствовал ему какие-то тайны, для которых даже не нашлось слов в Книге Иова, чтобы их выразить. Господь Бог свидетельствует нам о Себе, и, значит, в контексте Откровения, в первую очередь — о Своей правде. Вот что такое «скиния свидетельства» — место, где наша правда человеческая встречается с правдой Божией, — такое взаимное свидетельство. Здесь сказано: «храм скинии свидетельства на небе». Когда мы читали Послание к Евреям, мы там встретили главную мысль, что Храм земной, Иерусалимский, — только несовершенное подобие Храма небесного, всё небо — это Храм Божий. И в этом небе (которое всё — Храм Божий) есть какое-то специальное место. Чем оно специально? Мне кажется, именно тем, что это — точка встречи Бога с человеком. Там, на небесах, в этом Храме много чего творится. Так же, когда мы входим в православный храм, мы видим, что в нём происходит много разных событий, и служение, и пение, и что-то ещё, но вот в сторонке встречается с исповедующимся священник, как представитель Бога на земле. Исповедующийся свидетельствует о своих поступках, проблемах, а священник ему свидетельствует, насколько может, о правде Божией, которая судит поступки этого человека. Так примерно и здесь, в «Храме свидетельства», как точке в небесах.

6И вышли из храма семь Ангелов, имеющие семь язв, облечённые в чистую и светлую льняную одежду и опоясанные по персям золотыми поясами.

Эти пояса сближают их с Иисусом Христом, явленным в первой главе, где Он тоже опоясан золотым поясом. Но когда я читаю про этих семь ангелов, каждый в чистой, светлой, льняной одежде, у меня возникает ассоциация с семью цветами радуги: правда Божия, которую они сейчас явят в чашах, — это как семь разных цветов радуги, а радуга — символ Завета Божьего с людьми, т. е. встречи Бога с людьми. И как яркий свет солнца режет глаза, так каждый цвет этой радуги (цвет правды Божией, в ней много разных цветов) режет глаза, режет души людей, — это будет в следующей, 16-й главе.

7И одно из четырёх животных дало семи Ангелам семь золотых чаш, наполненных гневом Бога, живущего во веки веков.

О слове «гнев» я уже сказал: мысленно заменяйте его везде, где оно встретится, на «жгучую правду Божию». Здесь сказано: «Бог живёт во веки веков». Это слово непростое, оно нам встречалось уже раньше. В 14-й главе мы читали про тех, кто принял на себя образ зверя, кто (если можно так выразиться) отдал душу свою миру, в котором властвует дьявол. Мы читали, что «...дым мучения их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днём, ни ночью». Но я говорил, что эти веки веков, о которых там было сказано, эти веки мучений — не бесконечные, это не какая-то дурная бесконечность, которая простирается куда-то, как дорога без конца, а это веки веков, которые кончаются именно в Книге Апокалипсис концом неба и земли. Эти «веки веков» имеют конец. А здесь, когда говорится о Боге, живущем во веки веков, грамматически сказано то же самое, а смысл другой: эти «веки веков» — это истинная вечность, вечность небесная. Сменятся на новые небо и земля в своих явленных нам, людям, ипостасях, а Господь в Своей вечности, в которой Он обитает, останется Тем же, как Он и сегодня, и как Он был во времена Авраама, Исаака и Иакова.

 Наконец, последний, очень важный стих.

8И наполнился храм дымом от славы Божией и от силы Его, и никто не мог войти в храм, доколе не окончились семь язв семи Ангелов.

Очень многие комментаторы удивляются этому месту и не очень могут его понять. А ведь мы в православной церкви встречаем примерно то же самое действо, когда во время богослужения то открыта дверь в алтарь, и мы видим всё, что там происходит, а вот закрывается дверь в алтарь, и всё. А в пасхальные дни, как символ того, что дверь в Царство Небесное открыта, всю неделю после Пасхи дверь в алтарь остаётся открытой. А здесь дверь в Храм небесный закрыта. Это явлено как то, что весь Храм наполнился дымом. Почему так? Вспомним, что такое этот Храм: «Храм скинии свидетельства на небе», точка, где происходит встреча Бога с людьми. И место встречи закрыто, Бог с людьми не встречается, никто туда не может войти. Ну почему?! Ответ на это мы встречаем в следующей главе. Потому что Сам Господь Бог в Силе Своей и Правде Своей вышел на встречу с людьми в этих чашах. Он «вылился» на землю в правде Своей. Встреча с правдой Божией происходит не в этих, так сказать, благостных условиях Храма «скинии свидетельства на небе», эта же самая встреча теперь происходит на земле, в «сшибке» правды Божьей с правдой земной. Но это та же самая встреча. И на время этой встречи Храм небесный закрыт.

 

Лекция 21. Апокалипсис. 28.08.09

 

Мы в прошлый раз прочли 15-ю главу Откровения Иоанна Богослова. Это глава, в которой вводится тема семи последних язв (точнее сказать, ран), семи чаш, которые изливаются на землю. В начале 16-й главы, которую мы сегодня прочтём, сказано, что это чаши гнева Божия. Собственно, интерпретация содержимого этих чаш как «гнева Божия» по аналогии с гневом человеческим (т. е. злобой, отмщением, сведением счетов) — это совершенно неправильно. Это просто из-за того, что наш человеческий язык, конечно, мало приспособлен для передачи божественного содержания, мы подбираем какое-то слово из нашей человеческой жизни, которое, как нам кажется, ближе к тому, что, собственно, Бог изливает на землю. Я говорил, что более правильно было бы описать то, что изливается на землю, не одним словом, а несколькими. На землю изливается не столько гнев, сколько Суд и правда. Но правда — жгучая, и Суд — это суд, который может быть оправданием, а может быть приговором. Я говорил, что семь чаш, в отличие от семи печатей и семи труб,—  исходят не от Агнца, т. е. Иисуса Христа (ипостаси Божества), как было с печатями, не от Духа Святого, как было с трубами, а непосредственно от Бога Отца, Вседержителя, — т. е. это, если можно так выразиться, окончательная семёрка, окончательный Суд. И действительно, вслед за тем, как будут излиты семь чаш, всё остальное, что мы дальше встречаем, — это уже завершение того огромного этапа истории мира, в котором и мы живём сейчас и которому посвящено в Откровении всё, что мы до сих пор читали. И это начало нового этапа истории мира, который называется «новое небо и новая земля». Это уже в последующих главах. Так что здесь мы уже приближаемся с этими семью чашами к концу. Главное содержимое семи чаш, то, что я называл правдой Божией, но жгучей правдой, — это то, что вместо наших человеческих понятий о том, что есть добро и зло (очень смутных, смешанных, «плавающих»), Господь являет Своё истинное понимание того, что есть добро и что есть зло. Собственно, это даже не «понимание», потому что Он, Господь Бог наш, — установитель того, что есть добро и что есть зло во Вселенной.

Я здесь не зря употребляю слово «Вселенная». Если мы в семёрке печатей имели дело, в основном, с историей человечества, а с семью трубами имели дело, в основном, с происходящим внутри отдельной человеческой души, в психике, то здесь — тема вселенская: устройство всего мира, всего бытия той Вселенной, в которой мы живём. И когда Господь являет Свою правду, то трудный для нас момент состоит в том, что не только мы, люди, несём в себе неправду, и Господь Бог может явить нам ту неправду, которую мы в себе несём, а и всё мироустройство несёт в себе неправду. Ещё ладно, когда смотрим на мироустройство в плане социальном: как устроены государства, общества. Мы видим, сколько в них неправды, но это ладно, мы понимаем, что это, в сущности, происходит от той неправды, которая живёт в сердце отдельного человека, просто она усиливается, умножается в массе людей. Но беда в том, что если говорить по-Божьи, то неправильно устроено вообще всё в мире в целом. Возьмите животный мир: это взаимопожирание. Когда мы смотрим на это в жизни или даже по телевизору (там любят часто показывать, как в африканской саванне львы гоняются за антилопами и пожирают их), то, мне кажется, сердце любого верующего человека не может тут как-то не дрогнуть и не сказать: почему же это так? Почему Господь так устроил, что эти бедные антилопы таким образом должны быть убиваемы? И не только в живом мире существует этот закон, который не похож на закон Божий. Посмотрите, как устроен мир неживой, даже если взять то, что нам более знакомо — нашу планету, в историческом и даже в геологическом масштабе миллионов лет. Там горы наезжают на горы, сминая их в складки, там ледники какие-то заливают землю, погребая под собой всё, что на ней живёт, — весь мир устроен по закону силы. Главный фактор, который действует в нашем мире, – это сила. Есть русская пословица: «Не в силе Бог, а в правде». Это действительно так, но эта пословица говорит о человеческом обществе. Но я хочу сказать о всей природе, о живой и даже неживой: она вся устроена по закону силы, и в этом её неправда перед Богом, потому что «не в силе Бог, а в правде». Когда мы читаем самые первые главы Библии о том, что Господь, создав человека, как бы вручил ему весь мир — и живой, и неживой, всю землю, мы, наверное, ощущаем, что человек в мире должен сыграть какую-то роль хозяина, его преобразовать, организовать, установить в нём Божий порядок. А Божий порядок — это порядок, в котором главное не сила, а правда. Если говорить о взаимопожирании, которое сейчас бросается нам в глаза, то ещё в ветхозаветных пророческих книгах нарисована перспектива такого мира, в котором будет царить не насилие, а правда Божия, и там написано, что лев будет лежать вместе с ягнёнком, т. е. не только люди не будут угнетать и истреблять друг друга, а и в природе будет так же. Правда Божия состоит в этом, и нам, чтобы правильно понять главу о семи чашах, важно понять, что весь мир насквозь, от начала до конца, наряду с тем, что он создан Богом и прекрасен (просто взглянув в окно, мы это увидим), он в себе содержит и неправду— зло, поселённое в нём дьяволом. Во всём оно, оно проникает всюду. Так устроена и человеческая душа, она прекрасна сама по себе, она творение Божие, образ и подобие Божие, а дьявольское начало в ней всё равно живёт — как какая-то кислота, которая во всё проникает, пронизывает, если можно так выразиться, все капилляры нашей души. Собственно, Суд (а мы говорим, что это чаши Суда) и состоит в том, что неправда мира, которая выдаёт себя за единственно возможное устройство мира, Богом выявляется, судится, и выявление того, что есть неправда, — это и есть конец. За этим наступают новое небо и новая земля, в которых этой неправды уже нет, которые чисты от того, чем так насыщен весь наш современный мир.

Давайте теперь прочтём с начала до конца 16-ю главу. Напомню, что в предыдущей главе начинается тема семи чаш.

1И услышал я из храма громкий голос, говорящий семи Ангелам: идите и вылейте семь чаш гнева Божия на землю.

2Пошёл первый Ангел и вылил чашу свою на землю: и сделались жестокие и отвратительные гнойные раны на людях, имеющих начертание зверя и поклоняющихся образу его.

Это тот самый зверь, который впервые появляется в 13-й главе, это как бы ипостась дьявола, а дьявол выступает в виде дракона. Теме противопоставления людей, которые приняли на себя печать зверя, т. е. печать дьявольскую, и людей, которые добровольно её не приняли и остались в Божьей правде, посвящены главы 13-я и 14-я.

3Второй Ангел вылил чашу свою в море: и сделалась кровь, как бы мертвеца, и всё одушевлённое умерло в море.

4Третий Ангел вылил чашу свою в реки и источники вод: и сделалась кровь.

5 И услышал я Ангела вод, который говорил: праведен Ты, Господи, Который еси и был, и свят, потому что так судил;

6за то, что они пролили кровь святых и пророков, Ты дал им пить кровь: они достойны того.

7И услышал я другого от жертвенника говорящего: ей, Господи Боже Вседержитель, истинны и праведны суды Твои.

8Четвёртый Ангел вылил чашу свою на солнце: и дано было ему жечь людей огнём.

9И жёг людей сильный зной, и они хулили имя Бога, имеющего власть над сими язвами, и не вразумились, чтобы воздать Ему славу.

10Пятый Ангел вылил чашу свою на престол зверя: и сделалось царство его мрачно, и они кусали языки свои от страдания,

11и хулили Бога небесного от страданий своих и язв своих; и не раскаялись в делах своих.

12Шестой Ангел вылил чашу свою в великую реку Евфрат: и высохла в ней вода, чтобы готов был путь царям от восхода солнечного.

13И видел я выходящих из уст дракона и из уст зверя и из уст лжепророка трёх духов нечистых, подобных жабам:

14 это –  бесовские духи, творящие знамения; они выходят к царям земли всей вселенной, чтобы собрать их на брань в оный великий день Бога Вседержителя.

15 Се, иду как тать: блажен бодрствующий и хранящий одежду свою, чтобы не ходить ему нагим и чтобы не увидели срамоты его.

Это как бы вставка, замечание. Тут, собственно, срамота — это не столько то, как люди скрывают свои интимные части, сколько это некая неправильность, как будто человек с горбом или человек с каким-то другим дефектом, и имеется в виду, что одежда эти дефекты закрывает.

16 И он собрал их на место, называемое по-еврейски Армагеддон.

Я сейчас читаю про Армагеддон, а где-то недели три назад мне пришлось прямо на месте этого Армагеддона, на горе Мегиддо в Израиле, рассказывать про то, что такое Армагеддон в понимании христиан. Вот такие бывают в жизни совпадения.

17Седьмой Ангел вылил чашу свою на воздух: и из храма небесного от престола раздался громкий голос, говорящий: совершилось!

18И произошли молнии, громы и голоса, и сделалось великое землетрясение, какого не бывало с тех пор, как люди на земле. Такое землетрясение! Так великое!

19 И город великий распался на три части, и города языческие пали, и Вавилон великий воспомянут пред Богом, чтобы дать ему чашу вина ярости гнева Его.

20И всякий остров убежал, и гор не стало;

21и град, величиною в талант, пал с неба на людей; и хулили люди Бога за язвы от града, потому что язва от него была весьма тяжкая.

Я кончаю там, где раздел глав, хотя исходно в греческом тексте нет раздела на главы. Но тема, начатая в этой главе, на самом деле здесь не кончается, дальше идёт продолжение, даже не в следующей главе (следующая глава— это тоже как бы вставка), а через пару глав. Но мы об этом будем говорить, когда доберёмся до конца 16-й главы. А сейчас хочу ещё раз сказать, что семь чаш, про которые мы прочли, работают, если так можно выразиться, как лакмусовая бумажка, точнее, как химический реактив (наливают химический реактив в какую-то смесь, и смесь начинает бурлить, кипеть, и то, что в ней раньше было невидимым, вдруг выпадает в осадок, и становится понятно, что там было). Примерно так и правда Божия, как химический реактив, действует на устройство всего бытия нашего мира. В этом бытии таким хитрым способом зло перемешано с добром и принимает на себя вид добра, что так просто этого не различишь, а это одна из самых трудных наших задач. Мы в большой мере для того и живём религиозной жизнью, для того и читаем Библию, чтобы в первую очередь научиться различать добро и зло в себе и в окружающем мире. И здесь— как бы окончательное выявление зла: оно (если можно так выразиться) выпадает в осадок и выбрасывается из мира. В этом смысл семи чаш. Они прелюдия к новому небу и новой земле, где нет зла, где дьявольского начала уже не будет. Хотя тут это, может быть, не сразу видно, но речь идёт о явлении правды Божией для всей Вселенной в том смысле, в котором её понимали современники автора, Иоанна Богослова, т. е. где-то в I – начале II века нашей эры. Тогда для них материальная Вселенная была, в первую очередь, вселенная четырёх стихий –  земли, воды, огня и воздуха. И мы действительно видим здесь, что чаши жгучей правды Божией изливаются, в том числе, на четыре стихии. Стихия воды названа явно, в четвёртом стихе: «вылил чашу свою в реки и источники вод». Дальше — стихия земли, она явлена в пятой чаше, когда сказано, что «пятый Ангел вылил чашу свою на престол зверя». Я говорил, что этот зверь — это, в первую очередь, насильственным образом устроенные человеческие общества, которые держатся на страхе и на взаимном насилии людей друг над другом. В первую очередь это государство, да и другие человеческие структуры (какая-нибудь банда, например) тоже устроены так. Но дело не только в человеческих обществах, увы, престол этого зверя, который заведует насилием и ложью,— это не только человеческие общества, а это, как я говорил, вся живая и даже неживая природа, вся земля, всё устройство нашего земного мира в каком-то смысле есть престол этого зверя. Поэтому и говорят о дьяволе, что он «князь мира сего», пусть самозваный, захвативший власть, но всё-таки князь, и не только над людьми, а над всей землёй, над всем нашим природным миром. Об этой земле, о стихии земли и говорится, как мне кажется, когда говорится о пятой чаше. Дальше мы читаем про четвёртую чашу: «Четвёртый Ангел вылил чашу свою на солнце: и дано было ему жечь людей огнем». Это тоже стихия, стихия огня и света. И, наконец, последнее, то, чем заканчивается: «Седьмой Ангел вылил чашу свою на воздух». Это четвёртая стихия, воздух.

Однако чаш не четыре, а семь. Это, помимо традиционной для ветхозаветного богословия привязанности к священному числу семь, связано с тем, что, как понимали в древности, кроме четырёх «классических стихий» есть ещё другие. Первый ангел — это, если так можно выразиться, стихия разумная. Говоря современным языком, я бы назвал эту стихию ноосферой, т. е. той сферой земного бытия, которая не просто жива, а имеет разум. А, скажем, во второй чаше, когда всё одушевлённое умерло в море, речь идёт тоже о своего рода стихии – стихии живой плоти, стихии жизни.

Итак, все семь чаш имеют вселенский смысл, больший, чем история человечества, и больший, чем история одной души. Это явление правды Божией во всей основе бытия нашего мира. Явление правды Божией, т. е. явление того, где добро, а где зло, мы уже встречали, например, когда читали про семь печатей. Там показывается последовательность неких исторических событий. Но обратите внимание, что там показываются эти уродства, эти, если можно так выразиться, болезни человечества, проявляющиеся в человеческой истории, но там нигде не сказано про какое-либо вмешательство правды Божией в эти процессы. А здесь, в семёрке чаш, явление правды Божией есть вмешательство в устройство мира. Как я говорил, когда мы вливаем реактив в колбу с прозрачной смесью, мало того, что он показывает, что там есть некое невидимое вещество, он ещё и действует на это вещество: оно выпадает в осадок. И здесь речь идёт не просто о явлении Богом того, где есть в мире добро, а где зло. Суд не только в этом. Суд состоит в преобразовании мира, это соединённые вещи: явление того, где добро, а где зло, и разделение добра и зла.

Я говорил, что само понимание того, что в мире нужно разделять добро и зло, — это отнюдь не очевидный вопрос. Есть исследования, которые показывают, например, что с одной точки зрения разделение добра и зла есть добро, а с другой точки зрения соединение добра и зла вместе есть добро. Конечно, понятно, что в нашей культуре соединение добра и зла — это не просто принятие без разбора всего, и доброго, и злого. Это, скорее, примерно то, как поют Никитины в своей песне: «чтобы добрый, чтобы злого, чтобы добрый победил, чтобы добрый, чтобы злого стать хорошим убедил». Примерно так в русской культуре понимается. А в западной культуре — нет: зло должно быть отделено от добра и уничтожено. Есть своя правота в обеих точках зрения. Но здесь, конкретно в Апокалипсисе, мы видим, что суд состоит однозначно в разделении добра и зла. Вообще само слово «суд», по-гречески «кризис», родственно другому греческому слову «диакрисис», которое означает «различение». Это как в нашем человеческом суде. Суд выполняет две функции: первая функция — разобраться, кто чего натворил, кто виноват и кто прав, а вторая функция — к тому, кто виноват, применить меру наказания, а тому, кто прав, определить какое-то возмещение. Мы обычно концентрируемся в большей мере на наказании, в нашей оптике суд, в первую очередь, определяет меру наказания. А на самом деле главная цель суда— это рассудить, разобраться в том, где правда, а где ложь. Вот суд, который разбирает какую-нибудь семейную ссору. Представляете, как сложно разобраться в запутанных семейных отношениях — кто там прав, кто виноват? Примерно таков же и суд Божий: он запутанную сеть всего того, что на нашей земле есть и было за всю её историю, как бы распутывает, разделяет, рассуждает. Эта функция суда (разделение добра и зла) совершенно необходима, и она, собственно, этими чашами и символизируется в первую очередь.

 Теперь перейдём к отдельным стихам.

1И услышал я из храма громкий голос, говорящий семи Ангелам: идите и вылейте семь чаш гнева Божия на землю.

Ничего в этом особенного не было бы, если бы в предыдущем стихе 15-й главы мы не прочли, что «...наполнился храм дымом от славы Божией и от силы Его, и никто не мог войти в храм, доколе не окончились семь язв семи Ангелов». Когда мы читали эту главу в прошлый раз, я говорил о том, что Храм там — вообще всё небо в каком-то смысле, но тот Храм, о котором здесь идёт речь, это некое специфическое место. Оно описано в пятом стихе 15-й главы как «храм скинии свидетельства» на небе. То есть это место — скиния, в которой, как и в земной скинии, шатре Моисеевом, встречается Бог с человеком. Это то место на небесах, где встречается Бог с человеком, и Бог свидетельствует человеку о Своей правде, а человек свидетельствует Богу о том, принимает он эту правду или не принимает. То, что Храм наполнился дымом, означает, что место встречи Бога с человеком в небесах, если так можно выразиться, закрыто на перерыв. А где же тогда происходит встреча Бога с человеком? Она происходит на земле в форме этих излитых чаш. Нам может показаться, что чаши, которые что-то жгут или отравляют, — чистое наказание, но нет, это именно такая форма встречи Бога с человеком на земле в тех грозных, ужасных событиях, которые на земле происходят. Я могу привести пример из нашей обычной жизни. У нас, может быть, есть какой-то опыт встречи с Богом в молитве или когда мы приходим в храм с каким-то ощущением присутствия Бога в нём. Это есть встреча Бога на небесах, которые либо внутри нас находятся, либо к которым мы имеем доступ через глубины своей собственной души. Но есть и другие виды встречи с Богом. Допустим, Бог посылает человеку в жизнь тяжкое испытание – болезнь, беды, происходящие с его ближними, и т. д., и мы, конечно, в первую очередь думаем, как от этого избавиться. Это естественно для нас, людей, и мы редко думаем о том, что, может быть, это тоже встреча с Богом — вот такая, она в такой форме произошла. Разные бывают формы встречи с Богом. Вот, например, мы читали в Деяниях апостолов, как апостол Павел встретился с Богом на дороге в Дамаск. И что же произошло? Во-первых, естественно, вся его голова перевернулась: сравните понятия, какие у него были до этого, и какие стали позже. Но, кроме того, он ещё и ослеп, и прозрел не сразу. Вот такая встреча с Богом произошла: в слепоте его с ним Господь в такой форме, если можно так выразиться, поговорил.

Итак, эти язвы, эти чаши — это тоже форма встречи Бога с человеком, но не там, у Него на небесах, а у нас, на нашей территории, если так можно выразиться, на земле. Но что же это означает — что в закрытом Храме небесном Бога нет, Он ушёл на землю? Это не так: притом что Господь в этих чашах как бы сошёл на землю, Он остаётся и на Небесах, там, у Себя, в этом Храме. В нашем земном мире ни человек, ни какая-то вещь не может присутствовать одновременно и в этом месте, и в том. А в том сочетании земного и небесного времени, в котором происходит излияние семи чаш, то, что Бог в земном времени присутствует в этих чашах, не отменяет того, что в небесной вечности Он остаётся в Своём небесном Храме. Он, если так можно выразиться, и тут, и там.

2Пошёл первый Ангел и вылил чашу свою на землю: и сделались жестокие и отвратительные гнойные раны на людях, имеющих начертание зверя и поклоняющихся образу его.

==Это выглядит так, как будто Господь этих людей за то, что они, такие «бяки», приняли на себя начертание зверя, их ранит какой-то острой стрелой, каким-то орудием. Нет, дело здесь совершенно не так. Дело в том, что людям казалось какой-то твёрдой почвой под ногами поклонение зверю, скажем, культ государства: во многих культурах разных времён и народов было поклонение государству, и люди в этом имели опору в жизни, говорили: ну ладно, у меня жизнь такая путаная, вообще нехорошая, но я служу великому государству — и в этом нахожу для себя опору. Это самообман, как вы понимаете, и Господь в правде Своей этот самообман являет. И то, что людям казалось твёрдой опорой, то, что им доставляло какую-никакую радость в жизни, — сознание того, что их жизнь имеет смысл — служение государству,  оказалось болезнью, безумием, оказалось раной (если так можно выразиться). И когда люди вдруг это осознают, то, что было для них источником крепости, становится для них источником стыда, раскаяния, может быть, на всю оставшуюся жизнь. Примерно так это произошло, например, с немцами, которые ведь совершенно искренне пошли за Гитлером. Им казалось, что всё правильно: они самоотверженно, не щадя собственной жизни, служат  новой Германии. И вдруг наступило прозрение. Но какой ценой — ценой тяжкой раны, если так можно выразиться, на народном теле всей великой страны – Германии. И люди от этой раны прозрели, и то, что казалось им источником крепости и радости, оказалось болезнью и раной. Вот примерно об этом здесь идёт речь — о том, что если человек принимает поклонение тому, что не Бог, то он как бы сам себе в своё тело (конечно, духовное тело) вводит какого-то червя, который гложет его тело изнутри. Потому что Господь людей любит и заботится о них, они Его дети, а дьявол, как он ни изображает из себя тоже какого-то лидера, который заботится о человечестве, для него как отдельный человек, так и всё человечество — это только средство для достижения его цели, средство, которое после того, как оно будет использовано, можно выбросить на помойку.

3Второй Ангел вылил чашу свою в море: и сделалась кровь, как бы мертвеца, и всё одушевлённое умерло в море.

Я хотел бы чуточку поправить перевод «всё одушевлённое умерло в море». Нет, на самом деле сказано в греческом тексте по-другому: «дух жизни умер в море». Что это за «дух жизни» и что здесь имеется в виду под «морем»? Ведь в Откровении всё имеет смысл символический, и странно было бы понимать под «морем» какое-нибудь Средиземное море, которое омывает Израиль. Нет, море имело очень специальный смысл для древних израильтян. Сегодня для нас «море» — это солёная вода, а река — это пресная питьевая вода, но всё-таки и то, и то — вода, у них много общего. Для израильтян это было совершенно не так. Пресная вода — это вода для питья, для жизни и вода очищения. А «море» для древних израильтян — это вообще, в сущности, не «вода», потому что настоящая вода — пресная, питьевая. «Море» — это чуждая человеку, неукрощённая, неприрученная стихия, стихия грозная. И при этом было ощущение этой стихии как, если так можно выразиться, творческого хаоса. Это израильтяне даже не сами придумали, это уходит в ещё более древние, первобытные, мифологические взгляды на мир, в которых хаос — не просто какая-то непонятная каша, а то, из чего происходит всё организованное, всё бытие происходит из хаоса. И даже в Библии, в первых же её строках, этот хаос появляется: мы ведь читаем в самых первых строках Библии:

1 В начале сотворил Бог небо и землю.2 Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою.

Это «безвидна и пуста» по-еврейски — «тоху-ва-воху», о котором никто не знает, что оно означает, потому что оно не объяснено в древнееврейских текстах, но все комментаторы сходятся в том, что это означает некоторое неупорядоченное, хаотическое состояние. И именно из этого хаотического состояния Господь Словом Своим творит тот мир, который мы знаем. И не зря в начале Библии, которое я только что процитировал, Дух Божий носился над водами. Какие воды, когда ещё даже света нет, ничего ещё не сотворено? Конечно, это «воды» не в том смысле, как текут в реке или в кране, — это воды в глубинном, архетипическом смысле. Именно в этом глубинном, архетипическом смысле древние евреи понимали море, как видимого земного представителя этой древней стихии тоху-ва-воху, древнего животворящего хаоса, из которого всё появляется по Слову Божию. Но по Слову Божию из хаоса должно появляться только доброе, как мы и читаем в начале Библии: каждый раз, когда Господь из хаоса творил что-то новое, Он говорил: «Хорошо», –  а когда сотворил человека, сказал: «Хорошо весьма».То есть всё должно было бы быть хорошо, но оно, к сожалению, в реальности не только «хорошо», оно и «плохо» тоже. И правда Божия, выливаемая в виде чаш на этот древний животворящий хаос, показывает его испорченность, показывает, что он рождает из себя не только доброе, но и злое, потому что фундаментальное вторжение дьявола в мир состоит в том, что не только человека испортил дьявол, как в сказании о райском саде, а дьявол испортил весь мир вообще, до самых его корней, до этого животворящего хаоса, который теперь рождает и зло тоже. Вот такой глубокий смысл этих слов. И даже не слов — это же видение: Иоанну Богослову было явлено это море, а он должен был понять, при чём тут море, почему ему показано море? И мы сейчас, читая и как бы видя это видение вместе с ним, должны понять: почему — море, почему здесь сказано, что дух жизни умер в море? Потому что с этим морем, в том виде, в котором оно было раньше (живое, рождающее и доброе, и злое) — с ним всё, конец, этого моря больше нет.

4Третий Ангел вылил чашу свою в реки и источники вод: и сделалась кровь.

5И услышал я Ангела вод, который говорил: праведен Ты, Господи, Который еси и был, и свят, потому что так судил;

6за то, что они пролили кровь святых и пророков, Ты дал им пить кровь: они достойны того.

Здесь мы видим как бы преобразование воды в кровь, и это имеет очень яркий аналог в Евангелии. Один аналог — это преобразование воды в вино при браке в Кане Галилейской. Хотя там Христос говорит Матери Своей, что «не пришло ещё время Моё», всё-таки Он делает так, как она Его просит, — преобразует воду в вино. А второй аналог — преобразование вина в кровь. Сегодня это Евхаристия, которая завещана Христом Своим последователям, христианам. Мы говорим, что вино незримо преображается в таинстве Евхаристии в кровь Христову, и в вине после этого преображения присутствует Кровь Христа. Он Сам так сказал: «Сие есть Кровь Моя, за вас изливаемая». Так что всю эту цепочку вода- вино-кровь надо воспринимать как единое целое. И эта цепочка — основа всего христианства, потому что христианство начинается с крещения — очищения через погружение в воду (то, что делал Иоанн Креститель), и христианство имеет своей кульминацией Евхаристию — очищение через Кровь Христову, пролитие Христом Крови Своей на Кресте, которое мы поминаем и которое мы принимаем в акте Евхаристии и как бы под этим подписываемся. То есть превращение воды в кровь, воды очищающей в кровь, тоже очищающую, но очищающую сильнее и глубже, чем просто вода, имеет в христианстве целиком положительный смысл. В том, что мы здесь читаем, понятно, что преобразование воды в кровь — это какая-то беда, катастрофа, какое-то наказание, если угодно. Но в Евхаристии тоже есть этот момент, потому что в каждой Евхаристии говорится о том, что мы можем принять Тело и Кровь Христову недостойно, т. е. себе в осуждение. Значит, это не просто очищающая и спасительная Кровь, она очищающая и спасительная — при условии, что это своего рода суд над нами, который производится Таинством Евхаристии. Мы себя подставляем под суд, и он, как любой суд, может быть спасительным, оправдательным, а может быть и осуждающим. И здесь как раз речь идёт об этом — когда суд поворачивается гранью осуждения. Запрет на употребление крови в пищу, который установлен в Ветхом Завете Моисеем, на мой взгляд, основан именно на этом — на понимании того, что кровь хотя и очищает (это написано и в Послании к Евреям, и в других местах: согласно Ветхому Завету всё очищается через пролитие крови, отсюда и многочисленные жертвы в Храме Иерусалимском), но это не просто какое-то гарантированное очищение, это риск, это поставление себя под суд, и кровь очищающая может быть и кровью осуждающей. Поэтому, как мне представляется, Моисей, если так можно выразиться, отложил принятие крови внутрь себя, запретил ее поедание или запивание кровью — до момента прихода Христа, когда кровь, которая могла бы быть нам в осуждение, через жертву Крови Христовой стала нам в оправдание.

Тема преобразования воды в вино, вина в кровь и тема крови как крови осуждающей или крови оправдывающей живёт и в наше время. Вот у Булгакова Михаила Афанасьевичав в «Мастере и Маргарите» бал у Сатаны кончается тем, что кровь шпиона и стукача барона Майгеля, вылитая в чашу, подносится Маргарите, и Воланд ей говорит, что эту кровь можно пить безболезненно, без опаски — она преобразовалась в сладкое вино. Михаил Афанасьевич, конечно, прекрасно знал Евангелие, и хотя, конечно, это художественный образ, за ним не нужно искать какого-то глубокого богословского смысла, но тема, что кровь, которую пить страшно (ну, никто же из нас не станет добровольно пить кровь), может быть сделана безопасной, как сладкое вино, — это ассоциация автора с Евхаристией. Используя эту литературную аналогию, можно сказать, что Кровь Христа, Кровь страшная, Кровь распятия для христиан превращается в сладкое вино — в источник радости, источник оправдания, источник искупления и т. д. Но в этом месте Откровения кровь сохраняет свой характер осуждения, потому что сказано: «праведен Ты, Господи... и свят, потому что так судил» — потому что люди «…пролили кровь святых и пророков». Поэтому кровь, в которую превратилась очищающая вода, вместо того чтобы быть ещё большим средством очищения, для них превратилась в суд и осуждение. Обратите внимание на слово «судил» в пятом стихе: превращение воды в кровь — суд для людей.

Здесь сказано про ангела вод, т. е. эта стихия имеет своего ангела. А мы читали в 18-м стихе 14-й главы про ангела, имеющего власть над огнём. В другом месте мы читали про четырёх ангелов, связанных на реке Евфрат, т. е. тут тоже четыре стихии, и ангелы четырёх стихий. Ангел вод здесь благословляет преобразование воды в кровь. Давайте этому удивимся: это же ангел, который как бы заведует стихией воды, его должно бы огорчать то, что вода превратилась в кровь, а он это благословляет. Почему? Потому что ангел вод — это светлая часть стихии воды, и он благословляет выявление в этой стихии светлой Божественной и тёмной дьявольской частей, и разделение их, и отчуждение тёмной дьявольской части, той части, которая символизируется пролитием крови святых и пророков, от той своей стихии, которой он заведует. И это опять то, о чём я говорил: в мировоззрении этой части Апокалипсиса разделение добра и зла — это благо, то, что должно быть сделано для того, чтобы мир мог быть преобразован, обновлён, спасён. Нельзя его спасти без того, чтобы злую его часть не отсечь от доброй и не устранить. Это, конечно же, имеет отношение и к жизни нашей души. Мы понимаем, что в душе каждого из нас есть добрая часть, но есть и злая часть, и мы всё это имеем в себе, и то, что мы называем словом «я», содержит и добрую и злую части. Нам, может быть, не очень приятна и легка мысль, что от нашего «я» мы должны что-то отсечь и от чего-то отказаться — от того, что всегда было неустранимо с нами. Примерно так, как курящему человеку тяжело отказаться от курения, алкоголику— от алкоголя, какому-нибудь донжуану — от женщин и т. д. Тем не менее, Апокалипсис как разделение добра и зла и спасение только доброй части происходит сегодня, сейчас в жизни каждого из нас. Наша жизнь — это такой маленький Апокалипсис разделения. И конец нашей жизни, наша смерть соответствует финалу Апокалипсиса, окончательному суду над доброй частью и над злой частью нашей души. Как бы ни хотелось нам сохранить единство нашего «я» в той форме, к которой мы привыкли (потому что это же я, это моё, родное, — и как от чего-то в нём отказаться!), как бы ни хотелось избежать разделения, — Господь хочет от нас, чтобы мы это сделали, потому что таков Его путь спасения, таков Его путь не только для всего мира и всего человечества, и для каждого из нас, для каждой души. И та правда Божия, которая в Откровении изливается в такой жгучей, грозной и неприятной, конечно, форме, — она может изливаться и в нашу жизнь. Надо принимать эту правду, а не так, как здесь сказано, что люди от страдания кусали языки, и вместо того, чтобы на себя посмотреть и что-то в себе изменить, хулили Бога небесного за эти страдания. Не так ли и мы часто делаем в жизни?

7 И услышал я другого от жертвенника говорящего: ей, Господи Боже Вседержитель, истинны и праведны суды Твои.

Из-за перевода «другого» возникает впечатление, что есть какой-то другой ангел жертвенника, который находится на этом жертвеннике или рядом с ним. Это не так: переводчик просто испугался того, что в греческом тексте сказано ясно: «услышал я голос жертвенника» (как будто жертвенник что-то живое и говорит). Ну а почему бы и нет, в конце концов? Во-первых, жертвенник на небесах, а на небесах вообще ничего мёртвого нет, там всё живое: как сказал Иисус Христос, у Бога все живы и всё живо у Него («Бог не есть Бог мёртвых, но живых»). А конкретно про этот жертвенник сказано, скажем, в шестой главе, в девятом стихе про снятие пятой печати:

9И когда Он снял пятую печать, я увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели.

10И возопили они громким голосом, говоря: доколе, Владыка Святый и Истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу?

Это те самые святые и пророки, о которых мы только что читали в шестом стихе 16-й главы, это их голос раздаётся от жертвенника или из-под жертвенника и звучит как голос жертвенника. Но если в шестой главе мы видели, что они как бы жалуются Богу: когда же Ты будешь судить?— то здесь они уже благословляют Бога за то, что наконец-то Суд начал происходить. «Истинны и праведны суды Твои»,— говорят они Богу (наконец-то, дождались Суда). Ещё раз: эти чаши мы должны понимать не как наказание, а в первую очередь как суд.

8Четвёртый Ангел вылил чашу свою на солнце: и дано было ему жечь людей огнём.

9И жёг людей сильный зной, и они хулили имя Бога, имеющего власть над сими язвами, и не вразумились, чтобы воздать Ему славу.

Что такое солнце? Источник тепла, источник света. Физическое солнце — источник всей жизни на земле. И солнце в символическом смысле сохраняет оба этих смысла: это источник жизни духовной и это одновременно свет, то, что позволяет нам вообще различать предметы, то, что показывает нам, где правда, где ложь. Но, казалось бы, зачем на солнце (на свет) выливать ещё какую-то чашу правды Божией, когда этот свет — и так правда? Об этом Христос говорит очень глубокие, трудные слова — о глазе, о том, что если ваше око чисто, то всё тело ваше будет чисто, как будто пронизанное светом, и говорит: «А если свет, который в вас, это тьма, то какова же тьма?» То, что мы в этой жизни считаем духовным светом, наше понимание, где добро и зло, где тьма и свет, где правда и ложь, — оно тоже испорчено: мы часто принимаем тьму за свет. Поэтому Христос и говорит: то, что мы считаем светом, может быть на самом деле тьмой. Я приводил пример о людях, которые, шли за Гитлером, — это яркий пример того, как люди приняли за свет то, что является, с нашей точки зрения, вопиющим явлением тьмы. А они считали это светом, они считали это правдой. И не они одни! В скольких странах были последователи фашизма! Так что даже сам наш свет, точнее, то, что мы считаем своим светом, нуждается в Божием очищении, в отделении действительно Божественной части света от той части, которая на самом деле есть тьма. Вот каков смысл этих слов. Обратите внимание: здесь происходит как бы использование одного свойства солнца, тепла, того, что согревает, в качестве символического средства для другого свойства солнца, того, что оно освещает, просвещает. Понятно, что нас солнце может обжечь, даже сжечь (где-нибудь в пустыне). И здесь это используется для того, чтобы показать жгучее свойство правды: правда Божия, как солнце, может жечь. Обратите внимание: солнечный свет даже где-нибудь в экваториальных широтах земля принимает двумя способами. Его в себя принимает тропический лес, впитывает солнечный свет — и он для тропического леса источник жизни. Можно так выразиться, что лес впитывает свет в себя и благословляет. И есть в Африке, где-то на тех же широтах, — Сахара, пустыня, для которой свет— чистое жжение, а для человека, который в эту пустыню попадает, это просто угроза жизни. Парадоксально, что Бог именно в пустыне является людям, начиная с Авраама, и то же в христианстве, начиная с первого монаха Антония Великого, который специально ушёл в пустыню, чтобы встречаться там с Богом. В этом есть какая-то глубокая правда: когда мы Богу позволяем не только оживлять нашу душу светом, как тропический лес, и питать её, а когда мы позволяем жечь её, как пустыню,— только тогда Бог приходит к нам. Пустыня — место встречи Бога с человеком. И это так, потому что, как здесь сказано, «...жёг людей сильный зной, и они хулили имя Бога, имеющего власть над сими язвами, и не вразумились, чтобы воздать Ему славу», и это так, потому что именно в испытании нас жжением Божией правды мы являем себя. Это свет животворящий, его каждый готов принять, как тропический лес. И милости от Бога каждый готов принять: и хорошие люди, и плохие, и добрые люди, и злые, и верующие, и неверующие готовы принимать милость от Бога. Даже  люди, которые говорят, что они неверующие, в сущности, принимают милость от Бога, Который даёт им здоровье, питание, радости жизни, а они даже не думают, что всё это от Бога, и принимают это как должное. Это мы все рады принимать. А в испытании, в жжении, когда Господь жжёт наши сердца, как сказал Александр Сергеевич Пушкин (глаголом жжёт сердца людей), когда Он изливает на наше сердце чашу Своей правды — тогда то, как мы её принимаем, — это для нас Суд. Либо мы можем (как здесь сказано) хулить имя Бога за то, что Он нас так жжёт, либо мы можем это принять, как пустынники, которые именно в этом солнечном жжении и холоде ночи находили Бога в пустыне.

 

Лекция 22. Апокалипсис. 25.08.09

 

 В прошлый раз мы начали читать 16-ю главу Откровения Иоанна Богослова, в которой речь идёт о последней седмерице — семи чашах гнева Божия, которые изливаются на землю. Я говорил о том, что эти чаши, наверное, правильнее понимать не как «гнев», как оно понимается в сегодняшнем русском языке. Греческое слово «тиме», которое там употребляется, имеет совсем другой спектр значений, не такое, как русское слово «гнев». Оно, конечно, означает какое-то энергичное, энергетическое действие — это да, но это, скорее, на землю изливается энергия правды Божией — окончательное разрешение вопроса о том, что такое «добро» и что такое «зло», то, в чём люди часто путаются, как в трёх соснах. И окончательный ответ на этот вопрос даётся в такой апокалиптической обстановке. Собственно, то, что называется «концом света», это и есть явление правды Божией. Долгая, долгая эпоха, в которой мы живём, когда смешано всё — добро и зло — и в действиях человека, и вообще в природной жизни, — эта долгая эпоха кончается явлением правды Божией в мире. Именно это и называется «концом света». Если мы так понимаем конец света — не как какую-то казнь, которая посылается на людей, пусть даже за дело, а именно как явление правды Божией, то тогда для нас конец света не будет казаться таким уж страшным. Я говорил много раз, что, конечно, Откровение — это трагедия, но это оптимистическая трагедия, потому что она кончается явлением нового неба, новой земли и Нового Иерусалима, где Бог обитает вместе с людьми и где уже нет ни смерти, ни слёз, никакого горя, и, как сказано, отрёт Господь всякую слезу с очей тех людей, которые удостоятся нового неба и новой земли. Поскольку это оптимистическая трагедия, то она свой отсвет, «свет в конце тоннеля», бросает и на все достаточно страшные, трагические картины, которые описываются в предыдущих главах.

Откровение, Апокалипсис — это не только о конце света, о конце существования всего человечества, всего мира, как мы его знаем. В какой-то мере Апокалипсис — это и о жизни каждого из нас, потому что жизнь каждого из нас имеет свой конец, и мы, конечно, воспринимаем час смерти как час страшный, и всеми мерами стараемся его избежать, и даже о нём не говорить, хотя это, конечно, смешно, поскольку каждый из нас понимает, что говори не говори, а час пик придёт. Но верующие люди, особенно христиане, воспринимают час смерти именно так, как Апокалипсис — как оптимистическую трагедию, хотя это час страшный, час тягчайшего испытания, час, перед которым плоть любого человека трепещет. Даже когда он говорит: я не боюсь смерти, – вы этому не верьте! Так хорошо говорить, пока она не рядом с тобой. Но верующий человек за этой гранью видит свет в конце тоннеля, видит видение пребывания гораздо ближе к Богу, чем мы в этой жизни, — настолько ближе к Богу, что многие люди воспринимают свой личный Апокалипсис как нечто в каком-то смысле радостное — как шанс, даже не как испытание, а именно как шанс, который даётся Богом: пройти через эту грань и с Ним соединиться. И про жизнь, которой мы сейчас живём, многие люди, которые так глядят на свою жизнь, говорят, что это ещё не жизнь, а такая как бы полужизнь, наполовину жизнь, которая также похожа на смерть (в духовном смысле, конечно). А настоящая жизнь, жизнь, полная духа,— она только после этой грани, после конца нашего физического существования. Сам Иисус Христос, когда Он говорит о «жизни вечной» (это словосочетание особенно часто встречается в Евангелии от Иоанна), имеет в виду не только жизнь вечную, но ещё и жизнь истинную, которая больше похожа на жизнь, чем та, которой мы живём сейчас, которая, наверное, так же отличается от нашей сегодняшней жизни, как жизнь человека отличается от жизни какой-нибудь инфузории. Инфузория же тоже живёт, она тоже живое существо, но всё-таки насколько жизнь человека полнее, во всех смыслах полноценнее и более имеет право называться словом «жизнь». Примерно такое соотношение для христианина между нашей жизнью в этом мире и жизнью в другом мире, в который каждый из нас имеет шанс войти после нашей физической кончины и войти в него вместе со всем человечеством после того конца всего мира, который описан в Откровении Иоанна Богослова.

Перейдём к чтению. Мы в прошлый раз остановились на пятой чаше, которая была вылита на престол зверя, «и сделалось царство его мрачно» (это 10-й стих 16-й главы). Я говорил, что царство зверя — это, в сущности, почти любое общество, в котором мы живём. Человеческие общества почти все базируются на насилии, но многие люди склонны воспринимать это позитивно, положительно: ну, да, а как иначе? Иначе нельзя. Как в нашей стране многие говорят: Сталин был эффективный менеджер, хорошо управлял государством. Да, казнил. Да, без суда ссылал и т. д. Ну а что? Иначе было нельзя. Такое оптимистическое восприятие такого устройства общества — это иллюзия, самообман. Когда люди смотрят без розовых очков на такое устройство общества (и сталинского общества в нашей стране, да и любого другого общества — они в чём-то все похожи друг на друга), то они видят в основном насилие, злобу, ложь, и их видение — мрачно. То же самое общество, которое сегодня некоторые так восхваляют, описал Александр Исаевич Солженицын в своём «Архипелаге Гулаге» — он взглянул на это общество без розовых очков. И книга получилась такая, что читать-то страшно. Престол зверя — что это такое? Это, в сущности, царство всего мира, это общество, устроенное по иерархическому принципу, в котором есть главный, власть которого утверждается насилием. Так вот, явление правды Божией об этом обществе означает, что с глаз людей слетают очки, и на мир, в котором они живут, они смотрят трезвыми глазами, и видят уже не величие державы, величественного царя и т. д., а видят все уродства, ложь, насилие и т. д. Так надо понимать слова, что царство зверя сделалось мрачно. Оно потому и сделалось мрачным, что предстало в своём истинном свете. Я говорил о всех чашах, что они представляют собой не столько какие-то казни, наказания, сколько просто явление правды Божией. И если мы, сравнивая свою жизнь с правдой Божией, подобно тем, о которых здесь говорится, впадаем в ужас, становимся мрачными и кусаем свои языки от страдания, так в этом не правда Божия виновата, а просто это мы, к сожалению, прожили значительную часть своей жизни в некоем самообмане, в розовых очках. Но этим дело не кончается. Люди, которым явлена эта правда, — как они могут на это реагировать? Могут покаяться, а могут всеми силами защищать свою жизнь. Да, они уже увидели её в истинном свете, а всё равно за неё цепляются. Опять же, история нашей страны (тридцатые годы, да и последующие годы) — это яркий пример того, как некоторые люди всё знают об этих годах, а всё равно цепляются за свои розовые очки, которые были на их глазах, когда они были молодыми и жили в этом обществе, и не видели его уродств, а только положительные стороны (которые, конечно, в любом обществе тоже есть).

Примерно так — цеплянием за свои розовые очки, за своё ложное видение, реагируют люди и здесь, в 11-м стихе.

11 …и хулили Бога небесного от страданий своих и язв своих; и не раскаялись в делах своих.

Обратите внимание, здесь ставится проблема выбора, когда перед тобой является  реальность. Ты можешь продолжать цепляться за свои дела, а это означает, что ты вину за то, что всё так плохо, возлагаешь не на себя, а на Господа Бога, Который так всё устроил, и предъявляешь Ему претензию: «Ну почему это должно было случиться?»  Другая альтернатива — когда человек кается в делах своих. Опять взгляните на нашу страну. Сегодня, глядя на все те страшные испытания, которые прошла наша страна в XX веке, многие из нас склонны говорить: в этом виноваты те, в том виноваты эти, и внутренние враги, и внешние враги, и кто угодно виноват, кроме нас самих. И поэтому до сих пор в нашей стране не прозвучало такое звучное, весомое слово «покаяние» — в делах наших, которые мы творили. Это ведь мы творили на протяжении всего века. И наши отцы, а может быть, и те из вас, кто по возрасту мог голосовать за «смерть врагам народа» и троцкистским наймитам в тридцатые годы. Было же это. И те из нас, и я лично, которые голосовали во времена «застоя» за всё, за что нас просили голосовать, и мы, которые за прошедшие двадцать лет со времён «перестройки» дарованную нам свободу ни для чего, в общем-то, не использовали, упустили драгоценное время, которое нам было дано. А слово «покаяние» — звучит ли оно? Нет. И поэтому и к нам применимо: «не раскаялись в делах своих».

12Шестой Ангел вылил чашу свою в великую реку Евфрат: и высохла в ней вода, чтобы готов был путь царям от восхода солнечного.

Под рекой Евфрат нужно понимать не только ту реку, которая действительно по сей день протекает, на ней когда-то стоял город Вавилон, через который прямо посередине протекала эта река. Но дело в том, что в понимании евреев того времени Евфрат — это ещё и граница Земли Обетованной, которую Бог даровал народу Своему, Израилю. Я много раз говорил, что Земля Обетованная — не просто пятачок каменистой территории, это символ Царства Небесного, символ Земли Обетованной Небесной, таким образом, река Евфрат, которая отделяет эту землю от всего остального (мира язычников, мира, где живут остальные народы), — ещё и символ того, что отделяет рай от всего остального мира. Мы читаем в Библии, в первой главе Книги Бытие, о четырёх реках, которые обтекали рай, и одна из этих рек — именно Евфрат. Ну, понятно, что тут имеется в виду Евфрат как символ границы. Это граница между Царством Небесным, между миром истины и всем остальным миром — она здесь, под влиянием шестой чаши, Богом снимается. Можно сказать, что этот кусочек мира находится как бы под Его специальным вниманием (он как «зеница Его ока», как сказано в одном месте Ветхого Завета), до сих пор охранялся, и отделялись его границы от остального мира, и это кончается. Почему Господь так поступает? Как это понять? На мой взгляд, это тоже необходимая часть явления правды Божией. Это как садовник выращивает какое-то растение под колпаком или в теплице, но потом он его всё равно должен высадить в открытый мир, где дожди, ветры, морозы будут подвергать это растение тяжким испытаниям, но садовник, естественно, его растит так, чтобы оно всё это пережило.

Мы, когда читаем про «царей от восхода солнечного», припоминаем из Нового Завета волхвов с востока, которые пришли поклониться Иисусу Христу. Но там это цари благие. А здесь нет, как следует из дальнейшего текста, здесь имеются в виду именно цари с востока как представители языческого, противобожеского мира, которые собираются на борьбу уже даже не с праведниками, а с Самим Богом. Мы об этом чуть дальше будем читать.

Здесь сказано: «...и высохла в ней вода». Понятно, что река служит препятствием, но когда высыхает в ней вода, то её можно перейти. Примерно такое явление было во времена перехода евреями Красного моря по дороге из Египта. Но есть и исторический факт, который касается конкретно реки Евфрат. Река Евфрат протекала посередине города Вавилона. Вавилон был довольно хорошо укреплённый город, и персидский царь Кир не мог его взять. И тогда он придумал такую хитрость: отвёл воду Евфрата, и тогда по  руслу, которое не было защищено никакими стенами, войска персов вошли в Вавилон и взяли Вавилон. Вот таким образом: граница — вода, река, граница снимается, и русло можно перейти.

13И видел я выходящих из уст дракона и из уст зверя и из уст лжепророка трёх духов нечистых, подобных жабам:

14это –  бесовские духи, творящие знамения; они выходят к царям земли всей вселенной, чтобы собрать их на брань в оный великий день Бога Вседержителя.

Дракон, зверь, лжепророк — это те образы ипостасей дьявольской силы, если можно так сказать, которые были описаны в 13-й главе. Дракон — это собственно дьявол как источник самого зла, зверь — это проявление дьявола в мире через насилие, на котором строится человеческое общество (поэтому говорится «царство зверя» — это человеческие общества, построенные на принципе насилия), и дальше ещё есть лжепророк, которого большая часть комментаторов идентифицирует с Антихристом. Он выглядит как Христос, как пророк, говорит какие-то похожие слова, а на самом деле, как сказано в 13-й главе, он, в сущности, проповедует зверя, проповедует дьявола. И Сам Христос, и первые апостолы предупреждали христиан о том, что будут такие люди, у которых на языке всё хорошо, всё правильно, но есть тонкая и с первого взгляда неощутимая ложь в их словах. Поэтому апостол Иоанн, автор Откровения, в своём Первом послании предупреждал: «различайте духов», т. е. не сами слова, которые произносятся, а дух, который за ними стоит. Довольно часто встречается такое явление, даже в Церкви, когда человек произносит совершенно правильные слова, даже просто цитирует вам Библию, а вот как-то слышишь в его голосе что-то не то. Голосом всё-таки говорит сердце человека. И вот, человек проповедует добро со злобой в голосе — такое довольно часто встречается. Это пример того, как голосом Христа говорит дьявол: когда слова одни, а дух другой.

И в том, что написано здесь, тоже происходит явление правды Божией: духи нечистые, подобные жабам (духи уродливые, духи тьмы и зла, которые были раньше скрыты внутри зверей, поэтому можно было обмануться), — вышли наружу. Правда Божия проявилась в том, что они теперь открыты. Мы в 13-й главе читали, что чудесами, которые было дано этому лжепророку творить перед зверем, он обольщает живущих на земле. Обольщает — т. е. соблазняет, обманывает. А здесь уже без обмана являются бесовские духи во всей своей уродливой наготе, и это — проявление правды Божией, шестой чаши. Но, тем не менее, их уродство, злоба, тьма, которые в них есть, отнюдь не отвращают людей от них — наоборот, они выходят к царям всей вселенной, чтобы собрать их на брань (т. е. на битву) в великий день Бога Вседержителя. Значит, за ними идут-таки люди. Тут ещё одной гранью открывается Правда, открывается этим царям, на чём строится их власть: она строится на их связи с силой тьмы, с силой дьявола. И  когда перед ними встаёт вопрос ребром — отказаться от власти и от дьявола или сохранить власть и связь с дьяволом — они делают свой выбор. Здесь, в Апокалипсисе (и в этом смысл Апокалипсиса) всё, что в нашей жизни происходит как бы скрыто, под покровом всяких оправданий, всяких красивых слов, — здесь обнажено. Собственно, поэтому и называется «Откровение», что обнажено всё, что в обычной жизни скрыто. Но этот выбор люди, наделённые властью, делают и в обычной жизни. Они, может быть, не делают его в явном виде и не говорят даже самим себе: вот, я выбираю дьявола, – но это реально происходит, когда они ради сохранения власти идут на то, что показывает вся история нашей страны, да и других стран, — на что они идут. Но здесь, опять-таки, всё доводится до максимального накала. Люди, которые даже видя в истинном свете тех духов, за которыми они шли раньше, не отказались от них и готовы идти за ними дальше, — эти люди уже вступают в борьбу не с другими людьми, не с праведниками, которых они угнетают, убивают и т. д. (о чём мы читали и в 11-й главе, и в 13-й), а они уже вступают в борьбу с Самим Богом. Здесь дьявол ведёт их на борьбу с Самим Богом, и это-то и есть великий день Бога Вседержителя, великий и страшный. В Библии говорится, начиная с пророков Ветхого Завета, что день Господний, этот финальный день битвы добра и зла, — он день великий и день страшный.

Дальше идет вроде бы вставка:

15Се, иду как тать: блажен бодрствующий и хранящий одежду свою, чтобы не ходить ему нагим и чтобы не увидели срамоты его.

16 И он собрал их на место, называемое по-еврейски Армагеддон.

Вставка 15-гостиха «се, иду как тать» — это просто продолжение темы 14-го стиха о великом дне Бога Вседержителя. Потому что этот великий день битвы добра и зла — не просто великий день, который предсказан. Предсказано, что он будет неожиданным. Предсказано Самим Иисусом Христом, что Он найдёт на всех живущих на земле, как сеть, как вор, приходящий в ночи. И, как говорил Сам Иисус Христос, если бы знать, в какой час придёт вор, хозяин дома бодрствовал бы и не дал бы вору подкопать свой дом. И Он всех нас предупреждает: «Вы не знаете, в какой день и час это произойдёт. Будьте же готовы всегда». Эта же мысль повторяется здесь: «блажен бодрствующий и хранящий одежду свою». Почему здесь сказано об одежде? Если мы вернёмся к третьей главе Откровения, мы найдём примерно такое же употребление темы одежды в третьем и четвёртом стихах третьей главы. Говорит Христос ангелу Сардисской церкви:

3...Если же не будешь бодрствовать, то Я найду на тебя, как тать, и ты не узнаешь, в который час найду на тебя.

4Впрочем у тебя в Сардисе есть несколько человек, которые не осквернили одежд своих, и будут ходить со Мною в белых одеждах, ибо они достойны.

5Побеждающий облечётся в белые одежды; и не изглажу имени его из книги жизни, и исповедаю имя его пред Отцем Моим и пред Ангелами Его.

6Имеющий ухо да слышит, что Дух говорит церквам.

Это та же тема, которая возникла в 15-м стихе 16-й главы, но там она раскрывается глубже. Там сказано так: «блажен бодрствующий и хранящий одежду свою, чтобы не ходить ему нагим и чтобы не увидели срамоты его». И эта мысль не такая самоочевидная, как кажется. Ведь как раз в этой части Откровения происходит обнажение. Обнажается всё — добро и зло, правда и ложь, — казалось бы, хорошо, но здесь сказано — нет: «не ходить ему нагим и чтобы не увидели срамоты его». Мы и сегодня часто любим требовать голой правды, правды «как она есть». Но я хочу сказать, что в нашем падшем мире голой правды не бывает, голой бывает только ложь. Потому что мы все люди, и если нас раздеть в духовном смысле догола, то не правду в нас увидит Бог, а увидит в лучшем случае какую-то сложную смесь правды и лжи, и поэтому мы в этом падшем мире должны быть одеты в белую одежду веры и дел своих. Да, мы падшие люди, на нас лежит печать первородного греха, но Иисус Христос дал нам силу, несмотря на лежащую на нас печать, преодолеть первородный грех, идти за Ним, — это и означает облечься в белые одежды, которые Его Светом очищены, Его Кровью омыты. Итак, не голая правда, а белые одежды, — вот о чём здесь говорится.

Здесь сказано: «... чтобы не увидели срамоты его». Обычно под срамотой понимаются те части тела, которые не принято показывать, но это перевод не очень удачный. Греческое слово означает что-то вроде телесного недостатка, вроде горба или чего-нибудь в этом роде. И одежда даже не для того, чтобы это скрыть («скрыть» — это нехорошее слово), а чтобы исправить, поправить. Я бы лучше даже сравнил это не с таким телесным недостатком, как горб, который исправить трудно, а с тем, как некоторые люди ходят, как горбатые, согнувшись, особенно молодые люди. На них надевают такой корсет, и он их выпрямляет. Вот что-то в этом духе имеется в виду под белой одеждой, которая человека духовно поправляет, выпрямляет. Итак, не срамота, а, к сожалению, присущий нам врождённый дефект нашего духовного телосложения, — вот что призвана эта одежда покрыть.

И дальше от этого выглядящего как отступление продолжения темы великого дня Откровение возвращается к теме о царях.

16И он собрал их на место, называемое по-еврейски Армагеддон.

По-еврейски «ар» — это «гора», а «Магеддон» обычно ассоциируют с древним городом Мегиддо, который сегодня в развалинах. Я не далее как недели три назад стоял на этой горе Мегиддо. Это крепость, которая охраняла важные военные пути с незапамятного времени, ещё до того, как евреи вошли в Землю Обетованную. Конечно, и в Ветхом Завете, и вообще в мыслях всех разноплеменных обитателей этой земли это место ассоциировалось с многочисленными крупными сражениями, которые там происходили. Видимо, поэтому здесь и употреблено это название, не нужно думать, что имеется в виду конкретно гора Мегиддо, которая реально по сей день существует в Израиле и на которой стоят развалины крепости. Эта гора — символ. Я сказал бы так: место, где может произойти сражение духов тьмы с Богом, снизошедшим на землю, всё же может находиться не совсем на земле, а, если так можно выразиться, немного над землёй, немного в другом слое бытия. Мы читали в 12-й главе, что произошла на небе война, и Михаил и ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них,

8…но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе.

9И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною... низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним.

То есть войну на небе они проиграли, но эту войну против неба продолжают на земле, и гора Армагеддон — это даже не место на земле, а символ той точки, где будет продолжаться попытка с земли всё-таки воевать с небом (уже не с неба, а с земли). Я говорил, когда мы читали 14-ю главу, где речь идёт о горе Сион, на которой стоит Агнец и с Ним сто сорок четыре тысячи, у которых имя Отца написано на челах, что эта гора Сион — это не совсем та гора в Иерусалиме, которая и сегодня есть и на которой в своё время стоял град Давидов, а это символическая гора, которая где-то на полпути между небом и землёй. Вот и гора Армагеддон — это тоже символическая гора, которая на полпути между небом и землёй.

17Седьмой Ангел вылил чашу свою на воздух: и из храма небесного от престола раздался громкий голос, говорящий: совершилось!

Это последняя чаша, и на ней кончаются три седмерицы (сначала печати, потом трубы, потом чаши), и конечно, у неё особое значение. Почему особое значение имеет именно чаша, выливаемая на воздух? Потому что «воздух» — это не просто воздух. «Воздух» — по-еврейски «руах» — это «ветер», «дыхание», но это одновременно означает и «дух». Дух Святой, Дух Божий — это тоже руах. Но и всякий дух, и дух зла, и дух тьмы — это тоже «руах», только другой. И в этом финальном явлении правды Божией она, наконец, изливается на совершенно невидимый нам и неосязаемый, как бы чисто духовный слой нашего мира. Там является правда Божия. Здесь даже не сказано, что происходит в итоге. До этого говорится о царях, о реке Евфрат, о море, в котором вода обратилась в кровь, а здесь ничего такого не говорится, и понятно почему: потому что этот духовный слой мы не можем увидеть, это за пределами нашего мышления и зрения. Но на этом не совсем конец. Здесь сказано: «от престола раздался громкий голос, говорящий: совершилось!» Чей же это голос может исходить из Храма небесного, от престола? Естественно, только голос Божий может говорить, голос Бога говорит: «совершилось!» Мы, читая слово «совершилось», вспоминаем то же самое слово, произнесённое Иисусом Христом на Кресте, после чего Он на Кресте испустил дух. Хотя по-гречески употреблено не одно и то же слово здесь и в Евангелии, где передаётся последнее слово Иисуса Христа, но смысл один и тот же — совершилось всё, что должно было произойти, — произошло. Вот что означает это слово. Но мы говорим, что Христос — человек и Бог, и временами в Его поступках и словах проявляется человек, а временами в Его поступках и словах проявляется Бог. Чьё же слово на Кресте: «совершилось»? Мне кажется, это из уст Христа изошло слово Божие, точно так же, как исходит здесь, в Откровении. Слово Божие говорит о том, что совершился Замысел Божий, ради которого Он послал Самого Себя на Крест. Не нужно думать, что Господь Бог послал «кого-то» (пусть даже Сына Своего) на Крест. Христос — Сын в том смысле, что в Нём Бог живёт Сам. Это Он Сам, Бог Израилев, взошёл на Крест и устами Христа произнёс слово «совершилось». Совершился Его Замысел. И здесь, в Откровении, тоже: совершился Замысел.

И что, всё, и точка, на этом Страшный Суд закончен, на этом Апокалипсис закончен? Нет. Потому что дальше, когда мы дойдём до 19-й главы, мы увидим, что только там заканчивается Страшный Суд. А здесь закончилась прелюдия Страшного Суда, которая состоит из трёх седмериц (семи печатей, семи труб и семи чаш). В чём же смысл этой прелюдии? Смысл — это откровение, явление всего того, что доселе было скрыто, замаскировано, перемешано в истории человечества (это печати); в душе отдельного человека, в том огромном внутреннем мире, который представляет собой наша душа (это трубы); и, наконец, в таинственном мире духовного устройства Вселенной (который символически является семью чашами). Всё это наконец-то открылось. Если сравнивать это с судом человеческим, можно сказать так: этап предварительного следствия, зачтения доказательств — всё это закончено, и наступило время, когда суд уже удаляется на совещание, и произносится приговор. В этой точке мы и находимся, когда произносится слово «совершилось». Действие — совершилось, остался только приговор. И этот приговор будет дальше, в 19-й главе.

 

18И произошли молнии, громы и голоса, и сделалось великое землетрясение, какого не бывало с тех пор, как люди на земле. Такое землетрясение! Так великое!

Землетрясение встречается не в первый раз. Когда мы читали про предыдущие две седмерицы (семь печатей и семь труб), в конце было землетрясение, и я говорил вам, что это не случайно. Дело в том, что три седмерицы (печатей, труб и чаш) как бы с разных сторон показывают одно и то же — откровение, раскрытие, явление того, что в мире до сих пор было скрыто, с чем связано несовершенное, уродливое устройство нашего мира, которое Господь хочет поправить. Это как бы корень зла, и он от многочисленных покрывающих его одежд, масок, защитных броней — обнажается. Три седмерицы с разных сторон показывают один и тот же процесс, и он завершается землетрясением. А здесь, поскольку уже всё, последняя седмерица, то и землетрясение тоже показывается как бы по-особому: «Такое землетрясение! Так великое!» — слов уже нет, чтобы его назвать. Потому что это землетрясение — это распад того, что казалось до сих пор незыблемым, распад всего мира. Мы в 20-й или 21-й главе прочтём о новом небе и новой земле. Но для того, чтобы возникли новое небо и новая земля, должны сначала распасться, уйти в небытие старое небо и старая земля. Вот эта старая земля, старое устройство мира, в котором мы сегодня живём, здесь распадается — в этом смысл землетрясения. Распадается устройство человеческих обществ, распадается та основа, на которой строится личностность человеческих душ. Она тоже распадается, потому что наше «я», наша душа тоже в значительной мере стоит на ложных основах. И, наконец, распадается и основа физического устройства мира. Это, может быть, самая трудная тема: хотя мир, окружающий нас, вроде бы прекрасен, но и зла в его физическом устройстве тоже очень много, и весь этот мир, если так можно выразиться, построен на силовых взаимодействиях. Собственно, вся физика изучает мир с точки зрения силовых взаимодействий. А не зря же говорит пословица: «Не в силе Бог, а в правде». Тот новый мир, новое небо, новая земля — они построены не на силовых взаимодействиях, а на других, которые нам трудно сейчас представить. Можно просто сказать: на любви. Мы, конечно, с трудом можем себе вообразить, как физический мир может быть построен на любви, потому что мы понимаем обычно так, что любовь — это то, что свойственно только людям. Но это только одна грань любви. У любви есть более глубокие корни в природе, и не зря Данте завершает свою «Божественную комедию» такими замечательными словами: «Любовь, что движет солнца и светила». Вот это — новый мир, новая земля и новое небо, где солнца и светила движутся не мёртвой и жестокой силой тяготения, а движутся любовью. Но как это будет, нам сейчас совершенно невозможно сказать и угадать. Только в отдельных прозрениях (как здесь, в Апокалипсисе, как у Данте в «Божественной комедии») мы встречаем намёки на то, как это будет.

Это землетрясение, означающее распад. И дальше мы читаем об этом распаде применительно к городу.

19И город великий распался на три части, и города языческие пали, и Вавилон великий воспомянут пред Богом, чтобы дать ему чашу вина ярости гнева Его.

Этот город, великий, Вавилон, который распадается, — одна из важнейших тем Апокалипсиса. Об этом говорится дальше в 17-й и 18-й главах, они обе посвящены Вавилону. Чем же так важен этот Вавилон? Конечно, Вавилон, город великий, который здесь назван, это не конкретно город Вавилон, который когда-то стоял на реке Евфрате, его уже много веков как нет. Это символ всех городов. Это и Иерусалим, это и Рим, это и Нью-Йорк, это и Москва. На самом деле, эту же мысль в каком-то смысле проводил Михаил Афанасьевич Булгаков в «Мастере и Маргарите», когда он там сопоставляет Москву и Иерусалим. Да, это примеры «города великого», не первые и не последние. Более того, «город великий» – это не просто город, а символ вообще всего того, что стоит за нашей городской цивилизацией, символ неправильного устройства человеческого общества на земле. Это городская цивилизация, в которой есть три неразрывно связанные компоненты, которые возникли практически одновременно, примерно за три – три с половиной тысячи лет до нашей эры. Это, во-первых, собственно город — место, окружённое стенами и защищённое, во-вторых, царская власть в городе, которая зиждется на насилии, в-третьих, письменность, т. е. некий вроде бы хороший способ передачи слова, не из уст в уста, а на бумаге. Но сколько с таким благим изобретением — с письменностью — связано злоупотреблений! Не зря говорится: «бумага всё стерпит». У человека, может быть, не всегда язык повернётся сказать откровенную ложь, а если и повернётся, то, может быть, не тем голосом он её скажет, а на бумаге можно написать что угодно. И мы знаем, что самые чудовищные злодеяния за последние сто лет творились в виде письменных указаний: на бумаге всё было написано, и она всё стерпела. Так вот, этот-то великий Вавилон (всё устройство нашего человеческого общества) — он распадается, и это служит темой следующих двух глав. Но это всё-таки одна только сторона — то, что касается человеческого общества, а я говорил о том, что есть ещё две другие стороны, которые символизируются двумя седмерицами. Первая — это устройство человеческой души. Наша душа — своего рода Вавилон, какое-то собрание психологических фрагментов, частей, которые не могут между собой договориться, как люди, строившие Вавилонскую башню. Это, наверное, личный опыт многих их нас, когда разные части нашей души не могут друг с другом договориться, друг с другом спорят, и внутри нас происходит этот «Вавилон», смешение языков. Наконец, этот распавшийся Вавилон символизирует не только связанное с людьми — будь то душа, будь то общество, — но и устройство физического мира, то, что мы называем экологией, биосферой. И поэтому так и звучат следующие, последние стихи:

20И всякий остров убежал, и гор не стало;

21и град, величиною в талант, пал с неба на людей; и хулили люди Бога за язвы от града, потому что язва от него была весьма тяжкая.

Я ещё раз хочу провести уподобление апокалиптического конца света с концом нашей личной жизни. Мы понимаем, что когда мы умираем, что-то происходит с нашей душой (мы в точности не знаем, что), но физическое тело наше уж точно распадается. И когда происходит всеобщий Апокалипсис, происходит то же самое: физическое тело мира, физическое устройство мира распадается. Отсюда «остров убежал», отсюда «гор не стало»: земля, какой мы её знаем, прекращает своё существование. И этот удивительный град, который непонятно почему падает на людей, мне, как человеку, близкому к физике и астрономии, подсказывает образ распада как возврата в начальную эпоху Земли. А начальная эпоха Земли, как и других планет нашей солнечной системы, — это эпоха так называемой бомбардировки, когда носилась вокруг солнца масса больших камней, и целых планет, и полупланет, и они все бомбардировали друг друга. На Луне мы видим нестёртые следы этого, кратеры, причём это следы даже не так называемой первой бомбардировки, а второй, а первая бомбардировка была ещё более мощной. И мне слова о граде величиной с талант напоминают астрономический факт этой бомбардировки — распад мира через его возвращение к его исходному, первобытному состоянию. Так же и распад тела человеческого на клетки и потом просто на органические химические вещества — это возвращение в исходное состояние, в то, из чего мы все произошли, в то, из чего мы все сложились. Когда-то, четыре миллиарда лет назад, на Земле ничего и не было, кроме примитивных органических соединений.

На этом мы сейчас ставим точку с запятой, потому что тема конца, распада всего, что было, продолжается без перерыва в следующих двух главах. И две следующие главы, которые подготовляются концом этой главы, очень важны как прелюдия к тому, ради чего написан весь Апокалипсис, — к показу нового неба и новой земли. Для того чтобы показать новое небо и новую землю, Господь сначала показал автору Откровения Иоанну Богослову, как исчезают, распадаются старое небо и старая земля.

 

 

Лекция 23. Апокалипсис. 01.09.09

 

 Мы приступаем к 17-й главе Откровения Иоанна Богослова. Эта глава содержит в себе очень выразительное, яркое видение «блудницы, сидящей на звере», которая символизирует некий Вавилон, который, в свою очередь, сам кое-что символизирует. Обо всём этом мы поговорим. Видение это, действительно, зрительно очень яркое. Очень легко себе представить, как на Иоанна Богослова неизгладимое впечатление произвёл именно этот эпизод. Это ещё с тем связано, что этот эпизод, в сущности, может быть понят просто. Можно объяснить в двух словах, что означает эта женщина, сидящая на багряном звере, и одновременно что означает Вавилон. Но если копнуть дальше и глубже и попытаться проследить связи, которые есть у этого видения с некоторыми другими фрагментами Откровения Иоанна Богослова, мы увидим там большие глубины, большую сложность. Это вообще особенность откровений, которые показываются людям, удостоенным этого, как Иоанн Богослов. Можно Откровение понять упрощённо, а можно его попытаться понять в возможно большей полноте. Иоанн Богослов свою задачу выполнил, мне кажется, очень добросовестно: он по поводу этого видения написал целую большую книжку в двадцать с лишним глав. Но вы себе представьте, что нам приснится какой-то, пусть очень разветвлённый, очень многообразный сон, — мы же вряд ли будем его описывать в двадцати главах. Вспомните, например, описание сна Татьяны в «Евгении Онегине». Этот сон описан детально, подробно, но это, в конце концов, пара десятков строк, не больше. Понимая, чувствуя, что в этом откровении ему явлено что-то очень важное для людей, Иоанн Богослов постарался как можно детальнее, подробнее всё это передать, и нам в том числе. Хотя бы просто из уважения к нему не нужно ограничиваться первым пришедшим в голову пониманием видений, а нужно попытаться над ними поработать, как поработал он. Давайте мы сейчас прочтём всю 17-ю главу с начала до конца, но на ней это видение ещё не кончается, это только половина видения, а вторая половина — это следующая, 18-я глава. Если в этой главе Вавилон изображается в виде блудницы, сидящей на звере, то в следующей главе Вавилон уже изображается в виде города, но и блудница — символ, и город этот — тоже символ. Эти две главы образуют единое целое, и в исходном тексте не было границ между главами, они поставлены просто в силу технической необходимости, по той же причине и мы, как и тот, кто делил Новый Завет на главы, тоже разделим наше чтение на главы. Итак, кончается видение о семи чашах, описанное в предыдущей, 16-й главе.

1 И пришёл один из семи Ангелов, имеющих семь чаш, и, говоря со мною, сказал мне: подойди, я покажу тебе суд над великою блудницею, сидящею на водах многих;

2с нею блудодействовали цари земные, и вином ее блудодеяния упивались живущие на земле.

3И повёл меня в духе в пустыню; и я увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами.

4И жена облечена была в порфиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом, и держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства её;

5и на челе её написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным.

6Я видел, что жена упоена была кровью святых и кровью свидетелей Иисусовых, и видя её, дивился удивлением великим.

7И сказал мне Ангел: что ты дивишься? я скажу тебе тайну жены сей и зверя, носящего её, имеющего семь голов и десять рогов.

8Зверь, которого ты видел, был, и нет его, и выйдет из бездны, и пойдёт в погибель; и удивятся те из живущих на земле, имена которых не вписаны в книгу жизни от начала мира, видя, что зверь был, и нет его, и явится.

9 Здесь ум, имеющий мудрость. Семь голов суть семь гор, на которых сидит жена,

10и семь царей, из которых пять пали, один есть, а другой ещё не пришёл, и когда придёт, не долго ему быть.

11 И зверь, который был и которого нет, есть восьмой, и из числа семи, и пойдёт в погибель».

12И десять рогов, которые ты видел, суть десять царей, которые ещё не получили царства, но примут власть со зверем, как цари, на один час.

13Они имеют одни мысли и передадут силу и власть свою зверю.

14Они будут вести брань с Агнцем, и Агнец победит их; ибо Он есть Господь господствующих и Царь царей, и те, которые с Ним, суть званые и избранные и верные.

15И говорит мне: воды, которые ты видел, где сидит блудница, суть люди и народы, и племена и языки.

16И десять рогов, которые ты видел на звере, сии возненавидят блудницу, и разорят её, и обнажат, и плоть её съедят, и сожгут её в огне;

17 потому что Бог положил им на сердце – исполнить волю Его, исполнить одну волю, и отдать царство их зверю, доколе не исполнятся слова Божии.

18Жена же, которую ты видел, есть великий город, царствующий над земными царями.

Прежде чем разбирать отдельные стихи, в каждом из которых есть свои значимые детали, я хотел бы сказать о смысле этого видения в целом, о, так сказать, идее этого видения жены, сидящей на звере (которого мы уже неоднократно встречали). Я говорил, что зверь этот, в сущности, одна из ипостасей дьявола. Их три ипостаси: дракон — как бы дьявол в собственном смысле слова; зверь — проявление дьявола в виде всякого рода насильственных структур, объединяющих людей, из которых наиболее яркой является государство; лжепророк — обманная ипостась дьявола, дьявол как лжец. Здесь с одной из ипостасей дьявола (условно назовём её «государственной», а вообще это просто насилие между людьми) соединяется жена, которая символизирует отнюдь не насилие, а блуд. Это ещё одна, как бы дополнительная, грань дьявола, условно назовём её «блудная», «великая блудница», как её назвал один из современных визионеров Даниил Андреев. Мы понимаем, что, как говорил Христос, дьявол есть человекоубийца от начала, насилие и мучения людей есть типичная, характерная деятельность дьявола, одна из его ипостасей. Как говорил Иисус Христос, другая ипостась дьявола — это ложь, потому что дьявол — лжец и отец лжи. И вот ещё одна ипостась, в которой соединяются женский и мужской символы, — блуд. Этот блуд здесь имеет два смысла. Первый понятен: блудница, проститутка, т. е. сексуальная развращённость, распущенность. Но есть и другая грань. Ведь у всего этого видения смысл в первую очередь религиозный, и под блудом здесь имеются в виду ещё и религиозные заблуждения, отпадение от Бога. В русском языке замечательно сочетаются два слова: «блудить» и «блуждать». На самом деле ещё пророки Ветхого Завета часто сравнивали Израиль, собственный народ, с блудницей или с женщиной, которая изменяла мужу со многими другими мужчинами. Они, естественно, имели в виду, что Израиль изменил своему Богу. И здесь сохраняются полностью оба смысла слова «блуд». Это еще одна, четвёртая грань дьявола. Троичность дракона, зверя и лжепророка, эти три грани дьявола, — это некое издевательство, «обезьянничанье» по отношению к троичности Бога (Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой). Но мы видим в Откровении, что есть ещё одна составляющая у Бога, которая изображается «Женой, облечённой в солнце». А дальше мы будем читать в 19-й главе о «невесте Агнца». Невеста Христа — тоже женственная сущность, и под этой невестой может иметься в виду Церковь, а может иметься в виду, как и сказано дальше, град Новый Иерусалим. Впрочем, этот город Церковь и есть, потому что в этом городе, как сказано в конце, обитает Бог вместе с людьми. Это как бы женская составляющая, которая дополняет три ипостаси Бога. И здесь мы видим, опять же в духе пародии, издевательства, обезьянничанья, как три пародийные ипостаси дьявола (дракон, зверь и лжепророк) дополняются четвёртой, женственной, пародийной компонентой — блудницей.

Что же такое эти дополнения к трём ипостасям: город Новый Иерусалим и пародирующая его блудница — Вавилон? Что это изображает? Любой символ, особенно символ в таком видении, нельзя «приколоть» однозначно к какой-то одной интерпретации, но мне кажется, что главный смысл здесь всё-таки ясен — город. Не зря эта женщина сравнивается с городом. Он символизирует тот городской образ жизни, городскую цивилизацию, в которой мы все, всё человечество, живём уже примерно пять тысяч лет. Городская цивилизация зародилась где-то за три с половиной – три тысячи лет до нашей эры, зародилась примерно одновременно в Египте и в Шумере, в Междуречье, и её зарождение включает в себя три основные компоненты. Первая — собственно город, т. е. место, окружённое стенами, где люди компактно и даже стеснённо живут. Вторая — появление власти в современном смысле слова. До городов, до городской цивилизации, в так называемых неолитических посёлках, по археологическим данным (тогда не было письменности) мы видим, что не было властной системы, т. е. царя или вождя с войском или дружиной. Там, говоря современной терминологией, управление посёлками, видимо, было устроено достаточно демократично и равноправно. Итак, с городом вместе рождается власть как насилие. И третье, что нам история показывает: одновременно с городом рождается письменность. Вроде бы это замечательный дар, но одновременно с письменностью рождается такая мощная возможность лжи через письмо, какой до этого не было. А не забывайте, что ложь — это ипостась дьявола, так же как насильственная власть, родившаяся с городом.

Здесь мы видим, что цивилизация рассматривается с той же грани, что и блудница: она всячески способствует и подталкивает людей к тому, чтобы люди гнались за удовольствиями, наслаждениями, и она эти удовольствия им даёт и ими снабжает. Конечно, в нашей современной городской цивилизации, если сравнить её с деревней где-нибудь в Архангельской области, возможностей для удовольствий и наслаждений несравненно больше, и все эти наслаждения как-то плавно перетекают от вполне приемлемых с моральной точки зрения к совершенно неприемлемым, поэтому город и изображается как блудница. А в следующей, 18-й главе эта же самая городская цивилизация подана другой гранью: она изображается как содержащая массу всяких замечательных, привлекательных материальных ценностей, и мы понимаем, что наша городская цивилизация изображается как центр материализма. Действительно, это так. Мы все — дети этой цивилизации, мы к ней привыкли, наверное, мы себе не представляем, как можно иначе жить, но иногда, в какие-то моменты прозрения, особенно по контрасту с чем-то, мы всё-таки понимаем и ощущаем, до чего же наша цивилизация вся зациклена, сконцентрирована на материальном, а не на духовном! Вся наша жизнь нас как бы подталкивает к тому, чтобы мы всю жизнь посвятили целиком материальному. Я совсем недавно, две недели назад, приехал из Израиля. Вы знаете, поражает контраст: Израиль — страна совершенно современная, материалистическая до мозга костей. Это подчёркнуто контрастом со святыми местами. Вот Гефсиманский сад, где плакал Иисус Христос кровавыми слезами, вот Голгофа в Храме Гроба Господня, и тут же— люди делами занимаются. Наша сегодняшняя православная Церковь, как мне кажется, начинает (если так можно выразиться) прозревать после долгих лет и даже веков какого-то ослепления, и в современных речах руководителей нашей Церкви, и в её социальной доктрине подчёркивается, что главное, с чем Церковь должна бороться, — с материальным характером нынешней цивилизации. Притом что материальный характер несёт с собой массу благ, и мы это прекрасно понимаем. Мы сидим в тепле и летом и зимой, мы не пешком или на лошадях, а достаточно быстрым транспортом добираемся до дому, мы снимаем какие-то наши проблемы со здоровьем лекарствами и т. д., это всё тоже, конечно, плоды этой материальной цивилизации. Но наряду с такими плодами благими у неё есть плоды отравленные, главный из которых – это то, что она превращается в наркотик. Сколько людей, я бы сказал, большинство и даже подавляющее большинство, для которых весь смысл жизни целиком сводится к вещам материальным! Это оборотная сторона благ, которые мы имеем. И здесь, в Откровении, Иоанну Богослову Господь показал, что цивилизация, в которой вы живёте, не от Меня, она от него, от дьявола. И что на это возразить? Так что, значит, нужно все усилия приложить к тому, чтобы эту цивилизацию срочно порушить и зажить примерно так, как жили в неолитических посёлках? Таков должен быть путь человека, который действительно хочет воплотить в жизнь свою веру? Нет, это не так. Обратите внимание на то, как устроено всё Откровение Иоанна Богослова. Когда мы читали про то, что земля была пожата, я говорил о том, что главный смысл происходящего там — это нарастание накала противостояния добра и зла. Это не то, что зло устраняют, — наоборот, зло ещё усиливается, и Господь в каком-то смысле такое развитие событий благословляет, чтобы был всё больший и больший накал борьбы добра и зла с тем, чтобы в итоге выявилось, что есть добро по-Божьему и что есть зло по-Божьему. Как говорил царь Давид (эти слова есть и в Книге Иова): «Испытай меня, выйду как золото». Испытай чем? Огнём! Иначе и не различишь золото и не золото.

Итак, смысл всей Книги Апокалипсис в том, что зло и добро долго сосуществуют и накаляются до всё большего накала, до последнего момента, когда наконец-то происходит Суд, разделение, как сказал Христос: «Пришёл Я на землю принести не мир, но разделение». Но это разделение происходит в последний момент, не раньше. А до того, в силу падшести нашего мира, Господь Свой светлый Замысел реализует в нашем тёмном мире такими странными для нас способами, например, через городскую цивилизацию.

Я хотел бы показать и другую сторону, чтобы у нас не было однозначного взгляда на городскую цивилизацию только как на блудницу, чтобы мы понимали, почему вообще Бог эту блудницу терпит. Есть течение в религиозной философии и в богословии, которое видит будущее духовное развитие человечества как соединение всех людей в нечто, что называется ноосферой. То, что названо в Откровении Новым Иерусалимом, примерно соответствует тому, что учёные называют«ноосферой». Учёный и одновременно теолог Тейяр де Шарден, о котором я уже несколько раз напоминал, вообще видит развитие человечества через ноосферный этап к тому, чтобы всё человечество стало «телом духовного Христа», и даже не только человечество, а вся Вселенная. Это такая потрясающая, ослепительная картина, которая всему, что происходит в мире, придаёт смысл. Ничего бессмысленного в мире нет, потому что всё в итоге сходится в этой «точке Омега», ко Христу Вселенскому — не только к тому Христу из Назарета, Которого мы знаем исторически, а именно ко «Христу Вселенскому». С точки зрения Тейяра всё, что толкает людей к сближению, к более тесному взаимодействию (как сегодня говорится, к глобализации), — это всё шаг в том, правильном направлении. А через что происходит сближение людей? Тейяр говорит, что чем больше людей, чем теснее они живут, тем они теснее взаимодействуют, и тем они к этой «точке Омега» ближе. И «блудница», городская цивилизация, как ни парадоксально, выступает неким агентом, который толкает человечество в правильном направлении. Получается примерно так, как сказано в «Фаусте» (что поставил Михаил Афанасьевич Булгаков эпиграфом к «Мастеру и Маргарите»): «Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». Вот так и эта блудница, этот город — такой замечательный в некоторых отношениях, но в итоге развалившийся, — у него есть обе эти стороны. Вообще во всём, что мы видим в Откровении Иоанна Богослова, есть эти две стороны: сторона категорически отрицательная, которая совершенно однозначно осуждается, и другая сторона — что через это зло осуществляются, тем не менее, пути Господни в нашем падшем мире. Это, пожалуй, самое главное, что мы можем вынести из чтения этих двух глав, которые посвящены Вавилону, он же блудница.

Несколько слов о конкретике того, что мы сейчас прочли. Обратите внимание: здесь сказано про царей, из которых пять пали, а один есть, и т. д. По тексту получается так, как будто эти слова говорит ангел, но эти слова звучат (по крайней мере, на мой слух) совсем не так, как то, что говорят ангелы в предыдущих главах. Они звучат очень похоже на то, что сегодня говорят комментаторы: этот царь, этот рог — это, наверное, Нерон, а следующий рог — это, наверное, какой-нибудь Гальба, Отон, Вителлий, Домициан и т. д. Такая интерпретация Откровения — это, я бы сказал, избыточный историзм, попытка однозначно привязать символику, которая явлена в видении, к конкретным событиям конкретной человеческой истории. Современные интерпретаторы отдают этому дань, и я думаю, что какую-то дань этому отдал и сам Иоанн Богослов, тайнозритель. Он ведь тоже не просто, как телевизор, показал то, что он видел, — он, конечно, одновременно даёт интерпретацию, не может не давать её, и у меня такое ощущение, что он тоже чуть-чуть впал в соблазн историзма, ведь то, что ему было явлено (рога, головы зверя и т. д.), слишком уж тесно проассоциировалось с тем, что было в его время, — с Нероном, Домицианом и т. д. Он всё это писал как раз при Домициане, он претерпел преследования от Домициана, и Откровение он написал на острове Патмос, куда он был сослан в ссылку этим самым Домицианом. Для него император Домициан был значимой фигурой, и, возможно, это как-то подтолкнуло его в сторону некоторого избыточного историзма. Но этих царей можно рассматривать и по-другому. Другие комментаторы рассматривают их не как конкретных царей, а как царства (царство Египетское, царство Александра Македонского, царство Персидское и т. д.). Причём они это не сами придумали, они это базируют на Книге Даниила, и действительно, в Откровении довольно часто встречаются как бы неявные цитаты из Книги Даниила и ассоциации с ней, так что в этом есть логика. Вы видите, что можно так интерпретировать, а можно и этак. Я не хочу впадать в грех историзма, и поэтому я даже не буду говорить, что может соответствовать конкретно, исторически этим царям и этим рогам. Мне кажется, это неважно. Здесь это мелочь, здесь символика совершенно другого уровня.

В продолжение этой мысли. Очень много дискуссий у многих комментаторов о том, что такое Вавилон, который символизирует эта женщина, блудница. Какой Вавилон она символизирует? Она, конечно, может символизировать реальный город Вавилон, который, как любой большой город, даёт предостаточно оснований, чтобы его ассоциировать с блудницей. Кроме того, он сыграл весьма отрицательную роль в истории Израиля («Вавилонское пленение»), так что это может быть буквально тот Вавилон. А может быть, под Вавилоном (как и пишет большинство комментаторов) имеется в виду современный Иоанну Рим. Тут же не зря сказано про семь холмов: Рим как раз на семи холмах и стоит. А может быть, под Вавилоном имеется в виду Иерусалим (значительная часть комментаторов так это и понимает: здесь содержится осуждение конкретного, современного Иоанну Иерусалима).

Мне вспоминается в связи с этим замечательная поэма “The Waste Land” Томаса Стернза Элиота, написанная в Лондоне в 20-х годах XX века. Он пишет: «Rome, Jerusalem, London, Alexandria, Vienna» и т. д. (этот ряд можно продолжать в бесконечность).

What is the city over the mountains
Cracks and reforms and bursts in the violet air
Falling towers

Jerusalem Athens Alexandria
Vienna London
Unreal

Вавилон — символ всех больших городов. Точно так же у Михаила Афанасьевича Булгакова Москва — символ Иерусалима, а Иерусалим — символ Москвы, они как бы единый город в символическом смысле. Но почему же здесь всё-таки именно Вавилон выбран, а не Рим? Казалось бы, естественнее взять в качестве символа Рим или, в конце концов, Иерусалим. В этом есть, на мой взгляд, свой смысл. Чем именно Вавилон уникален в Библии? Вавилонской башней. А что такое Вавилонская башня? Это точка, с которой путь человечества пошёл по неправильному пути, человечество, если так можно выразиться, сбилось с толку. Вавилонская башня – это символ mania grandiosa (мания величия, есть такой психиатрический термин), я употребил бы эти слова в буквальном смысле: «мания грандиозности». Вы посмотрите на нашу современную цивилизацию, на два огромных здания, разрушенные в Нью-Йорке (Всемирный торговый центр), которые были чуть ли не самыми высокими на тот момент. И у нас сейчас строится самая высокая башня в Москве, в Москва-Сити. И прочая, и прочая, и многое, и многое. А «Титаник» — самый большой корабль был в своё время! Эта мания грандиозности — больше, больше! — это наслаждение величиной характерно для нашей современной цивилизации, и Господь это, конечно же, осуждает, и в Библии именно Вавилонская башня — точка, где всё началось. Это грандиозное, не имевшее себе равных сооружение реально существовало в городе Вавилоне (он тогда даже Вавилоном не назывался), и оно приобрело в Библии символический смысл такой, я бы сказал, надменности, напыщенности человечества, его самодовольства, его стремления «надуться» возможно больше, как та лягушка в сказке. Что с лягушкой стало? Она лопнула, надуваясь, естественно. Поэтому, мне кажется, Вавилон — знак точки, с которой начался именно этот тип цивилизации.

Ну, и последнее по этой главе в целом. Мы про Вавилон, который символизируется блудницей, в 18-й главе читаем, что он погиб. Но мы об этом прочли уже и в предыдущей, 16-й главе.

19И город великий распался на три части, и города языческие пали, и Вавилон великий воспомянут пред Богом, чтобы дать ему чашу вина ярости гнева Его.

Вот распался этот Вавилон великий. И что такое этот распад? Катастрофа, ужасное событие? Нет, не только. В том-то и дело, что это то, к чему всё шло. Мы читали в 14-й главе после предыдущей тройки, тройки труб, о жатве земли.

16 И поверг сидящий на облаке серп свой на землю, и земля была пожата.

Я говорил, что жатва земли — это выявление того, что есть добро и что есть зло, через их острейшее противостояние: наконец-то это выявилось, наконец-то серое разделилось на белое и чёрное. Это тот вид жатвы земли, который происходит после семи труб. Но мы читали и после семи (точнее говоря, после шести) печатей нечто совершенно аналогичное. Когда запечатывались сто сорок четыре тысячи, отмеченные от Бога печатями, — это тоже своего рода жатва земли, но жатва благая, люди, которые оказались верными Богу, тот чистый урожай, который земля принесла Богу. И тут Вавилон, который распался (уже не после печатей и труб, а после чаш), — это финальная жатва земли. Путь, которым вся земля шла, неправильный, но при этом даже на этом неправильном пути совершается Замысел Божий. Этот путь дошёл до конца. Точка. Земля пожата. Вавилон, в который превратилась вся земля, пожат. Это имеет отношение и к нам. Мы сегодня живём в максимально городской цивилизации по сравнению со всеми предыдущими эпохами. Эпоха древнего Рима тоже была эпохой больших городов, но ничего подобного тому, что сегодня, когда больше половины человечества живёт в городах. И с каждым годом всё большая и большая доля человечества живёт в городах. То есть эта жатва земли (если так можно выразиться) назревает. Городская цивилизация сама себя развивает до такой степени, что сама себя загоняет в тупик. Признаков очень много: это и экологические трудности, это и экономические трудности, это и политические неразрешимые противоречия, которые нарастают. Но в чём завершение этого пути, к чему мы всё-таки придём этим путём? Это будет жатва земли. Это, конечно, будет какая-катастрофа. Но эта катастрофа — это, как говорится, оптимистическая трагедия. Если мы верим Откровению, мы видим, что через цепочку таких катастроф всё приходит к Новому Иерусалиму, к новому небу и новой земле, где Господь обитает вместе с людьми.

Это я рассказал о главе в целом, о её смысле, глядя на неё, так сказать, сверху. Давайте прочтём её теперь по отдельным стихам.

1И пришёл один из семи Ангелов, имеющих семь чаш, и, говоря со мною, сказал мне: подойди, я покажу тебе суд над великою блудницею, сидящею на водах многих.

Что это за воды? Этот город стоит на воде, как Вавилон стоял на реке Евфрат, как Рим на Тибре, как Нью-Йорк стоит на Гудзоне? Нет. 15-й стих: «И говорит мне: воды, которые ты видел, где сидит блудница, суть люди и народы, и племена и языки». Итак, эти «воды» — это человеческое море, и на этом человеческом море произрастает цивилизация. Слово «море» здесь не случайно, потому что для еврейского менталитета море — символ неуправляемости, символ хаоса. И на этом море разнонаправленных человеческих воль, человеческого хаоса возникает вроде бы упорядочивающее его (мы же все любим порядок!) образование — городская цивилизация, город Вавилон, он же блудница. Субстратом его является хаос разнонаправленных человеческих действий, стремлений и т. д.

2С нею блудодействовали цари земные, и вином её блудодеяния упивались живущие на земле.

Здесь видно, что цивилизация как бы затуманивает людям мозги, опьяняет их («упивались»). Потому что люди, как наркоманы, впадают в зависимость от тех возможностей, тех наслаждений, которые даёт цивилизация. И другая категория людей, которые впадают в зависимость, тоже здесь упомянута: это цари, потому что давайте не забывать, что блудница сидит на звере, т. е. на символе насильственной власти. Она им (если так можно выразиться) поддерживается, и я говорил, что возникновение городской цивилизации — это и есть источник власти, поэтому здесь сказано, что «с нею блудодействовали цари земные», носители власти.

3И повёл меня в духе в пустыню; и я увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами.

Почему в пустыню надо было вести, чтобы всё это показать? Даже как-то странно: разве города в пустынях стоят? А дело в том, что пустыня — это то место, где человеку является Бог, потому что человека ничего не отвлекает. Этот город Вавилон, цивилизация, лживая в своей основе, людям затуманивает мозги. А пустыня — это место, где мозги людей свободны от этого тумана. Нет всего того шика, который даёт городская цивилизация, но зато глаза у людей смотрят прямо и ясно.

Здесь сказано, что зверь багряный. Почему багряный? Багряный — это цвет силы, и я говорил, что этот зверь — символ насилия. Здесь написано, что зверь «преисполнен именами богохульными», и действительно, когда зверь был впервые описан в 13-й главе, про него было сказано, что «на головах его имена богохульные», и это тоже некий момент издевательского пародирования Бога, потому что в Боге самое святое — Его имя. Не зря в молитве Господней говорится: «Да святится имя Твоё». Это издевательски пародируется изобилием богохульных имён. Я, кстати, хочу сказать, повторяя мысль, которую недавно на проповеди говорил настоятель нашего храма отец Александр Борисов, что матерщина (т е. произнесение богохульных слов, хулы) не безразлична с религиозной точки зрения — этим мы на самом деле апеллируем к дьяволу, мы протягиваем ему руки, потому что он (как здесь сказано) «наполнен именами богохульными». Когда мы своим ртом их произносим, то они от него к нам приходят. Матерщина — это призывание дьявола на помощь. Оно, конечно, человеку хочется как-то крепко, сильно выразиться, а кто источник этой крепости? Дьявол источник этой крепости.

Жена сидит на звере багряном: власть поддерживает городскую цивилизацию, она невозможна без насильственной власти. Вот Александр Сергеевич Пушкин — ну что кроме хорошего можно о нём сказать? Но давайте представим себе, что он жил бы вне системы насильственной власти, той власти, которая позволяла ему существовать трудом его крепостных крестьян. Что бы было тогда с его стихами? Эта неприятная мне самому, горькая мысль отражает то, в какой мере современная форма цивилизации, даже в своих лучших проявлениях, обязана насильственной государственной власти. Хотя про это сказал другой наш замечательный поэт Давид Самойлов. У него есть стихотворение «Пестель, Поэт и Анна», и там сказано так: «...и потому дворянства назначенье — хранить народа честь и просвещенье».

Шёл разговор о равенстве сословий.

—Как всех равнять? Народы так бедны

— Заметил Пушкин —

Что и в наши дни

Для равенства достойных нет условий.

 И потому дворянства назначенье —

Хранить народа честь и просвещенье.

Такой поворот мыслей как бы оправдывает Александра Сергеевича, и в устах самого Давида Самойлова такой поворот естественен. Это правда, но правда и то, что я сказал: культура обязана именно насильственной государственной власти, обязана шпицрутенам и расстрелам мужиков, обязана подавлению Пугачёвского восстания и т. д. Это тоже правда, это другая сторона той же правды — о цивилизации и звере, на котором она сидит.

4 И жена облечена была в порфиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом, и держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства её.

Украшенность её — тоже пародия. Я говорил, что эта жена — некая издевательская пародия на другую жену, которая есть «невеста Агнца» в Новом Иерусалиме, и мы, когда дойдём до 21-й главы, где описывается Новый Иерусалим, увидим, что он украшен ровно такими же камнями, какими украшена эта блудница, она таким образом пародирует его. За этой пародией есть и второй слой пародии: эти драгоценные камни — те камни, которые были на нагруднике иудейского Первосвященника (тут ещё и пародия на богослужение в Иерусалимском Храме).

5…и на челе её написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным.

Специально сказано, что написано на лбу, потому что во времена Иоанна Богослова имя на лбу писалось только у одной категории людей — у проституток в римских борделях, и это специально создаёт, особенно для современника, почти невыносимый контраст между всем золотом и драгоценными камнями, которыми она украшена, как какая-то знатная дама, и надписью на лбу, как у самой дешёвой проститутки. Иоанну Богослову так было показано, видимо, потому, что Господь, пославший ему это видение, хотел подчеркнуть контраст между шиком цивилизации, её блеском, и её сутью, написанной у неё на лбу. Причём тут «написано на лбу» — видимо, написано буквами, как было написано у блудниц. Но мы ещё и сегодня говорим «на лбу написано», а имеется в виду выражение лица. И это тоже правда: иногда посмотришь на какие-то шикарные проявления, которые призваны выразить величие нашей цивилизации, допустим, на какого-нибудь величественного деятеля, которого мы на телевидении нашем встречаем, а на лбу-то у него (но не буквами, а общим выражением лица) ясно написано, кто он есть.

6Я видел, что жена упоена была кровью святых и кровью свидетелей Иисусовых, и видя её, дивился удивлением великим.

То есть она была пьяна (пьяная блудница — это естественно), но пьяна чем? Кровью святых, т. е. преследованием религии. Это, конечно, может вызвать удивление: ну почему государство, цивилизация вечно должны враждовать с Церковью? Как враждовали они во времена Древнего Рима, как враждовали в Советском Союзе, как враждовали в гитлеровской Германии. Может быть, кто-нибудь думает, что Церковь поддерживает государство? Ну, Церковь иногда и поддерживает, но государство ей за это ничем хорошим не платит, оно её только использует. А причина-то, на самом деле, проста: причина в том, что Церковь — от Бога, а государство — от дьявола. Поэтому даже если они на какое-то время сосуществуют, всё равно в итоге дьявол не будет её терпеть.

7И сказал мне Ангел: что ты дивишься? я скажу тебе тайну жены сей и зверя, носящего её, имеющего семь голов и десять рогов.

Раз «тайна», значит, тут символ. И дальше сложные слова:

8Зверь, которого ты видел, был, и нет его, и выйдет из бездны, и пойдёт в погибель; и удивятся те из живущих на земле, имена которых не вписаны в книгу жизни от начала мира, видя, что зверь был, и нет его, и явится.

Здесь две мысли. Первая: странный зверь, который то ли есть, то ли нет его, то ли он был, и нет его, то ли ещё только будет, и «выйдет из бездны, и пойдёт в погибель». Это всё объясняется очень просто: я много раз говорил, что в вечности, которая здесь явлена в видении Иоанну, нет обычной развёртки во времени — «сейчас», за ним «потом», там всё в каком-то смысле сосуществует. И то, о чём мы читали где-то в 11-й главе, и даже ещё раньше, как зверь выходит из бездны, на земле творит всякие свои дела, и как зверь погибнет, будучи брошенным в озеро огненное (об этом мы ещё прочтём в 19-й главе), — это всё здесь показано вместе, потому что такова точка зрения вечности: в ней всё сосуществует. А вторая мысль — такая трудная фраза: «удивятся те из живущих на земле, имена которых не вписаны в книгу жизни от начала мира». Что же получается: что есть люди, которые от начала мира предназначены к спасению, вписаны в книгу жизни, а есть те, которые предназначены к погибели и не вписаны в книгу жизни? Но давайте вспомним, что времени здесь нет, и книга жизни, которая «от начала мира»,это то же самое, что книга жизни, которая «в конце мира», а книга жизни, которая в конце мира. возникает в 20-й главе, когда сказано, что была развёрнута книга жизни и были мёртвые судимы «сообразно с делами своими». Книга жизни — от начала мира, но «начало» — греческое слово «катаболи» — может быть прочтено как «начало», а может быть прочтено и как «конец» тоже. В эту книгу не просто Господь каждого вписывает, и всё, а в эту книгу каждый из нас вписывает самого себя, с Божьей помощью, конечно, но всё-таки и каждый из нас тоже своими делами на протяжении жизни, если так можно выразиться, место в этой книге добывает.

Дальше с девятого по 13-й стих рассказывается про символику семи голов, семи гор, семи царей, про зверя, который восьмой, про десять рогов, которые суть десять царей. Я это просто хочу пропустить, потому что мне кажется, что это уже интерпретация образов и зверя, данная самим Иоанном Богословом, и она имеет какое-то частное значение, актуальное только для его времени. Для нас она уже просто не важна.

Но дальше мы читаем про рога (они же цари), что они будут вести брань с Агнцем, т. е. со Христом:

14Они будут вести брань с Агнцем, и Агнец победит их; ибо Он есть Господь господствующих и Царь царей, и те, которые с Ним, суть званые и избранные и верные.

Мы раньше читали про Армагеддон, место, где произойдёт эта брань, война собранных царей со Христом. Сказано было, что Агнец победит их. Обратите внимание, в 13-й главе было сказано, что зверь побеждает святых. Святых он побеждает, потому что святые —люди. Но он не может победить Агнца, Агнец победит его. Здесь объясняется, почему: потому что дьявол как царь мира сего, зверь как хозяин мира сего, носитель власти, который как бы царствует над всеми царями, — это всё самозванцы. А законный Царь мира сего — это Бог, пославший в мир Иисуса Христа как носителя этой Божественной власти над нашим миром, и поэтому здесь просто имеется в виду, что законная власть Бога над миром восстанавливается. И это для нас с вами важно, чтобы мы себя не спрашивали, почему Бог терпит всё то, что творится вокруг нас. Сегодня власть на земле захвачена дьяволом. Сегодня идёт процесс восстановления законного владыки нашего мира, Бога, в Его правах. Процесс, который, естественно (как здесь сказано) произойдёт не плавно (власть никто просто так не уступает), а произойдёт в виде катастрофы.

15И говорит мне: воды, которые ты видел, где сидит блудница, суть люди и народы, и племена и языки.

Это подчёркивает сравнение народов с водами, подчёркивает хаотический аспект вообще человеческой жизни, человеческой истории. И вот в 16-м стихе вдруг возникает странная картина: вроде бы зверь и блудница, как говорится, «два сапога пара», «не разлей вода», и вдруг:

16И десять рогов, которые ты видел на звере, сии возненавидят блудницу, и разорят её, и обнажат, и плоть её съедят, и сожгут её в огне.

Давайте вспомним, что зверь и его рога — это символ власти, символ государства в первую очередь, а блудница — символ материальной цивилизации. Может ли быть такое, что власть материальную цивилизацию уничтожит? Может. Вот пример того, что, слава Богу, не случилось, но ещё может случиться: ядерная война. Два государства, Советский Союз и Соединённые Штаты, могли уничтожить цивилизацию, прямо как здесь сказано, разорить, сжечь в огне. Это один способ, но, наверное, есть и какие-то другие. И если даже считать, что мы перспективу ядерной войны проехали и к ней уже не вернёмся, то что-нибудь другое может возникнуть, столь же шикарное или ещё шикарнее, чем ядерная война. Потому что это — архетип, это дано на все века.

7…потому что Бог положил им на сердце –  исполнить волю Его, исполнить одну волю, и отдать царство их зверю, доколе не исполнятся слова Божии.

Здесь видно, что в этой как бы внутренней войне между двумя ипостасями дьявола, между блудницей и зверем, исполняется некий Замысел Божий. И ещё одно. Я говорил о том, что ипостаси дьявола чем-то напоминают ипостаси Божьи. Но ипостаси Бога, как это говорится и в Евангелиях и как это современное богословие понимает, скрепляются чем? Взаимной любовью. А чем скрепляются ипостаси дьявола? Взаимной ненавистью. Это очень видно в проявлениях дьявола на земле. Возьмите какую-нибудь бандитскую шайку или возьмите, например, гестапо, — вот реальные коллективы, которые воплощают волю дьявола на земле. И главное, что бросается в глаза, — взаимная ненависть людей, составляющих эти коллективы. А почему же они не разбегаются в разные стороны? Очень просто: потому что их ненависть к окружающей их среде ещё больше. Впрочем, то же самое и с самим дьяволом, с его ипостасями: каждая частичка дьявола ненавидит другую частичку, но ещё больше они все вместе ненавидят всех остальных. И это скрепляет их вместе. Это верно для всех партий типа национал-социалистической, большевистской (как она изначально возникала) и т. д. Это вообще типично — единение, связанное не с взаимной любовью, а с совместным противостоянием окружающей среде, с борьбой с окружающей средой. Вот такой глубокий взгляд на сущность дьявольщины даётся нам этой женщиной, сидящей на звере.

 

 

Лекция 24. Апокалипсис. 08.09.09

 

Мы продолжаем чтение двух глав, которые можно назвать кульминацией Откровения. Я говорю «кульминация» не потому, что это как бы финал, развязка того, что происходит в Апокалипсисе. Нет. Примерно так, как в театральном спектакле, кульминация — это место, где сходятся все линии сюжета, которые до этого как-то развивались, происходила их экспозиция, развитие. Вот они все вместе сходятся, и происходит какое-то принципиально важное событие. Ну, взять «Гамлета». Что является кульминацией «Гамлета»? Конечно, сцена дуэли Гамлета с Лаэртом: там они все погибают... А развязка может быть ещё дальше, после кульминации. Так же устроено Откровение: его кульминация — это падение Вавилона. Ради этого, для того чтобы подвести к нему, и показано всё то, что мы читали в предыдущих главах: печати, чаши, трубы и все интерлюдии, которые между ними заключены, — всё это должно нас подвести к этой точке, к падению Вавилона. Я говорил в прошлый раз, что есть дискуссии по поводу того, как понимать образ блудницы (женщины, сидящей на звере) и как понимать образ Вавилона, который за ней следует, который представлен в нашей сегодняшней главе. По большей части, это понимается как один и тот же образ, просто представленный с двух разных граней, с двух разных сторон, так что блудница эта — это и есть Вавилон. Действительно, в главе, которую мы сегодня читаем, очень много говорится про блудодеяния этого города. Мы и в прошлый раз говорили, что понимать под этим словом, и сегодня тоже на этом остановимся. Но важно то, что Вавилон не мог иметься в виду просто как Вавилон исторический, существующий на тот момент, когда написано Откровение Иоанна Богослова. Если бы в этом видении был показан исторический город Вавилон во времена пророков Иеремии и Иезекииля, это бы было понятно, потому что судьба еврейского народа вокруг Вавилонского пленения и разворачивалась. Но это показано уже в римскую эпоху, так что, конечно, можно понимать так, что Вавилон на самом деле символизирует Рим. Но даже и это не вся правда, а вся правда состоит в том, что и Вавилон, и Рим, и Иерусалим, и Москва, и Лондон — это всё одно и то же: город как символ цивилизации, в которой мы с вами живём, городской цивилизации. Именно крушение городской цивилизации описано в 18-й главе, и большая часть её — это даже не самокрушение, а сокрушение людей, которые на это смотрят. Они плачут по сокрушившейся цивилизации. И хотя в Откровении про Вавилон говорятся всякие плохие слова, но если его всё-таки понимать как ту среду, в которой люди привыкли жить, как о ней не поплакать? Вот, допустим, некоторые немцы, которые совсем не любили Гитлера и, может быть, при Гитлере подвергались преследованию, — как они смотрели на горящий Берлин, с каким чувством? Вряд ли с большой радостью. Вот примерно так же смотрят на горящий Вавилон люди, которые им жили и в нём жили. Так можно сказать и про всю цивилизацию, в которой мы сегодня живём. Мы прожили много десятилетий под угрозой ядерной войны, которая могла эту цивилизацию стереть с лица земли в несколько часов. И сегодня ещё, в общем-то, эта опасность не исчезла, она с нами. Но, как мы ни ругаем то общество, в котором мы живём, как американцы ни ругают своё общество, израильтяне — своё и т. д., но если бы вдруг в огне ядерной войны всё это сгорело бы... как было бы не поплакать об этом! Это и описано в этой главе: катастрофа и плач о ней. Я ещё остановлюсь на общем смысле этой главы, но давайте сначала мы её прочтём, чтобы ощутить интонацию, ощутить странное соединение того, что происходит, потому что должно было произойти, потому что уже дальше так нельзя, уже всё это осуждено Богом, — и плача об этом, потому что как об этом не поплакать! Вот такое двойственное чувство.

Глава начинается после явления блудницы, сидящей на звере, о которой мы читали в прошлый раз и которая в предыдущем стихе, в последнем стихе 17-й главы, однозначно отождествляется с городом: «Жена же, которую ты видел, есть великий город, царствующий над земными царями». Дальше говорится, что «она» — это и блудница, и город, потому что слово «город» как по-гречески, так и по-еврейски — женского рода. Естественно понимать так, что то, что дальше пишется, это про Вавилон, про город, который блудница и символизирует.

1После сего я увидел иного Ангела, сходящего с неба и имеющего власть великую; земля осветилась от славы его.

2И воскликнул он сильно, громким голосом говоря: пал, пал Вавилон, великая блудница, сделался жилищем бесов и пристанищем всякому нечистому духу, пристанищем всякой нечистой и отвратительной птице; ибо яростным вином блудодеяния своего она напоила все народы

3и цари земные любодействовали с нею, и купцы земные разбогатели от великой роскоши её.

4 И услышал я иной голос с неба, говорящий: выйди от неё, народ Мой, чтобы не участвовать вам в грехах её и не подвергнуться язвам её;

5ибо грехи её дошли до неба, и Бог воспомянул неправды её.

6Воздайте ей так, как и она воздала вам, и вдвое воздайте ей по делам её; в чаше, в которой она приготовляла вам вино, приготовьте ей вдвое.

7Сколько славилась она и роскошествовала, столько воздайте ей мучений и горестей. Ибо она говорит в сердце своём: "сижу царицею, я не вдова и не увижу горести!"

8За то в один день придут на неё казни, смерть и плач и голод, и будет сожжена огнём, потому что силён Господь Бог, судящий её.

9 И восплачут и возрыдают о ней цари земные, блудодействовавшие и роскошествовавшие с нею, когда увидят дым от пожара её,

10стоя издали от страха мучений её и говоря: горе, горе тебе, великий город Вавилон, город крепкий! ибо в один час пришёл суд твой.

11И купцы земные восплачут и возрыдают о ней, потому что товаров их никто уже не покупает,

12товаров золотых и серебряных, и камней драгоценных и жемчуга, и виссона и порфиры, и шелка и багряницы, и всякого благовонного дерева, и всяких изделий из слоновой кости, и всяких изделий из дорогих дерев, из меди и железа и мрамора,

13корицы и фимиама, и мира и ладана, и вина и елея, и муки и пшеницы, и скота и овец, и коней и колесниц, и тел и душ человеческих.

14И плодов, угодных для души твоей, не стало у тебя, и всё тучное и блистательное удалилось от тебя; ты уже не найдёшь его.

15Торговавшие всем сим, обогатившиеся от неё, станут вдали от страха мучений её, плача и рыдая

16и говоря: горе, горе тебе, великий город, одетый в виссон и порфиру и багряницу, украшенный золотом и камнями драгоценными и жемчугом,

17ибо в один час погибло такое богатство! И все кормчие, и все плывущие на кораблях, и все корабельщики, и все торгующие на море стали вдали

18и, видя дым от пожара её, возопили, говоря: какой город подобен городу великому!

19И посыпали пеплом головы свои, и вопили, плача и рыдая: горе, горе тебе, город великий, драгоценностями которого обогатились все, имеющие корабли на море, ибо опустел в один час!

20 Веселись о сем, небо и святые Апостолы и пророки; ибо совершил Бог суд ваш над ним.

21 И один сильный Ангел взял камень, подобный большому жернову, и поверг в море, говоря: с таким стремлением повержен будет Вавилон, великий город, и уже не будет его.

22 И голоса играющих на гуслях, и поющих, и играющих на свирелях, и трубящих трубами в тебе уже не слышно будет; не будет уже в тебе никакого художника, никакого художества, и шума от жерновов не слышно уже будет в тебе;

23 и свет светильника уже не появится в тебе; и голоса жениха и невесты не будет уже слышно в тебе: ибо купцы твои были вельможи земли, и волшебством твоим введены в заблуждение все народы.

24 И в нём найдена кровь пророков и святых и всех убитых на земле.

Чувствуется, конечно, какой эмоционально сильный этот отрывок. И он по сравнению со всем тем, что мы читали раньше, необычно растянут: такое ощущение, что если то, что было раньше, — это как presto на фортепиано (быстро-быстро события сменяли друг друга), то здесь играет виолончель, которая растягивает звуки. Почему так? Это ведь даже не автор Откровения Иоанн Богослов так написал, это ему в таком «виолончельном» виде было явлено видение, чтобы он в него всмотрелся, вчувствовался, вдумался, потому что это вообще-то в каком-то смысле центральное явление всего Апокалипсиса, то, к чему вело длинное-длинное развитие событий, начиная с шестой главы, где началось снятие печатей. Всё подводило нас к этому. Это есть жатва земли, то, о чём мы читали в 14-й главе: о том, что земля была пожата. Я говорил, что жатва земли состоит не только в том, что, несмотря на зверя, который на земле свирепствует, остались люди, которые верны Богу, и они-то и есть добрая жатва Богу от земли. Не только. Проявление зла, его обнажение и последующее крушение (которое именно обнажением и вызвано, потому что до этого зло маскировалось, а тут оно обнажилось и было осуждено) — это тоже плод земли и плод всего того, о чём мы читали раньше. Вот поэтому так пристально и всматриваются в это событие, крушение, катастрофу, распад Вавилона, поэтому и уделяется этому столько внимания, поэтому в таком эмоциональном тоне, не очень характерном для Откровения, написана эта глава. В этой эмоциональности есть, конечно, поучение и нам. Мы тоже живём в цивилизации. Представьте, как бы выглядело сегодняшнее наше собрание вне цивилизации. Мало того, что освещение, кондиционер, звукозаписывающее устройство, то, что, в конце концов, на мне рубашка из хлопка, — всего этого вне цивилизации не существовало бы, скажу больше: вне цивилизации Библии бы с нами не было. Библия — это письмо, а письмо возникло вместе с цивилизацией. Представьте себе, что Бог осудил цивилизацию, и вот она распалась, и с ней исчезло письмо, — как нам тогда не заплакать хотя бы о Библии! Конечно, до того, как Библия была записана, она тысячелетиями передавалась из уст в уста. Люди могут так, из уст в уста, передавать друг другу те поучения, которые есть в Библии, — мы это всё умом понимаем. Но если бы вдруг оказалось, что исчез записанный текст как часть цивилизации… Как об этом не заплакать, как и о многом другом! Поэтому мы должны в какой-то мере идентифицировать себя с теми плачущими царями, корабельщиками и купцами, с одной стороны, а с другой стороны, идентифицировать себя со святыми, апостолами и пророками, которые всему этому радуются, потому что Суд Божий, которого они долго-долго ждали, пришёл. Здесь заканчивается развитие сюжета, которое началось в шестой главе со снятия печатей. Напоминаю, что в шестой главе есть такие слова:

9И когда Он снял пятую печать, я увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели.

10И возопили они громким голосом, говоря: доколе, Владыка Святый и Истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу?

11И даны были каждому из них одежды белые, и сказано им, чтобы они успокоились ещё на малое время, пока и сотрудники их и братья их, которые будут убиты, как и они, дополнят число.

В последующих главах, 11-й, 13-й и т. д., мы читали о том, как ещё будут убиты праведники на земле, в дополнение к тем, которые уже убиты. И в нашей сегодняшней главе эта просьба праведников, звучащая в небесах, под жертвенником, т. е. в самом святом месте на небесах, наконец-то исполняется: Бог судит.

 В эмоциональности, в яркости образов, которые она нам предъявляет, эта глава очень проста для понимания на фоне остальных глав Апокалипсиса. Эта и, может быть, ещё предыдущая, 17-я глава –  простые главы именно за счёт яркости образов. Но тем не менее, там есть определённые проблемы интерпретации, которые, если можно так выразиться, муссируются комментаторами. Я на них хочу остановиться. Первый вопрос, который часто ставят комментаторы: этот Вавилон и та блудница, которая есть «великий город, царствующий над земными царями», — это всё-таки одно и то же или не одно и то же? Я уже несколько раз давал свой ответ на этот вопрос, и это не только мой ответ, а ответ большей части комментаторов: конечно, это одно и то же. Несмотря на то, что напрямую не сказано, что блудница и есть Вавилон, но столько говорится о блуде Вавилона в других главах и, в частности, в той главе, которую мы читаем, что трудно это интерпретировать как-то по-другому. Ещё важная вещь для интерпретации этого момента. Дело в том, что тема Вавилона как блудницы впервые встречается не в Откровении Иоанна Богослова. Это идёт ещё от пророков – Иеремии, Иезекииля и других. Они именно так, как блудницу, видят Вавилон, причём на основании собственного опыта, потому что их время — то время, когда Вавилонское царство играло критическую роль в истории Израиля: сначала это был главный враг, главная угроза, а потом, увы, это был победивший враг и место обитания: народ в этом Вавилоне вынужден был обитать при всём отвращении к нему.

И ещё один деликатный момент. Понятно, что пророки Вавилон категорически осуждают и называют его блудницей. Но интересно, что они точно так же, «блудницей», называют собственный народ, Израиля. Почему? Потому что Израиль изменил Богу, забыл Бога во многих аспектах: в том, что начал поклоняться всяким языческим божествам; в том, что те братские взаимоотношения между людьми, которые прописаны в законе Моисеевом, стали исчезать, ну, и во многом другом. То есть Вавилон «блудница», но и Иерусалим — «блудница»! Нам это важно, чтобы понимать, что Вавилон — это не просто Вавилон, и это вторая проблема интерпретации. Дело в том, что мало того, что Вавилон имеет большое значение в истории Израиля. Вавилон, по Библии, имеет большое значение в истории человечества, потому что это город, где была Вавилонская башня, с которой, если можно так выразиться, начались все беды разделённого человечества, в первую очередь –  разделение и непонимание между отдельными людьми и между народами. Более того, вот что мы читаем в первых главах Библии (я сейчас прочту несколько строчек, потому что это важно для понимания).

Сначала о Каине (фигура в характеристиках с моей стороны не нуждается) в четвёртое главе Книги Бытие:

17И познал Каин жену свою; и она зачала и родила Еноха. И построил он город; и назвал город по имени сына своего: Енох.

Дальше о его потомке Иувале. Он:

был отец всех играющих на гуслях и свирели.

Мы прочли только что, что город Вавилон разрушится, и прекратится в нём голос играющих на гуслях и свирелях. С самого начала городской цивилизации художества, искусства, музыка присутствуют как часть городской цивилизации. Ну а об этом как нам не поплакать, если бы это вдруг исчезло? И дальше:

22Цилла также родила Тувалкаина, который был ковачом всех орудий из меди и железа.

Это начало ремесла. Городская цивилизация — это ещё и начало ремесленного производства и такого социального слоя, как ремесленники. Это тоже исчезает. Это всё где произошло? Что это за город, который был построен? Я думаю, что город, который был построен, это в каком-то смысле Вавилон. Это мог быть Вавилон реальный, который был за тысячу — полторы тысячи лет до нашей эры. А может быть, это и предшественник того Вавилона, то место, где действительно началась цивилизация, один из городов Шумера, предок Вавилона, с которого начинается наша история цивилизации (так назвал книгу один знаменитый исследователь древних цивилизаций — «История начинается в Шумере»). Итак, этот первый город — Вавилон или какой-то предок Вавилона. Так что хотя я всё время говорю, что надо понимать здесь Вавилон символически, но с точки зрения многих комментаторов тут имеется в виду реальный образ, носитель этого символа — реальный город Вавилон, который был расположен на реке Евфрате. Он достаточно насыщен символическими значениями в Библии, чтобы его можно было подставлять под это место.

Но есть и другая интерпретация, которой держусь я сам: всё-таки это не только исторический Вавилон на Евфрате, это символ многих, многих других городов. Я уже приводил пример, как у Михаила Афанасьевича Булгакова в его «Мастере и Маргарите» Москва уравнивается с Иерусалимом, и это одна из главных мыслей всего романа: Москва в каком-то смысле равняется Иерусалиму. Точно так же можно сказать, что в каком-то смысле Вавилон равняется Иерусалиму.

               Вавилон равняется Древнему Риму, Вавилону равняется современный Нью-Йорк, Вавилону равняется Москва. Я уже приводил знаменитую поэму «Бесплодная земля» Томаса Стернза Элиота, где «Иерусалим, Рим, Александрия, Вена, Лондон — нереальные». Я не знаю, вдохновлялся ли он Апокалипсисом, но ему его поэтическое вдохновение подсказало эти города уравнять друг с другом. Города, которые были, есть и будут, символы городской цивилизации со всей её роскошью, со всеми её удобствами и со всеми её принципиальными религиозными и моральными дефектами — это один и тот же город, Вавилон. Об этом глава, которую мы читаем, и для нас, живущих в этом мире, в этом Вавилоне, принципиально важный вопрос: как нам к нему относиться? Это следующая трудность интерпретации в связи с этой главой. Что сказано в Откровении о том, как к этому Вавилону относиться? Две вещи сказаны. Первая — в четвёртом стихе:

4 Выйди от неё, народ Мой, чтобы не участвовать вам в грехах её.

Дальше, в шестом стихе:

6 Воздайте ей так, как и она воздала вам, и вдвое воздайте ей по делам её.

Как это понимать? Про «выйди от неё, народ Мой» понятно, что «народ Мой» — это люди Божьи. Мы знаем, что в раннем христианстве «люди Божьи» часто выходили из городской цивилизации куда-нибудь в пустыню (как Антоний Великий, Макарий Великий — основатели монашества) и жили в пустыне, чтобы не подвергать себя растлевающему воздействию, которое здесь названо «яростным вином блудодеяния». Вопрос в том, относится ли этот призыв к нам сегодняшним. Мы тоже должны убежать, в деревне поселиться, землю пахать? Когда мы дойдём до этого места в чтении по стихам, я на этом остановлюсь. Я просто сейчас хотел бы поставить этот вопрос. И ещё вопрос: что значит «воздайте ей»? Это значит, что мы должны заниматься какой-то политической деятельностью, чтобы всю цивилизацию отменить? Быть «суперзелёными» или «яркозелёными», чтобы все города не то чтобы разрушить, но сделать так, чтобы они как-то сами собой исчезли с лица земли, а люди жили бы естественной, природной жизнью? Вряд ли в Апокалипсисе такой призыв в духе XX-XXI веков мог звучать.

        И действительно, там эти слова «воздайте ей», т. е. этой городской цивилизации, звучат иначе. Они не звучат как «разрушить её», — что её разрушать, если в Апокалипсисе она разрушается сама, по слову Божию! Когда мы доберёмся до этих стихов, я на этом остановлюсь подробнее. Я сейчас именно как вопрос хочу это поставить. И этот вопрос я хотел бы поставить ещё чуточку глубже, эмоционально, как и вся эта глава эмоциональна. Вавилон, в котором мы живём, он наш родной. Выйти из него, осудить его, воздать ему — означает прервать ниточку связи, которая нас соединяет с ним. Представьте себе это. Даже просто с городом, в котором ты родился, со страной, в которой ты родился, с кругом людей, в котором ты жил, нелегко вот так перерезать ниточку связи. Те, кто пережил, допустим, развод, знают, что процесс перерезания ниточек связей — очень и очень болезненный. Он тоже причина для того, чтобы поплакать, даже когда он неизбежен. Я в связи с этим хочу привести строчку, которую я прочёл буквально несколько дней назад. Немец, сын русской матери, живёт в Германии и себя полностью идентифицирует с немецкой цивилизацией. Ему задают вопрос: «Ну что вы, немцы, так себя грызёте насчёт Гитлера, насчёт того, что вы натворили во времена Гитлера. Ну, в конце концов, это было давно, забудьте это, живите в своё удовольствие». И он отвечает так (это было очень трогательно прочесть): «Да, я понимаю, это трудно, я понимаю, если кто-то хочет забыть. Но если он хочет забыть, то скажи себе: я больше не немец, сдай паспорт и возьми себе грин-карту». А ведь гитлеровская Германия — это ещё какой Вавилон для немцев! И этот немец говорит, что он не хочет перерезать ниточку связи, которая его соединяет с таким ужасным гитлеровским Вавилоном. Нам тоже важно иметь в виду для самих себя, что со своим Вавилоном мы соединены не только бытом нашим, но и сердцем нашим. И весь плач о нём это и отражает: люди не только извлекают из него прибыль, они ещё и сердцем соединены с Вавилоном.

Последнее, прежде чем перейти к интерпретации отдельных стихов, о структуре главы и о связи её с тем, что до неё и после неё. До неё шло тройное повторение, в сущности, одной и той же линии событий (семь печатей, семь труб, семь чаш), которые ведут к одной и той же кульминации, но как бы с трёх разных сторон. Почему нужна эта многосторонность? Да потому, что Иоанну Богослову в этом видении явлено обнажение и суть именно нашей многосторонней земной жизни, которая очень разнообразна, в которой добро выдаёт себя за зло, которую очень трудно, невозможно просто осудить, взглянув на неё с какой-то одной стороны, — поэтому она с трёх разных сторон нам показывается. Это как три линии сюжета в художественном произведении, которые сходятся в одну точку кульминации, и эта кульминация — падение Вавилона. На этом заканчивается второй акт Апокалипсиса, акт, в котором идёт разворачивание в трёх семёрках, и начинается третий акт, который можно назвать «Страшным Судом» в точном, буквальном смысле этого слова. Это предмет 19-й и 20-й глав, к чему мы придём дальше. В главах 19-й и 20-й уже никакой разносторонности, многогранности, троичности. Три линии сюжета соединились в единый поток. Почему? Потому что Страшный Суд — это именно суд. Суд невозможен в варианте «да, но», или «нет, но». Невозможен многозначный судебный приговор. Судебный приговор должен быть однозначным, и Бог приговор произносит, и поэтому линия развития сюжетов самого Суда в 19-й и 20-й главах — это единая линия. После третьего акта, который называется Страшным Судом, в 21-й—22-й главах начинается четвёртый акт, самый светлый и оптимистичный: новое небо, новая земля, видение Нового Иерусалима, — это как бы премия читающему Апокалипсис, когда он пробрался через все сложные, раздражающие, временами страшные и очень малопонятные образы, которые мы до сих пор читали. Он в качестве премии получает видение Нового Иерусалима — ясное, чистое, светлое, говорящее многое не только уму нашему, но и сердцу. Я говорил, что судьбы человечества, которые явлены в Откровении, чем-то напоминают одну человеческую судьбу и жизнь. Вот так и мы, пробравшись через тернии, трудности, огонь и медные трубы нашей земной жизни, доходим до её окончания и после нашего личного суда, в четвёртом акте, надеюсь, получаем тот светлый Новый Иерусалим для себя. И когда мы так читаем Откровение применительно не только к роду человеческому, а и к себе самому лично, оно начинает нам говорить по-другому. Мы начинаем во всей его катастрофичности и за ней усматривать какие-то события своей личной судьбы. Часто в нашей жизни мы себе говорим: ну, за что мне это? — когда что-нибудь произошло ужасное, из ряда вон выходящее, когда, например, кто-нибудь погиб на ровном месте совершенно незаслуженно. Откровение меняет наше отношение к этому и укрепляет нас. Нас укрепляет надежда на тот Новый Иерусалим, который нас, лично нас, ждёт по окончании нашей земной жизни.

Но мы для этого, конечно, что-то должны сделать. Я об этом специально не говорю, потому что мы практически каждый день об этом говорим. Не то что в Откровении, как в пьесе, прямо прописан оптимистический финал, и что там ни делай, так оно и будет, — нет. Но это возможно. Эта перспектива — есть, свет в конце тоннеля —есть. Конечно, если этим тоннелем не идти, то и до света никогда и не дойдёшь, это, по-моему, всем понятно. Но важно знать, что он есть, этот свет, а тогда и тоннелем идти легче.

Теперь перейдём к чтению отдельных стихов, к разбору того, что в них есть для нас поучительного.

Во втором стихе сказано, что Вавилон после того, как он пал:

2 …сделался жилищем бесов и пристанищем всякому нечистому духу, пристанищем всякой нечистой и отвратительной птице.

За этим можно увидеть несколько даже суеверное видение, характерное для того времени: старинный разрушенный город, заросший бурьяном, там какие-то голоса странные звучат, там какие-то события странные происходят, –  и люди воспринимают это так, что там живут нечистые духи. Но только учтите: то, что переведено словом «пристанище» (это греческое слово «фюлаки»), гораздо лучше переводится на русский язык словом «тюрьма». Вавилон сделался тюрьмой всякому нечистому духу. Давайте подумаем, что, с нашей точки зрения, в современном богословии является тюрьмой для нечистых духов, т. е. местом, где они как бы содержатся и не выпускаются? Ад.

 Вавилон сам по себе, как мы понимаем, является творением адских сил (дракон, зверь рогатый, блудница, которая на звере сидит и Вавилон и символизирует). Вот откуда всё это растёт — от дьявола, от дракона, и, таким образом, Вавилон превращается в то, из чего он возник, превращается в ад, в тюрьму для нечистых духов. Об этом говорится чуть дальше, в 19-й главе: про то, что дым горящего Вавилона «...восходил во веки веков». Как-то странно это «во веки веков», потому что потерпела катастрофу цивилизация (пусть даже она её заслужила), ну и всё, на этом — крест, почему «во веки веков» должно это сохраняться? Как говорится, лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Но в том-то и дело, что за ужасной катастрофой Вавилона просматривается катастрофа тех самых сил, которые Вавилон создали. Нам, может быть, не нравится само понятие ада как места, куда люди попадают и там мучаются, и выхода оттуда нет, и т. д. Я не могу сейчас останавливаться на интерпретации понятий ада и рая в современном богословии, но хочу сказать самую главную вещь. Мы всё к себе примеряем — и ад для людей, и рай для людей. Но это же неправильно! Рай вообще изначально не для людей, т. е. он людям дан (через Иисуса Христа дан путь людям в рай), но изначально рай — это Царство Небесное, место обитания Бога, Который на небесах, ангелов и т. д. — они законные граждане этого мира. И точно так же ад изначально не для людей. Конечно, если человек отождествляет себя с силами тьмы, принимает в себя силы тьмы и срастается с ними, то он вместе с ними попадает туда, куда попадают они. Но вообще-то ад — это место для тёмных, нечистых духов, тюрьма для них, если можно  так выразиться, место, откуда они не выпускаются (или почти не выпускаются, мы будем читать дальше, что означает это «почти»).

             3 …и цари земные любодействовали с нею, и купцы земные                разбогатели от великой роскоши её.

Понимаете, дело не только в том, что цивилизация, Вавилон, нам в чём-то родная, потому что мы в ней выросли, мы и наши пра-пра-пра-прадеды. Дело ещё и в том, что она имеет некий наркотический эффект. Согласитесь, она даёт нам столько всяких удобств и приятных вещей, что отказаться от них непросто. И цари земные, и купцы земные — это целые группы людей, которые, как наркоманы, на игле цивилизации. Если цивилизация исчезнет, то они, в сущности, погибнут вместе с ней: этих групп (царей и купцов) уже не будет. Вот об этом этот стих — о группах людей, которые неразрывно с цивилизацией связаны.

4И услышал я иной голос с неба, говорящий: выйди от неё, народ Мой, чтобы не участвовать вам в грехах её и не подвергнуться язвам её.

Такие призывы выйти есть ещё у пророков во времена реального Вавилона, Вавилонского пленения и еще до него — об этом пишут пророки Исайя, Иеремия, Иезекииль: выйти из него, из этого Вавилона. Я говорил, что они относят этот призыв выйти (но уже в символическом смысле) не только к Вавилону, реальному городу, а и к тому Иерусалиму, в котором они жили. Они говорили об этом Иерусалиме: выйти из него не в том смысле, что поселиться в шалашах и жить под стенами Иерусалима, а «чтобы не участвовать вам в грехах» израильского общества того времени, в наказание за которые и послан Вавилон и Вавилонское пленение. Так это понимали пророки, и примерно так же, я думаю, должны понять этот стих и мы. «Выйди, чтобы не участвовать в грехах её» означает то же, что сказано раньше: не принимать на себя начертание зверя. Это не значит, что мы не имеем права в цивилизации существовать и как-то с ней взаимодействовать. Это означает, что мы душу свою ей продавать не должны. Вы прекрасно знаете, сколько людей продали свою душу за блага, связанные с деньгами. Вот этого мы делать не должны. Это то, о чём говорится в 13-й —14-й главах как о принятии на себя печати зверя, начертания зверя. Печать — это символ, а на самом деле зверь поселяется внутри человека, и судьба человека определяется уже этим зверем. Как я говорил, если человек в итоге попадает в место мучений, в ад, то он потому и попадает туда, что несёт в себе частицу зверя, который естественным образом в ад человека за собой и тянет. Об этом сказано в 14-й главе:

9....кто поклоняется зверю и образу его и принимает начертание на чело своё, или на руку свою,

10тот будет пить вино ярости Божией, вино цельное, приготовленное в чаше гнева Его, и будет мучим в огне и сере пред святыми Ангелами и пред Агнцем;

11и дым мучения их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днём, ни ночью поклоняющиеся зверю и образу его и принимающие начертание имени его.

Итак, «выйди от неё, народ Мой» — это призыв к верным Богу не принимать на себя начертание зверя. Вот простой пример нашей страны, мы жили в этой цивилизации. Скажем, 30-е годы на дворе. И что мы должны? Мы должны убежать, как те сектанты, в сибирские леса, чтобы не участвовать во всём том ужасе, который у нас творится? Или всё-таки мы можем оставаться жить в Москве, но мы чего-то не должны делать. Чего мы не должны делать? Не принимать на себя начертание зверя. Что означает это применительно к той ситуации? Ответ очень простой. Я пошёл работать в НКВД за хорошую зарплату. И вот я секретарша, я ничего плохого не делаю, сижу, записываю допросы. Ну, кровь брызжет на стенки, — я стараюсь не смотреть. Моё дело записывать. Вот это означает принять на себя начертание зверя. Я уже не говорю о тех, кто эти допросы ведёт. Я уже не говорю о тех, кто потом расстреливает осуждённых после этих допросов. Это означает сроднение с безбожным и зверским государством. Этого не делай, народ Мой! Я так понимаю слово «выйди». А, между прочим, соблазн такой ситуации далеко не такой очевидный, как это видится сегодня. В 30-х годах карточки только отменили, все хорошо помнят голод, — ну почему не пойти в НКВД на работу, на хорошую зарплату? Что такого? Все идут, и я могу пойти. Про это здесь сказано. Это яркий пример, а менее яркие примеры будут ещё много раз встречаться в нашей истории, и на протяжении нашей жизни тоже ещё могут возникнуть. Давайте помнить, что «выйти» означает — «не принимать начертания».

5…ибо грехи её дошли до неба, и Бог воспомянул неправды её.

Скажите, пожалуйста: Бог ведь всевидящий и всезнающий — Ему что, нужно было, чтобы тысячелетия прошли, чтобы всё приняло такие гомерические размеры, чтобы Он об этом вспомнил? Я думаю, что дело не в том, что Бог должен что-то вспомнить, потому что Он что-то забыл. Дело в том, что развитие зла на земле Богом попускается ради того, чтобы зло себя полностью обнажило, проявилось, и стало ясным, что есть зло и что есть добро, чтобы зло и добро отделились друг от друга, и тогда над злом можно произвести суд. Это то, о чём говорит Христос в Своей притче о зёрнах и плевелах: когда растут зёрна добрые (пшеница) и одновременно сорняки (плевелы), не надо выбирать плевелы сразу, потому что они очень похожи друг на друга, не отличишь их. Надо дать им созреть, и когда они созреют, тогда ясно, кто есть кто, кто пшеница, а кто сорняк. Поэтому Вавилону дают развиваться до тех пор, пока его грехи не дойдут до неба.

6 Воздайте ей так, как и она воздала вам, и вдвое воздайте ей по делам её; в чаше, в которой она приготовляла вам вино, приготовьте ей вдвое.

Тонкий момент — почему «вдвое»? Дело в том, что по Закону Моисееву укравший человек должен был возвратить тому, у кого он украл, не просто то, что он украл, а вдвое. «Вдвое» — это плата за кражу. «Вдвое» — это плата за ложь. А слово «воздайте» — что оно означает? «Воздайте» — в смысле «накажите её»? «Воздайте», я думаю, здесь означает «суд». Вместе с Богом, как это ни странно покажется, суд над цивилизацией совершают люди, которые от неё пострадали (святые, праведники, которые в рамках цивилизации преследовались), люди, про которых сказано в последнем стихе этой главы: «... в нём найдена кровь пророков и святых и всех убитых на земле». Нам, может быть, кажется, что никто конкретный не ответственен за эту кровь. Почему мы считаем, что наш город, наша цивилизация ответственны, допустим, за смерть отца Александра Меня? Связи-то прямой не видно! Но если мы внимательно вчитаемся, мы увидим, что город, общество, цивилизация, в которой мы живём, это та среда, в которой от века, тысячелетиями пророки и святые преследуются, убиваются, а в самом щадящем случае (если так можно выразиться) игнорируются, их не слушают. Их устами должен быть произнесён суд над цивилизацией. Не только устами Бога — устами людей тоже. В каком-то смысле можно сказать, что как те праведники в шестой главе ждут, когда же Бог наконец-то осудит цивилизацию, так и Бог ждёт, когда сами люди (ну, не все, конечно, а какая-то их часть), полностью понимая и сознавая духовные грани того, что происходит, борьбы добра и зла, произнесут суд над цивилизацией, из которой они сами и вышли. «Воздайте ей» — это нам говорится! Хочу привести пример, не очень яркий, но он нам близок. Мы просто по возрасту — дети советской цивилизации. Мы от неё отказались, большая часть из нас совершенно сознательно отказалась от советского строя в конце 80-х —начале 90-х годов. Мы дети её, мы из неё вышли, мы теперь видим, насколько мы с ней связаны какими-то нитями. Но видим и ложь того Вавилона, которая здесь названа блудом, и кровь пророков и святых, которая в изобилии лилась на нашей земле, — то, что нас заставляет произнести наш суд над советским Вавилоном, из которого мы вышли.

Итак, «воздайте» — это суд, «вино» — это суд, а «вино блудодеяния», т. е. лжи и соблазнов, которыми она, цивилизация, опаивала людей. Например, ложь советского времени. Я думаю, не нужно вас убеждать, что при всём том многом хорошем, что было в той эпохе, она была лживая, и это никакому сомнению не подлежит. «Воздайте ей вино вдвое» — это «воздайте ей вино суда», то самое, о котором говорится в 14-й главе:

19И поверг Ангел серп свой на землю, и обрезал виноград на земле, и бросил в великое точило гнева Божия.

20И истоптаны ягоды в точиле за городом, и потекла кровь из точила даже до узд конских, на тысячу шестьсот стадий.

Когда истоптаны ягоды винограда, получается вино, но тут происходит отождествление вина и крови именно потому, что это— вино суда над землёй.

7Сколько славилась она и роскошествовала, столько воздайте ей мучений и горестей. Ибо она говорит в сердце своём: "сижу царицею, я не вдова и не увижу горести!”

Это ощущение, что «у меня всё в порядке». Люди, конечно, вообще любят чувствовать, что у них всё в порядке, а в нашей цивилизации  XXI века это даже требование: парень, у тебя всё должно быть в порядке. Если у тебя что-нибудь не в порядке, так ты делай, чтобы у тебя всё было в порядке, ты суетись как-то, приведи себя в порядок! Это ощущение просто антихристианское. Христианское же ощущение прямо противоположное — ощущение своей вины (поскольку все мы виноваты в чём-то), ощущение своего греха (мы все грешим в чём-то) и своего покаяния (это главное — покаяние). Здесь подчёркивается противоположность того образа, который нам навязывает цивилизация («у меня всё в порядке») тому образу кающегося грешника, который нам показывает христианство.

Как замечательно говорил митрополит Антоний Сурожский: люди, далёкие от Церкви, считают, что Церковь — это сообщество святых, а Церковь — это не сообщество святых, это сообщество кающихся грешников. Так и надо читать сравнение с этой «царицею».

8За то в один день придут на неё казни, смерть и плач и голод, и будет сожжена огнём, потому что силён Господь Бог, судящий её.

«В один день» здесь несколько раз повторяется: «ибо в один час погибло такое богатство!», «...сильный Ангел взял камень, подобный большому жёрнову, и повёрг в море, говоря: с таким стремлением повержен будет Вавилон, великий город, и уже не будет его». Это всё показывает быстроту: раз — и нет! Говорят о Риме, что Рим — это город, который умирал на протяжении нескольких веков, Вавилон — то же самое. Здесь что-то другое. Здесь описана какая-то катастрофа, какой-то залог, прообраз будущих каких-то катастроф, когда всё в одночасье исчезнет. Мне, из того, что мы знаем на сегодня, наиболее естественным аналогом этого кажется ядерная катастрофа: в одночасье она может погубить цивилизацию.

9И восплачут и возрыдают о ней цари земные.

И продолжается описание плача по Вавилону до 19-го стиха:

19И посыпали пеплом головы свои, и вопили, плача и рыдая: горе, горе тебе, город великий.

Обратите внимание, кто здесь нарисован, — люди, которые в цивилизации, в Вавилоне участвовали, были в него погружены, жили в нём и там зарабатывали себе на хлеб. И вот Вавилон разрушен. А что же эти люди, уцелели? Почему же они не погибли вместе с ним, если они так в него были интегрированы? Они стоят в стороне. Погибают только те, кто (как сказано до этого) принял на себя печать. Опять сравню с НКВД: одно дело — человек, который там, в НКВД, вёл допрос. Другое дело, когда человек в то же время работал на заводе в том же городе (в этом же Вавилоне). Он при крушении города стоит в стороне и, может быть, плачет о нём, потому что он ему родной, но он не гибнет вместе с ним. Это и для нас тоже важно: что люди, которые пусть и участвуют в этой жизни, осуждённой Богом, но не принимают её в глубины своего сердца и не становятся орудием зверя, будут смотреть на катастрофу со стороны. Да, они будут горевать, они много потеряют, но они не погибнут вместе с Вавилоном. Но, с другой стороны, эти люди (цари, купцы) не есть «народ Мой», они не есть та «невеста Агнца», о которой говорится в следующей главе. Это три грани: чистое добро — люди Божьи, невеста Агнца;  чистое зло — люди, которые приняли на себя начертание зверя; большая часть — остальные, которые стоят в стороне и глядят на катастрофу. Мне это очень напоминает, как глядел Плиний Старший на катастрофу Помпеи. Откровение и написано примерно через 20 лет после катастрофы Помпеи. Я думаю, этот образ Иоанну что-то навеял: гибнет твой город на твоих глазах от извержения вулкана, а ты стоишь где-то на берегу Неаполитанского залива на корабле, смотришь на это, плачешь, но ничего сделать не можешь.

И ещё вот почему они плачут: потому что — всё: Вавилона больше не будет.

Всё, что связано с Вавилоном, все эти радости, соблазны — всё это ампутируется. Представьте себе, что нам надо навсегда «завязать» с чем-то привычным в нашей жизни, приятным, радостным. Ну, может, даже не очень хорошим, но всё-таки. Думаю, даже когда человек понимает, что уже всё, надо уже с этим завязывать (курить, пить и т. д.), он где-то в глубине своей души ощущает боль потери. Вот так и они здесь.

20Веселись о сем, небо и святые Апостолы и пророки; ибо совершил Бог суд ваш над ним.

Совершился их суд над ним. Что это означает? Две вещи: первая — что их просьба осудить цивилизацию наконец-то исполнилась; второе — что суд, который совершил Бог, это не только Его суд, и не только Господь Бог, Всезнающий, Всемогущий его произносит, это и люди тоже произносят вместе с Ним. Они к Божьему суду присоединяются, и даже, как мы видели в шестой главе, его как бы выпрашивают: скорее, скорее.

Об ангеле, который:

21 ... взял камень, подобный большому жёрнову, и поверг в море.

Я говорил, что это о мгновенности катастрофы. Но мгновенность  катастрофы связана с долгим, тысячелетним вызреванием этой катастрофы. Цивилизация разваливается быстро, потому что она зрела долго. Вот так же зелёный плод попробуйте сдёрнуть с ветки — это не так легко, а зрелый плод отваливается сам. То ужасное, что нам показывается, это, в каком-то смысле, именно «плод земли», жатва земли, земля, созревшая к жатве. Такой плод — не только люди добрые, которые устояли против зверя, но и то зло, которое как бы от земли отваливается, цивилизация — это тоже плод, это (извините за такое сравнение) экскременты земли. Всё, с ней закончено!

22И голоса играющих на гуслях, и поющих, и играющих на свирелях, и трубящих трубами в тебе уже не слышно будет; не будет уже в тебе никакого художника, никакого художества, и шума от жерновов не слышно уже будет в тебе.

Это об искусстве, о поэзии, о музыке, и здесь видна некая интонация: даже ангел, который веселится о катастрофе Вавилона, говорит как бы с неким сожалением об этой части катастрофы (что не будет ни музыки, ни того, ни сего). Всё на свете не так просто, не так однозначно: этому мы говорим «да», а этому — «нет». Да, у цивилизации есть свои замечательные плоды, в первую очередь культура. Культура — это та часть цивилизации, которая к религии ближе всего, которая к Богу возвышается выше всего. Я не могу сейчас говорить о том, каковы судьбы культуры в свете Откровения и в чём может состоять как бы Страшный Суд над культурой (может быть, в какой-то следующий раз мы об этом поговорим).

23…и свет светильника уже не появится в тебе; и голоса жениха и невесты не будет уже слышно в тебе.

«Свет светильника», «голос жениха и невесты» — это символы жизни. Не будет в этом городе более ни света, ни жизни. Почему? Потому что этот город, эта цивилизация свету Божьему предпочла псевдосвет, о котором сказал Сам Иисус Христос: «Смотрите, если свет, который в вас — тьма, то какова же тьма?» Что такое этот ложный свет? Ценности цивилизации, критерии того, что мы считаем «хорошо» и что «плохо». Это: «У тебя всё в порядке?» (как в американских фильмах: «Are you OK?» —«I am OK!»). Это и есть псевдосвет. Но тому, кто выбрал псевдосвет, истинный свет дан не будет. Тому, кто выбрал псевдожизнь, истинная жизнь дана не будет. Я говорил много раз, и это в Евангелиях так и написано, что наша жизнь, которой мы живём, нам кажется настоящей, а по слову Христа это скорее на смерть похоже, чем на жизнь. Это псевдожизнь. Истинная жизнь (пусть даже в нашем теле) — с Богом, и в Боге, только так. Целая цивилизация, выбравшая псевдожизнь материальную, теряет жизнь истинную, «и голоса жениха и невесты более в ней не слышно».

24 ... в нём найдена кровь пророков и святых и всех убитых на земле.

Это ещё раз напоминает нам, и не случайно, а именно в заключение, о том, кто проливает кровь пророков и святых. Кто их главный враг? Ответ простой: дьявол. И эта строка — нам напоминание, что цивилизация только выглядит как некое техническое сооружение: город — машина для жилья, государство — машина для управления людьми. А на самом деле всё это создано дьяволом. И отсюда постоянная агрессия против людей, которые из этой цивилизационной среды хоть чуточку приподнимаются к Богу, — в первую очередь против святых и праведников. Вот отсюда суд над Вавилоном, потому что корень его — дьявол.

 

Лекция 25. Апокалипсис. 15.09.09

 

Мы закончили читать две главы (17-ю и 18-ю), в которых изображён яркий образ крушения городской цивилизации. Это, конечно, моя интерпретация, одна из многих возможных интерпретаций, хотя мне она представляется наиболее оправданной. Эту интерпретацию разделяет наш отечественный богослов отец Сергий Булгаков, на материалах его замечательного комментария к Апокалипсису я в большой мере и строил наше чтение. Городская ли цивилизация символизируется Вавилоном и блудницей, сидящей на звере, или что-то, может быть, и другое, более широкое, — во всяком случае, ясно, что в этих двух главах описывается крушение всего того, что было на земле, того образа жизни, к которому привыкли люди: цари, купцы, торговля, товары, роскошь, всякие удовольствия, — всё это закончилось. Произошла катастрофа в буквальном, этимологическом смысле этого слова: слово «катастрофа», если его перевести, означает нечто похожее на русское слово «перестройка». Вот такая перестройка, когда всё просто развалилось. Вы, конечно, помните сказанное в «Интернационале»: «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем». Вот это: разрушить до основания и построить заново, –  как многое вообще в коммунизме, не коммунистами придумано, не Марксом и даже не его предшественниками — утопистами (Томасом Мором, Кампанеллой, Платоном). Это «придумано» Богом, это вообще фундамент христианской религии — понимание того, что отдельная человеческая душа не может быть к Богу, ко Христу приведена плавно-плавно, незаметно для самого человека. Нет, человек на этом пути должен пережить именно переворот, и поэтому когда человек крестится, священник в чине крещения говорит: ты умираешь и рождаешься заново. Точно так же, как с отдельным человеком, так и со всем человечеством. Оно, чтобы прийти к Богу, должно умереть, разрушиться до основания и созиждеться заново. И вот об этом созидании заново и есть оставшаяся часть Откровения. Но это мы не сегодня закончим, у нас остались ещё 19-я — 22-яглавы, и 19-я глава, которую мы будем сегодня читать, — одна из трудных глав Откровения. Предыдущие две главы — это, я бы сказал, всё-таки простые главы Откровения, простые потому, что там дан очень чёткий, яркий образ блудницы и Вавилона. А эта глава так же трудна, как была трудна 12-я глава, где «Жена, облечённая в солнце», которая потом убегает в пустыню и которую преследует дракон, где война Михаила архангела с ангелами его на небесах с драконом, который низвержен на землю. Вы помните, какой трудный был образ Жены, облечённой в солнце, который там возникает. И вот он здесь возникает опять в виде «невесты Агнца». Вообще 19-я глава построена из двух частей: первую часть можно условно назвать «Брак Агнца», т. е. Христа, а вторая часть — это Второе Пришествие Христа на землю как воина и победителя, Второе Пришествие, которое чем-то напоминает то, чего ожидали евреи ещё до Христа: что Мессия придёт как победитель, который всё зло победит и истребит. Это мы будем читать в следующий раз, а сегодняшняя наша часть посвящена Браку Агнца. И главная трудность в этой главе в том, как соединить эти две столь разнородные её части. Соединение основано на том, что Пришествие Христа на землю в Его Славе, Второе Пришествие Его как Победителя, в отличие от Первого Пришествия на Крест, и есть часть того, что называется Браком Агнца. Как понимать это словосочетание, мы будем говорить, когда дойдём до этого места при чтении. Я хочу сказать заранее, что это очень богословски глубокое понятие — «Брак Агнца», «Брак Христа с Его Невестой». Кто эта «Невеста»? Тот же самый Сергий Булгаков, который написал комментарий к Апокалипсису, сам считал своей центральной богословской работой книгу, которая так и называется: «Невеста Агнца». Настолько эта тема глубокая, что ей можно посвятить целый толстенный том. Теперь давайте прочтём первые десять стихов этой главы, а потом уже начнём говорить о ней.

1После сего я услышал на небе громкий голос как бы многочисленного народа, который говорил: аллилуия! спасение и слава, и честь и сила Господу нашему!

2 Ибо истинны и праведны суды Его: потому что Он осудил ту великую любодейцу, которая растлила землю любодейством своим, и взыскал кровь рабов Своих от руки её.

После чего «сего»? После видения блудницы, сидящей на звере, которая одновременно каким-то образом является городом, нечестивым Вавилоном.

3И вторично сказали: аллилуия! И дым её восходил во веки веков.

Дым кого? Дым этой блудницы — как бы уже в ипостаси города: город разрушен и сожжён, и дым его восходит во веки веков. Мы будем дальше говорить о том, что это «во веки веков» означает.

4Тогда двадцать четыре старца и четыре животных пали и поклонились Богу, сидящему на престоле, говоря: аминь! аллилуия!

5И голос от престола исшёл, говорящий: хвалите Бога нашего, все рабы Его и боящиеся Его, малые и великие.

6И слышал я как бы голос многочисленного народа, как бы шум вод многих, как бы голос громов сильных, говорящих: аллилуия! ибо воцарился Господь Бог Вседержитель.

7Возрадуемся и возвеселимся и воздадим Ему славу; ибо наступил брак Агнца, и жена Его приготовила себя.

8И дано было ей облечься в виссон чистый и светлый; виссон же есть праведность святых.

9И сказал мне Ангел: напиши: блаженны званые на брачную вечерю Агнца. И сказал мне: сии суть истинные слова Божии.

10Я пал к ногам его, чтобы поклониться ему; но он сказал мне: смотри, не делай сего; я сослужитель тебе и братьям твоим, имеющим свидетельство Иисусово; Богу поклонись; ибо свидетельство Иисусово есть дух пророчества.

Как видите, здесь коротко упомянут образ Невесты, или Жены Агнца, который встречается ещё, как минимум, в двух разных местах Откровения Иоанна Богослова, в двух разных ипостасях. Первое —это то место, которое было в 12-й главе: «И явилось на небе великое знамение: жена, облечённая в солнце». И дальше мы читаем, что Жена «родила младенца мужеского пола… и восхищено было дитя её к Богу и престолу Его». Я говорил о том, что Жену можно толковать как бы в разных слоях: как Богородицу, родившую Иисуса Христа; как ветхозаветную или новозаветную Церковь, т. е. либо как народ израильский, либо как Церковь христианскую, которая вмещает уже рождённого на земле Христа, подобно тому, как народ израильский родил Христа. Её можно понимать и во вселенском смысле, как некое творческое начало, присущее Самому Богу. И в русском языке, и в еврейском языке, и вообще во всех языках Бог мужского рода. Даже когда Бог как бы делится на три ипостаси, на три грани (Бог Отец, Бог Сын, Бог Дух Святой), все эти слова мужского рода. Слово «Дух Святой» по-русски мужского рода, а в других языках бывает и женского рода. Но, во всяком случае, традиционно мы понимаем так, что всё, что говорится о Боге в церковном богословии, –  говорится в терминах мужского рода. И при этом мы понимаем, что Господь Бог, Который создал человека по образу и подобию своему, как сказано в том же абзаце первой главы Книги Бытие: «мужчину и женщину создал их», — значит, раз Он по образу Своему создал мужчину и женщину, наверно, что-то, что мы привыкли ассоциировать скорее с женским началом, присуще и Богу тоже. Он не есть чисто мужское начало, хотя, как замечали многие богословы, по отношению к нам, людям, и по отношению вообще ко всему материальному миру Бог есть настолько ведущее, я бы сказал, законодательное начало, что отношение материального мира к Богу только и можно сравнить с отношением женщины к мужчине как ведомой к ведущему. Таким образом, слова о Невесте и Агнце здесь имеют глубокую многогранную ассоциацию. Это одно место. А другое место – это когда мы в 21-й главе читаем:

1И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет.

2И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего.

3 И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их.

4И отрёт Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло.

5И сказал Сидящий на престоле: се, творю всё новое. И говорит мне: напиши; ибо слова сии истинны и верны.

Эти слова «истинны и верны» резонируют с тем, что мы только что прочли из сегодняшней 19-й главы,— слова ангела «сии суть истинные слова Божии». Но обратите внимание, что та же самая «Невеста» является в 21-й главе уже не в виде женщины, а в виде города. Это нам напоминает, как злая, дьявольская, отрицательная сторона того же женского начала является в предыдущих двух главах то в виде блудницы, сидящей на звере, а то тоже в виде города, но не того Нового Иерусалима, где Бог обитает с человеками, а в виде города Вавилона, где, если можно так выразиться, дьявол обитает с человеками. Это в большой мере и представляет собой, откровенно говоря, тот мир, в котором мы живём, — в нём вавилонская сторона, конечно, очень и очень выражена.

Итак, мы видим, что в образе «Невесты Агнца» сошлось много разных линий, как и в образе «Жены, облечённой в солнце». Её можно понимать как Богородицу, Пречистую Деву Марию, Мать Христа; её можно понимать как Церковь новозаветную; её можно понимать как Церковь ветхозаветную, Израиль; ее можно понимать, как образ земного, материального, имеющего по отношению к Богу как бы женственную природу. Я говорил ещё о том, что есть богословская интерпретация «Жены», объясняющая, почему она облечена в солнце, а под ногами её луна, откуда такая вселенская грань ее облика. Именно потому, что она отражает некую творческую грань всей Вселенной и тем самым она как бы отражает то, о чём написано во многих местах Ветхого Завета, — Софию, Премудрость Божию. Это такая как бы женская и одновременно творческая сторона Бога, про которую сказано в восьмой главе Притчей Соломоновых: «я была с Ним от первого дня Творения, и была при Нём художницей».

28Когда утверждал вверху облака, когда укреплял источники бездны,

29когда давал морю устав, чтобы воды не переступали пределов его, когда полагал основания земли:

30тогда я была при Нём художницею, и была радостью всякий день, веселясь пред лицем Его во всё время,

31веселясь на земном кругу Его, и радость моя была с сынами человеческими.

Эта грань в образе «Невесты Агнца» тоже есть. Как вы понимаете, такой богатый содержанием образ, конечно, с трудом вмещается в наши человеческие понятия, которые привыкли всё раскладывать по полочкам: или — или. Сколько комментариев я видел, в которых ставится вопрос: «Так это Церковь – или Богородица?», «Так это Церковь — или София, Премудрость Божия?», «В конце концов, это Церковь христианская — или это Израиль ветхозаветный, как бы ветхозаветная Церковь?» Такая постановка вопроса: или — или, –  мне представляется принципиально неправильной применительно к такому жанру, как Откровение, ведь Откровение — это не то, что сочинил сам Иоанн Богослов. Если бы он сам сочинил это, он, наверное, сочинил бы это логично, и можно было бы тогда задавать вопрос: что Иоанн Богослов имел в виду под этой женщиной, когда писал этот образ как писатель? Но дело в том, что он же не писал этот образ как писатель. Он был явлен ему Богом примерно так, как нам являются иногда такие же многозначные образы во сне. Я думаю, большинство из нас когда-нибудь в своей жизни видели такие богатые содержанием, многозначные сны, когда мы просыпаемся и ощущаем, что что-то важное нам было показано, и, что называется, чешем в затылке: как же нам это понять, столько тут смыслов переплетено… Если в обычных снах, которые каждый из нас видит, возникает эта многогранность и сложность, то насколько же больше в таком специальном видении, которое от Самого Господа Бога послано Иоанну Богослову! Поэтому давайте примем этот образ Невесты Агнца как такой многозначный и богатый содержанием. Но всё-таки нам, по слабости нашего человеческого разумения, наверное, надо выделить в нём что-то главное, чтобы за это уцепиться. И я советовал бы, как и большая часть богословов, не забывая о многогранности этого образа, всё-таки в качестве главного выбрать образ Церкви как Невесты Христа, которую, если так можно выразиться, Христос создал, подготовил в качестве Невесты для Себя.

И Он вступает с ней в брак, т. е. в тесное соединение. Именно это самое тесное соединение как раз и описывается в тех главах, которые я только что прочёл. В 21-й главе: «5Творю всё новое». Вот это уже соединение Бога с человеком, там сказано: «3 се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними». В том же, что мы сейчас читаем, сказано так: «7наступил брак Агнца». Брак — это не одномоментное дело, особенно в древнееврейской практике, брак —это целая история, он начинается с того, что сначала, возможно, ещё младенцами обручаются жених и невеста, потом, когда они вступают в нужный возраст, начинается исполнение целого ряда брачных последовательностей. Это включает в себя и выкуп за невесту, который жених привозит в дом её отца, и увоз невесты из дома её отца, и, конечно, торжественное брачное пиршество, на котором присутствуют друзья невесты и друзья жениха, и все они хвалят и воздают честь невесте и жениху. Все эти совершенно земные, практические образы находят своё отражение в том, каким образом здесь описывается брак Агнца. Но если держаться земной последовательности, долгой, называемой «брак», то обручение невесты Богу состоялось ещё невесть когда, потому что первый раз говорится о Невесте Бога ещё глубоко в Ветхом Завете, причём об Израиле, и там Пророки пишут об Израиле: ты — невеста, жена Богу, которую Он за Себя взял, и ты ему оказалась неверна, оказалась блудницей, и он тебя прогнал, и Он тебе воздаст, но в итоге всё-таки тебе простит и возьмёт тебя к Себе. Образ Израиля как жены или невесты Бога вот ещё откуда идёт, и это, конечно, можно назвать только обручением, потому что история показала, что этот брак был ещё предварительным, начальным. Он ещё до своего логического конца не дошёл. А если говорить о выкупе, который за невесту даёт жених, то в роли выкупа можно понимать Первое Пришествие Христа на землю и Его крестную смерть. Это тот выкуп, который Бог в Его лице дал за нас, за всё человечество, чтобы сделать человечество достойным Себя, или, точнее сказать, чтобы дать человечеству возможность стать  достойным Себя, достойным Бога.

А собственно брак, соединение Бога с людьми – тесное и совершенно нераздельное, какое происходит между невестой и женихом, — это ещё впереди, и это именно то, что описывается под образом Нового Иерусалима в конце Откровения, то, собственно, ради чего Откровение и было показано Иоанну Богослову. Ему было показано, что несмотря на все перипетии, сложности, катастрофы на земном пути человечества, Бог Своего Замысла о человечестве не отменил. Бог по-прежнему нас, людей, видит как невесту Агнца. Но Он так видит нас, людей, не в любой форме, не в той, в которой мы есть. Люди могут соединяться в разные конфигурации. Вот, например, бандитская шайка — готов Господь принять в виде такой конфигурации человечество как свою невесту? Вряд ли. Или другой пример: люди объединяются в такую, в своём роде очень нужную вещь, как государство. Готов ли Бог принять в этом виде людей к Себе как Свою невесту? Тоже нет. По Апокалипсису совершенно точно — нет. Потому что с государством здесь ассоциируются образы зверя, блудницы, Вавилона, государство должно разрушиться прежде, чем человечество сможет стать таким, какое Бог сможет принять к Себе. В каком же виде нас, людей, Господь готов принять к Себе? Ответ очень простой: соединённых в Церковь. В Церковь не в её обычном виде, как административную иерархию (Римский папа, потом кардиналы и т. д., и подобное есть и в других религиях). Здесь под словом Церковь имеется в виду совершенно не эта материальная, административная сторона. Имеется в виду Церковь как союз людей в любви. Мы, люди, ещё очень плохо умеем любить друг друга, очень мало. Только кое-кого умеем любить из наших самых близких, и то тогда, когда это стимулируется какими-то природными, родовыми вещами, например, любовь юноши к девушке (за этим стоит определённый физиологический фундамент) или любовь родителей к детям,  за этим тоже стоит родовой фундамент. А Христос, как сказано в Евангелии от Иоанна, дал нам заповедь: «Любите друг друга как Я возлюбил вас», т. е. как Бог любит людей — всех как Своих детей. Мы, конечно же, пока далеко не умеем так любить друг друга. А Церковь — это союз любви людей друг к другу ради Бога. Конечно, можно спросить: «А почему, какое у этого основание? Я понимаю, почему я, юноша, люблю эту девушку, во мне, как говорится, вся кровь играет, но почему я должен любить ближнего своего в Церкви? Ради чего?» Только такое основание: ради Бога.

И человечество, когда оно до такого состояния дойдёт, оно и превратится в ту самую Церковь — Невесту, достойную Бога. Только с такой человеческой общностью Господь, как мне кажется, согласен жить как муж с женой или жених с невестой, о чём и говорится в прочитанной только что 21-й главе. Это о браке Агнца, о богатстве, глубине и трудности этого образа.

 Хочу сказать ещё о второй трудности, которая связана со стыковкой между первой частью (что мы прочли сегодня), и второй частью, где Христос, Иисус, появляется на земле в виде сидящего на коне Победителя, при этом Он не перестаёт быть Агнцем. Понимаете, ведь «Агнец» (это название Иисуса Христа) — кроткий. И при этом Он на коне, Победитель, но у Него есть меч, но, правда, этот меч — это Слово (не нужно думать, что это материальный меч). Понимаете, из этих двух частей состоит глава, и невольно спрашиваешь себя: ну в какой они логической связи находятся? То брак — радость, торжество совершенно мирное, а тут — война, кровопролитие (тут же сказано: «13 Он был облечён в одежду, обагренную кровью. Имя Ему: "Слово Божие"», сказано про Христа). Мне думается, что ответ на этот вопрос таков: Брак Агнца (то, что здесь названо этим словом) — это и есть Второе Пришествие Христа на землю. Христос приходит на землю, в наш мир, чтобы соединиться с ним окончательно. Таким вот образом Бог приходит в наш мир. Я хочу сказать в связи с этим вот что. Я несколько раз упоминал имя Тейяра де Шардена, замечательного французского богослова, который, кстати сказать, в чём-то близок и к отцу Сергию Булгакову, о котором я только что говорил, и упоминаемый нами сегодня отец Александр Мень тоже очень любил Тейяра де Шардена. Он относился к нему с таким уважением, что даже написал предисловие к первой публикации Тейяра де Шардена у нас в стране. У Тейяра де Шардена Брак Христа с землёй, т. е. с материальным миром, вообще понимается во вселенском смысле — в том смысле, что конечная цель всего того, что описано в Библии, конечная цель создания всего материального мира состоит в том, чтобы Христос, явившийся на землю (мы знаем) в человеческом образе, обрёл Свою полноту как Христос вселенский, чтобы было всё во всём, чтобы соединились наконец-то разделённые, разрезанные на две части: часть небесная (Бог, Христос) и часть земная, в том числе человечество. Понимаете, вообще в этом есть, как говорит Тейяр, точка «омега» – конечная точка, цель всего того, ради чего Бог создал материальный мир. И поэтому Брак Христа, о котором мы здесь читаем, имеет как бы вселенскую значимость. Поэтому частью Брака служит то, что Христос приходит на землю как победитель, как (если можно так выразиться) выметающий с земли тот сор, который пачкает Его Брачную Вечерю, Торжество. То есть вторая часть, которую будем читать в следующий раз (война — Победа — Пришествие Христа как Мессии, Победителя: то, чего ожидали евреи ещё на протяжении многих веков до Христа), — это и есть часть того, что здесь называется Браком Агнца. Знаете, если так можно выразиться, жених, чтобы прийти к своей невесте, чтобы её заполучить, вынужден взять осадой ту крепость или ту тюрьму, в которой невеста заключена. Часть этой осады, часть этой победы, естественно, – разрушение Вавилона. Я хотел сказать – Иерусалима, и это не случайно, потому что я вам говорил о том, что между Иерусалимом Ветхим (тем, который был во времена Христа), и тем, который сегодня существует, — и Иерусалимом Новым, небесным, есть огромная разница, принципиальная, потому что Иерусалим Ветхий, обычный земной город, несмотря на то что в нём есть место обитания Божия, всё-таки гораздо больше напоминает Вавилон, чем Новый Иерусалим.

Чем же побеждает Христос, придя, чтобы взять Свою невесту? Побеждает Словом. Я говорил, когда мы с вами читали 16-ю, 17-ю и 18-ю главы, что то, что доходит до конца та цепочка катастроф, которая описана через семь печатей, семь труб и т. д., это не означает, что происходит какое-то материальное вмешательство Бога в мир, что действительно, как сказал Христос, двенадцать легионов ангелов на лихих конях в совершенно осязаемой форме сюда на землю откуда-то с небес прилетают и начинают «рубить в капусту» всех злых людей. Нет, конечно. Здесь совсем не это имеется в виду. Имеется в виду, что явлена правда Божия. И так же, как, знаете, ночные звери не могут при свете существовать, так от света правды Божией зло просто разрушается. Есть такие химические вещества, соединения, которые не переносят света (их надо держать в тёмных банках, иначе они разлагаются), и примерно так же устроено зло: оно правды Божией не переносит, оно просто распадается. Вот так и распался Вавилон — просто с Пришествием Жениха, с пришествием правды Божией. Понимаете, эту тонкую грань надо понять. Христос действительно Агнец, Он действительно кроток, но Он праведный и правду Божью дающий нам. И одной этой правды достаточно для того, чтобы зло распалось. Такие вещи и в жизни иногда происходят. Это описано в литературе, многие с этим встречались в жизни, когда слово правды парализует злой умысел.

 Давайте теперь начнём читать по отдельным стихам, и какие-то комментарии, которые уместны к отдельным местам, я тоже вам скажу.

 1После сего я услышал на небе громкий голос как бы многочисленного народа, который говорил: аллилуйя! спасение и слава, и честь и сила Господу нашему!

Мы увидим, что дальше упоминаются в четвёртом стихе двадцать четыре старца, четыре животных, от которых исходит этот голос, и наверняка та же самая толпа святых и праведных людей, уже умерших (о которых говорится в 14-й главе: «1сто сорок четыре тысячи, у которых имя Отца Его написано на челах»), –  они тоже подают этот голос «аллилуйя!» — всё это представляет собой многочисленный народ. Но вот на что я хочу обратить ваше внимание, на такой важный и, на мой взгляд, не очевидный момент: мы уже эти голоса славы на небесах встречали в Апокалипсисе. Мы их встречали в четвёртой-пятой главах, где и эти двадцать четыре старца, и животные описываются, как они воздают хвалу Богу на небесах. Но тогда, когда мы это читали, казалось естественным, что на небесах происходит своего рода литургия — постоянная слава Богу (потому, конечно, что Бога надо хвалить, это как бы естественный процесс — «всякое дыхание да хвалит Господа»). Оно так, и это правильно. Но, с другой стороны, читая эту главу, мы начинаем глубже понимать, что это за славословие: это то же самое славословие, что здесь, — это вечная вселенская литургия, совершающаяся на небесах в вечности, — это и есть Брачное торжество Бога и мира, Христа и Невесты Агнца. Понимаете, это не просто брак как какая-то точка во времени (вот он совершился, а потом все возвращаются к своим обычным делам) — нет, это происходит в вечности, как я говорил, это то, ради чего Вселенная создана Богом, и поэтому (если так можно выразиться) это брачное торжество на небесах длится вечно, и оно-то и составляет предмет вселенской литургии. Так же, как в наших церквах ограниченное во времени богослужение литургии тоже есть, в сущности, празднование соединения Бога с тем многочисленным народом, который на эту литургию пришёл в церковь. А тут это просто во вселенском масштабе и вечно. Вот что такое этот голос — та самая вечная литургия.

 И дальше говорят хвалящие Бога:

  2Ибо истинны и праведны суды Его: потому что Он осудил ту великую любодейцу, которая растлила землю любодейством своим, и взыскал кровь рабов Своих от руки её.

Понятно, что эта любодеица — та самая блудница Вавилона, о которой говорится в предыдущих главах. Но обратите внимание, что эта женщина показана в этом видении Иоанну Богослову как параллель Невесте Агнца, понимаете? Вот Невеста Агнца в ярком виде, как какая-нибудь женщина, в платье невесты, готовая к браку, — она здесь не показана, она только названа. Она показана как Новый Иерусалим и как «Жена, облечённая в солнце», а вот как невеста она не показана. Показан её антоним – блудница. И я хочу обратить ваше внимание на то, что как они ни противоположны, эти два женских образа, они представляют собой как бы две части одного целого. Но «целого» в каком смысле? В таком смысле, примерно, как говорил Моисей евреям: «Благословение и проклятие предлагаю вам. Выбирайте». Так и тут: блудницу и Невесту Агнца предлагаю вам, выбирайте. И мы прекрасно понимаем, что в том человечестве, как оно есть сейчас, эти две части соединены как добро и зло в одном флаконе, блудница и Невеста Агнца. Они в человечестве сегодня сосуществуют. А смысл Откровения в том, что эти сосуществующие части, которые мы, может быть, часто и различать-то не умеем, здесь даются в виде своих доведённых до предела, недвусмысленных ярких архетипов, и тут уже не ошибёшься. И для нас, конечно, очень важно понимать, что в нашей жизни есть часть, которая нас как бы ведёт в сторону блудницы, а есть часть, которая ведёт в сторону Невесты Агнца. И в жизни отдельного человека, и в жизни всего человечества в целом. Хотя эти образы женские, они в равной степени относятся к мужчинам, потому что, как говорил замечательный писатель богослов Клайв Стейплз Льюис, Бог настолько по отношению к нам как бы силён, настолько он является ведущим по отношению к нам, что даже самые мужественные из нас — всего лишь слабые женщины по отношению к Нему, и это действительно так. Это о блуднице. Понимаете, пока на земле эти две части сосуществуют, Бог Свою Невесту взять не может, она (земля) должна с одной своей частью — великой блудницы — расстаться, и только тогда земля получит те самые белые одежды, о которых мы читаем. Мы, конечно (как я говорил вам), по большей части это понимаем как применённое к Церкви, что Церковь облекается в белые одежды. Всё это так, но только давайте ни в коем случае не разделять, не разрубать, не отрубать Церковь от всего человечества. Так же как Израиль ветхозаветный был на самом деле частью всего человечества,  просто первой – первой, которую Бог призвал к себе, так и Израиль новозаветный, христианская Церковь, — это всего лишь часть всего человечества, и тоже просто первая, которую Бог призвал к Себе, а Бог Себе в Невесты, если так можно выразиться, ведёт всю землю, всех людей, а не только какую-то ограниченную группу, которая называется христианской Церковью. И эти белые одежды земля, на которой мы живём, должна себе приобрести. И надо понять, что эти два образа (блудницы и Невесты Агнца), которые даны в этих двух главах, – это есть альтернатива. То есть вообще-то в нашей жизни совмещено и то, и то, но Бог ждёт от нас выбора «или — или», от каждого из нас в нашей жизни, и от всего человечества, потому что для Него это несовместимо. Он может взять Себе в невесты только ту часть, которая может быть облечена в белые одежды (о них я буду говорить чуть позже).

Дальше сказано: « 3 И вторично сказали: аллилуия! И дым её восходил во веки веков». Я вам говорил о том, что «И дым её» – это дым блудницы, представленной в виде разрушенного Вавилона – разрушенного, сожжённого пожаром, и т. д., и т. д. Что означают слова «во веки веков»? Вы подумайте сами: если злое начало, если блудница побеждена, разрушена — ну так всё! Как говорится, залили город цементом и забыли о нём! Почему дым должен восходить во веки веков? Ответ таков (из него следует, как понимать «веки веков»). Блудница ведь не сама по себе. Не забывайте: она сидит на звере, который есть символ насильственных людских объединений (в первую очередь государства), а сам зверь тоже не сам по себе, он порождение дракона, т. е. дьявола. И пока существует дьявол, опасность возврата блудницы (пусть даже разрушенной), того, что она опять созиждется, — есть. Знаете, как говорил Брехт про фашизм: «Ещё плодоносит чрево, из которого выползло это». Дьявол — то самое «чрево», которое таким образом плодоносит. Поэтому «дым её» (и память об этом, и отталкивание от этого) –  во веки веков. Но что означает «во веки веков»? Действительно, «вечность» (в смысле божественном)? Думается — нет. Думается, «веки веков» — те самые, о которых говорится (мы с вами об этом читали) в 14-й главе, – то же самое выражение: кто принимает на себя печать зверя, «11дым мучения их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днём, ни ночью поклоняющиеся зверю и образу его и принимающие начертание имени его». Я вам говорил, что эти «веки веков» –  до конца существования земли в том виде, в котором мы её знаем, т. е. до точки Страшного Суда, до нового неба и новой земли. На новом небе и новой земле никакого мучения принявших на себя отпечаток зверя не будет, потому что на суде они будут просто судимы, и очень возможно — помилованы, между прочим. А здесь —дым, восходящий во веки веков от разрушенной блудницы (города). Ничего такого на новом небе и на новой земле просто не может быть, потому что (мы с вами будем читать) туда ничего такое просто невхоже, как сказано открытым текстом в последней главе Откровения. Итак, «во веки веков» — до Страшного Суда, до момента перехода земли привычной, на которой мы живём, в землю новую.

Дальше описывается небесное торжество: « 4Тогда двадцать четыре старца и четыре животных пали и поклонились Богу, сидящему на престоле, говоря: аминь! аллилуйя!

5И голос от престола исшёл, говорящий: хвалите Бога нашего, все рабы Его и боящиеся Его, малые и великие.

6И слышал я как бы голос многочисленного народа, как бы шум вод многих, как бы голос громов сильных, говорящих: аллилуйя! ибо воцарился Господь Бог Вседержитель.

«Воцарился».  Обращаю ваше внимание на это слово. Процесс, динамика! Как же Он воцарился? Разве Он не всегда был Царём? Понимаете, это тонкий момент: в каком-то смысле Он всегда был Царём, мало того что «Царём» — Создателем, Отцом всего мира, как это и написано в первой же главе Библии. Но вот «воцарился» — в том смысле, что победил самозваного князя мира и наконец-то, если так можно выразиться, Свою законную невесту и жену, которой князь злоупотреблял, Он очистил и взял Себе, и это — «воцарился». Не зря сразу же за этим словом «воцарился» следуют слова: «7Возрадуемся и возвеселимся и воздадим Ему славу; ибо наступил брак Агнца, и жена Его приготовила себя». Хочу ещё раз подытожить, сколько всяких нитей сходится в понятии Брака Агнца. Во-первых, сам брак как соединение мужского и женского начала… Вспомним первые главы Библии, где сказано, что Бог создал человека по образу и подобию Своему, и при этом создал его как мужчину и женщину. Видимо, есть в Самом Боге что-то, ассоциирующееся с мужской природой (к этому мы привыкли), а есть что-то, ассоциирующееся и с женской природой. И ещё: женщина по отношению к мужчине, что отражает тот сложный образ, который изображён во второй главе: как Бог создал женщину из ребра, взятого у Адама. Если под «Адамом» понимать просто «человека», а под «Евой» понимать просто «женщину», то это какой-то странный образ, символический. Но если понимать, что в каком-то смысле Адам — это Бог, а Ева, женщина, созданная из Его ребра, это весь материальный мир, то это ровно то самое, что просто описано в первых строках Библии: Бог именно так создал материальный мир, из Себя (если так можно выразиться). И сказал Бог: «да будет свет, и стал свет», –  и всё остальное так же. Из Своего Слова Он создал этот мир. Вот первая ниточка, идущая от начала Библии.

Вторая ниточка (иду хронологически) — из Ветхого Завета, от Пророков, где сказано, что Бог избрал Израиль как Свою невесту и жену (а в лице Израиля, на самом деле, всё человечество), но Израиль оказался Богу неверен.

Третья ниточка — чистейший и лучший плод Израиля — Богородица Приснодева Мария, Мать Господа нашего Иисуса Христа. Она тоже эта ниточка, входящая как Невеста Агнца. Вы можете удивиться: какая же она Невеста Агнца, т. е. Христа, когда она Мать Христа! (вроде бы не сочетается: Мать Христа и Невеста Христа!) У нас на земле, таких вещей нет или, по крайней мере, не должно быть. В сфере духовного это совершенно нормально: посмотрите на взаимоотношения Бога Израилева с Иисусом Христом. Бог Израилев (Бог Отец и Иисус Христос), с одной стороны, Христос Его Сын, а Тот—Отец (как Христос много раз говорит). С другой стороны, Он Сам говорит: «Я и Отец — одно». Ну как это может быть – Отец Самого Себя? Да, у нас этого быть не может. В духовном мире, видимо, это норма – такого рода сложные взаимоотношения. Поэтому я говорю о Богородице: да, она Мать Христа, и она же одновременно и Невеста, символ очищенной части всего нашего земного бытия (и в первую очередь Израиля, из которого она происходит).

Дальше. Церковь, ещё одна ниточка. В христианской Церкви принято говорить, что Церковь — Тело Христово. Но здесь мы видим: наряду с тем, что она – Тело Христово, она ещё и Невеста Христа. Этого, опять-таки, по земным понятиям быть не может (потому что не может же человек быть сам себе невестой, правда?), а вот в духовном мире, видимо, это опять-таки норма, такие взаимоотношения: Тело Христово, и она же и Невеста Христова. И ещё раз хочу вам напомнить, что Церковь новозаветная и есть выявление предназначения Церкви ветхозаветной, Церкви Израильской, именно этого предназначения — быть Невестой Бога.

Говорят, что Христос создал Церковь. Это правильно, конечно. Новозаветную Церковь Он создал, но мало того, что Он её создал, Он ещё приготовил её к браку с Собой. Он её, так сказать, наставил, Он её, Церковь, воспитал, если можно так выразиться, и продолжает воспитывать по сей день через Духа Святого, Который есть, в сущности, Он же Сам, Иисус Христос, обитающий в отдельных людях и обитающий в Церкви.

Ещё одна ниточка, которая сходится в понятии «Брака Агнца»: брак неба и земли. Мы с вами читаем в 21-й главе: новое небо и новая земля, –  и можно было бы понять, что и в новом мире небо (духовный мир) — отдельно, а земля (материальный мир) – отдельно. Думается мне, это не так. Конечно, в каком-то смысле — отдельно, а в каком-то смысле они едины, примерно так, как говорится про жениха и невесту, мужа и жену: «да будут плоть едина». Вот так же едины, соединены в новом мире небо и земля: разделение, противоположение между ними уходит — совершился их брак. Я вам рекомендую замечательную книгу (очень коротенькую повесть) Клайва Стейплза Льюиса «Расторжение брака», имеется в виду именно брак земли и небес. Его мысль как раз в том и состоит: в Замысле Божием небеса и земля соединены браком. Там описано, как люди (если можно так выразиться) своими руками этот брак расторгают. Причём по-английски это называется ещё лучше: The Great Divorce (Великий развод), понимаете? Где есть брак, как вы понимаете, может быть и развод. И это тоже одно из того многого, что перед нами положено как выбор: брак с Богом или развод с Богом (как Моисей: предлагаю тебе благословение и проклятье — выбирай). Это ещё одна ниточка.

И ниточка Нового Иерусалима. О нём я говорил, что это соединение Бога с людьми, или, точнее говоря, место, где происходит соединение Бога с людьми. Этот город (вспомним блудницу, которая одновременно была городом) одновременно есть женщина, та самая Невеста Агнца. Может быть, точнее сказать, не столько женщина, сколько воплощение женского начала.

Ну и наконец, «Жена, облечённая в солнце». Это последняя ниточка, которая сходится в образе «Брака Агнца». Мы, когда читаем про Жену, облечённую в солнце, в 12-й главе, отмечаем, что многие комментаторы рассматривают её как нечто такое, что как бы всегда существует во Вселенной и будет существовать. В древних мифах, например, в шумерских, в вавилонских, есть Тиамат, некое женское начало, стихия хаоса женской природы, которая была всегда и продолжает существовать. Но нет, в том-то и дело, что мы, читая эту главу, начинаем понимать, что Жена, облечённая в солнце, не просто существует как часть духовной Вселенной. У неё есть предназначение. Её предназначение состоит в соединении с Богом, в участии в том самом браке земли и небес.

Дальше в восьмом стихе говорится про Агнца и жену Его:

 «8И дано было ей облечься в виссон чистый и светлый; виссон же есть праведность святых».

Виссон — это те самые белые одежды, о которых говорится в шестой главе. Если помните, там говорится о душах, убиенных за Слово Божие, там сказано в 11-м стихе: «11И даны были каждому из них одежды белые», – и мы начинаем понимать, что это за белые одежды у Жены Агнца, т. е. у Церкви, — это виссон, который есть праведность святых. Это не просто праведность, это – праведность тех убиенных за слово Божие, т. е. праведность жертвенная: Церковь одета в жертвенность. Я должен вам сказать, что мой жизненный опыт показывает: то, что мы ассоциируем с женским началом, с женским, так сказать, стилем  жизни, — это готовность к самопожертвованию. Оно присутствует в большей мере у женщин, чем у мужчин. Поэтому, в общем-то, естественно в виссон, в праведность, жертвующую собой, облекать образ именно Жены, а не мужской образ.

Дальше: «9 И сказал мне Ангел: напиши: блаженны званые на брачную вечерю Агнца. И сказал мне: сии суть истинные слова Божии». Мы конечно же, ассоциируем эти слова с двумя притчами Христа (может быть, их больше было, разные евангелисты по-разному рассказывают): притча Христа о званых на брак царя и притча о званых на брак сына царя. Эти притчи кончаются словами: «Много званых, а мало избранных», –  т. е. тем, кого позвали на брак, уже оказана огромная честь, как бы благословение («блаженны», как здесь сказано), но там нарисован такой предостерегающий образ человека, которого позвали, а он пришёл туда не в брачной одежде. Что же это такое — брачная одежда, в которой надо являться на Брак Агнца в этой притче Христа? Мы, читая это, понимаем: «виссон же есть праведность святых», жертвенная праведность. Человек, который желает прийти на ту самую Вечерю соединения с Богом (на Брачную Вечерю) и ничем не жертвует, он (как тут сказано в притче) будет связан по рукам и ногам и выброшен вон за то, что явился на Брак не в брачной одежде. Возвращаясь к тому, что мы читаем, я хочу сказать: мы здесь читаем о званых на Брачную Вечерю Христа, но дальше, когда мы читаем про суд в 20-й главе, мы видим, что там определяется это только после суда, кто из званых будет избран, может быть, и все, может быть, и нет. Я ещё раз хочу подчеркнуть: это не значит, что Бог кого-то позвал на Свой Брак, а потом его вышвыривает вон. Нет, дело не в этом. А дело в том, что, к сожалению, есть люди, которым участие в Браке с Богом просто совершенно не интересно, не нужно, и даже если их позвали — ну, они пришли, ничем ради этого не пожертвовав. Вот такие, вполне возможно, на Брак допущены не будут.

Ну и, наконец, последнее, что мы сегодня прочли: «10Я пал к ногам его (т. е. Ангела), чтобы поклониться ему; но он сказал мне: смотри, не делай сего; я сослужитель тебе и братьям твоим, имеющим свидетельство Иисусово; Богу поклонись; ибо свидетельство Иисусово есть дух пророчества». Эти последние слова надо понимать так: тебе (Иоанну Богослову), говорит ангел, дан дух пророчества. Это есть свидетельство Иисусово, что Он живёт в тебе, что Бог живёт в тебе точно так же, как Он живёт в нас, ангелах. Помните, как в книге «Маугли»: мы с тобой одной крови, ты и я, — примерно так говорит ангел Иоанну Богослову, а через него – всем людям, верным Богу, он говорит: мы одной крови, вы и я. Эта мысль очень перекликается с тем, что мы читаем в Послании к Евреям, которое как раз и начинается с мысли о том, что нет какого-то принципиального превосходства ангелов над людьми, мы все сослужители Богу — и ангелы, и все мы, люди. Должен сказать, что эта мысль просто заложена в начало Апокалипсиса. Те семь церквей, изображённых семью светильниками, с которых начинается эта Книга, что я о них говорил: они своей деятельностью соучастники на земле того небесного таинства, той небесной мистерии, которая рассказана в остальных главах Откровения, они соучастники, сослужители; ангелы выливают чаши и т. д., и т. д., а на земле ту же работу делают церкви. Это одна сторона дела: земное – сослужитель небесного. Поэтому когда мы читаем здесь про Невесту Агнца… церкви, с которых начинается, собственно, эта Книга – они и есть приготовляемая Невеста Агнца (про одну из этих церквей так и сказано).

 

Лекция 26. Апокалипсис.  22.09.09

 

Мы с вами продолжаем чтение 19-й главы Откровения Иоанна Богослова, Книги Апокалипсис.

Знаменитый наш отечественный богослов отец Сергий Булгаков, на комментарии которого я в значительной мере опираюсь, читая с вами эту Книгу, говорит о том, что как раз вторая часть 19-й главы, которую нам сегодня читать, – самая сложная во всём Откровении. Он ведь вообще человек, я бы сказал, не только очень глубокий, он очень смелый. Он многие такие интерпретации Откровения Иоанна Богослова предложил, с которыми и спорили, и критиковали его. Но здесь он просто, как говорится, разводит руками и говорит: «Ну, это — тайна. Мы что-то чувствуем, но понять, как-то разложить по каким-то логическим категориям то, что говорится именно в этом фрагменте, я – пас». Я не то что хочу то, что он для себя счёл невозможным, слишком трудным, попытаться сделать — нет, конечно! Я другое хотел бы: я хотел бы до вас донести, почему он считает именно это место таким трудным. Мы сейчас его прочтём, и там  ничего такого сверхъестественного нет, ну, нарисованы, да, очень яркие образы, как бы сказать, в чём-то даже жёсткие. Но почему, собственно, именно это для такого глубокого человека, как он, представляло такое затруднение, я хотел бы до вас донести. Знаете, есть такое мнение у шахматистов: там, где для новичка – ясная позиция, для мастера всё полно тайн. И это очень верно и при чтении Библии, и впечатление мастера о том, что мы здесь прочтём, я хотел бы до вас донести. Теперь давайте это читать с 11-го стиха (до 10-го стиха мы в прошлый раз прочли и разобрали):

11И увидел я отверстое небо, и вот конь белый, и сидящий на нём называется Верный и Истинный, Который праведно судит и воинствует.

12Очи у Него как пламень огненный, и на голове Его много диадим. Он имел имя написанное, которого никто не знал, кроме Его Самого.

13Он был облечён в одежду, обагренную кровью. Имя Ему: "Слово Божие".

14И воинства небесные следовали за Ним на конях белых, облечённые в виссон белый и чистый.

15Из уст же Его исходит острый меч, чтобы им поражать народы. Он пасёт их жезлом железным; Он топчет точило вина ярости и гнева Бога Вседержителя.

16На одежде и на бедре Его написано имя: "Царь царей и Господь господствующих".

17И увидел я одного Ангела, стоящего на солнце; и он воскликнул громким голосом, говоря всем птицам, летающим по средине неба: летите, собирайтесь на великую вечерю Божию,

18чтобы пожрать трупы царей, трупы сильных, трупы тысяченачальников, трупы коней и сидящих на них, трупы всех свободных и рабов, и малых и великих.

19 И увидел я зверя и царей земных и воинства их, собранные, чтобы сразиться с Сидящим на коне и с воинством Его.

20И схвачен был зверь и с ним лжепророк, производивший чудеса пред ним, которыми он обольстил принявших начертание зверя и поклоняющихся его изображению: оба живые брошены в озеро огненное, горящее серою;

21а прочие убиты мечом Сидящего на коне, исходящим из уст Его, и все птицы напитались их трупами.

В чём же здесь трудность? Казалось бы, ну да, описывается своего рода война, если так можно выразиться, военные действия небесного воинства на земле, но мы несколько раз уже встречали здесь, в этой Книге, примерно такое же описание. И сидящий на коне белом, с которого начинается фрагмент, он уже встречался. Я сейчас прочту в качестве напоминания: начинаем читать про снятие Агнцем печатей, видим, что снял Он первую из печатей, и (в главе шестой, во втором стихе): «2… конь белый, и на нём всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить». Тот же самый конь белый, и на нём всадник, как описано это и здесь. В 12-й главе ещё о более масштабной, так сказать, войне мы читали: «7И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них». Что же такого именно в этой войне, которая здесь описана, ввергает отца Сергия Булгакова в такое недоумение? А он, мне кажется, прав, потому что я, читая, тоже испытывал некое изумление, приступая именно к этому месту. Хочу с вами поделиться, почему изумление. По нескольким причинам. Первая, может быть, самая важная. Мы с вами только-только читали, буквально две встречи назад, о том, что наконец-то вроде бы произошло долгожданное событие: город Вавилон (великая блудница), который всех людей сбивал с толку, который, конечно же, является (если можно так выразиться) плодом деятельности сотрудников дьявола на земле, и вот он разрушен — всё!  Огромная радость на небесах! И дальше мы читали в начале этой главы, что наконец-то наступил Брак Агнца — казалось бы, всё! Уже должно сбыться всё самое хорошее, чего мы ждём, наконец-то Бог победил! Как я говорил, в конце небо и земля превращаются в новое небо и новую землю, на которых Бог обитает вместе с людьми. Казалось бы, вот это место, чтобы сейчас это произошло, в этом и должен состоять Брак Агнца. Ан нет! Это всё не сразу, это всё только ещё через две главы начинается, а тут у нас – одна война, а в следующей главе — ещё одна какая-то странная война с сатаной, который был заточён на тысячу лет, а потом освобождён. Странное впечатление возникает, когда читаешь 19-ю главу. Приход всадника белого на землю и его война. С кем, кстати, война? Ну, тут вроде бы мы читаем, что война со зверем и с царями, которые собрались, «19чтобы сразиться с Сидящим на коне и с воинством Его». Ну, хорошо, но где же война? Никаких военных действий нет. С кем, всё-таки, эта война? Изумляешься…

 Ещё один момент, о котором я хотел бы сказать. Большая часть комментаторов понимает то, что мы с вами здесь только что прочли, как второе пришествие Христа на землю. Мы все, конечно, слышали это выражение: «второе пришествие Христа». Это то самое, чего ожидали евреи и ожидают сегодня, те, которые не признают первого пришествия Мессии на землю, Иисуса Христа. И это второе пришествие мы с вам здесь вроде бы видим, и возникает у нас вопрос: а почему второе пришествие Христа на землю, которое (как Он Сам сказал, в общем-то, Своими устами в синоптических Евангелиях) должно совершаться как окончательное торжество правды над ложью, добра над злом, а оно совершается здесь таким, я бы сказал, неокончательным образом — ещё какая-то война, ещё одно сражение? Ответ на этот вопрос, наверное, самое главное, что я хочу вам передать, но это уже просто моё понимание, не воспримите этот ответ как какой-то окончательный, какой-то общепринятый. Это то, как я для себя это недоумение разрешаю и хочу этим поделиться с вами.

Казалось бы, разрушен Вавилон, и всё — победа. На том всё должно было бы кончиться. Но это не так просто. Помните, я говорил, когда мы читали про семь печатей, семь труб и семь чаш, что это три линии, которые как бы говорят с трёх разных сторон об одном и том же — об одной и той же последовательности событий  (если так можно выразиться, как бы процесса излечения земли хирургическим ножом, который сначала вскрывает и обнажает больное место, а потом там производит некую операцию по отделению больного от здорового). Это одна и та же последовательность событий, просто взятая в трёх разных пластах: семь печатей – в пласте исторических событий; семь труб – в пласте условно психологическом, что совершается в душах отдельных людей; семь чаш — в пласте, который можно назвать вселенским, —это явление правды Божией во всём мире, во вселенском масштабе. Потому что ложь и зло существуют не только в истории человечества, они существуют не только в душах отдельных людей, они существуют и в масштабе всей Вселенной, «замешаны» в ткань всей Вселенной. Зло и ложь. Например, взаимопожирание в животном мире мы воспринимаем, можно сказать, как вселенское, в масштабах земли зло. И эти три стороны в какой-то мере здесь тоже отражаются. Я вам говорил, что в финале симфонии сливаются эти три линии воедино, но и всё-таки проблема того, что дьявол в этих трёх слоях всё равно действует и Бог его должен победить во всех трёх слоях, всё равно сохраняется. Мы читали про Вавилон. Это означает, что разрушилась структура человеческого сообщества, которая стоит на насилии и лжи (примером является государство, но к государству она отнюдь не сводится; есть масса других сообществ: сектантские общины, криминальные банды, террористические группы, которые все устроены примерно этим образом — на дьявольской основе). Распалась такая общность. Всё, её нет. Значит ли это, что дьявол окончательно побеждён? Нет. Потому что у дьявола остаётся место в душах человеческих. Когда распадается такая общность (вроде фашистской Германии), казалось бы: всё! Можно, как говорится, только воспеть Господу хвалу, а на самом деле в душах-то человеческих всё осталось по-прежнему. Да, тот источник зла, который постоянно подпитывал своим ядом человеческие души, уничтожен, а всё то зло, которое жило в душах людей, – осталось…  Знаете, недавно (вчера только) в своём собственном семействе мы разговаривали об итогах Второй мировой войны, говорили, в частности, о том, что победа над фашизмом – это то, что должно было, так сказать, очистить воздух, а на самом деле оказалось, что фашизм посеял свои отравленные плоды в очень многих сердцах. В частности, казалось бы, от такого антисемитизма, который был в фашистской Германии, люди должны были отшатнуться, а оказалось, что его плоды и семена в очень многих душах процвели: мы знаем историю послевоенных еврейских погромов в Польше. Казалось бы, поляки и евреи вместе во время Варшавского восстания воевали с общим врагом! Ну откуда это? Семена зла живут в душах отдельных людей, и надо их победить. Ключ, на мой взгляд, ко всему тому, что мы сегодня прочли, в том, что приходит Сидящий на белом коне. Он приходит воевать в душах отдельных людей. Поэтому Его оружие (сказано в первой главе: «16 …из уст Его выходил острый с обеих сторон меч») – это Слово. Мы в самом начале этой Книги читали, что это — Слово Божие, которое выходит из уст Иисуса Христа.

С кем же можно воевать таким оружием? Вы понимаете, этим оружием, Словом, можно воевать только с ложью, злом, которые сидят в душах людей. Именно это здесь и происходит. Это как бы война в другом слое, где дьявол тоже имеет свою власть и где Бог тоже должен воцариться. Когда мы дойдём до тысячелетнего царства и ещё одной войны с дьяволом, которая после тысячелетнего царства должна произойти, мы с вами будем говорить о том, что там, наконец-то, уже в последнем слое, во вселенском, идёт война уже не со слугами дьявола, как здесь. Например, когда мы читали про Вавилон, мы помним, что Вавилон символизируется женщиной блудницей, сидящей на звере, мы также помним, что зверь – это не сам дьявол (дьявол изображается драконом), зверь есть некий слуга дьявола, т. е. некая духовная сущность, которая дьяволом инспирируется, и победить зверя — ещё не значит победить самого дьявола, т. е. дракона. Всё это на самом деле имеет, конечно, большое отношение и к нашей жизни, потому что нам иногда кажется, что, победив какого-то «агента дьявола», – мы всё и сделали. Нет, это не так.  Когда мы в наших душах побеждаем в себе с огромными трудами что-то, какое-то отравленное семя, которое дьявол в нас посеял, когда мы его вырываем, вроде бы, наконец-то с корнем, и можем вздохнуть (всё! слава Богу, всё закончено!), к сожалению, оказывается, как правило, что тот, кто это семя посеял, по-прежнему действует и может посеять следующее такое же семя. Без помощи Божией окончательная победа вообще невозможна. Я должен вам сказать (не знаю, может быть, это не очень оптимистичный взгляд на вещи), на мой взгляд, несмотря на то, что все мы боремся с действиями дьявола в себе, в наших душах, и мы, люди, вместе взятые, боремся с действием дьявола в человеческой истории, и всё-таки окончательная победа в истории – невозможна. Окончательная победа возможна только как бы вне истории. Это касается и всего человечества, и это касается и нас с вами, каждого из нас. Мы какого-то окончательного успеха на нашем пути за Христом в этой жизни достигнуть не сможем. Надо просто это чётко понять. Не то что даже мы не сможем, люди, которые живут такой, я бы сказал, обычной жизнью. Даже люди, которые всю жизнь посвятили Христу, — святые… Я помню историю, которая рассказывается про одного из них, когда его ученики говорят: «О, ты сейчас пойдёшь на небо!», – а он со страхом: «Нет, нет! Не знаю, сотворил ли я в своей жизни что доброе». Причём, как вы понимаете, это не кокетство человека на смертном одре, это трезвое понимание того, какую всё-таки маленькую долю того, что от нас требуется, мы в нашей жизни можем совершить. Вся эта Книга посвящена тому, как в конце времён Сам Господь вмешивается для того, чтобы эту финальную работу проделать. Ещё раз хочу сказать, что Он её должен проделать в трёх слоях (историческом, психологическом и, наконец, вселенском), то, что мы с вами здесь читаем, это про сражение Бога в душах людей. Сражение с помощью чего? Ответ очень простой: с помощью правды Божией. Слово, которое выходит из Его уст, — это просто правда. И почему надо сражаться?  Правда всегда острая, она всегда колется, режется (скажите как угодно). И отталкивание нашей души от правды, которая в неё стучится, — это и есть то самое сражение, о котором идёт речь. Но мы с вами как бы сражаемся, потому что эта правда – не такая превозмогающая. В нашей жизни бывают такие моменты, когда просто какое-то слово, сказанное нам, входит в нашу душу, и как бы мы ни хотели его не принять, мы его уже не принять не можем. Оно входит в нас и делает в нас свою работу. Нечто такое, описанное здесь как сражение Слова Божия, оно и происходит. Поэтому и сражения как такового нет, правда побеждает без всякого сражения. Это тоже имеет отношение к нашей с вами обычной ежедневной жизни. Знаете, когда мы встречаемся с каким-то проявлением зла на земле, и даже, допустим, зла, которое против нас как-то действует, у нас возникает естественное желание победить его материальными средствами, т. е. обратиться к кому-то за помощью, обратиться в суд, в конце концов, или ещё что-то в этом роде сделать. При этом мы с вами знаем (встречались, наверное, с таким в своей жизни, а если нет, то наверняка о таком читали) о случаях, когда одно вовремя и правильно сказанное слово, если так можно выразиться, выбивало кинжал из рук убийцы. Это возможно даже для отдельного человека. В такие (назовём их «удачные», хотя для человека религиозного слово «удача» вообще ничего не значит — есть только понятие «помощь Божия» или «отсутствие этой помощи; ну, на бытовом языке «удачные») удачные моменты нашей жизни это возможно, то, что описано здесь: победа словом, просто словом. Мог бы привести примеры, но это заведёт нас слишком далеко, у нас ещё много есть о чём поговорить.

Вот что самое главное. Теперь хочу сказать о кровопролитии, о котором здесь сказано. Тут трупы, как мы с вами читали. В конце концов, мы видим, что Сидящий на белом коне облечён в одежду, обагрённую кровью. Можно, конечно, представить себе, что это Иисус Христос, проливший кровь на Кресте, и это Его кровь. Это возможное толкование, но всё-таки большая часть комментаторов, и тот же отец Сергий Булгаков, склоняются к мнению, что эта кровь — кровь тех, с кем он воюет. Представляете, какая складывается картина? Кровавая. Это тоже один из источников моего недоумения. Как! Иисус Христос – милосердный, милостивый, Который (как сказано) «трости надломленной не переломит и льна курящегося не угасит», Который говорил, что Бог любит и добрых и злых, и солнце и дождь посылает и на тех, и на тех. Такой милостивый Христос  (Агнец Его символ!) – и здесь, этот Сидящий на коне, — это же Христос, потому что из Его уст исходит тот самый острый меч Слова Божия, про который сказано в начале Книги, что он исходит из уст Иисуса Христа. Да и мы с вами, читая Евангелие от Иоанна, видим, что там начинается именно с этого: Слово Божие, которое «в начале было у Бога, и оно было Бог», оно и есть в воплощённом своём виде Иисус Христос. Так как же этот кроткий, милостивый Агнец здесь выступает таким гневным, да ещё кровь проливает! Как это вообще сочетается? Это тоже было источником моего недоумения. А ведь на самом-то деле, помните, когда мы читали 14-ю главу, когда Господь пожал землю, т. е. получил с земли жатву (что такое «жатва»? это же доброе что-то, например, зерно, из которого можно хлеб испечь), и там сказано: «20И истоптаны ягоды в точиле за городом, и потекла кровь из точила даже до узд конских, на тысячу шестьсот стадий». То есть жатва земная, жатва земли оказывается такой кровавой. И здесь просто продолжается эта мысль 14-й главы. Как так? Вот как это понять? Я, опять же, хочу передать вам своё восприятие. Мы с вами, когда читаем про кровь, по большей части, конечно, воспринимаем это как кровопролитие по опыту обычной нашей жизни: когда кровопролитие связано со смертью (террористические акты, катастрофы, войны). Смерть… мы понимаем, что это дело дьявола на земле: он отец лжи, и он, можно сказать, отец смерти. Если мы понимаем как кровопролитие ту кровь, про которую здесь говорится, мы удивляемся: как же так? как же Агнец Божий проливает кровь? Ведь кровопролитие – часть дьявольского дела на земле! Это было бы неправильное понимание, если бы мы так эту кровь поняли. В еврейском мировоззрении (ещё в ветхозаветном, и в новозаветное, христианское мировоззрение это тоже вошло) кровь, наряду с тем, что это часть действия смерти на земле, действия дьявола на земле (дьявол любит кровопролитие, это мы прекрасно понимаем), и при этом кровь — святая. Кровь — очищающая, как кровь Иисуса Христа, пролитая на Кресте, очистила весь мир. Именно это второе значение крови (давайте условно назовём его символическим, может быть, правильнее назвать его духовным значением) здесь имеется в виду. Потому что сражение (ещё раз хочу подчеркнуть), о котором здесь идёт речь, сражение мечом — Словом, мечом духовным, не нужно путать со сражениями обычными, когда, как говорится, «рубят друг друга в капусту» и кровь течёт потоками. Нет. Нет. Во время сражения Слова течёт (если так можно выразиться) кровь очищающая. Почему же эта духовная кровь очищает? Ответ на этот вопрос достаточно очевиден. Что собой представляет это духовное сражение? Оно представляет собой сражение правды с ложью. И когда правда побеждает ложь, то (если можно так выразиться) эта очищающая кровь — это кровь отделяющейся от правды лжи, это она течёт. И дальше ряд образов: кровь, трупы царей, трупы сильных и т. д. (несколько раз подчёркнуто употреблено слово «труп»); и даже кончается глава тем, что все птицы напитались их трупами. Почему так настойчиво (даже назойливо) здесь употребляется слово «труп»? Потому что оно тоже в себе несёт ту же двойственность, какую несёт слово «кровь». Как пролитие крови может быть делом дьявола и, с другой стороны, кровь может быть очищающей. Так же и труп. Мы понимаем, что труп, убийство – это, конечно, дело дьявола, но, с другой стороны, что здесь за трупы? Если идёт сражение духовное, а не плотское, что такое могут быть эти трупы? Ответ напрашивается: труп – мёртвый. В результате сражения Слова Божьего образуются какие-то трупы. Как это получается? Вспомним Послание к Евреям. Там есть такая замечательная фраза, которая как бы даёт образ Слова Божия. Послушайте из четвёртой главы, 12-й стих: « 12…слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные». Если мы так понимаем действие Слова Божия, которое исходит из уст Сидящего на белом коне, тогда мы поймём, что оно что-то отделяет от чего-то в душах людей. И тогда для нас этот меч скорее не меч, а скальпель хирурга. Я эту аналогию Бога, совершающего хирургическую операцию над миром, много раз приводил по мере нашего чтения Откровения. И вот представьте себе, что, скажем, хирург совершает операцию по удалению опухоли. В результате он отделяет живое, жизнеспособное тело от мёртвой его части, от части, которая уже жить не может. То же самое касается наших с вами душ. Это для нас очень важно в перспективе всей нашей жизни, и даже в перспективе окончания нашей жизни и нашей посмертной судьбы. Какие мы с вами люди? Мы вроде бы живые, а на самом деле мы не вполне духовно живые. У нас есть духовно живая часть, и у нас есть духовно мёртвая часть. Уже сейчас такие, какие мы есть, мы несём в себе духовный труп. Знаете, как говорит Господь, что Он пришёл, чтобы мы имели жизнь с избытком, так дьявол пришёл в мир, чтобы мы имели смерть духовную с избытком. Вот мы её в себе и несём. И трупы, о которых здесь идёт речь, это духовно мёртвая часть душ всех людей. Она отделяется. Отделяется для чего? Когда мы будем читать по отдельным стихам, я скажу. Важно то, что она – отделяется. И это и есть труп, та часть, неживая, но это не значит, что люди духовно убиваются, нет. Они именно что духовно очищаются. И это имеет отношение к нашей с вами жизни. Отец Александр Мень, по-моему, об этом говорил: мы такие, как есть, вряд ли можем войти в Царство Небесное. Это совершенно верно, и об этом во многих местах Евангелия говорится устами Самого Иисуса Христа. И апостол Павел об этом же говорил, о том, что в Царство Небесное, может, от нас войдёт только малая часть, такой обгорелый кусочек, как после пожара. Когда мы говорим о том, что мы хотим спастись, хотим попасть в Царство Небесное, хотим быть с Богом, вопрос в том, какая часть нашего «я», нашей души способна на это, какая часть нашей души жизнеспособна, может жить духовной жизнью. Сам Христос говорит эти слова: кто душу свою не погубит ради Меня и ради Евангелия — тот не спасёт душу. Он об этом же, как мне кажется, говорит: о том, что кто хочет сохранить в своей душе и живую часть, и мёртвую часть, тот не может быть с Богом. С Богом может быть только тот, кто мёртвой частью своей души пожертвует ради живой, жизнеспособной части души. Если так можно выразиться (это, конечно, фигурально, это метафора) речь идёт об ампутации поражённой гангреной части духовного тела (ей всё равно не жить, но она может погубить всё тело). Именно это здесь происходит. И обратите внимание, как здесь сказано: « 18чтобы пожрать трупы царей, трупы сильных, трупы тысяченачальникови малых и великих», –  т. е. речь идёт о всех людях, и это совершенно верно, потому что духовно мёртвая часть есть во всех людях, в каких-то людях, естественно, она больше (которые, как тут сказано, «приняли на себя начертание зверя»). В каких-то людях эта часть ещё при жизни удаляется, – у тех, кто жертвенную жизнь прожил, которые (как здесь же сказано) «очистили себя кровью Агнца», но большая часть людей, тех, которые как бы «серединка на половинку», которые и ни в эту крайность, и ни в ту крайность не попадают, – о них здесь речь. Слово Божие очищает души людей., побеждает дьявола в душах людей. Вот главная мысль, которую я хотел бы выделить из того, что мы с вами прочли.

Ну а теперь поговорим по отдельным стихам, тут есть какие-то моменты, заслуживающие нашего внимания.

В 11-м стихе, в самом начале, говорится про коня белого, и я вам прочёл о том, что этот конь белый уже упоминается в шестой главе при снятии первой печати. На многочисленных картинах, гравюрах, которые изображают апокалиптические сюжеты, очень любят изображать этого коня белого. Можно спросить, естественно: это тот же самый конь или не тот же? Вроде бы там, в шестой главе, шла речь о том, что происходит в самом начале снятия печатей, а тут уже после всего, как бы идут финальные аккорды. Ответ мой таков: то, что мы читали в шестой главе, это как бы предчувствие, как бы предвкушение того, о чём идёт речь. Полным-полно в Откровении такого: когда в какой-то главе вдруг появляется образ, который полностью разворачивается только где-то дальше, в тех последних главах, которые мы читаем. И это не случайно, потому что (напоминаю вам ещё раз) в Откровении Иоанну Богослову было явлено происходящее в вечности, а в вечности как бы одновременно сосуществует всё, что во времени отделено друг от друга и никак не может быть связано. Там всё сосуществует и друг на друга влияет. Поэтому нет ничего удивительного в том, что мы в начале Книги встречаем уже предвосхищение того, что полностью разворачивается только здесь, в конце. Этот конь белый.

Дальше мы видим (глава 19-я): « 12 Очи у Него (т. е. у Сидящего на коне, я чуть позже буду говорить о том, кто на коне сидит) как пламень огненный». Конечно, имеется в виду, что очи у него жгучие, жгут. Мы с вами знаем, что есть люди (такими иногда мы сами можем быть), которые могут обжечь взглядом. Острый луч взгляда, исходящий из глаз Сидящего на коне, — он такой же по существу (такое же «духовное жало», если так можно выразиться), как «духовный меч» — слово, исходящее из его уст.  «…на голове Его много диадим». «Диадема» – это символ царства. Эти диадемы означают, что Сидящий на коне — это истинный Царь, который опять воцаряется. Причём этот образ, я бы сказал, неким контрапунктическим способом взаимодействует с теми же самыми диадемами, которые на себе носили, не больше не меньше, дракон и зверь. Мы в 12-й главе, в третьем стихе читаем: «большой красный дракон с семью головами и десятью рогами, и на головах его семь диадим», а дальше, когда зверь, как бы орудие дракона, выходит из моря, он (глава 13-я, стих первый): «с семью головами и десятью рогами: на рогах его было десять диадим, а на головах его имена богохульные». Что же это за диадемы на драконе и на звере? Они что, тоже цари? Я хочу вам сказать, что это просто одно из многочисленных проявлений того, что дьявол – обезьяна Бога, что в этих дьявольских духах, как в фарсе, повторяются, имитируются, как в кривом зеркале, определённые черты Бога, в том числе, например, троичность: дракон, зверь, лжепророк имитируют таким пародийным образом троичность Бога. И диадемы на зверях – это тоже, конечно, пародия на царственность Бога, но пародия, которая имеет очень практические следствия, потому что дьявол не зря называется «князем мира сего». В том-то и дело, что дьявол выдаёт себя за законного царя нашего мира, и он Христу даже сказал при искушении в пустыне: «Видишь все эти царства? Они все даны мне». Он как бы «царь царей» –  это же пародия! На самом деле Царь царей — это Бог. Я вам просто прочту об этом воцарении Бога. В некоторых псалмах воцарение Бога предвкушается, предвосхищается. Например, прочту вам из 46-го псалма: «6 Восшёл Бог при восклицаниях, Господь при звуке трубном.

9 Бог воцарился над народами, Бог воссел на святом престоле Своем;

10 князья народов собрались к народу Бога Авраамова, ибо щиты земли – Божии; Он превознесён над ними». Обратите внимание, как сказано в этом псалме: воцарился. «Воцарился (стал царём). А что, Он, Бог, не был Царём раньше? В том-то и дело: Он был Царём всегда, но сейчас, в наше время, как бы от Его имени на земле правит самозванец, дьявол. И в этом псалме предвосхищается эпоха, когда Бог воцарится и Своё царское достоинство на земле восстановит. Об этом здесь идёт речь. Диадемы, которые на голове Сидящего на коне, — они и есть знак того, что Бог наконец-то опять воцаряется.

Дальше — одно из самых трудных мест, о котором пишет, в частности, отец Сергий Булгаков: «12Он имел имя написанное, которого никто не знал, кроме Его Самого». Что это за имя? Мы можем сказать, что Сидящий на коне – это Иисус. Замечательно. Но слово «Иисус» – это имя земное, имя, которое этому Слову Божию, Которое было в начале у Бога и Которое было Бог, дано во плоти, когда Он существовал на земле. Мы можем сказать, что это Мессия, но «мессия» – это «помазанник», это функция, это не есть личное имя. Мы можем сказать про кого-то: он царь, но царь — это функция, это не личное имя. Это таинственное имя, которое только он знает,— это личное, а не функциональное имя Сидящего на коне. И это имя таинственное, конечно же, нам напоминает о таком же личном имени, тоже таинственном, которое даётся людям. Из второй главы Откровения: «17Имеющий ухо (слышать) да слышит, что Дух говорит церквам: побеждающему дам вкушать сокровенную манну, и дам ему белый камень и на камне написанное новое имя, которого никто не знает, кроме того, кто получает». Хочу спросить просто применительно к нам с вами, сейчас здесь сидящим: мы знаем наше настоящее имя – то, каким Бог нас называет у Себя на небесах? Думаю, что нет. Нам это имя ещё только предстоит получить, узнать там, в той другой жизни. То имя, которым нас назвали папа с мамой, конечно, очень важное имя, оно входит своей компонентой в нашу судьбу, но это имя земное. А вот то небесное имя, на белом камне написанное, которое мы, может быть, получим, мы его не знаем. И дальше та же самая мысль в третьей главе: «5Побеждающий облечётся в белые одежды; и не изглажу имени его из книги жизни, и исповедаю имя его пред Отцем Моим и пред Ангелами Его». Что это за имя? Не думайте, что это имя Иван, Пётр… и т. д., и т. д. Нет. Это то самое таинственное имя, написанное на камне… И дальше, в 12-м стихе той же самой третьей главы Откровения, ещё более конкретизируется, что это за имя. Смотрите, как сказано: «12Побеждающего сделаю столпом в храме Бога Моего, и он уже не выйдет вон; и напишу на нём имя Бога Моего и имя града Бога Моего, нового Иерусалима, нисходящего с неба от Бога Моего, и имя Мое новое». Эта какая-то таинственная духовная сущность, которая здесь называется «именем», сочетает в себе личную сущность того человека, которому это имя даётся, включает в себя помимо этого имя Нового Иерусалима (обиталища Бога с людьми) и наконец, в конце концов, имя Самого Бога в себя тоже включает. Вот такое новое личное таинственное имя Господь сулил даже нам, людям, в Откровении. Тем более здесь говорится о том имени, которое имеет Он Сам. Кто же Он? Я хочу задать вопрос: можем ли мы сказать, что Сидящий на коне – это Иисус Христос, это Слово Божие? Я думаю, что если бы мы так сказали, мы бы совершили ошибку, заменили бы то таинственное имя, которое Он имеет, именем, известным нам. Так кто же Он, Сидящий на коне?

 Я опять предложу свою интерпретацию, как это, как мне кажется, только и можно понять. Действительно, мы видим, что у Сидящего на коне есть не только милость, жертвенность Агнца, которые характерны для Христа, у него есть гнев, суд, которые характерны для Бога Отца, и наконец, то Слово, которое исходит у него изо рта: ведь что это что такое? – это Дух Святой, Которым Он воинствует. Мне представляется, что на коне сидит не конкретно Иисус Христос (или Бог Отец, или Дух Святой), а сидит то, что мы называем Троицей — Господь Бог во всей Полноте.

Я хочу поставить такой вопрос. Слово «Троица» часто употребляется в христианстве как именование Бога. Есть ли это истинное, полное имя Бога? Думаю, что нет. Это просто имя, которое одну из сторон Бога (Его как бы ипостасную троичность) характеризует. А личное имя Бога в его полноте — мы его просто не знаем. Это и есть то самое таинственное имя, мне кажется, о котором здесь идёт речь и которое никто не знает, кроме Него Самого. Мы вспоминаем историю о том, как Бог явил Своё имя Моисею при кусте. Смотрите, это имя (Ягве) было забыто: от него остались только согласные, а гласных сегодня уже никто не знает. Люди оказались неспособны таинственное имя Божие удержать по своей греховности, это имя просочилось, протекло у них между пальцами. Именно то таинственное, незнаемое имя, мне кажется, — о нём здесь идёт речь.

Дальше, в 13-м стихе 19-й главы: «13Он был облечён в одежду, обагренную кровью». Об этом я вам уже говорил. Эта кровь — кровь как результат духовного сражения, кровь очищающая. Дальше в том же 13-м стихе: «Имя Ему: "Слово Божие"». Мы, конечно, удивляемся: как же, тут сказано, что имени Его никто не знал, и тут же говорится, что имя — «Слово Божие». Ещё раз хочу подчеркнуть: «Слово Божие» – это имя как бы функциональное, это то, что характеризует Сидящего на коне как сражающегося Словом Божиим. Примерно так, как мы можем какого-нибудь воина обычного назвать: капитан, майор, полковник, – но у него же есть ещё и личное имя. А на войне, естественно, никто этих личных имён не употребляет, а называют их: «господин полковник» или «товарищ майор». Здесь «Слово Божие» – такое же функциональное имя, оно не противоречит тому, что личное, истинное имя Сидящего на коне — таинственное , его никто не знает. В этом, мне кажется, и есть одна из тех тайн, которые заставили Сергия Булгакова сказать, что в этом фрагменте такие тайны, в которые он просто не может погрузиться. Ну, естественно, то, что я вам сказал, не нужно воспринимать как некое решение. Воспримите это как некий способ до вас донести ту глубину тайны, которая за этими яркими образами скрывается.

Дальше: «14И воинства небесные следовали за Ним на конях белых, облечённые в виссон белый и чистый». «Воинства небесные» как ангелы, так и люди – святые. Ангелам ведь не нужны кони, а люди (символические(?)) здесь изображаются как сидящие на конях. Что такое «виссон белый и чистый»? Это те самые белые одежды, в которые облечены святые. А почему они белые? Тут сказано: они белые, потому что убелены кровью Агнца (вот опять: кровь очищающая, кровь как духовный «отбеливатель»). «15Из уст же Его исходит острый меч, чтобы им поражать народы. Он пасёт их жезлом железным; Он топчет точило вина ярости и гнева Бога Вседержителя». Это то самое точило, о котором говорится в конце 14-й главы, в 19-20-м стихах, где говорится о жатве земли: земля была пожата, «19 И поверг Ангел серп свой на землю, и обрезал виноград на земле, и бросил в великое точило гнева Божия.

20И истоптаны ягоды в точиле за городом, и потекла кровь из точила даже до узд конских, на тысячу шестьсот стадий». Когда мы читали этот фрагмент, я вам говорил о том, что эта странная жатва земли (кровавая) – это окончательное разделение добра и зла, кровь в результате этого разделения, разрезания естественным образом вытекает. Эта картина предчувствовалась, предсказывалась ещё в Ветхом Завете. Я вам хочу прочесть из 63-й главы Книги Исайи, послушайте, насколько тот образ похож на образ, о котором мы только что говорили:

 ¹ Кто это идёт от Едома, в червлёных ризах от Восора, столь величественный в Своей одежде, выступающий в полноте силы Своей?

«Я — изрекающий правду, сильный, чтобы спасать».

² Отчего же одеяние Твоё красно, и ризы у Тебя, как у топтавшего в точиле?

³ «Я топтал точило один, и из народов никого не было со Мною; и Я топтал их во гневе Моём и попирал их в ярости Моей; кровь их брызгала на ризы Мои, и Я запятнал всё одеяние Своё;ибо день мщения — в сердце Моём, и год Моих искупленных настал».

Это совершенно явно в Книге Исайи предвкушение того, что спустя более чем полтысячелетия в Книге Откровение было явлено в видении. И точно так же жезл железный, о котором здесь говорится, имеет своих предшественников в Ветхом Завете. Прочту вам краткий фрагмент из двух мессианских псалмов, из второго псалма. Говорит Отец (Бог Отец) Сыну Своему Христу (Мессии): «⁷ возвещу определение: Господь сказал Мне: Ты Сын Мой; Я ныне родил Тебя; ⁸ проси у Меня, и дам народы в наследие Тебе и пределы земли во владение Тебе; ⁹ Ты поразишь их жезлом железным; сокрушишь их, как сосуд горшечника». (Псалтирь 2:6-9). Вот он, жезл железный. Это как бы хирургическое (если можно так выразиться) лечение земли, не терапевтическое, а хирургическое, поэтому этот жезл — не жезл Доброго Пастыря, как, может быть, мы ожидали, а это жезл железный. Примерно то же самое говорится в другом, 109-м мессианском псалме, где Господь говорит о Христе как о Священнике по чину Мелхиседека: «¹² Жезл силы Твоей пошлёт Господь с Сиона: господствуй среди врагов Твоих. ³ В день силы Твоей народ Твой готов во благолепии святыни; из чрева прежде денницы подобно росе рождение Твоё.

Клялся Господь и не раскается: Ты священник вовек по чину Мелхиседека». (Псалтирь 109:1-4). В Послании к Евреям об этом тоже подробно рассказывается. Я просто хочу обратить ваше внимание: тот, которого Господь называет священником по чину Мелхиседека, это Иисус Христос, Он этот жезл принуждающий, жезл хирургический.

Дальше из 19-й главы: «16 На одежде и на бедре Его написано имя: "Царь царей и Господь господствующих"». Обратите внимание на эту трогательная деталь. Представьте: человек видит в видении (это видение!), что на бедре у этой фигуры что-то написано! Зачем это написано? Для кого? Мне это напоминает наши политические карикатуры (помните, там какая-нибудь Америка, или кто-то ещё изображается в виде какой-нибудь дамы или господина, и чтобы никто не ошибся, что это, там написано: США). А это ведь не Иоанн Богослов придумал, это Господь вложил в его голову все эти образы, и чтобы (не дай Бог!) он не ошибся в интерпретации этих образов и донёс их правильно, вы просто видите, что написано у сидящего на коне, кто он. Свидетельство такое о том, откуда видение, о том, что оно нарисовано в голове Иоанна Богослова.

«17 И увидел я одного Ангела, стоящего на солнце; и он воскликнул громким голосом, говоря всем птицам, летающим по средине неба: летите, собирайтесь на великую вечерю Божию». Это те самые птицы, о которых говорит Иисус Христос, когда Он ровно это, последние времена Страшного Суда, описывает в Евангелиях в так называемом Малом Апокалипсисе для Своих учеников, описывает последние дни, и ученики Его спрашивают: где же это будет, Господи? И Он им отвечает: «Где труп, там и соберутся орлы». Я вам уже говорил о том, что такое здесь «труп». Это мёртвая, духовно нежизнеспособная часть земли, часть человеческих душ. Но кто же здесь орлы? Земные орлы, стервятники едят мёртвые тела и превращают мёртвое в живое — в свои собственные тела вполне живых птиц, в своё потомство, и т. д., и т. д. За этими птицами (которые, заметьте, посередине неба летают, ведь это какие-то духовные создания), мне кажется, символическими, кроются какие-то духовные сущности, которые мёртвые части человеческих душ, духовно мёртвые части поглощают и превращают опять во что-то живое. Мёртвое духовно не век будет мёртвым. Да, оно разлагается, разбирается на составляющие части, но опять превращается в живое. Как все мы представляем собой плод круговорота биологических веществ в природе, так и здесь, мне кажется, духовно мёртвому не век быть духовно мёртвым. Вот что стоит, на мой взгляд, за этими птицами.

«19 И увидел я зверя и царей земных и воинства их, собранные, чтобы сразиться с Сидящим на коне и с воинством Его». Мы уже этих собранных царей со зверем во главе встречали: помните, они собрались на равнине Армагеддон, чтобы сразиться с Богом. Да, всё правильно, они собрались на этой исторической плоскости. Там упоминается Армагеддон как место, где в истории Израиля происходили кровопролитные сражения, а здесь они собираются в другой плоскости — в плоскости душ людей, в символическом слое бытия. Там, естественно, никакого Армагеддона нет, но сражение Бога с собранными против Него вокруг зверя должно происходить именно там. И, как я вам сказал, сражения нет: «20И схвачен был зверь и с ним лжепророк, производивший чудеса пред ним, которыми он обольстил принявших начертание зверя и поклоняющихся его изображению: оба живые брошены в озеро огненное, горящее серою». «Схвачен». Та часть, которая действует в душах человеческих, омертвляя их духовно,— она схвачена. Её не победили, не убили, её просто парализовали, не дали ей возможности дальше действовать. Про озеро огненное, горящее серою, куда они брошены, я буду говорить дальше, когда будем читать о нём, потому что в него ещё и дьявол в виде дракона будет брошен. Но уже заранее хочу сказать, что это озеро не нужно понимать как место, где они просто мучаются. Это огненное озеро, в том числе, мне кажется, нужно понимать как вот какое место. Что делает огонь? Он не только сжигает, огонь ещё и переплавляет. Здесь имеется в виду именно переплавка духовных сущностей, отпавших от Бога. Почему мне так кажется? А потому, что про это озеро огненное было написано в 14-й главе так: «9кто поклоняется зверю и образу его и принимает начертание на чело своё, или на руку свою,

10тот будет пить вино ярости Божией, вино цельное, приготовленное в чаше гнева Его, и будет мучим в огне и сере пред святыми Ангелами и пред Агнцем;

11и дым мучения их будет восходить во веки веков». Я вам говорил, что эти «веки веков» — только до тех пор, пока века вообще есть, время есть, т. е. до момента Страшного Суда. Люди, принявшие на себя начертание зверя, люди, отдавшие свою душу дьявольским сущностям, будут там мучиться, но это всё-таки конечно. И они будут там мучиться не просто так (я вам говорил), а как в своего роде подготовке к суду. Это страдание, которое людей очищает, готовит. Когда мы о таких чисто дьявольских сущностях, как этот зверь и лжепророк, говорим, что они брошены в озеро огненное, надо сказать (и отец Сергий Булгаков тоже это говорит): мы не знаем, что Господь хочет сделать с ними с помощью этого озера огненного — погубить, сжечь или переплавить. Действительно, мы не знаем.

Ну, и наконец, последняя фраза 19-й главы: « 21а прочие (люди) убиты мечом Сидящего на коне, исходящим из уст Его, и все птицы напитались их трупами». Ещё раз повторяю: это означает, что разделение на живое и мёртвое, на доброе и злое доведено до конца. И живое идёт к Богу на Суд (мы будем читать об этом в следующих главах), а мёртвое… его судьба таинственная, нам не понятная: эти таинственные птицы его поглотили и…  что-то с этим мёртвым будет дальше…

 

Лекция 27. Апокалипсис. 29.09.09

 

<…> …меняется, таков Замысел Бога о мире. Он нам дан как возможность. Не как принудительная реальность (как мы учили при марксизме – помните?), данная нам в ощущениях, а именно как возможность дан нам этот мир.

Мы с вами приступаем к 20-й главе Апокалипсиса. Глава эта особая, потому что этой главой кончается всё то, что в Апокалипсисе имеет какое-то узнаваемое нами отношение к нашему миру. За ней 21-я и 22-я, последние главы, это уже другой мир, мир, которого мы не знаем: новое небо, новая земля, Новый Иерусалим, – и только из Апокалипсиса мы черпаем какие-то намёки на то, что там. А вообще-то, конечно, даже из этих намёков нам какое-то чёткое, однозначное впечатление составлять не приходится. Поскольку в 20-й главе мы ещё (если так можно выразиться) последние минуты чтения находимся в знакомом нам мире – в том, в котором мы живём, и уже даже не совсем в нём (я буду об этом говорить), этот мир уже начинает немножко вроде как расплываться, и как-то сквозь него просвечивает нечто другое (собственно, в этом основная мысль 20-й главы), но поскольку всё-таки это последняя точка, где мы ещё узнаём «своё», я на эту главу хочу потратить больше времени, хочу остановиться на ней подробней. Представьте себе человека, который идёт в гору, и вот он восходит, и вот он на пике, а дальше он видит пропасть — и ему надо прыгнуть, полететь, что-то сделать, но естественно же для него на пике – оглянуться назад, попытаться осознать весь пройденный путь. Так в перспективе этой главы естественно попытаться осознать всё то, что мы с вами до сих пор прочли в Откровении Иоанна Богослова. Поэтому мы на неё потратим времени больше, чем обычно. Сегодня мы её прочтём целиком, и я немножко скажу о том, как вообще её надо понимать в перспективе всего того развития, которое нам показывает Апокалипсис, а в следующий раз мы с вами будем разбирать её детально, по стихам. Итак, напоминаю вам, что в прошлой, 19-й главе показывается некая таинственная (и страшная в чём-то) картина Бога — Христа, приходящего на землю как всадник, поражающий людей. Он поражает их, правда, не железным мечом, а мечом Слова, исходящим из уст, но всё равно там кровь, которой Он весь забрызган (кровь, конечно, тоже символическая, но всё-таки кровь), там и трупы, и брошенные в озеро огненное зверь и лжепророк. Я бы сказал, что всё это мощные и страшные образы. И после этого, казалось бы, финала — потому что пришёл Бог на землю, и более того, там сказано, что это Брак Агнца, т. е., если так можно выразиться, брак неба и земли, — казалось бы, всё, должен бы быть конец, но нет: в 20-й главе мы видим ещё многое. Давайте читать.

1 И увидел я Ангела, сходящего с неба, который имел ключ от бездны и большую цепь в руке своей.

2 Он взял дракона, змия древнего, который есть диавол и сатана, и сковал его на тысячу лет,

3 и низверг его в бездну, и заключил его, и положил над ним печать, дабы не прельщал уже народы, доколе не окончится тысяча лет; после же сего ему должно быть освобождённым на малое время.

4 И увидел я престолы и сидящих на них, которым дано было судить, и души обезглавленных за свидетельство Иисуса и за слово Божие, которые не поклонились зверю, ни образу его, и не приняли начертания на чело своё и на руку свою. Они ожили и царствовали со Христом тысячу лет.

5 Прочие же из умерших не ожили, доколе не окончится тысяча лет. Это –  первое воскресение.

6 Блажен и свят имеющий участие в воскресении первом: над ними смерть вторая не имеет власти, но они будут священниками Бога и Христа и будут царствовать с Ним тысячу лет.

7 Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобождён из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырёх углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань; число их как песок морской.

8 И вышли на широту земли, и окружили стан святых и город возлюбленный.

9 И ниспал огонь с неба от Бога и пожрал их;

10 а диавол, прельщавший их, ввержен в озеро огненное и серное, где зверь и лжепророк, и будут мучиться день и ночь во веки веков.

11 И увидел я великий белый престол и Сидящего на нём, от лица Которого бежало небо и земля, и не нашлось им места.

12 И увидел я мёртвых, малых и великих, стоящих пред Богом, и книги раскрыты были, и иная книга раскрыта, которая есть книга жизни; и судимы были мёртвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими.

13 Тогда отдало море мёртвых, бывших в нём, и смерть и ад отдали мёртвых, которые были в них; и судим был каждый по делам своим.

14 И смерть и ад повержены в озеро огненное. Это смерть вторая.

15 И кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное.

Здесь мы видим, скажем так, упакованными, просто очень тесно, важнейшие, глубочайшие образы, каждому из которых можно было бы посвятить книгу. Возьмём последнее, что мы прочли, — о смерти и аде, которые брошены в озеро огненное, и это смерть вторая. На эту тему книги написаны, целые богословские трактаты. Но, тем не менее, если из всего этого, насыщенного образами, фрагмента выделить три главные линии, мы увидим следующее. Первая линия – это история дракона, т. е. дьявола, с которым происходит что-то странное. Казалось бы, он уже побеждён, и в этой главе окончательно: он скован, заточён… Но нет! Зачем-то его выпускают, он опять делает своё чёрное дело, соблазняя людей, и на этом, в конце концов, всё кончается, и дьявол повергается в озеро огненное, которое непонятно что означает. Тут написано, что это «смерть вторая» (тоже непонятно, что это означает). Что такое «смерть первая», мы ещё можем себе представить применительно к своей жизни: как мы умираем физически, – но совершенно ясно, что в Откровении даже смерть первая не имеет такого земного смысла, а она имеет смысл (я бы сказал) ещё более важный — как смерть духовная, т. е. люди различаются на «живых духовно» и «мёртвых духовно». Я бы сказал так: душа отдельного человека различается, разделяется на живую часть и мёртвую часть (когда мы читали прошлую главу, я об этом говорил). То есть даже со «смертью первой» не совсем всё ясно, что это такое, а уж что такое «смерть вторая» и озеро огненное — это вообще тайна, хотя мы, конечно, что-то попытаемся о ней сказать. «Озеро огненное» фигурирует раньше, мы с вами об этом читали. Это первая линия, которая связана с драконом, смертью, адом.

Вторая сюжетная линия – это тысячелетнее царство, царство Бога на земле вместе со святыми. Мы эту мысль о том, что святые будут с Богом царствовать, встречаем в Апокалипсисе практически с самого начала. Но здесь как бы не очень понятно, что собой представляет это царствование святых вместе с Богом на земле. Было ветхозаветное (характерное для иудаизма и сегодня) представление о том, что Царство Божие на земле – это примерно так, как мы живём, но все люди хорошие, никто никому зла не делает (упрощённо говоря). Понятно, что в Апокалипсисе имеется в виду нечто другое, большее. И – другое... Мы себе задаём вопрос: где это царство святых с Богом вообще происходит? Оно происходит на нашей земле, в этом нашем мире, или (если так можно выразиться) уже как бы где-то в небесах? И ещё мы себя спрашиваем: ну, хорошо, святые царствуют с Богом, а люди обычные, не святые, о которых говорится в предыдущей главе, что многие из них будут поражены, как мечом, словом, исходящим из уст Христа? С этими-то людьми что будет во время тысячелетнего царства? Они живут в это время? Или они уже умерли и ждут чего-то, ждут Суда, о котором говорится здесь в конце? Не очень понятно.

И, наконец, последняя линия. Это собственно Страшный Суд. По-моему, это самое таинственное место: для чего этот Суд вообще и почему он именно здесь? Что на нём в итоге происходит? Про человеческий суд мы знаем: кого-то приговаривают, допустим, к отсечению головы, а кого-то оправдывают, — а тут-то что происходит? как с теми, кто оправдан, так и с теми, кто приговорён к чему-то? (и к чему? – тоже непонятно). Но несмотря на то, что эта третья тема таинственная, тем не менее, она визуально очень легко представима: вы все, я думаю, со словом «Страшный Суд» ассоциируете именно то, что изображается на иконах, на фресках, на картинах. Скажем, можно привести в пример знаменитую картину Микеланджело в Ватикане, «Страшный Суд». Помните, где Христос делает отталкивающий жест рукой по отношению к тем, кого Он отвергает, и одновременно другой рукой праведников как бы приглашает к Себе, к единению с Собой. Это очень мощная картина, и по размеру большая, и насыщенная эмоциями. Так мы себе представляем Страшный Суд, и нам кажется, что мы понимаем, что это такое: как раз то, что изобразил Микеланджело, и то, что на православных иконах можно в очень многих храмах увидеть,— вот этот Суд. Поэтому, когда мы говорим «апокалипсис», «конец света», «Страшный Суд», мы, как правило, имеем в виду описанное буквально в двух-трёх стихах, но, как вы понимаете, на самом деле содержание Апокалипсиса гораздо богаче. Более того, мы даже о той картине, которую можем себе визуально представить, особенно ничего не поймём, если не прочтём всего Апокалипсиса. Поэтому та картина, которую, например, Микеланджело изобразил, может для нас служить только неким ярлыком, обозначением понятия «Страшный суд». Он далеко, далеко не сводится к тому, что там изображено: просто к разделению на добрых и злых, к приговору одному по отношению к добрым, а другому по отношению к злым. То, что именно с этой главой связан такой визуальный ярлык для Страшного Суда, – это показатель того, что эта глава вроде не такая уж сложная. В ней, в общем, всё в какой-то мере понятно, и образы её понятны. Помните, я вам говорил о том, что когда мы читаем 12-ю главу про Жену, облечённую в солнце, у которой под ногами луна, которая родила младенца, непонятно кого. — нам не понятно, что здесь имеется в виду. А здесь картина суда — понятна. Но, тем не менее, об этой вроде не самой непонятной главе можно сказать, что она самая дискутируемая, более всего в богословии дискуссий вокруг именно этой главы. Что характерно? Я вам говорил, что я в своём комментарии к Апокалипсису в большой мере опираюсь на исследования замечательного православного богослова отца Сергия Булгакова. У него есть целая книжка, «Апокалипсис», и в его исследовании самая длинная глава посвящена именно этой главе, 20-й, которую мы сейчас читаем. Я бы даже сказал, что мало того, что она длинная, она читается с неким сочувствием к отцу Сергию, потому что видно, что его мощный, глубокий, просвещённый ум «пасует» перед тем, что в 20-й главе предъявлено. Во многих местах он прямо говорит: ну, это тайна! это мы не можем понять… А должны! Должны стараться понять, потому что я хочу вам напомнить то, с чего начал чтение Откровения: видение, которое явлено Иоанну Богослову от Бога, явлено ему не просто так. Если бы просто так: ну, человеку просто привиделось, ну пусть даже такое важное, замечательное, – мы бы сегодня не читали об этом. Это как любой сон, который приснился, – и назавтра он уже забыт. И в истории человечества могло быть забыто это видение. Но нет, оно не забыто, оно сегодня не менее актуально, может, даже актуальнее, чем во времена, когда оно было записано, две тысячи лет назад. Почему так? Значит, Бог показал его Иоанну не просто так. Это нам не просто даже поучение, это нам в каком-то смысле руководство к действию. Что же мы должны извлечь, например, из того, что мы сегодня читаем? Несмотря на то, что это, конечно, тайна, мы должны прилагать свои силы для того, чтобы в эту тайну проникнуть, чтобы постараться из неё что-то понять, потому что, понимаете, Бог не показал бы людям картин, которые они принципиально не в состоянии понять. И кстати, эта мысль – один из ключей к правильному подходу к 20-й главе. Сейчас я уже перейду к интерпретации.

Когда мы читали прошлую, 19-ю главу, я вам говорил о разделении всего того, о чём говорится в Апокалипсисе, на три смысловых  как бы слоя: слой исторический, имеющий отношение к судьбам человечества на нашей земле; слой психологический, имеющий отношение к судьбам одной человеческой души (к тому, что творится внутри нас, в нашей душе); и, наконец, третий, наиболее далёкий от нас слой, – слой вселенский, который говорит о том, как устроен духовный мир, вся духовная Вселенная. Эти три слоя, которые соответствуют семи печатям, семи трубам и семи чашам, о которых мы читали раньше, проявляются и здесь. Нам с вами, наверное, понятно, что тот Вавилон, который рухнул (мы читали об этом примерно две главы назад), разрушился, я говорил, что  это, в сущности, как бы символ насильственной человеческой общности –  государства, банды, секты, в первую очередь, наверное, государства, потому что этот вид насильственной общности наиболее распространён. На этом в каком-то смысле кончается работа Бога над социальным слоем. То есть после этого дьяволу уже нет места в социуме. Но дьявол, как вы понимаете, работает везде: и в социальных структурах, и в душе отдельного человека, и в незримом нам духовном мире. После того как Вавилон рухнул — всё, отсюда он как бы уже изгнан, из этой сферы. В 19-й главе, которую мы читали в прошлый раз, мы видим, как с помощью слова Божьего – острого меча производится некая хирургическая операция над душами людей, в результате которой дьявол из душ людей изгоняется. Это именно хирургическая операция, потому что в результате неё остаются мёртвые части души, которые как бы не принадлежат Богу (всё, что принадлежит Богу, — живое). Всё, что духовно живо, оно живо только потому, что с Богом соединено, но остаётся нечто мёртвое в душах человеческих, и с ним происходит то, что символически здесь изображено так: его пожирают птицы небесные. Эти слова не только здесь, это слова Самого Христа о конце времён (Он говорит Своим ученикам: «Где будет труп, там соберутся орлы». Для чего собираются орлы? Чтобы пожрать, естественно, труп). Итак, вторая часть показывает победу Бога в сфере душевной, изгнание дьявола из этой сферы.

Но остаётся последняя часть — та самая, вселенская. Дьявол (как мы здесь читаем) после изгнания из душ человеческих не исчезает в никуда, он (как здесь сказано) заключается в бездну. Что такое эта бездна? Это, конечно, можно интерпретировать по-разному. Она не впервые встречается в Апокалипсисе. Мы читали про зверя (помните, который вышел из моря), в другом месте читаем, что этот зверь вышел из бездны, более того, ещё когда трубы Ангела звучали в девятой главе: « 1Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладязя бездны.

2Она отворила кладязь бездны, и вышел дым из кладязя, как дым из большой печи; и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладязя». Что же такое эта бездна, куда (как мы здесь видим) заключается дьявол? Давайте вспомним: а где в Библии ещё употребляется слово «бездна»? Я вам говорил, что Откровение как последняя Книга Библии связана очень тесной, нерасторжимой связью с первой Книгой Библии — Книгой Бытие, потому что там, в Бытии, описывается сотворение того мира, в котором мы с вами живём, а в Откровении описывается будущий конец того мира, в котором мы с вами живём. Поэтому нам естественно искать ключ к понятию бездны именно там, в начале Книги Бытие, и он там есть, прямо в первом стихе, где говорится о том, что «2Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою. 3И сказал Бог: да будет свет. И стал свет». Вот с чего начинается история сотворения мира. То есть бездна — это то, что было ещё до сотворения, то, из чего, в каком-то смысле, и сотворено то, что сотворено. Что же это такое? Что же это за бездна? Я иногда эту бездну ассоциирую с тем, что мы сегодня называем «хаосом», т. е. неупорядоченной вселенной. Там, где говорится, что земля была безвидна и пуста (в этом же стихе Книги Бытие), на самом деле про землю сказано, что она была «тоху вавоху». Непонятно, что эти слова обозначают, но большая часть интерпретаторов считают, что это значит, что земля ещё как бы не собрана, она как бы рассеяна, находится в неупорядоченном состоянии. Я приведу такую иллюстрацию из современной физики. Применительно не к той земле, о которой говорится в Книге Бытие (там говорится о земле в более крупном смысле, как о всей материальной Вселенной), а о нашей планете, на которой мы живём, она же не такой круглой изначально возникла: она собрана из межзвёздной пыли, которая друг к другу прилипала, притягивалась, разогревалась, – и образовался в итоге тот шар, на котором мы живём, т. е. из хаоса возникла даже эта физическая земля, на которой мы живём.

Но я хотел бы обратить ваше внимание ещё на одно: сказать, что Бог сотворил небо и землю из хаоса, — это сказать всё-таки слишком мало, потому что Бог их не столько сотворил, сколько упорядочил. Там употреблено слово «бара», которое означает именно «сотворение», именно «делание из ничего». Как же так? С одной стороны, что-то уже было (бездна, тьма над бездной, над которой носился Дух Божий), а с другой стороны, ещё ничего не было сотворено! Мне представляется ответ на этот вопрос таким: сегодня я уже употребил слово «возможность», и не зря я его произнёс, потому что это ключ ко многому из того, что я хочу сказать. Бездна, из которой всё сотворил Бог, – это бездна возможностей, которые не реализованы: ещё ничего нету, но есть уже вот это – возможность. Эти понятия, между прочим, присутствуют в современной физике. Я совершенно не хочу в это сейчас вдаваться, но современная квантовая механика именно на этом базируется, на понятии возможностей, которые могут реализоваться, а могут не реализоваться, и мы видим: реально существует то, что реализовалось, но то, что реализовалось, зависит и взаимодействует с тем, что не реализовалось, что осталось только в возможности. Вот что я хочу сказать: мне представляется, что дьявол, изгоняемый уже во вселенском слое, во вселенском масштабе, изгоняется из сферы его реального действия (будь то социальная сфера, будь то психологическая сфера), изгоняется в сферу чистой возможности, но он там, тем не менее, есть, он остаётся, он ещё не побеждён, иначе мы просто не поймём, почему он должен быть выпущен из бездны, почему он опять начинает, как ни в чём не бывало, свою работу. Вы представьте человека, которого от какой-то болезни вылечили. Значит ли это, что он больше этой болезнью не заболеет? Может быть — да, а может быть — нет. Он, может быть, приобрёл иммунитет к этой болезни, и тогда больше не заболеет, а может быть — нет, и тогда возможность заболеть сохраняется. Приведу пример из социальной сферы. Нечто подобное тому, о чём я вам говорю, произошло в Германии после поражения фашизма. Немцы, которые болели болезнью, нацизмом, и от этой болезни излечились. Значит ли это, что они ею опять не могут заболеть? Исключена ли такая возможность? Боюсь, что нет. Вот как говорил немец Бертольд Брехт: ещё плодоносит чрево, из которого выползло это. Ко многим, многим действиям дьявола в этом мире это применимо. Какое-то зло как бы уничтожено, но осталось как возможность. Я хочу это подчеркнуть: вот одержана победа над действием дьявола в социальной сфере – рухнул Вавилон; вот одержана победа над действием дьявола в душе человеческой – воинствующий на белом коне острым мечом Слова своего поразил дьявола в душах человеческих — значит, всё? Одержана окончательная победа? Нет, потому что остаётся возможность, что всё это опять возникнет сначала в душах человеческих, потом в человеческом обществе. И третья победа должна быть одержана вообще в непонятном, недоступном нам измерении — измерении устройства всей духовной Вселенной. В этой духовной Вселенной сама возможность действия дьявола, возможность противо-Божеского пути (куда дьявол толкает людей) должна быть устранена именно как возможность, иначе она в любой момент может активизироваться. И именно это мы с вами и видим в этой истории: дьявол, освобождённый из темницы, действительно, как бы всё снова начинает, казалось бы, всё уже пройденное опять начинается, но это, если так можно выразиться, последний приступ агонии. Это действие дьявола в мире в каком-то смысле используется для того, чтобы (я не знаю, как это сказать) выявить все его возможности действия, чтобы он их показал (если так можно выразиться, это как «разведка боем»), и они уничтожаются. И на этом, действительно, всё кончается: он не возвращается в бездну, а попадает в место уничтожения – в озеро огненное, «смерть вторая». Что под этим уничтожением иметь в виду, это другой вопрос (мы об этом говорили и будем говорить позже детально).

К чему мы приходим в результате такого понимания? Вся эта глава посвящена такому уровню организации духовной Вселенной, который от нас, людей, от наших практических нужд достаточно далёк, до понимания которого мы, в общем-то, ещё не созрели. И поэтому эта глава такая, я бы сказал, скупая. Когда мы с вами читаем про семь печатей, семь труб, семь чаш, мы видим, как детально, в подробностях там излагаются детали (помните, про саранчу, закованную в броню, про коней странных), все эти странные и страшные образы выписываются зачем-то во всех деталях. А такие важнейшие вещи, как бездна, куда брошен дьявол, как тысячелетнее царствие святых, как Суд, — они буквально в нескольких строчках упоминаются. А уж последнее, чем кончается: «14И смерть и ад повержены в озеро огненное. Это смерть вторая», – вообще меня просто поражает. Это важнейшее событие в конструкции всей Вселенной описано одной короткой фразой! Почему так? В этом, конечно же, есть свой замысел. Замысел в том и состоит, что с той высокой точки, на которую Господь в этом видении нас возводит, Он с неё нам показывает в первую очередь не то, что тогда будет (то, что связано с действием Бога во вселенском слое),  Он оттуда как бы призывает нас оглянуться на всё то, что рассказано в Откровении раньше, начиная с того, чем эта Книга вообще стартует. Она стартует с картины церквей, вполне реальных церквей, которые на земле существуют, в которых такие же люди, как мы с вами. И показано этим церквам: вы не просто живёте, вы не просто проповедуете Христа на земле, а вы в этом вселенском действии принимаете участие. И я хочу подчеркнуть: как же для Бога, Который показал людям Откровение, важно показать то, что в их в жизни им реально нужно. Но при этом Господь не хочет и не может от них укрыть эту вселенскую перспективу, потому что только она (только этот конец, этот Суд и следующие за ним Новый Иерусалим, новое небо и новая земля) придаёт смысл всему, что происходит и в жизни церквей тогда и сегодня, и в жизни отдельных христиан тогда и сегодня. Понимаете, эта конечная точка дана нам не для того, чтобы мы её пытались понять как-то до глубины. Не сумеем. В этом о. Сергий Булгаков, конечно, прав. Она нам дана потому, что это восхождение на гору, и последняя точка… всё восхождение ради неё идёт, ради Суда. Смысл происходит оттуда. Как какая-то река горная, из ледников начинающаяся, она течёт оттуда, куда нам не взойти, но она именно оттуда начинается, от ледников, и стекает к нам. Так же и смысл, который наполняет собой всю жизнь христианина, он, может быть, с таких высот приходит к нам, до которых нам не добраться, но он именно оттуда идёт, чтобы нашу жизнь наполнить. Нам важно понимать, что именно оттуда эта река течёт. Я хочу сказать, что в каком-то смысле вся река человеческой истории, вся река духовной жизни, духовного роста отдельного человека, вся история церкви — она течёт отсюда, от этой точки, которая описана в 20-й главе, от той недоступной горной вершины, которая так скупо здесь описана, потому что она далеко, и она очень высоко. Я на этом так подробно останавливаюсь, потому что нам очень важно в правильной перспективе воспринять Откровение, и то, что такие таинственные и важные слова здесь сказаны так коротко, — понять не как какое-то нежелательное препятствие для нас, а понять как часть замысла Бога, часть устройства духовной Вселенной. Гора нам показана, но мы пока не на её вершине, а только у её подножия.

Я говорил о том, что с этой главой связано самое большое число дискуссий.  Для этого есть две, на мой взгляд, основные причины. Первая — это то, что она как бы повторяет во многом те события, которые уже в самом Откровении упомянуты. Например, Пришествие Христа. С одной стороны, мы видим, что Пришествие Христа и Его победа описаны в 19-й главе (Всадник на белом коне). С другой стороны, мы видим, что никакая это ещё не окончательная победа, потому что и после этого дьявол ещё действует на земле в 20-й главе, которую мы читаем. Про воцарение Бога на земле мы с вами уже читали, и вот мы видим, что только в этой главе как бы второй раз воцаряется Бог на земле вместе со святыми. Ну и, наконец, Суд. Это вообще очень яркое место, тема Суда повторяется чуть ли не с первых глав («и суд совершился», «и Бог судил…» (блудницу Вавилона), и т. д., и т. д.). И вот мы видим, что – нет, только здесь, в конце, в конце концов совершается этот Суд. Это, конечно, создаёт трудности в понимании. Ключ здесь в чём, как мне кажется: надо не забывать, что всё, что нам показывается в Откровении, показывается не с точки зрения земной, а с точки зрения вечности. И то, что с точки зрения земной представляет собой хронологическую последовательность событий, где событие произошло сейчас или в какой-то момент — и всё, в вечности всё сосуществует, и поэтому тот Суд, который окончательно достигает своей кульминации,— он здесь уже как бы виден и уже как бы сосуществует ещё раньше, в событиях, которые описаны в предыдущих главах. То есть всё, что мы читаем о Суде, о победе, о воцарении в предыдущих главах, – это только предвкушение и прозрение той кульминации, о которой мы читаем в этой главе. Эта глава именно такая — вершина, кульминация всех тех событий, которые происходят до этого. То, что после неё, — это уже о другом (новое небо, новая земля и т. д.). Но единственное, что я хочу сказать: мы, когда в нашей жизни говорим о предчувствии или даже о прозрении пророческом, мы понимаем, что они исходят из нашего сердца, нашей души. Как пророк Исайя предвидел появление Мессии в униженном виде? Этот образ возник у него в голове, Господь этот образ вложил в его сердце, в его душу. Он как-то возник внутри него, и он его уже излил из себя на бумагу. Таково пророчество в нашем мире. Когда я говорю о том, что в других главах, предыдущих, мы встречаем как пророчество, предвидение того, что в этой главе реально дано как уже совершённое, как кульминация, я говорю немножко о другом. Те ангелы и святые, которые в предыдущих главах поют хвалебную песнь о воцарении Бога, они это не внутри себя как-то предвидят или предчувствуют, а они это реально видят. Там, в вечности, это реально можно увидеть, потому что, с одной стороны, это только будет, а с другой стороны, это уже есть. Хочу обратить ваше внимание на этот ключ к пониманию этих повторов.

Ещё одна вещь, которая создаёт трудности в понимании этой главы. Именно она (наверное, как и подобает кульминации) связана очень многими нитями с описаниями конца времён, Суда и итоговой судьбы праведников и злых, которые описываются и в пророчествах Ветхого Завета, и в Новом Завете, например, в Малом Апокалипсисе. Вспомним слова Христа о последних временах, которые обращены к Его ученикам. Этот так называемый Малый Апокалипсис встречается во всех трёх синоптических Евангелиях (у Матфея, у Луки и у Марка). И ещё есть некий Апокалипсис в Первом послании к Коринфянам апостола Павла, где конечные судьбы мира тоже очень ярко и выразительно описываются. Но дело в том, что когда мы сравниваем вот так, конкретно, то, что говорил Христос в Малом Апокалипсисе, и то, что сказано здесь в Большом Апокалипсисе, или сравниваем со словами апостола Павла, мы отмечаем множество как бы видимых противоречий. И это создаёт, конечно, большие трудности в интерпретации этой главы. На самом деле эти противоречия (как всегда бывает в Библии) оказываются не фатальными, это просто свидетельство не столько даже противоречий в самих текстах, сколько нашей человеческой ограниченности при подходе к этим текстам. Но это, конечно, создаёт неизбежную трудность при интерпретации этой главы, поэтому она самая дискуссионная.

Я в завершение нашего сегодняшнего чтения хотел бы прочесть как раз то, о чём я говорил. Это два места из Нового Завета — Малый Апокалипсис по Евангелию от Матфея (он чаще всего цитируется, потому что он дан более развёрнутым) и место из Первого послания к Коринфянам апостола Павла, тоже своего рода Апокалипсис. Вы просто попытайтесь в своих головах, в своих душах это как-то соединить, как соединяется в наших ушах звучание разных инструментов оркестра. Один инструмент оркестра – это то, что мы с вами сегодня прочли сначала, Большой Апокалипсис. А ещё два очень важных инструмента — слова Самого Иисуса Христа и замечательные, вдохновенные слова апостола Павла. Итак, начнём с Евангелия от Матфея, с 24-й главы. Ещё раз напоминаю: Христос говорит о том же самом, о чём говорит Апокалипис. « ³ Когда же сидел Он на горе Елеонской, то приступили к Нему ученики наедине и спросили: скажи нам, когда это будет? и какой признак Твоего пришествия и кончины века?

Иисус сказал им в ответ: берегитесь, чтобы кто не прельстил вас, ⁵ ибо многие придут под именем Моим, и будут говорить: «я Христос», и многих прельстят. ⁶ Также услышите о войнах и о военных слухах. Смотрите, не ужасайтесь, ибо надлежит всему тому быть, но это ещё не конец:ибо восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам;всё же это — начало болезней». (Если вы помните, что мы читали про снятие семи печатей, там почти те же самые слова повторяются.) «⁹ Тогда будут предавать вас на мучения и убивать вас; и вы будете ненавидимы всеми народами за имя Моё; ¹⁰ и тогда соблазнятся многие, и друг друга будут предавать, и возненавидят друг друга; ¹¹ и многие лжепророки восстанут, и прельстят многих; ¹² и, по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь; ¹³ претерпевший же до конца спасётся». (Когда мы этот фрагмент читаем, мы, конечно, вспоминаем, что описано о действии зверя и лжепророка на земле: как зверь сеет ненависть между людьми на земле и как лжепророк сеет в людях ложные мысли.) «¹⁴И проповедано будет сие Евангелие Царствия по всей вселенной, во свидетельство всем народам; и тогда придёт конец.

¹⁵ Итак, когда увидите мерзость запустения, реченную через пророка Даниила, стоящую на святом месте, — читающий да разумеет, —¹⁶ тогда находящиеся в Иудее да бегут в горы; ¹⁷ и кто на кровле, тот да не сходит взять что‐нибудь из дома своего; ¹⁸ и кто на поле, тот да не обращается назад взять одежды свои. ¹⁹ Горе же беременным и питающим сосцами в те дни! ²⁰ Моли́тесь, чтобы не случилось бегство ваше зимою или в субботу, ²¹ ибо тогда будет великая скорбь, какой не было от начала мира доныне, и не будет». В этих последних строках – «какой не было от начала мира доныне, и не будет» – мы, конечно, читаем указание на какую-то вселенскую катастрофу, вселенское событие. Но что важно понимать и при чтении Апокалипсиса, и при чтении Малого Апокалипсиса: эта вселенская катастрофа, до того как она совершилась полностью, достигла своей кульминации, она как бы в уменьшенном виде в истории человечества происходит, и происходит не раз. В частности, всё, что мы читаем о катастрофе из уст Иисуса Христа, про «мерзость, стоящую на святом месте», что «находящиеся в Иудее да бегут в горы», это всё произошло через тридцать с небольшим лет после того, как это было сказано Христом: была Иудейская война, осада Иерусалима Титом, и в итоге – осада и разрушение Иерусалима, сожжение Храма и всего Иерусалима. Ровно так, как здесь описано, это и было. Многие из христиан тогдашних думали: вот, пророчество Христа исполнилось сейчас. Но нет, оно ещё не исполнилось, и апостол Павел пишет: вам кажется, что уже пришли последние дни, а это ещё далеко не последние дни, это ещё только далёкое эхо, зарницы тех последних дней, которые когда-то будут. «²² И если бы не сократились те дни, то не спаслась бы никакая плоть; но ради избранных сократятся те дни.

²³ Тогда, если кто скажет вам: «вот, здесь Христос», или «там», — не верьте. ²⁴ Ибо восстанут лжехристы и лжепророки, и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных.²⁵ Вот, Я наперёд сказал вам.

²⁶ Итак, если скажут вам: «вот, Он в пустыне», — не выходи́те; «вот, Он в потаённых комнатах», — не верьте;²⁷ ибо, как молния исходит от востока и видна бывает даже до запада, так будет пришествие Сына Человеческого». В этих словах мы встречаем с вами довольно недвусмысленную аналогию с тем, что описано в Апокалипсисе в 19-й главе о том, как Христос приходит на землю как Всадник на белом коне. Примерно это же говорится здесь о Пришествии Сына Человеческого, которое совершается не куда-то в конкретное место земли, а как бы на всю землю в целом. Понимаете, мы с вами, конечно, не можем представить это себе в материальном плане. В материальном плане Всадник, даже если он приходит с небес, приходит в конкретное место, но там-то, в Апокалипсисе, ещё раз повторяю, речь идёт не только и не столько о нашей земной плоскости, в которой мы существуем, а о плоскости духовной, о Царстве Небесном, и там Пришествие совершается как бы одновременно повсюду, Всадник приходит на всю землю.

И дальше слова, которые нам, конечно, напоминают Апокалипсис: «²⁸… ибо, где будет труп, там соберутся орлы». В прошлый раз мы читали о результате Пришествия, о том, что Христос поражает мечом Слова Своего людей, и образуется много духовных трупов, об этом здесь речь, и мы, конечно, уже в сопоставлении с Апокалипсисом, понимаем, что речь идёт не о трупе физическом, о трупах людей, или даже о трупе всего мира, а о трупе именно в духовном смысле, о разделении мира на духовно живое и на духовно мёртвое.

 И дальше: «²⁹ И вдруг, после скорби дней тех, солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звёзды спадут с неба, и силы небесные поколеблются; ³⁰ тогда явится знамение Сына Человеческого на небе; и тогда восплачутся все племена земные и увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках небесных с силою и славою великою». Я должен вам сказать, что даже по Апокалипсису не ясно до конца, что это за «знамение Сына Человеческого на небе». Многие комментаторы говорят, что Крест в каком-то виде явится на небе, Крест с распятым на нём Иисусом Христом, но это только одна из интерпретаций, это неоднозначно. Но что «увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках небесных с силою и славою великою», это мы прочли в Апокалипсисе в одной из предыдущих глав. «³¹…и пошлёт Ангелов Своих с трубою громогласною, и соберут избранных Его от четырёх ветров, от края небес до края их». И эти трубы громогласные, и посланники ангелы, и собрание избранных Христовых — всё это мы встречаем в Апокалипсисе. Помните тех избранных, у которых печати на лбу? Это они и есть.

И дальше начинается та часть, которая уже не имеет соответствия в Апокалипсисе, потому что речь идёт как бы о картине, происходящей в вечности, а здесь слова Христа адресованы ученикам, которые живут во времени и относятся к этому времени, в котором и мы с вами живём: « ³² От смоковницы возьмите подобие: когда ветви её становятся уже мягки и пускают листья, то знаете, что близко лето; ³³ так, когда вы увидите всё сие, знайте, что близко, при дверях. ³⁴ Истинно говорю вам: не прейдёт род сей, как всё сие будет; ³⁵ небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут.

³⁶ О дне же том и часе никто не знает, ни Ангелы небесные, а только Отец Мой один». Этот фрагмент – о времени, о признаках, с одной стороны, по которым можно распознать, что что-то «на подходе», что-то приближается, и с другой стороны, Он предупреждает учеников, что они не должны путать своё предчувствие с точным знанием времён, и это правильно, потому что предчувствие близящегося Суда с христианами уже две тысячи лет, но точного времени мы не знаем. Как вы видите, до сих пор это ещё не произошло.

И дальше: «37…но, как было во дни Ноя, так будет и в пришествие Сына Человеческого: 38 ибо, как во дни перед потопом ели, пили, женились и выходили замуж, до того дня, как вошёл Ной в ковчег, 39 и не думали, пока не пришел потоп и не истребил всех, — так будет и пришествие Сына Человеческого». Знаете, эта аналогия с потопом, с Ноем, для нас очень важна, чтобы понять то тысячелетнее царствие, о котором говорится в прочтённой нами сегодня 20-й главе Апокалипсиса, потому что потоп и история Ноя делят всю Книгу Бытие на две части. Вторая часть, послепотопная, – это знакомая нам земля и знакомая нам история. Там и Авраам, который, в общем, историческая фигура, там описание народов, которые на земле живут (многие и по сей день), там и Вавилон, и Вавилонская башня, которая реально существовала, — это всё наша земля, мы её узнаём. А то, что до Ноя, начиная с событий в раю (не нужно думать, что рай был в Месопотамии на нашей земле, в каком-то другом слое существовал тот рай), и люди, которые там живут по тысяче лет, и гиганты, которые там, и ангелы, которые могут совокупляться с женщинами (это не наши, естественно, женщины, сегодняшние), всё это что-то другое, в другом каком-то слое всё это происходит. Потоп как бы разделяет предысторию (начальную историю) на две части — ту, которая после потопа (это наша земля), и ту, которая до потопа, где как бы земля и не земля – что-то есть в ней ещё райское, ещё что-то небесное осталось: какие-то возможности, которые нам кажутся сегодня чудесными. И вот так же тысячелетнее царство: оно, как потоп, делит конец истории на две части. Всё, что описано в Апокалипсисе до этого момента, это, в конце концов, ещё наша земля. Пусть на ней происходят такие странные события (помните, все эти саранчи, конницы, всякие чудеса), но это всё равно земля, как она устроена в нашем понимании, т. е. место, где действует Бог и действует дьявол, и полем их битвы являются человеческие сердца. А после тысячелетнего царства уже даже та земля, на которой происходит Страшный Суд, описанный в Апокалипсисе, это уже как бы не совсем наша земля, потому что дьявол уже побеждён в последней битве, и уже совершается переход к тем новому небу и новой земле, которые будут совершенно другими, которые будут как бы возвращением к раю. Это начинается после тысячелетнего царства, и не зря там сказано, что уже в начале Страшного Суда, который совершается, «от лица Божия бегут небо и земля», т. е. всё начинает меняться.

Итак, я хотел бы нарисовать примерно такую картину: сначала — рай, Адам в раю; постепенное нисхождение к той земле, которую мы знаем, и точка рубежа — это потоп. Дальше долгая история человечества, которая продолжается и ещё не закончилась. И вот её конец, который описывается в Апокалипсисе. И вот печати, трубы, чаши, болезни, и хирургическая операция над землёй, которой она очищается потихоньку и куда-то восходит вверх, и вот — точка, где тоже перелом, как потоп, где уже совсем кончается эта привычная нам земля, — это тысячелетнее царство. То, что за ним, — это опять возвращение вверх, туда, с чего всё началось, — возвращение к этому, условно можно сказать –  райскому состоянию человечества, его единению с Богом: как сказано, на новом небе и новой земле Бог будет существовать вместе с людьми.

Ну и наконец я закончу чтение этого фрагмента из Евангелия от Матфея, из Малого Арокалипсиса: «40…тогда будут двое на поле: один берётся, а другой оставляется; 41две мелющие в жерновах: одна берётся, а другая оставляется. 42Итак бодрствуйте, потому что не знаете, в который час Господь ваш приидет. 43Но это вы знаете, что, если бы ведал хозяин дома, в какую стражу придёт вор, то бодрствовал бы и не дал бы подкопать дома своего.44Потому и вы будьте готовы, ибо в который час не думаете, приидет Сын Человеческий». Обращаю ваше внимание на слова Христа: вот двое, один берётся, другой оставляется, — это та же мысль, которую я вам много раз подчёркивал при чтении Апокалипсиса: Апокалипсис всё разделил, это хирургическая операция, которую Бог совершает над землёй, это не убийство кого-то, не уничтожение, а именно хирургическая операция отделения того, что может быть с Богом (живое), от того, что не может быть с Богом (что мёртвое и с чем надо что-то делать, как-то его преобразовывать, я не знаю, как). Итак, мы с вами видим, что в Малом Апокалипсисе есть масса нитей, которые соединяют его с Большим Апокалипсисом (но а как иначе может быть? вы же понимаете — это всё от Бога, и то и другое). А главное различие, которое, я бы сказал, очень чётко видно: Христос всё это показывает как одномоментную катастрофу, как будто всё это произошло разом. Раз – и всё, а в Апокалипсисе всё это разворачивается. В том-то и уникальность Апокалипсиса, что он показывает, как катастрофа развёртывается. Но она не столько развёртывается хронологически, во времени, сколько она развёртывается логически (показываются разные компоненты катастрофы: вот социальная компонента, вот психологическая компонента, и наконец духовная вселенская компонента). Почему же Христос показывает это одномоментно? Ответ очень простой: Иоанну Богослову, тайнозрителю, это показано в небесной перспективе, с точки зрения вечности, как совершающееся в небесах. Поэтому так всё это у него разворачивается – не во времени (ещё раз повторяю), а как бы в логике событий. А Христос-то с кем говорил? Он говорил со Своими учениками, Он им дал земную, с точки зрения земли, картину последних времён Страшного Суда. И с нашей точки зрения, с земной, это выглядит как точка, как один момент, понимаете, это просто две разных перспективы. Христос Своим ученикам именно такую перспективу давал, ориентированную на них. А Апокалипсис – это, можно сказать, дар от Бога нам всем, людям, дар неожиданный: нам показано то же самое, о чём кратко говорил Христос, в такой развёрнутой форме, с точки зрения вечности.

    Нам ещё много чего надо прочесть из Нового, из Ветхого Завета, чтобы во всей полноте попытаться представить, о чём говорит 20-я глава Апокалипсиса.

 

Лекция 28. Апокалипсис. 06.10.09

 

Мы с вами продолжаем чтение 20-й главы Откровения Иоанна Богослова, Книги Апокалипсис. Я говорил вам, когда мы рассуждали об общем смысле главы, о том, что эта глава, в сущности, кульминация всего Апокалипсиса. Когда мы слово «Апокалипсис» слышим, с чем это у нас ассоциируется? Страшный Суд, Второе Пришествие Христа. Всё это именно в этой главе. И поскольку это — кульминация, то естественным образом к ней, как к верхней точке горы (корень в слове «кульминация» и значит «верхняя точка горы»), устремляются все взоры. В каком смысле «все взоры»? Во-первых, на эту точку ссылаются многие места в самом же Откровении Иоанна Богослова, в самом же Апокалипсисе. Я об этом немножко говорил и сегодня тоже буду говорить (мы будем вспоминать те места, где мы уже встречали намёки на то, что в этой главе фигурирует как бы в последней полноте). Может быть, ещё более важно то, что к этой кульминации, к этой вершине горы устремлены взгляды многих других авторов как в Новом Завете, так и в Ветхом Завете. Из Ветхого Завета могу упомянуть Книгу Даниила, в которой уже упоминаются, причём буквально, те вещи, которые здесь фигурируют, более того, у нас возникает совершенно чёткое впечатление, что Иоанн Богослов, чтобы передать своё видение, просто пользуется образами из Книги Даниила, которую он читал и прекрасно знал. Не только эта Книга: и у Исайи, и у Иеремии, и у Иезекииля встречается много фрагментов, которые как бы указывают нам именно на то место, которое мы сегодня читаем. Это что касается Ветхого Завета. А в Новом Завете слова Самого Христа (так называемый Малый Апокалипсис) –  то, что Он говорил Своим ученикам за неделю до Своего распятия, и это указывает на то самое место, которое мы сегодня читаем. Во время нашей прошлой встречи мы читали Малый Апокалипсис, хотя сегодня я хотел бы прочесть из него ещё один фрагмент, прежде чем приступать к 20-й главе. Это замечательные слова апостола Павла в Первом послании к Коринфянам о том, что будет со всеми нами в конце времён. Он своё Послание к Коринфянам написал раньше, чем было написано Откровение Иоанна Богослова. Послание к Коринфянам написано где-то в 50-х годах, а Откровение Иоанна Богослова –  где-то в 90-х годах, может быть, до сотого года нашей эры, т. е. апостол Павел написал своё послание намного раньше, а говорит практически то же самое, что и здесь, в Откровении. Только если апостолу Иоанну показано это в видении, поэтому все его образы зрительные, то апостол Павел в Первом послании к Коринфянам говорит, скорее, как философ и поэт одновременно: там образы не зрительные, а как бы интеллектуальные, эмоциональные (я сегодня это прочту, и вы сами об этом сможете судить). Но давайте сначала закончим чтение слов Господа нашего Иисуса Христа, которыми Он заканчивает Малый Апокалипсис (это Евангелие от Матфея, 25-я глава, начнём читать её с 31-го стиха, хотя то, что до 31-го стиха, тоже относится к последним дням, там Христос рассказывает две притчи о последних днях).

Итак, говорит Иисус Христос Своим ученикам: «31Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей (мы в 20-й главе про эти престолы уже читали), 32и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов;

33и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов –  по левую.

34Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира:

35ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня;

36был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне».

Знаете, когда это говорит Христос, живой Человек из Назарета, в Своей наверняка поношенной одежде, Своим ученикам, так же примерно одетым, то это можно понять. Но только Он всё это говорит на самом деле о Себе Самом, в Его Славе, Его величии. Это Бог говорит: «…вы накормили Меня, вы напоили Меня, вы одели Меня» (представляете, Сам Господь Бог наш так нам говорит, оцените это!). Христос специально так говорит, чтобы Его слушатели поразились: как же это можно?  И дальше: « 37Тогда праведники скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили?

38когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели?

39когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе?

40 И Царь скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне».

Кто эти «братья меньшие» для нас, христиан? Это другие такие же христиане, как мы с вами. Каждый наш брат христианин, да и не христианин тоже, просто человек – это меньший брат Господа Бога. Да я ещё больше того скажу: у нас ведь слова «братья наши меньшие» по отношению к кому употребляются? К животным. Кошки, собаки — они тоже «братья наши меньшие», это из Библии, конечно, заимствованные слова. Так вот, как для нас кошки, собаки — так для Бога мы, люди, в каком-то смысле (в каком-то, конечно!). Больше того: для Бога тоже «братья меньшие» –  и кошки, и собаки, и все прочие. Кому бы то ни было, любой твари Божией, что бы мы ни сделали, то мы сделали Ему. Вот дерево срубили, условно говоря, просто так, игры ради, – и сделали это Ему.

«41 Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его».

Эти «ангелы» в кавычках, конечно, это те, кого мы сегодня называем «бесами». Слово тут — «проклятые». А кто их проклял? Кто, Бог их проклял? Понимаете, дальше мы видим, что, в сущности,— нет. Они сами себя прокляли. Это очень важно понимать, чтобы понять, что такое Страшный Суд, о котором говорится в 20-й главе Апокалипсиса. Да, на нём Бог – судья, но Он как бы просто констатирует факт: человек — он сам себя спас или сам себя осудил. Я хочу объяснить, чтобы это слово не вызывало у вас удивления и неправильного понимания: как человек сам себя спас, как человек сам себя осудил? Человек сам себя осудить не может без «помощи» дьявола, не впуская в себя сатану. И человек сам себя спасти не может без помощи Божией, не впуская в себя Бога. И всё-таки это действие — впускать или не впускать в себя ту или иную силу (свет или тьму) –  он делает сам. И в этом смысле он сам себя спасает или стяжает себе проклятье. И Он говорит, почему эти, по левую сторону, оказались проклятыми:« 42 …ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня;43 был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня.44 Тогда и они скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе?45 Тогда скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне.46 И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную».

Я вам говорил, да вы и сами это видите, что глава 20-я Апокалипсиса трудна для понимания, потому что она относится к вещам вселенского уровня. Дьявол, бездна, Новый Иерусалим там неявно фигурируют (я об этом ещё скажу), смерть и ад попадают в какое-то озеро огненное — это всё элементы вселенского уровня, так организован весь мир наш в духовном смысле. Это превосходит, этого не мыслит наше человеческое бытие — тот слой, в котором мы как бы существуем. Но, конечно, это относится и к нам тоже, иначе бы это видение просто не было показано Иоанну Богослову. Я просто хочу сказать, что Христос, обращаясь к Своим ученикам словами, которыми (Он подчёркивает) Он говорит о последних временах, о Страшном Суде, Он как бы связывает их с вещами нашего уровня, с тем, что присутствует в нашей обычной жизни: как мы относимся к своему ближнему. Это и есть, в сущности, уже как бы наша подготовка к Страшному Суду. Вот что хочет нам сказать Иисус Христос, не больше, не меньше. Понимаете, мы могли бы как-то ещё сомневаться, но это слова Самого Христа, который весь Страшный Суд и что будет на нём, видит лучше, чем Иоанн Богослов, но, может быть, потому что Он его видит и знает хорошо, Он передаёт это знание людям на человеческом языке, особенно о том, что важно в реальной практической жизни. Поэтому когда мы говорим о Страшном Суде, давайте всегда вспоминать Его слова: «сделали одному из меньших — сделали Мне, не сделали одному из меньших — не сделали Мне».

А теперь я хотел бы перейти к чтению того, как говорит об этих последних днях апостол Павел в Первом послании к Коринфянам, в 15-й главе. Начнём читать с 22-го стиха: «²² Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут, ²³ каждый в своём порядке: первенец Христос, потом Христовы, в пришествие Его».  (Апостол Павел, ещё даже не зная слов Апокалипсиса, уже предвосхищает то тысячелетнее царство, о котором говорится в 20-й главе Откровения Иоанна Богослова.) «²⁴ …а затем конец, когда Он предаст Царство Богу и Отцу, когда упразднит всякое начальство и всякую власть и силу.²⁵ Ибо Ему надлежит царствовать, доколе низложит всех врагов под ноги Свои.²⁶ Последний же враг истребится — смерть».  (Это важнейшие слова! Апостол Павел дальше их развивает.)

 Понимаете, и мы, наверное, просто по опыту нашей ежедневной жизни понимаем: в мире много зла, всякого рода безобразия, всякого рода грязи, всякого рода издевательств людей друг над другом, и всё-таки корень этого – смерть, то, что человек смертен. И поэтому люди угрожают смертью друг другу и убивают друг друга.  Вообще страх как то, что противоположно любви, страх как дьявольское начало, внесённое дьяволом в нашу жизнь, противоположное любви, которую Бог изливает в нашу жизнь, в первую очередь обусловлен тем, что человек смертен, и он знает, что смертен, и боится смерти. Корень страха — смерть. Это есть главный враг, и апостол Павел, сам не видя того замечательного видения, которое было явлено Иоанну Богослову, уже чувствует, что смерть не может существовать вечно, что она должна когда-то кончиться. В 20-й главе Апокалипсиса мы с вами читали ровно об этом: о том, что смерть и ад будут низвергнуты в озеро огненное, их (если так можно выразиться) царство закончится. Я продолжу с 35-го стиха: « ³⁵ Но скажет кто‐нибудь: «как воскреснут мёртвые? и в каком теле придут?» Вы знаете, это не только «кто-нибудь», вот даже я, когда читал 20-ю главу Апокалипсиса, где говорится о воскрешении (причём там воскрешений целых два – там есть воскрешение тех, которые будут царствовать тысячу лет с Христом, а потом второе воскрешение всех тех, которые будут оправданы на Страшном Суде, тех, кому (как мы только что читали в Евангелии от Матфея) Бог скажет: «Вы избранные мои, встаньте по Мою правую руку»), могу спросить, мы все можем спросить: «Что такое это воскрешение?» Это что — человек воскресает духовно? Это странно, потому что по нашей вере человек не умирает духовно, что там воскрешать, если оно и не умирает? А если телесно, то тогда, конечно, это очень сложно себе представить, что наши тела, в которых мы живём, воскрешаются, и – что дальше? продолжают существовать вечно? Так наши тела не приспособлены к тому, чтобы существовать вечно. И более того, мы, особенно пожилые, кому под 80 или за 80, кто полной чашей вкушает, так сказать, все «удовольствия» стареющего тела, тот невольно спросит: «А хочу ли я, чтобы вот это тело, в котором я сейчас, воскресло, и чтобы все болячки, которые сейчас, навечно, что ли, при мне остались?» Конечно, на этот вопрос есть ответ. Ответ, собственно, даёт апостол Павел в этом фрагменте. Я хочу подчеркнуть, что этот ответ нам разъясняет то, что в Апокалипсисе сказано кратко и не разъяснено, сказано скупо. Между прочим, я говорил и хочу ещё раз повторить: меня самого удивляет, почему Апокалипсис так детально рассказывает про семь чаш, семь труб, семь печатей, про все бедствия, которые изливаются на землю, даже не пренебрегая такими деталями, как устроены саранча или конница, которая придёт на землю. А важнейший вопрос — воскресение (оно как будет-то там, в теле или не в теле?) — Апокалипсис как бы обходит молчанием. Конечно, это не апостол Иоанн обходит молчанием этот момент — это Господь, явивший ему видение, эту часть как бы ему приоткрыл, но чуть-чуть. Не детализировал, не разъяснил в видении. И в этом, конечно, есть свой смысл, потому что, как я вам говорил, эта кульминационная точка как бы вообще не в нашей компетенции. Мы там делать уже ничего не должны, там всё Бог делает. Что мы должны делать? Мы должны к ней готовиться. Чтобы готовиться к ней, надо просто знать, что она — будет. Сам Христос говорит Своим ученикам в Малом Апокалипсисе: вы не интересуйтесь особенно детально — что?, как?, когда?, какие сроки? — это всё только Бог знает. Ваше дело — быть готовыми. Он несколько раз это подчёркивает Своим ученикам: просто готовьтесь, просто не забывайте, что этот момент — будет. И всё! Это всё, что нам надо знать, и всё, что нам надо делать. Поэтому те детали, которые нас, несомненно, интересуют, о том, а как же устроено это воскресение,— они пока, до времени, от нас укрыты. Я должен вам сказать, что ничего в этом сверхъестественного нет. Подумайте сами, вот нас ребёнок пяти-семилетний спрашивает: «Папа, а как я появился на свет? Расскажи мне детально, как это произошло?» И что мы ему можем сказать? Только: «Дорогой мой, в своё время ты всё это  узнаешь сам. Не сейчас». Ровно так же и Господь с нами в этом важнейшем вопросе (как для ребёнка важно понимать, как он появился на свет, так для нас важно понимать, а как всё это кончится), и Он нам говорит: «В своё время всё это будет вам открыто, непосредственно, в действии».

А апостол Павел просто в пророческом каком-то духе нам это приоткрывает. Я сейчас прочту этот фрагмент, и вы почувствуете, что это редкое для Павла пророческое излияние, и поэтическое одновременно. Итак: «³⁵ Но скажет кто‐нибудь: «как воскреснут мёртвые? и в каком теле придут?» ³⁶ Безрассудный! то, что ты сеешь, не оживёт, если не умрёт. ³⁷ И когда ты сеешь, то сеешь не тело будущее, а голое зерно, какое случится, пшеничное или другое какое; ³⁸ но Бог даёт ему тело, как хочет, и каждому семени своё тело.

³⁹ Не всякая плоть такая же плоть; но иная плоть у человеков, иная плоть у скотов, иная у рыб, иная у птиц».

Что апостол Павел хочет этим сказать? Когда мы говорим «тело» – не нужно понимать, что это что-то однозначно заданное. Вот пшеница: у неё есть тело зерна, и у неё есть тело колоса, и то и другое — это тело пшеницы. Причём когда колос растёт, у него нет зерна, ни одного, он имеет совершенно другой вид, другую природу. И это Павел хочет подчеркнуть: тела разные бывают, многообразные. Наше тело тоже не только такое, как то «я» как плоть и кровь, как мы привыкли, оно может быть разным.

«⁴⁰ Есть тела небесные и тела земные; но иная слава небесных, иная земных. ⁴¹ Иная слава солнца, иная слава луны, иная звёзд; и звезда от звезды разнится в славе».

Павел абсолютно не случайно здесь вспоминает о вещах небесных — о солнце, о звёздах. Это означает, что он чувствует, что другой как бы вариант нашего тела отличается от того тела, в котором мы сейчас реально живём, примерно так же, как славные светящиеся тела небесные (звёзды, солнце и т. д.) отличаются от того, что мы видим вокруг себя, что светит только отражённым светом. Особенно в понимании человека того времени, который      ещё не летал на космических кораблях в небеса, для него всё небесное – это высокое, а земное –  оно, конечно, пониже, поэтому Павел и хочет сказать: нам дано, помимо этого нашего земного тела, как бы в возможности,  тело небесное (условно говоря).

«⁴² Так и при воскресении мёртвых: сеется в тлении, восстаёт в нетлении; ⁴³ сеется в уничижении, восстаёт в славе; сеется в немощи, восстаёт в силе; ⁴⁴ сеется тело душевное, восстаёт тело духовное. Есть тело душевное, есть тело и духовное. ⁴⁵ Так и написано: «первый человек Адам стал душою живущею»; а последний Адам есть дух животворящий, (Святой Дух).  ⁴⁶ Но не духовное прежде, а душевное, потом духовное. ⁴⁷ Первый человек — из земли, перстный; второй человек — Господь с неба. ⁴⁸ Каков перстный, таковы и перстные; и каков небесный, таковы и небесные. ⁴⁹ И как мы носили образ перстного, будем носить и образ небесного.

⁵⁰ Но то скажу вам, братия, что плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия, и тление не наследует нетления».         

Апостол Павел говорит совершенно однозначно, что в том теле, в котором мы есть, мы воскреснуть не можем. Для этого тела всё с нашей физической смертью кончается, а вот для души нашей, для духа нашего – нет, не кончается.

«⁵¹ Говорю вам тайну: не все мы умрём, но все изменимся ⁵² вдруг, во мгновение ока, при последней трубе…  (Помните, в Апокалипсисе труба?)  …ибо вострубит, и мёртвые воскреснут нетленными, а мы изменимся. ⁵³ Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие.⁵⁴ Когда же тленное сие облечётся в нетление и смертное сие облечётся в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: «поглощена смерть победою». (Пророк Исайя.) 55«Смерть! где твоё жало? ад! где твоя победа?»

Эти слова поются в церкви на Пасху, и у человека, который ходит в церковь, с ними однозначно связаны пасхальные ассоциации: эта особенная радость, этот сияющий красными отблесками храм, это пение, и т. д., и т. д. В этих словах: «Смерть! где твоё жало? ад! где твоя победа?» —  есть, в сущности, Пасха, Воскресение Христово, которое произошло здесь, на земле, и совершающееся уже на небесах в конце времён. Понимаете? Наша пасхальная радость, которую мы каждый год в храме испытываем, — это предвосхищение той радости последнего времени. Много раз я вам повторял: не нужно воспринимать понятия «Страшный Суд», «конец времён», «апокалипсис»  как что-то страшное, грозное, — нет. В первую очередь их надо воспринимать именно в пасхальном ключе — как радость. Пасхальная радость соединения человека с Богом, о чём и говорится в последних главах Апокалипсиса, к которым мы с вами скоро перейдём. И слова «Смерть! где твоё жало? ад! где твоя победа?» напоминают нам о словах, которые мы с вами прочли в 20-й главе, когда читали её в прошлый раз: что смерть будет (я не знаю, как сказать) побеждена; ад будет побеждён. Они отдадут тех мёртвых, которых до этого держали в себе, и как бы не в силах больше удерживать, – выпустят их, а сами попадут в таинственное озеро огненное. Что с ними там будет происходить (со смертью и адом) – это предмет нашего следующего разговора, но просто хочу сказать, что ясно одно: смерть, как самый страшный враг, как наш первый враг, перестаёт существовать на земле.

 Я надеюсь, что эти два фрагмента из других частей Нового Завета в какой-то степени помогут вам как-то лучше воспринять эту скупую и поэтому трудную 20-ю главу.

Теперь давайте всё-таки перейдём к ней и почитаем её по отдельным стихам, попытаемся их разобрать.

Первый стих:

1 И увидел я Ангела, сходящего с неба, который имел ключ от бездны и большую цепь в руке своей.

«Ключ от бездны». Сначала хочу сказать, что такое «ключ от бездны» и откуда он берётся. Он, на самом деле, в Апокалипсисе уже упоминался. Откроем первую главу Апокалипсиса и посмотрим 18-й стих. Говорит Иисус Христос, Который там сразу является Иоанну Богослову в таком странном виде:

 13подобный Сыну Человеческому, облечённый в подир и по персям опоясанный золотым поясом:

14 глава Его и волосы белы, как белая волна, как снег; и очи Его, как пламень огненный.

 Он говорит: «Я…18 живый; и был мёртв, и се, жив во веки веков, аминь; и имею ключи ада и смерти». Это ровно те самые ключи, которые здесь называются ключами от бездны. И мы понимаем, что ангел, сходящий с неба, из рук Христа получает этот ключ от бездны.

А что же такое эта бездна? Она уже встречалась несколько раз в Апокалипсисе. Я хочу вам напомнить хотя бы вот какие моменты. Девятая глава, пятая труба. Начало: « 1 Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладязя бездны». Тот же самый ключ от той же самой бездны, о котором говорится в 20-й главе. « 2Она (звезда) отворила кладязь бездны, и вышел дым из кладязя, как дым из большой печи; и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладязя». Мы видим, что из этого кладязя (т. е. колодца бездны, бездонного) выходят какие-то странные создания, какие-то скорпионы, как саранча, и там ещё какие-то кони ужасные, которые умеют поражать людей, т. е. ничего хорошего, естественно, из этой бездны не выходит, а выходят очередные катастрофы для человечества. Это первое упоминание бездны.

Есть ещё одно упоминание о ней в 11-й главе, где впервые упоминается зверь, который потом (в 13-й главе и дальше) так часто фигурирует в Апокалипсисе. В 11-й главе говорится про двух свидетелей Господних, двух пророках, которые есть два светильника, стоящие перед Богом земли, и сказано в седьмом стихе 11-й главы: «7 И когда кончат они свидетельство своё, зверь, выходящий из бездны, сразится с ними, и победит их, и убьёт их». Потом этот зверь показывается в 13-й главе, в начале (в первом стихе): «1И стал я на песке морском, и увидел выходящего из моря зверя с семью головами…». И мы видим дальше, как зверь этот сражается со свидетелями Христовыми, убивает их, побеждает их.

Мы видим, что бездна как-то связана с морем. А что такое море? Для Израиля море — это совсем не такая, в общем-то приятная водная среда, в которой можно купаться и всяческие удовольствия от неё получать. Нет. Израильтяне моря боялись, и не только потому, что они были не мореходным народом, а ещё и потому, что они как-то так ощущали, что море – это земное воплощение хаоса, неупорядоченности, того, о чём говорится в самом начале Библии, в первом стихе Книги Бытие. Помните? «2Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою». «Безвидна и пуста» – так, в основном, и толкуется, что земля была в неупорядоченном, хаотическом состоянии. Но какая земля? Не наша планета, а материальный мир, ещё даже, заметьте, и не созданный, потому что создаётся он только Богом по Его слову. Он в каком-то виде имеется в хаотическом виде. Сразу же за словами о хаосе, который ассоциируется с морем, возникают слова как раз о бездне: «…и тьма над бездною». Мы с вами, конечно, понимаем, что в таком мировосприятии израильтян и, в частности, Иоанна Богослова, «море» и «бездна» как-то друг с другом ассоциированы, их символические значения как-то друг с другом связаны.

Я вам говорил, что такое бездна… Конечно, каких-то человеческих слов в нашем языке, который приспособлен к тому, чтобы спрашивать в троллейбусе «Вы выходите или не выходите?»,  чтобы описать бездну точно и достоверно, конечно же, нет и быть не может. Я вам скажу только о своём восприятии бездны, о том образе, который возникает у меня в связи с ней. Из-за того, как бездна возникает в первой главе Книги Бытие (это я вам только что процитировал), я бездну воспринимаю как «бездну возможностей», как бездну ещё не рождённого, но что может родиться. Может родиться доброе… Примерно как человек. Вот он, даже ещё не зачатый, может родиться добрым, может родиться злым (этого же никто заранее не знает). Такова эта бездна возможностей, из которых только Господь по Слову Своему творит реальность.

 3И сказал Бог: да будет свет. И стал свет.

 Не понимая, что такое бездна, не поймём следующих двух стихов:

 2 Он взял дракона, змия древнего, который есть диавол и сатана, и сковал его на тысячу лет,

3и низверг его в бездну, и заключил его, и положил над ним печать, дабы не прельщал уже народы, доколе не окончится тысяча лет; после же сего ему должно быть освобождённым на малое время.

В этих двух стихах сразу несколько мыслей, которые мы разберём по отдельности. Первая: что такое вообще низвержение дьявола в бездну, если понимать бездну как первичный хаос, содержащий в себе все возможности и ничего конкретного. Это означает, что дьявол перестаёт действовать в реальности: всё! Как он в 12-й главе был изгнан с небес, так здесь, если можно так выразиться, он изгоняется с земли, изгоняется из реальности, и действовать больше не может. И при этом он не уничтожается — вот что важно! – он сохраняет какую-то потенцию, возможность действия. Я вам приводил пример про фашизм. Он вроде бы побеждён, уничтожен, но, тем не менее, мы же понимаем, что он в любой момент может опять возникнуть, в той или иной, может быть, в некой изменённой форме. И опять начнёт действовать яд в душах людских. Так же, примерно, и здесь с дьяволом. Мы, конечно, удивляемся: ну почему же Господь его совсем не уничтожит? Он его как бы полу-уничтожает, возвращает в непроявленный хаос. Ключ к ответу на этот вопрос будет, как мне кажется, дальше, когда дьявол опять будет из бездны освобождён. Я просто хочу сказать, что вообще-то это тайна. Потому что вопрос о том, для чего Бог терпит дьявола, почему Он его сразу не уничтожит (дьявол же враг Бога, противо-Бог, можно так сказать),  много веков возбуждает мысли богословов и философов, и какого-то однозначного, понятного, окончательного ответа всё-таки на него нет. Всё-таки здесь есть какая-то тайна. Хотя мы с вами попытаемся дальше к ней прикоснуться, но именно что прикоснуться, а не открыть. Мы, если так можно выразиться, «печать» тайны снять не можем (естественно, отсылаю вас к снятию печатей, о котором говорится в шестой-седьмой главах Апокалипсиса). Кстати, к слову «печать». Обратите внимание, что он не просто в бездну низвержен, он там цепями какими-то парализован, и к тому же над бездной положены печати. Что за печати? Употребление здесь слова «печать» нам немножко объясняет те семь печатей, о которых мы с вами читали раньше. «Печать» – это то, чем что-то специально запечатано, чтобы оно не вылезало наружу, так сказать, не вылезало в эту реальность. И когда мы с вами читаем про печати (и, кстати, то же самое, когда мы читаем про трубы, про чаши), чтобы у нас не возникало впечатления, что это Господь посылает от Себя какие-то бедствия. В том-то и дело, что нет! Просто срывается печать с того, что в нашей жизни уже есть. Оно – есть, но нам просто не видно. Возьмём тот же фашизм: что, разве в нём есть что-то новое? Разве все особенности человеческой психологии, которые привели к его возникновению, к Освенциму,  — разве они изобретены? Нет, они были всегда в душах человеческих, просто они проявились. Вот что такое «печать» и что такое «снятие печати». Понимаете, трагизм Апокалипсиса в том, что в наших с вами душах, душах отдельных людей и во всём обществе, в котором мы живём (во всём человечестве как коллективе), очень многое вот так запечатано. И слава Богу, что запечатано! Но запечатано до времени. Чтобы человечество преобразовать, чтобы оно могло войти в новую землю и в новое небо, его надо вылечить, а для этого печати надо снять, и человечество таким, я бы сказал, хирургическим методом излечить, очистить. Это к слову «печать». Так что, видите, над дьяволом ровно такая же печать, которая его сдерживает, но «до времени». Но сказано, что он почему-то выдерживается в таком состоянии тысячу лет, а потом освобождается «на малое время». Почему тут говорится о каком-то сроке (впервые! ведь нигде в Апокалипсисе не говорится, сколько лет, а тут почему-то говорится)? Зачем это? Я хотел бы обратить ваше внимание, что если понимать бездну как хаос, как бездну возможностей, бездну нереализованного, то там времени нет. Время есть только в нашей реальности. И когда здесь говорится о тысяче лет, это как раз и подчёркивает, что дьявол, освобождённый из своего полубытия или полунебытия в бездне, возвращается в эту нашу реальность, в которой течёт привычное нам время. Но возвращается, как здесь сказано, на малое время. Почему здесь так сказано? Я не могу вдаваться здесь в детали квантовой механики, но поскольку это моя профессиональная область, хочу вам просто сказать об этом как физик. Современная физика вообще основу мира, в котором мы живём, соотношение между так называемым вакуумом и элементарными частицами так себе и мыслит: элементарная частица рождается из вакуума, может родиться, она там только как возможность, она на краткий миг родилась и опять поглощается вакуумом. Понимаете, вот такие библейские картины своим путём возникают в современной физике. Вот так и дьявол из бездны небытия спустя какое-то время как бы на секунду возник и вернулся назад. На малое время только освобождён. Почему на малое время? Это нас опять возвращает к первой главе Книги Бытие, к тому, как Бог создал мир из бездны, из хаоса возможностей. Понимаете, исходя из того, что мы здесь говорим, из бездны, из хаоса возможностей что-то может возникнуть само, как бы естественным образом, случайно, как элементарная частица возникает из физического вакуума, но тут же возвращается назад в небытие, в вакуум. И только Слово Божие возникшее удерживает, только согласие Божие позволяет тому, что существует, —существовать, а не вернуться обратно в хаос небытия. Мы здесь, конечно же, себе всё равно задаём вопрос: значит, Бог согласен на то, чтобы дьявол освободился из бездны? Ответ: конечно, Бог согласен. Здесь даже специально сказано: дьявол не сам освободился, дьявол должен быть освобождённым на малое время, значит, это входит в Замысел Бога. Почему? Мы чуточку прочтём ещё, дойдём до того, что делает освобождённый дьявол.

 Далее. Время, пока дьявол связан, пока дьявол не действует (вы понимаете, что на земле, когда дьявол на ней не действует, может происходить то, о чём мы сегодня только мечтаем: люди друг друга не преследуют, не убивают, не причиняют зла друг другу, и т. д. и т. д.; ведь источник всего этого — действие дьявола в душах, а если этого нет, то эта как бы утопическая картина благого человечества реально может существовать). Здесь сказано так: «4 И увидел я престолы и сидящих на них, которым дано было судить, и души обезглавленных за свидетельство Иисуса и за слово Божие, которые не поклонились зверю, ни образу его, и не приняли начертания на чело своё и на руку свою. Они ожили и царствовали со Христом тысячу лет». Я про них, которые «не приняли образ зверя и начертания», хочу сказать, что о них несколько раз повторяется в Апокалипсисе, начиная с того, как про них говорилось в седьмой главе, что они, которые пожертвовали своей жизнью и кровь свою готовы были отдать, но не отказаться от Бога и от Христа, не отречься, получают печать на лоб, они как бы запечатлеваются (это они самые, о них здесь речь и идёт). Я говорил вам о том, что пафос последних глав Откровения — это разделение всего, что вообще до этого было как-то смешано, серенько (добро, зло — в людях много всего намешано), а тут разделение на белое и чёрное, на чистое (святых) и на людей, которые, так сказать, «слуги дьявола». Именно к этому разделению движет нас этот сюжет Апокалипсиса. Поэтому здесь подчёркивается разделение: две категории людей – святые и те, которые поклонились зверю и образу его. Что с теми, кто поклонился зверю, мы знаем (о них сказано до этого, что они уже в бездне находятся, не в той самой бездне, а в озере огненном, но о нём я буду говорить дальше, оно в чём-то есть вариант той самой бездны). Я хочу сказать, что есть же ещё масса людей, которые и не святые, и не те, принявшие на себя дьявольскую печать, а просто люди, они тоже есть ещё в то время. Но они не царствуют. Царствуют (как здесь сказано) со Христом на земле, управляют землёй святые. И хочу подчеркнуть, что эта земля — это уже не совсем та земля, которую мы с вами знаем. Есть воскресшие, которые царствуют со Христом тысячу лет, а про других тут сказано так: «5 Прочие же из умерших не ожили, доколе не окончится тысяча лет. Это – первое воскресение». Те, кто получил первое воскресение, святые, — почему они получили это воскресение, и что это за воскресение – в духе, в теле, или как? Я на этот вопрос дал бы такой ответ. Я не могу сказать, что он однозначный (в Церкви много дискуссий по этому поводу), но мне представляется так: эти святые, действительно, воскресли в первом воскресении в том самом своём духовном теле – в теле, но духовном, т. е. не в таком, в котором мы с вами, а в каком-то просветлённом теле, которое напоминает то тело, в котором воскрес Сам Иисус Христос, и то тело, в котором ещё до Своего воскресения Он Сам был и встречался с Моисеем и Илиёй на горе Преображения, помните, там говорится, что Он сиял, и они сияли светом неземным. В таком же теле, как мне кажется, воскресли и эти святые, т. е. в том теле, о котором говорит апостол Павел (мы сегодня об этом читали). А почему именно они? Ответ на самом деле достаточно прост: только они как бы имеют своё духовное тело (которое живёт в каждом из нас как возможность), которое они не загрязнили, оно у них достаточно чисто, чтобы вот так сразу воскреснуть, от него (если можно так выразиться) ничего не надо отрезать, над ними не надо совершать ту духовную хирургическую операцию, о которой мы говорили раньше. Они готовы к этому первому воскресению. Знаете, это, на самом деле, критерий святости. Мы, конечно, не знаем, мы можем про каких-то людей спрашивать: он святой или не святой? Мне на днях доводилось говорить о митрополите Антонии Сурожском. Он святой или не святой? Разные могут быть суждения. Нам отсюда не видно. На самом деле таков критерий Бога: святой – тот, кто готов принять участие в первом воскресении, кто в Суде не нуждается и поэтому на Суд не приходит.

Ещё хотел вам сказать об образе тысячелетнего царства. Многие его воспринимают как что-то явленное и поэтому дискутируют: а так ли это? может быть, что-то Иоанн Богослов исказил? Я хочу вам прочесть фрагмент из Книги Даниила, который просто, как мне кажется, ровно ту же самую картину (только другими словами) рисует. Это в Книге Даниила, в седьмой главе. Несколько стихов прочту: видение, которое было дано Даниилу (точно так же как и Апокалипсис — видение, которое было дано Иоанну Богослову). Пишет Даниил: «9 Видел я, наконец, что поставлены были престолы, и воссел Ветхий днями; одеяние на Нём было бело, как снег, и волосы главы Его –  как чистая волна; престол Его –  как пламя огня, колёса Его –  пылающий огонь.

10Огненная река выходила и проходила пред Ним; тысячи тысяч служили Ему и тьмы тем предстояли пред Ним; судьи сели, и раскрылись книги».

Внимательно посмотрите на 20-ю главу Откровения Иоанна Богослова. Все образы — престолы, предстоящие перед Ним тьмы тем, судьи, книги – всё это есть в  20-й главе. А «Ветхий днями» с белым одеянием, волосы, как чистая волна, — это ровно то, что я вам прочёл об Иисусе Христе из первой главы Апокалипсиса. И даже зверь там встречается. Читаем дальше —11-й стих седьмой главы Книги Даниила: « 11Видел я тогда, что за изречение высокомерных слов, какие говорил рог, зверь был убит в глазах моих, и тело его сокрушено и предано на сожжение огню». И далее про Сына Человеческого: «13 Видел я в ночных видениях, вот, с облаками небесными шёл как бы Сын человеческий, дошёл до Ветхого днями и подведён был к Нему.

14И Ему дана власть, слава и царство, чтобы все народы, племена и языки служили Ему; владычество Его –  владычество вечное, которое не прейдёт, и царство Его не разрушится». Дальше 18-й стих: «18Потом примут царство святые Всевышнего и будут владеть царством вовек и во веки веков». Это ровно о том тысячелетнем царстве, только у Иоанна сказано, что это тысяча лет царствия святых, а здесь написано, что они будут владеть царством «во век и во веки веков». Как это понять? Есть ли противоречие или нет? Думаю, что нет. Они просто глядят на апокалиптическую перспективу с двух точек зрения. Даниилу видение дано в ещё более свёрнутом виде, ещё не такое раскрытое, расшифрованное, как у Иоанна Богослова в Апокалипсисе. Он на самом деле, как мне кажется, видит слитыми воедино тысячелетнее царство и то царство Бога с людьми, которое называется Новым Иерусалимом, новым небом и новой землёй. Они у него как бы слились. Такое часто бывает, что пророк видит разные слои будущего как две «прозрачки», наложенные друг на друга, а на самом деле это два разных времени. Да что там говорить, мы с вами, когда в небо ночное смотрим, говорим: ага, вот Большая Медведица, – а у этой Большой Медведицы одна звезда находится на расстоянии сто световых лет от Земли, а другая— тысяча световых лет от Земли, а нам это всё кажется единым контуром. Вот примерно так же здесь Даниил видит будущее: разные временные слои, разные события, слитые в единую картину, в единое, условно говоря, созвездие.

Ещё из Даниила: «21рог (это то же самое, что зверь) вёл брань со святыми и превозмогал их,

22доколе не пришёл Ветхий днями, и суд дан был святым Всевышнего, и наступило время, чтобы царством овладели святые». Это опять же о том, о чём мы с вами сегодня читали в Апокалипсисе. И дальше: «27Царство же и власть и величие царственное во всей поднебесной дано будет народу святых Всевышнего, Которого царство – царство вечное, и все властители будут служить и повиноваться Ему».

Я хочу вам прочесть не имеющий отношения к делу, но очень трогательный стих, который идёт непосредственно за этим: «28Здесь конец слова. Меня, Даниила, сильно смущали размышления мои, и лице моё изменилось на мне; но слово я сохранил в сердце моём». Апостол Иоанн Богослов не пишет такого в Апокалипсисе, но мы не сомневаемся, что ровно это же было и с ним. Конечно, его смущало видение, конечно, он как-то мучился, но сохранил это слово в сердце своём. Должен сказать, что и нас сегодня, когда мы читаем Апокалипсис, конечно, смущает, и лицо наше меняется, когда мы его читаем. А вообще-то Церковь к Апокалипсису относится как-то настороженно, потому что много было таких фактов, что люди от чтения Апокалипсиса просто сходили с ума, потому что что-то себе такое напридумали-напридумали, и, как говорится, «съезжали с катушек». Вот каковы эти видения. Они мощные, они небезопасные, можно даже так сказать. Но я надеюсь, что наше с вами чтение вам духовного вреда не причинит, потому что всё-таки мы с вами, как говорится, не зарываемся слишком и не отрываемся всё-таки от земли.

Здесь сказано в пятом стихе Апокалипсиса: «5Прочие же из умерших не ожили, доколе не окончится тысяча лет. Это –  первое воскресение». Каких умерших? Кто эти умершие? Может быть, это те, которые, как там сказано, приняли на себя начертание зверя? Нет, это не о них речь. Те брошены в озеро огненное. Это просто мы с вами, обычные люди. Умершие – «прочие из умерших» – те, которые умерли своей индивидуальной физической смертью (так, как нам с вами предстоит умереть). И где-то они «до времени» (заметьте) существуют, не в теле, конечно, а как душа, как дух, но существуют где-то, но не оживают, не воскресают, нового тела не получают. Почему? Потому что им (нам с вами) предстоит прийти на Суд, о котором мы будем читать дальше, в следующий раз.

О тех, кто не приходит на Суд, кто участвует в первом воскресении, о святых, сказано так: «6 Блажен и свят имеющий участие в воскресении первом: над ними смерть вторая не имеет власти, но они будут священниками Бога и Христа и будут царствовать с Ним тысячу лет». Здесь упоминается «смерть вторая». То есть смерть первая — это физическая, «воскресение первое» — это воскресение, которое дано святым (воскресение в духовном теле), и какая-то «смерть вторая». Что это за смерть вторая? Понятно, что это не наша физическая смерть (которая «смерть первая»). Про вторую смерть дальше говорится в самом конце, что смерть вторая — это озеро огненное, и смерть вторая имеет совершенно иную природу, чем наша физическая смерть, которая нас с вами всех ждёт. «Смерть вторая», озеро огненное, в него не только люди (существа из плоти и крови) могут попасть, но в него попадают дьявол – зверь, лжепророк, духовные бесовские сущности, но что самое, может быть, главное: мы видим, что в него попадают смерть и ад, т. е. эта «вторая смерть» – это смерть смерти. То есть когда мы дойдём до неё, до второй смерти, чтобы нам понять её, чтобы мы не думали, что это какая-то особо мучительная, особо злая смерть, нам надо понимать, что эта смерть — смерть и смерти тоже, но сейчас не буду говорить о ней больше, потому что мы просто не дошли ещё до того места, где уместно о ней поговорить. Во всяком случае, над святыми «смерть вторая» не имеет власти. Что это означает? Что они не приходят на Суд, на тот самый Суд, который описан в конце этой главы, после которого люди осуждённые (если будут осуждённые) попадут в эту «вторую смерть, в озеро огненное. У святых  даже как бы риска, даже шанса такого нет, потому что они на Суд вообще не приходят, и поэтому вторая смерть им не угрожает.

Я хочу вам напомнить, что люди на Страшном Суде судятся по делам своим. В 12-м стихе посмотрите: «12судимы были мёртвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими».

 А что же сказать о святых, которые участвуют в тысячелетнем царстве, что про их дела? Про них сказано в 14-й главе, что «13и дела их идут вслед за ними». То есть дела святых, совершённые на земле в обычной, нашей жизни, таковы, что их и судить не надо, эти дела как бы говорят сами за себя, и поэтому святые с ними сразу идут в Царствие Божие, которое здесь называется тысячелетним царством.

На этом проходится закончить, но хочу сказать как залог того, что мы будем читать в следующий раз: что же это за Царствие Божие, в котором участвуют святые, это тысячелетнее царство? Что, это уже те самые будущее небо и будущая земля, Новый Иерусалим, — это они уже есть? Нет, их ещё нет. Что же это такое – царство на нашей земле? Знаете, как евреи мыслили до Христа: Царство Самого Мессии — это обычная жизнь, всё хорошо, Мессия царствует, никто никого не угнетает, Израиль восстановлен в своей независимости, в общем, всё хорошо на нашей земле… Нет, тоже не так. На нашей земле это невозможно. А что же? Я на этот вопрос ответил бы так. Это Царство Небесное (новое небо, новая земля), возникающее в тысячу лет, рождающееся из нашей обычной земли, на нашей земле обычной. И возможно это только тогда, когда дьявол с нашей земли изгнан, потому что пока он здесь, на нашей земле, он с любыми ростками будущего Царствия, которые здесь возникают, поступает примерно так, как с отцом Александром Менем, т. е. безжалостно их вытаптывает. Но вот когда он удалён с земли, не может на ней действовать, то эти ростки Царствия на земле могут расти. Это (если так можно выразиться) эмбрион будущего Царствия — нового неба и новой земли. Он возникает уже на нашей земле как раз в эту тысячу лет. Вот так мне видится, что такое это тысячелетнее Царство. Хочу подчеркнуть, что это не есть однозначная, общепринятая богословская точка зрения. Это вопрос дискуссионный. Я до вас просто доношу своё видение, как вы понимаете, и ничего другого вам сказать не могу.

 

 

Лекция 29. Апокалипсис. 13.10.09

 

Мы с вами сегодня завершим чтение 20-й главы Откровения Иоанна Богослова (Книги Апокалипсис), и это значимый момент, потому что, как я вам уже говорил, в этой главе, во-первых, кульминация всех событий, которые развивались на протяжении двадцати глав, и, может быть, что ещё важнее, мы в этой главе вообще расстаёмся с тем миром, который мы с вами знаем, потому что, как вы помните, на протяжении предыдущих глав всё время глаза тайнозрителя Иоанна Богослова были устремлены в небеса, и то, о чём он нам рассказывает, было явлено ему как происходящее на небесах. Но это же не просто небеса — это небеса в противопоставлении земле. Можно себе это представить так, как если бы театральная постановка (может быть, такие и есть) ставилась в двух плоскостях: наверху небо, внизу земля, и действие идёт одновременно, они даже как-то перекликаются друг с другом. И это кончается: нижняя плоскость этой «постановки» исчезает после этой главы, более того, я бы сказал, что сцена вообще меняется, на ней нет больше двух плоскостей, на том новом небе, той новой земле, которые у нас будут в 21-й главе. Поэтому, наверное, это значимый момент, наверное так, как когда мы читаем какой-нибудь многотомный роман, и вот герой, допустим, умирает или уезжает, во всяком случае, мы понимаем, что мы его до конца романа уже больше не встретим. С этого момента автор мог бы сказать: творю всё новое. Эти слова, естественно, из Апокалипсиса, их в следующей главе, которую мы будем читать, Бог произносит: творю всё новое. Вот так мы с вами прощаемся не больше не меньше как с нашим миром, в котором мы с вами сейчас живём. Читая 20-ю главу, я как-то невольно ассоциирую это с тем, как нам с вами всем придётся попрощаться с привычным нам миром в день, когда мы будем с ним расставаться. Тоже, согласитесь, мягко говоря, значимое событие нашей жизни — её конец. Примерно такие ощущения… Они и радостные, потому что за этим наступает некое светлое завершение в последних двух главах. Оно, конечно, и ностальгическое, и печальное тоже – это же расставание. Так же, наверное, и при конце нашей жизни: ностальгическое и одновременно, по крайней мере, для верующего человека — в надежде и в ожидании некоего света, что ему в радость.

Мы с вами 20-ю главу уже прочли с начала до конца. Мы её разобрали по шестой стих включительно. Сегодня разберём оставшуюся часть, но я хочу, чтобы освежить в памяти, те первые шесть стихов прочесть подряд, я даже не буду комментировать (вы всё это помните, наверное):

 1 И увидел я Ангела, сходящего с неба, который имел ключ от бездны и большую цепь в руке своей.

2 Он взял дракона, змия древнего, который есть диавол и сатана, и сковал его на тысячу лет,

3 и низверг его в бездну, и заключил его, и положил над ним печать, дабы не прельщал уже народы, доколе не окончится тысяча лет; после же сего ему должно быть освобождённым на малое время.

4 И увидел я престолы и сидящих на них, которым дано было судить, и души обезглавленных за свидетельство Иисуса и за слово Божие, которые не поклонились зверю, ни образу его, и не приняли начертания на чело своё и на руку свою. Они ожили и царствовали со Христом тысячу лет.

5 Прочие же из умерших не ожили, доколе не окончится тысяча лет. Это –  первое воскресение.

6 Блажен и свят имеющий участие в воскресении первом: над ними смерть вторая не имеет власти, но они будут священниками Бога и Христа и будут царствовать с Ним тысячу лет.

Я говорил вам, что в этой главе три основных темы: тема как бы дьявола, дракона, тема тысячелетнего царства и тема суда. Тема тысячелетнего царства на этом заканчивается, а тема дракона, которая здесь началась, продолжается в следующем стихе, мы к нему сейчас перейдём:

7 Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобождён из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырёх углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань; число их как песок морской.

8 И вышли на широту земли, и окружили стан святых и город возлюбленный.

9 И ниспал огонь с неба от Бога и пожрал их;

10 а диавол, прельщавший их, ввержен в озеро огненное и серное, где зверь и лжепророк, и будут мучиться день и ночь во веки веков.

 На этом тема дьявола кончается, и мы с вами сейчас разберём эти несколько стихов об этой странной битве «на широте земли». Почему я говорю «странная»? Потому что вообще в Апокалипсисе мы несколько раз уже с подобным встречались: ну вот, вроде всё уже произошло, – но нет: читаем дальше, смотрим — всё опять по новой начинается. Возьмите эту битву: мы уже читали несколько глав назад про битву при Армагеддоне, которая, по идее, должна быть последней битвой, но – нет. Была битва при Армагеддоне, вы помните, там были побеждены все цари и прочие люди, собравшиеся на битву с Богом, «и трупами их (вы помните?) напитались птицы небесные», и вот мы смотрим — нате, опять какая-то битва. Откуда это всё? Как раз размышление над тем, почему это так видится, почему этот нескончаемый процесс: повторение, повторение, повторение,— навело меня на мысль, в чём смысл заключения дьявола в бездну с тем, чтобы потом его освободить. Ведь здесь сказано так (обратите внимание на грамматическую форму): «Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобождён из темницы своей». То есть это не то что он (знаете, как беглец из тюрьмы) как-то подпилил запор и убежал –нет! Кто его заключил (Господь Бог), Тот его и освободил. Зачем? Вообще вопросы о взаимоотношении дьявола и Бога очень трудны и соблазнительны, и поскольку мы здесь вторгаемся в то, что намного превосходит наше человеческое понимание, мы об этом, конечно, судить-то по существу не можем, но и не судить не можем тоже, потому что, когда читаем Откровение, мы вынуждены какую-то картину происходящего сложить в голове. У меня сложилась такая картина: да, победа одержана, да, все те, кто реально сражался против,— побеждены. Не осталось противников. Всё! Никто больше на земле не позиционирует себя как противника Богу. И что? Это означает, что всё в полном порядке? Думается, что нет. А что в душах человеческих? Да, они, души человеческие, люди, уже считают сами себя не противниками Богу, они Богу поклоняются, они Его полностью признают! и т. д., и т. д. Это что означает — что всё решено? К сожалению, нет. История нашей страны даёт нам очень большое поучение, потому что ведь значительная часть русского народа до революции примерно так относилась к церкви, примерно так относилась к Богу. Вообще сказать, что Бога нет, до революции (допустим, в крестьянской среде) было просто неприлично, это означало бы выставить себя на посмешище всем своим соседям. И поэтому люди, которые на всё это глядели со стороны, так и говорили: русский народ— богоносец, он привержен Богу, привержен своему царю, и т. д., и т. д. А что оказалось на практике? Относительно того, как русский народ привержен своему царю, можно не комментировать, это история показала. А вот насчёт приверженности русского народа Богу… Понимаете, иногда ищут виноватых, кто это все церкви крушил… знаете, когда читаешь хроники того времени, не те исторические книги, где всё это под определённым углом подано, а хроники просто (записи, как в деревне такой-то рушили храм), то видишь, что сами и рушили—те же самые люди и рушили, которые вчера в этот же храм ходили. Они же его и рушили. Но они что, врали до этого? Нет, они не врали, они честно сами так думали, и о них думали, что они — люди верующие, «вот, Бога держатся». А что оказалось? Маленький соблазн революции: теперь — можно, теперь храм — не святое место, а место, где можно похулиганить, — и всё! Сколько людей поддалось на этот соблазн! Одно дело, что человек собой представляет реально на данный момент времени: тут может быть всё хорошо. А другое дело, что он собой представляет потенциально, в возможности, в не реализованной ещё возможности… но она может реализоваться.

 И мне видится так второе освобождение дьявола из темницы, из той самой темницы, которая до того названа «бездной» (я вам говорил, что я её толкую по аналогии с первой главой Книги Бытие как бездну возможностей, как бездну, где дьявол как бы реально не существует, но не уничтожен, остаётся в возможности). Вы знаете, эта бездна чем-то напоминает бездну человеческой души, которая тоже очень глубока. Глубока, широка (как Достоевский говорил: «Широк человек, широк…). И можно сказать: глубок человек, глубок. И дьявол там, на этих глубинах, вполне возможно, тоже таится. И тогда мы как заключение дьявола в бездну (а не уничтожение), так и освобождение его из бездны начинаем понимать как некий Замысел Бога, как некий способ с помощью такой (не побоюсь этого слова) провокации, как освобождение дьявола из темницы своей, произвести окончательное истребление в душах человеческих даже ростков зла, даже не проявленных ещё, не проросших семян противо-Божия (назову это так). И вы видите, здесь нарисована очень нелицеприятная картина. Как всё в Откровении нелицеприятно и очень, так сказать, конкретно, без всяких розовых очков: вот тысяча лет, вот царствуют святые — вроде бы, как говорится, Божия благодать на земле. И вот появляется дьявол — и что мы видим? Народы как песок морской собираются опять биться с Богом. Но это — действительно последняя битва, битва за души людей, уже битва за то, что в этих душах есть как возможность. Битва за то, чтобы души людей стали такими, что какой бы соблазнитель ни пришёл потом (какие-нибудь будущие квазибольшевики, которые пригласят людей: «Ну, давайте, рушьте храмы! Теперь можно!»), чтобы людям даже мысль такая не вошла в голову: да, а почему бы этого не сделать? Вот за это – битва, и это, наверное, самая трудная битва. Она здесь очень скупо описана. И вся эта глава, относящаяся к тому, что вообще за пределами нашей человеческой компетенции, что-то вселенское здесь происходит, очень скупая, мы только намёки здесь встречаем, и из этих намёков мы должны себе сложить какую-то картину. Конечно, если мы так это прочтём, у нас возникают какие-то такие зачатки понимания того, зачем Бог терпит дьявола. Эти вопросы, когда читаешь Библию, возникают неизбежно, со второй-третьей главы, когда дьявол оказался впущенным в рай. Зачем Бог дал ему такую возможность —соблазнять Адама и Еву? Дальше мы читаем в Книге Иова, что, оказывается, дьявол вхож на небеса к Богу: ангелы собрались у Бога, и дьявол вместе с ними. Много ещё подобных мест есть и в Ветхом Завете, и в Новом Завете.

Зачем Бог держит дьявола? Понимаете, я не хочу сказать, что Бог специально создал дьявола таким, как он есть. Нет, это не так. Всё церковное богословие говорит об отпадении дьявола от Бога, падение из добра во зло — его собственная инициатива, если так можно выразиться, злоупотребление той свободой воли, которая дана вообще всей твари, особенно человеку, а этому бывшему светлейшему из ангелов она, видимо, была дана в особой мере. Вот он ею и злоупотребил, свободой воли. Когда это произошло – не по воле Бога и даже против воли Бога, – этому падшему существу Господь в Своих Замыслах, в Своём величественном, непостижимом, многогранном Замысле о мире и об истории мира нашёл место и нашёл ему определённую функцию. Вы знаете, нам, может быть, хотелось бы, чтобы Господь как-то по-другому построил свой Замысел, чтобы в нём дьяволу не было места. Но если эту мысль продолжить дальше, довести её до конца, то знаете, если бы Господь построил Свой Замысел о мире (если можно так выразиться) так, как Ему удобно, то скорее всего, в этом Замысле и нас бы с вами не было. Мы с вами, конечно, не дьяволы, но мы тоже очень далеки от того, какими Бог хотел бы нас видеть, понимаете? И если так посмотреть, то в Замысле для нас тоже места может не оказаться. Поэтому давайте уж примем Замысел Божий о мире, не пытаясь его «улучшить», а таким, какой он есть. Да, он в себя вмещает и это существо, страшное для нас, отталкивающее, которое мы называем дьяволом. И Бог отводит ему некую функцию.

Дальше написано в восьмом стихе, в чём, собственно, состояла эта битва: «8 И вышли на широту земли, и окружили стан святых и город возлюбленный». Мы понимаем, что «стан святых» – это то самое тысячелетнее царство, о котором мы читали чуть раньше. Что такое «город возлюбленный»? Можно, конечно, понимать так, что это Иерусалим, а можно понимать (я думаю, это правильнее), что это уже в каком-то смысле Иерусалим Новый, который будет в двух будущих главах, — святой Иерусалим, истинно святой. Можно, конечно, сказать: ну так его же ещё нет, этого Нового Иерусалима! Когда мы читали начало этой главы, я вам говорил, что его нет, но он в каком-то смысле уже есть, уже рождается, потому что тысячелетнее царство, которое ещё на земле, но оно уже как бы Новый Иерусалим. Так иногда говорят о современной Церкви, да, со всеми её недостатками, которые мы знаем, состоящую из таких людей, как мы, с теми недостатками, которые мы прекрасно знаем и в себе, и в других. Конечно, ещё не Царство Небесное, ещё не та Невеста Агнца, о которой говорилось в предыдущей главе, но в каком-то смысле всё-таки уже Царство Небесное (в Церкви), и уже Невеста Агнца, «уже» — потому что в вечности нет никакого «ещё», там всё —«уже». Нашими глазами снизу, с земли, это— «ещё». Глазами вечности, глазами Бога, это — уже. Вот так и тут: тысячелетнее Царство, «город возлюбленный», «стан святых» – это (глазами вечности) уже Новый Иерусалим. На земле ли? Трудно сказать. Я думаю, что всё-таки не совсем на земле, что новое небо и новая земля, о которых говорится в следующей главе, — они уже рождаются, их зародыш, их эмбрион и есть тот «стан святых» и «город возлюбленный». Мне ещё видится намёк на это в словах, что они «вышли на широту земли». Что такое «широта земли»? Что тут имеется в виду? Понимаете, если говорить о реальном Иерусалиме (кто был там, тот знает), это замечательное место, и географически, и в природном отношении, но назвать его «широтой» никак в голову не может прийти («широта» – это что-то ровное, здесь употреблено греческое слово, особенно означающее «нечто ровное»). Поэтому мне видится, что сражение происходит уже как бы в другом, рождающемся слое нашего бытия, это уже не совсем земля, хотя в какой-то мере ещё земля. Не нужно удивляться. Я вам говорил, когда мы читали раньше: когда читаешь, что произошло после грехопадения и до Потопа (про всех этих Ламехов, Мафусаилов и т. д., и т. д., которые жили (помните?) по тысяче лет), то невольно возникает ощущение, что всё это происходило в каком-то месте, похожем на нашу землю, и всё-таки не совсем, всё-таки как бы в другом слое бытия — близком к нашей земле, но не совсем земном. А после Потопа, особенно после Авраама, этих вопросов уже не возникает, мы уже точно знаем, что находимся в рамках нашей истории. Умение различать то, что находится в рамках нашего слоя бытия, в той плоскости, где мы, где наша история разворачивается, и то, что принадлежит слегка иному бытию, не привычной нам земле, –  это, мне кажется, необходимое умение для того, чтобы читать Библию, потому что в Библии вообще встречаются эти «как бы земля» и в то же время «не совсем земля». Я хочу напомнить вам поразивший меня в своё время эпизод хождения Христа по водам. Вы ведь понимаете, что на той земле, на которой мы живём, по водам ходить нельзя – физика этого не допускает. А где же Христос ходит по водам? Может быть, это выдумка? Нет, Он ходит по водам. Просто Он ходит по водам как бы уже на не совсем нашей земле. Как бы всё то, что происходило в ту бурную, тёмную ночь, невидимым образом для свидетелей, учеников Христа, перешло в слегка другую плоскость, а потом вернулось опять в нашу обычную земную плоскость, что в одном из Евангелий фиксируется такими словами: «…и тотчас лодка пристала к берегу, куда плыли». То она была посередине моря, а то вдруг пристала к берегу. Я это для себя ощущаю как переход в другую плоскость — в знакомую нам область земной жизни.

Вот что такое «широта земли», как мне кажется. Это широта не совсем уже нашей земли.

И дальше мы читаем: « 9 И ниспал огонь с неба от Бога и пожрал их». Ну, во-первых, кого «их пожрал»? Кто, собственно, все эти люди, которые вышли по наущению дьявола сражаться с Богом в очередной раз? Что, это такие особенно злые люди? Нет. Особенно злые люди, которые, как сказано в нескольких главах до этого, приняли на себя начертание зверя (т. е. как бы подчинили себя дьяволу в своей жизни), как мы помним, то ли брошены в озеро огненное, то ли уже сражались с Богом, потерпели поражение и расклёваны птицами небесными. Во всяком случае, их уже нет. Но и не святые, конечно, сражаются! Это с ними сражаются. Святые — это те, кто посвятил себя целиком Богу, кто, если можно так выразиться, не пожалев живота своего, посвятил себя Богу. Ну а остальные, люди, подобные нам с вами, которых подавляющее большинство, которые и ни дьявола в себя не приняли, ну и Бога в себя тоже полностью не приняли, с ними-то что? Вот это о них и речь. Они как бы в тысячелетнем царстве участвуют как его исполнители, как подданные царствующих со Христом святых, но оказывается, что они тоже как бы несут в себе семя зла, они не чисты в потенции— не то что они сделали что-то плохое, они не чисты именно в потенции: в них дьявол, как мы видим, эту потенцию выявляет, проявляет. Я просто хочу обратить ваше внимание на то, в чём различие между святыми, которых есть тысячелетнее Царство, и обычными людьми. Святые на Суд не приходят, потому что Суду с ними нечего делать. Что значит: Суду нечего делать»? что такое вообще «Суд»? Это греческое слово, «кризис», оно в своей основе означает «разделение». В этих людях, в святых, Богу нечего разделять, они освящены целиком. А в обычных людях, может быть, не плохих, не злых, не подчинённых дьяволу, Богу есть что разделять. Для этого и учиняется тот самый «Страшный Суд», который мы с вами встречаем в следующих стихах.

Как понимать слова о том, что «9…ниспал огонь с неба от Бога и пожрал их»? Что такое «пожрал их» этот огонь? Я, во-первых, хочу вам сказать, что этот огонь напоминает нам об озере огненном и серном, которое пожирает тех, кто несёт в себе, видимо, какое-то зло, которое иным способом, кроме этого озера огненного и серного, нельзя устранить. Это одна ассоциация. А другая ассоциация — «ниспал огонь с неба». Где мы в Библии ещё встречаем ниспадение огня с неба? В нескольких местах. Я напоминаю вам место из Нового Завета, где говорится о Троице (Пятидесятнице), когда огонь с неба снизошёл на апостолов, и этот огонь оказался носителем Святого Духа. И поэтому, когда здесь мы читаем, что «ниспал огонь с неба от Бога и пожрал их», давайте не забывать именно эту ассоциацию. Может быть, это Дух Святой низошёл с неба и (если так можно выразиться) поглотил их. Вы подумайте сами: это же то, о чём молятся многие миллионы христиан на протяжении тысячи лет, чтобы Дух Святой снизошёл на нас, и поглотил нас, вошёл внутрь нас, пронизал нас. Вот этот момент здесь есть тоже, я думаю, в этом огне с неба. Не надо это понимать, что этот огонь — чисто уничтожающий.

Дальше опять возникает тема озера огненного: «10 …а диавол, прельщавший их, ввержен в озеро огненное и серное, где зверь и лжепророк, и будут мучиться день и ночь во веки веков». Я говорил вам уже несколько раз, что мне это озеро огненное и серное представляется некоей тайной, которая выходит за всякие пределы нашего жизненного опыта (будем говорить об этом дальше, потому что оно нам встретится в этой главе ещё раз). Это озеро — не просто место мучения. Вспомним, где оно впервые появляется, – в 14-й главе, где говорится о том, что «9…кто поклоняется зверю и образу его и принимает начертание на чело своё, или на руку свою, 10тот будет… мучим в огне и сере пред святыми Ангелами и пред Агнцем;11и дым мучения их будет восходить во веки веков»,— практически те же слова, что и здесь: « 10…а диавол ввержен в озеро огненное и серное, где зверь и лжепророк, и будут мучиться день и ночь во веки веков». Может быть, дьявол, зверь и лжепророк и заслужили эти мучения, но вспомним, что об этом сказано в 14-й главе: это происходит и с обычными людьми, которые —да, по своей слабости, глупости, злости, чему угодно – приняли на себя начертание зверя. И они там не просто мучаются в огне и сере, они мучаются перед ангелами и Агнцем (Христом). А что вы думаете, Христос – что, смотрит на их мучения и наслаждается, что ли?! Это как понимать? Нет, конечно! Это невозможно! Значит, что? Значит, с ними там что-то происходит, и стоит Христос (и ангелы с ним), и смотрит на всё, происходящее на озере огненном, и ждёт, когда там что-то произойдёт, когда что-то, не знаю что — переварится как-то в этом котле, и из него (помните, как там? как в сказке Ершова о коньке-горбунке) выйдут обновлёнными те, кто там варится. Не знаю, нам это не дано понять. Все эти образы… я не зря конька-горбунка привёл, ну, понятно, смешной образ, понятно, что не подходит, не может он полностью описывать эту тайну – глубокую, вселенскую тайну об озере огненном…. но и мы не знаем. Такие только ассоциации у нас есть, мы их привлекаем. Пока всё об озере огненном, я скажу о нём, когда доберёмся до 14-15-го стихов. На этом кончается тема дьявола. Всё, с дьяволом закончено, он свою функцию в Замысле Божием отыграл до конца вот этим последним сражением.

И дальше начинается последняя тема — тема Суда.

11И увидел я великий белый престол и Сидящего на нём, от лица Которого бежало небо и земля, и не нашлось им места.

Я, во-первых, хочу вам сказать, что этот великий белый престол — это, разумеется, тот же самый великий престол, который впервые увидел Иоанн Богослов, когда ему открылось это окно в небо. Читаю четвёртую главу: «1После сего я взглянул, и вот, дверь отверста на небе, 2И тотчас я был в духе; и вот, престол стоял на небе, и на престоле был Сидящий». Всё хорошо, но Иоанн как-то так пишет здесь, как будто он этот великий белый престол и Сидящего видит впервые. Почему так? А вот почему. (Оцените разницу.)  В четвёртой главе и в последующих главах престол там, а мы — тут, и хотя Иоанну Богослову отверста дверь в небо, он смотрит снизу вверх и видит всё, что там происходит. А здесь уже начинается исчезновение разделения между небом и землёй. Если можно так выразиться, этот великий белый престол (небо, Бог) сходят на землю, соединяются с земным. Это ровно то же самое, что говорится в следующей главе о новом святом граде Иерусалиме, сходящем от Бога с неба. Этот новый град Иерусалим, как сказано, –  это не просто город, как наши города, это место, где Бог обитает вместе с людьми, это какое-то такое соединение Бога с людьми, подобное тому, как в теле Христа соединён Бог с людьми, с человеком, слиты божественная и человеческая природы. Но это уже начинается здесь — нисхождение неба к земле, соответственно восхождение земли к небу, их соединение. Вы понимаете, в том-то и дело, что когда небо на землю сходит и с ней соединяется, то это поневоле — Суд, поневоле, потому что на той земле, на которой мы сейчас живём, небесное существовать просто не может. Это по нашему опыту, жизненному и историческому. Есть люди, которые как бы несут в себе небесное. И как им трудно живётся на нашей земле! Она для них не приспособлена, она их просто отвергает, она в конце концов их убивает иногда (как о. Александра Меня, например). Это, я бы даже сказал, естественная реакция земли на вторжение в неё небесного. Именно потому, что Суд — это небо, нисходящее в землю, это одновременно Суд над землёй, здесь сказано, что от престола и от лица сидящего на нём бежали небо и земля. Что они бежали — это начало того, о чём говорится в следующей главе: «1И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет». Я хочу подчеркнуть разницу, чтобы она вас не смутила, между двумя смыслами, в которых употребляется слово «небо»: с одной стороны, небо — это место обиталища Бога, это небо светлое, чистое, святое — то, что называется Царство Небесное, жизнь вечная и т. д. Но кроме той земли, на которой мы с вами живём и видим вокруг себя, есть и (если так можно выразиться) «земное небо» вокруг нас — невидимый мир, мир духов. На этом «земном» (если так можно выразиться) небе живут всякие духи — и добрые, и злые, и бесы тоже, они там, в том невидимом, окружающем нас мире живут.  Конечно, эта терминология очень смущающая, соблазнительная.  Что небом называется и то, и то. Я просто хочу сказать, что это обиталище духов (всяких, без разбора, добрые они или злые) тоже называется «небом». Это наследие древних-древних форм религии, ещё первобытных, где, действительно, люди так воспринимали мир. В мире есть обиталище того Духа, через которого они чувствовали Бога, но у них не было проблемы различения добрых духов, злых духов: у них все духи были чем-то превосходящим их, чем-то, с чем надо было считаться, что надо было ублажать. Такова была первобытная религия, я сейчас не могу на этом особо останавливаться, но об этой первобытной религии очень хорошо написано у о. Александра Меня в первой книге его семитомника «История религии». Итак, то небо и земля, которые бежали от истинного неба, от Царства Небесного, — это наше «земное небо», это просто невидимый мир духов, окружающий нас. «…не нашлось им места». Ещё раз хочу подчеркнуть, что с этим небом не соединяется очень многое из того, что есть в окружающем нас мире как видимом, так и невидимом. И поэтому Господь, если можно так выразиться, сотворил мир (как описано в первой главе Книги Бытие), как бы его соединяя, как собирает мастер из разных частей какую-нибудь сложную систему. Примерно это описано в первой главе Книги Бытие, где мы читаем о шести днях творения. А здесь Господь тоже творит, но творит, изгоняя. Понимаете, Он входит в земную сферу и изгоняет из неё много того, что в ней укоренилось. Это тоже творение, понимаете? Творение изгнанием, творение новой земли и нового неба. Я могу как физик сказать, что в окружающем нас физическом мире есть два типа сил: силы притяжения и силы отталкивания. На самом деле тот замечательный мир, который вокруг нас создан, такой сложный и многообразный, как раз на этом стоит, все астрономические системы стоят исключительно на силе притяжения (звёздные системы, галактики и т. д., там отталкиванию нет места), а мы с вами состоим из того, что держится в значительной мере силой отталкивания, электромагнитными силами, которые включают в себя как силы притяжения, так и силы отталкивания, и баланс этих сил есть то, что формирует материю, из которой устроены наши тела. Итак, я хотел подчеркнуть конструктивную роль отталкивания, здесь именно это происходит. Господь, входя со Своим Престолом на суд, уже этим вхождением творит новое. Это продолжение творения.

 Дальше, из 20-й главы Апокалипсиса: «12 И увидел я мёртвых, малых и великих, стоящих пред Богом, и книги раскрыты были, и иная книга раскрыта, которая есть книга жизни; и судимы были мёртвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими».

 Кто эти мёртвые, которые здесь судятся? Мёртвые — это не святые, которые уже вошли в Царство Небесное, и поэтому они не имеют участия в «смерти второй», и на Суд они не приходят (это те самые участники тысячелетнего Царства, о котором мы читали раньше, их на этом Суде нет). А кто же на этом Суде? Те, которые до этого попали в озеро огненное (помните, в 14-й главе, принявшие на себя начертание зверя). Может быть, они тоже. Но главное даже не в этом. Главное — то, что гораздо большая масса всех людей – все (и те, которые в этом тысячелетнем царстве существовали, жили, и под воздействием сатаны (как мы только что прочли) в итоге всё-таки стали сражаться с Богом, и те, которые не имели такой возможности и умерли задолго до этого, потому что мы читаем в следующем 13-м стихе, что «смерть и ад отдали мёртвых, которые были в них»), кроме небольшой горстки святых, все, и живые и умершие, и давно умершие, и т. д. Почему? Потому что, в отличие от святых, они (если так можно выразиться) не застрахованы от озера огненного, на Суде они могут (я не говорю, что получат обязательно, но могут) получить такой приговор. Конечно, они надеются, как и мы надеемся, что на Страшном Суде мы не получим осуждающего приговора, и всё-таки это лишь надежда, а не гарантии. У святых – да, это уже как бы реальность, а здесь — только надежда на оправдание на Суде.

Книги, о которых здесь идёт речь. Обычное толкование этих книг следующее. Те книги, во множественном числе, — это книги, в которых написаны дела мёртвых, пришедших на Суд, потому что, как сказано в 13-м стихе, судим был каждый по делам своим. А книга жизни – это как бы книга закона, книга (говорю об этом с неохотой) как некий кодекс закона, с которым сравниваются дела людские, удовлетворяют они тому, что написано в этом законе, или нет.

                                 Есть другое толкование, принципиально другое. Что книга жизни на момент, когда она открывается,— пустая, в ней ничего не написано. Её не читают, в неё пишут. И вот читается то, что написано в книге жизни каждого из людей (в книге его прожитой жизни), и Господь судит его прожитую жизнь и записывает его в Книгу жизни (спасённых) или не записывает. Есть такое понимание.

Но я хочу всё-таки сказать вам о третьем понимании, оно, если так можно выразиться, наиболее рискованное и одновременно более глубокое. Те книги, которые были раскрыты,  можно понимать не обязательно как относящиеся к жизни отдельного конкретного человека. Например, такой раскрытой книгой может быть книга истории человечества. Но тогда удивительно: а почему эти книги во множественном числе? Но я хочу вам напомнить: мы ведь не знаем, наше земное человечество –  оно единственное или нет? Или, может быть, существуют в каких-то других частях созданной Богом Вселенной какие-то другие твари Божии, которые тоже должны приходить на суд? Их можно назвать «человеком», но можно не называть, это неважно. Я, понимая вот таким вселенским образом эти «книги открытые», на самом деле опять привлекаю видение Тейяра де Шардена, который говорит о том, что вся наша Вселенная, не только наша земля, а все звёзды, галактики и метагалактика,—всё это, и ещё многое, о чём мы с вами сегодня просто не знаем (как не знали ни о каких галактиках, когда писалось Откровение), и знаемое и незнаемое, соединится со Христом в точке «Омега». Вот понимание того, что происходит здесь, на Страшном Суде (если его понимать как точку «Омега», конечную точку истории). Книга жизни — это просто Слово Божие, Христос, Который всё оживотворяет. Раскрытые книги — это как бы логос, сущность всякой твари — соединяются на этом Суде с единственной книгой Жизни Божией – с Иисусом Христом. Хотелось бы, чтобы это видение тоже вошло в наше многогранное понимание того, что происходит на Страшном Суде, чтобы мы его не снижали до привычных нам картин земных судов, где заслушивают «дело», и кого-то в лагерь, кого-то освобождают. Тут ведь, наверное, всё-таки другого масштаба всё происходит, и другое по сути. Далее такие слова, одни из самых важных, но уже совсем трудно понятные:

 13 Тогда отдало море мёртвых, бывших в нём, и смерть и ад отдали мёртвых, которые были в них; и судим был каждый по делам своим.

14 И смерть и ад повержены в озеро огненное. Это смерть вторая.

15И кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное.

Море отдало мёртвых, бывших в нём, и смерть и ад отдали мёртвых, бывших в них… Я должен сказать, что эта картина чем-то напоминает иудейское мировоззрение, которое выработалось примерно ко времени Христа. Я вам говорил о том, что тогда уже было понятие о воскресении мёртвых, и вот как они его себе представляли. Души умерших до времени находятся в «шеоле», который здесь назван «адом». Мы понимаем «ад» как место каких-то мучений, наказаний, а «шеол» –  это не место наказаний и мучений для еврея, это просто хранилище душ до времени. И это хранилище наконец-то, как амбар, выпускает из себя то, что в нём хранилось. Но хочу обратить ваше внимание: если так понимать и смерть, и ад, да и море, которое есть... Помните, я вам говорил, что такое «море» для еврея? Это не та водная стихия, к которой мы привыкли, море — воплощение хаоса, беспорядка, но хаоса, из которого вся Вселенная возникла. «Море» — аналог той самой «бездны», о которой говорится несколькими стихами выше. Всё это (море, смерть, ад) оказывается в конечной точке «Омега» не чем-то  ужасным и нежеланным, а оказывается (как это ни удивительно) частями Замысла Божьего. Помните, мы с вами читали в прошлый раз замечательные слова апостола Павла из Первого послания к Коринфянам о том, что «последний враг истребится — смерть». Апостол Павел видит смерть как главное дьявольское дело в нашей Вселенной, как корень всех наших зол, и в общем с ним можно согласиться: страх смерти — это вообще начало всяких безобразий, которые люди творят на земле. И вот оказывается вдруг, что этот самый страшный враг, смерть, оказывается частью Замысла Божьего! Здесь хочу опять вернуться к тому, что говорил о дьяволе: в том, что смерть возникла, нет Замысла Божьего, это именно что дьявольское дело. Но когда она уже возникла, Господь не даёт ей тут, на нашей земле, пановать, как она хочет, а Он её ограничивает, подчиняет её Своему Замыслу, так же как это происходит с дьяволом. Тем не менее, мы с вами прекрасно понимаем, что в том мироустройстве, которое возникло из соединения этих двух как бы несовместимых частей – из дьявольской злобы и Замысла Божьего (то, что представляет собой наша жизнь) — смерть — нечто фундаментальное, просто как стержень, на котором весь наш мир стоит. Уберите из него смерть –  и это будет другой мир. И здесь мы читаем, что смерть и ад повергаются в озеро огненное, т. е. смерть и ад тоже подвергаются Страшному Суду. Об этом даже редко пишут, что Суд – это не только над людьми Суд, это Суд над дьяволом, над смертью, над адом, над всеми дьявольскими творениями. Нормально ли это? Мне кажется, нормально, потому что так же как сам дьявол — всего лишь тварь, тварь Божия (отпавшая, но тварь Божия), и так же его дела (смерть, ад и т. д.), пусть испорченные, отравленные дьяволом, — твари Божии. А на том Суде, о котором мы с вами читаем, не только люди судятся — судится вся тварь (и живая разумная, и неживая и неразумная тоже), вся Вселенная, которую мы знаем. Всё судится и преобразуется во что-то новое — новое небо и новую землю, как это сказано в следующей главе. Мы с вами, конечно, понимаем, что если подвергается Суду сама смерть — основа всего нашего бытия, подвергается и извергается из этого нашего бытия, то это бытие должно преобразоваться. Не может наша земля остаться такой, как она есть, если из неё удалить смерть. Да, мы видим: так оно и будет! 21-я глава, четвёртый стих: «4И отрёт Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло». Хочу подчеркнуть: удаление смерти, осуждение смерти есть часть преобразования старого в новое.

Сказано в 20-й главе: «14 И смерть и ад повержены в озеро огненное. Это смерть вторая». Вдумайтесь! Смерть вторая (озеро огненное) — это смерть смерти. Как это понимать? Мы привыкли к тому, что смерть — это самое ужасное, что бывает. Но «смерть смерти» –  что это? Что-то ещё более ужасное? Или уже нет? Или:  уничтожение самого ужасного — это, наоборот, добро, благо? Значит, в сущности, «смерть вторая» – благо… Как это понять? Отвечаю: не знаю. Боюсь, что не знает никто, но я хочу обратить ваше внимание на тот факт, что в будущем мироустройстве нет уже той смерти, которую мы знаем (смерти, которая есть однозначное зло и творение дьявола), а есть некая «смерть вторая», которая называется «смертью», потому что в нашем языке нет другого слова, чтобы обозначить это уничтожение или распадение того, что прожило свой век. Это, наверное, тоже в какой-то форме должно быть (и в новом мире тоже), но знаете, я вам скажу проще: в новом мире тоже есть кто-то, кто убирает (некий аналог «дворника», дворника физического, а может быть, и «дворника» психологического, духовного); знаете, возникновение мусора — неизбежное следствие существования материального мира, и где есть мусор, там должен быть кто-то, кто его убирает. Может быть,  «смерть вторая» –  это такой «мусорщик» нового мира. Не знаю. Но важно понять, что «смерть вторая» не есть то абсолютное зло, дьявольское дело, которым является первая смерть, привычная нам в этом мире. Больше мы о ней, я боюсь, ничего сказать не можем: смерть смерти. Ну, хорошо, а что произошло с оправданными на Суде людьми? Ответ, на самом деле, простой, о нём вы и сами можете догадаться: они воскресли. Были мёртвыми и воскресли! Ну как же, они были мёртвыми… И в каком виде их сохраняли ад и смерть? Ответ на этот вопрос возможен только один: ад и смерть их сохраняли в виде душ, а воскресение — это возвращение им тел (именно так понимает Церковь понятие «воскресение на Страшном Суде»). Ну, хорошо, если представить себе, что это возвращение наших тел, в которых люди жили при жизни, то ничего хорошего в этом нет, потому что эти тела ведь обречены опять умереть. Физические наши тела не могут бесконечно жить. Да и так ли хороши наши тела? Нет, конечно. Я не зря прочёл вам в прошлый раз апостола Павла, из Первого послания к Коринфянам: «⁴⁴…сеется тело душевное, восстаёт тело духовное. Есть тело душевное, есть тело и духовное».  Духовное тело даётся в этом воскрешении. Это тоже тело, но другое. Мы такого не знаем, только намёк на него. Может быть, мы видим его в тех местах, где Христос, например, в таком теле после Воскресения является Своим ученикам  или где Он с Моисеем и Илиёй в светящемся виде на горе. Какое-то такое тело будет дано воскресшим на Страшном Суде, и они в нём войдут в новое небо, новую землю, Новый Иерусалим, где будут обитать вместе с Богом. В таком теле можно человеку обитать вместе с Богом.

Ну и, наконец, последнее: «15И кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное». Хочу обратить ваше внимание на один момент, он представляется мне очень важным, и он исчез в русском переводе. По-гречески сказано не так. По-гречески сказано: «Если кто не был записан в книге жизни, тот бросается в озеро огненное». Слово «если» в греческом языке имеет две формы: одна из форм обозначает «если», когда что-то реально может осуществиться, а другая форма обозначает «если» как «если бы», т. е. если бы оно было — то «да», но это маловероятно. Так вот, здесь «если кто не записан» употреблено именно в этой форме: «если бы». Поэтому я бы, конечно, перевёл это так: «Если бы кто не был записан в книге жизни, тот был бы брошен в озеро огненное». Это правильная форма, потому что она, с одной стороны, не исключает возможности того, что кто-то подвергается осуждению на Страшном Суде, а с другой стороны, она это осуждение Богом представляет как нечто необязательное и даже маловероятное. Именно так звучит греческий текст. А когда читаешь по-русски, то можешь себе представить, что большая часть на Суде подвергнется осуждению и попадёт в озеро огненное. Я не думаю, что Замысел Бога о мире таков, что Он к такому концу хочет привести наш мир. И опять хочу вернуться к тому, что: ну, хорошо, допустим, что кто-то осуждён, допустим, кто-то брошен в озеро огненное, где, как вы помните, уже находятся дьявол, зверь, лжепророк и какие-то люди, которые уподобились зверю, дьяволу, лжепророку, соединились с ним, приняв, как сказано, их начертание на себя,— ну  они тогда туда и попадают, где их хозяева находятся. Но что происходит в этом озере огненном, которое есть «смерть вторая»? Ещё раз хочу предостеречь, чтобы нашими примитивными человеческими понятиями описывать, что там происходит, – то ли они уничтожаются совсем (вроде как расплавляются и перестают быть совсем), то ли они там просто мучаются (но непонятно, зачем), то ли с ними там происходит какой-то процесс очищения (огонь очищает)… не знаю… или что-то ещё, для чего слов в нашем языке просто нет. Я думаю, что, скорее, последнее. Не будем всё-таки нашими человеческими, неподходящими словами ограничивать понимание того, что здесь сказано. Скажем: да, может быть, там очищение; может быть, уничтожение; может быть, там мучение, а может быть, всё это, вместе взятое…  а на самом деле там нечто, что относится по большому счёту уже к новому небу и к новой земле, и в наши человеческие понятия этой земли просто не укладывается… Вот всё, что можно сказать об озере огненном.

На этой ноте – об озере огненном — и кончается история нашей с вами земли. У нас с вами она ещё впереди, а здесь она как бы явлена взглядом из вечности Иоанну Богослову, явлена из вечности, где вся эта история уже совершилась и завершилась.

 

Лекция 30. Апокалипсис. 20.10.09

 

Мы с вами закончили читать двадцать глав Откровения Иоанна Богослова, которые относятся к тому миру, в котором мы с вами живём (пусть даже и к миру, на который Иоанн смотрит, если можно так выразиться, небесными глазами, из вечности). Ему было дано оттуда  взглянуть, и увидеть, как в зеркале, наш мир. Мы приступаем к двум последним главам Откровения Иоанна Богослова, в которых описывается совершенно другой мир, для которого и слов-то, конечно, нет в нашем языке. Я вам говорил о том, что между 20-й главой, которую мы читали в прошлый раз, и 21-й главой, которую мы начинаем читать, если так можно выразиться, зияет пропасть: мы забрались на какую-то вершину, читая 20-ю главу, за которой уже пути дальше нет. И, тем не менее, есть ещё две главы, но они другие. Давайте мы сначала прочтём первую из них, а потом я немножко скажу о том, в чём они другие и как нам надо их воспринимать. Прочтём 21-ю главу целиком, хотя мы, конечно, не успеем её всю разобрать по отдельным стихам, но прочтём целиком, потому что она даёт какую-то  единую картину Нового Иерусалима. Хочется эту картину воспринять более или менее в цельности.

1 И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет.

2И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего.

3 И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их.

4И отрёт Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло.

5И сказал Сидящий на престоле: се, творю всё новое. И говорит мне: напиши; ибо слова сии истинны и верны.

6 И сказал мне: совершилось! Я есмь Альфа и Омега, начало и конец; жаждущему дам даром от источника воды живой.

7 Побеждающий наследует всё, и буду ему Богом, и он будет Мне сыном.

8Боязливых же и неверных, и скверных и убийц, и любодеев и чародеев, и идолослужителей и всех лжецов участь в озере, горящем огнём и серою. Это смерть вторая.

9И пришёл ко мне один из семи Ангелов, у которых было семь чаш, наполненных семью последними язвами, и сказал мне: пойди, я покажу тебе жену, невесту Агнца.

10 И вознёс меня в духе на великую и высокую гору, и показал мне великий город, святый Иерусалим, который нисходил с неба от Бога.

11Он имеет славу Божию. Светило его подобно драгоценнейшему камню, как бы камню яспису кристалловидному.

12 Он имеет большую и высокую стену, имеет двенадцать ворот и на них двенадцать Ангелов; на воротах написаны имена двенадцати колен сынов Израилевых:

13 с востока трое ворот, с севера трое ворот, с юга трое ворот, с запада трое ворот.

14Стена города имеет двенадцать оснований, и на них имена двенадцати Апостолов Агнца.

15Говоривший со мною имел золотую трость для измерения города и ворот его и стены его.

16Город расположен четвероугольником, и длина его такая же, как и широта. И измерил он город тростью на двенадцать тысяч стадий; длина и широта и высота его равны.

(Двенадцать тысяч стадий — это примерно три тысячи километров, не больше, не меньше.)

 17И стену его измерил во сто сорок четыре локтя…

(т. е. семьдесят два метра)

мерою человеческою, какова мера и Ангела.18 Стена его построена из ясписа, а город был чистое золото, подобен чистому стеклу.

19 Основания стены города украшены всякими драгоценными камнями: основание первое яспис, второе сапфир, третье халкидон, четвертое смарагд,

20 пятое сардоникс, шестое сердолик, седьмое хризолит, восьмое вирилл, девятое топаз, десятое хризопрас, одиннадцатое гиацинт, двенадцатое аметист.

 (Названия некоторых из камней сегодня не употребляются. Когда мы дойдём, я расскажу, что это за камни, но важно понять, что это те же самые камни, которые украшали нагрудие иудейского первосвященника, и каждый из камней символизировал одно из колен израильских.)

 21 А двенадцать ворот –  двенадцать жемчужин: каждые ворота были из одной жемчужины. Улица города –  чистое золото, как прозрачное стекло.

22 Храма же я не видел в нём, ибо Господь Бог Вседержитель –  храм его, и Агнец.

23И город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего, ибо слава Божия осветила его, и светильник его –  Агнец.

24 Спасённые народы будут ходить во свете его, и цари земные принесут в него славу и честь свою.

25Ворота его не будут запираться днём; а ночи там не будет.

26И принесут в него славу и честь народов.

27И не войдёт в него ничто нечистое и никто преданный мерзости и лжи, а только те, которые написаны у Агнца в книге жизни.

Что можно сказать об этом? Вы видите, что хотя понятно, что здесь речь идёт о чём-то совершенно новом (если уж Сам Господь говорит: «Творю всё новое»), чтобы описать это новое, Иоанн использует старые слова. Камни, которые призваны передать красоту этого города, – их названия из нашего человеческого обихода, из нашего человеческого языка, потому что других слов у нас нет. И я хотел бы обратить ваше внимание на такой, я бы сказал, деликатный вопрос. Мы несколько раз встречаем в этой картине, которая должна была бы вся вроде бы быть пронизана светом, упоминание о боязливых, неверных и т. д., о тех, участь которых в озере огненном. Глава кончилась словами о том, что не войдёт никто, преданный мерзости и лжи. Иоанн об этом всё время вспоминает и в этом светлом мире, где, казалось бы, вспоминать это уже не приходится, потому что там нет ничего этого, там нет и корня всего зла – смерти, а потому нет ни плача, ни вопля, ни болезней, вообще никакого зла, к которому мы привыкли, там нет. Почему же Иоанн вспоминает об этом? Дело в том, что это действительно совсем новое. Если во всех предыдущих главах Иоанн вроде бы заглядывал в небеса и ему было дано говорить как бы о нашем земном (помните, о том, что творится на земле, о зверях, которые бесчинствуют на земле, о борьбе добра со злом), он обо всём говорил с точки зрения небесной (ему было дано как-то глаза свои поместить в небеса, в вечность). Он говорил о времени, об истории человеческой, о многом другом — с точки зрения вечности. Но здесь, между 20-й и 21-й главами, как я говорил, кончается привычный нам мир, а о новом мире сказать какими бы то ни было словами, адекватными ему, Иоанну просто не дано, его даже в видении Господь не может ввести в тот новый мир, потому что этого нового мира, если так можно выразиться, ещё нет. Понимаете, мне трудно об этом сказать, он в вечности (конечно, в каком-то смысле) уже есть, а в том времени, в котором существует Иоанн и существуем все мы, — его нет, и туда Иоанну доступа нет. Иоанн в предыдущих главах как бы «ходил по небесам» и был участником того, что происходило, а в этой главе он смотрит как бы сквозь стекло, окно, на всё то, что происходит. Видимо, потому что принять тамошнюю точку зрения людей (если их можно назвать людьми), душ, которые будут жить в том мире, оставаясь человеком в нашем мире, ну просто  невозможно, даже в таком замечательном видении, которое Иоанну дано. И поэтому, слава Богу, он нам передал то, что мог передать, и это новое, старыми нашими человеческими словами. Каждый раз, когда он глядит на тот дивный новый мир (я иронически употребляю это словосочетание), он всё равно задаёт себе вопрос: ну, хорошо!, а те, кого я так хорошо (увы!) знаю, – злые, боязливые, неверные, убийцы и т. д. — они где там? И он отвечает себе, естественно: их там нет! они туда не вхожи! (И это правильно, знаете, это характерно, что он этот вопрос себе задаёт: где?) Мне кажется, что те, кто в этом мире обитает вот так— с Богом, себе этого вопроса уже не задают (обратите внимание на эту деталь, чтобы вас не смущали все упоминания о зле: его нет в том мире), но Иоанн вспоминает о нём, потому что оно было, и он знает его очень хорошо на своём собственном опыте, и спрашивает себя: с ним-то как, со злом?

Ещё хочу сказать вот о чём. Если вы внимательно следили за тем, что мы с вами только что прочли, вы обратили, наверное, внимание, что здесь Новый Иерусалим фактически показывается два раза. Первый раз — во втором стихе: «2И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба». Он видит его в этих первых восьми или девяти стихах как бы издалека. Он видит общее место Нового Иерусалима в новой Вселенной, и я, может быть, немножко забегая вперёд, хочу сказать: не поймите образ Иерусалима неправильно, что в этой новой Вселенной, где новое небо и новая земля, есть какие-то города (нет там уже никаких городов). Иерусалим и есть новое небо и новая земля. Просто сам образ Иерусалима как места, где Бог встречается с людьми, это один из элементов того языка, на котором Господь в видении говорит с Иоанном. Он ему показал Иерусалим и Сам же говорит: это скиния Бога с человеком, т. е. это не город, это Храм — место встречи Бога с людьми. И не только Храм, место встречи Бога с людьми. Я вам уже говорил, что мне близок взгляд на этот будущий мир Тейяра де Шардена, который говорит о том, что, в сущности, вся Вселенная пройдёт некое «охристовление» (извините за такое неуклюжее слово): Христос будет «всё во всём», Христос-Дух как-то пронизает Собой всю материальную ткань нашей Вселенной, можно сказать, что она станет Его плотью, телом Христа. Мы сейчас говорим иногда так, что Церковь — это тело Христа, и это правильно, но (как правильно сказал отец Александр Мень) христианство только начинается, и это ещё только зародыш (эта наша земная Церковь) того вселенского тела Христа, которым, вероятно, когда-нибудь Вселенная станет.

Итак, ещё раз: этот Иерусалим —  образ всего нового неба и новой земли, всей новой Вселенной. Так он показывается в первых восьми-девяти стихах, как бы генерально, со стороны. А потом, до конца главы, начинается как бы второй взгляд на Иерусалим. Слова: «10 вознёс меня (один из семи ангелов) на великую и высокую гору, и показал мне великий город, святый Иерусалим, который нисходил с неба от Бога», –  это что, он второй раз ему показал? второй раз он сходил в Иерусалим? Нет, конечно! Естественно, один раз сходил. Просто в видении Иоанн видит Иерусалим как бы с двух точек зрения: сначала издалека (и даже не видит, что внутри него, даже деталей устройства Иерусалима не видит: какие там стены, какие дома в нём (если они есть)), замечательную реку «воды жизни», о которой мы прочитаем в следующей главе, он тоже ещё не видит в первом своём взгляде. А во втором взгляде, когда ему ангел показывает, он уже начинает различать детали, и даже, вы видите, такая смешная подробность — измерение длины и ширины Иерусалима и высоты его стены. Конечно, не нужно себе представлять так, что действительно это какой-то тысячекилометровый город гигантских размеров. Нет, конечно! Двенадцать тысяч — чисто символическое число, двенадцать тысяч стадий (стадия — стандартная мера того времени, как километр сегодня). Двенадцать — это «полнота», а тысяча – это «много». Слова «двенадцать тысяч» должны означать: город – полон, и он —огромен. Вот и всё. Это совершенно сочетается с тем, что я вам говорил, что этот город есть символ видения всей новой Вселенной, в которой Бог обитает с человеками.

 Хочу упомянуть о том, что (я говорил вам) в своём толковании Откровения я беру много у замечательного нашего богослова отца Сергия Булгакова. У него есть такая точка зрения, с которой я не согласен. Он говорит, что – нет, эти два явления, о которых я вам сказал, это действительно два разных явления: одно он называет «хилиастическим», оно как бы происходит во время тысячелетнего Царства, о котором мы читали в прошлой главе, а другое происходит уже после конца времён. Я с этим не согласен, не могу его аргументацию принять, она меня не убеждает, но он прав вот в чём: хотя Новый Иерусалим (нам это важно понять) вот так, готовенький как тортик, нисходит с неба от Бога, но его не «испекли» там только что. Этот Новый Иерусалим — это тот самый «город возлюбленный», который упоминается в 20-й главе в восьмом стихе (помните, там народы, Гог и Магог, воюют со святыми, и «8…вышли на широту земли, и окружили стан святых и город возлюбленный. 9 И ниспал огонь с неба от Бога и пожрал их»). Обращаю ваше внимание, что этот «город возлюбленный» –  это ещё, конечно, не тот полный Иерусалим, в котором нет ни болезни, ни смерти, ни слезы, — потому что, видите, там – да, война, там есть люди, которые воюют с Богом вокруг этого города, и всё же это уже некий зародыш Нового Иерусалима, и он, соответственно (как здесь сказано — «на широте земли» ) и на нашей земле, и уже немножко как бы не на нашей земле, и более того скажу: рождающийся в пределах нашей земли, в пределах тысячелетнего царства Новый Иерусалим уже несёт в себе ещё не раскрывшийся зародыш нового неба и новой земли. Но я вам хочу сказать, что не нужно думать, что Новый Иерусалим тогда, в тысячелетнем царстве впервые зародился, зачался. Нет, у этого Иерусалима, который на широте всей земли в тысячелетнем царстве, есть своя предыстория, и если говорить о скинии, где Бог обитает с людьми, она сегодня существует здесь, на нашей земле. Это Церковь. Церковь, которая и на этой земле существует, и не совсем на ней, потому что она живёт не по земным законам. Если бы Церковь жила по законам всего окружающего мира, это была бы не Церковь совсем (я не знаю, что бы это было бы, государство ли, или что-то ещё, какая-то другая человеческая общность). В том-то и дело, что она уже немножко живёт по законам того нового мира, и поэтому нам так трудно принять и воплотить эти законы в жизнь (даже если мы формально являемся членами церкви), потому что эти законы (ну, вроде того: подставь левую щеку, когда тебя ударят в правую) — законы нового мира. И уж если мы об этом заговорили, вы можете себя спросить: а что, там, в новом мире, тоже бьют в левую или правую щёку? Думаю, что нет. Что там именно потому, в отличие от нашего мира, не бьют в левую или правую щёку, что любой обитатель этого нового мира (если бы вообразить себе такой удар) ответил бы по-христиански: подставил бы другую, и поэтому там «мордобоя» нет, в отличие от нашего мира. Но это так, к слову. И я хочу сказать более того: Новый Иерусалим даже не в христианской Церкви зачался, его корни уходят в ветхозаветный Израиль, потому что мы встречаем слова о Новом Иерусалиме, и те самые образы, которые в Откровении показаны Иоанну, встречаем в писаниях пророков, в псалмах. Мы читали псалом, где рисуется, в сущности, образ Нового Иерусалима, а псалом этот написан ещё в Давидовы времена. И более того, и не во времена Давида родился, зачался Новый Иерусалим. Он, в сущности, зачался с человеком вместе. Это наследие рая, который человечество несёт в себе. Тот образ Божий, который должен расцвести в человечестве, созреть, из него этот Новый Иерусалим с Божьей помощью и при Божьем содействии родится. Но здесь, в 21-й главе, он наконец-то является не как эмбрион (как нечто формирующееся), а как уже совершённое, полное, поэтому и сказано в шестом стихе: «совершилось!» Скиния Бога с человеком, наконец, во всей своей полноте здесь уже присутствует.

Давайте теперь почитаем по отдельным стихам. Там есть некоторые вопросы, которые на самом деле совершенно общие, но я хочу отложить их до чтения этих стихов, там легче будет о них говорить. Начнём с первого стиха: «1И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет». Я хочу обратить ваше внимание: во-первых, нет не только прежнего неба, и нет не только прежней земли, и не только  моря (которое непонятно почему упоминается, именно море, а не суша, не воздух или что-то ещё), а нет ещё такой очень важной вещи, как время: если мы обратимся к 10-й главе, мы прочтём там такие слова: «5И Ангел, которого я видел стоящим на море и на земле, поднял руку свою к небу 6и клялся Живущим во веки веков, Который сотворил небо и всё, что на нём, землю и всё, что на ней, и море и всё, что в нём(обратите внимание, те же самые три упоминания: небо, земля, и море) …что времени уже не будет». В греческом тексте выражение «нет времени» можно понять, как по-русски, двумя способами. Можно понять: «у меня нет времени, я должен идти» (приземлённое понимание), и «нет времени» во вселенском плане — это какая-то другая Вселенная, где время исчезло. Конечно, многие комментаторы те слова ангела читают,  что «нет времени», что время существования человечества идёт к концу, осталось мало. Я не исключаю, что это, в сущности, правильно, потому что Откровение, так и есть, о последних временах рассказывает, но всё-таки я — с другими комментаторами, с теми, которые считают, что в том новом мире, где не будет неба, земли и моря, и времени тоже не будет. И вы, конечно, представляете себе, что мир, в котором нет такой привычной нам формы мироустройства, как время, – это какой-то принципиально другой мир, нам его и не вообразить себе даже. И уж к слову хочу сказать просто как физик (вы уж извините меня за такое научное замечание): в современной науке всегда говорят о времени и пространстве, они связаны вместе (теория относительности их неразрывно «сшила» друг с другом). И когда сегодня читаешь это, невольно себя спрашиваешь: а пространство в этом мире есть? Я думаю, что пространства там тоже нет, и именно потому, что там нет пространства, вся Вселенная и есть тот самый город «Новый Иерусалим». Что же это за мир, где нет ни времени, ни пространства? Нам с вами легко его узнать: это тот мир, который в нашей голове находится. Мы там перелетаем из одной точки в другую мгновенно. Мы там соединяемся с временами давно прошедшими и с временами будущими легко. Что-то в этом роде. И трудно нам что-то ещё об этом бывает сказать. Но, как часто бывает, в нас самих зародыши того, что нам трудно себе вообразить, ну вот как Царство небесное, а Христос говорит: оно в вас, Царство Небесное. Вот так и тут: новое небо, новая земля, мир без времени и пространства – он в нас, в каком-то смысле, уже есть (как зародыш, конечно).

Ещё раз хочу повторить мысль о море. Тут сказано, что моря больше нет. Конечно, не в том смысле, что всё сухо и воды нет. Как раз «море» употребляется не в смысле водной массы, а в смысле «хаоса». Но хаоса какого?  Хаоса творящего, хаоса, из которого всё возникает. Хаоса, из которого Господь всё создал. Вспомним первую главу Книги Бытие. Там, если помните, так и сказано, что «Дух Божий носился над водами». Ещё когда Господь не произнёс Своего первого слова, ещё когда небо и земля не были сотворены. Но эти воды, естественно, тоже символические. Ровно эти «воды» и есть то «море», о котором здесь идёт речь. Это «море», которого уже нет, это уже некий фундаментальный элемент мироустройства. Оно упоминается вместе со смертью в 13-м стихе 20-й главы, мы читали в прошлый раз: «13 Тогда отдало море мёртвых, бывших в нём, и смерть и ад отдали мёртвых, которые были в них», –  вы видите , что море, смерть и ад — эти три вещи как бы равно значимы, и мы, конечно, понимаем, что смерть и ад – это элементы всего устройства Вселенной, в которой мы живём (разве можно представить нашу Вселенную без смерти? Звёзды и галактики – и те умирают в нашей Вселенной!) И понятно, что это «море», которое соизмеримо с понятием смерти, – это не масса воды, это что-то другое. Я вам говорил, что это как бы хаос, лежащий в основе бытия. Хаос, из которого изведено бытие Богом, хаос возможностей. В этом смысле  «море» –  та же самая «бездна», о которой говорится в 20-й главе, если эту «бездну» толковать так, как я толковал в прошлый раз («бездна возможностей»). Причём, вы понимаете, что для древнего еврея «море» и «бездна» – это в сущности одно и то же. Его первая ассоциация, которая возникает при слове «бездна», это, конечно же, «море». И опять же, эта бездна с «морем», с «водой» встречаются рядом в первом стихе Книги Бытие: «2… и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водами». Вот какого разряда «море», какого размера «море» (если так можно выразиться) здесь имеется в виду. Такое «море» можно, конечно, употребить вместе со словами «прежнее небо» и «прежняя земля».

Ещё хочу сказать о прежнем небе и прежней земле, о тех, с которыми мы живём. Они уже упоминались в 20-й главе, в 11-м стихе, там сказано так: «11 И увидел я великий белый престол и Сидящего на нём, от лица Которого бежало небо и земля, и не нашлось им места». Хотел остановиться здесь на важном. Куда они бегут, старые небо и земля, прежние? Можно было бы себе представить, что они убегают так, как убегают (точнее — отсылаются) дракон, змий древний, который есть дьявол и сатана, в бездну — в бездну небытия. Но мы видим, что дьявол (сатана) потом опять из бездны возникает, потому что (ну, если это понимать так, как я понимаю бездну, как бездну возможностей) эта возможность может реализоваться в какой-то момент времени. И прежнее небо и прежняя земля, которые убежали от лица Божьего,они туда же убежали? Если так, то они опять могут вернуться? И новое небо и новая земля могут опять превратиться в старое небо и старую землю? И вот мы задаём себе, конечно, очень важный вопрос: а когда это новое — необратимо новое, новое навсегда? Когда об этом новом можно сказать «совершилось», и старое уже больше никогда не вернётся? Это совершенно не абстрактный вопрос. Я вам много раз говорил о том, что то, что в Откровении как бы описывается в историческом разрезе и во вселенском разрезе, оно же в психологическом разрезе, как относящееся к жизни, к душе отдельного человека, как правило, тоже применимо. И тут то же самое, понимаете? Мы, люди, идя к Богу, хотим, стремимся стать новой тварью. Это слова, которые произносятся при крещении (о том, что ты, человек крестящийся, как бы умираешь, рождаешься заново, становясь новой тварью). Конечно, это вопрос важнейший для нашей жизни: а старое, которое было в нас, старая наша внутренняя вселенная — она исчезла совсем в крещении? или она может в любой момент — раз, и вынырнуть? Как? Я хочу сказать, что новое небо и новая земля — это есть, в сущности, преображённые старое небо и старая земля. Преображение – вот ключевой момент. Не убегание куда-то, а — преображение. И это тоже имеет отношение к нашей душе. Наши проблемы, наши грехи, наши недостатки… есть такая типичная ошибка в духовном пути христианина — стараться их куда-то загнать, как будто бы их нет. Бороться с ними, бороться с собой, а на самом деле это не выход из положения, потому что их нет, нет, нет, а потом—раз! и опять есть, как дьявол, который вынырнул из бездны. Их нельзя загнать так, чтобы они исчезли навсегда, но их можно преобразить во что-то новое. Я на этом не могу, к сожалению, детальней останавливаться, но советовал бы вам прочитать замечательный рассказ Клайва Стейплза Льюиса «Расторжение брака», где пример такого преображения описан (конечно, в художественной форме).

Читаем дальше 21-ю главу: « 2И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего». Обратите внимание, не режет ли вашего уха: что это напоминает о себе Иоанн? Он себя почти нигде здесь не упоминает, называние себя по имени, Иоанн,  вообще только в первой главе встречается. А мне кажется, дело в том, что он остро ощущает, что этот новый явленный ему мир — там, а я, Иоанн, — здесь. Это упоминание своего имени подчёркивает как бы тот барьер или ту пропасть между им и этим новым миром. Да, я вот такой, как есть, я Иоанн, и я тем не менее увидел этот новый замечательный мир.

Ещё хочу сказать о самом образе Нового Иерусалима. Понятно (как я уже упоминал), этот Новый Иерусалим встречается в видениях пророков, и многое из того, что видит здесь Иоанн, собственно, уже было у Исайи, у Иезекииля, у других пророков, и даже что Иерусалим – это невеста и жена Бога, уже было, и что он сходит с неба — уже было, и много ещё чего было в Ветхом Завете. Но здесь хотя и используется ветхозаветный язык (Новый Иерусалим), в него вкладывается абсолютно именно что новое, новозаветное содержание. Этот Новый Иерусалим – не тот Новый Иерусалим, где Бог обитает с наконец-то вернувшимся к Богу еврейским народом, как видели это пророки, хотя и у пророков уже были проблески того, что на самом деле весь мир в этот Новый Иерусалим придёт. Но именно проблески. А здесь ещё больше: всё новое небо и новая земля сведены, сконцентрированы в Новом Иерусалиме. Такого размера, или размаха, такой перспективы, — да, действительно, в Ветхом Завете не было. И мне кажется (ещё раз), что понимать это можно только так, что единство Бога с человеками распространится на всю Вселенную, вся Вселенная будет Богом пронизана. Можно, конечно, сказать: ну, а сейчас что? Бог создал Вселенную, Бог ею управляет. Всё правильно, но, знаете, эта созданная Богом Вселенная, как блудный сын, живёт сама по себе. А там — Он с ней, и даже не то что как Отец со своим ребёнком, а как наш дух с нашей же плотью – слиты воедино. Бывает же, что наша плоть не слушается нашего духа. Но когда я делаю какой-то жест руками или когда языком сейчас двигаю — никаких проблем не возникает между моим духом и моей плотью. Вот примерно такая степень соединения Бога с тварью и будет в новой Вселенной.

(Вопрос из зала: (неразборчиво).

 Ответ Б.М.Б.: И не только! «Тварь». Имеется в виду в первую очередь человек, потому что человек — вершина всей твари. Бог соединяться с тварью начинает именно с человека, и Он для этого человека, в общем, и создал, но этим всё не кончится. И животные, и даже неживой мир — всё должно быть пронизано Духом. Знаете, это можно себе представить примерно так. (Это, кстати, не моё сравнение, а апостола Павла.) Мы берём что-нибудь, например яблоко. Но вы понимаете, что яблоко, в конце концов, —это жизнь, что-то живое (это очень примитивная форма жизни). Мы его съедаем, и оно превращается в наше тело, в плоть разумного существа. Оно (яблоко, его молекулы), будучи в нас, становится пронизанным нашим духом и управляемым нашим духом. И это происходит каждый день — это чудо, если так можно выразиться, соединения духа с материей, духа с плотью.)

Читаем дальше: « 3И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их». Скиния. За ней много чего стоит, потому что (я напоминаю) скиния—это сначала палатка, которая представляла собой первый храм (Моисеев), потом «скинией» (в переносном смысле) назывался каменный Храм Иерусалимский. Сегодня можно с полным правом назвать «скинией» любой храм, любую церковь, которые нас окружают, куда мы заходим. «Скиния» –  это место соединения Бога с человеком, так Моисею она была дана Богом. (Это место, где Я буду с вами разговаривать, соединяться так, пока в такой форме.) В Послании к Евреям сказаны такие замечательные слова, что все эти скинии, что та палатка, что Иерусалимский Храм, который два раза разрушался, что, в конце концов, наши церкви сегодняшние, которым тоже не вечно стоять, они все — только тень истинной скинии небесной, скинии невидимой, в которой служит как первосвященник Иисус Христос. Это та невидимая скиния, которую мы называем Царством Небесным, и есть место соединения Бога с людьми. Но, как вы понимаете, сегодня наш мир в себя Царство Небесное не включает, он — отдельно, а Царство Небесное — отдельно. Хотя, конечно, бывают какие-то моменты, когда Царство Небесное как бы прорывается в наш мир. Я только два примера вам приведу. Первый — из Евангелия, когда происходит Преображение Господа на горе Фавор, когда просто как бы раскрывается (так на иконе в церкви изображается) какая-то дыра в Царство Небесное, из которой оно изливается, и поэтому Христос в этом мире, а с Ним Моисей и Илия, которые с Ним встречаются, как бы сияют приходящим из Царства Небесного сиянием. Но это бывает, как вы понимаете, в исключительных случаях. А есть другая форма, которая бывает довольно часто: Царство Небесное является изнутри душ определённых людей. Есть такие люди, через которых просто приходит на землю (к нам — от них, через них) Царство Небесное. Особое влечение к таким людям, притяжение к ним — не потому, что они такие замечательные сами по себе, а потому, что мы в них чувствуем нечто другое – другой мир, который как бы (его нельзя, конечно, схватить) сквозь них нам явлен. Так что может Царство Небесное и сегодня соприкасаться (но именно соприкасаться) с миром, в котором мы живём. А там, в том новом мире, они просто соединены, нераздельно слиты, сплавлены с ним навсегда. Собственно, тот новый мир и представляет собой Царство Небесное — то, что мы сегодня называем Царством Небесным, Жизнью вечной. Это оно и есть, это скиния Бога с человеками— скиния истинная, Храм истинный.

Читаем дальше: «4 И отрёт Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло». Я хочу обратить ваше внимание, что слова о слезе, отёртой со всяких очей, не впервые встречаются в Откровении Иоанна Богослова. Когда в седьмой главе (помните?) было запечатывание печатями на лбу святых Божиих, там им много чего обещано: «15 За это они пребывают ныне перед престолом Бога и служат Ему день и ночь в храме Его, и Сидящий на престоле будет обитать в них.

16 Они не будут уже ни алкать, ни жаждать, и не будет палить их солнце и никакой зной:

17 ибо Агнец, Который среди престола, будет пасти их и водить их на живые источники вод… (мы ещё встретим эти живые источники вод) …и отрёт Бог всякую слезу с очей их». Как видите, в седьмой главе дано обещание, и оно исполняется в 21-й главе. Это вообще типично для построения Откровения. Иногда никак не могут выстроить Откровение в одну временную цепочку, когда пытаются понять, что там раньше, что там позже. А это неправильно, не надо ничего выстраивать, потому что в Откровении видения, которые даны, скажем, в седьмой главе, могут быть просто предвосхищениями, окончательная кульминация дана, например, в 21-й главе (как в данном случае и есть). Обратите внимание на эти слова, что слёз там больше не будет, ни плача, ни воплей, ни болезней, ни смерти. В новом мире слёз быть не может в принципе, так же как в нашем мире не может не быть слёз. Понимаете, таков закон устройства нашего мира, закон, который построен (как вы прекрасно понимаете) на конкуренции всего живого и даже неживого, на взаимопожирании всего живого и даже неживого. Вам, может быть, странно это слышать, но галактики пожирают другие галактики, это в большой телескоп совершенно чётко видно. Вот так устроен наш мир. Он этим держится, он поэтому и существует, он не мог бы без этого существовать. Так же, как, например, без трения не мог бы существовать наш мир.

А чем же держится этот новый мир? Ведь мы же привыкли к тому, что всё, что стоит, стоит напряжением каких-то противоположностей. Вот наше тело. Смотрите: на нашей руке есть сгибающая мышца и есть разгибающая мышца. Так устроено всё. Возьмите электричество: есть частицы притягивающиеся, есть частицы отталкивающиеся. Если бы было что-то одно из этого, то наше тело не могло бы существовать. Оно существует потому, что в нём сбалансированы силы притяжения и отталкивания. И в нашем мире так же сбалансированы добро и зло. А в будущем мире не будет такого баланса. Там какой-то другой баланс, конечно, будет, который держит тот новый мир, и мы не знаем, это баланс чего с чем, мы не можем, как Иоанн, туда заглянуть, но только это не баланс добра и зла, не напряжение между добром и злом, не конкуренция, не взаимопожирание, не они держат тот новый мир, и поэтому там нет слезы.

Та смерть, которая (как мы много раз уже говорили) корень всего зла и главное изобретение (если так можно выразиться) дьявола для нашей земли… О смерти говорится подробнее. Я это вам читал, но хочу всё-таки ещё раз зачитать, как замечательно об этом говорится в Первом послании к Коринфянам апостола Павла, где он говорит, что последний враг истребится — смерть. Видите, апостол Павел чётко понимает, что корень всего зла и всех слёз и болезней на земле — это смертность всего, что существует. Вот что он говорит в самом конце этого замечательного отрывка, который я читал в прошлый раз: «⁵¹ Говорю вам тайну: не все мы умрём, но все изменимся ⁵² вдруг, во мгновение ока, при последней трубе, ибо вострубит, и мёртвые воскреснут нетленными, а мы изменимся. ⁵³ Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие.⁵⁴ Когда же тленное сие облечётся в нетление и смертное сие облечётся в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: «поглощена смерть победою». Я хочу эти абсолютно, как мне кажется, необходимые для понимания Откровения слова использовать для того, чтобы обратить ваше внимание на это слово: «поглощена». Ведь смерть в нашем мире не только ужас, она в нашем мире, как вы понимаете, играет некую конструктивную роль. Подумайте сами, что бы с нами было, если бы на земле, скажем, комары и мухи не умирали. Легко себе представить! И так во всём. Наш мир стоит на этом, это его конструктивный элемент. Слова «поглощена смерть» я понимаю так: нечто новое как бы выполняет без зла, без страдания, без слёз ту функцию, которую в нашем мире выполняет смерть, — ту функцию баланса, функцию стабилизации того нового мира. Что-то новое, что поглотило смерть. То, что апостол Павел назвал «победой». Слова эти, что поглощена смерть победой, — это совершенно пасхальные слова. Я просто хочу вам сказать и по своему личному опыту, и по опыту многих людей: мы не знаем, что там будет в том мире, конечно, но когда на Пасху пасхальная радость нами овладевает, мы это как-то предчувствуем, знаете, примерно как запах ощущаем, как бы оно могло быть. Ну представьте, если мы запах какого-нибудь зверя в лесу чувствуем, мы же не знаем, как он выглядит, и не знаем, что это за зверь, но вот как-то мы его чувствуем, и вот так же мы чувствуем на Пасху «запах» того будущего мира — мира, где поглощена смерть победою. И отсюда эти слова, они повторяются на Пасху, они очень важны, за ними вслед идут, может быть, центральные слова пасхального богослужения: «Смерть! где твоё жало? ад! где твоя победа?»

Читаем дальше 21-ю главу Откровения: «5 И сказал Сидящий на престоле: «се, творю всё новое. И говорит мне: напиши; ибо слова сии истинны и верны». Я хочу задать вам очень важный вопрос, на который у меня ответа нет и, по-моему, быть не может. Подумайте сами: что означают слова «творю всё новое»? Значит ли это, что тот план творения, который был ещё с первой строки Библии (« 1 В начале сотворил Бог небо и землю», с чего начинается Библия),  Господь закончил, он исполнен, и начинается какой-то новый план, другой? Это может быть! Или, может быть, тот план вообще отменён, заменён другим? Или же это означает, что творение нового — это всё-таки продолжение творения старого, и Господь Своё творение мира не закончил (как написано в первой главе Книги Бытие), а будет продолжать опять в те конечные времена, в том размере, в том масштабе, в котором Он делал это, как описано в первой главе Книги Бытие? Это на самом деле вопрос важнейший для понимания всего этого нового мира: что это — совсем новое творение, или продолжение, преображение старого творения? Вот над чем, мне кажется, надо думать, но, конечно, нет на это однозначного ответа, и, по-моему, в Церкви нет какой-то однозначной богословской позиции по поводу того, что здесь имеется в виду.

Ещё обратите внимание, что здесь говорит Сидящий на престоле: «Напиши». Это первое прямое обращение Бога к Иоанну после первой главы, когда Он обращается к Иоанну и говорит ему ровно эти слова: то, что видишь,— напиши в книгу и пошли церквам. Итак, мы понимаем, что то, что Господь в первой главе уже обозначает Иоанну как цель вообще всего Откровения, оно здесь: здесь эта цель исполняется. То есть всё то, что мы раньше с вами читали, – только средство, подводящее нас к самому главному, о чём должен Иоанн написать, — о Новом Иерусалиме. Хочу ещё раз повторить то, что много раз уже говорил: сущность Апокалипсиса — не катастрофа, не страдания, не гнев Божий, не грехи людей, не звери, не дьявол — не это главный вопрос в Апокалипсисе. Главный вопрос в Апокалипсисе — Новый Иерусалим. Ради этого видения было дано Откровение Иоанну Богослову. Это — главное. Всё остальное его только обслуживает, если можно так выразиться, показывает путь к этому Новому Иерусалиму.

Читаем дальше: «6 И сказал мне: совершилось! Я есмь Альфа и Омега, начало и конец; жаждущему дам даром от источника воды живой». Знаете, мы с вами можем удивиться, потому что слова «Я есмь Альфа и Омега» вообще-то уже были в Откровении Иоанна Богослова, в первой главе, в восьмом стихе говорится: «8 Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, говорит Господь…. Вседержитель». И дальше говорит Иисус Христос – «подобный Сыну Человеческому, опоясанный золотым поясом», как Он явлен в первой главе: «17 Я есмь Первый и Последний», это то же самое, что Альфа и Омега и начало и конец. То, что Христос — первый, об этом говорится в Евангелии от Иоанна, оно начинается словами «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог», и Слово это (как там дальше разъясняется) это Иисус Христос и есть. То, что Иисус Христос — конец всего (конец, омега)… я  вспоминаю картину, нарисованную Тейяром де Шарденом, где Христос пронизывает весь мир и Христос становится «точкой Омега» всей Вселенной, охристованной в конце… это значит, что Христос и есть «Омега». Понимаете, в чём здесь тонкость! Это говорит не Христос (Агнец), это говорит Сидящий на престоле Бог Отец: «Я есть Альфа и Омега», т. е. Он как бы Себе присваивает атрибут и прерогативы Христа. Почему? Читая апостола Павла, замечательную 15-ю главу Первого послания к Коринфянам, мы находим к этому ключ. Он чуть-чуть пораньше того места, где он говорит, что поглощена смерть победою, он говорит об этом — о том, каковы будут отношения между Христом и Его Отцом в новом мире (24-й стих 15-й главы): «23 …каждый в своём порядке: первенец Христос, потом Христовы, в пришествие Его. 24 А затем конец, когда Он предаст Царство Богу Отцу». Христос в новом мире передаёт всё, что вручено Ему Отцом как Миссия в нашей сегодняшней жизни, возвращает Ему. Все эти, если так можно выразиться, права (хотя, конечно, это слово очень человеческое) возвращает Отцу, все атрибуты Свои (именно как Христа) Он возвращает Отцу. Мы с вами часто говорим о Троице (Бог Отец, Бог Сын, Боги Дух Святой). Нужно не впасть в богословскую ошибку и считать, что это только как бы наше человеческое понимание о Боге, а что в Боге Самом по Себе нет Троичности. Нет, думаю, что она именно что Богу Самому присуща, некая множественность – в единстве. И всё-таки эта множественность в единстве может проявляться по-разному. Она в нашем мире в истории проявляется предельно выраженно, когда Христос приходит на землю именно как явление Сына Божия в человеке, в человеческой плоти, в человеческой душе… А вот в новом мире поляризации ипостасей, видимо, будет меньше, видимо (если так можно выразиться) Отец и Сын соединятся друг с другом, приблизятся друг к другу. И понятно, почему: потому что та Миссия, ради которой Сын изошёл от Отца в наш мир, чтобы наш мир спасти, уже будет выполнена. Он же говорит: «Совершилось!»

Ну и наконец, об этих словах — об источнике воды живой. Эти слова, «источник воды живой», встречаются, например, в Евангелии от Иоанна, и там понятно, что это за «вода живая». В седьмой главе Евангелия от Иоанна Христос говорит эти знаменитые слова на празднике Кущей, в последний день праздника Кущей, когда совершался священный обряд — «возлияние воды». Вот что там говорится: « ³⁷ В последний же великий день праздника стоял Иисус и возгласил, говоря: кто жаждет, иди ко Мне и пей. ³⁸ Кто верует в Меня, у того, как сказано в Писании, из чрева потекут реки воды живой. ³⁹ Сие сказал Он о Духе, Которого имели принять верующие в Него». Это слова Христа: «вода Духа». И об этой же «воде Духа» говорит пророк Иоиль в замечательном своём и очень известном отрывке, который Сам Христос цитирует: о том, как потекут реки воды из Иерусалима… И река Духа (Иоилева), и та, о которой говорит Христос, упоминается в 22-й главе Откровения:«1 И показал мне чистую реку воды жизни, светлую, как кристалл, исходящую от престола Бога и Агнца». Вот где воплотится видение Иоиля о «воде жизни», текущей из Иерусалима, оно реализуется там, в Новом Иерусалиме на небесах. И, конечно, «вода жизни» — это будет «вода Духа».

Последний, седьмой стих прочтём: «7Побеждающий наследует всё, и буду ему Богом, и он будет Мне сыном». Эти слова опять-таки нас возвращают к первой главе, где он обещает каждой из семи церквей, о которых он пишет, какой-то дар побеждающему. Но здесь сказано: побеждающий не что-то конкретное наследует, а наследует всё. Что это «всё»? Нам нарисованы новое небо и новая земля. «Побеждающий наследует всё» — в смысле всё это — всё небо и всю землю. Почему? Как это возможно? Ответ на это опять-таки в картине нового неба и новой земли как тела Христова. Побеждающий присоединяется к будущему телу Христову и становится Его частью. И как любая клетка наша причастна нашему организму и, если так можно выразиться, на всё, что есть в нашем организме, она имеет право, так и любая клеточка этого Вселенского Христа всю эту (если так можно выразиться) охристовленную Вселенную наследует. Вот что такое эта победа — соединение всего во всём с Богом.

 

Лекция 31. Апокалипсис. 27.10.09

 

Мы с вами продолжаем читать 21-ю главу Книги Апокалипсис (Откровение Иоанна Богослова), и я хочу вам сказать, что мы сейчас приступаем как бы ко второму показу Нового Иерусалима. Если в первый раз Иоанн видит его как бы со стороны, как Новый Иерусалим, сходящий от Бога с неба, то сейчас ему его показывают ангелы, и (если так можно выразиться) Иоанн путешествует с гидом. Не скажу даже, что по этому городу (потому что такое впечатление, что он его по-прежнему видит несколько со стороны). Но важно, какой используется язык для описания города во втором как бы показе, о котором мы сегодня с вами прочтём. Вы себе представьте: какого-нибудь австралопитека привезли в современный город. Какими словами он стал бы его описывать? Вот примерно такое же соотношение между обычным человеком Иоанном Богословом (таким же, в сущности, как и мы) и тем, что ему предстоит описать, что ему было показано в видении. Само видение было Богом показано ему (если можно так выразиться) в образах, которые ему близки и понятны. Это образы, которые уже многократно в Библии упоминались, встречались в писаниях пророков, в первую очередь пророков Исайи и Иеремии, да и не только. Причём мест, где это встречается, просто огромное количество. Я начну сегодняшнее чтение не с самого Откровения Иоанна Богослова, а с нескольких мест, выбранных почти на удачу из Исайи и Иеремии, где описывается тот самый Новый Иерусалим, и первое место — это 60-я глава из Книги Исайи. Обратите внимание, насколько то, что описано здесь, напоминает то, что написано в Откровении Иоанна Богослова. Почему так? С одной стороны, конечно, Исайя уже какие-то зарницы Нового Иерусалима видел, но, конечно, пророкам Ветхого Завета ещё не давалось в такой полноте рассмотреть видение Нового Иерусалима, как уже после Христа, так сказать, пророкам Нового Завета, одним из которых Иоанн Богослов и является. Это одна причина того, что описания Нового Иерусалима схожи у ветхозаветных пророков и у Иоанна. А другая причина — в том, что именно на этом как бы языке было ниспослано Иоанну Богослову видение, т. е. сами зрительные образы в какой-то степени взяты у Исайи, Иеремии и т. д. как тот язык, на котором Бог разговаривает с Иоанном. Ну а потом, когда Иоанн записал нашими человеческими словами то, что он видел, то, наверное, естественно, он, как любой бы из нас, использовал уже имеющийся готовый язык. Вот, смотрите, 60-я глава Книги Исайи, как он описывает тот Иерусалим, о котором он не говорит, — земной он или небесный, более того, у него как-то смешивается и земное, и небесное, как это часто бывает (сквозь земное просвечивает небесное), и всё-таки это небесное, просвечивающееся, мы здесь видим: «1 Восстань, светись, (Иерусалим), ибо пришёл свет твой, и слава Господня взошла над тобою.2 Ибо вот, тьма покроет землю, и мрак — народы; а над тобою воссияет Господь, и слава Его явится над тобою.3 И придут народы к свету твоему, и цари — к восходящему над тобою сиянию. (Это ровно то, что мы с вами сегодня прочтём в Книге Откровение.) 4 Возведи очи твои и посмотри вокруг: все они собираются, идут к тебе; сыновья твои издалека идут и дочерей твоих на руках несут.5 Тогда увидишь, и возрадуешься, и затрепещет и расширится сердце твоё, потому что богатство моря обратится к тебе, достояние народов придёт к тебе». А в Книге Откровение, в Апокалипсисе говорится так: «…славу и честь народы привнесут в тебя…» (Но, в сущности, мысль одна и та же.) «11 И будут всегда отверсты врата твои, не будут затворяться ни днём ни ночью, чтобы приносимо было к тебе достояние народов и приводимы были цари их».

 И дальше: «8 Не слышно будет более насилия в земле твоей, опустошения и разорения – в пределах твоих; и будешь называть стены твои спасением и ворота твои – славою.

19 Не будет уже солнце служить тебе светом дневным, и сияние луны – светить тебе; но Господь будет тебе вечным светом, и Бог твой – славою твоею». Ровно это самое мы с вами читали и сегодня опять прочтём в Книге Откровение про эти солнце и луну, которые уже не будут светить, потому что не нужно, потому что Сам Господь будет светить.

Я, наверное, оговорился, сказав, что это из Книги Иеремии, это из Книги Иезекииля, хотя в книге Иеремии тоже есть про Новый Иерусалим, но ещё больше — в Книге Иезекииля, ему было просто явлено видение, которое в чём-то предвосхищает видение Иоанну Богослову. Вот, например, он, Иезекииль, даёт конкретную дату (это 40-я глава): «1 В двадцать пятом году по переселении нашем…(т. е. по переселении в Вавилон, когда евреев угнали из Иерусалима в Вавилон) …в начале года, в десятый день месяца, в четырнадцатом году по разрушении города, в тот самый день была на мне рука Господа, и Он повёл меня туда.

2 В видениях Божиих привёл Он меня в землю Израилеву и поставил меня на весьма высокой горе, и на ней, с южной стороны, были как бы городские здания… (Не понятно, что это за городские здания: может быть, это Иерусалим земной, — но эту «весьма высокую гору» мы с вами встречаем опять в Книге Откровение, именно с неё Иоанн и озирает Новый Иерусалим, так что Иезекииль видит не только Иерусалим земной, сквозь него просвечивает Иерусалим Небесный.) …3 и привёл меня туда. И вот муж, которого вид как бы вид блестящей меди…(Это очень похоже на Христа, как Он описан в Откровении: что Он весь как бы светится.) …и льняная вервь в руке его и трость измерения, и стоял он у ворот».

Этот муж, вид которого как вид как бы блестящей меди, с помощью трости измерения детально измеряет весь Храм. Понятно, что здесь у Иезекииля имеется в виду тот Храм, который ещё предстоит построить в Иерусалиме, Второй Храм, вместо Первого, разрушенного Соломонова Храма. Но тот же самый язык использован в видении Иоанна Богослова, где уже не муж, вид которого как бы блестящей меди, а ангел, тоже с измерительным прибором –  тростью измерения в руке измеряет Небесный Иерусалим, как муж с видом блестящей меди измеряет Храм земной. (Измеритель как бы портновский метр, не складной, не гибкий, а деревянный метр, это не метр на самом деле, тогда измерялось всё «локтями», а «локоть» – это примерно 50 см.) Ну и мы, конечно, посмотрим, насколько ему легко этой тростью измерять Небесный Иерусалим, мы будем ещё об этом говорить. Дальше в Книге Иезекииля, в сущности, тот же самый таинственный Небесный Храм описывается, и измеряется тоже. Прочту только одно, из 47-й главы, про воду, которая почему-то из Храма течёт. Согласитесь, это удивительно, когда из Храма течёт вода, а уж тем более, когда вода течёт из Храма Иерусалимского, а все прекрасно знали, что на Храмовой горе никакого источника воды нет и быть не может, не может оттуда вода течь, и тем не менее вот что Иезекииль пишет в 47-й главе: «1 Потом привёл он меня обратно к дверям храма, и вот, из-под порога храма течёт вода на восток, ибо храм стоял лицом на восток, и вода текла из-под правого бока храма, по южную сторону жертвенника.3 И он отмерил тысячу локтей, и повёл меня по воде; воды было по лодыжку.

4 И еще отмерил тысячу, и повёл меня по воде; воды было по колено. И еще отмерил тысячу, и повёл меня…

5 … был такой поток, через который я не мог идти, потому что вода была так высока, что надлежало плыть, а переходить нельзя было этот поток.6 И сказал мне: "видел, сын человеческий?" (И ничего не объяснил (это я от себя говорю), только спросил: «Видел? Вот теперь думай».) …и повёл меня обратно к берегу этого потока.7 И когда я пришёл назад, и вот, на берегах потока много было дерев по ту и другую сторону… 9 И всякое живущее существо, … там, где войдут две струи, будет живо». Ну, и так далее… Вода живая течёт… Что имеется в виду? Мы только в Откровении Иоанна Богослова, когда приходим в Новый Иерусалим, встречаем эту реку, которая течёт посередине города (мы с вами сегодня будем об этом читать). Только там мы начинаем понимать, что это за вода, которая течёт из Иерусалима, и что это за река, которая делает живым. Это та самая «вода Духа», «река, Духа», о которой я вам говорил, читая слова Иисуса Христа, сказанные Им в последний великий день праздника Кущей (это в Евангелии от Иоанна написано). Дух — это вода. И Дух течёт из Небесного Иерусалима, естественно (откуда же Ему течь, как не оттуда?), и Дух этот — Дух животворящий. Я бы сказал так: Он человека, живущего здесь, на нашей земле, больного человека, падшего, оживляет духовно, так сказать, оздоравливает. А у тех, кто там, в этом мире новом живёт, этот Дух как бы поддерживает их жизнь, как в нашем мире воздух и вода поддерживают нашу жизнь.

Ну вот, это несколько слов, чтобы мы правильно понимали, на каком ветхозаветном фоне является всё это видение. А теперь давайте читать то, что в прошлый раз мы уже с вами прочли, но будем читать уже по отдельным стихам с девятого стиха 21-й главы Откровения Иоанна Богослова: «9И пришёл ко мне один из семи Ангелов, у которых было семь чаш, наполненных семью последними язвами, и сказал мне: пойди, я покажу тебе жену, невесту Агнца». Обратите внимание, что пришедший ангел, судя по всему, тот самый ангел, который уже один раз приходил и говорил те же самые слова Иоанну Богослову. В 17-й главе, в первом стихе, когда Иоанну должно быть явлено видение Вавилона, который одновременно символизируется блудницей, сидящей на звере, и одновременно это город Вавилон, написано так: «1И пришёл один из семи Ангелов, имеющих семь чаш, и, говоря со мною, сказал мне: подойди, я покажу тебе суд над великою блудницею, сидящею на водах многих». Мы, конечно, понимаем, что не зря есть этот параллелизм: ангел показывал тогда Иоанну город зла, Вавилон символический. Конечно, символический, не какой-то конкретный город (этим «Вавилоном» является и тот же Вавилон, и Иерусалим, и Рим, и Париж, и Москва, и Нью-Йорк, и всё что хотите,— это всё как бы разное воплощение ипостасей этого Вавилона). Здесь, в 21-й главе, как антоним того Вавилона показывается Иерусалим Новый, и мы с вами, читая это, должны постоянно помнить, что всё это явлено на контрастном фоне: так оно будет, а вот так, как оно есть, — тот самый великий Вавилон, в котором мы с вами, в общем-то, и живём.

Ещё здесь сказано так: «9я покажу тебе жену, невесту Агнца». Обратите внимание на то, что она жена и невеста. «Брак Агнца», о котором говорилось раньше и который очень важен с богословской точки зрения («Брак Агнца» – это соединение Бога с людьми в какой-то новой форме), — это уже совершилось (т. е. она жена) или ещё не совершилось (т. е. она невеста)? Тут как бы специально написано – и жена и невеста — в одной фразе. Почему? Потому что на этот Брак ангел смотрит из вечности, а там, в вечности, всё «уже» и всё «ещё не». Там не различается то, что уже совершилось, от того, что ещё только намечается. Здесь написано как бы с этой точки зрения: и «уже», и «ещё» — одновременно. И это — ещё невеста и уже жена –  и есть пример того, что Брак Агнца с людьми (Бога с людьми) описан с точки зрения вечности.

Дальше: «10И вознёс меня в духе на великую и высокую гору, и показал мне великий город, святый Иерусалим, который нисходил с неба от Бога». Ещё раз хочу подчеркнуть, что эта «высокая гора» напоминает о той самой горе, на которую возводился Иезекииль, чтобы увидеть этот Иерусалим – то ли земной, то ли небесный – то ли и то и другое вместе. Но я хочу обратить ваше внимание на то, что (как я вам в прошлый раз говорил), видимо, этот Новый Иерусалим –это не город на какой-то отдельной земле, а это и есть те самые будущие новое небо и новая земля, символически явленные в виде города. Так какая же там может быть гора, с которой можно было на этот Иерусалим смотреть? Там, в новом мире, ничего, кроме Иерусалима, нет, потому что в нём всё — Бог в единении с тварью Своей. А потому, как мне кажется, это так написано, как я вам уже говорил, что этот новый мир – он вот такой, единый, весь — Новый Иерусалим, и ничего больше, а Иоанн-то на него смотрит из старого мира, и не может он туда, в тот новый мир войти. Ему, может быть, какое-то окошко туда открыто, и он смотрит глазами обычного человека, и поэтому для него этот город, Новый Иерусалим, как бы всё-таки отдельно от той земли, на которой живёт Иоанн. Он на какой-то высокой горе. Образ горы, естественно, подчёркивает, что это и на земле, и уже как бы наполовину на небе. Так Иоанн видит Новый Иерусалим.

Потом обратите внимание, как здесь сказано: Новый «Иерусалим, который нисходил с неба от Бога». Здесь по-русски употреблено время продолжающегося действия, т. е. когда Иоанн смотрел, то Иерусалим как бы спускался с неба от Бога, и это не случайно, во втором стихе про первый взгляд Иоанна на Иерусалим написано, что он «2 …увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба», т. е. это тоже процесс, а в греческом языке употреблено такое время, которое просто не оставляет никаких других вариантов, что Иоанн именно в момент, когда это нисхождение совершалось, об этом процессе и пишет. Почему так? Вообще довольно странно это подчёркивание. Почему Господь явил ему Иерусалим не уже, так сказать, укоренившимся, уже устоявшимся (приземлившимся, если так можно сказать), а в процессе нисхождения? Мне думается, Иоанну дано увидеть, как Новый Иерусалим приближается к тому миру, в котором он живёт, к обычной нашей земле, но ему не дано видеть, как он с этой землёй соединяется, заменяя собой привычную нам землю и привычное нам небо. Потому что для Иоанна увидеть тот Иерусалим таким как бы устоявшимся, укоренённым означало бы войти в него, а ему это не дано было. Понимаете? Ему дано было только туда заглянуть, а войти туда не было дано. Грань между небом нашим и землёй нашей и небом и землёй будущего, тем новым миром, – непереходима, её иначе нельзя перейти, кроме как пройдя через ту грань, которая называется «Страшный Суд», «Апокалипсис» и т. д. Никому нельзя. И Иоанну тоже нельзя, поэтому он видит, как Новый Иерусалим сходит, но не видит, как он сошёл.

И дальше: «11Он имеет славу Божию. Светило его подобно драгоценнейшему камню, как бы камню яспису кристалловидному». Эта «слава Божия» (по-еврейски «шехина») – это что-то, нигде не описанное, что она собой представляет. В Ветхом Завете мы находим только две характерных черты славы Божией, шехины. Одна —  то, что слава как бы светится вокруг Бога. Естественно, это свет не физический, это свет духовный: Бог как солнце распространяет вокруг Себя свет. Ну, когда мы смотрим с вами на небо, бывает такое явление – солнечное гало, такое сияние необычное вокруг солнца. Примерно так древнееврейские богословы и представляли себе славу Божию, но, конечно, не в физическом, а в символическом смысле. Как сияние вокруг Бога, духовный свет, который распространяет Бог. Но есть ещё одно свойство этой славы, дважды описанное (один раз применительно к Моисею, а другой раз применительно к Илии). Применительно к Моисею, как ему Господь говорит: «Ты не можешь увидеть Лица Моего и не умереть, но Я пройду мимо тебя со всей славой Моей», и дальше описано, как Господь проходит мимо Моисея, и Моисей смотрит Ему вслед, видя уже не Самого Бога, а только славу Его, которая как шлейф какого-то длинного платья за Ним тянется. А из чего состоит эта слава? Знаете, есть много картинок и текстов, которые рисуют славу как состоящую из духов. Слава, окружающая Бога, состоит, например, из ангелов, которые одновременно и светятся, и образуют как бы живой шлейф вокруг Бога. Вот что такое слава Бога (примерно, очень примерно). Детально об этом говорит Сам Иисус Христос в последних главах Евангелия от Иоанн: во время Его бесед с учениками Он много раз упоминает эту славу (славу Отца, славу Сына и, наконец, славу, которую будут распространять по земле христиане). Что такое эта слава, Он не объясняет, как будто бы это всем очевидно. Оно, конечно, не очевидно было Его ученикам, и нам это тоже не очевидно, но, видимо, слава — это что-то неземное, для чего подобрать адекватных слов просто невозможно в нашем земном языке.  Вот и мы с вами тоже воспримем эти ассоциации со славой как какое-то окружение Бога, светящееся духовным светом. И всё, больше мы об этом ничего сказать не можем. Причём Иоанн здесь говорит для своих современников, наверное, просто смешно. Он пишет так: «11…Светило его…» Кстати, что это за светило? А дальше сказано, что светило это, в сущности, слава Божия и есть: «Светило его подобно драгоценнейшему камню, как бы камню яспису кристалловидному». Когда мы читаем по-русски «яспис кристалловидный», мы, наверное, воображаем себе какой-то насквозь светящийся драгоценный камень (неважно, какой). Но дело-то в том, что яспис – это яшма. Кто видел яшму, тот понимает, что она, может быть, прекрасна, но никак не может быть кристалловидной и светящейся насквозь. Что за странный подбор драгоценного камня Иоанном? А мне кажется, что он хотел просто передать то, что в нашем мире невместимо,  такой оттенок действительно вызывает ассоциацию с огнём — желтоватый, красноватый оттенок яшмы, и переливы, полосы на ней есть, и одновременно прозрачность, которая характерна для хрусталя. В нашем мире это не сочетается: хрусталь не бывает как яшма, а яшма не бывает как хрусталь. Он, видимо, хочет сказать, что это свечение подобно тому, как если бы яшма и хрусталь были соединены вместе.  Понятно и ему самому, и нам, конечно, должно быть понятно, что для описания Небесного Иерусалима земных слов не найдёшь. Что же он всё время на драгоценных камнях останавливается и здесь, и дальше? Он просто нам хочет показать сочетание красоты и света, которое вызывало у него видение Нового Иерусалима, для которого других слов он просто не подбирает, чтобы сказать: оно светится! Знаете, мы с вами тоже так делаем. Ну, например, когда мы хотим за что-то очень похвалить ребёнка и говорим: ты просто мой бриллиант! Вы же не имеете в виду, что он… Это у нас из глубины души идёт такая ассоциация. Вот так и у Иоанна: когда он видит Небесный Иерусалим, он не находит других слов, кроме как сказать: ну, это просто яшма кристалловидная (хрусталевидная)!

 (Из зала женский голос, кажется, возражает. Б.М.Б. отвечает: полудрагоценный, конечно. Тут, естественно, «драгоценный — не драгоценный», вопрос так не стоит. Там, на небесах, по-настоящему, по большому счёту всё драгоценно, и не так, как мы на земле считаем: эти камни драгоценные, а те — нет. Там всё настоящее, я бы сказал.)  

Читаем дальше: «12Он имеет большую и высокую стену, имеет двенадцать ворот и на них двенадцать Ангелов; на воротах написаны имена двенадцати колен сынов Израилевых:

13с востока трое ворот, с севера трое ворот, с юга трое ворот, с запада трое ворот.

14Стена города имеет двенадцать оснований, и на них имена двенадцати Апостолов Агнца».

Я хочу обратить ваше внимание на то, что, конечно, не нужно понимать эти «ворота» буквально, как ворота города, который вот так устроен. Это вообще не «город», это целая Вселенная. Это просто символически в видении эта Вселенная обозначается «городом». Но что же такое ворота этого города? Во-первых, как вы понимаете, ворота в городе — для того, чтобы их можно было запереть и чтобы их можно было отпереть. Но мы дальше читаем, что эти ворота никогда не запирались. Зачем такие ворота, которые никогда не запираются?  И кстати, от кого их в том новом мире запирать, там же никакого зла нет, никто в город не может войти, чтобы что-то в нём испортить. И мы начинаем понимать, что эти ворота — символ чего-то другого. Чего же? То, что двенадцать колен сынов Израилевых и двенадцать апостолов Агнца с ними ассоциируются, нас может навести на мысль, что они собой означают. Ворота – это не только то, чем можно закрыть город от нежелательных посетителей. Ворота — это ещё и путь, которым в город входят, и в Новый Иерусалим, вы видите, можно войти разнообразными путями, двенадцатью…

Я хотел бы сказать по поводу двенадцати колен Израилевых. Почему вообще должны быть эти колена? Почему надо подчёркивать разделение на колена? Почему нельзя сказать: единый народ Израиля? И уже неважно, какие там колена. Дело в том, что способы приближения к Богу бывают разные. Они разным людям даются разные, они даются разным группам людей разные, в том числе разным народам. У каждого народа, на самом деле, немножко свой путь к Богу. Бог один, а пути к Нему разные. В этом богословская значимость разделения на двенадцать колен Израилевых. Причём именно потому двенадцать колен, что в Ветхом Завете все пути к Богу даны не отдельному человеку, а даны людским группам, народам, — это родовые пути к Богу, они целому роду даны, и коленами Израильскими подчёркивается, что даже в рамках того единого народа, который Бог выбрал Себе, пути к Богу бывают разными. В Новом Завете это особенно ясно применительно к двенадцати апостолам. Давайте с вами не будем забывать, что каждый апостол — это уникальный человек. Апостолы такие разные! Среди тех, о которых мы хоть что-то знаем, двух похожих нет. Например, Пётр, его путь к Богу. Иоанн, его путь к Богу, ко Христу. Или, скажем, Матфей, бывший мытарь, и его путь ко Христу. О каких-то других мы просто не знаем. Понимаете, на новозаветном этапе пути к Богу разные, потому что личности разные, это разные личностные пути. В этом отличие Нового Завета от Ветхого Завета: то, что в Ветхом Завете дано как бы в родовом преломлении, в Новом Завете дано в личностном преломлении. Мне кажется, для нас с вами это очень важно: понимать, что и разные народы, и роды, и группы людей в Новый Иерусалим приходят каждый своим путём, и каждый из нас как индивид в Новый Иерусалим идёт своим путём, и именно поэтому там каждый камень — как бы свой цвет, свет. Понимаете, у нас у каждого наша душа, или, может быть, скажем, та её часть, которая ближе к Богу, которая Богом освящена, просвещена, образ Божий в нас, светится в каждом из нас своим светом, в ком-то как изумруд, в ком-то как рубин и т. д. Понимаете, каждому из нас в Новый Иерусалим свой путь… (Из зала вопрос, неразборчиво. Б.М.Б. отвечает. Наоборот, наоборот. То, что Христос именно двенадцать апостолов Себе выбрал, не просто с коленами это связано. И двенадцать колен — это не случайно. Я скажу так: это то, что называется в философии, богословии, психологии архетипом. У Бога на небесах есть архетип именно двенадцати. Лучше всего считать так, что Новый Иерусалим и есть воплощённая двенадцатиричность небесная, именно поэтому в Израиле двенадцать колен было как отражение той небесной двенадцатиричности, и двенадцать апостолов тоже как отражение именно небесной двенадцатиричности. Что-то есть священное, таинственное в этом числе, так же как в числе «три» есть своё священное содержание. Мы говорим: «Бог троичен». В числе «семь» есть своё священное содержание (в Откровении, кстати, обратите внимание: там всего по семь – семь чаш, семь печатей, семь труб). И у числа «двенадцать» своё священное содержание, отсюда двенадцать ворот, двенадцать апостолов и двенадцать колен. И обратите внимание на то, что здесь Иоанн соединяет Ветхий Завет с Новым: абсолютно никакого противоречия мы между ними не встречаем, и двенадцать колен сынов Израилевых написаны, и одновременно двенадцать оснований у города (уже апостолы Христа).

Хочу сказать, может быть, немного забегая вперёд, что нам это может показаться даже странным и непочтительным, что апостолы сравниваются с камнями (ведь основание — это такой каменюга большой!), но должен вам сказать, что в те же примерно времена, когда писал своё Откровение Иоанн Богослов, ходило другое замечательное творение, тоже пророческое (оно не вошло в Библию), оно называется «Пастырь Ерма», и этому Ерму было явлено видение Церкви как здания, которое строится, здание состоит из людей, и люди — разной формы (люди такие, люди сякие, и каждому находится своё место в конструкции здания). Но есть камни, которые никуда не годятся, их с сожалением приходится отбрасывать в сторону. Строительство Церкви из людей здесь тоже присутствует вот так, незримо, потому что если спросить: этот Новый Иерусалим, этот город небесный, из чего, собственно, состоит? Он состоит из духов, естественно, он состоит из душ. Но ведь в этом новом мире есть своя материальность, своя плоть. Я вам не зря читал апостола Павла, который говорил о том, что есть тело душевное, а есть тело духовное. Это духовная, просвещённая, и тем не менее — материя. Из чего же состоит этот город? Понимаете, он не из камней состоит, он состоит (если так можно выразиться) из людей, и мы не должны эту ассоциацию, аналогию с городом обычным, который у нас на земле, заводить слишком далеко, потому что мы здесь, на земле, складываем города из камней, чтобы они нас защищали от других людей, а там, на небесах, и защищаться не от кого, и стена — это просто символ того, из чего сложен город. Он сложен из людей, а в фундаменте его апостолы Агнца, апостолы Христа. Вот так, мне кажется, было бы правильнее понять, как устроен Новый Иерусалим.

 И дальше начинается тема измерения, о которой я говорил, читая Иезекииля: «15Говоривший со мною… (т. е. ангел) …имел золотую трость для измерения города и ворот его и стены его.

16 Город расположен четвероугольником, и длина его такая же, как и широта. И измерил он город тростью на двенадцать тысяч стадий; длина и широта и высота его равны.

17 И стену его измерил во сто сорок четыре локтя, мерою человеческою, какова мера и Ангела».

 Ну, мы понимаем, что это измерение — вариации на тему Иезекииля с одной только разницей: ангел (у Иезекииля) намерил город и Храм в несколько тысяч локтей. Это нормально, потому что локоть — это полметра, несколько тысяч локтей — это несколько километров (нормальный периметр среднего крупного города того времени). А здесь он намерил тоже на несколько тысяч, но стадий, а стадия — это четыреста локтей, двести с лишним метров, и город таких размеров уже занимает по своему объёму столько же, сколько небольшая планета, несколько тысяч километров (такой вот кубик). Понятно, что ни о какой ассоциации с нормальным нашим человеческим городом в таких реальных размерах речи тут быть не может.

 И ещё мы удивляемся вот чему. Если это такой огромный город… стену его он измерил во сто сорок четыре локтя, это, конечно, много, но это в конце концов 70 метров, но подумайте сами: что это за странная мысль ограждать город, который имеет высоту 12 тысяч стадий (т. е. примерно три тысячи километров), ограждать стеной в 70 метров! Каким же образом это будет его ограждать? И мы начинаем понимать, что всё это надо прочесть не в буквальном, таком «геометрическом» смысле, а в смысле символическом.
И последние слова «…мерою человеческою, какова мера и Ангела…» нам подсказывают, как нам надо это понимать. Ангел может мерить мерою человеческою (локтем). Ангел может мерить мерой ангельской, которая гораздо больше меры человеческой (здесь она названа «стадия»). Ангел, если он измерит Новый Иерусалим мерою своей, ангельской, то Новый Иерусалим будет как бы нормальным (по небесным понятиям – нормальным), так же как Небесный Иерусалим, измеренный Иезекиилем, по земным понятиям нормального размера. Но если эти, так сказать, ангельские меры перевести в наши человеческие меры, то это будет город огромный, грандиозный, просто невместимый в наши человеческие меры. Именно это мы должны извлечь: Новый Иерусалим не меряется нашими человеческими мерками, он невместим в них. Многие комментаторы говорят: ангелы примерно как люди, они мерят той же мерою, что и люди. Естественно, имеется в виду мера не только геометрическая, имеется в виду мера, которыми мерят события всякие, которыми мерят добро и зло и т. д. Говорят, что у нас с ними единая мерка. Знаете, мне представляется, что вывод из этих слов должен быть сделан ровно противоположный: в этом новом мире мерки уже не наши, мерки такие, какие мы и представить не можем, а если попробуем представить, получится то же самое, как и при измерении Нового Иерусалима. Но ангелы в этом новом мире могут пользоваться нашими человеческими мерками. Собственно, всё Откровение Иоанна Богослова и есть перевод невместимого и непонятного, что творится на небесах, и в том числе в этом новом мире, в наши человеческие понятия и мерки, но понятно, что это перевод несовершенный. Отсюда и возникают эти странные несоответствия: стена в меру человеческую — высокая, но вроде нормальная, а город какой-то совершенно запредельный. Ещё, кстати, хочу упомянуть, что эта стена вызывает вопрос: а зачем там нужна стена? От кого отгораживаться? Ещё раз: образ города не должен ввести нас в заблуждение, мы невольно мерим его мерками наших городов. А мы должны бы поступать наоборот— наши города мерить меркою Нового Иерусалима как некое очень несовершенное во времени, вечное приближение к Новому Иерусалиму.

Читаем дальше.

18 Стена его построена из ясписа, а город был чистое золото, подобен чистому стеклу.

19 Основания стены города украшены всякими драгоценными камнями: основание первое яспис, второе сапфир, третье халкидон, четвёртое смарагд,

20 пятое сардоникс, шестое сердолик, седьмое хризолит, восьмое вирилл, девятое топаз, десятое хризопрас, одиннадцатое гиацинт, двенадцатое аметист.

21А двенадцать ворот – двенадцать жемчужин: каждые ворота были из одной жемчужины. Улица города – чистое золото, как прозрачное стекло.

 Видите, здесь целая соната написана из драгоценных камней. Причём нам ясно только одно: эти камни какие-то очень драгоценные и очень красивые. Мы даже по-гречески не знаем, что это за камни, каковы их названия в современной терминологии. Какие-то мы, конечно, узнаём (аметист, вирилл, например). Хризопрас…  целая дискуссия, что означает хризопрас для греков того времени, то же самое халкидон, то же самое смарагд.

 (Реплика из зала, неразборч.  Б.М.Б отвечает на неё. Всё правильно, это в наше время. Тот же смарагд. Одни говорят, что смарагд — это изумруд, а другие говорят, что смарагд – это бриллиант, единого мнения по этому поводу нет.)

Ещё хочу сказать по поводу этих драгоценных камней: они перекликаются довольно сильно с теми драгоценными камнями, которых тоже двенадцать и которыми был по закону Моисееву украшен нагрудник первосвященника. Эти камни описаны в Книге Исход: их тоже двенадцать, они в честь колен Израилевых. Естественно возникает мысль, что это как-то перекликается, потому что и тут же двенадцать ворот (в честь двенадцати колен Израилевых). Ну, в какой-то мере это, наверное, так. Должен вам сказать, что в Ветхом Завете ещё более неясно по-еврейски, чем здесь, в Новом Завете, по-гречески, что за камни, в современной терминологии, украшали нагрудник первосвященника, но какая-то связь, вероятно, есть. Но я хочу просто сказать, что нам надо понять: а зачем тогда камни на нагруднике первосвященника? И тогда мы поймём, что камни нагрудника отражают камни Нового Иерусалима. А что же такое камни Нового Иерусалима? Я вам говорил, что это как бы разные цвета путей к Богу, разные цвета Правды Божией. Кто-то один цвет воспринимает, а кто-то – другой. И народы так же: какой-то народ один цвет Правды Божией лучше воспринимает, а другие народы — другие цвета. Поэтому двенадцать камней в честь колен Израилевых у первосвященника, они эту вечную Правду отражают. Цвета разные. Бог один, а связь с Ним у человека может быть разная. (Реплика из зала, неразборч., на неё Б.М.Б. отвечает. Да, разный путь. Вот самые точные слова — «разный путь к Богу», потому что мы сами разные: один из нас как изумруд (у него свой путь к Богу), а другой — как, скажем, алмаз (у него свой путь к Богу). Ещё обратите внимание: он здесь пишет (и здесь, и выше) о том, что город как бы золотой. В 18-м стихе написано так: «18Стена его построена из ясписа, а город был чистое золото, подобен чистому стеклу». И дальше в 21-м стихе (он как бы повторяется): «21Улица города – чистое золото, как прозрачное стекло».  Это опять типично: он что-то видит и пытается это передать нашими земными понятиями. Но на земле не может быть золото и стекло одновременно. Что же он такое видит, что это за сочетание? Золото, его сияние имеет свой сакральный, священный смысл, и не зря на иконах очень часто украшается фон золотом. Не потому что золото – это что-то дорогое, а потому что золото издавна в церкви — символ Царства Небесного. И тоже не потому, что оно такое дорогое, а потому что у него особое свечение. А стекло тоже символ — символ света. Прозрачность. Но золото в нашей жизни не прозрачно, а там это как-то в том камне сочетается: в том городе сочетаются священный золотой цвет и прозрачность как у хрусталя. Свет проходит свободно, и поэтому он сохраняет своё священное золотое качество.

И дальше в 22-м стихе мы встречаем, наверное, центральное место, вообще самое главное, что мы об этом городе должны знать: «22 Храма же я не видел в нём, ибо Господь Бог Вседержитель –  храм его, и Агнец». Поэтому когда мы поём о Новом Иерусалиме «Золотые купола сияют там всегда», поймите правильно: золотые, да, там есть этот золотой свет, но это не свет куполов, потому что там никаких куполов нет, они там не нужны. Храм на земле — это место отдельное, где Бог встречается с людьми, потому что Бог на нашей земле не может как бы везде встречаться с людьми, потому что наша земля чем-то напоминает мусорную свалку (наверное, с точки зрения Бога), а там такого отдельного места не нужно, Бог там везде с людьми. Собственно, сам этот новый мир представляет собой соединение Бога с человеком. Я вам говорил, когда мы только начинали читать эту главу, что мне более всего разъясняет образ Нового Иерусалима картина «точки Омега» Тейяра де Шардена: Вселенский Христос — соединение Бога с тварью Своей, с материей — такое же нерасторжимое, как оно произошло в Иисусе Христе. Таков Новый Иерусалим. Он сам — Храм. Так же как Христу никакой Храм не нужен, Христос Сам — Храм. Об этом в Послании к Евреям очень подробно, детально написано: о том, что все эти наши земные храмы – это только образ и тень небесного Храма, где Бог гораздо прямее соединён с людьми, чем в наших храмах земных. Это и есть Новый Иерусалим, это и есть то, тенью чего и образом чего являются наши земные храмы. Можно так сказать: истинная Скиния. Это терминология из Послания к Евреям, но и здесь этот термин употребляется, в третьем стихе написано: 3«…се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними». Бог будет обитать с человеками в единстве, подобном тому, которое являет нам Собою впервые Христос.

Читаем дальше: «23И город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего, ибо слава Божия осветила его, и светильник его – Агнец». О том, что понятие «славы Божией» имеет в себе некую светящуюся характеристику, я уже говорил. Но обратите внимание, как здесь сказано: «город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения». Знаете, почему ещё нет там ни солнца, ни луны? Не только потому, что не нужно там освещения, что светит слава Божия. Вспомним первую страницу Книги Бытие, о том, как были созданы солнце и луна и для чего. И для освещения! Но там сказано очень важное: «14 И сказал Бог: да будут светила на тверди небесной (для освещения земли и) для отделения дня от ночи, и для знамений, и времен…». Они для нас как своего рода часы, которые отсчитывают время. Вообще отсчёт времени исторический впервые начался с того, что заметили повторяемость именно небесных явлений: первые календари связаны с фазами луны, ну и т. д. А в новом мире, как я вам сказал, времени нет (привычного нам времени нет). И поэтому такие «счётчики» времён и знамений там тоже не нужны.

Дальше: «24 Спасённые народы будут ходить во свете его, и цари земные принесут в него славу и честь свою».  Удивительно то, что упоминаются спасённые народы. Мы часто говорим, что Церковь — это новый Израиль, что люди, тем более спасённые в новом мире, эта Вселенская Церковь и будет новый Израиль. Но Израиль — это же один народ. И тут мы начинаем понимать глубину того, что сказано о двенадцати воротах и двенадцати коленах. Да, Израиль — один народ, и в нём есть двенадцать колен, и каждое (если так можно выразиться) своими воротами приходит к Богу. И поэтому тут то же самое: «спасённые народы» как бы единый народ, новый Израиль, и они при этом разные, и входят в Новый Иерусалим, и ходят в нём каждый по-своему. Это не обязательно «народы» в чисто этническом смысле, как сейчас (еврейский народ, русский народ, английский народ, и т.п.), может быть, в какой-то мере и этническая сторона присутствует, но слово «народы» там, в Новом Иерусалиме, имеет более широкий смысл: там «народ» означает группы людей, у каждой из которых свой путь к Богу. Вот и всё, а чем эти группы объединяются… у нас здесь, как вы понимаете, генетически, по крови они объединяются, а там они объединяются чем-то другим. Видите, единство и множественность спасаемых, спасённых там, на небесах. У каждого свой путь…

Почему тут упоминаются цари земные, что они «принесут в него славу и честь свою». Это странно, потому что мы видели в предыдущих главах, что цари воюют с Богом, учиняют сражение. И потом я говорил вам, что все царства земные — это на самом деле образ зверя из бездны, они все основаны на дьявольском устройстве, на дьявольском способе устроения человеческой общности. Понимаете, всё это так, и тем не менее, когда мы смотрим, с каким почтением люди относятся к царям, как, например, в России относились к царю люди, от которого они, в общем-то, ничего хорошего не видели, и вообще его никогда не видели, когда мы Бога называем «Царь Небесный», мы начинаем думать, что, может быть, всё-таки на земных царях какой-то отблеск  Царства Небесного есть. Наверное, это просто искажение, извращение того понятия «царство», которое связано именно с Богом. Но раз на царствах земных какой-то отблеск есть, то пышность царского двора, все эти украшения, торжественность — это не только человеческие понты, как сейчас говорят, а это и отражение славы небесной в какой-то мере. И так задумано, может быть, что то, что на земле так уродливо и смешно воплощалось, будет принесено как скромный человеческий дар туда, откуда происходит: вот, Господи, мы старались, как умели, что-то тут сделать торжественно, красиво... не сумели, конечно! но приносим Тебе...

И дальше здесь сказано: «25Ворота его не будут запираться днём; а ночи там не будет.

26И принесут в него славу и честь народов». Значит, это не только то (мы с вами, конечно, это очень не любим), что связано с царями, слава и честь народов — то лучшее, что каждый народ сумел создать в своей истории. Мы, например, за многое стыдимся в истории. За русскую культуру стыдиться не приходится. Её русский народ принесёт в Новый Иерусалим, мне кажется, и, наверное, ещё многое, что будет в будущем сотворено. Примерно так я это и вижу. Ещё обратите внимание: здесь «народы» и «ворота» — в соседних стихах, и это не зря, потому что каждый народ, который принесёт что-то в Новый Иерусалим, войдёт в него своими воротами, своим путём. Вторая мысль: для каждого есть свой путь. Да, для каждого человека, для каждого народа есть свой путь в Новый Иерусалим, никому этот путь не закрыт, все туда вхожи (но только не все туда хотят, конечно, войти, это так).

Насчёт того, что ворота не будут запираться… Я вам ещё раз напоминаю, что это нам просто подсказывает, что ворота – это не ворота, стена— не стена, город – не город, это символы того, для чего нет в человеческом языке слов. Ну что это за ворота, которые не запираются ни ночью, ни днём! Кому они тогда нужны? Такая дверь, знаете, «существительная» (помните, у Митрофанушки, еще «не приложенная»). И кому нужна такая дверь? Вот примерно такие же ворота. Это символ, чистый символ, символ пути, символ пути к Богу.

И наконец последний стих: « 27И не войдёт в него ничто нечистое и никто преданный мерзости и лжи, а только те, которые написаны у Агнца в книге жизни».  Я хочу обратить ваше внимание: мы опять сталкиваемся здесь с парадоксом, который связан с тем, что Иоанн смотрит на новый мир с позиции старого мира. В том мире и нет никого, преданного мерзости и лжи, и ничего нечистого там нет, и поэтому даже теоретически воротами в Новый Иерусалим никто (лживый и мерзостный) не может войти. А почему же Иоанн это вспоминает? Потому что он-то ещё в этом мире, где много всякой мерзости, лжи и прочего такого, и он задаёт себе вопрос: а они туда смогут попасть, в этот город, и всё там испортить, загадить, как это водится в нашем мире? И отвечает: нет, нет! Они не пройдут через катастрофу Страшного Суда, потому что в Книге жизни на Суде не будут записаны. Я говорю «они», но… Мы, может быть, иногда думаем, что это какие-то люди «целиком», что одних людей туда принимают, других отправляют в озеро огненное. Я не думаю, что это так, я думаю, что Суд, скорее, идёт на уровне более глубоком, чем цельный человек. Из нашей личности, в которой есть много всякого, как вы понимаете, что-то записывается в Книгу жизни и входит в Новый Иерусалим, а что-то отвергается. Должен вам сказать, что даже мы сами от многого из того, что в нас есть, уже никуда деться не можем, хотели бы каким-то образом отвергнуть, но не можем отделить это от себя. Может быть, мы тоже хотели бы сказать: я хотел бы, чтобы со мной в Царство Небесное эти «части меня» не вошли, я бы их оставил здесь с удовольствием. Если мы так на это посмотрим, тогда, конечно, поймём, и посочувствуем и посимпатизируем Иоанну: он находится в той же позиции, что и мы, — в позиции человека, глядящего на тот мир, находясь ещё в нашем мире.

 

 

Лекция 32. Апокалипсис. 03.11.09

 

Мы с вами приступаем к чтению последней, двадцать второй  главы Откровения Иоанна Богослова — Книги Апокалипсис. Это последняя глава в этой Книге, и это последняя глава вообще в Библии. Да, в толстенной Библии, которую мы здесь читаем, дальше ничего нет. Вы знаете, в этом есть свой символический смысл, потому что нам в последних главах Книги Откровение явлен новый мир. Новое небо, новая земля, где люди как-то по-новому обитают с Богом, и понятно, что это продолжается в каком-то смысле и дальше, но это — другое. Это то, куда нам с вами сегодня не только нет входа, а нет даже возможности заглянуть туда дальше, чем в этот, можно сказать, вестибюль, куда нас вводит за собой Иоанн Богослов. Для нас, пока мы в этом мире, дальше этого ничего нет. Но я надеюсь, что когда мы там будем, то все эти сияющие перспективы, которые уводят куда-то за горизонт, в бесконечность, для нас откроются, и, если так можно выразиться, страница перестанет быть пустой.

Я рад, что к нашему чтению очень значимой последней главы Библии присоединяется Ханнели, потому что я знаю, что для неё    тема Страшного Суда, Апокалипсиса, приближения Царства Божия очень значима, и она из тех немногих людей, которых я знаю, которые Страшного Суда не боятся, а наоборот, можно сказать, даже в каком-то смысле с нетерпением ждут этого Дня Господня. Такая позиция, конечно, близка к тому, что сказано в этой главе, где говорится: гряду скоро. Ну гряди, гряди же скорей,— говорят люди Господу нашему Иисусу Христу, тем самым призывая, чтобы поскорее этот последний День Господний пришёл.

Прежде чем читать (мы прочтём с вами только небольшой фрагмент этой главы), я хочу рассказать, как она устроена в целом. Эта глава делится на три части. Первая часть, с первого по пятый стих,— то, что мы с вами прочтём сегодня, здесь как бы даётся Иоанну Богослову прозрение в то, как Новый Иерусалим устроен изнутри. Его как будто ангел, который всё это ему показывает, «мысленно» вводит за ворота Нового Иерусалима. Но всё равно, я вам должен сказать, что Иоанну (даже ему, даже в видении) невозможно стать обитателем Нового Иерусалима. До нового неба и новой земли это вообще никому невозможно. И поэтому, конечно, ему (если можно так выразиться), как на экране, показано ангелом, что там внутри, а сам он туда всё-таки не вхож.

Дальше за ним идёт фрагмент (примерно с шестого по 17-й стих), где идёт очень важное связывание этого далёкого от нас нового мира (нового неба и новой земли) с нашим здешним миром, т. е. главная интенция, главное движение мысли автора, Иоанна Богослова, состоит в том, чтобы показать, что видение Нового Иерусалима не есть что-то пусть замечательное и красивое, но очень далёкое от нас и не имеющее отношения к нашей сегодняшней здешней жизни в этом мире. Нет, эти две вещи связаны, они две части единого Замысла Господня. И в этом фрагменте, если так можно выразиться, глаза автора потихоньку возвращаются из нового мира в наш мир, и при этом наш мир остаётся ещё всё-таки освещён светом Нового Иерусалима. Это очень важный момент, он чем-то напоминает, например, явление Иисуса Христа на горе Фавор, горе Преображения, где, конечно, Его ученики не то что вошли в Царство Небесное, но они были освещены светом Царства Небесного, фаворским светом, который (как сказано) озарил всё вокруг. И Сам Христос светился таким светом, которого на земле не бывает, неземным, как сказано, «как белильщик на земле не может выглядеть» (приземлённое сравнение сделано). Этот фаворский свет оттуда, с середины 22-й главы, начинает как бы падать на наш мир. И последние несколько стихов этой главы, с 18-го стиха (это заключение 22-й главы), –  это вообще выход из этой Книги, выход из Откровения, выход из «мира видения», потому что почти с самого первого стиха первой главы этой Книги мы уже присутствуем, может быть, не на высоте небес, не в Новом Иерусалиме, но мы всё-таки присутствуем не совсем в том мире, в котором мы сейчас здесь с вами, буквально со слов 10-го стиха первой главы (« Я был в духе в день воскресный»). Слова «был в духе» важны. Всё! – Иоанн был в духе, значит, не совсем здесь, не совсем в нашей привычной жизни, но всё то, что он описывает, к другому слою, который (если можно так выразиться) пусть на метр, но приподнят над той землёй, по которой мы ходим. А в конце-то всё равно надо вернуться сюда. Нам, пока мы в этом мире, надо вернуться сюда, на нашу грешную землю, и по ней ходить ногами. И этот возврат — это выход, может быть, с неохотой (конечно, с неохотой!), и выход читателя из «мира видения» в нашу обычную грешную жизнь совершается в этих последних нескольких строках, стихах 22-й главы.

Ещё хочу сказать, что когда мы читаем эту главу, у нас, конечно, откладываются какие-то слова, которые часто повторяются. И лейтмотив этой главы: Христос говорит—«Гряду!», а люди Его призывают—«Гряди!» Это призыв ко Второму Пришествию Христа. И слово «скоро», которое здесь настойчиво, несколько раз повторяется. И слово это совершенно не случайно. Дело в том, что первые христиане, как вы, наверное, знаете, вообще ожидали прихода Иисуса Христа в Его Втором Пришествии, во славе, что называется, «с сегодня на завтра», вплоть до того, что они, что называется, землю переставали пахать, потому что: ну а что её пахать, когда завтра придёт Спаситель и наступит то, что написано в последней главе Откровения. Апостол Павел в одном из своих посланий их призывает: не нужно опережать, как говорится, Господа, потому что Он Сам сказал, что вы не знаете времён и сроков, и не можете знать. И действительно, мы видим, что прошло две тысячи лет, и то, чего ждали первые христиане (Второго Пришествия Христа во славе), ещё не совершилось. Казалось бы, можно ожидать, что христиан, наоборот, надо призывать к терпению, к тому, чтобы они не торопили события (и сегодня, две тысячи лет спустя). Но когда писалось Откровение (примерно в 95-м—100-м г.н.э.), христиане уже где-то, наверное, лет 60 ждали этого Пришествия Христа со дня на день, но так и не дождались, и казалось бы, автор Откровения тоже должен их как бы призывать проявлять терпение, примерно так же как Павел, а он делает совершенно обратное. Он им говорит: будет скоро! гряди скоро! Почему так? Я думаю, здесь две стороны. Первая. Конечно, в первых христианах, наверное, это напряжённое ожидание Христа, это желание с Ним встретиться, может быть, потихоньку стало убывать, охлаждаться, потому что проходит год за годом, десятилетия за десятилетиями, а то, чего они ждут, не происходит. Понимаете, это ожидание должно быть в христианине всегда, в христианской Церкви оно должно было быть не только тогда, в сотом году нашей эры, но и сегодня, две тысячи лет спустя, должно быть это напряжённое ожидание Господа нашего Иисуса Христа. Как будто мы точно знаем, что Он придёт сюда через секунду. Об этом и Сам Он говорит в Своих притчах. Помните, о девах мудрых и неразумных, одни были готовы, другие не были готовы. Во многих местах Он призывает к готовности. Он не говорит, что, вот, мы будем готовы, и тут же Он придёт и как подарок нам Себя принесёт. Нет, этого Он не сказал. Знаете, я сравнил бы эту готовность с такой знакомой мне по моему пребыванию в армии боеготовностью войск противовоздушной обороны. Понимаете, они должны быть готовы всегда. Если им нечего делать, и враг не атакует, самолёты вражеские не летят, то слава Богу, но это не значит, что они не должны быть готовыми, должны перестать быть готовыми. Примерно так же и христианин. Слава Богу, что Господь даёт ещё и ещё нашему миру возможность исправиться, улучшиться, возможность большему и большему числу людей прийти ко Христу. Что и происходит, между прочим. Вы знаете, если посмотреть, двести лет назад (я уж не говорю про времена Христа) где-нибудь в России, в Польше, на Украине такое количество евреев, собранное ради Христа, это просто немыслимо, это были только какие-то единичные исключения. Значит, меняется что-то. Значит всё-таки мы как человечество используем время, данное нам Господом. Но при этом важно, чтобы в нас не потерялось то чувство, о котором здесь сказано: гряди, Господи, и скоро! мы Тебя ждём! Мы всё равно ждём! Мы не говорим: уже две тысячи лет всё продолжается, неизвестно, когда Он придёт, я пока займусь своими делами, вполне земными, хорошими делами (детей вырастить, дом построить и т. д.). Главный пафос этой главы в том, что, несмотря ни на что, мы должны Его ждать так, как будто Он, Господь, точно придёт через пять минут. (Слово «скоро» не должно от нас уходить.)

Ещё хотел сказать вот о каком очень важном моменте. Читая Апокалипсис, я много раз вам повторял, что Апокалипсис— последняя Книга Библии и что удивительным образом многое из того, что написано в первой Книге Библии, Книге Бытие, в этих последних страницах Библии находит своё повторение, и это совершенно не случайно, это отражение того факта, который здесь устами Господа сформулирован так: «Я есмь Альфа и Омега». (Альфа — начало, Омега — конец, Альфа = Омеге.) Я вам говорил, что этот принцип «Альфа = Омега» имеет вселенский смысл. Начало Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Дальше Иоанн нам объясняет, что Слово это Христос и есть, только не в том виде, как Он родился и ходил по Галилее и по Иудее, а в том как бы виде вселенском, в котором Он у Отца, до начала всего, как там сказано, что «ничего не начало быть, что начало быть» без Него, Христа. Он был в начале, в точке «Альфа». То, что Христос в конце, в точке «Омега», — это, собственно, в двух последних главах и описывается. Про Новый Иерусалим не нужно думать, что это действительно какой-то город, какие-то дома, пусть замечательные, город, где живут примерно так, как мы живём здесь. Нет, это чистой воды символ, символ единения людей с Богом. Но какой же вид это единение имеет? Я много раз упоминал уже имя Тейяра де Шардена, мне очень близко его видение этого, и это можно сформулировать словами «Вселенский Христос»: всё будет во Христе, и всё будет Христос. Если мы так на точку «Омега» посмотрим (а её, кстати, Тейяр так и называет, «точка Омега», Вселенский Христос), то мы понимаем, что — да, всё началось Христом, и всё закончится Христом. Путь Вселенной, путь нашего мира, созданного Богом, который начинается с Книги Бытие, закончится Христом. Как начался, так и закончится. В этом смысле «Альфа» = «Омеге». То, что отражаются многие элементы Книги Бытие в видении, явленном Иоанну, — не случайно, это просто отражение того же принципа «Альфа = Омеге». Я хочу сказать вам, что это «Альфа = Омеге», начало равно концу, этот принцип даже в самой Книге Откровение в какой-то мере воплощён, потому что мы в этой последней главе встречаем элементы, которые возвращают нас к первой главе, например, Христос, Который напрямую говорил с Иоанном в нескольких первых главах, Он дальше молчит, и только в этой главе Он возвращается: мы опять слышим голос Христа. Это «начало равно концу», «Альфа» равно «Омега», «первая глава связывает нас с последней главой» — всё это применимо к Книге Откровение. Это же верно и применимо к Библии в целом: и Книга Бытие, и Книга Откровение, в сущности, об одном и том же говорят — о сотворении мира, только если в Книге Бытие это был мир, в котором мы живём, то в Откровении это сотворение мира нового (нового неба и новой земли), но всё-таки это об одном, потому что оба эти мира — это часть единого Замысла Божия, это не то что Господь «поставил крест» на Своём старом Замысле и, как говорится, начал новую партию, нет, это не так, это единый Замысел Божий. Должен вам сказать, что то, что в Библии, в её устройстве проявляется как бы вселенский принцип «Альфа равно Омега» (он, конечно, вселенский, если Сам Бог говорит: «Я есмь Альфа и Омега»), нам напоминает об очень мудром мнении древнееврейских богословов, что Библия есть, в сущности, целый мир, что в ней всё заключено. В этом много правды. И то, что этот вселенский принцип «Альфа» равно «Омега» отражается в устройстве Библии, — закономерно. Но я хотел бы обратить ваше внимание на обратное: если мы понимаем Библию как целый мир, в соответствии с богословием, идущим ещё из Древнего Израиля, то мы можем и мир, окружающий нас, понять как Библию. Что это означает? Это означает, что наш мир содержит адресованное нам Слово Бога, что мир, окружающий нас, может быть прочитан. Как его прочитать? Я вам могу привести простой пример. Я не буду говорить о камнях, о деревьях, о чём-то ещё, я хочу сказать о простой вещи. Души человеческие. Читаем ли мы души окружающих нас людей? Тратим ли мы свои силы, своё внимание на то, чтобы в них проникнуть? Может быть, нам это не очень интересно, может быть, мы больше интересуемся своей собственной душой, которую Бог нам дал. Если это так, то это неправильно. Если бы мы научились читать написанное в сердцах других людей, то, может быть, нашли бы там много неприятного, таких слов, знаете, типа тех букв на заборе, которые дьявол написал, но мы там нашли бы и слова, которые написал Бог в сердцах близких нам людей, адресованные нам. С этим я связываю вот что. Когда встречаются такие люди, как отец Александр Мень, митрополит Антоний Сурожский, то почему люди к ним прислушиваются, к тому, что исходит из душ таких людей? Они через таких людей как бы читают Слово Божие. Эти люди открывают окружающий мир. Я очень, конечно, хотел бы, чтобы наше с вами совместное чтение Библии не только приводило к тому, что мы лучше начнём понимать эту замечательную книгу, а всё-таки к тому, чтобы мы сквозь призму этой Книги, в её понятиях, в её контексте начали лучше понимать окружающий нас мир, самих себя и близких нам людей.

Ну, это прелюдия, а теперь я хотел бы несколько стихов прочесть, разобрать каждый из них, они заслуживают, откровенно говоря, подробного анализа. Прочту их сначала все вместе, нашу сегодняшнюю порцию. Глава 22-я.

1 И показал мне чистую реку воды жизни, светлую, как кристалл, исходящую от престола Бога и Агнца.

2Среди улицы его, и по ту и по другую сторону реки, древо жизни, двенадцать раз приносящее плоды, дающее на каждый месяц плод свой; и листья дерева –  для исцеления народов.

3 И ничего уже не будет проклятого; но престол Бога и Агнца будет в нем, и рабы Его будут служить Ему.

4 И узрят лице Его, и имя Его будет на челах их.

5 И ночи не будет там, и не будут иметь нужды ни в светильнике, ни в свете солнечном, ибо Господь Бог освещает их; и будут царствовать во веки веков.

На этом кончается описание Нового Иерусалима. Давайте разберём его по стихам. Начнём с воды жизни, чистой, светлой, как кристалл, о которой говорится в первом стихе. Когда мы с вами читали прошлую главу, я вам говорил, что эта вода (естественно, как всё в этом новом мире) уже не вода, это что-то другое, что символизируется водой в понятиях нашего мира. А что это такое? Чтобы понять, вспомним слова Христа. В последний, великий день праздника Кущей, когда совершался очень значимый обряд возлияния воды в Иерусалимском Храме, Он говорил: у «верующего в Меня из чрева потекут реки воды живой». Там же, прямо как комментарий Иоанна, говорится, что Он это говорил о Духе Святом, Который имели принять верующие во Христа. И я должен вам сказать, что Христос, говоря это (если так можно сказать), не изобретает ничего нового. Потому что образ таинственной реки воды живой, которая течёт в Иерусалиме, встречается в Книге Иезекииля, он встречается в Книге Захарии. И там тоже так написано, что вода, текущая из Иерусалима, будет водой для всех народов. Знаете, это, конечно, в материалистическом подходе смешно. Что там может течь из Иерусалима? (Кто там был, понимает, что туда воду надо подводить, накачивая её насосом из Галилейского озера и из других мест.) Но это же не о нашей обычной воде, это о воде (как говорил Христос) Духа Святого. Мы слово «дух» обычно ассоциируем с воздухом, с ветром, по-древнееврейски «руах» – это и «воздух», и «Дух Святой». Кстати, по-гречески тоже: «пневма» – это и Дух Святой, и воздух, одно и то же слово. Но там, в новом мире, если так можно выразиться, дух «сгущается», он уже приобретает консистенцию не газа, а консистенцию воды, и — течёт. А то, что это именно Дух Святой, или, говоря на языке богословия, третья ипостась Божества, наряду с Богом Отцом и с Богом Сыном, то это неявно содержится в этом стихе. Смотрите, вода жизни, т. е. Дух Святой, откуда исходит? Здесь сказано: от престола Бога и Агнца, т. е. от Отца и Сына Дух Святой исходит. Кстати сказать (но я не буду в это особо вдаваться), этот момент послужил поводом долгих-долгих дискуссий между католиками и православными: всё-таки Дух Святой исходит только от Отца, или и от Отца и от Сына? Что я вам могу сказать? То, что мы, люди, сделали это предметом дискуссии, мне кажется примером того, как мы всё снижаем в этом мире. Бывает, нам явлено такое замечательное, возвышенное видение —видение города с престолом Бога и Агнца, т. е. Христа, с рекой воды жизни, а мы и это превратили в предмет ссор, раздоров и каких-то разборок между собой. Не нужно всего этого, не нужно пытаться мир будущий, новый, как-то внести в прокрустово ложе, в узкие рамки наших современных понятий (я бы сказал, мелковатых для этого мира) тех душ, которые используют любой повод для того, чтобы друг с другом затеять какую-то ссору и разборку. Не надо! Нам надо просто посмотреть на всё это и почувствовать просветление сердца при мысленном взгляде на Новый Иерусалим, а не вдаваться здесь в такое неуместное, мелкое богословие. Значит, ещё раз мы здесь видим троичность –  Бога Отца, Агнца — Сына Его Иисуса Христа, и Духа Святого, изображённого как чистая река воды жизни.

Дальше: «2Среди улицы его, и по ту и по другую сторону реки, древо жизни, двенадцать раз приносящее плоды, дающее на каждый месяц плод свой; и листья дерева –  для исцеления народов».  Естественно, как только мы читаем слова «древо жизни», мы вспоминаем Книгу Бытие – вторую и третью главы, историю грехопадения и историю рая. В раю было древо жизни, и этот образ нам подсказывает, что мы на этой странице Библии возвращаемся к первой странице Библии, что этот мир, новый вроде бы (Новый Иерусалим), он и не совсем новый, это в каком-то смысле как бы новая вариация на тему райского сада, который уже был, в каком-то смысле Новый Иерусалим и есть райский сад на каком-то новом этапе Божьего Замысла, и это соединение начала и конца, конечно же, тоже проявление принципа «Альфа» равно «Омега». Здесь написано «…листья дерева – для исцеления народов» (по-гречески сказано «для терапии народов»). Мы, естественно, спрашиваем себя: так что, народ, живущий в Новом Иерусалиме, может болеть? Ну конечно же нет! Об этом сказано напрямую в 21-й главе, в четвёртом стихе: «4И отрёт Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло». В чём же дело? Я думаю, что дело здесь вот в чём. Довольно часто Иоанн употребляет привычные ему слова и понятия из этого мира для описания того, что в эти понятия не вмещается. Давайте просто заменим это слово на «питание народов» от дерева жизни. Листья дерева жизни дают духовное питание для живущих в Новом Иерусалиме, и таким образом, мне кажется, проблема будет снята. Для жителей Нового Иерусалима, как мне кажется, нужды в исцелении от чего бы то ни было нет, в том-то и дело, что они цельны, они едины с Богом.

И как ещё можно понять слова «для исцеления народов». Слово «народы» тут встречается в двух ролях: люди, которые уже вошли в Новый Иерусалим, и народы, которые ещё не вошли, а только туда идут, как мы читали в 24-м и 26-м стихах предыдущей главы («…принесут в Новый Иерусалим славу и честь народов»). Если мы здесь под «народами» имеем в виду тех, которые идут в Новый Иерусалим, но которые ещё не вошли, т. е. имеем в виду то, что происходит в Книге Апокалипсис до Страшного Суда, до резкого водораздела между 20-й и 21-й главами, то тогда тоже можно сказать, что, конечно, люди (вот мы с вами), которые тянутся туда, в Новый Иерусалим, на самом деле, в своей тяге туда как-то подкрепляются невидимыми (я скажу метафорически) слетающими в наши души листьями дерева из Нового Иерусалима,  из будущего ещё для нас Нового Иерусалима. Понимаете? Потому что всё, что окружает нас из этого мира, только способно в нас вселить вопросы типа: ну а зачем это? это всё фантазии… и т. д., и т. д. А если мы, несмотря ни на что, тянемся туда, то это не потому, что мы такие хорошие, а потому, что в наши сердца какое-то семечко оттуда уже попало и делает свою работу в наших сердцах. Вот так, мне кажется, можно понять слово «исцеление».

Здесь встречается слово «двенадцать» («двенадцать раз приносящее плоды»). Я вам говорил о том, что «двенадцать» — священное число, оно встречается в предыдущей главе: двенадцать ворот, двенадцать оснований у города, которые как бы посвящены двенадцати коленам Израилевым или двенадцати апостолам. «Двенадцать» – это символ полноты в разнообразии, хочу это подчеркнуть. Каждое колено — своеобычно, как тот драгоценный камень, которым оно символизируется. Драгоценные они все, но у каждого — свой, изумруд с рубином не спутаешь. Это принцип Божий, если можно так выразиться, такой архетип — полнота в разнообразии (а не в единообразии), — который символизируется числом «двенадцать». И это, может быть, нам поможет понять, что тут говорится о том, что это дерево приносит на каждый месяц плод свой. Я вам много раз говорил, что в этом Новом Иерусалиме времени (в привычном нашем понимании) нет, и в одной из глав ангел прямо так и говорит: времени больше не будет. А как же там могут быть месяцы? Я думаю, что здесь нужно иметь в виду «месяцы» не в смысле времени (тридцать дней), а такие «месяцы», как их понимают в астрологии: мы говорим, что кто-то «овен», а кто-то «телец». Мы можем это понимать так: человек просто родился в этом месяце, или в том месяце, но это не главное. На самом деле что имеется в виду под этим: «он — овен» или он — телец»? Некий психологический рисунок человека, некий тип склада человеческого характера, который мы условно называем именами созвездий (овен, телец и т. д.). Так вот, древо жизни, поскольку у нас полнота в разнообразии символизируется числом «двенадцать» (двенадцать колен, двенадцать апостолов, двенадцать драгоценных (как камни) разных частей Нового Иерусалима), и древо жизни для каждой из двенадцати частей Нового Иерусалима даёт свой плод, адресованный именно этой части. Если мы именно так это поймём, тогда у нас исчезнет противоречие между временем и вечностью, которое создаётся словом «месяц». Дальше, глава 22-я: «3И ничего уже не будет проклятого; но престол Бога и Агнца будет в нём, и рабы Его будут служить Ему…» Нас могут смутить слова «рабы… будут служить…» Почему? Потому что мы с вами говорили о том, что соединение Бога с людьми в Новом Иерусалиме какое-то совершенно новое, особенное, тесное, которое Тейяр де Шарден обозначал так: что мы все (люди и вся тварь вообще) соединимся во Вселенском Христе, что сегодня символизируется в таинстве Евхаристии (соединение и плотское, и духовное — полное соединение с Богом). А здесь — рабы какие-то, и служить будут. Но я хочу вам сказать: во-первых, слово «рабы» в нашем языке и греческое слово «дулос» — это два совершенно разных слова. «Дулос» – это, скорее, «слуга», хотя «раб» тоже обозначается этим словом. Но у нас слово «раб» несёт исключительно отрицательный оттенок, а «дулос» не несёт такого оттенка. «Верный слуга» –  это же похвала, правда? Вот примерно так греки слово «дулос» воспринимали. И ещё один момент: они «будут служить Ему». Здесь для слова «служить» употреблено слово, которое имеет тот же корень, что русское слово «литургия», т. е. богослужение. Вот как рабы будут служить Ему, понимаете? Они не то что будут помогать (условно говоря) ботинки надеть. Конечно, смешно такое сравнение, но как на земле рабы служат господину?  Это служение будет состоять в участии во Вселенской Литургии, а я вам говорил, что то, что нам, начиная с четвёртой главы, описывается, — поклонение старцев, животных, Агнец перед троном, – всё это действо на Небесах, в сущности, есть богослужение, Литургия (то, на что нам намекает богослужение в современных церквах, что оно как бы нам символизирует, приоткрывает то Небесное богослужение). Итак, «слуги Его» — мы все (если туда попадём), и мы будем участвовать в том богослужении, едином с Богом: будем вместе с Богом участвовать во Вселенской Литургии. Я должен сказать, что само слово «литургия», с точки зрения своего корня, своей этимологии вообще не включает в себя корня «служить», оно означает «совместные действия». Вот что здесь сказано: мы будем с Богом на Небесах, в Новом Иерусалиме, совершать некое совместное действие, Вселенское богослужение. Можно так сказать.

Дальше: «4И узрят лице Его, и имя Его будет на челах их». «Узрят лицо Его» — ведь специально так сказано, потому что в Библии, в Ветхом Завете, настоятельно проводится мысль, что нельзя увидеть лица Божьего, в этом мире никому этого нельзя, даже Моисею в этом было Самим Господом отказано: «Ты не можешь увидеть Моё лицо и не умереть». Но там-то — новое небо и новая земля, и там лицо Божие можно увидеть. Можно себя спросить: «Чем?»  Мы понимаем, что у обитателей нового мира тела тоже новые, у них нет тех глаз, что у нас. Об этом говорил апостол Павел во фрагменте из 15-й главы Первого послания Коринфянам, которое я вам читал: «есть тело душевное, есть и тело духовное». Какими мы будем в тех духовных телах, что такое эти духовные тела, мы, конечно, не знаем. Но мы глазами духовных тел сможем увидеть Господа. На что могут быть похожи духовные тела? Примерно на то тело, которое приобрёл Христос при Воскресении,—тело, в котором Он мог (помните?) рыбу есть, и при этом это же тело могло проходить сквозь стены, для него не могло быть никаких препятствий, оно могло быть одновременно в двух разных местах (по дороге в Эммаус и одновременно с учениками в Иерусалиме) — какое-то такое новое тело. И я хочу сказать, что в новом теле у нас будет какая-то другая степень соединённости с Богом, не та, какая здесь. Мы тоже здесь иногда говорим так: я услышал голос Бога. Авраам, Моисей, о них в Библии так и написано, что они слышали Его голос (но не ушами, разумеется). И даже наши современники иногда говорят примерно вот что (как говорил митрополит Антоний о своём обращении ко Христу): «Я увидел (или почувствовал), что по ту сторону стола стоит Христос». И вот что это? Можно сказать, что он Его увидел, но при этом он говорит, что «глазами я ничего не видел, и при этом точно знал, что Он здесь». Понимаете, нам и в этом мире какое-то даётся как бы некое подобие этого «узрения», «услышания» Господа, и всё-таки оно достаточно отдалённое, ведь митрополит Антоний реально глазами ничего не видел. А там, в Новом Иерусалиме, узрение Бога будет подобно в своей конкретности и прямоте тому, как мы (я не знаю) видим друг друга. Так же, примерно, будет и там.

Ну и, наконец, последний из наших сегодняшних стихов: « 5И ночи не будет там, и не будут иметь нужды ни в светильнике, ни в свете солнечном, ибо Господь Бог освещает их; и будут царствовать во веки веков». Я хочу сначала остановиться на слове «царствовать». Вы подумайте сами, насколько это слово уже наше, земное, и означает оно, что они там будут в каком-то величии находиться, какое в нашем мире можно, как говорится, увидеть только у царя. Но это, конечно, ни в каком смысле не царство, как здесь, потому что здесь цари царствуют над кем-то, они кого-то подавляют, они кем-то властвуют. Это, между прочим, слова Христа, Он говорит Своим ученикам: здесь цари делают так, а вы так не делайте. Конечно, на небесах такого не может быть, поэтому слово «царствовать» означает здесь не власть, оно просто означает некое величие, которое обретут обитатели Нового Иерусалима, да и как они могут величие не приобрести, если они соединены с великим Богом!

Дальше сказано, что они «будут царствовать во веки веков». Я вам говорил, что выражение «во веки веков» встречается, например, в 20-й главе, когда о последней битве с дьяволом говорится, там сказано так: «10…а диавол, прельщавший их, ввержен в озеро огненное и серное, где зверь и лжепророк, и будут мучиться день и ночь во веки веков». Я вам говорил, что там выражение «во веки веков» уместно именно потому, что эти мучения не вечны, они кончатся тогда же, когда кончатся веки веков, а веки веков кончатся на Страшном Суде, на грани между старым миром и новым… Времени больше не будет, соответственно никаких «веки веков» больше не будет. А как же в пятом стихе говорится, что они «будут царствовать во веки веков»? Это типично, это и у Иоанна есть, это почти неизбежно — использование наших здешних слов для обозначения нездешнего. Он хотел сказать, что они будут царствовать вечно, а вынужден был сказать, что они будут царствовать во веки веков, потому что по-гречески иначе не скажешь. По-русски можно сказать «будут царствовать вечно», а по-гречески получается вот так. И получается в переводе богословски просто неправильно, потому что никаких «веков» не будет в Новом Иерусалиме. Так что заменим это мысленно на слово «вечность».

Ну а теперь, в заключение, я хотел бы сказать, наверное, о самом важном в этом фрагменте, что там «5… не будут иметь нужды ни в светильнике, ни в свете солнечном, ибо Господь Бог освещает их». Немножко я об этом говорил, когда в 21-й главе мы читали с вами в 23-м стихе, что «23город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего, ибо слава Божия осветила его, и светильник его –  Агнец». Я хотел бы здесь чуть-чуть с другого конца посмотреть на тему света, который будет в Новом Иерусалиме. Понимаете, мы здесь, все люди в этом мире, светимся отражённым светом: вы видите меня, потому что я отражаю свет лампы (а если на улице, то свет солнца). А если нет, если меня не освещать, вы меня и не увидите. Итак, мы здесь все светимся отражённым светом.  И в духовном плане тоже мы здесь все светимся отражённым светом. Мы ничего своего, ничего от себя духовного не имеем, не можем создать. Мы можем отразить и передать дальше другим людям только то, что Господь сотворил в нашем мире, и свет освещающий, и свет духовный, только и всего. Но в новом мире свет, который, конечно, как вода (она одновременно и вода, и дух), так же и свет в новом мире — это одновременно и свет освещающий, и свет духовный, свет освящающий (если можно так выразиться). Этот свет, как мне кажется, в том мире вообще ниоткуда не исходит, от какого-то одного источника, который могли бы остальные части мира отразить. Нет, не так. Мне представляется, что в том мире светится всё, примерно так, как это было при вторжении того мира, Царства Небесного, в нашу жизнь на горе Фавор. Фаворским светом в том новом мире пронизано всё, там всё светится, весь город светится духовным светом, и обитатели его светятся им тоже. Может быть, в этом самый главный признак того, как по-новому люди там соединены с Богом, соединены так, что уже Его божественным светом они, люди, сами светятся изнутри. Именно потому, что они, в каком-то смысле, Бог и есть. Той грани, жёстко разделяющей Бога и человека в этом мире, там, в Новом Иерусалиме, нет, и поэтому Фаворским светом там светится всё…

 

Лекция 33. Апокалипсис. 10.11.09

 

Мы с вами подходим к концу чтения Книги Апокалипсис (Откровение Иоанна Богослова) и, соответственно, к концу чтения всей Библии. Вы ведь понимаете, что Книга Апокалипсис – это Книга о конце времён, о конце того мира, который мы знаем. Как довольно часто бывает, именно книги, написанные на религиозные сюжеты, на религиозные темы, как бы сама конструкция книг отображает то, о чём они пишут. И вот Книга о конце времён… дальше  – всё, пустая страница. Это — конец. Я хочу сказать:  страница в каком смысле «пустая»? Потому что на ней ещё ничего не написано, по крайней мере, у нас, в том мире, в котором мы живём во времени. На странице, которая за концом времён, описанным в Откровении, ещё ничего не написано, а Откровение нам дано как бы специально для того, чтобы заглянуть хотя бы одним глазком в то, что за этой пустой страницей, за тем местом, где кончается привычный нам мир.

Мы с вами начали читать последнюю, 22-ю главу Откровения. Я говорил вам о том, что эта глава делится на три части. Первая — это более детальное описание Нового Иерусалима, который описывается как бы как город, а на самом деле это, конечно, совершенно символическое описание, это описание как бы духовных черт нового мира (не нужно воспринимать это так, что это действительно какой-то город, какие-то дома, стены, улицы — нет, это всё метафора, всё, до последнего слова, метафора). В новом мире вообще, как мне кажется, ничего нет такого, что напоминает мир, в котором мы живём. Это первые пять стихов. Следующая часть (я даже не знаю, как точнее её определить) – это часть, где как бы тайнозритель Иоанн Богослов (представим, что он оператор) показывает нам то, что видит: вот он отъезжает, как бы съезжает назад, в наш мир, возвращается с небес на землю. Этому посвящена средняя, может быть, центральная часть этой главы. Наконец, последняя часть, как бы заключение, последние слова кода, можно сказать, этой Книги, да и вообще всей Библии.

Давайте мы с вами прочтём эту главу ещё раз. То место, на котором мы сегодня остановимся, это не последняя строка, но это, в сущности, вообще-то конец. Знаете, такое бывает довольно часто. Когда мы с вами читали Евангелие от Иоанна, там конец в 20-й главе. Там объясняется, что всё это написано, чтобы вы поняли, Кто такой Христос, Сын Божий, а потом вдруг идёт ещё одна глава, 21-я.  Так бывает: как бы конец, а после конца ещё постскриптум. Примерно так устроена и эта глава. Мы до этого как бы настоящего конца прочтём.

1 И показал мне чистую реку воды жизни, светлую, как кристалл, исходящую от престола Бога и Агнца.

2Среди улицы его (Нового Иерусалима) –  и по ту и по другую сторону реки, древо жизни, двенадцать раз приносящее плоды, дающее на каждый месяц плод свой; и листья дерева – для исцеления народов.

3 И ничего уже не будет проклятого; но престол Бога и Агнца будет в нём, и рабы Его будут служить Ему.

4 И узрят лице Его, и имя Его будет на челах их.

5 И ночи не будет там, и не будут иметь нужды ни в светильнике, ни в свете солнечном, ибо Господь Бог освещает их; и будут царствовать во веки веков.

Здесь кончается первая часть, которую мы уже разбирали. Обратите внимание, кстати, как описан Новый Иерусалим, он описан через сплошное «не»: ночи не будет, не будет светильника, не будет света солнечного. И когда он впервые появляется в 21-й главе, мы про него читаем: «4… и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло.

5И сказал Сидящий на престоле: се, творю всё новое».

Это описание в таком стиле отрицательном (ни того, ни того, ни того не будет). Это очень характерный, так называемый апофатический подход к описанию Бога. Он основан на том, что Бог принципиально неописуем человеческими словами. И точно так же Новый Иерусалим, он на то и новый, что он словами нашего мира неописуем. Поэтому естественно (не специально), что автор, не имея слов, которыми можно описать то, что там на самом деле, говорит, чего там нет: болезни нет, смерти нет, проклятого ничего нет, даже света нет (не то что там темно, а там всё светится, там какого-то отдельного источника света, как у нас, лампы или солнца, нет). Такая стилистика «не», которая просто бросается в глаза, когда читаешь.

Читаем дальше.

6 И сказал мне: сии слова верны и истинны; и Господь Бог святых пророков послал Ангела Своего показать рабам Своим то, чему надлежит быть вскоре.

7 Се, гряду скоро: блажен соблюдающий слова пророчества книги сей.

8 Я, Иоанн, видел и слышал сие. Когда же услышал и увидел, пал к ногам Ангела, показывающего мне сие, чтобы поклониться ему;

9но он сказал мне: смотри, не делай сего; ибо я сослужитель тебе и братьям твоим пророкам и соблюдающим слова книги сей; Богу поклонись.

10 И сказал мне: не запечатывай слов пророчества книги сей; ибо время близко.

11 Неправедный пусть ещё делает неправду; нечистый пусть ещё сквернится; праведный да творит правду ещё, и святый да освящается ещё.

12Се, гряду скоро, и возмездие Моё со Мною, чтобы воздать каждому по делам его.

13 Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, Первый и Последний.

14Блаженны те, которые соблюдают заповеди Его, чтобы иметь им право на древо жизни и войти в город воротами.

15А вне – псы и чародеи, и любодеи, и убийцы, и идолослужители, и всякий любящий и делающий неправду.

16Я, Иисус, послал Ангела Моего засвидетельствовать вам сие в церквах. Я есмь корень и потомок Давида, звезда светлая и утренняя.

17И Дух и невеста говорят: прииди! И слышавший да скажет: прииди! Жаждущий пусть приходит, и желающий пусть берёт воду жизни даром.

 На этом мы с вами поставим точку, и на этом, вообще-то, точка всей этой Книги, потому что это последние слова, которые доносятся с небес. Дальнейшее – это уже слова земного человека, обращённые к нам, земным людям. Я как раз хотел сказать, что та часть, которую мы сегодня будем разбирать, она и есть возврат с тех небес, в которых помещалась как бы «камера оператора» автора, апостола Иоанна Богослова, которая нам всё это показывала. Возврат назад, на землю, где, собственно, сам Иоанн и находится (он же не на небесах, он на земле, просто ему видение дано). И в процессе возвращения назад возникают в этой главе такие места, где как бы смешаны небесная и земная точки зрения. Посмотрите сами. То, что мы последнее прочитали, такие возвышенные и пафосные слова: «17И Дух и невеста говорят: прииди! И слышавший да скажет: прииди!» Дух и невеста — это, собственно, Иисус Христос и Его Церковь, как мы говорили раньше. Они говорят: «Прииди!» Кому они говорят: «Прииди!»? При первом чтении возникает впечатление (и это правильное впечатление), что они говорят «прииди!» всему тому, что описано в этой последней главе: Богу они говорят «прииди!», Новому Иерусалиму они говорят «прииди!», новому небу и новой земле, где не будет ни смерти, они говорят «прииди!» Знаете, это, конечно, понятно, и мы к этому «прииди!», наверное, присоединяемся. Если мы себе всё это живо представим: мир, где нет болезни, смерти, где всё, как здесь написано, светлое и святое, –  то мы, конечно, естественным образом тоже говорим этому миру: ну поскорее же приходи! Если чуть-чуть подальше поглядеть, в 20-м стихе: «20Свидетельствующий сие говорит: ей, гряду скоро! Аминь. Ей, гряди, Господи Иисусе!» –  это говорит написавший Книгу, и мы с ним повторяем: ну давай, скорее приходи! Это адресовано Богу, Новому Иерусалиму,  новому миру, хотя не только им. (Я об этом скажу дальше.) Но, понимаете, Новый Иерусалим уже как бы пришёл, мы же как раз читали с вами в 21-й главе и в начале 22-й, что он уже пришёл, Новый Иерусалим, так как же они говорят «приди!», как будто это ещё только будет. В том-то всё и дело, так и проявляется смешение небесного мира и земного, небесной точки зрения и земной. Сначала всё написано с точки зрения вечности, где Новый Иерусалим уже есть, а дальше написано, как раз в этом стихе, с точки зрения как бы нашего времени, куда автор как бы вернулся вместе с нами, читателями, где это ещё только будет. В нашем времени, в котором мы живём, Новому Иерусалиму ещё только предстоит появиться. Итак, несущая конструкция той части, которую мы с вами разбираем, это возвращение из вечности во время. Как вы помните, вероятно, в четвёртой главе (да, собственно, и раньше) автор вдруг оказывается не в том мире, в котором мы с вами живём. Это начинается с того, что он в первой главе прямо говорит: «Я был в духе в день воскресный». Значит, не в нашем мире, а в каком-то другом, духовном мире, и дальше, в четвёртой главе, духовное восхождение продолжается, ему открываются небеса: престол Божий, вечное Богослужение, совершающееся на небесах, – как бы раскрывается занавес. И вот мы возвращаемся, как и должно быть, потому что мы живём с вами здесь. Это видение потому и дано нам, живущим здесь, ведь оно живущим на небесах, в вечности не нужно: они там пребывают и всё это видят и знают. Это — для нас. Возвращение в наш мир и есть сюжет этой части.

Ещё хочу сказать о важном моменте. Если вы внимательно следили за тем, что мы сейчас прочли (с шестого по 17-й стих), может быть, обратили внимание, что там не всегда понятно, кто говорит ту или иную фразу. Это может говорить автор, Иоанн Богослов, от своего имени. Это может говорить ему тот ангел, который ему всё это показывает. Это может говорить Иисус Христос — Агнец. И это, наконец, может говорить Бог Вседержитель, Сидящий на престоле. Я не противопоставляю, конечно, Агнца и Сидящего на престоле. Тут же так и сказано в начале главы: престол Бога и Агнца. Это две ипостаси единого Божества, но всё-таки это именно ипостаси, это как бы две грани, которые можно как-то различать, и от какой грани исходит голос, нам не всегда понятно. Почему так? Такого не было раньше. Раньше всегда было понятно, от кого исходит, так сказать, та или иная информация. Опять же, дело в том, что он возвращается на землю, и, во-первых, у него, удалившегося с небес, небесные голоса звучат, видимо, как-то смутно, он уже не всегда точно слышит, кто произносит то, что он слышит. И второе. Конечно, голоса небесные смешиваются с голосами земными. Знаете, как иногда бывает, когда на улице молодёжь любит ходить и слушать музыку через наушники. Мне тоже доводится в наушниках слушать какую-нибудь классическую музыку, и она, пока звучит громко, весь уличный шум заглушает, а когда к концу, уже потише, сходит на нет, то сквозь музыку слышен уличный шум (и музыка слышна, и уличный шум). Примерно так же и здесь: небесное слышно, и уже сквозь небесное слышно земное. Я вам скажу в нескольких фразах, где земное прямо прослеживается.

 И ещё особенность: возврат к первой главе. Я отмечу здесь несколько мест, которые подчёркнуто, просто дословно, воспроизводят то, что уже сказано в первой главе. Почему? Это не случайно, такова конструкция Книги Откровение (Апокалипсиса): в ней конец соприкасается с началом, и в этом она отражает то, о чём говорит, «Я есмь Альфа и Омега» (Альфа равно Омеге, начало равно концу, где начало, там и конец (говорит Бог)). Книга как бы это и воспроизводит: в ней тоже начало соединяется с концом. Но за этим стоит ещё нечто большее, ведь не зря же эта Книга — последняя, конец Библии, и мы смотрим, что конец этой Книги соединяется с началом, с Книгой Бытие. Действительно, соединяется. Я вам об этом говорил: сама Книга, взятая как целое, в какой-то мере воспроизводит Книгу Бытие. В Книге Бытие говорится о сотворении того мира, в котором мы с вами живём, а в этой Книге говорится о конце этого мира и сотворении нового. Это как бы одна сторона. Другая сторона – это то, что мы в первых главах Книги Бытие видим человека в раю и потом трагическую картину падения человека и его потери рая. Есть замечательная поэма Джона Мильтона, которая называется «Потерянный рай». Эту картину потерянного рая мы видим прямо в самом начале Библии, в первых же главах. А следующая книга Мильтона называется «Возвращённый рай» («Paradise again»). Это опять завоёванный рай, опять обретённый рай, то, о чём мы сейчас читаем. Новый Иерусалим и есть опять обретённый рай, не равный начальному, не такой, как первый, но равный ему в духовном плане: такой же духовно полный, духовно чистый, как первый, а главное — предполагающий такую же тесноту соединения с Богом, какая до этого была только в раю, где Адам ходил по раю, и с ним рядом (если так можно выразиться) ходил Бог. Это, конечно, метафора, которая обозначает тесную близость человека с Богом в те, так сказать, доисторические времена. И это — возвращается, и опять Альфа равна Омеге, и конец смыкается с началом. Если можно изобразить траекторию человечества, изображённую в Библии, то она вначале резко идёт вниз (падение человечества) вплоть до Потопа, когда как бы уже почти конец всего, когда Господь говорит: «Уничтожу, потому что пути человека — зло во всякое время», а потом — потихоньку-потихоньку, выше-выше, с приходом Христа –  уже чётко, обозначилась траектория спасения, траектория восхождения назад, в те небеса, от которых человек отпал. И восхождением всё и заканчивается. Формулировка эта (Альфа равна Омеге), которую Книга самой своей конструкцией воспроизводит, несёт в себе просто вселенское значение: Омега нашего пути (человечества) будет равна Альфе — началу. Это есть рай, который здесь называется «Новый Иерусалим».

 Я также думаю (я много раз вам это говорил при чтении Откровения): то, что здесь написано как история всего человечества, одновременно имеет отношение к истории одной человеческой души. Как понять «Альфа равно Омеге» применительно к истории одной человеческой души? Можно понять примерно так, как это описал Александр Сергеевич Пушкин в своём замечательном стихотворении «Возрождение». Помните?

Но краски чуждые, с летами,

Спадают ветхой чешуёй;

Созданье гения пред нами

Выходит с прежней красотой.

Мы с вами, глядя на свой собственный жизненный путь, не можем не видеть, что мы, приобретая знания, приобретая опыт и т. д., и т. д., приобретаем и множество плохого. Жизнь оставляет на нас свои грязные следы. Проще говоря, мы приобретаем грехи в ходе нашей жизни. И Омега, которая будет за концом нашей земной жизни (мы можем надеяться),— это в какой-то мере возврат к той первозданной чистоте, к тому состоянию нашей души, как она Богом создана. Это не значит, что мы к ней возвращаемся в том смысле, что опять становимся детьми, младенцами,— нет, конечно! Так же, как и Новый Иерусалим не равен, строго говоря, тому исходному раю. Вот к чему мы после нашей физической смерти придём. Можно надеяться, что там возврат к первозданному райскому состоянию наших душ в той или иной форме произойдёт. Но, вы знаете, мы об этом ничего не знаем. Нам дано это Откровение о судьбах всей Вселенной, всего человечества во Вселенной, а о нашей отдельной душе нам такого Откровения не дано, и это, наверное, не случайно, наверное, в этом есть какой-то Замысел Божий, поэтому эту тему я сейчас не буду подробно разбирать.

Ещё на одном моменте хотел бы остановиться. Обратите здесь внимание на слова «10 не запечатывай слов пророчества книги сей».  Слово «печать» часто встречается в Апокалипсисе, но наиболее ярко там, где (помните?) Агнец снимает семь печатей с какой-то таинственной книги (как я вам говорил, это, скорее всего, книга истории человечества). Но дело в том, что эта небольшая книжка (Апокалипсис), описывая снятие печатей, т. е. раскрытие тайн, — она сама и есть эта снятая печать. Она именно и есть не запечатанное, а открытое нам какое-то откровение о том, что вообще-то обычно запечатано и нам не дано. Вот как я только что сказал вам, что Откровения о том, что будет лично с нами после нашей смерти,— нам не дано. Это — запечатано. А вот что-то —распечатано, и эта Книга и есть одна из таких снятых печатей. Поэтому она не только описывает процессы, которые мы называем апокалипсисом, она сама в них участвует, она сама — часть этого процесса. Если нас интересует, что такое снятая печать, которая описывается в этой Книге, то вот вам живой пример: она сама есть такая снятая печать; раскрыто то, что от человечества на протяжении всей его истории было сокрыто.

Теперь давайте прочтём по отдельным стихам, будем их разбирать. Начну с шестого стиха.

 6 И сказал мне: сии слова верны и истинны; и Господь Бог святых пророков послал Ангела Своего показать рабам Своим то, чему надлежит быть вскоре.

 Слова «верны и истинны». Странно. Всё равно что я вам что-то расскажу, а потом скажу, что то, что я сейчас вам говорю,— это правда. Невольно возникает ощущение, что этому (что человек вот так говорит) могут не поверить. В данном случае это так и есть. Не то что словам Бога мог бы кто-то не поверить, но просто само это видение (Откровение, Апокалипсис)  сколько ведь раз на протяжении истории христианства говорилось (и в том числе самими христианами), что это такой воздушный замок, сладкое видение этот Новый Иерусалим, а то, что там до этого говорится (о всех этих катастрофах, бедах, язвах, семи печатях, семи трубах, семи чашах) — это всё тоже фантазия, но фантазия такая, я бы сказал, трагическая, в мрачных тонах, но и то и другое фантазия. Нам сама Книга (с пониманием, что можно на неё и так посмотреть) говорит, что это—не фантазия, это — окно в то, чего человек никогда не видел и обычно не видит, и никто из нас тоже этого обычно не видит, хотя, должен вам сказать, что некоторым это даётся (есть некие маленькие апокалипсисы, некий взгляд в маленькое окошко, а здесь взгляд в большое окно).

Итак, это не просто видение. Я бы сказал так (используя возможность по-русски поставить ударение по-разному): это не видение, а видение. Когда мы говорим «видение» – это как полусон, а видение — это значит конкретное что-то, что ты видишь. Так вот, это — не видение, а видение.

Дальше, обратите внимание. Кто говорит: «И сказал мне»? По тексту такое ощущение, что это говорит тот самый ангел, который показывает всё это, он и говорит: « …сии слова верны и истинны». Но, с другой стороны, он о себе говорит дальше в третьем лице: «Господь Бог святых пророков послал Ангела Своего показать рабам Своим то, чему надлежит быть вскоре». Странно, если ангел говорит о себе в третьем лице. Это проявление того, о чём я вам раньше говорил: не всегда понятно, откуда слова исходят. Они исходят от каких-то небесных сил, и по мере удаления с небес уже не совсем понятно, от каких именно. Это мог бы сказать Иисус Христос, это мог бы сказать и Господь Вседержитель, Сидящий на престоле: «Я послал Ангела Своего тебе всё это возвестить». Хочу сказать по поводу этого ангела. Слово «ангел» означает «вестник». Вообще ангел как бы личного значения никакого не имеет, он имеет значение только в ту меру, в какую он несёт весть от Бога. Мы иногда говорим: ангел-хранитель, я его как-то чувствую, он меня хранит. Но мы его, конечно, не видим, а в чём и как мы его ощущаем? Ну как? Предположим: машина, которая должна была меня сбить, но в последний момент я как-то уцелел. И я просто ощущаю, что он меня сохранил. Это событие, которое со мной произошло,— оно и есть ангел, оно и есть весть от Бога. (Господь хранит тебя.) И если мы спросим: кто тот ангел, который возвещает, кого Господь послал? Господь эту Книгу послал, эта Книга в каком-то смысле и есть ангел. Это и есть – весть. Она эту весть несёт. Посмотрите и с такой точки зрения.

Дальше: следующий стих, который продолжает тему «вскоре», (этим словом кончается шестой стих): « 7 Се, гряду скоро: блажен соблюдающий слова пророчества книги сей». Что такое это «скоро»? Я вам говорил об этом много раз, но думаю, стоит всё-таки напомнить, что первые христиане ожидали всего того, что здесь описано, что называется, «с сегодня на завтра», настолько, что они, грубо говоря, землю пахать переставали, потому что чего её пахать, если всё равно конец света завтра. И это основано на словах Самого Христа: Он им говорил, что «вот скоро, будьте готовы». Но что такое это «скоро»? С другой стороны, Он ведь говорил: не знаете вы времён и сроков, более того, Я не знаю, их только Отец Мой знает. Так говорил Христос. И мы с вами видим, что две тысячи лет прошло, и ничего из того, о чём здесь сказано, пока не сбылось. А первых христиан что ещё в каком-то смысле путало? В словах Христа, как они нам переданы, как-то так соединены (и их трудно разделить)  катастрофа иудейства, катастрофа Иерусалима, падение и разрушение Храма с той катастрофой всего человечества, которая описана здесь как Апокалипсис, и всё это как единое целое. Понимаете, вот Храм пал, Храм разрушен, и для них естественно было понимать так, что — вот, конец света наступает. А он не наступил.

 Что же такое это «скоро», о котором здесь говорится? Знаете, оно напоминает слово «близко», которое употребляет Христос. Он говорит Своим ученикам: приблизилось к вам Царство Небесное. Что такое это «приблизилось»? Значит ли это, что можно протянуть руку и за него схватиться, за Царство Небесное? В том-то и дело, что нет. Оно близко, и оно, тем не менее, как бы недосягаемо. И на самом деле сегодня так же. Мы поём: когда вы соберётесь вдвоём или втроём, то вот — Я буду посреди вас. Вот так: Он как бы рядом, здесь — и недосягаем. Царство Небесное — здесь рядом, близко — и недосягаемо. Это вроде как пространственная характеристика, но это не наше пространство, не наше пространственное измерение «рядом». И когда мы говорим и читаем «скоро», надо понимать, что «скоро» — это точно так же, как «близко», только во времени. Это «скоро» не в нашем временном измерении. Есть такая простая формулировка, что «у Бога один день как тысяча лет», и поэтому это «скоро» – в Божественном смысле. Но даже эта формулировка не полностью отражает разницу между этим «скоро» и нашим «скоро». Когда мы говорим, что у Бога день как тысяча лет (ну пусть тысяча лет!), но всё-таки тысяча наших лет, а сущность-то в том, что у Бога года, секунды вообще не такие, как наши, они иноприродны. Это (если так можно выразиться) года вечности и секунды вечности. Знаете, это как в наших пространственных измерениях: нельзя заменить длину на ширину, а ширину на глубину. Это всё разное. Так и тут. Это «скоро» – время Божественное, оно с нашим вообще несопоставимо, одно другим не заменяется, и нельзя даже приравнять тысячу наших лет одной секунде Божественного времени, они просто разные. Здесь сказано так: «блажен соблюдающий слова пророчества книги сей». Здесь сказано «соблюдающий» (и в девятом стихе тоже про «соблюдающих слова книги сей»), и мы, может быть, воспринимаем это как «соблюсти заповеди» (допустим, Десять заповедей Господних, или, скажем, те 613 заповедей, которые в итоге в иудаизме выработались ко времени Иисуса Христа), т.е.  выполнить их. Но греческое слово, которое здесь употреблено, оно, скорее, означает не «выполнить», а «сохранить», «не потерять» то, что сказано «в книге сей». Слова этой Книги сохранить в своей душе, чтобы они жили в нас и чтобы они для нас служили каким-то источником духа. Знаете, если эту Книгу правильно воспринимать, она будет для нас не источником страха, а источником духа, потому что она проливает совершенно новый свет, даёт новую перспективу для судеб всего человечества и, как следствие, для нашей личной судьбы после нашего ухода из этой жизни. Понимаете, мне кажется, что люди, если бы они действительно воспринимали эти слова во всей их полноте и хранили их в своём сердце, они бы из этой жизни уходили (если так можно выразиться) с более лёгким сердцем, чем сейчас. Итак, «соблюсти» значит «сохранить».

И ещё. Слова  «7… гряду скоро» в одном стихе со словами «блажен соблюдающий слова пророчества книги сей». И это «скоро», в сущности, как бы стимул к тому, чтобы слова Книги этой не забывать, чтобы их хранить. Ну, вы понимаете, вокруг нас много всяких мирских событий, впечатлений, которые в нас заглушают всё, что мы читаем, и все высокие моменты наших переживаний заглушаются шумом жизни. Как говорит Христос: будьте готовы, потому что это — скоро. Помните, как в одной из притч Христовых: а, мой господин придёт не скоро, поэтому я буду пить и напиваться с моими друзьями… Нет, «скоро» означает, что вы должны жить так, как будто вы точно знаете, что это будет завтра, хотя вы этого не знаете и знать не можете. Будьте готовы. Не забывайте о том, что сказано в Книге сей.

Дальше: «8Я, Иоанн, видел и слышал сие. Когда же услышал и увидел, пал к ногам Ангела, показывающего мне сие, чтобы поклониться ему». Это начинается возврат от Омеги к Альфе, потому что в последней главе впервые он опять называет своё имя, а до этого он называл своё имя только в первой главе, и тоже так же: «Я, Иоанн». На протяжении остальной книги у него как бы не было имени, и это не случайно. Дело в том, что человек Иоанн Богослов, апостол Христа, которому было явлено это видение, на протяжении всей Книги просто передаточное звено от Бога к нам. Он должен нам рассказать то, что ему было явлено в зрительных образах. Он тоже как своего рода ангел — вестник для нас. У него имени нет, оно ему не нужно, он личность свою потерял: будучи на Небесах, земной человек Иоанн уже не есть привычная нам человеческая личность. И только в этой главе, уже возвращаясь назад на землю, в точке Омега, где он возвращается к Альфе, к первой главе, он вспоминает, что он — Иоанн, его личность возвращается к нему.

Вообще можно сказать (как много раз, между прочим, засвидетельствовано на протяжении истории христианства и даже до христианства), что человек, которому является видение, пророчество, как бы «выходит из себя». Как Иоанн говорит: я был в духе… Можно сказать, «вышел из себя». Он теряет привычную нам личность, он каким-то другим становится, а здесь — возвращается опять в себя. То, что он «пал к ногам Ангела», уже один раз написано в 19-й главе в 10-м стихе ровно этими словами: он падает к ногам ангела, показывающего ему сие. Так что? Второй раз то же самое повторяется? Мне думается, что нет. Мне думается: это же видение! Видение — весть, оно предназначено, чтобы что-то сообщить, к чему-то наставить. К чему так настойчиво повторяющееся падение к ногам? Это же не он повторял «к ногам», это было ему явлено в видении, что он падает к ногам, и тут же —слова ангела: «9…но он сказал мне: смотри, не делай сего; ибо я сослужитель тебе и братьям твоим пророкам и соблюдающим слова книги сей; Богу поклонись». Это — напоминание тайнозрителю Иоанну Богослову. Ему является целый веер, целый спектр замечательных небесных фигур (там и старцы, и животные, и ангелы, там и всякое другое, непонятное нам; так же как были явлены Иезекиилю колесницы, Даниилу — свои видения), и в том другом мире много всякого, вызывающего наше изумление. Изумляться мы можем, это для нас естественно, но ни в коем случае не поддаться (а этот соблазн есть) подменить поклонение Богу поклонению другим духовным сущностям иного мира — нет, даже ангелам! Только Богу! Только Богу поклонись. Не соблазнись, не прельстись величием того, что тебе явлено, и не прими, так сказать, создание за Создателя, даже если это создание такое величественное. И более того (это совершенно в русском тексте не видно), ему ангел говорит не «смотри, не делай сего» (выражение довольно витиеватое), а он ему говорит по-другому (я даже по-русски не подберу подходящего слова, по-гречески «оро мэ» – «сейчас нет»), это резкий окрик: стой! нельзя! — примерно так его можно перевести на русский. Понимаете, этот окрик специально ему дан в видении в такой форме, чтобы он запомнил, что — нельзя! Никому иному, кроме Самого Господа Бога. Знаете, иногда возникает у людей, воспитанных не в православной, а в иной христианской традиции, некое отталкивание от православного почитания икон — именно отсюда оно идёт, потому что, действительно, они это воспринимают как поклонение не Богу, а ангелам, святым, всем, кто в церкви изображён на иконах. Это просто неправильное понимание того, что происходит вокруг икон. Икона не есть предмет поклонения — икона есть предмет почитания. Мы можем точно так же почитать людей с их недостатками, потому что сказано в Заповеди Господней: чти отца своего и мать свою. Мы живых людей чтим, и так же мы чтим иконы. Это отношение — совершенно другой природы, чем поклонение Богу, не надо тут, как говорится, путаться.

Дальше 10-й стих: «10И сказал мне: не запечатывай слов пророчества книги сей; ибо время близко». Это нарочитый контраст с подобным же видением Даниила, а в этой Книге многие из образов, в которых содержание передаётся Иоанну, есть образы, взятые из Книги Даниила, потому что этот язык Иоанн понимает, знает: он читал эту Книгу (естественно, как любой религиозный еврей того времени). Но в Книге Даниила после того, как всё замечательное и возвышенное небесное было показано, ему было сказано: запечатай это видение, потому что время ещё далеко! А здесь слова сказаны по контрасту: ты, Иоанн, не запечатывай, потому что время уже близко. А что же «время близко»? После этого уже две тысячи лет прошло. А от Даниила до момента написания Откровения прошло лет пятьсот, максимум. Как же оно «близко»? Знаете, на самом деле оно в Божественном смысле близко, потому что то, что было явлено Даниилу, было явлено до Христа (и это ещё «далеко»), а то, что здесь явлено, — явлено после Христа, и это уже «близко», потому что процесс Спасения уже идёт, мы находимся в нём сегодня, — и в этом смысле «близко».

Слова «печати» много раз, как я говорил, встречаются в Откровении, и то, что эта Книга не запечатанная, мы видим из 10-го стиха.  Собственно, само её название («Апокалипсис», в дословном переводе «Откровение») и означает, что она открыта человечеству, что в ней нет ничего такого, что нам нельзя было бы знать. Нет, одно место есть, только одно: если помните, когда говорят грома в четвёртом стихе 10-й главы, тогда говорится: запечатай, не пиши об этом. И что там, за этими громами, я не знаю (как вы понимаете, что-то очень важное, что надо запечатать). Это единственное исключение, которое подтверждает правило, а всё остальное — распечатано. Эта Книга распечатана, и она – часть снятия семи печатей, о которых она сама же и рассказывает нам.

Дальше: «11Неправедный пусть ещё делает неправду; нечистый пусть ещё сквернится; праведный да творит правду ещё, и святый да освящается ещё». Смысл совершенно не в том, чтобы напомнить, что бывают неправедные, нечистые и т. д., тем более, я хочу вам подчеркнуть, что там, в Новом Иерусалиме, их нет. Это просто автор уже возвращается в наш мир, в наше время, и вспоминает, что Новый Иерусалим-то Новым Иерусалимом, но в наше время его ещё нет, он только будет, а в наше время — что? А в наше время все, кто делает зло, пусть делают ещё. И ключевое слово «ещё» очень значимо, потому что оно, на самом деле, нам напоминает слова Христа, которые Он сказал в Малом Апокалипсисе (это в Евангелии от Матфея, 24-я глава, так называемый Малый Апокалипсис): «38 …ибо, как во дни перед потопом ели, пили, женились и выходили замуж, до того дня, как вошёл Ной в ковчег, 39 и не думали, пока не пришёл потоп и не истребил всех, — так будет и пришествие Сына Человеческого;40тогда будут двое на поле: один берётся, а другой оставляется; 41две мелющие в жерновах: одна берётся, а другая оставляется. 42Итак бодрствуйте, потому что не знаете, в который час Господь ваш приидет». Слова Иисуса Христа. Всё продолжается как ни в чём не бывало: торгующие торгуют, ворующие воруют, убивающие убивают и т. д., а вот уже Потоп близок. Аналог Потопа в Откровении — это Страшный Суд. Но если Потоп — это часть пути из рая в наш мир, то Страшный Суд — это часть обратного пути — из нашего мира в рай. Поэтому когда мы в Новом Иерусалиме, мы в каком-то смысле во времени не послепотопном, а в допотопном находимся — в том, уже близком к раю, времени. А как же Он говорит эти слова, которые примерно как про Потоп? А дело в том, что опять Иоанн уже вернулся в наш мир, уже его как бы камера, которой он нам всё показывает, находится не в допотопном времени, а опять в послепотопном времени (или, если угодно, во времени после Потопа и до Страшного Суда, в котором живём мы все с вами). Поэтому он и говорит: пусть ещё всё это длится, пока не придёт новый Потоп, но Потоп, не уводящий из рая, а возвращающий туда, тот Потоп, который мы называем Страшнам Судом.

12-й стих: «12Се, гряду скоро, и возмездие Моё со Мною, чтобы воздать каждому по делам его». Слово «возмездие» – это очень нехороший перевод греческого слова «истос», потому что «истос» гораздо лучше переводится как «воздаяние», а не «возмездие». Никакой мести, как вы понимаете, тут нет. Какая тут может быть месть? Воздаяние — каждому по делам его. И больше того, если ещё точнее греческий текст перевести, будет так: воздаяние каждому не по делам его, а через дела его, т. е. самими делами его. В каком-то смысле Господь не то что нам за что-то мстит, просто Он возвращает нам то, что мы сделали. Знаете, так довольно часто в жизни бывает. Допустим, мы какого-то человека ненавидим, обижаем, гнобим его — это к чему приводит? Он нас, естественно, ненавидит, обижает, гнобит, и мы просто как в зеркале получаем, как бумеранг, отражение нашего же собственного отношения. Вот примерно об этом здесь говорится: воздаяние Господом нам — это наши же дела. Но мы же их не понимаем, мы себе что-то воображаем о наших делах, нашей жизни, и всегда это лучше, чем на самом деле есть, и Господь нам их просто возвращает в том виде, в котором они есть на самом деле. Это и есть воздаяние.

«13 Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, Первый и Последний». Обратите внимание, кто это говорит: это говорит Христос. Понимаете, на самом деле это как бы продолжение слова ангела, но не мог же ангел это говорить. Такое ощущение, что, совершенно не предупреждая нас, источник голоса, который с небес звучит Иоанну, сменился, и это уже говорит Христос, а может быть, это даже не Христос говорит, а это говорит Сидящий на престоле —Бог Вседержитель, Тот, Кого Христос называет Отцом. Невозможно точно сказать, Иоанн эти голоса различает уже нечётко. «14Блаженны те, которые соблюдают заповеди Его, чтобы иметь им право на древо жизни и войти в город воротами». Мне слово «право» очень не нравится, оно имеет какой-то юридический современный оттенок: вот у тебя есть право, а у тебя права нет. Знаете, как в Америке: ты подпадаешь под какую-то программу, а ты не подпадаешь под такую программу, поэтому (извини меня) не имеешь права. Ничего подобного в греческом тексте нет. Там стоит слово «экзусия», которое иногда переводится как «власть». Из Евангелия пример: «Христос говорит как власть имеющий». И это тоже неправильный перевод: это не царская власть, и никакая не наша человеческая власть. Экзусия – это некое моральное состояние  человека, который имеет внутреннюю силу и поэтому может что-то сделать. Правда, он может другими людьми (допустим) управлять — значит, он имеет такую экзусию — управлять другими людьми. Или ему эта экзусия дана как миссия, его сила дана от Бога. Вот какой смысл имеет это слово, и здесь тоже, конечно, правильнее было бы перевести, что они не «право имеют на древо жизни», а они имеют дух, внутреннюю духовную силу, чтобы войти в город и получить плоды древа жизни. Что это за древо жизни, что это за плоды? Мы древо жизни встречаем ещё в описании рая. Но я другое хотел бы привести сопоставление: ведь слово «жизнь» много раз употребляется в Евангелии от Иоанна в словосочетании «жизнь вечная». И это то же самое, что другими словами в Евангелии называется «Царство Небесное». «Древо жизни» – это «древо жизни вечной», и плоды этого древа – это не жизнь вечная, а Царство Божие, пребывание в этом самом Новом Иерусалиме.

Дальше: «15А вне –  псы и чародеи, и любодеи, и убийцы, и идолослужители, и всякий любящий и делающий неправду». Это опять Иоанн (как он в 11-м стихе говорит о неправедных, нечистых и т. д.), он опять просто уже вернулся в наше время и из нашего времени, из нашего мира говорит. Не подумайте, ради Бога, что в том мире есть какие-то чародеи, любодеи и убийцы, которые находятся вне стен города и в него не впускаются. Ничего подобного там нет, ворота этого города открыты для всех, просто в том мире таковых вообще нет. А в нашем мире они есть, и они (как пишет Иоанн) — вне, в том смысле, что они через эту грань — потопа Страшного Суда, который разделяет наш мир и новый мир —перейти не могут, они всегда остаются вне этого нового мира, и в этом Страшный Суд и состоит.

Далее: «16Я, Иисус, послал Ангела Моего засвидетельствовать вам сие в церквах...». Это опять возврат к первой главе, там ровно это самое и сказано. Нам напоминают, для чего нам вообще дано это Откровение: оно дано для того, чтобы Церковь сохранила в себе как источник духовной силы и надежды это видение будущего мира и той трагедии, которая на пути к нему нас ждёт, чтобы мы укреплялись во время этой трагедии и чтобы мы сохраняли надежду, видение «света в конце тоннеля». Итак, это возврат к первой главе, это опять «Альфа равно Омега». И эти слова: «16 Я есмь корень и потомок Давида…» –  как легко можно проскочить. Но вы вдумайтесь в это: «корень» –  это «предок». Что же, Он предок и потомок Давида? Как это может быть? Сам Иисус Христос, на самом деле, говорит, цитируя один из псалмов: «Как же говорит Давид: Сказал Господь Господу моему—«Сядь одесную Меня…» и т. д. Это интерпретировалось так, что это говорит Давид, а Давид говорит сыну своему – «Господь». Христос подчёркивает, что Мессия находится с Давидом не в таких простых отношениях, что Он его потомок, а в гораздо более сложных отношениях. И действительно, здесь опять это подчёркивается: Христос, Мессия, Он и предок Давида (в каком-то смысле, как, если так можно выразиться, Он предок нас всех, потому что, как сказано в Евангелии Иоанна, «через Него всё начало быть», и Христос как бы мост, который соединяет Бога Отца со всей Его тварью, и с нами в том числе), а в нашем земном мире Он, по плоти, потомок Давида, Иисус из Назарета, сын Марии и Иосифа (Иосифа – номинально, так сказать, Марии — по плоти, получается, потомок Давида). Вот что за этими простыми словами. Здесь тоже «Альфа равно Омега», предок равен потомку.

И наконец последний, замечательный стих: «17И Дух и невеста говорят: прииди! И слышавший да скажет: прииди! Жаждущий пусть приходит, и желающий пусть берёт воду жизни даром». Последние слова, которые доносятся до нас с небес, они адресованы сюда к нам, во время. Поэтому, как я вам говорил, это «прииди» относится к будущему. Оно не там «будущее», у них, откуда эти слова приходят, оно «будущее» для нас. Для нас всё это только будет. А там, наверху, это уже есть. И я хотел сказать, что можно понять эти слова «прииди» как относящиеся к Новому Иерусалиму, ко Христу, к новому миру, ему мы говорим: «Прииди!» Но можно эти слова понять по-другому: что эти слова Дух и невеста с небес говорят «прииди!» нам с вами: вот Новый Иерусалим, идите туда! Знаете, есть такие древние слова: благословен грядущий во имя Господне. Мы очень часто относим их ко Христу, и действительно, их кричали Христу, когда Он входил в Иерусалим на Свою последнюю Пасху. Но эти слова относились и ко всем простым людям в те времена, и к нам они относятся тоже. Это и нам тоже —«Прииди!», потому что «благословен грядущий во имя Господне!» Мыс вами можем быть благословенны, потому что идём во имя Господне. Не во имя чего-то такого (денег, семейных связей, власти –  всего земного), а во имя Господне. Так что эти слова можно отнести к приходящему к нам Новому Иерусалиму. Но надо всегда помнить, что с Богом –  всегда диалог. К нам приходит Новый Иерусалим, «Прииди!» –  говорим мы ему, и он говорит нам «Прииди!», «Приди, я тебя жду!» И когда это встречное движение осуществляется — то да, тогда это возможно. В 20-м стихе, действительно, раздаётся голос с земли, голос Иоанна, уже находящегося совершенно на земле, он говорит: «Ей, гряди, Господи Иисусе!» «Господи Иисусе! От всего сердца говорю Тебе—«Гряди!» Тебе, Новому Иерусалиму, Богу, обитающему в нём, новому миру говорю: «Прииди!» — в ответ на призыв Его к нам: «Вы ко Мне тоже — приидите!» Таким, если так можно выразиться, двойным «прииди!», в сущности, Книга и заканчивается.

 

 

Лекция 34. Апокалипсис. 17.11.09

 

Нам с вами, собственно, незачем даже особо следить по Книге, потому что нам остались четыре последних стиха и, соответственно, четыре последних стиха всей Библии. Большей частью мы сегодня, конечно, будем не столько читать, сколько попытаемся взглянуть с какой-то конечной точки на всю Книгу, на её значение, её место. Мы ещё не начинаем, впрочем, её повторять; мы всегда, когда заканчиваем что-то читать, всегда тратим одно или несколько занятий на то, чтобы повторить то, что прочли, но в данном случае это будет не так. Повторять будем потом. В словах, которые нам сейчас предстоит прочесть, звучит как бы некое предупреждение тому, кто попытается модифицировать эту Книгу. Зачем это, почему? Вообще, когда я в первый раз читал, мне это очень напомнило такое предупреждение, знаете, как «письмо счастья». Иногда рассылают такие «письма счастья», и там всегда пишется: если вы это письмо перепишете и перешлёте дальше —  будет вам благословение, а если не перепишете, то (ай-ай-ай!) заболеете… ну и т. д. Мы сейчас разберёмся, какой здесь смысл этих предупреждений. Я хочу сказать, что даже в этих «письмах счастья» не случайно так пишут, это (я бы так сказал) достойный лучшего употребления древний-древний архетип, древнее ощущение, что есть тексты, с которыми надо обходиться как-то по-особому. А здесь текст (и тем более фрагмент, который мы сегодня читаем) заслуживает особого отношения. Фрагмент находится в конце Книги и в конце всей Библии, и здесь его особое значение применительно ко всей Библии уже этим подчёркивается…  по-русски читаем: « 18я … свидетельствую всякому слышащему слова пророчества книги сей…», и: «19…и если кто отнимет что от слов книги пророчества сего…» Это «книга» (когда мы читаем по-русски) не очень ассоциируется с Библией, но дело в том, что по-гречески-то слово «книга» «библион» и есть, от этого греческого слова происходит наше слово «Библия», так что когда мы читаем эту последнюю часть, мы поневоле воспринимаем её как относящуюся не только к «Апокалипсису», «Откровению Иоанна Богослова», но и ко всей Библии, и это проливает какой-то особый свет на взаимоотношения этой Книги со всем огромным томом, который сейчас лежит передо мной. «Откровение Иоанна Богослова», как бы в капельке воды сжатое содержание всей Библии, Библия в миниатюре, если так можно выразиться. И, наверное, понятно, почему. Да потому что я вам говорил, когда мы читали отрывок, где говорится о том, что «Я есмь Альфа и Омега», что сама эта Книга есть просто живая иллюстрация (лучше сказать, воплощение) того, что «Альфа равна Омеге», потому что «Омега» Библии возвращает нас к «Альфе» Библии – к первым страницам, к сотворению мира, к раю, а здесь, в самом конце, мы встречаем конец того сотворённого мира и сотворение нового: как бы возврат в рай, но уже на новом уровне, в каком-то новом виде (этот новый рай называется «Новый Иерусалим»).

Вы видите, что в этой Книге заключено что-то очень важное… Если всю Библию сравнить с человеческим организмом (что многие и делают), то в этом организме есть какие-то маленькие, но очень важные участки: ну, например, гипофиз в мозгу (маленькая железа); они маленькие по размеру, но играют принципиальную роль для функционирования организма в целом. Так и Книга Откровение. И вы знаете, она не только стоит в конце Библии, она из всей Библии ещё и появилась последней хронологически. Ну, можно спорить, что раньше появилось — Евангелие от Иоанна или Откровение (но это вопрос пяти лет), а Библия создавалась на протяжении тысячи с лишним лет. И это последняя Книга Библии не только хронологически, но она последняя и в том смысле, что она как какая-то завершающая точка, и как без точки не полна бывает фраза, так без этой «точки» не полна была бы Библия. Мы только, конечно, можем видеть в этом какой-то Промысел Господень: когда корпус Ветхого Завета почти сложился, когда начал уже складываться корпус Нового Завета, Господь послал это видение Иоанну Богослову, как бы предназначая его, даже заранее, для того, чтобы оно легло именно на это место «финальной точки». С моей точки зрения, в этом есть промыслительность.

Ещё я вот что хотел сказать. Когда мы читали Откровение, то я много раз говорил вам о том, что то, что в нём описывается, интерпретируется, как правило, в трёх смысловых слоях. Вселенский слой. Старый мир кончается, новый мир начинается — это, конечно, вселенский уровень. Исторический слой. Применительно к истории человечества интерпретируются все те беды, которые здесь описаны, это может быть понято как имеющее проекцию в историю человечества. Личностный слой. Что сейчас нам важнее всего —третий слой интерпретации, имеющий отношение к жизни отдельного человека, отдельной человеческой души. Но вот как применительно к нам самим, к нашей жизни? Мы прекрасно понимаем, что наша жизнь когда-то кончится. И что? Я должен вам сказать про наше ощущение нашей собственной жизни. Например, как мы понимали нашу жизнь в советское время, когда мы все воспитывались в  материалистическом духе? «Человек умирает, и всё кончается, ничего не остаётся». Это, ей-Богу, напоминает книгу без точки в конце, без какого-то финала, завершения явно не хватает, потому что в материалистическом понимании бессмысленность конца жизни делает бессмысленной и всю предыдущую жизнь: ну а для чего мы тогда живём? Чтобы распасться и превратиться в прах? И нам важно как-то спроецировать отношение Апокалипсиса ко всей Библии как  отношение «финальной точки» нашей жизни ко всей нашей жизни. Если так можно выразиться, каждого из нас по окончании нашей жизни ждёт свой Апокалипсис. Во-первых, потому что смерть — это катастрофа, и не только в бытовом смысле…  <…> …принципиальная резкая перестройка всего: старое — кончается. И что? всё? ничего нового не начинается? Если мы Апокалипсис спроецируем в нашу жизнь, мы увидим: да, старое кончается, кончается через трагедию (понятно, что смерть — трагедия, нет такого человека, который смерть переживал бы как-то иначе, чем трагедию), но это оптимистическая трагедия. Это может быть воспринято как оптимистическая трагедия: как в Апокалипсисе – за ней новый мир, за ней Новый Иерусалим, совершенно не похожий на старый, он устроен как-то совершенно иначе. Видите, как там описан Новый Иерусалим: у автора даже слов нет, и образов нет, чтобы его описать, — там и стены из драгоценных камней, там какой-то странный свет, который не от солнца исходит, а каким-то другим, странным образом появляется, там река с деревьями, которые двенадцать раз приносят свои плоды, и т. д. Всё это попытки описать что-то совершенно другое, и нам с вами тоже это надо как-то принять в свою жизнь, впитать это ощущение, что как в Библии на последней странице, так и нас на последней странице нашей жизни ждёт конец знакомого нам  (пусть часто неприятного, но знакомого) и начало чего-то совершенно нового. И к этому (к тому, что собой представляет Апокалипсис нашей личной жизни) можно относиться по-разному. Вот такая замечательная вещь, как монолог Гамлета, «Быть или не быть», написанная таким замечательным, глубоким человеком, как Шекспир, совершенно по-другому смотрит на это. Он говорит: «Смириться лучше со знакомым злом, чем бегством к незнакомому стремиться». Понимаете, это вот такой взгляд. Это, конечно, взгляд человека, не сказать, «нерелигиозного», а  не осознавшего свои отношения с Богом (это вообще можно сказать обо всём творчестве Шекспира, кроме, может быть, самых последних его вещей). Но если мы на это посмотрим взглядом, который нам естественен, взглядом человека религиозного, верующего, то мы, конечно, тут же вспомним опыт святых, которые совсем не так смотрели на это: они не цеплялись за эту жизнь как за знакомое зло, боясь незнакомого нового, что начнётся после. Они, наоборот, ждали с нетерпением, когда же эта привычная жизнь (ну, как бы полужизнь) закончится, и начнётся новая, истинная, настоящая жизнь — жизнь вечная. Если нам немножко впитать такое отношение к собственной смерти (может, нам Откровение в этом поможет), то, конечно, тогда совсем по-другому житься нам будет, я бы сказал — не только правильнее, но — легче. Правильнее — оно и значит легче.

Давайте теперь прочтём с 18-го стиха, разберём эти содержательные стихи, и потом я ещё несколько слов скажу о Книге в целом.

То, что мы с вами прочли в прошлый раз, закончилось (как я вам говорил) как бы первым концом Апокалипсиса. Почему я говорю «первым концом»? Знаете, когда слушаешь некоторые музыкальные произведения, то возникает совершенно чёткое впечатление, что —всё, вот уже кода, вот уже закончилось, уже всё пошло по ниспадающей, но смотришь — опять начинается музыка, возвращается, и второй раз уже кончается по-настоящему. Вы все, конечно, знаете, если не по названию, то на слух, Вторую оркестровую сюиту Баха, потому что её часто ставят как позывной на мобильник. Это как раз из конца, из последней, седьмой части сюиты (то, что ставят на мобильник), и конец этой сюиты устроен именно так: вот она как бы кончается, и потом — раз! — вдруг опять возникает, и потом уже кончается по-настоящему. Примерно так и здесь, и, кстати, в других частях Библии такое тоже бывает. Вот эти слова 17-го стиха: «17И Дух и невеста говорят: прииди! И слышавший да скажет: прииди! Жаждущий пусть приходит, и желающий пусть берёт воду жизни даром». Это, в сущности, конец по существу, конец видения. Но видение кончилось, а ещё надо сказать несколько слов об этом видении как таковом, уже не о том, что видно, а о самом видении. Это и есть последние стихи, и конечно, в них всё равно эти слова: «…и Дух и невеста говорят: прииди!» –  как-то отражаются, как эхом, например, в словах 20-го стиха: «20 … гряду скоро! Аминь. Ей, гряди, Господи Иисусе!»

Итак, вот 18-й стих, начало конца после конца: «18 И я также свидетельствую всякому слышащему слова пророчества книги сей: если кто приложит что к ним, на того наложит Бог язвы, о которых написано в книге сей». Язвы — это все те несчастья и катастрофы, которые описаны, и это, конечно, как бы определённый угол зрения на то, что, действительно, в этой трагической Книге есть много катастрофического, от чего человеку естественно бежать, а есть много оптимистического, к чему человеку свойственно стремиться. Эта альтернатива (катастрофа — и райское видение Нового Иерусалима) чем-то напоминает слова Моисею: Я предлагаю тебе благословение и проклятье — вот, выбери! Тогда, когда мы читали Второзаконие, где эти слова сказаны, мы говорили о том, что странный это выбор, как будто есть какой-то идиот, которому, если предложить на выбор благословение и проклятье, он выберет проклятье. И говорили также о том, что, тем не менее,
 человек не всегда же осознанно выбирает, и довольно часто он, имея этот выбор, сам того не понимая, выбирает себе проклятье. Представьте себе человека, который делает себе первый укол наркотика (героина), и тем самым резко меняет свою жизнь, переводя её на соответствующие рельсы. Но он же не ведает, что творит, и, тем не менее, он совершенно однозначно выбрал белую смерть — проклятье в порошке. А здесь, в Откровении, ситуация в каком-то смысле сложнее: здесь тоже есть выбор между благословением и проклятьем, катастрофа пойдёт человеку (и человечеству в целом) в очищение и во исцеление или в уничтожение (как там сказано—«в озеро огненное»). Но, тем не менее, в этой Книге (она так устроена) сам процесс выбора, сама эта точка (катастрофа) выглядит как сочетающая в себе элементы благословения и проклятия (в одном флаконе). И в этом трудность, пока мы не прошли через эту точку, туда дальше, по другую сторону, — мы не понимаем, мы даже не понимаем, что мы выбрали. Эти язвы, о которых говорится в 18-м стихе, это как бы проклятая часть того, что в этом флаконе содержится (флаконе, который называется «Страшный Суд», «апокалипсис»).

Но я хотел сказать вот о чём: кто этот «я»? «Я также свидетельствую…»  Кто это? Я вам говорил, когда мы читали в прошлый раз, что к концу этой Книги, по мере удаления, так сказать, взора автора с небес, становится уже не совсем понятно, что говорит он (сам Иоанн, тайнозритель), а что с небес как бы доносится к нему. Мы, естественно, можем прочесть слова «я также свидетельствую» как исходящие от Иоанна, автора Книги, и тут, как говорится, особо стараться не надо, потому что чуть-чуть выше, в восьмом стихе: « 8Я, Иоанн, видел и слышал сие» (ну, значит, и свидетельствую о том, что видел и слышал). А если мы откроем первую главу (а я вам говорил, что в духе того, что «Альфа» равно «Омеге», в последней главе как бы отражается первая глава), там прямо во втором стихе написано следующее: Господь «1…показал рабам Своим, чему надлежит быть вскоре. И Он показал, послав (видение) через Ангела Своего рабу Своему Иоанну,2 который свидетельствовал слово Божие». Значит, это Иоанн свидетель, всё нормально. И тем не менее, прямо в этом же стихе мы читаем дальше: «2… и свидетельство Иисуса Христа». Значит,  Христос — тоже свидетель, но мы опять в этой же главе встречаем «я», которое от Иоанна исходит (в восьмом стихе), а в 16-м стихе «Я» исходит от Христа: «16Я, Иисус, послал Ангела Моего засвидетельствовать вам сие в церквах». Вот свидетельство. Кто же это говорит? Знаете, я хочу сказать, что это, скорее, всё-таки говорит Христос, потому что в 20-м стихе говорится, что «20Свидетельствующий сие говорит: ей, гряду скоро!» Кто это грядёт? Естественно, Христос грядёт в мир скоро (мы сейчас будем разбирать, что такое «гряду скоро» применительно ко Христу). Но важно, что эти слова, скорее, говорят в пользу того, что Христос свидетельствует «всякому слышащему слова пророчества книги сей». И тем не менее, сама эта двойственность (да, это, скорее, Христос, но можно прочесть и как исходящее от Иоанна) не случайна, в ней есть свой глубокий смысл. Она отражает то, что весь предмет Книги представляет собой диалог земли и небес, особенно ярко это проявляется в том же 20-м стихе, как будто на сцене, где-нибудь в театре, в церкви два хора перекликаются. Небесный хор говорит: «Да, гряду скоро!» –  а земной хор говорит: «Аминь. Ей, гряди, Господи Иисусе!» И это фундаментальная черта всей Книги. Нам, может быть, и покажется, что там описано то, что Господь как бы начертал в Своих планах: все эти семь печатей, семь труб, семь чаш, и все эти катастрофы, Новый Иерусалим. Это, конечно, совершенно грандиозное видение, и не скажу даже – человеческой истории, а мировой истории, вселенской, к тому же слово «история» здесь даже неприменимо, потому что в новом мире времени не будет. Вообще нам может показаться, что это грандиозное видение имеет как бы чисто небесную природу (ну куда нам, людям, муравьишкам, соваться в такие грандиозные события!— я не знаю даже, с чем это сравнить, эта как вспышка сверхновой звезды: куда человеку соваться и принимать в этом участие!). А вот всё-таки не так! Потому что с самых первых строк Книги, когда речь идёт о семи светильниках, семи церквах, автор говорит: ты напиши (вот это Откровение). Это ему Христос говорит, а автор воспроизводит: ты напиши Откровение церквам. Ну и для чего ему надо писать церквам?  Чтобы что? Просто как информацию? Чтобы они знали? Нет, конечно. Дело в том (как я вам говорил, когда мы читали первые главы), что церквам и человечеству предназначено принимать самое главное, активное участие во всём, что происходит в этой Книге. Человек — соучастник Апокалипсиса. От того, как себя человек (человечество) будет вести, зависит, как повернётся Апокалипсис, каким путём он пойдёт, и это, опять же, применимо не только к судьбам человечества в целом, а и к судьбам нашим личным. Понимаете, мы можем отнестись к своей жизни фаталистически (ну да, вот мы живём, а потом смерть, а потом что-то будет, ну будет и будет). Мы до конца не понимаем, что то, что будет, зависит от того, как мы живём здесь. Хотя, конечно, в христианстве (да и в других религиях) эта мысль совершенно очевидная: то, что будет потом, зависит от того, что ты делаешь здесь. Но вы знаете, как мы всё-таки склонны об этом часто забывать! Эта мысль как будто хочет испариться из наших мозгов. Понимаете, если бы мы перспективу апокалиптическую (применительно к самим себе, после нашей физической смерти) воспринимали острее, как-то ощущали бы себя стоящими на Суде, и книга наших дел, что мы делали, развёрнута, и книга жизни какая-то непонятная, где, видимо, написано, что есть жизнь, а что есть смерть, и всё это происходит перед лицом Бога, мы после нашей смерти проходим через наш личный суд,— если бы мы острее это воспринимали, может быть, мы бы с большим вниманием относились к тому, как мы живём в этой нашей жизни. Хотя и здесь, конечно, тоже можно палку перегнуть в другую сторону, потому что человеку свойственно даже благие вещи извращать. В частности, такое извращение апокалиптического взгляда на собственную жизнь было в Средние века. В средневековой Европе были массовые, просто многотысячные случаи сумасшествия из-за того, что люди ощущали, что у них нет никакого шанса спастись на Страшном Суде: они прокляты, –  а в церквах ещё изображали сцены, что претерпевают грешники на Страшном Суде… и люди просто сходили с ума. Это как бы другая крайность, я бы сказал — это исходящее от дьявола извращение взгляда на Апокалипсис, когда мы Апокалипсис (будь то вселенский, будь наш личный) воспринимаем только как катастрофу. Но нам и про Новый Иерусалим не надо забывать: что за катастрофой — он. А вот в Средние века, должен сказать, как-то об этом забывали. Очень редко встречаешь изображения, напоминания об этом. Там, в основном, катастрофы, там, в основном, ужасы Апокалипсиса. А ужасом ничего не исчерпывается:  ведь есть ещё и благодать, которая после ужасов. Вот если нам об этом помнить, то, может быть, мы какое-то правильное, сбалансированное отношение к своему собственному Апокалипсису в своей личной жизни тогда выработаем.

Дальше. Ещё по этому стиху: здесь так переведено (в русском языке): «18если кто приложит что к ним… (к словам пророчества книги сей) … на того наложит Бог язвы». По-русски это звучит как игра слов (кто приложит — на того наложит), а по-гречески просто: приложит и наложит — это то самое греческое слово, которое дало начало русскому слову «эпитет» (эпитет как прилагательное – то, что «прилагает», а правильнее даже сказать —«налагает»), т. е. тот, кто наложит на эту книгу что-то, на того Бог наложит эти язвы. Скажите, что можно на книгу наложить? «Приложить» – это понятно: можно добавить отсебятину какую-то. Вы знаете, между прочим, когда толкуешь эту Книгу, как я сейчас делаю, прямо сию секунду, то это одна из главных опасностей — не добавить какой-то отсебятины. Против этого, как видите, нас предупреждает сам автор Книги (и Сам Господь Бог его устами). Но это —«приложить». А — «наложить»? И тогда мы по-новому взглянем на значение этой Книги. Вспомним, говорится ли где-то в самом Откровении о книге, на которую что-то наложено… Да, говорится, в самом начале. Помните? Книга, на которую наложены семь печатей, которую открывает ангел. Я вам говорил о том, что в открытии печатей –  в какой-то мере имеется в виду сама Книга Откровение (т. е. показ доселе скрытого). Часть снятия печатей — показ истинного смысла истории человечества, причём не просто для информации, а для того, чтобы люди могли осознанно, осмысленно в этой истории участвовать, видя её в такой перспективе. Я хочу сделать маленькое отступление. Когда читаешь  газеты или смотришь телевизор: «Россия встаёт с колен», «американские попытки мирового господства», в Израиле — свои «тараканы», американцы пишут о России — «Россия стремится восстановить  свою…  стремится завладеть всем миром», везде свои «тараканы»... Я не для того говорю, чтобы спорить с этими словами (хотя они, конечно, достаточно глупые), а просто это определённый взгляд на историю: Америка хочет того-то, Россия хочет того-то, Израиль с арабами хотят того-то и т. д., и т. д.  Это взгляд, присущий нам, людям, и взгляд неправильный, и взгляд, я бы сказал, просто примитивный и мелкий. А Откровение даёт взгляд более трудный, но взгляд более полный, более широкий горизонт, более широкую перспективу. Оно как бы «снимает печати». Когда мы газеты читаем — это о запечатывании человеческой истории, смысл которой людям непонятен, а люди пишут так, как будто они в этом что-то понимают (ничего не понимают!). Так вот, если там говорится о снятии печатей с этой Книги, то давайте представим себе, что такое наложение печатей на Книгу Откровение. Запечатать Книгу Откровение! Кто на Книгу Откровение, которая представляет собой снятую печать, наложит печать назад, т. е. кто скроет то, что Господь людям решил открыть, тот попытается это замкнуть, попытается скрыть это от людей. Вот, на мой взгляд, как надо это понимать. И это серьёзное предупреждение уже потому, что даже в истории Церкви подобное отношение к Книге Откровение много раз встречалось: эту сложную Книгу давайте не будем особенно доносить людям, потому что, вот видите, бывает, что они и с ума сходят. Результатом этого является, например, то, что в современной Православной Церкви эта Книга не читается никогда, чтобы не повредить разуму слушателей. На мой взгляд, это абсолютно неправильно, это как раз и есть запечатывание.

Ещё вот что хотел сказать. Здесь и в следующем стихе всё это звучит как угроза: если ты с этой Книгой что-то напортишь (неважно как, то ли приложишь, то ли наложишь, то ли отнимешь), то тебе самому будет плохо. (Такой подход  действительно чем-то напоминает «письмо счастья»!) Но здесь совершенно не в этом дело: никто тут никому не угрожает, здесь именно что предупреждает. Почему? Что, собственно, грозит человеку или человечеству, если они как-то неправильно прочтут Апокалипсис? И  знаете, мы, задумываясь над этим, начинаем понимать, что Книга Апокалипсис –  это часть Апокалипсиса. Апокалипсис есть снятие семи печатей. И одна из снятых семи печатей эта книга и есть (распечатанное Откровение). От того, как мы эту Книгу прочтём, зависит то, как развернутся все эти события истории человечества. И как мы эту Книгу прочтём по отношению к себе самому – может зависеть наша посмертная судьба. Если мы прочтём её чистым сердцем (если так можно выразиться), увидев — да, испытания, катастрофы, и после этого – Новый Иерусалим (можно сказать, возвращённый рай), и потянемся сердцем к Новому Иерусалиму, и не испугаемся катастрофы (нашей смерти), потому что за ней Новый Иерусалим — вот тогда, как говорится, слава Богу! От этого зависит наша посмертная судьба (от того, как мы её увидим, как мы её прочтём), то, что нас ждёт после нашего физического конца. И это применимо ко всему человечеству. Это просто предупреждение о том, что Апокалипсис – это не просто книга, это (если так можно выразиться) книга, находящаяся под высоким напряжением. Знаете, как на столбах написано «Не влезай! Убьёт!» Так и тут. Значит, к ней надо подходить осторожно, к ней надо прикасаться осторожно. И многие комментаторы, когда комментируют эти стихи Апокалипсиса, привлекают ассоциацию с раем, вход в который человеку (когда Адам и Ева были изгнаны из рая, помните?) был закрыт ангелом с обращающимся мечом. И они это предупреждение воспринимают так…  Понимаете, Адам, может быть, хотел бы назад войти в рай, после того как его изгнали, ну а как войти, когда там ангел с мечом? того и гляди, голову снесёт! Примерно так понимают  предупреждение нам, тем людям, которые о последних вещах читают, говорят, пытаются их осмыслить. Со всем этим нельзя, как говорится, играть в игрушки, — это невозможно! Это как пытаться попасть назад, в рай (а Новый Иерусалим, как я вам говорил, это образ нового рая), сквозь обращающийся меч… это просто опасно. Ещё раз хочу подчеркнуть: Книга Апокалипсис— часть процесса Апокалипсиса, часть Страшного Суда. В этом смысле эта Книга даже несколько страшновата (для меня лично страшновата, просто как таковая). Что-то мне это напоминает… Знаете, в православной церкви есть в алтаре такое место, к которому отношение подобно отношению к Книге Апокалипсис,— это престол, там, где совершаются самые священные части богослужения. К этому престолу никто даже права не имеет притрагиваться, кроме священника, и сделано это совершенно не случайно. Это как бы символическое свидетельство того, что у Бога есть некие центральные, стержневые части мироустройства, подобные, я не знаю, трансформаторной будке высокого напряжения, в которые человек лезть не может — не уполномочен (не должен, потому что это просто опасно). В каком-то смысле это предупреждение об этом — об опасности этой Книги .

Дальше: «19…и если кто отнимет что от слов книги пророчества сего, у того отнимет Бог участие в книге жизни и в святом граде и в том, что написано в книге сей». Я хочу сказать о главном разночтении этого стиха. Здесь написано: «отнимет Бог участие в книге жизни», и это возможное, разумное чтение, потому что, во-первых, здесь же говорится о «книге этой», а «книга эта» — часть Библии, а мы Библию называем «книгой жизни» (и правильно делаем, это действительно так), т. е. здесь естественно возникает словосочетание «книга жизни». Более того: если вы чуть-чуть подниметесь выше, в конец 21-й главы, 27-й стих, вы увидите, что в Новый Иерусалим войдут «только те, которые написаны у Агнца в книге жизни». А если мы вернёмся ещё чуть-чуть раньше, в 20-ю главу, где, собственно, описан Страшный Суд, мы увидим: «12И увидел я мёртвых, малых и великих, стоящих пред Богом, и книги раскрыты были, и иная книга раскрыта, которая есть книга жизни».

Но есть и иное прочтение. В других рукописях здесь написано: «У того отнимет Бог участие в древе жизни…» Такое прочтение тоже подкрепляется другими местами. Посмотрите второй стих этой главы, здесь «древо жизни, двенадцать раз приносящее плоды», и т. д., потому древо жизни — это, в сущности, воспроизведение того древа жизни, которое было в потерянном раю Адама и Евы. То, что эти два дерева так друг с другом коррелируют, — это напоминание о том, что «Альфа» есть «Омега», а это главный, фундаментальный, организующий принцип всей этой Книги. То есть «древо жизни» тоже имеет право на существование. Чтобы правильно понять про «древо жизни», нам нужно прочесть это в более точном переводе. Здесь русский перевод чуть-чуть неточен, но это «чуть-чуть» в таких местах всё-таки важно. Правильный перевод такой:: «удалит долю его от древа жизни», т. е.: ««19…и если кто отнимет что от слов книги пророчества сего, Господь Бог удалит долю его от древа жизни». Слово «удалит» переведено как «отнимет», на самом деле это тоже неточный перевод. Кто удалит, откуда удалит? Удалит от понимания, удалит от внимания, удалит из нашего поля зрения какие-то слова пророчества Книги сей. Удалит Господь долю его от древа жизни. Конечно, когда мы это так читаем, мы, находясь в точке «Омега», вспоминаем тут же «Альфа», т. е. первые главы Книги Бытие, где Господь отнял у Адама его долю в древе жизни, с этого начинается история грехопадения и вся история человечества. Но я вот что хотел бы сказать уже применительно не к точке «Альфа», а к точке «Омега»: мы можем прочесть «долю в древе жизни» таким упрощённым образом, как долю от плодов древа жизни, т. е. что мы можем питаться плодами древа жизни. Тем более, что примерно так сказано и в Книге Бытие: нельзя, чтобы люди от древа жизни срывали плоды. А здесь мы читаем, что в раю, в Новом Иерусалиме, это уже можно, древо жизни даёт на каждый месяц плод свой. И мы можем понять так, что доля в древе жизни – это значит, что мы можем питаться его плодами там, в этом новом мире. На самом деле это, так сказать, полуправда. Это слишком мелко. Доля в древе жизни означает (по-гречески) быть частью древа жизни. Но как можно быть частью древа для человека? Пусть даже в каком-то символическом смысле. Дело вот в чём. Я вам говорил, когда мы только начали читать про Новый Иерусалим, что правильно понять принцип «Альфа равно Омеге» и правильно понять про Новый Иерусалим, что он собой представляет, можно только вооружившись видением будущего человека, которое до нас донёс  (можно сказать, тоже «откровение») такой замечательный французский богослов, философ Тейяр де Шарден, который говорит о том, что будущее мира — это Вселенский Христос , когда вся Вселенная как бы образует единое тело, одушевляемое Христом. Всё — во Христе, и Христос — всё. Я хочу сказать, что это означает, что вся Вселенная превращается в то, что мы сегодня называем «Царством Небесным», а «Царство Небесное» – это синоним того, что называется «жизнь вечная», т. е. вся Вселенная представляет собой это одно древо жизни, и мы на нём — веточки. И должен вам сказать, что это не то что такая «придумка» на основе Тейяра де Шардена, а Сам Господь наш Иисус Христос в Своей прощальной беседе с учениками (как она описана в Евангелии от Иоанна) ровно этот образ рисует. Он рисует образ дерева (точнее говоря, виноградной лозы), которое исходит от Отца, от Бога Небесного, Сам Христос — это лоза, т. е. как бы ствол винограда, а ученики Его (и все прочие, вплоть до нас, сегодняшних) – это веточки, веточки на веточках и т. д. — на этой лозе. А что такое эта лоза? Это и есть дерево, дерево жизни (по словам Самого Христа). То есть мы – часть дерева жизни, и Христос говорит о том, что от этого дерева жизни можно отпасть, как сухие ветви отпадают. Вот что, наверное, мы должны читать здесь за словами «отнимет Бог участие в дереве жизни» (если читать это как «дерево жизни») — то, что имел в виду Христос, говоря, что сухие ветки Отец мой со Своего дерева очищает. А что такое «сухая ветвь»? Это ветвь, не приносящая плода. Вот так просто.

Ещё маленькое замечание. Здесь сказано: «19отнимет Бог участие в книге жизни и в святом граде и в том, что написано в книге сей». Это в чём же ещё «и»? В катастрофах, в саранче, в конях, что ли, Господь отнимет участие? Ошибка перевода: в греческом тексте нет этого «и». Перевести надо так: «отнимет Бог участие в книге жизни и в святом граде, о которых написано в книге сей».

Дальше: «20Свидетельствующий сие говорит: ей, гряду скоро! Аминь. Ей, гряди, Господи Иисусе!» Это, конечно, на тему того, что говорилось задолго до Христа на праздниках в Иерусалиме, чем приветствовали Самого Христа, входящего на Пасху в Иерусалим: «Благословен грядущий во имя Господне!» Речь, конечно, идёт о «гряди!», о входе. О входе куда? Если мы воспринимаем Новый Иерусалим как аналог земного Иерусалима, то в этот Новый Иерусалим люди входят или не входят, и к ним может быть обращён этот призыв «Войди!»  Но этот призыв может быть обращён и к Богу, и ко Христу, чтобы Он вошёл уже не в тот Новый Иерусалим, в котором Он извечно пребывает, а чтобы Он вошёл в нашу жизнь, чтобы Небо вошло на землю. Это диалог, и это «Гряди!» –  призыв к земле, чтобы она поднялась на Небо, и призыв к Небу, чтобы оно спустилось на землю. Когда мы с вами молились молитвой Господней, повторяя слова Самого Христа: «Да приидет Царствие Твое…» – что они означают? Его Царствие, оно где? Оно на Небесах. Куда оно приидет? На землю, к нам сюда. И об этом говорится в следующем стихе молитвы Господней: «Да будет воля Твоя как на Небе, так и на земле». Это тоже о пришествии Небес на землю. Эти слова, обращённые ко Христу, – это призыв к Нему прийти к нам, призыв к Небу спуститься к нам на землю.

Здесь сказано (в 20-м стихе) «свидетельствующий». И это уже однозначно, конечно, Сам Христос. Но о чём или о ком свидетельствует Христос? Мы понимаем, что апостолы (например, Иоанн) свидетельствуют о Христе. А Христос о чём свидетельствует? Христос свидетельствует Сам о Себе. И об этом Он Сам говорит, о том, что вообще-то человеку нельзя свидетельствовать самому о себе, но почему? Потому что человек сам себя не знает, человек сам себя приукрашает, готов рассказывать о себе любые «байки», которые показывают его в лучшем свете, чем он есть на самом деле, а Христос знает Сам Себя, и это знание и есть основа для Его свидетельства о Самом Себе. И потом, не забывайте, что такое «свидетельство». «Свидетельство» — это «слово о чём-то». Но давайте не забывать, что за любым словом (логосом, по-гречески) стоит Христос, потому что в начале всего был Он (как сказано в Евангелии от Иоанна): «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Поэтому за любым словом, наполненным смыслом, стоит Христос. Единственное слово, за которым Христа нет,— это слово пустое, бессмысленное сотрясение воздуха. Такое слово по-русски, может быть, и можно назвать «словом», а по-гречески оно термина «логос» даже не заслуживает. Итак, свидетельствует здесь Слово о Самом Себе.

Здесь есть ещё такое выражение: «ей  (т. е. «да»), гряду скоро!» Первые христиане (ещё задолго до Откровения) воспринимали это так, что – вот-вот Он придёт! И проходили десятилетия, потом столетия, потом тысячелетия — и Он не приходил, и сегодня ещё не пришёл. Что же это означает? Почему тут написано «гряду скоро!»? А давайте вспомним, как мы по-русски читаем слово «скоро»? Может быть: скоро начнётся сеанс в кино (значит, вот-вот). А можно сказать: ты скоро ходишь (быстро ходишь), –  но это не значит, что ты за пять минут дойдёшь до цели, это зависит от того, где цель. Если до неё далеко, то можно долго идти, хотя и скоро ходишь. С греческим словом «тахи» – ровно то же самое: «тахи» означает «скоро», «вот-вот сейчас состоится, или «тахи» означает просто «быстро», а когда закончится — неизвестно. Знаете, слово «тахикардия» (быстрое биение сердца) –  сердце бьётся-бьётся- бьётся, и всё быстро-быстро-быстро, и никак до конца, Слава Богу, не добьётся. Вот примерно так же и здесь: Христос идёт к нам, Он идёт скоро (быстро), но путь к нам очень долгий, и поэтому Он, действительно, до сего момента к нам ещё в Своём Втором Пришествии не добрался.

Дальше вы видите в этом стихе перекличку: Христос говорит: «да, гряду скоро!, и Иоанн (от имени всей Церкви) Ему откликается: «Да, гряди, Господи Иисусе!» Ещё раз хочу подчеркнуть, что диалогический характер этой переклички здесь, как вообще в таких значимых стихах конца Книги, имеет отпечаток характера всей Книги Откровение. Вся Книга Откровение диалогична, она не просто о том, что происходит на небесах, она — о соучастии небес и земли в том, что называется Апокалипсисом, апокалиптическим процессом. И теперь давайте вспомним, что Книга Откровение не сама по себе, она как капля воды отражает в себе всю Библию, и тогда мы можем сказать (и это действительно так), что и вся Библия, начиная с первой Книги — Книги Бытие, – диалогична, она не просто об истории человечества, и даже не просто о том, как Бог судит, воздействует на нашу историю, а она о диалоге человека с Богом, о том, как наша земная история отражается на небесах, и только это оправдывает существование в Библии таких исторических хроник, как книги Царств, Паралипоменон и т. д., только потому это важно с религиозной точки зрения, что эти вполне земные события отражаются на небесах.

И наконец, последний стих: « 21Благодать Господа нашего Иисуса Христа со всеми вами. Аминь». Последний стих Откровения, и последний стих всей Библии. Он сам по себе, как вы понимаете, совершенно здесь на месте как окончание всей Библии. Но я хочу сказать: в этом стихе тоже есть слой — скрытый смысл, потому что так заканчивались Послания. Например, апостол Павел все свои Послания заканчивает ровно так. Простите, но это же не Послание! Это же Откровение — видение, которое Господь послал Иоанну Богослову! Странно его заканчивать так, как заканчиваются Послания. Это всё равно, как можно написать письмо какому-нибудь партнёру по бизнесу, начав его словами «Дорогой сэр!» – это нормально! Странно написать роман, который начинается словами «Дорогой сэр!» И наоборот, можно начать роман словами «Я приближался к месту моего назначения», но странно начать письмо кому-то со слов «Я приближался к месту моего назначения». А здесь именно такая перебивка жанров, и она имеет свой смысл: она нам подсказывает, что это не просто видение, это — Послание. От кого же, от Иоанна? Нет! Это Послание от Бога — нам, вот что означают эти вроде бы простые слова в конце.

И последнее, о чём я хотел бы сказать, — о роли этой Книги в целом. Для меня ключевым является то, что Книга Апокалипсис –  часть процесса Апокалипсиса. Какая же это часть? Я бы сказал так: роль текста, слов, той информации, которая здесь заключена, в процессе человеческой истории примерно сравнима с ролью ДНК в человеческом организме. В ДНК тоже как бы записано всё (когда человек постареет, чем человек будет болеть, в каких ситуациях как себя будет вести — не знаю, в какой мере, но записано в его ДНК). Вот слова предупреждения о том, что нельзя к этой Книге ничего ни добавлять, ни отнимать…   знаете, любой генетик вам скажет: ну, конечно, от ДНК ничего нельзя ни отнимать, и добавлять, потому что вырежешь один ген, а в результате получившийся организм будет нежизнеспособным. Какой же здесь имеется в виду организм? А давайте спросим: а чья это ДНК? Это ДНК нашей истории (человечества и всей Вселенной), понимаете? Вот поэтому, из-за такой принципиальной роли этой Книги к ней надо относиться со священным трепетом, ничего к ней не прибавлять и не отнимать.

Ну и я ещё раз, в заключение, хочу повторить о том, что эта ДНК определяет будущее не только нашей Вселенной, не только истории человечества, но и, возможно, нашей с вами личной жизни –  её будущее после нашей физической смерти, возможно, определяется (я, по крайней мере, в это верю), в числе прочих факторов, и тем, как мы прочли эту Книгу — и Откровение, и всю Библию  и даже большую книгу, если можно так выразиться,— Библию мировую, потому что Господь говорит с нами не только строками этой книги, но и всем тем, что нас окружает в этом мире…

 

Лекция 35. Апокалипсис. 24.11.09

 

Вы, конечно, уже знаете, что каждый раз, кончая какую-то книгу Нового Завета, мы всегда повторяем её. Это понятно, тут можно, наверное, причины особенно не объяснять, но в случае Откровения Иоанна Богослова есть просто острая необходимость по нему ещё раз пройтись, потому что Откровение настолько сложное, настолько насыщено содержанием (временами – какими-то противоречивыми фрагментами), что просто надо на него, уже прочтя, уже зная, о чём речь, взглянуть со стороны, взглянуть сверху, если можно так выразиться. Конечно, смешно так говорить применительно к Откровению, которое как раз и представляет «взгляд на небеса», мы же не можем сверху взглянуть на это, но всё-таки мы можем взглянуть как бы со стороны.

Прочтём сегодня первую часть (первые три главы Откровения) целиком. Но мы будем читать не так, как читали раньше, не будем разбирать все детали, а как бы несколько отстранённо, пытаясь уловить общую структуру, общую закономерность того, что в этих главах рассказывается. Но сначала (опять-таки в духе такого взгляда со стороны) я скажу несколько слов о Книге в целом. Просто послушайте меня.

 Когда мы начинали читать, я вам рассказывал историю создания, назовём это так, произведения. Чьё это произведение? Если сказать, кто его автор, то этот Автор — Бог. Иоанн, конечно, соучастник, но, знаете, примерно как в «Кармен» Бизе — Щедрина: всё-таки в роли Бизе выступает Господь Бог, а в роли Щедрина выступает уже Иоанн Богослов. Книга создана, как вы, наверное, помните, в ссылке на острове Патмос, куда апостол Иоанн был сослан за проповедь слова Божия во времена императора Домициана (примерно в 90-й год н. э.), и ещё хорошо, что он был сослан, потому что христиан просто казнили. Это было первое длительное и жестокое преследование христиан. Было до этого ещё преследование во времена Нерона, тогда тоже христианам приходилось нелегко, некоторых из них мазали смолой и сжигали как факелы на пиршествах Нерона. Но при Нероне это продолжалось буквально пару недель, и в конце концов, не так много христиан пострадало, а преследования при Домициане были многолетние, упорные, и Иоанн был одной из его жертв. Как вы понимаете, ссылка — это тяжёлые условия жизни, к тому же в любой момент можно было ожидать, что Домициан пересмотрит свой приговор в сторону усиления и просто даст приказ казнить кого угодно, в том числе и Иоанна. И мы могли бы предположить, что это видение послано Иоанну Богослову, лично ему, Богом для чего-то. Может быть, для подкрепления его в вере, или для чего-то ещё. Но есть и другая возможность. Может быть, это видение послано всё-таки не ему, а через него — ещё кому-то. Кому? Первым христианам, во-первых, а во-вторых, всем людям, включая нас. И должен вам сказать, что сам автор, Иоанн Богослов, именно так это и понимает. Когда мы начнём читать первые строки первой главы, вы увидите, что он совершенно не мыслит это видение как то, что дано лично ему. Он себя мыслит просто как передатчик. Второй момент, который надо отметить применительно к Книге в целом. Как подходить к её толкованию? Это предмет дискуссий многовековых, если не тысячелетних. Постоянно, на протяжении двух тысяч лет, сколько существует эта Книга, пытались сопоставить в ней какие-то (в основном грозные) описываемые события с чем-то, что в истории уже было либо ещё только будет. Пытались сопоставлять какие-то события с теми же преследованиями при Домициане,  ведь в Книге столько написано о преследовании христиан со стороны всяких антихристовых сил, что не составляет большого труда установить тут какую-то параллель. Например, какие- то события, связанные со сменой римских императоров.  Когда мы с вами читали о звере с десятью рогами… эти рога ассоциировали с разными римскими императорами. В более позднее время какие-то события Апокалипсиса пытались увязать с религиозными войнами. А в наше время в нашей стране в 18-м году, когда стало понятно, куда катится страна, так просто очень многие православные верующие в нашей стране говорили: ну вот! написано в Апокалипсисе о приходе Антихриста — вот он! Большевики же церкви закрывают и разрушают — какой же вам ещё Антихрист?! Я хочу сказать, что и сегодня такие попытки продолжаются, они не то что неправильные (они правильные в том смысле, что события реальной истории мира, конечно, имеют какой-то косвенный символический прототип в том, что описано в Апокалипсисе), но всё-таки их так, напрямую, связывать нельзя. Можно сказать так: в Апокалипсисе описан архетип. Что такое архетип? Это закон, по которому происходит наша земная история. Вот представьте себе, что вы читаете, допустим, «Гражданский кодекс», в нём написано: если то-то и то-то, то тогда то-то и то-то, такое, допустим, наказание. А потом в комментариях идут примеры: допустим, истец такой-то обратился с иском к ответчику такому-то, суд принял такое-то решение. То есть сначала излагается закон, а потом показываются примеры применения этого закона, и всё это, естественно, друг с другом связано, никто этой связи не оспаривает, потому-то и есть комментированные издания закона, с примерами. Но не надо путать закон и комментарий. Наша человеческая история — это конкретные события (как эти примеры), а в этой Книге описаны в символической форме как бы Законы Божии, Законы устройства нашего мира, причём Законы эти носят подчёркнуто катастрофический, трагический характер. Потому что в этой Книге подчёркивается именно та грань нашего мира, где происходит битва — битва света и тьмы, битва добра и зла. И каковы законы этой битвы, какова её логика (если можно так выразиться), здесь и описано. Приведу вам ещё один пример. Он, может быть, достаточно специальный, но поскольку в наше время все, наверное, слышали про ДНК, РНК и т. д., то такой пример можно привести. У нас есть характер, на основании которого мы совершаем свои поступки, у нас есть какие-то вкусы, в конце концов, есть черты лица и тела, какие-то характерные жесты, которые, может быть, унаследованы нами от каких-то далёких предков. Это всё реальное и видимое, но всё это исходит от невидимых вещей, от невидимых (если так можно выразиться) «генных буквочек», генных текстов, которые написаны в наших ДНК, и это для нас — закон, мы не можем тут ничего ни отменить, ни изменить. Если в ДНК написано, например, что у человека будет повышенная выработка адреналина, то он в жизни будет себя вести определённым образом, и вы знаете примеры таких людей: такие люди энергичные, агрессивные, раздражительные и т. д. А в этой Книге описана ДНК нашего земного бытия. Её вот так напрямую переводить в конкретные события — значит, на самом деле, её снижать и упрощать. Может быть, это самое главное, о чём стоит сказать в связи с этой Книгой.

Ещё одна вещь. Я, собственно, этим кончил читать в прошлый раз Апокалипсис. Эта книга — не просто о «ДНК», она не просто о законах событий земной жизни, которые уже произошли и ещё будут происходить, а законы всё те же. Она сама — часть этого. Если так можно выразиться, «Апокалипсис» как Книга — часть Апокалипсиса как развёртывания Замысла Божьего в истории земли и истории, между прочим, и отдельной человеческой души тоже. Я вам уже говорил о том, что эти законы, на самом деле, не то что идентичны, а они как бы похожи. Вот как мы иногда говорим, что есть «агрессивная нация», или «миролюбивая нация», и мы же понимаем, что это перенос на целую нацию того, что мы знаем о людях (что есть люди агрессивные по природе, а есть люди миролюбивые), и мы понимаем, что что-то подобное можно сказать о народах в целом. Много о чём можно такие примеры приводить, когда что-то существует применительно к отдельному человеку, и оно же существует применительно к каким-то гораздо большим обществам людским, и может быть, даже не только к людским. Мы сталкиваемся именно с этим при интерпретации Апокалипсиса. Я, собственно, так его и читал: всё, что в нём написано, имеет и слой, относящийся к жизни отдельной человеческой души, вплоть до того, что там сказано про конец света, про то, что будет после него, про Страшный Суд. И это всё имеет соответствие в нашей жизни: это наша физическая смерть и то таинственное, что будет после неё. И это, естественно, имеет своё отражение и в истории всего человечества. То есть нормальное мировоззрение христианина (будь то православного, протестанта или католика) состоит и в том, что Страшный Суд, который описан в Откровении, ждёт нас, только непонятно, когда. Я вам приведу два полярных примера. Наш <…> , которого вы хорошо знаете, твёрдо верит, что этот Суд будет совсем скоро. Он не то что в это верит, это то, как бы ему хотелось, потому что все безобразия, которые творятся в окружающей нас жизни, его очень мучают, и он как-то ждёт с надеждой, и даже с некоторым нетерпением, когда Господь всё это преобразует во всё новое, замечательное — в Новый Иерусалим, где не будет ни болезней, ни смерти, ну и т. д.

И есть точка зрения, например, отца Александра Меня, который говорил, что христианство только начинается. Если две тысячи лет это только «начинается», то сколько же всего лет ему уготовано? Миллионы, наверное? А на самом деле, по большому счёту, мы не знаем… И не можем быть уверены в том, какая их этих двух полярных точек зрения верна, потому что сказал Сам Господь наш Иисус Христос, что о временах и сроках не только вы, люди, не можете знать, но и Я, Сын Божий, о них не знаю, это всё в руке Отца. Когда мы читали Откровение, я вам говорил, что «в руке Отца» не значит, что у Отца на Его каком-то божественном календаре помечена крестиком дата Страшного Суда (красным таким крестиком). Нет, это не так, конечно! Потому что у Бога нет вообще какого-то фиксированного плана, жёсткого, применительно к нам, людям, который не зависел бы от нас самих. Просто в Библии столько таких примеров описано, когда планы Божии изменяются (точнее, может быть, не сами планы, а тактический способ их реализации) соответственно тому, что люди делают. Если люди поступают по-Божески, они Богу облегчают Его задачу. Если люди поступают противо-Божески, они затрудняют задачу, но Бог всё равно, естественно, тем путём или этим к цели, Им намеченной, идёт, и придёт, и нас с вами приведёт. А цель эта здесь описана —Новый Иерусалим, соединение Его с нами. Понятно, что мы туда (хотя это всё такое замечательное!) часто не хотим идти, потому что путь тернист, трудный путь (поём же мы: «Мы знаем, путь тернист, мы знаем, труден путь»). Всё верно. Именно поэтому мы предпочитаем как-то вообще никуда не идти, или идти какими-то более лёгкими путями, о которых, опять же, Христос сказал, что широк и лёгок путь, ведущий к гибели, и труден и тернист путь, ведущий ко спасению. Тем не менее, понимаете, вера христианина состоит в том (и может быть, это самое главное), что несмотря на всё наше сопротивление Ему Он своего добьётся. Теми путями, которые только Он знает.

И поскольку только Он знает, как Он будет вести нас (в зависимости от того ещё, как мы будем себя вести), мы не можем знать, когда это будет. Но мы должны знать, что это — будет, и быть к этому готовыми, потому что, действительно, в этом <…> прав: никто нам не гарантирует, что это не произойдёт завтра, просто вот завтра, или через минуту... Мне лично ближе точка зрения отца Александра Меня, я бы предпочёл, чтобы это случилось через миллионы лет, но — Господу видней, как с этим быть.

Итак, сама эта Книга есть некая форма диалога Бога с нами в процессе разворачивания апокалиптического Замысла Бога о судьбах всего человечества и отдельной человеческой души.

 Ещё хочу сказать о Книге в целом. Как её читать, эту сложную Книгу? Её в церкви (кстати, и сегодня) не читают. Никогда на службе в православной церкви Апокалипсис не читают (всё читают, кроме этой Книги). А в Средние века в Европе людям священники просто запрещали читать Апокалипсис: были случаи сумасшествия (да чего угодно!). Не просто к этой Книге, так сказать, на правильной кобыле подъехать. Очень легко прочесть её себе во вред. Так как же всё-таки читать, чтобы она не была во вред? Во-первых, категорически уйти от её буквального толкования, вот от такого: тут под видом зверя выступает Римская католическая Церковь, или, допустим, Орден иезуитов, ну и т. д. Сколько угодно было таких толкований. Когда появился протестантизм, то любимым занятием протестантов было выискивать в Апокалипсисе образы своих врагов католиков в роли врагов Бога. Но тоже, знаете, в Апокалипсисе так символически написано, что очень легко спроецировать его на кого угодно: зверей — на любых неприятных нам людей, групп людей или явлений (или этих людей, эти группы или явления спроецировать на зверей Апокалипсиса). Легко ошибиться, читая эту Книгу. Как же всё-таки к ней подходить, чтобы не допустить хотя бы таких самых грубых ошибок?

 Во-первых, надо понять, что собой эта Книга представляет. Подумайте сами: если бы Бог захотел открыть людям что-то из Своего Замысла о судьбах человечества, то как Он вообще может это сделать? Он же с нами на Своём языке разговаривать не может, нам же те понятия, которыми (если так можно выразиться) оперирует Бог, абсолютно недоступны. Это всё равно, как если бы мы с котом, который нам ближе, чем человек Богу (мы же с ним в одном мире живём, в одном доме) разговаривали на человеческом языке. Я, например, когда к своему коту обращаюсь, я ему говорю: мяу! мяу! (Может быть, и Господь примерно так обращается к нам.) Ну, или поглаживаю его, или «кис-кис-кис» ему говорю, в общем, на таком языке, который ему понятен. Эта книга представляет собой первый перевод с абсолютно непредставимого, невыразимого на нашем языке Замысла Божия на язык видений, на язык зрительных и слуховых образов, причём большая часть видений оформлена в стилистике Ветхого Завета, в стилистике уже имеющихся в Ветхом Завете видений Иезекииля, Даниила и др. (там много есть пророческих видений), это как бы первый перевод, так сказать, с языка Бога на язык Ветхого Завета. Но есть и второй перевод: он видел видения, но это же не слова, это же образы, он должен их записать какими-то греческими словами, и нам передать, что он видел. Это тоже труднейшая задача. Вы подумайте сами: если вам поручить описать сны, не обычные сны, а какие-то очень значимые, грандиозные сны. Если кто пробовал, тот знает, что это очень это трудно сделать. А тут – какого масштаба видение! Как же найти слова, чтобы его описать? Знаете, греческий язык —очень богатый лексически, и гибкий, — и его не хватает, на самом деле, для того чтобы передать то, что видел Иоанн (местами это просто совершенно очевидно). И у Иоанна получается временами такая смесь греческого языка с совершенно еврейскими умственными конструкциями! Он пишет примерно так, как про Татьяну пишет Пушкин: «Она по-русски плохо знала, Журналов наших не читала, И выражалася с трудом На языке своём родном. Итак, писала по-французски». Во времена Пушкина это было типичным явлением, когда люди из дворянства говорили вроде бы по-русски, но использовали французские конструкции фразы. Ровно то же и у Иоанна: он пишет по-гречески, а использует еврейские конструкции фразы. И даже понятно, почему: то, что он видел, выражено в еврейских образах, образах Ветхого Завета. Он пишет  по-гречески, а когда читаешь — видно по самой стилистике, что пишет еврей. Это второй перевод — с языка видений и с языка каких-то слуховых «видений» (трубы звучащие, голос грома, там много есть таких «слуховых» мест) на язык слов нашей Книги. И поэтому, когда мы читаем эту Книгу, мы должны мысленно проделать по возможности два этапа обратного перевода. Во-первых, попытаться отстраниться от словесной конкретики (как он описывает, от сюжетики), и попытаться себе просто представить то впечатление, которое Иоанн пережил, видя всё это: вот он видит ангелов с чашами, которые изливаются на землю (понимаете, нам не нужно концентрироваться на конкретике; ангелы, чаши — что бы это могло значить?), нам нужно сконцентрироваться на том, что в душе Иоанна было, когда он это видел, когда чаши Суда Божьего с небес изливаются на землю. Попытаемся себя поставить на его место, что он ощущал при этом... Это первый перевод назад. И второй перевод назад (если нам это удастся, если мы сумеем влезть в его (Иоанна) шкуру), нам надо сделать второй шаг — из шкуры Иоанна попытаться (ни больше ни меньше) «влезть в шкуру» Самого Господа Бога (извините за такое непочтительное выражение!), потому что нам надо попытаться понять, зачем Господь это Иоанну показал и зачем Господь вызывал в нём видениями эти мысли, чувства. Конечно, эта задача очень непростая, может быть, нам просто даже не по силам будет её решить, но мы по крайней мере будем знать, что таково правильное решение задачи, и не будем принимать неправильное решение за правильное. Неправильное решение, например: 18-й год в России — «ну всё, Апокалипсис настал!» Вроде и напрашивается! А если посмотреть повнимательнее? Антихрист, о котором говорится и здесь, и в посланиях апостолов, и у Иисуса Христа, — разве это просто тот, кто воюет с Христом и разрушает церкви? Нет! В том-то и дело: так говорить – значит, не понимать, кто есть Антихрист. Когда мы с вами читали 13-ю главу (место о трёх зверях), я вам говорил о том, что главное в лжепророке (который есть образ Антихриста) — что он как бы Христос, что он выдаёт себя за Христа, что он в чём-то на Христа похож (как говорят, «дьявол – обезьяна Бога»), он очень умело и удачно обезьянничает Христу, потому что по-гречески «анти-» –  не просто «против» (что-то, что противостоит), это одновременно означает «за», «вместо». Надо понимать, что Антихрист не только тот, кто против Христа, это тот, кто пытается быть вместо Христа. Разве мы можем сказать, что большевистская власть пыталась изобразить из себя Христа? Она совершенно однозначно заявляла, что — нет, «у нас есть лучшее, чем ваши отсталые церковные христианские понятия». Поэтому это ещё не Антихрист. Я бы так сказал: это гораздо безопаснее, чем Антихрист. Потому что мы сегодня с вами, очнувшись от этого морока, прекрасно понимаем, что всё это было враньё, что нам голову морочили перспективами светлого будущего, а ничего этого не было… Когда Антихрист появится, это будет гораздо страшнее, это будет то, в чём распознать обман будет практически невозможно, настолько он будет тонкий и ядовитый, и только, действительно, по какой-то особой благодати Божией избранные люди (как написано в Апокалипсисе) смогут избежать того, чтобы подпасть под этот обман. Знаете, мы сегодня видим членов всяких сект (типа как у Виссариона в Сибири), и мы, может быть, смотрим на них свысока (ну, это люди заблуждающиеся, они подпали под обман). Да, сегодня-то это легко различить, но может настать такое время, когда будет просто почти невозможно не подпасть под этот обман и различить, что люди действительно обмануты. Я это всё говорю к тому, что так просто говорить: всё, настали времена Антихриста! — и это означает неправильно прочесть эту Книгу. Ещё раз: язык Бога — это не язык событий. Язык Бога — это язык Законов, архетипов, которые уже воплощаются, реализуются в событиях.

Давайте попытаемся ещё один вопрос задать и, естественно, на него ответить. Если я говорил, что у Бога Его замысел такой таинственный и в человеческих понятиях невыразимый — зачем вообще это Бог людям показал? Зачем Он эту тайну открыл? Или можно даже сказать так: зачем Он эту тайну приоткрыл? Потому что Он здесь ничего ясно, конкретно не показал, чтобы можно было сказать: теперь мы поняли, теперь однозначно понимаем, что Господь нам хотел сказать. Не так, не такое видение послано Иоанну. И тогда зачем оно послано вообще? На мой взгляд, ответ на этот вопрос таков. Приоткрыт (или снята печать, говоря языком этой же Книги) Замысел Божий ровно настолько, сколько нужно, чтобы люди могли быть соучастниками в Промысле Божьем. Но вы, может быть, скажете: человек – сознательное существо, разумное; может быть, он был бы большим соучастником, более активным, более эффективным, если бы ему открыть Замысел Божий во всей полноте. Знаете, даже наша человеческая практика показывает, что это не всегда нужно, не всегда возможно. Давайте представим себе: маленькие дети, как они участвуют в жизни семьи. В жизни семьи есть непростые отношения, допустим, между родителями, между родителями и их родителями — бабушками и дедушками, и, наконец, непростые отношения с самими детьми, потому что происходит процесс воспитания ребёнка. Ни один ребёнок не понимает (он же маленький), что его не просто хвалят или ругают, а что есть некий план его воспитания. И что? Родители должны открыть ему свой план, связанный с его воспитанием? Может быть, прочесть ему труды Песталоцци, чтобы он всё понял уже до конца? Это же смешно! Вот примерно таково отношение Бога к нам, людям. Он нам рассказывает, как родители детям, — ровно столько, сколько нужно для того, чтобы мы в этой жизни семьи и в процессе собственного воспитания могли принимать полноценное участие, ровно столько, не больше, потому что «больше» на самом деле в данном случае не лучше, а хуже.

 Теперь я хочу сказать несколько слов о структуре Книги. Вы, конечно, помните, что в ней число «семь» встречается везде, и я уже даже не говорю о семи печатях, семи трубах, семи чашах, оно и в других местах встречается. Некоторые комментаторы подмечают  очень остроумно, что сама структура Книги — семерична. Я попытался их проверить, сам себя спросив, не глядя на то, как они это разделили: а как бы я разделил эту Книгу по-крупному, на большие части? И ответил себе так: первая часть — это первая глава, где начинается ещё на земле явление Иисуса Христа в таком странном виде – мужа, облечённого в подир, опоясанного золотым поясом, который весь как пламя (но это всё ещё на земле). Дальше идут послания церквам, это тоже ещё на земле (этот муж Иоанну послания даёт). Дальше вдруг сцена меняется: Иоанн возносится в небеса и видит престол Божий, и это вторая часть, как бы зрелище небесного богослужения. Дальше начинаются уже привычные нам с вами три семёрки: сначала снятие семи печатей — это третья часть Книги, потом семь труб — это четвёртая часть, потом семь чаш — это пятая часть. И после семи чаш начинается как бы некий финал, финал этого мира. Он начинается с разрушения Вавилона, потом (если помните) война с дьяволом, и потом уже он кончается Страшным Судом, и, наконец, всё закончено: кто-то спасётся, кто-то в озеро огненное попадает — это шестая часть. И седьмая часть Книги, как вы понимаете, это Новый Иерусалим. Видите: получается тоже семь. Может быть, вам, чтобы в голове держать сложную структуру Книги, такое деление на семь частей будет на пользу.

 Сегодня мы читаем только первую, «земную» часть, хотя в каком смысле она «земная»? Там уже начинаются чудесные видения... Но эта земная часть (что очень важно) нас на самом деле всё время отсылает к концу Книги — к Новому Иерусалиму, и вообще к тому, что написано в самом конце. Я специально буду на этом останавливаться, потому что это очень важно — очень важно понять, что принцип «Я есмь Альфа и Омега», Альфа и одновременно Омега, Альфа равна Омеге, начало равно концу, начало с концом как бы смыкаются, — и это есть основополагающий принцип Книги, в котором отражается какая-то  очень важная часть того, что мы называем вечностью. Вечность — это то, где начало равно концу. И, кстати, когда мы с вами читали последние главы Книги, про Новый Иерусалим, особенно самую последнюю 22-ю главу, я вам напоминал, что в ней вдруг после большого перерыва начинают возникать темы первой главы — тоже реализация того, что Альфа равна Омеге. И в первой главе есть ссылки на финал. Теперь давайте читать. Я буду останавливаться только на каких-то отдельных значимых местах, значимых с общей точки зрения.

 «Глава 1.1Откровение Иисуса Христа, которое дал Ему Бог, чтобы показать рабам Своим, чему надлежит быть вскоре. И Он показал, послав оное через Ангела Своего рабу Своему Иоанну…» Значит, здесь уже совершенно недвусмысленно сказано, что это видение хотя дано Иоанну, оно дано не для Иоанна, а дано через него для других. Здесь сказано недвусмысленно, что надлежит быть вскоре, и в третьем стихе написано: «время близко». И первые христиане в своей простоте неправильного подхода к Откровению думали, что «близко» — это вот по календарю близко, ну, может быть, не через дни, так через месяцы, не через месяцы, так через годы. Вот две тысячи лет прошло — и всё ещё непонятно: то ли близко, то ли, может, через миллион лет, а на самом деле —неправильно это «близко» толковать в нашем обычном временном календарном разрезе. Я приведу вам простой пример. Мы идём по поверхности земли. Мы понимаем, что такое «близко»: «близко» –  ну, это десять шагов, а «далеко» – это, значит, тысяча километров. Понятно. А в десяти метрах над головой — это «близко» или «далеко»? Может быть, близко, а может быть, бесконечно далеко (не допрыгнешь и не дотянешься). Христос говорит: «Приблизилось к вам Царство Небесное». Он говорит это Своим ученикам и заповедует им это другим людям говорить. Ну, если оно приблизилось, то где оно? Нету. Но это потому, что оно не в нашей земной плоскости приблизилось, а в каком-то другом, «перпендикулярном» измерении, которое идёт из земли на небеса, — в том измерении оно приблизилось. Я хочу сказать, что это «вскоре» – это тоже не наше календарное время, это какое-то небесное, «перпендикулярное» нашему, время. Там, у Бога… Он, наверное, действительно понимает, что в Его плане уже исполнилась большая часть каких-то этапов, — это, наверное, означает «вскоре», в Его плане, а не в нашем времени. Этот Его последний этап в нашем времени может занимать больше, чем предыдущие этапы (это просто чтобы вы это «вскоре» не поняли так упрощённо).

Дальше : «1рабу Своему Иоанну,

2 который свидетельствовал слово Божие и свидетельство Иисуса Христа и что он видел.

3 Блажен читающий и слушающие слова пророчества сего и соблюдающие написанное в нём; ибо время близко.

4 Иоанн семи церквам, находящимся в Асии: благодать вам и мир от Того, Который есть и был и грядёт, и от семи духов, находящихся перед престолом Его…»  Это он, во-первых, уже забегает вперёд немножко, когда будут явлены семь светильников в небесах как семь духов, которые стоят перед престолом Божиим. Обратите внимание на то, что здесь уже фигурирует Тот, «Который есть и был и грядёт». Это кто? Можно сказать: это Христос… Нет: в следующем стихе написано: « 5 …и от Иисуса Христа». Значит, это не Христос. А кто это? Это Бог Отец, мы понимаем, Сидящий на престоле в небесах, и Дух, в виде семи духов, как бы во множественном числе, и Иисус Христос. И от них (Троих) он (Иоанн) благодать передаёт церквам — благодать от Отца, Сына, и Святого Духа, Который здесь в таком семеричном числе. В те времена ещё не было даже понятия современного о Троице, а уже в видении Троица как бы косвенно явлена. «5 …и от Иисуса Христа, Который есть свидетель верный, первенец из мёртвых и владыка царей земных». Обратите внимание на эти слова: Христос есть «первенец из мёртвых». Понимаете, когда мы с вами читали Евангелие от Иоанна, мы много говорили о Христе как о чём-то вечном, как о вечном Слове Божием («В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог»), что было ещё до того, как что-либо было сотворено, до того, как весь наш мир появился, это Слово уже было. А здесь — другая как бы грань Христа: Он же и человек тоже, и как человек Он первый сделал то, что до Него никому другому из людей сделать не удалось, Он прошёл тот тернистый путь, ведущий через Крест в Небеса к Богу, и в этом смысле Он первенец из мёртвых. Знаете, как в нашей жизни: кто первый, например, какой-нибудь путешественник, который первый прошёл горный хребет, тот даёт путеводитель остальным путешественникам, как надо идти, чтобы этот хребет пройти. Так и Христос, Он (как Первенец из мёртвых) нас приглашает за Собой и даёт нам знание, умение, как пройти этим путём за Ним, в Царство Небесное. В каком-то смысле вся эта Книга тоже нам пособие, путеводитель на пути в Царство Небесное. «5Ему, возлюбившему нас и омывшему нас от грехов наших Кровию Своею 

6 и соделавшему нас царями и священниками Богу и Отцу Своему, слава и держава во веки веков, аминь». Знаете, вот на секундочку возвратитесь в 95-й год н. э. Первые христиане, которых уже преследуют и которые никакими ни царями, ни священниками не являются, а Иоанн пишет так, как будто — всё, их уже сделали и царями, и священниками. Что он имеет в виду? Он уже здесь нас отсылает к концу Книги, потому что если мы с вами откроем 20-ю главу, там сказано: «4видел я престолы и сидящих на них, которым дано было судить, и души обезглавленных за свидетельство Иисуса и за слово БожиеОни ожили и царствовали со Христом тысячу лет». Вот на что уже в самом начале ссылается здесь Иоанн: на конец — и на конец Книги, и одновременно на конец времён.

Дальше: « 7Се, грядёт с облаками, и узрит Его всякое око и те, которые пронзили Его; и возрыдают пред Ним все племена земные. Ей, аминь. 8Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, говорит Господь, Который есть и был и грядёт, Вседержитель». Во-первых, здесь впервые встречается эта формулировка («Я есмь Альфа и Омега, начало и конец»), которая является просто ключевой для понимания всей Книги, для правильного отношения к тому, что в ней описано, чтобы не выстраивать во временную цепочку от причины к следствию (как в нашей жизни) то, что тут написано, чтобы понять, что всё, что здесь написано, — написано с точки зрения вечности, где Альфа равняется Омеге, а конец смыкается с началом. На этих словах заканчивается как бы первое богословское видение первой главы. Тут, как видите, всё, что мы прочли, это сплошное богословие.

 Дальше начинается уже начало собственно видения: «9Я, Иоанн, брат ваш и соучастник в скорби и в царствии и в терпении Иисуса Христа, был на острове, называемом Патмос, за слово Божие и за свидетельство Иисуса Христа.

10Я был в духе в день воскресный, и слышал позади себя громкий голос, как бы трубный, который говорил: Я есмь Альфа и Омега, Первый и Последний…» Всё, с этого момента уже начинается видение, т. е. мы ещё на земле, мы ещё не на небесах, а (если так можно выразиться) в комнате, где был Иоанн в это время, где  видение ему явилось, но уже – всё, мы уже как бы не совсем в нашем мире (как будет видно дальше). Ещё обратите внимание, что это видение начинается не со зрительного образа, а со звукового: первым явился голос, как труба. Когда мы читаем Откровение, надо, чтобы за яркими зрительными образами не потерялись слуховые образы, потому что в нашем человеческом восприятии глаз всегда главнее, чем ухо, а здесь, на самом деле, они на равных правах –  зрительный и слуховой образы. «11…то, что видишь, напиши в книгу и пошли церквам, находящимся в Асии: в Ефес, и в Смирну, и в Пергам, и в Фиатиру, и в Сардис, и в Филадельфию, и в Лаодикию». Семь церквей, которые здесь перечисляются (дальше мы увидим, что они будут перечисляться отдельно)… Семь –  символ полноты, символ полноты Церкви. Тут не важны эти конкретные церкви, это адресовано всей христианской Церкви, и тогдашней, и сегодняшней. «12Я обратился, чтобы увидеть, чей голос, говоривший со мною; и обратившись, увидел семь золотых светильников

13и, посреди семи светильников, подобного Сыну Человеческому, облечённого в подир… (это одежда иудейских первосвященников)… и по персям опоясанного золотым поясом:

14 глава Его и волосы белы, как белая волна… (это такая тонкая ткань), как снег; и очи Его, как пламень огненный;

15и ноги Его подобны халколивану…(это какой-то медно-золотой сплав), как раскалённые в печи, и голос Его, как шум вод многих.

16 Он держал в деснице Своей семь звёзд, и из уст Его выходил острый с обеих сторон меч; и лице Его, как солнце, сияющее в силе своей.

17 И когда я увидел Его, то пал к ногам Его, как мёртвый. И Он положил на меня десницу Свою и сказал мне: не бойся». Это явление — сплошные ветхозаветные образы, примерно такие, как в видении Даниила, и это очень характерно и сближает эту Книгу с Посланием к Евреям: через ветхозаветные образы транслируется совершенно новозаветное содержание, транслируется Иисус Христос. «18…и живый; и был мёртв, и се, жив во веки веков, аминь; и имею ключи ада и смерти». О ключах ада и смерти, как вы помните, говорится в конце (в разделе о Страшном Суде, в 20-й главе), там они опять возникают, а здесь же даётся только ссылка на них.

«19Итак напиши, что ты видел, и что есть, и что будет после сего.

20Тайна семи звёзд, которые ты видел в деснице Моей, и семи золотых светильников есть сия: семь звёзд суть Ангелы семи церквей; а семь светильников, которые ты видел, суть семь церквей». В дальнейших главах он говорит что-то каждой церкви, я остановлюсь только на самом главном — на том, в чём он её упрекает и за что он её хвалит; и каждой церкви он даёт отсылку в будущее, в конец Апокалипсиса, т. е. он одновременно и упрекает, и какую-то надежду даёт (глава вторая): «1Ангелу Ефесской церкви напиши: так говорит Держащий семь звёзд в деснице Своей, Ходящий посреди семи золотых светильников:

2знаю дела твои, и труд твой, и терпение твоё, и то, что ты не можешь сносить развратных, и испытал тех, которые называют себя апостолами, а они не таковы, и нашёл, что они лжецы;

3ты много переносил и имеешь терпение, и для имени Моего трудился и не изнемогал.

4 Но имею против тебя то, что ты оставил первую любовь твою.

5 Итак вспомни, откуда ты ниспал, и покайся, и твори прежние дела; а если не так, скоро приду к тебе, и сдвину светильник твой с места его, если не покаешься». Видите: это упрёк. Упрек в чём? Упрёк в том, что первое духовное горение охладело. Это и сегодня встречается в Церкви сколько угодно: человек приходит в Церковь — и он весь «Ах!», а потом уже всё становится привычным, и он как-то охладевает. Как вы видите, это было и у первых христиан. Это процесс, может быть, естественный, но Он (Христос) здесь его как упрёк передаёт, и не только этой Церкви, потому что всё, что Он говорит отдельным церквам, на самом деле имеет общее значение, Его похвалы и упрёки применимы к христианам всегда.

 Дальше: «6 Впрочем то в тебе хорошо, что ты ненавидишь дела Николаитов, которые и Я ненавижу» (о них будет дальше). «7Имеющий ухо да слышит, что Дух говорит церквам: побеждающему дам вкушать от древа жизни, которое посреди рая Божия…» Видите, это отсылка в самый конец Книги, он как бы предвкушает, предвосхищает видение Нового Иерусалима, в котором стоит (вы помните) древо жизни, дающее двенадцать месяцев плод свой. Вот так это построено: упрёк, укор, критика какая-нибудь, и надежда обязательно — видение божественного новоиерусалимского света в конце тоннеля. Это к первой церкви.

«8 И Ангелу Смирнской церкви напиши: так говорит Первый и Последний, Который был мёртв, и се, жив:

9 знаю твои дела, и скорбь, и нищету (впрочем ты богат), и злословие от тех, которые говорят о себе, что они Иудеи, а они не таковы, но сборище сатанинское.

10Не бойся ничего, что тебе надобно будет претерпеть. Вот, диавол будет ввергать из среды вас в темницу, чтобы искусить вас, и будете иметь скорбь дней десять. Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни». Видите, это единственная церковь, к которой никакого упрёка (даже самого лёгкого) нет. А надежда есть, в следующем стихе: «11Имеющий ухо (слышать) да слышит, что Дух говорит церквам: побеждающий не потерпит вреда от второй смерти». Это ровно то, о чём мы читали в 20-й главе, в самом конце, – о Страшном Суде, про «смерть вторую», и кто будет ей подвержен, и кто не будет ей подвержен.

Третья церковь: « 12 И Ангелу Пергамской церкви напиши: так говорит Имеющий острый с обеих сторон меч:

13знаю твои дела, и что ты живёшь там, где престол сатаны, и что содержишь имя Моё, и не отрёкся от веры Моей даже в те дни, в которые у вас, где живёт сатана, умерщвлён верный свидетель Мой Антипа.

14 Но имею немного против тебя, потому что есть у тебя там держащиеся учения Валаама, который научил Валака ввести в соблазн сынов Израилевых, чтобы они ели идоложертвенное и любодействовали… (это из Ветхого Завета)

15 Так и у тебя есть держащиеся учения Николаитов, которое Я ненавижу.

16 Покайся; а если не так, скоро приду к тебе и сражусь с ними мечом уст Моих».

 Смотрите: здесь явный укор. Он пишет, что он немного имеет против него, но вот это немногое состоит в том, что они допускают некую (если так можно выразиться) небрежность в богослужении. Мы сами часто говорим, что нам не важна формальность, не важны обряды, а важно, что у человека на сердце. Вы знаете, это не вся правда. Есть вещи, которые просто не благочестивы, Богу не угодны. И их совершать нельзя. И здесь — об этом. Не буду сейчас говорить, в чём детально состоит учение николаитов, во всяком случае, мы видим, что они как бы к заповеданному первым христианам — не есть идоложертвенное, не прелюбодействовать — относились как-то облегчённо, что, мол, а-а, ничего страшного, это не беда. Главное для христианина – это его какие-то душевные отношения с Богом. И сегодня, мы знаем, есть люди, совершающие такую же ошибку.

 Но в конце – всё равно надежда и подкрепление: «17Имеющий ухо (слышать) да слышит, что Дух говорит церквам: побеждающему дам вкушать сокровенную манну, и дам ему белый камень и на камне написанное новое имя, которого никто не знает, кроме того, кто получает». Про белый камень есть у пророка Исайи, но ещё, может быть, важнее здесь, в Откровении (опять-таки в конце), где описан Иисус Христос на белом коне, как бы с Небес спускающийся на землю, чтобы одержать окончательную победу над дьяволом, и говорится, что у Него есть имя, которое никто не знает. Такое имя есть не только у Христа, таинственное имя есть у каждого из людей, как некая часть образа Божия, пребывающего в людях. Здесь мы тоже видим отсылку в последние времена, через это новое имя.

Четвёртая церковь. «18И Ангелу Фиатирской церкви напиши: так говорит Сын Божий, у Которого очи, как пламень огненный, и ноги подобны халколивану:

19знаю твои дела и любовь, и служение, и веру, и терпение твоё, и то, что последние дела твои больше первых.

20Но имею немного против тебя, потому что ты попускаешь жене Иезавели, называющей себя пророчицею, учить и вводить в заблуждение рабов Моих, любодействовать и есть идоложертвенное». Мы дальше увидим, буквально в следующих стихах, что такое «она пророчица» и что тут плохого:

«21 Я дал ей время покаяться в любодеянии её, но она не покаялась.

22 Вот, Я повергаю её на одр и любодействующих с нею в великую скорбь, если не покаются в делах своих».

Мы, может быть, это любодеяние понимаем просто как прелюбодеяние, как половую распущенность. Нет, здесь о другом речь: « 23 И детей её поражу смертью, и уразумеют все церкви, что Я есмь испытующий сердца и внутренности; и воздам каждому из вас по делам вашим.24 Вам же и прочим, находящимся в Фиатире, которые не держат сего учения и которые не знают так называемых глубин сатанинских, сказываю, что не наложу на вас иного бремени;

25только то, что имеете, держите, пока приду».

 И теперь мы видим, что такое здесь прелюбодеяние: это духовное прелюбодеяние, измена истинному духу Христову ради ложного духа «глубин сатанинских». В наше время, вы знаете, «сатанистов» сколько угодно, есть масса людей, которые забывают, что есть не только духи света, но и духи тьмы, и человек, который входит неподготовленным в духовную сферу, вместо того чтобы добыть какого-то светлого духа, очень и очень рискует подпасть, заразиться духом тьмы. Те, которые увлекаются так называемым эзотерическим течением, может быть, сами до конца не понимают, какому риску они себя подвергают. А христианская Церковь это знает, и поэтому она своих детей предостерегает от занятий всеми этими таинственными и вроде бы соблазнительными учениями, которые здесь названы резко, но, по большому счёту, правильно: глубины сатанинские.

И дальше: «26Кто побеждает и соблюдает дела Мои до конца, тому дам власть над язычниками,

27и будет пасти их жезлом железным; как сосуды глиняные, они сокрушатся, как и Я получил власть от Отца Моего;

28и дам ему звезду утреннюю.

29Имеющий ухо (слышать) да слышит, что Дух говорит церквам». И опять мы имеем отсылку в конец Книги: про жезл железный, которым Иисус Христос в конце времён пасёт народы, и звезда утренняя; вы помните, наверное (ещё свежо должно быть наше последнее чтение), что Христос говорит о Себе: «Я есть звезда светлая и утренняя», звезда Давидова. Кстати сказать, здесь изображён «лев Иуды», этот символ, с одной стороны, ветхозаветный, а с другой стороны – христианский, потому что Христос — «лев Иуды», и точно так же звезда Давида как бы ветхозаветная по виду (вы знаете, шестиконечная звезда), а Христос говорит о Себе: «звезда Давидова, звезда светлая и утренняя».

Дальше — пятая церковь, Сардийская (глава третья): «1 И Ангелу Сардийской церкви напиши: так говорит Имеющий семь духов Божиих и семь звёзд: знаю твои дела; ты носишь имя, будто жив, но ты мёртв.

2Бодрствуй и утверждай прочее близкое к смерти; ибо Я не нахожу, чтобы дела твои были совершенны пред Богом Моим».

Это, наверное, самый серьёзный укор для христианина. Понимаете, особенность христианства в том, что оно нашу жизнь воспринимает как «жизнь как бы», а истинная жизнь — это жизнь вечная, и упрёк состоит в том, что вроде «как христианин», а не различает жизнь ложную, которой мы все с вами живём, и жизнь вечную, к которой мы все с вами должны стремиться.

 «3Вспомни, что ты принял и слышал, и храни и покайся. Если же не будешь бодрствовать, то Я найду на тебя, как тать, и ты не узнаешь, в который час найду на тебя.

4 Впрочем у тебя в Сардисе есть несколько человек, которые не осквернили одежд своих, и будут ходить со Мною в белых одеждах, ибо они достойны.

5 Побеждающий облечётся в белые одежды; и не изглажу имени его из книги жизни, и исповедаю имя его пред Отцем Моим и пред Ангелами Его.

6 Имеющий ухо да слышит, что Дух говорит церквам».

Эти белые одежды здесь опять не случайны: это отсылка в конец Книги, где о мучениках Христовых, имеющих белые одежды, написано, что они царствуют со Христом в тысячелетнем царстве и сидят на престолах как судьи и т. д. Это очень запоминающийся элемент — люди в белых одеждах, и вы, наверное, знаете, даже был такой роман Дудинцева «Белые одежды», в это вполне светское произведение образ из Апокалипсиса проник.

« 7 И Ангелу Филадельфийской церкви напиши: так говорит Святый, Истинный, имеющий ключ Давидов, Который отворяет –  и никто не затворит, затворяет –  и никто не отворит:

8знаю твои дела; вот, Я отворил перед тобою дверь, и никто не может затворить её; ты не много имеешь силы, и сохранил слово Моё, и не отрёкся имени Моего».

 Видите ли, здесь, в сущности, похвала, упрёк легчайший (это почти и не упрёк), «ты не много имеешь силы», т. е., как говорится, «лёгкое прикосновение», которое, можно сказать, даже не критика, а намёк на критику. «9Вот, Я сделаю, что из сатанинского сборища, из тех, которые говорят о себе, что они Иудеи, но не суть таковы, а лгут, – вот, Я сделаю то, что они придут и поклонятся пред ногами твоими, и познают, что Я возлюбил тебя.

10И как ты сохранил слово терпения Моего, то и Я сохраню тебя от годины искушения, которая придёт на всю вселенную, чтобы испытать живущих на земле». Это, естественно, опять отсылка на конечные времена Суда. «11Се, гряду скоро; держи, что имеешь, дабы кто не восхитил венца твоего….(т.е. похитил награды твоей).

12Побеждающего сделаю столпом в храме Бога Моего, и он уже не выйдет вон; и напишу на нём имя Бога Моего и имя града Бога Моего, нового Иерусалима, нисходящего с неба от Бога Моего, и имя Моё новое.

13 Имеющий ухо да слышит, что Дух говорит церквам». Здесь вы видите, что уже совершенно не двусмысленно и не зашифровано никак: отсылка в конечные времена к Новому Иерусалиму как к той награде, которая ждёт тех, кто достоит, так сказать, дотерпит до конца.

И наконец, последняя, седьмая, церковь: «14 И Ангелу Лаодикийской церкви напиши: так говорит Аминь… (т.е. Христос) свидетель верный и истинный, начало создания Божия:

15знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч!

16 Но, как ты тёпл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих». Понимаете, это очень распространено и вошло почти в пословицу, слово «теплохладный». Ну, что, Бог любит экстремистов? Бог любит «горячие души», ну а если нет, то лучше тёплой души холодная душа? Речь здесь несколько о другом. Возьмите пример апостола Павла, человека, который шёл, можно сказать, на 180 градусов в противоположном Христу направлении, но в этом он был честен и (если так можно выразиться) себя не щадил. И вот Господь Бог такого человека, который себя не щадит, может, как апостола Павла, развернуть на 180 градусов и повернуть к Себе. А вот того, который «ни то ни сё», «ни рыба ни мясо», «сегодня одно, завтра другое», такого Богу трудней развернуть и  что-либо с ним сделать. Об этом говорится в следующем стихе: «17Ибо ты говоришь: "я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды"; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг». То есть «тёплый», «не горячий, не холодный» — не значит, что человек как-то гармонично уравновешен, что он не кидается в крайности, нет, это значит совсем другое — что человек, а в данном случае целая группа людей, самодовольны, довольны сами собой, почивают на своих воображаемых лаврах, и это упрёк один из самых тяжёлых. Но и тут (мы сейчас дочитаем) есть надежда: «18Советую тебе купить у Меня золото, огнём очищенное, чтобы тебе обогатиться, и белую одежду, чтобы одеться и чтобы не видна была срамота наготы твоей, и глазною мазью помажь глаза твои, чтобы видеть.19 Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю… (как говорится, «кого люблю, того и бью») … Итак будь ревностен и покайся». Вот главный призыв. И ко всем церквам призыв: «будь ревностен…(т. е. будь горяч)… и покайся».20 Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною.21 Побеждающему дам сесть со Мною на престоле Моём, как и Я победил и сел с Отцем Моим на престоле Его.

22 Имеющий ухо да слышит, что Дух говорит церквам».

И эти слова к столь критикуемой церкви —  опять отсылка к тысячелетнему царству (то, что мы читали): престолы и сидящие на них, которым было дано судить, т. е. даже от них (от этих теплохладных членов церкви) не закрыта будущая награда и надежда воссесть на престоле рядом со Христом в Его будущем Царстве. Всё, на этом земная часть кончается…

 

 

Лекция 36. Апокалипсис. 01.12.09

 

Мы с вами продолжаем повторение Апокалипсиса, Откровения Иоанна Богослова. Я говорил в прошлый раз, что можно (может быть, условно) разделить эту книгу на семь частей. Первую мы прочли в прошлый раз. Эту первую часть можно назвать «Прологом на земле». Конечно, этот Пролог — это видение Христа в некоем странном образе… Конечно, это видение уже не вполне земное, но всё-таки, если так можно выразиться, технически оно происходит, видимо, просто в той комнате, где Иоанн жил, и когда речь идёт дальше о семи церквах — это тоже земные церкви. Это можно условно назвать «Пролог на земле», а сегодня мы переходим ко второй части (это четвёртая — пятая главы), которую можно (тоже условно) назвать «Прологом на небесах». Это выражение заимствовано у Гёте, из «Фауста»: «Фауст» начинается со сцены беседы между Богом и сатаной на небесах. Здесь, конечно, в этой части, сатана ещё не появляется, но он появляется позже. А здесь мы, собственно, видим в «Прологе на небесах», можно так сказать, «экспозицию» (есть такой термин в литературоведении), ещё действие собственно Откровения не началось, действие начинается тогда, когда начинается процесс снятия печатей, и потом трубы, потом чаши, а здесь просто показ: вдруг, в секунду, глаза автора, Иоанна Богослова, оказываются на небесах, и он видит, что там происходит, он в этот (конечно, совершенно незнакомый ему доселе) круг входит и как бы озирается, и рассказывает нам, что он видит. При этом мы с вами, в сущности, видим «устройство» вечности — устройство Царства Небесного (в той мере, конечно, в какой можно наши земные слова применять к реальностям, которые принципиально отличаются от того, что мы привыкли видеть вокруг себя). Даже само слово «устройство» я применяю с некоторым колебанием. И что же мы там видим, в конце концов, что там происходит в этой вечности? Мы видим, что там совершается нечто вроде богослужения, что Царство Небесное представляет собой нечто вроде храма, где Бог присутствует как бы лично, не так, как Он на земле невидимо присутствует среди нас, а каким-то непосредственно осязаемым образом. Это опять всё человеческие слова… Мы даже не знаем, можно ли там на небесах что-то осязать. И там происходит нечто вроде богослужения, происходит хвалебное песнопение, поклонение и т. д. Там происходит некий процесс, и это сразу же вызывает у нас вопрос: ну если это вечность, в ней всё уже должно быть. Как же может «происходить какой-то процесс»? Процесс — это когда что-то изменяется, а она же на то и вечность, что в ней ничего изменяться не может: всё уже есть. Это просто симптом того, что наших человеческих слов и понятий не хватает для того, чтобы описать Царство Небесное. Да, это вечность в том плане, что там «течения времени» в привычном нам календарном смысле нет, а «происходить» там что-то происходит. Вот как это? Ну конечно, у нас на земле так быть не может, у нас всё, что происходит, происходит во времени, происходит при переходе от этой секунды к следующей, а там всё как-то по-другому.

 И конечно, это первая проблема для нас, как всё это вместить в свою голову. Второй вопрос можно уже поставить, поскольку мы же прочли эту Книгу до конца: если бы там это «богослужение» всегда так и продолжалось (это то, что есть вечность, —  вечное богослужение), мы бы, наверное, это поняли. Я должен сказать, что я, когда был ребёнком, тоже задумывался над этим. В советское время мы мало что слышали и говорили о Боге, о Царстве Божьем, но мы, конечно, слышали: какие-то ангелы, какой-то рай. Мы тогда считали, что то, что мы сегодня называем «Царство Божие» – это рай, а это на самом деле совершенно не так, это две разные вещи. Они, конечно, связаны, но всё-таки это разные вещи. И я задумывался: а что же там, в раю, делают ангелы? Я так думал (видимо, где-то услышал): они играют там на арфах. Представьте, как это воспринимает ребёнок пяти-семи лет: вечно играть на арфах! Господи, какая скука! У меня так и осталось впечатление, что  рай — это невыносимая скука. Но это детское непонимание, детский вопрос таит под собой, действительно (как и многие детские вопросы), нечто существенное. Действительно: вот что в этом Царстве Небесном (если так можно выразиться) делать? Те, кто туда попадёт, и те, кто там обитает постоянно (ангелы), вот что они там делают? Я сейчас, фактически, в какой-то мере на этот вопрос ответил: они там, наверное, занимаются своей самой главной работой — богослужением. Как священник на земле. Мы же не спрашиваем, в чём его работа, его работа — богослужение, и там, на небесах, если так можно выразиться, такие священники, невидимые и неосязаемые. Это одно. И я говорю, что мы дочитали до конца Книгу Апокалипсис и можем себя спросить: в ней произошло много разных событий, событий катастрофических, событий вселенского масштаба. В конце концов мы видим, что возникают новое небо, новая земля, Новый Иерусалим, и мы себя можем спросить: ну, хорошо, а вечное богослужение, которое описано здесь в главах, которые мы сейчас прочтём, оно (после того как стали новое небо, новая земля, Новый Иерусалим) осталось таким, как было, или как-то изменилось? Знаете, этот вопрос может показаться надуманным, но он принципиален для того, мне кажется, чтобы понять соотношение земного и небесного. Мы же видим, что Небесный Иерусалим описан не как принадлежность именно небес, не как что-то, что нужно только Богу, а как что-то, в чём соединены Бог и люди. Смысл Нового Иерусалима как раз в том и состоит, что в нём происходит какое-то новое соединение Бога и людей, не такое, какое возможно в  нашем мире. И конечно, нам, может быть, хотелось так считать, что с появлением Нового Иерусалима что-то принципиально меняется и в небесном богослужении, которое в этих двух главах описано, что оно станет каким-то другим. Но на самом деле из того, что мы прочли, однозначного какого-то вывода сделать нельзя. Из того, что видно Иоанну Богослову, очень трудно сказать: с появлением Нового Иерусалима что из всего этого (поклонение двадцати четырёх старцев, четыре животных вокруг престола, песнопения ангелов) останется таким же, как было, или станет каким-то новым? Понимаете, если они остаются такими же, как были, это вызывает (у меня, по крайней мере) какое-то неудовлетворение, потому что получается, что всё то вселенское (катастрофы, значительные события), что описано в Апокалипсисе, в конце концов, это мелочи (если вот так сказать), это значимо только для нас, для людей, для земли, а там, на небесах, всё как было, так и есть. Мне всё-таки кажется, что Книга Апокалипсис как-то не позволяет так толковать. А с другой стороны, если всё изменилось и там, на небесах, вокруг Бога принципиально, то так что же это за «вечность», если она меняется? Какая же это вечность? Мы всегда говорим, что вечность — это то, что у нас здесь ещё только будет, а там она уже существует, и то, что прошлое, уже исчезло, ушло в небытие, оно тоже там существует, оно там всё в неком единстве, одновременно. Понимаете, если так толковать, то это означает, что Небесный Иерусалим, в сущности, на небесах существует изначально. Оно, вроде, и нормально, и хорошо, но тогда опять получается, что то, что изложено в Книге Откровение, это не что-то жизненно важное для всей Вселенной, а это какой-то спектакль, разыгрываемый по уже готовому сценарию. Меня не очень удовлетворяет такое толкование, а как на самом деле, я, откровенно сказать, не знаю, и просто ставлю это как вопрос: то, о чём мы сейчас прочтём, богослужение на небесах,— какое оно, когда уже новое небо, новая земля, Новый Иерусалим? Пусть это останется для нас вопросом. Знаете, не нужно на все вопросы искать ответа. На самом деле мы не какие-то исследователи, которые хотят решить какое-то уравнение, какую-нибудь теорему Ферма доказать, и в этом их задача. Наша-то цель другая, наша цель — жизнь свою изменить, жизнь свою построить иначе с помощью Слова Божия. И для того чтобы свою жизнь построить правильнее, знаете, иногда такой «висящий» вопрос (над которым мы всё мучаемся, мучаемся, ищем ответ) полезней для нас, чем готовый ответ. Тем более, что «готовность» таких ответов — это тоже очень часто иллюзия. Как правило, мы при ближайшем рассмотрении убеждаемся, что Библия даёт какой-то общий принцип, а готового ответа (как врачебный рецепт: принимай вот так, такое-то лекарство по три таблетки в день, и будешь здоров) Библия не даёт. Её ещё надо ухитриться приложить к своей жизни, применить к этому своё сердце, помучиться над этим, и это вообще означает, что вся Библия-то — это, в сущности, один большой вопрос, поставленный нам Богом, а не то чтобы готовый ответ. Так что не надо пугаться, что у нас при чтении того, что мы сейчас прочтём, в сопоставлении с Новым Иерусалимом, возникают такие вопросы.

 Ещё хочу сказать одну вещь перед тем, как начать читать. Хотя здесь подчёркнуто описывается небесное, автор специально с первых строк четвёртой главы подчёркивает, что это не здесь, это там, а всё-таки в этом небесном мы различаем некие признаки земного. Вот, например, мы увидим, что там стоят семь светильников, и тотчас вспомним, что те же семь светильников стоят в начале этого видения на земле, и они символизируют семь вполне земных церквей (известны города, в которых находятся эти церкви). А семь светильников на небе —  это что? Это какие-то духи церквей, и оказывается, что церковь — не просто земная организация (коллектив людей), а церкви, если так можно выразиться,  вхожи на небеса и имеют там своё представительство. Или, скажем, песнь, которую там поют. Поначалу песнь, которую там поют (вот, написано: «Свят, Свят, Свят Господь Бог, Вседержитель!»), – как бы человеческое переложение в человеческие слова того, что они поют. А потом вдруг оказывается, что песнь, которую они поют с появлением Христа (Агнца), — это песнь святых. Что это такое? «Святые» на языке того времени – это люди вроде нас с вами, это первые христиане,  люди совсем не святые в том плане, что безгрешные как ангелы,— нет, они могут быть грешными, как все люди, но они как бы изъяты из этого мира и посвятили себя Иисусу Христу, и оказывается, что там, на небесах, поют песнь, которая называется «песнью святых», которую (если можно так выразиться) сочинили эти святые на земле. Вы знаете, это очень удивительно! Вы представьте себе нашу покойную Софу (она сочиняла такие песни), что она, попав на небеса, вдруг обнаружила , что там поют сочинённые ею песни. Это, конечно, было бы очень приятно, но и очень удивительно, я думаю. Так вот, примерно так здесь написано. Значит, небо и земля связаны какой-то таинственной нитью связи, а не то что мы — на земле, а небо – далеко, а на престоле царь, который на всё это смотрит, как-то этим управляет, но, в общем, он совершенно от этого всего не зависит, он выше наших житейских мелочей. Нет! Вот это наше, что иногда кажется житейским, оно не всегда житейское, оно, как вдруг оказывается, на небесах тоже в какой-то форме существует. И это —отражение принципиального, на мой взгляд, факта, который принципиален для понимания этих двух глав.

Я вам сказал, что там совершается богослужение. В современной Православной Церкви такое богослужение тоже, естественно, совершается. Богослужение многочастное, там много чего есть (Малый вход, Великий вход, Евхаристия, и ещё много всего). Что я хочу сказать? То, что мы здесь видим (в четвёртой и пятой главах),  – это очень величественно, богослужение на небесах, и это всё-таки ещё не всё — понимаете? В земном богослужении центральной частью литургии в церкви является Евхаристия, которая есть воспоминание о Жертве Христовой, воспоминание о Его добровольном восхождении на крест, ну и (я, наверное, об этом уже много раз говорил) предвосхищение того будущего Нового Иерусалима, в котором, как во Христе, соединены Бог и человек, в Новом Иерусалиме, как и во всей Вселенной, соединятся божественное и тварное (в том числе и человеческое). Именно такое значение — центральное — имеет Евхаристия в богослужении. Ещё раз хочу подчеркнуть, что Евхаристия так и называется — «бескровная Жертва», это воспоминание о Жертве Христа и в каком-то смысле продолжение в каком-то новом виде тех жертв, которые приносились в Иерусалимском Храме. В том богослужении, которое совершают старцы и животные на небесах, нет ни намёка на жертву, такое ощущение, что в небесном богослужении Евхаристии не хватает. Евхаристия там появляется с появлением как бы закланного Агнца, Иисуса Христа. И то, что Он как бы заклан (т. е. убит), для нас, естественно, уже некий визуальный намёк на крестную жертву. Но, может быть, ещё важнее то, что всё, что разворачивается дальше,— все эти величественные и трагические события (печати, трубы, чаши и т. д. вплоть до самых последних строк существования этого мира, до начала Нового Иерусалима) представляют собой именно не какое-то наказание Божие, не просто катастрофу по нашим грехам, а именно жертву, это именно вселенская Евхаристия совершается, и в ней (в последующих главах, мы же это помним) земля принимает самое что ни на есть активное участие. Там упоминается, что Жена, облечённая в солнце, на земле в пустыню убегает и т. д., и дьявол с ней борется на земле. И звери, которые представляют собой главного противника Бога, – где они действуют? На земле. То есть с вхождением земного в небесную литургию эта литургия превращается в полноценную, потому что она обретает Евхаристию. Можно сказать (я вам, может быть, уже говорил несколько раз) о таком видении, мировоззрении Тейяра де Шардена, в котором будущее вообще всей нашей Вселенной мыслится как образование некоего вселенского Христа, в Котором дух и материя соединены примерно так же, как во Христе соединены Бог и человек. Тейяр де Шарден называет это «вселенской Евхаристией», а Евхаристию в теперешнем служении Церкви он считает только зародышем, слабой искоркой, которая во вселенский пожар должна разгореться. Хочу сказать: то, что мы сейчас с вами прочтём, — это вселенская литургия, а вся динамика разворачивания Апокалипсиса дальше – это переход от начальной фазы вселенской литургии ко вселенской Евхаристии, т. е. мы видим, что, по Апокалипсису, земля — это не просто что-то испорченное, падшее, что Господь по милости Своей исправляет, — нет! Земля — это фундаментальная часть Замысла Божия. Даже вселенское богослужение без соучастия в нём земного (пусть в такой трагической, катастрофической форме) — не полно. Это мне кажется принципиально важным для того, чтобы весь замысел того, что показано Иоанну Богослову в видении, понять. Там же ничего не объяснено, всё показано только образами. Понимаете, нам надо их понять в полноте, во всей их значимости. Конечно (хоть это напрямую нигде не сказано), один из главных уроков Апокалипсиса, что земное — жизненно важно для небесного. А пока в этих двух главах мы читаем только о небесном, пока в отрыве от земного. Начнём читать.  Глава четвёртая: «1 После сего я взглянул, и вот, дверь отверста на небе, и прежний голос, который я слышал как бы звук трубы, говоривший со мною, сказал: взойди сюда, и покажу тебе, чему надлежит быть после сего.

2 И тотчас я был в духе; и вот, престол стоял на небе, и на престоле был Сидящий». Обратите внимание на эти слова: «И тотчас я был в духе». Эти слова ведь были сказаны в первой главе, в 10-м стихе, показ всего видения начинается со слов: «10Я был в духе в день воскресный, и слышал позади себя громкий голос, как бы трубный, который говорил: Я есмь Альфа и Омега, Первый и Последний». Так он уже был в духе в первой главе! Почему он в четвёртой главе пишет: «И тотчас я был в духе»? И мы для себя делаем вывод, что это «восхождение человека в дух» имеет свои ступени, и первая ступень — это как бы «в духе», но на земле (что было в первой главе), а вторая ступень – это «в духе», но уже глядя в окно в небеса. Как тут сказано: «…дверь отверста на небе», – и нигде даже не написано, он вошёл в эту дверь или он (Иоанн тайнозритель) в неё, как в окно, смотрит, а сам стоит вне неё? «2 …и на престоле был Сидящий; 3и Сей Сидящий видом был подобен камню яспису и сардису; и радуга вокруг престола, видом подобная смарагду». Обратите внимание, что у Сидящего есть вид, и мы с вами, конечно, помня такой фундаментальный принцип Ветхого Завета, что Бога нельзя увидеть, удивляемся: как это так! ну пусть даже в видении, пусть даже на небесах — как же Иоанн ухитрился увидеть Бога? Конечно, описание Сидящего на престоле (или, как Его называют пророки Ветхого Завета, «Ветхий днями», Старец, и на некоторых иконах так изображают Бога Отца — в виде величественного Старца с бородой) — понятно, что это чистой воды человеческие символы просто для того, чтобы Бога обозначить. Мы Бога обозначаем в словах, а Иоанну было обозначено зрительно, была нарисована такая картинка (Сидящий на престоле), это не значит, что он видел Бога, это просто визуальный символ, точно так же, как мы можем сказать «Стой!», а можем показать знак «кирпич» (это тоже символ визуальный). Так и Иоанну показан символ Бога. Мы дальше видим ещё подтверждение тому, что это символ: Он подобен драгоценным камням, и радуга вокруг престола тоже подобна драгоценному камню. Ну, мы, наверное, понимаем, что Бог— не из драгоценных камней состоит, и всё, что здесь сказано, означает только, что у Бога вид очень красивый и одновременно (не нахожу другого слова), как у драгоценного камня. Ещё это сопоставление Бога с чем-то из драгоценных камней, конечно, напоминает нам другое место в Апокалипсисе, где сказано про драгоценные камни, — это про Новый Иерусалим. Если вы помните, там стены его из драгоценных камней сложены, ворота – жемчужины, всё драгоценное. Я вам говорил, когда мы читали, что не нужно думать, что всё буквально так. Это символ двух вещей — красоты и ценности. Можем даже ещё сказать так: Новый Иерусалим выглядит как драгоценный, потому что в нём обитает Бог, Который Сам выглядит как драгоценный (как здесь и сказано). Этот свет, как светятся драгоценные камни, такими неповторимыми совершенно светом и красками, этот свет, это сияние передаёт Новому Иерусалиму обитающий в нём Бог. Так это, мне кажется, надо понимать. Но, конечно, само это сопоставление говорит о сопричастности Бога и Нового Иерусалима, оно тоже значимо, в этом видении (видите — без всяких комментариев) явлением драгоценных камней обозначено нечто богословски важное: «4 И вокруг престола двадцать четыре престола; а на престолах видел я сидевших двадцать четыре старца, которые облечены были в белые одежды и имели на головах своих золотые венцы». Старцы эти являются предметом многочисленных богословских интерпретаций (можно даже так сказать – спекуляций). Первое впечатление, которое у нас может возникнуть: те, кто сидит на небесах так близко к Богу — ну, это какие-то ангелы, архангелы (в общем, часть небесной иерархии, как говорится). Но, вы знаете, это не совсем так, потому что двадцать четыре старца (как мы в пятой главе, в восьмом стихе читаем) поют человеческие слова, молитвы святых, и мы невольно начинаем ощущать, что так же, как светильники на небесах (о которых сейчас будет речь) связаны со светильниками земными – символами семи церквей, так и двадцать четыре старца связаны с земными святыми. Это ещё тем подтверждается, что они, как видите, облечены в белые одежды. Где мы ещё читаем про белые одежды? А через пару глав про убиенных за слово Божие, которые «10возопили доколе, Владыка Святый и Истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу?11 И даны были каждому из них одежды белые» (глава шестая, стихи 10-11). И дальше, если вы помните, несколько раз встречается зрелище людей, которые пожертвовали всей жизнью ради Бога, Христа, и вот они на небесах в белых одеждах соучаствуют в самых торжественных, если так можно выразиться, актах.

Что же такое эти старцы и почему их двадцать четыре? Я предложу объяснение, как можно, мне кажется, их интерпретировать (просто личное мнение, не более того, я же говорю, что в богословии этот вопрос окончательно не решён).

Мне кажется, что «двадцать четыре» –  это символ полноты, как и «семь» – символ полноты. Но какой полноты? Когда мы читаем про семь церквей, мы можем себя спросить: а почему их семь? Да, число «семь» символизирует полноту, но в каком смысле? Когда мы в прошлый раз читали про эти церкви, мы видели, что у каждой из этих церквей свой, так сказать, неповторимый психологический облик (свои сильные стороны, свои слабые стороны). То есть семеричность этих церквей символизирует полноту такого как бы подхода к Богу, исходя из разного человеческого фундамента. Мы понимаем, что есть люди, которые подходят к Богу через, допустим, сердце. Есть люди, которые подходят к Богу через голову, есть люди, которые подходят к Богу через какие-то дела, которые они делают. И, в общем, Бог всех принимает – и таких, и таких, и таких. Это разнообразие взглядов на Бога и путей к Богу (их полнота) символизируется, на мой взгляд, семью церквами, или семью светильниками, которые являются как бы представителями, символами этих семи церквей. А двадцать четыре старца? Почему их не семь, почему двадцать четыре? Мы, конечно, тут же вспоминаем, что у нас сегодня двадцать четыре часа (хотя это не сегодня возникло). Во времена, когда это писалось, на территории Римской империи, где это писалось, было именно двадцать четыре часа в сутках: двенадцать дневных и двенадцать ночных часов. И невольно у меня возникает впечатление, что двадцать четыре старца – символ полноты, но полноты во времени. Символ святых людей, но в каком аспекте? Всех от древности до будущего. Понимаете, сколько святых уже было, а сколько их ещё будет до времени, когда наши земля и небо сменятся на новые. Это символ полноты Церкви во времени — вот чем мне представляются эти двадцать четыре старца.

Дальше, глава четвёртая: «5 И от престола исходили молнии и громы и гласы, и семь светильников огненных горели перед престолом, которые суть семь духов Божиих». Мы, конечно, вспоминаем, что в первой главе мы читали, когда только началось видение, он услышал голос: «12 Я обратился, чтобы увидеть, чей голос, говоривший со мною; и обратившись, увидел семь золотых светильников». И дальше Христос, Сын Человеческий, ему тут же объясняет, в 20-м стихе первой главы, что это за светильники: «20Тайна семи звёзд, которые ты видел в деснице Моей, и семи золотых светильников есть сия: семь звёзд суть Ангелы семи церквей; а семь светильников, которые ты видел, суть семь церквей». И вот мы ещё раз видим, что светильники (церкви)— это не только что-то земное, но они доходят до небес: у церквей есть, так сказать, небесная грань, небесная ипостась. Но, вы знаете, в этом ничего удивительного нет. Мы вполне земные существа, а когда мы с говорим, что в нас живёт образ Божий, что человек создан по образу и подобию Божию, мы этими словами говорим, что в нас есть и нечто небесное, мы тоже имеем какую-то ниточку, которая связывает нас с небесами. «6…и перед престолом море стеклянное, подобное кристаллу; и посреди престола и вокруг престола четыре животных, исполненных очей спереди и сзади.

7 И первое животное было подобно льву, и второе животное подобно тельцу, и третье животное имело лице, как человек, и четвёртое животное подобно орлу летящему.

8И каждое из четырёх животных имело по шести крыл вокруг, а внутри они исполнены очей; и ни днём, ни ночью не имеют покоя, взывая: свят, свят, свят Господь Бог Вседержитель, Который был, есть и грядет».

Об этих животных. Эти животные — это своего рода ангелы. Их шесть крыл, например, так Церковь изображает ангелов, называемых серафимами. Есть в церковном богословии понятие «ангельская иерархия», в ней есть ангелы, архангелы, херувимы, серафимы и т. д. Один из чинов ангельской иерархии – серафимы, они как раз с шестью крылами. Я не берусь сказать, что тут именно серафимы в виде этих животных показаны, я просто хочу сказать, что в виде вот таких животных (а каких животных? здесь сказано, что животные только похожи на льва, тельца, а один вообще как человек, т. е. не нужно думать, что это звери какие-то) изображены какие-то странные, не человеческого вида, небесные создания. Знаете, когда мы в церкви видим, как серафим изображается со своими шестью крылами, он тоже не на человека похож, скорее он на птицу похож. Так что тут, наверное, нечто подобное имеется в виду. Но эти вроде как небесные создания тоже имеют какую-то ниточку связи с людьми, с землёй, потому что они тоже (как сказано в девятом стихе пятой главы) поют песнь, молитву святых, песнь, которая (если так можно выразиться) людьми сочинена.

Должен вам сказать, что эти животные тоже имеют некий символический смысл. Церковь придала, приписала этим четырём животным как бы связь с евангелистами – Матфеем, Марком, Лукой и Иоанном. А что это означает? Это означает, что Церковь толкует этих четырёх животных как четыре разных способа взгляда на Христа, нашего человеческого взгляда. Видимо, Иоанну Богослову явлено, что на небесах полнота представлена в разных видах — через «семерицу», через «двадцать четыре», а тут  полнота представлена через «четверицу»  – четырёх животных.

 Обратите внимание, что здесь сказано: они «8 .. не имеют покоя, взывая: свят, свят, свят Господь Бог Вседержитель, Который был, есть и грядет». «Не имеют покоя»,  – это странно звучит. Что значит «не имеют»? Где же покой, как не на небесах? Надо эти слова прочесть так: это их работа, они от этой работы не отдыхают ни минуты, это небесное богослужение продолжается без перерывов, в отличие от земного богослужение, где по человеческой немощи мы вынуждены его прерывать. Там оно совершается без перерыва. Это, так сказать, работа небес. Знаете,  Данте в своей «Божественной комедии» описал другую грань «работы небес»: у него там небеса, слои небесные, девять слоёв — они вращаются, и этим вращением они как бы влияют на землю, как бы совершают над землёй некую духовную работу. А здесь мы видим другую грань, другой подход к этой работе. Этой работой является хвала Богу. Здесь хвала — это как бы взывание к Богу, скорее, молитва. Хвала может быть и пением, хвала может быть и   музыкой, и поэзией — это всё духовная работа. Так же, как у нас на земле: мы поём, играем или стихи читаем здесь, — это что всё? Это мы так развлекаемся, услаждаем себя этим? Ну, нам, конечно, приятно и попеть, и музыка приятна, и стихи почитать приятно, но всё-таки это не просто развлечение и услаждение. Это не то, что шоколад есть, понимаете? Это духовная работа. И я вам просто могу сказать (как человек, который недавно проделал довольно тяжёлую работу по чтению стихов), что эта духовная работа довольно утомительная работа, это всё-таки работа. Всё, что они делают на небесах, их богослужение — это не просто, знаете, как говорится, наслаждение райское. Это духовная работа всех присутствующих на небесах. И в этой духовной работе (что удивительно) мы соучаствуем здесь, на земле. Церкви соучаствуют, а через них мы соучаствуем в этом.

Дальше из главы четвёртой: «9И когда животные воздают славу и честь и благодарение Сидящему на престоле, Живущему во веки веков,

10тогда двадцать четыре старца падают пред Сидящим на престоле, и поклоняются Живущему во веки веков, и полагают венцы свои перед престолом, говоря:

11достоин Ты, Господи, приять славу и честь и силу: ибо Ты сотворил всё, и всё по Твоей воле существует и сотворено». Значит (ещё раз), это  некая вселенская литургия, она здесь описана так, как будто она повторяется. Как будто (вы себе только представьте), допустим, эти старцы  падают (ну, это, конечно, знак поклонения), снимают с головы свои венцы (короны), кладут их перед Богом в знак того, что у них всё это от Него (знаете, есть такое выражение в церковном богослужении: «Не нам, не нам, но имени Твоему!» — они это хотят выразить, в этом видении эта мысль выражена не словами, а зрительным образом, что они полагают венцы, они как бы этим жестом говорят: это всё не от нас, а от Тебя, не нам, а имени Твоему!). Ну а дальше-то что? А дальше (такое ощущение возникает при чтении) они эти венцы берут назад, возлагают себе на голову и снова садятся на свои престолы, а потом всё повторяется опять. Что-то в этом не то, даже как-то не очень смотрится, и автор совершенно разумно об этом не пишет. Дело в том, что с нашим человеческим, неустранимо временным мышлением мы то, что происходит вечно, не можем описать иначе, чем как постоянное повторение: повторяется, и повторяется, и повторяется… И невольно автор тоже, перелагая то, что видел, в слова, так пишет и создаёт у нас такое впечатление. Я не думаю, что  богослужение на небесах, в вечности, есть некий повтор. Нам не представить себе, как это, но автор Послания к Евреям подчёркивает, что повторяющееся (в том числе богослужение) несовершенно, а совершенное — однократно, поэтому совершенная Жертва Иисуса Христа, в отличие от жертв, которые приносили в Иерусалимском Храме всё время (допустим, каждый год в день Йом Кипур), — однократная, и в этом её совершенство. Я думаю, здесь то же самое. Мы, конечно, не понимаем, как может быть такое богослужение, которое вечно и однократно одновременно. Но давайте это тоже оставим себе как вопрос, как знак того, что «есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам». Есть многое там, на небесах, что не вместить в наши земные понятия. И это надо иметь в виду не только здесь, это надо всегда иметь в виду, до самого конца этой Книги. Хотя Иоанну явлено замечательное видение, всё равно он смотрит на это небесное, если можно так выразиться, снизу вверх, глазами земного человека, и даже Сам Бог показывает ему это теми образами, которые Иоанн в состоянии вместить. Поэтому временами мы просто сталкиваемся с тем, что образы какие-то приближённые, что это, скорее, намёк, чем однозначное, полноценное отображение того, что на самом деле происходит на небесах.

Переходим к пятой главе. В этой главе начинается, в каком-то смысле, действие: появляется Агнец. Он не то что появляется, Он там всегда был, но просто взгляд автора здесь сосредотачивается на Нём, а может быть, перед ним поворачивают сцену так, что он только с этого момента видит Агнца:

Глава пятая: « 1И видел я в деснице у Сидящего на престоле книгу, написанную внутри и отвне, запечатанную семью печатями».  Обратите внимание: книга эта — у Сидящего на престоле. Я вам говорил уже, когда мы читали, что это книга человеческой истории, в каком-то смысле. Но не просто истории, как её пишут в какой-то исторической энциклопедии. Это книга Замысла Божьего о человеческой истории, и книга эта— запечатана, в том смысле, что мы не знаем этого Замысла и не понимаем, почему этот Замысел такой, какой он есть. Но мы, конечно, верим, что это Замысел благой. Но почему же история такая ужасная? И когда начинают сниматься печати, то наше вынесенное из опыта впечатление, что история — это ужас, трагедия,  подтверждается, потому что каждая печать снимается, и вместо того, чтобы что-то очень радостное и благое из Замысла Божия под этой печатью обнаруживать, там обнаруживаются всякого рода катастрофы. Почему так? Разве Замысел Божий о нашей истории в том, чтобы она была одной сплошной катастрофой (а она именно этим и является)? Нет, Замысел Божий, конечно, не таков. Но дело в том, что под печати Замысла Божьего проник дьявол и Замысел Божий извратил. В каком-то смысле то, что разворачивается в Откровении, снятие печатей — это, как я вам уже говорил, как работа хирурга, который нагноившуюся рану раскрывает, разрезает и должен её очистить, или как снятие повязок, если так можно выразиться, чтобы очистить землю, очистить человеческую историю. 

«2 И видел я Ангела сильного, провозглашающего громким голосом: кто достоин раскрыть сию книгу и снять печати её?

3 И никто не мог, ни на небе, ни на земле, ни под землею, раскрыть сию книгу, ни посмотреть в неё». Ангел призывает. Кого он призывает — на небе, на земле, под землёю? Он нас призывает, людей. К чему? К тому, чтобы просто эту книгу прочесть и извлечь из неё информацию? Нет, конечно! Это книга Замысла Божия… Чтобы стать соучастниками в Замысле Божием, но для этого его надо в каком-то смысле понять и вместить, принять в себя этот Замысел. И на это люди, сами по себе, оказываются неспособными. Чуть-чуть забегая вперёд: люди на это оказываются не способны сами по себе без Христа. А вот Христос оказывается на это способным, и люди со Христом оказываются способными быть соучастниками работы Божией — быть соучастниками Замысла Божьего о человеческой истории. Вот что означает эта символика, на мой взгляд. «4 И я много плакал о том, что никого не нашлось достойного раскрыть и читать сию книгу, и даже посмотреть в неё».  Во-первых, почему плачет Иоанн? Он сам очень хорошо понимает, чувствует по себе, что не может человек войти в Замысел Божий, ни понять его не может, ни участвовать в нём не может, сам по себе. А плачет он потому, что он, уже зная Христа, чувствует, что там, в этой книге, в этом Замысле Божием — единое на потребу (как это говорится), т. е. то единственное, что человеку нужно, для чего человек создан. Знаете, мы очень часто в нашей жизни как рассуждаем? Ну, что тебе нужно? Ну, мне многое нужно: материальное благосостояние, чтоб дети были здоровенькие, ну и я сам, по возможности, и т. д. Ну, и чтоб безобразий не творилось (войн и всего такого) по возможности. Вот что мне нужно. Это всё неправильно. Единое на потребу есть соучастие человека в Замысле Божием — то, что придаёт человеческой жизни смысл. В противном случае жизнь человеческая, даже насыщенная всеми этими радостями (и семейными, и материальными, и властью, и чем угодно), остаётся бессмысленной, вплоть до того, что толкает человека к самоубийству, даже при всём этом благосостоянии. Только вчера в нашем храме (у нас было братское собрание с нашим настоятелем отцом Александром Борисовым), мы, читая Книгу Иова, как раз об этом говорили — о том, что человек может даже страдание перенести, если оно осмысленно, а если нет смысла в человеческой жизни, то даже если человек никак не страдает, а наоборот, почивает на лаврах, ему бывает невыносимо мучительно. Итак, единое на потребу в этой книге — смысл нашего человеческого бытия. Поэтому-то Иоанн, чувствуя это, плачет, потому что знает, что это — там, а добраться до этого не может, и видит, что никто не может добраться. «5 И один из старцев сказал мне: не плачь; вот, лев от колена Иудина, корень Давидов, победил, и может раскрыть сию книгу и снять семь печатей её». Кто этот «лев от колена Иудина, корень Давидов»? Меня часто спрашивают, вот сюда глядя, здесь написано «лев Иудин». Почему лев? Почему Иудин? Что это такое вообще? Лев Иудин — это Христос. Это словосочетание «лев Иудин, корень Давидов» встречается ещё в благословении, которое Иаков давал своим сыновьям. Иаков, благословляя своих сыновей на смертном одре, благословил Иуду, назвав его львом. Ну, а мы знаем, что Иисус Христос через Давида произошёл именно из колена Иудина, здесь это имеется в виду. Между прочим, Христос, как бы объясняя людям Себя, приводил в пример Давида, говорил о том, что «сказал Господь Господу моему «Сиди одесную меня» (это в псалме Давида). Как же он называет Господа (Мессию)  Господом, когда это Его Сын» (в еврейской традиции невозможно, чтобы отец называл сына господином, только сын может отца так называть). Короче говоря, Христос Сам подчёркивал Свою связь с Давидом, а через Давида со всем коленом Иудиным. Но здесь сказано так: «корень Давидов»,  – и это продолжает мысль Христа: «корень» значит предок Давида, а с другой стороны, Мессия — потомок Давида, и Христос (мы это видим из его родословной) был потомком Давида. Так Он предок или потомок? Не может же человек быть одновременно предком и потомком Давида. Но это так у нас на земле, а в вечности, где прошлое и будущее сосуществуют, Христос одновременно и предок Давида – источник его, корень, – и потомок его: по плоти — потомок, а с другой стороны — Тот, о Ком сказано в Евангелии от Иоанна, что Он был в начале, и «без Него ничего не начало быть, что начало быть», в том числе и не начал быть Давид, и не начало быть всё колено Иудино, и не начал быть весь Израиль, и не начал быть весь род человеческий,— в этом смысле – корень. Это опять как бы с точки зрения вечности: это словцо, такое вроде бы незначащее (корень Давидов), оно с точки зрения вечности произнесено. Дальше: « 6И я взглянул, и вот, посреди престола и четырёх животных и посреди старцев стоял Агнец как бы закланный, имеющий семь рогов и семь очей, которые суть семь духов Божиих, посланных во всю землю». Обратите внимание: «как бы заклан». Уже появляется нота трагедии, нота жертвы, — здесь, впервые, потому что не кто-то Его заклал (убил), а Он Сам добровольно взошёл на крест. Агнец (это естественно, я говорил вам, когда мы читали) – это, опять же, символическое изображение Иисуса Христа. Мы видим у Него семь рогов и семь очей (это, конечно, диковатое что-то, и нам странно сочетать это с Иисусом Христом). У них есть свой символический смысл. Но я хотел бы сказать вот о чём: нам это ещё более странно, ведь рога и многочисленные очи и головы есть у зверей дьявольских, которые (в 13-й главе и дальше) творят всякие безобразия на земле. Но как же так! А у Христа-то они тогда почему? Надо помнить, что дьявол — обезьяна Бога, что — увы! — этот хитрый дух очень хорошо умеет имитировать Дух света, и то, что символические (конечно, символические!) принадлежности Христа как бы выращивает на себе и дьявол, – это знак его искусства в этом обезьянничании. Да, он тоже дух (дьявол) — дух, да не тот!

Здесь сказано, что «семь очей… суть семь духов Божиих, посланных во всю землю». Слово «посланный» по-гречески «апостолменос», то же самое, что «апостол», и мы, естественно, вспоминаем об апостолах, о первой христианской Церкви. И действительно, апостолам Сам Христос сказал: идите во всю землю, во все концы земли. То есть эти семь духов Божиих, которые есть у Агнца, они как-то связаны с церквами земными, может быть, это даже одно и то же – что церкви земные, что те семь духов Божиих, которых мы встречаем в пятом стихе четвёртой главы, символизирующих семь церквей. Агнец — как бы Тот, Кто посылает («апостол»— «посланный»). «7И Он (Агнец) пришёл и взял книгу из десницы Сидящего на престоле». «Взял книгу», этот Замысел Божий, который в этой книге, его взял Агнец. Что это означает? Что Бог Отец передаёт Своему Сыну Иисусу Христу как бы полномочия на участие и управление человеческой историей. И в чём состоят эти полномочия? Мы видим, они состоят в том, чтобы эту историю исправить, в ней, в нашем времени, взойдя на крест. Вот что стоит за этим вроде бы невинным жестом — взять книгу из руки Сидящего на престоле. « 8 И когда Он взял книгу, тогда четыре животных и двадцать четыре старца пали пред Агнцем, имея каждый гусли и золотые чаши, полные фимиама, которые суть молитвы святых». Я вам уже несколько раз говорил о том, что их почитание Агнца проявляется через человеческие слова (молитвы святых), и это показывает связь животных и старцев с нами, людьми земными, и с церквами земными, и т. д. Но я ещё хочу сказать, что они пали перед Агнцем, а до этого они поклонялись Сидящему на престоле. Что это означает? Это означает единство Отца, и Сына, и Святого Духа, в данном случае –  Отца и Сына. Поклонение Отцу есть то же самое, что поклонение Сыну, или (как сказано в соборных посланиях): «знающий Сына знает Отца; не знающий Сына не знает и Отца», или (чуть-чуть развивая) поклоняющийся Сыну тем самым поклоняется Отцу; не поклоняющийся Сыну тем самым не поклоняется и Отцу, даже если воображает себе, что он Ему поклоняется, что он Его чтит. Дальше, глава пятая: « 9И поют новую песнь, говоря: достоин Ты взять книгу и снять с неё печати, ибо Ты был заклан, и Кровию Своею искупил нас Богу из всякого колена и языка, и народа и племени». «Новая песнь». Об этой новой песне мы с вами в 14-й главе читали, что и ангелы и святые на небесах поют Богу песнь новую. Я хочу сказать, что эта новая песнь предвосхищает новое небо и новую землю, она появляется в 14-й главе, и здесь ещё нет нового неба и новой земли, а новая песнь уже есть – как залог будущего. Мне это напоминает очень любимую мной (и Нонной Ивановной) книжку Клайва Стейплза Льюиса «Хроники Нарнии», где описывается сотворение всего того мира под названием «Нарния». Его лев Аслан, который символизирует Христа, творит песней: сначала звучит песня, потом рождается новый мир. Примерно так же и здесь: звучит сначала песнь новая, а потом рождаются новое небо и новая земля. «…и соделал нас царями и священниками Богу нашему; и мы будем царствовать на земле». Об этом царстве людей, но людей, как бы вознесённых на небеса, мы с вами читали в 20-й (по-моему) главе, там, где описывается тысячелетнее царство святых вместе со Христом на земле — царство, которое ещё до Нового Иерусалима и до Страшного Суда уже начинается. «11И я видел, и слышал голос многих Ангелов вокруг престола и животных и старцев, и число их было тьмы тем и тысячи тысяч».Тьмы тем» – это, на самом деле, мириады мириад, т. е. десятки тысяч десятков тысяч, если посчитать, то это сотни миллионов, проще говоря — очень много.) И все эти множества ангелов, слава Божия, состоящая из ангелов, вся эта слава Божия, как вы видите, — вокруг Христа и ради Христа. Вроде бы такой невзрачный Агнец, ягнёнок! На земле — всего лишь обычный Человек из Назарета... (Если грубо сказать — оборванный бродяга.) Вокруг Него миллионы ангелов как бы кружатся, как планеты кружатся вокруг своего центрального светила. « 12… которые говорили громким голосом: достоин Агнец закланный принять силу и богатство, и премудрость и крепость, и честь и славу и благословение». Опять символ полноты — семь терминов: сила, богатство и т. д. «13И всякое создание, находящееся на небе и на земле, и под землёю, и на море, и всё, что в них, слышал я, говорило: Сидящему на престоле и Агнцу благословение и честь, и слава и держава во веки веков.

14И четыре животных говорили: аминь. И двадцать четыре старца пали и поклонились Живущему во веки веков». Обратите внимание: поклонение как бы переносится с Сидящего на престоле на Агнца, на Христа. Есть ли это какое-то умаление Бога Отца, Сидящего на престоле?  Нет! Потому что (ещё раз) это поклонение — часть небесной литургии, а центральная часть небесной литургии, так же как центральная часть земной, это Евхаристия, это воспоминание Жертвы Иисуса Христа. Вы видите, что Иоанну Богослову удивительно явлено в те времена (примерно в сотом году нашей эры, в I веке), когда ещё не было никакого церковного богослужения, какое мы сегодня знаем, Евхаристии ещё не было в виде того таинства, какое мы сегодня знаем, а ему уже всё это явлено, как бы предсказано в этом видении: литургия и центральная роль Евхаристии в ней.

 

Лекция 37. Апокалипсис. 08.12.09

 

Мы с вами продолжаем повторять Откровение Иоанна Богослова. Когда мы начинали, я вам говорил, что его можно условно разделить на семь частей. Конечно, деление именно на семь частей вдохновлено теми тремя седмерицами, которые есть в самом Откровении, и две из семи частей мы с вами прочли. Первая — это как бы «Пролог на земле», вторая — как бы «Пролог на небе», и сейчас я приступаю, собственно к основному содержанию: три седмерицы — вначале печати, потом трубы, потом чаши. Сегодня мы прочтём про печати (это, соответственно, третья часть). Прежде чем начать читать, я хотел бы несколько слов сказать о структуре этого основного, самого большого (по объёму, по крайней мере) раздела Книги. Три седмерицы. Во-первых, должен сказать, что всё, что связано с тем, что будет в нескольких следующих главах, это дискуссионный вопрос буквально в каждой точке, а в некоторых точках это десятки (без преувеличения) мнений и интерпретаций. Ну, такова Книга Откровение. Это, можно сказать, пророчество в квадрате. Пророчества всегда таинственны, а это пророчество таинственно, если так можно выразиться, в квадрате.

Комментаторы говорят, практически в один голос, что то, что мы с вами прочли до сих пор, хотя там тоже очень много образов, которые можно понимать так, а можно понимать эдак, но всё-таки общий дух более или менее понятен – и про семь церквей, и видение небесной литургии, а с этого момента начинается принципиально другая часть, она устроена как-то по-другому. Её язык, степень его таинственности намного больше, чем в предыдущих главах. И всё-таки мы же должны постараться это как-то понять. Какое-то понимание, которое в результате чтения разнообразных комментариев и собственных размышлений сложилось в голове, я и доношу до вас. Не нужно считать, что это истина в последней инстанции. По-моему, применительно к этой Книге не может быть одного конечного толкования. Как всё это видится мне, и я вам по-другому не могу, сохраняя интеллектуальную честность, про это рассказать. А видится так. Вопрос, который, может быть, самый простой и самый дискуссионный – три седмерицы. Они изложены последовательно: сначала семь печатей, потом семь труб, потом семь чаш. Что это означает? Это что-то вот так разворачивается последовательно во времени? Или это три взгляда как бы с разных сторон на одно и то же? С моей точки зрения, это три взгляда с разных сторон на одно и то же. Я уже приводил такой пример. У меня самого просто зрительный образ возник: какой-нибудь готический собор, у которого три арки сходятся в одну точку к замковому камню. Они и разные, эти три арки, и в сущности, они как бы однотипны, это в каком-то смысле одно и то же, а замковый камень, куда они все сходятся, это (применительно к Откровению) то, что начинается после того, как кончаются седмерицы. А что там начинается? Начинается, собственно, Страшный Суд. Всё, что сказано о седмерицах, это ещё не Страшный Суд. Не суд, а как бы разворот неких событий. Мы сейчас будем говорить, каких событий, и в каком смысле «разворот». Сначала первая седмерица подводит нас к точке Суда, а потом изложение возвращается назад, опять к началу. Вторая седмерица начинается — туда же нас подводит, к той же точке. Только если та — с этого конца, а эта — с того конца. Когда мы будем читать, я напомню вам интерпретацию того, что означают эти разные как бы взгляды, разные грани у трёх седмериц, но они не связаны друг с другом во временную последовательность, и я даже больше скажу: внутри каждой из седмериц временной последовательности тоже нет, притом (как я вам уже говорил, и сегодняя повторю) что седмерица видимо трактует пророчество об истории человечества. Но история — это же то, что разворачивается во времени! Значит, седмерица тоже, по логике, должна разворачиваться во времени, и вот: сначала одно животное, один конь (это, скажем, когда-нибудь во времена Римской империи); другой конь — это, допустим, в Средние века; а что-то ещё — это уже в наше, в новое время. По-моему, это всё не так, просто по той причине, что эта символика Откровения, как, кстати, и вся остальная тоже, нам говорит не об истории, а как наш замечательный писатель (хотя не знаю даже, как его назвать) Даниил Андреев в своей «Розе мира» писал, о метаистории. Что такое метаистория? Вот мы с вами видим, например, что Первая мировая война случилась. Это историческое событие. Но человек естественно задаёт себе вопрос: почему оно случилось? А верующий человек спрашивает по-другому. Знаете, в учебниках истории каких-нибудь написано, что делёж колоний каких-нибудь, Германии колоний не досталось, и т. д. А он себя спрашивает: в чём Замысел Бога об этой войне? Зачем нужно Богу, чтобы это в истории случилось? Есть же какой-то Замысел, ничего же без Замысла Божьего не происходит! Замысел, который стоит за историческими событиями, – это и есть то, что называется «метаистория». Это примерно так, как когда мы читаем какой-нибудь роман (например, «Войну и мир» Толстого), мы там видим описание массы событий – это аналог текста истории. Но за этим текстом стоит же замысел творца, замысел Льва Николаевича, который для чего-то написал эту книгу, чтоб что-то сказать, а не просто чтобы рассказать историю жизни вымышленных и реальных персонажей. Мы прекрасно понимаем (я не хочу сейчас на этом литературоведении останавливаться), зачем он написал эту книгу и почему он её написал так, как написал. Это применительно к Толстому. А о Боге мы, конечно, не понимаем, почему историю Он пишет так, как Он её пишет. И попытка это понять – это и есть попытка метаистории. Когда мы делаем это своими скромными человеческими силами, мы, конечно, неизбежно на Бога проецируем свой собственный ограниченный человеческий разум, пытаемся Бога понять в наших категориях (знаете, как многие говорят: вот, Бог отомстил тому-то за то-то). Нам, людям, свойственно мстить, и мы думаем, что Бог мстит тоже. И так во всём. И только в таких вещах, как Книга Откровение, и особенно в ней, нам явлен тайный смысл истории. Здесь я употреблю то слово, которое очень люблю, – архетип истории, т. е. тот закон, который лежит за видимыми нам событиями.

 Я хочу сейчас остановиться на этом подробнее. Я это слово употребляю, но редко объясняю, что оно означает, «архетип». Оно имеет философский смысл. Я приведу пример. Вот мы с вами, люди, и каждый из нас уникален: у меня такие-то волосы, такие-то глаза, такая-то форма носа — это всё видимые факты. Вот какие-то видимые факты человеческой истории. У какой-то нации (условно говоря) такой-то размер: вот Россия — большая, какая-нибудь Швейцария —  маленькая. Какая-то нация играет большую роль в истории, какая-то меньшую, и т. д. Это всё видимые факты истории. Но за этим вопрос: почему у меня такие волосы? Потому что у меня в ДНК, в каком-то гене стоит, грубо говоря, не цитозин, а тимин. Но возможно ли это описать на языке истории? Нет, только на языке молекулярной биологии можно описать, и это совершенно другой язык. Вот архетип — это такая ДНК того, что происходит. Закон того, что происходит, который принципиально отличается, вообще на другом языке существует, чем факты человеческой истории. Но этот язык так же нам непонятен, как, скажем, непонятен какому-нибудь первобытному человеку язык ДНК. Он, естественно, прекрасно понимает: ему нравится какая-то женщина, белокурая, красивая, с носом красивой формы (естественно, если ему показать, где это всё в ДНК, он просто не поймёт, о чём речь). Так же примерно и у нас с архетипами, стоящими за историей, — мы их понять просто не можем, и в Откровении они нам явлены не на языке логики, которого мы всё равно бы не поняли, даже если бы Господь Бог объяснил нам букву за буквой, почему всё происходит так, как происходит, а они нам явлены символическим образом, архетипы отображены визуальными образами. Можно это так сформулировать: архетипы метаистории отображены визуальными образами.

И ещё хотел бы на один важный момент обратить ваше внимание. Хотя это такие архетипы, как все архетипы, они существуют вне исторического времени. Опять же, если привести пример ДНК: то, как ребёнок растёт, развивается во чреве матери, потом растёт, уже родившись, записано, естественно, в его ДНК. Это (его рост) процесс, развивающийся во времени, но то, что в ДНК «написано», времени вообще не содержит, это цепочка, которая вне времени существует. Когда считывают гены, просто проходится соответствующая РНК, которая её считывает, и она преобразует эту  цепочку в итоге в то, что мы с вами воспринимаем как рост ребёнка: растёт он быстро или медленно и т. д. Примерно так же и здесь. Действие истории разворачивается во времени. Архетип существует в вечности, и это фундаментальная характеристика всей Книги Откровение. Она нам рассказывает о том, что совершается у нас на земле, в той жизни, которую мы живём во времени, и при этом рассказывает об этом с точки зрения вечности. И поэтому мы всё время попадаем впросак, пытаясь разобраться в этой Книге: что раньше, что позже происходит в этом круговороте событий, который тут рассказан, — просто потому, что всё рассказано с точки зрения вечности, где всё уже произошло, оно уже всё существует, а у нас — ещё не. Рассказать об истории с точки зрения вечности —означает почти неизбежно вызвать в читателе путаницу между: так это уже есть или этого ещё нет. Митрополит Антоний Сурожский, прекрасно это понимая, замечательно сказал, что христианская Церковь — это некое парадоксальное создание, потому что в ней как бы ещё не и в то же время всё уже. Ну вот, например, мы с вами говорим о том, что Христос — Спаситель мира. Значит, Он спас мир от греха. Ну а поглядите вокруг: где это спасение от греха? Полно греха в мире…  Ну и как тогда быть? Что же, Церковь этого не понимает? Почему она говорит, что Христос спас мир от греха? Дело в том, что Он как бы это действие уже окончательно, неотменимо совершил на кресте две тысячи лет назад, и то, что мир спасён, будет спасён, — это уже решённый вопрос. В этом смысле всё уже произошло. Но пока этот процесс ещё разворачивается: два тысячелетия уже прошло, и сколько ещё пройдёт — непонятно. Я просто приведу пример. Вот хирург, он выходит из операционной и трепещущим родственникам говорит: ну, всё, радуйтесь! слава Богу, будет жить. Но будет или не будет жить… это ещё больному, может быть, лежать между жизнью и смертью многие недели, но хирург уже знает, что всё, что ключевое сделано в операции. Вот так же и книга Апокалипсис. Она нам рассказывает о том, что то, что у нас только ещё мучительно совершается, с точки зрения хирурга, который эту мучительную операцию  совершил, она совершена успешно. Я хотел сказать в связи с этим о том, что то, что в нашем времени разворачивается, как показывает Книга, есть не просто как бы автоматическая реализация небесных архетипов (вроде написана у Бога какая-то книга замыслов о человеческой истории, и она разворачивается). Это не так. В этом активное участие принимают: а) Христос, б) люди. Они принимают участие в разворачивании Замысла Божия о мире. И без соучастия людей с Богом, соучастия, посредником в котором служит именно Христос как соединение божественной и человеческой природы, Христос, как бы изначально предназначенный быть посредником между Богом и людьми, — без этого участия людей через Христа в Замысле Божием ничего из того, что здесь написано, просто не произошло бы — не произойдёт (можно так сказать, потому что для нас «сегодня»  –  уже «в будущем», в вечности уже произошло). Именно поэтому в этой Книге такое важное место занимают люди. Мы понимаем, что в истории всякие цари, всякие полководцы играют важную роль –это понятно. Это здесь, а в Замысле Божьем? Почему Бог в Свой Замысел впускает людей как активных соучастников? Люди соучаствуют в создании Замысла. Они не просто исполнители, они именно соучастники в Замысле Божием. Это, конечно, один из важных уроков Книги. Мы видим, что там люди в белых одеждах, люди, запечатленные печатью Бога на их челах, и они просто как бы с Богом почти на равных, с Христом на равных участвуют в реализации Божественного Замысла, и это тоже нам важно понять, это урок этой Книги для нас.

Сегодня мы с вами прочтём ту часть, которая относится к печатям. Печати — это именно то, что специфически (как кажется мне и как кажется многим другим комментаторам) относится к человеческой истории. Когда мы с вами дойдём до двух других седмериц (седмерицы труб и седмерицы чаш), то я скажу (я уже об этом говорил, но буду напоминать ещё раз), что они, скорее всего, толкуются по-другому — как всё-таки имеющие большее отношение не к истории, а к другим граням Замысла Божьего о людях. А печати — это, видимо, история. И мы, конечно (когда сейчас начнём читать) вспомним, что история показана здесь как сплошная длящаяся катастрофа, как нечто трагическое. Если сказать объективно, то, конечно, если мы прочтём любой учебник истории, то что мы там видим? Войны, мятежи, голод… Такие события, в основном. Откройте учебник истории: вы там ничего радостного почти не найдёте. Поэтому, может быть, в какой-то степени естественно, что она именно так здесь излагается. Но мы, естественно, себя спрашиваем: так что же, таков Замысел Божий об истории, чтобы она была катастрофической? И правильный ответ на этот вопрос нам важен, чтобы мы поняли, что это за печати. Мы говорим о том, что печати — это то, что запечатывает Замысел Божий о человеческой истории, и тут он как бы распечатывается, раскрывается. Но надо понимать, что под эти печати, наложенные Богом на Свой Замысел, прокрался (как он прокрался в райский сад) дьявол, и поэтому в человеческой истории такое же в точности действие дьявола, как действие Бога. Поэтому когда печати с истории снимаются, то этот как бы таящийся под событиями (именно таящийся, невидимый для нас) дьявольский умысел вырывается наружу. Он вырывается наружу примерно так, как при лечении хирургом больного: он вырезает какую-нибудь застарелую гематому или какой-нибудь нарыв, и оттуда брызжут кровь и гной,— вот какую картину мы с вами видим при снятии печатей с человеческой истории.

Давайте начнём с шестой главы, с первого стиха:

1 И я видел, что Агнец снял первую из семи печатей, и я услышал одно из четырёх животных, говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри.

2Я взглянул, и вот, конь белый, и на нём всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить.

3И когда он снял вторую печать, я слышал второе животное, говорящее: иди и смотри.

4И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нём дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч.

5И когда Он снял третью печать, я слышал третье животное, говорящее: иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь вороной, и на нём всадник, имеющий меру в руке своей.

6И слышал я голос посреди четырёх животных, говорящий: хиникс пшеницы за динарий, и три хиникса ячменя за динарий; елея же и вина не повреждай.

7И когда Он снял четвёртую печать, я слышал голос четвёртого животного, говорящий: иди и смотри.

8 И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нём всадник, которому имя "смерть"; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвёртою частью земли – умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными.

Вот четыре бедствия, четыре события. Как вы видите, они как-то увязываются с четырьмя животными, в которых, самих по себе, ничего катастрофического нет, — наоборот, они стоят у престола Господня и служат Богу, это своеобразные ангелы Господни в виде животных. Вообще мы и дальше с вами увидим в Книге, что ангелы (мы привыкли, что ангелы – это нечто замечательное, приятное) здесь служат источниками всякого рода катастроф для рода человеческого, и тогда мы с вами вспоминаем, что ангелов никто не обязал быть приятными для нас, слово «ангел» в переводе означает «вестник», «вестник Божий», и какую весть Господь посылает на землю, такую ангел и приносит.

Здесь эти бедствия (четыре бедствия, которые упомянуты, соответствующие четырём коням) — это, в общем, привычные и знакомые нам бедствия человеческой истории, в самих этих бедствиях мистического ничего нет. Читая дальше, мы с вами увидим, что в других частях начинаются бедствия, имеющие и мистический характер, но здесь — нет. Здесь бедствия, как бы власть, война, кровь, голод, мор или смерть,— всё это привычное в человеческой истории. Поэтому этот сюжет, четыре коня, — та часть Апокалипсиса, которая чаще всего изображается, например, знаменитая гравюра Дюрера (может быть, кто-то её помнит: «Всадники Апокалипсиса»). Много таких гравюр было в Средние века, это был распространённый сюжет, да и по сей он остаётся излюбленным для искусства, потому что это ясно, понятно, и это нам близко, можно всё это нарисовать в виде как бы символов (и голод, и войну, и т. д.). Но хотя сами бедствия земные, всадники, которые здесь упомянуты, как вы понимаете, это не есть что-то, что в нашей истории существует каким-то осязаемым образом. В виде  всадников изображаются архетипы бедствий: архетип смерти, наезжающей, как всадник, на мир; архетип войны, наезжающей, как всадник, на мир. Если вспомнить ту же Первую мировую войну: может быть, кто-то из политиков её и ждал, но для большей части людей, современников, она грянула как гром с ясного неба, 99% людей Первую мировую войну, в отличие от Второй, не ожидали.  Читая воспоминания, видишь: у них ровно такое ощущение, как будто из какого-то угла исторического времени какой-то, действительно, всадник, или целая орда всадников наехала на мир и залила его кровью. Этот-то архетип войны, голода, мора здесь за этим и стоит. (Голод — потому что, может быть, не очень понятны здесь слова «хиникс пшеницы за динарий, и три хиникса ячменя за динарий», – а это примерно как булка хлеба за тысячу рублей по нашим понятиям, т. е. это, описание голодного времени, когда все продукты дорожают).

Читаем дальше.

 9 И когда Он снял пятую печать, я увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели.

10И возопили они громким голосом, говоря: доколе, Владыка Святый и Истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу?

11И даны были каждому из них одежды белые, и сказано им, чтобы они успокоились ещё на малое время, пока и сотрудники их и братья их, которые будут убиты, как и они, дополнят число.

 С пятой печатью вскрывается ещё один важный компонент содержимого истории: в истории происходит борьба добра и зла, борьба Бога и дьявола, борьба света и тьмы, и именно это место –борьба света и тьмы — то место, где люди могут участвовать на стороне Бога в божественном Замысле о мире. Как участвовать? Кто они, в белых одеждах, убиенные за слово Божие? Это те, кто нёс слово Божие по миру и был готов пожертвовать жизнью своей ради этого, люди, которые себя принесли в жертву за Бога. Вот они-то и есть сотрудники Бога в Его Замысле. Здесь возможность для человека, и как бы место, которое Бог для человека предусмотрел как для соучастника в Его Замысле. Просто оцените, что этот момент истории (постоянная борьба) вы ни в одной книге по истории не прочтёте, какая бы она ни была умная, глубокая, подробная, детальная. Нет там этого. Взять хоть историю России, три наших классических труда —Карамзин, Соловьёв и Ключевский,— ни в одной нет ни намёка на то, что история России –  как бы некий этюд на тему борьбы добра и зла, света и тьмы. Не только России, естественно, я просто о ней говорю потому, что она нам более знакома. Понимаете, снятие этой печати означает обнажение того, что это действительно так, и в этой борьбе люди должны принимать участие. Таков Замысел Божий. Хочу ещё сказать о том, что эти одежды белые, которые здесь впервые появляются, они дальше играют огромную роль и появляются во многих местах Книги. И это не случайно, потому что один из главных месседжей (говоря современным языком), т. е. посланий, этой Книги нам (и её современникам, конечно) состоит в том, что человек — важнейший, равноправный, можно сказать, соучастник. Но кто? Какой человек? Люди, которые ради этого (ради Замысла Божия) «не пожалели живота своего», как говорится. Мы с ними ещё встретимся буквально в следующей главе в другом виде, и дальше они будут постоянно появляться.

Читаем дальше.

12И когда Он снял шестую печать, я взглянул, и вот, произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь.

13И звёзды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои.

14И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих.

15И цари земные, и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные, и всякий раб, и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор,

16и говорят горам и камням: падите на нас и сокройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца;

17ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять?

 Смотрите, показывается как бы окончательная катастрофа, в ней уже просто вселенские сдвиги, в которых земля уже не может оставаться такой, какой она была раньше: видите, здесь и солнце померкло, и звёзды пали на землю, и наконец, само небо свилось как свиток,— после этого, казалось бы, всё должно было бы кончиться, и начаться то, о чём говорится в 21-й главе, — новое небо и новая земля (то, что мы с вами читали). Но нет, после этого мы видим: прекраснейшим образом продолжается цепочка бедствий (эти две седмерицы и ещё многое чего).  Так это конец или не конец? Я дал бы такой ответ: это, конечно, конец, т. е. здесь уже показан, предвозвещён тот конец, который обозначен в 20-21-й главах как Страшный Суд и появление нового неба и новой земли. Но опять: уже «да», и ещё «нет». Мы уже дошли до этой точки, уже увидели это в видении, но возвращаемся назад, опять к начальной точке, потому что Господь хочет показать Иоанну (и через него нам) происходящее и то, что ещё должно произойти, — с другой стороны, с другой грани. Итак, то, что мы здесь видим, – это именно финальная катастрофа, которая здесь как бы предвосхищается.  После шестой печати наступает некая пауза. Вся седьмая глава –  между шестой и седьмой печатями. Но вы знаете, по логике вещей мы, конечно, ждали бы, что такая пауза (какой-то перерыв) будет после седьмой печати, и потом уже, ну, пусть будет возврат назад к первой трубе, там как бы место сделать какую-то вставку (дополнение, логическую паузу). Здесь сделано не так: пауза вставлена именно после шестой печати, видимо, затем, чтобы между седьмой печатью и первой трубой не было бы какого-то фундаментального разрыва, с тем, так сказать, чтобы переход от Омеги (последней, седьмой) к Альфе (первой трубе) совершился вот так, плавно. Дальше – седьмая глава.

1И после сего видел я четырёх Ангелов, стоящих на четырёх углах земли, держащих четыре ветра земли, чтобы не дул ветер ни на землю, ни на море, ни на какое дерево.

2И видел я иного Ангела, восходящего от востока солнца и имеющего печать Бога живого. И воскликнул он громким голосом к четырём Ангелам, которым дано вредить земле и морю, говоря:

3 не делайте вреда ни земле, ни морю, ни деревам, доколе не положим печати на челах рабов Бога нашего.

Дальше описывается положение печатей «на челах рабов Бога нашего». Как вы, вероятно, ощущаете, слово «печать» здесь ни в коем случае не случайно. Только что говорилось о снятии печатей, и вдруг мы видим обратную операцию — наложение печатей. Удивитесь этому: так снимаются печати, или, наоборот, накладываются? Эти две взаимно противоположные операции на самом деле образуют двуединство. Это можно сравнить примерно с тем, как хирург производит операцию: он режет или он зашивает? Он и режет, он и зашивает. Причём он не только зашивает операционный шов, когда операция уже закончена. Нет, он в самом процессе операции что-то внутри разрезал, что-то там сшил. Понимаете, это снятие печатей — это обнажение в первую очередь того дьявольского начала, того именно катастрофического начала, которое невидимо присутствует в человеческой истории и в большой мере движет этой историей. А запечатление — наоборот, это помечаются «свои», помечаются люди света, вот что означает здесь эта печать, печать Бога. И я хочу сказать: вспомните, что история человечества предстаёт в пятой главе, которую мы в прошлый раз читали, как некий свиток, как книга с печатями, и это печати Бога, потому что Бог Сам вручает Христу эту книгу, этот свиток. Это печати Бога, они имеют ту же природу, что и печати на людях «запечатленных». Господь Своей благой печатью опечатал человечество, означая его принадлежность Себе, означая его сродство с Собой, это ещё при сотворении человека было сделано, как это описано в Книге Бытие, как там написано: «по образу и подобию Своему» создал Он человека. И печать Божья на нас всё-таки присутствует, какими бы мы ни были плохими. Но под эту печать Божию вкрался дьявол, так же, как он вкрался в рай. И здесь эти люди «запечатленные»  – чем они особенны? Почему на них стоит эта печать Божия? Потому что они, жертвуя своей жизнью ради Бога, себя обезопасили (если так можно выразиться), «застраховали», «иммунизировали», говоря современным языком, от посягательств дьявола. Поэтому на них эта Божья печать может быть поставлена и будет держаться. Читаем дальше про них.

4 И я слышал число запечатленных: запечатленных было сто сорок четыре тысячи из всех колен сынов Израилевых.

5 Из колена Иудина запечатлено двенадцать тысяч; из колена Рувимова запечатлено двенадцать тысяч; из колена Гадова запечатлено двенадцать тысяч;

6из колена Асирова запечатлено двенадцать тысяч; из колена Неффалимова запечатлено двенадцать тысяч; из колена Манассиина запечатлено двенадцать тысяч;

7 из колена Симеонова запечатлено двенадцать тысяч; из колена Левиина запечатлено двенадцать тысяч; из колена Иссахарова запечатлено двенадцать тысяч;

8из колена Завулонова запечатлено двенадцать тысяч; из колена Иосифова запечатлено двенадцать тысяч; из колена Вениаминова запечатлено двенадцать тысяч.

Когда мы читаем двенадцать раз по двенадцать тысяч, мы ощущаем некое нетерпение: ну что повторяется всё время одно и то же? Так мы относимся и ко всей человеческой истории, нам хочется, чтобы в ней произошло желаемое скоро, ну, во всяком случае, при нашей жизни. Но так не будет. Так, как нам нужно иметь терпение, чтобы выслушать явленное Иоанну видение, нам нужно иметь терпение для того, чтобы выслушать явленное нам в истории Послание Божие, а оно разворачивается долго. Не то что нашей жизни, а десятков поколений может не хватить для того, чтобы дослушать это послание до конца. А в Откровении оно явлено как бы сразу целиком, в этом уникальность этой Книги.

 Кто эти «запечатленные»? Я вам отвечу просто: «запечатленные» – это те самые люди, про которых только что было сказано, что они в белых одеждах, под жертвенником (что им даны были белые одежды). Те самые, которые не пожалели жизни своей ради Христа. И они ещё нам встретятся, например, в 14-й главе («1 И взглянул я, и вот, Агнец стоит на горе Сионе, и с Ним сто сорок четыре тысячи, у которых имя Отца Его написано на челах»). Мы с вами до этого ещё доберёмся и будем об этом говорить. Так вот, они — те же самые. Вы не удивляйтесь, что они несколько раз показываются, несколько раз появляются, это вообще в духе конструкции этой Книги: в ней одно и то же показывается сначала как бы как будущее, потом как настоящее, потом, может быть, уже как вечное. И эти люди — тоже так. Я хочу сказать, что запечатление этих людей — это, на самом деле, цель человеческой истории, ради чего всё то, о чём мы здесь читаем (все эти смерти, войны и т. д.). В чём Замысел Божий, что в итоге должно в человечестве родиться? Ответ такой: должны родиться эти сорок четыре тысячи запечатленных — людей, которые настолько Богу преданы, что жизни своей ради Него не пожалеют. Можно спросить: почему их сто сорок четыре тысячи? Здесь перечисляются они как колена Израилевы, казалось бы, двенадцать колен Израилевых — должно быть двенадцать тысяч. Нет, здесь сто сорок четыре тысячи, и это не случайно, это двенадцать на двенадцать. Старый Израиль, тот Израиль, в котором были все эти колена (Рувимово и т. д., и т. д., колена по плоти), это двенадцать тысяч (двенадцать — знак полноты, тысяча — знак множества). Если это перевести на некий квазиматематический язык — это полное множество. Чтобы выразить идею полного множества, достаточно было бы сказать «двенадцать тысяч», а здесь двенадцать по двенадцать — как это толковать? Я это воспринимаю вот как: в христианской Церкви существует такое уже традиционное выражение, что Церковь — это новый Израиль. Но я хотел бы это выражение раскрыть таким образом: Церковь — да, это новый Израиль, но новый Израиль, который гораздо шире старого, он шире и духовно (в смысле духовных перспектив), он шире просто и по числу людей, потому что сколько, в конце концов, людей насчитывал старый Израиль (миллионы), а сколько людей насчитывает новый христианский Израиль сегодня — миллиарды. В новом Израиле старый Израиль (двенадцать колен) – это всего лишь одно колено, и вот поэтому двенадцать на двенадцать.

Читаем дальше седьмую главу.

9 После сего взглянул я, и вот, великое множество людей, которого никто не мог перечесть, из всех племён и колен, и народов и языков, стояло пред престолом и пред Агнцем в белых одеждах и с пальмовыми ветвями в руках своих.

10И восклицали громким голосом, говоря: спасение Богу нашему, сидящему на престоле, и Агнцу!

11И все Ангелы стояли вокруг престола и старцев и четырёх животных, и пали перед престолом на лица свои, и поклонились Богу,

12говоря: аминь! благословение и слава, и премудрость и благодарение, и честь и сила и крепость Богу нашему во веки веков! Аминь.

Читая это, мы вспоминаем, что «запечатленные» (вот они в белых одеждах) только что, в предыдущей главе как бы лежали под жертвенником, и ждали, и не могли дождаться дня суда, а Господь им говорит: «Потерпите». Так что? Уже всё закончилось? Уже пришёл их день Суда? Но мы с вами увидим, что ещё нам осталось двенадцать глав читать до дня Суда. И почему же это здесь? Ответ на самом деле достаточно тривиален: здесь опять предвосхищение, это в рамках седмерицы печатей мы видим конечную точку — то, что здесь описывается ещё только как будущее и что в 14-й главе (то, что я вам прочёл: Агнец, стоящий на горе Сионе, и с Ним сто сорок четыре тысячи) уже описывается как совершившееся, как наступившее. Так что (ещё раз): здесь это ещё только предвосхищение. «13И, начав речь, один из старцев спросил меня: сии облеченные в белые одежды кто, и откуда пришли?

14Я сказал ему: ты знаешь, господин. И он сказал мне: это те, которые пришли от великой скорби; они омыли одежды свои и убелили одежды свои Кровию Агнца». Мы с вами теперь понимаем, что означает этот символ — белые одежды. Это символ чистоты, но не просто чистоты (как, знаете, бывает у невинного человека, когда он такой просто по природе своей), а  чистоты, достигнутой жертвой. Чистота через жертву — вот что такое этот символ белых одежд, белизна которых достигается омытием кровью. «15За это они пребывают ныне перед престолом Бога и служат Ему день и ночь в храме Его, и Сидящий на престоле (т. е. Бог Отец) будет обитать в них.

16 Они не будут уже ни алкать, ни жаждать, и не будет палить их солнце и никакой зной:

17 ибо Агнец, Который среди престола, будет пасти их и водить их на живые источники вод; и отрёт Бог всякую слезу с очей их». Эти слова о том, что они настолько тесно связаны с Богом, что Бог, Сидящий на престоле, обитает в них, Бог отрёт Бог всякую слезу с очей их, — это всё слова, которые мы встречали не так давно, когда читали описание Нового Иерусалима. То есть здесь то, что говорит один из старцев, это в сущности предвосхищение: он как бы показывает тайнозрителю Иоанну Богословуэтот Новый Иерусалим, опять же, ещё не показывая, а предвосхищая, намекая ему на этот Новый Иерусалим. То есть, вот здесь мы встречаем опять некий «прокол» в будущее — новое небо, новая земля, Новый Иерусалим. Только там будет так, как здесь описано.

Ну, и я прочту вам ещё, чтобы закончить с семью печатями, первый стих восьмой главы: «1И когда Он снял седьмую печать, сделалось безмолвие на небе, как бы на полчаса». Вы видите, что о седьмой печати ничего такого особенного не говорится, и поэтому нам с вами естественно воспринимать, что седьмая печать, то, что она являет,  содержится в том, что сказано под шестой печатью: вселенская катастрофа, которой всё заканчивается. Ну, и я вам только что сказал, что седьмая печать поставлена здесь и отделена всего лишь получасом от того, когда начинают звучать семь труб (это безмолвие на небе как на полчаса), это именно указание на то, что процесс прохода по первой седмерице — возвращение ко второй седмерице, к началу, проход по второй седмерице — возвращение к началу третьей седмерицы,  проход по третьей седмерице –  и уже, действительно, на этом конец, начинается, собственно, изображение Суда. Весь процесс показан, он происходит непрерывно, всё связано друг с другом, три седмерицы представляют собой единое целое: три взгляда на человечество, которые Господь показывает.  Здесь это взгляд на историю человечества. Когда мы будем читать про трубы, я вам буду рассказывать (вы это уже слышали) исходя из той интерпретации, что это взгляд на отдельную человеческую душу, взгляд в глубины человеческой души, которые, на самом деле, столь же богаты содержанием, как вся человеческая история. Каждый человек — это целый мир.

 

Лекция 38. Апокалипсис. 15.12.09

 

Мы с вами продолжаем повторять Апокалипсис (Откровение Иоанна Богослова), и как я вам уже говорил несколько раз, мы его, конечно же, повторяем не подробно, по каждой строке, как  мы делали, когда его читали основным чтением, а (если так можно выразиться) с некоторой дистанции, чтобы напомнить себе основную структуру и основные мысли этой Книги. Я вам говорил о том, что в соответствии с тем, какое важное место в ней занимает число «семь» (это вообще священное число в еврейском мировосприятии), можно разделить эту Книгу более или менее естественным образом на семь частей, из которых три  мы с вами уже прочли. Сначала «Пролог на земле», где ходит Иисус Христос в странном облике среди светильников, потом «Пролог на небесах», где богослужение перед престолом Божиим (это вторая часть), третья часть — это «Снятие печатей». Сейчас прочтём четвёртую часть — ту, которая как бы обрамляется звучанием семи труб. Но я вам должен сказать, что в этой части трубы занимают (даже по тексту) гораздо меньшее место, чем такая, если угодно, интерлюдия (и даже не одна — этих интерлюдий несколько) — очень большая по объёму вставка. Такая вставка была и в том, что мы с вами читали в прошлый раз: если помните, между шестой и седьмой печатями была вставка – запечатление ста сорока четырёх тысяч из всех колен сынов Израилевых. Но та вставка, в конце концов, была одна глава, а тут мы сейчас прочтём… это большое чтение –  с восьмой по 14-ю главу включительно, и в этих главах вставки, если так можно выразиться, занимают основную часть.

 Какие же это вставки, помимо самого звучания труб? Первая вставка, которую мы прочтём в 10-й главе,— о книжке, которая сладка в устах, но горька, когда её проглотишь (собственно, речь идёт о пророчестве).  Следующая вставка — само пророчество, которое символизируется этой книжкой, в главе 11-й, о борьбе сил зла и сил добра, в которой силы зла (как это ни странно может показаться) временно побеждают. Далее звучит седьмая труба, и после неё начинается следующая, третья вставка — одна из самых знаменитых (мы с вами её читали очень детально): Жена, облечённая в солнце, война на небесах, низвержение дьявола в виде дракона с  небес на землю. Дальше идёт глава 13-я, которая, собственно, описывает, что  низверженный на землю дьявол  делает на земле, и даже не он сам (в виде дракона), а его, так сказать, другие ипостаси (если так можно выразиться) — два таких, тоже чудовищного вида, зверя. И наконец, последняя часть: зрелище святых, стоящих вместе с Христом и ангелами на горе Сионе, т. е. где-то между землёй и небом, которые образуют другой полюс — противоположный всем тем безобразиям, которые творят дьявольские звери на земле. Окончание 14-й главы отсылает нас в конец всей Книги Откровение — к Страшному Суду, она кончается  словами о том, что «земля была пожата». Но это ещё предвосхищение. Я вам говорил, что каждая седмерица оканчивается предвосхищением того, что во всей своей полноте описывается только в конце — в 19-20-й главах.                                                             

Когда мы с вами читали первую седмерицу — седмерицу печатей, я говорил, что это —  действие Бога в человеческой истории,  там написано чёрным по белому, что Его действие в человеческой истории совершается через Агнца, т. е. через Иисуса Христа. Совершенно не случайно там подчёркнуто, что именно Агнец снимает печати. В этом, конечно, нам открывается некая грань Замысла Божьего:  Он Христа послал на землю, чтобы (если можно так выразиться)  изменить естественное течение человеческой истории, чтобы реализовать божественный Замысел  в человеческой истории.  А вот дальше (то, что мы сейчас будем читать), наверное, не случайно совершенно не упоминается ни о какой роли Агнца в семи трубах. Я думаю, что за этим тоже стоит определённое содержание, потому что если мы спросим себя: а откуда эти семь труб? –  мы увидим, что  с ними связан некий дым фимиама, который восходит от жертвенника перед Богом. Какая ассоциация с фимиамом, дымом? Сегодня ладан, который в церкви курится, воспринимается как символ Духа Святого. И точно так же было в древние времена. Поэтому я думаю, что эта часть вся стоит под знаком того, что это (если так можно выразиться)  высказывание  идёт как бы не от Агнца, а от Духа Святого.                     

 Ещё   хочу сказать о семи трубах. (Я об этом уже говорил,  просто чтобы  напомнить, ещё раз повторю.)  Если первая семёрка (семь печатей) – это, в основном, о действии Бога в человеческой истории, то здесь, как мне представляется, больше речь идёт о действии Бога в человеческой душе, потому что (вот что нам важно понять) с точки зрения христианского богословия человеческая душа  и вся тысячелетняя человеческая история — две равноценные вещи. Человек равен всему человечеству для Бога, в своём интересе, в своей ценности. То, что происходит внутри человека,  в человеческой душе, — это событие вселенской значимости. Не зря в Средние века, во времена расцвета богословия, была такая стандартная терминология: та Вселенная, которую мы видим вокруг себя (звёзды и проч.) – это макрокосм,  а человек и человеческая душа –  это микрокосм. Пусть он и «микро», всё равно он в каком-то смысле эквивалентен макрокосму по своей значимости, по своей важности. Поэтому то, что мы будем читать, в первую очередь  будем воспринимать  как некое высказывание Бога, пусть в катастрофической форме, пусть в форме того, что нам может показаться  просто наказанием,  — нет, на самом деле это не наказание, это некое высказывание Бога, обращённое к глубинам человеческой души. При снятии печатей я проводил такое уподобление, что это как бы операция гнойной хирургии: хирург лечит (он режет), при этом брызгает гной, кажется, что хирург — как палач (что он делает с человеческим телом?!), а он лечит… Вот так и тут: катастрофические, вроде бы, высказывания Бога через трубы, адресованные человеческой душе, символизируют вот что — голос Бога! На самом деле они –  обнажение Правды Божией о человеческой душе, о том, что творится внутри человеческой души. Действительно, это так. Потому что если посмотреть на те ужасы, которые творились в истории… (Мы только вчера в храме с нашим настоятелем много говорили о Холокосте, об Освенциме, о катастрофе мирового еврейства и вообще о катастрофе всего человечества, которая произошла во время Второй мировой войны.) Нам надо ведь понимать, что первопричина этой катастрофы лежит не в том, что — вот, на какой-то летающей тарелке спустился какой-то Гитлер или кто-то ещё, а в том, что человеческая душа такова, что она делает возможным всё это, что есть кому Освенцим придумать, в Освенциме служить и т. д. Такова важность проблематики отдельной человеческой души.

Давайте читать. Значит, мы кончаем после седьмой печати то, что мы в прошлый раз уже читали,  и переходим сразу к семи трубам. Глава восьмая.

1И когда Он снял седьмую печать, сделалось безмолвие на небе, как бы на полчаса.

2И я видел семь Ангелов, которые стояли пред Богом; и дано им семь труб.

3И пришёл иной Ангел, и стал перед жертвенником, держа золотую кадильницу; и дано было ему множество фимиама, чтобы он с молитвами всех святых возложил его на золотой жертвенник, который перед престолом.

4 И вознёсся дым фимиама с молитвами святых от руки Ангела пред Бога

Значит, вроде всё хорошо: дым фимиама — это символ Духа, часть богослужения перед Богом.  Но дальше смотрите, что мы видим:                                                                                              

5 И взял Ангел кадильницу… (т. е. ту самую кадильницу, от которой фимиам восходил)…  и наполнил её огнём с жертвенника, и поверг на землю: и произошли голоса и громы, и молнии и землетрясение.

6 И семь Ангелов, имеющие семь труб, приготовились трубить.

(Видите, это как бы нисхождение небесного Духа  к людям выглядит как катастрофа.)                                                                                                                                       7 Первый Ангел вострубил, и сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю; и третья часть дерев сгорела, и вся трава зелёная сгорела.

8Второй Ангел вострубил, и как бы большая гора, пылающая огнём, низверглась в море; и третья часть моря сделалась кровью,

9и умерла третья часть одушевлённых тварей, живущих в море, и третья часть судов погибла.

10Третий Ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод.

11Имя сей звезде "полынь"; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки.

12Четвёртый Ангел вострубил, и поражена была третья часть солнца и третья часть луны и третья часть звёзд, так что затмилась третья часть их, и третья часть дня не светла была – так, как и ночи.

13И видел я и слышал одного Ангела, летящего посреди неба и говорящего громким голосом: горе, горе, горе живущим на земле от остальных трубных голосов трех Ангелов, которые будут трубить!

Когда мы это читаем, мы видим, что всё это  как бы о земле, о катастрофах, которые адресованы земле, и может быть, здесь, как говорится, по первому ощущению, что это та земля, на которой мы живём, т. е. это  опять о  человеческой истории. В какой-то мере это так, но я ещё раз хочу напомнить: та земля, те воды, те солнце и луна, о которых здесь говорится и которые поражены этим действием Духа Святого, — они в нашей душе тоже имеются…    Поэтому давайте эту грань смысла тоже не забудем. Дальше,                                                                                                                                                                                     девятая глава.

1 Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладязя бездны.

 2 Она отворила кладязь бездны, и вышел дым из кладязя, как дым из большой печи; и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладязя.

Что такое этот кладезь? Когда мы читали, я вам говорил о том, что только в 20-й главе, в самом конце, там, где опять возникает бездна, куда уже заточён дьявол, мы начинаем понимать, что такое этот кладезь. Кладезь — это колодец, одновременно кладезь — это хранилище (один корень с русским словом «клад»), это место, где что-то от Бога хранится. И между прочим, в Книге Иова, которую мы тоже читали и разбирали (поэтому у меня всё свежо в памяти), Господь говорит Иову: вот, Я их (какие-то несчастья) держу в хранилищах Своих на День гнева. Что же это такое у Господа в хранилищах Его —  то, что скрыто, запечатано, заключено под ключом и  что не выпускается в нашу жизнь? Ответ, в общем, как мне кажется, достаточно очевиден из этих  последних слов. Оно не выпускается в реальность, его нет в нашей жизни и нет в реальности. Значит, если его нет в реальности, то что это? Это — возможность, это то, что может быть, то, что Бог не выпускает пока в реальное бытие. А что может быть… вы знаете, на самом деле значительная часть катастроф, которые здесь описаны, – это то, что может быть, о чём мы молимся, чтобы его не было, а оно, тем не менее, может быть, и мы не знаем, будет оно или не будет. Это кладезь бездны катастрофических возможностей… ну, я, по крайней мере, так понимаю.

3И из дыма вышла саранча на землю, и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы.

4 И сказано было ей, чтобы не делала вреда траве земной, и никакой зелени, и никакому дереву, а только одним людям, которые не имеют печати Божией на челах своих.

5И дано ей не убивать их, а только мучить пять месяцев; и мучение от неё подобно мучению от скорпиона, когда ужалит человека.

6В те дни люди будут искать смерти, но не найдут её; пожелают умереть, но смерть убежит от них.

  Когда мы вспоминаем, какие бывают мучения, от которых не убежать…  лучше умереть, чем такое мучение. Это мучение не физическое, это мучение души (муки  совести и всё такое подобное). Поэтому ещё раз напоминаю вам о том, что эта часть адресована человеческой душе, в данном случае речь идёт о её мучениях, души, мне кажется, а не о мучениях физических.

И дальше о саранче.

7 По виду своему саранча была подобна коням, приготовленным на войну; и на головах у ней как бы венцы, похожие на золотые, лица же её –  как лица человеческие;

8 и волосы у ней – как волосы у женщин, а зубы у ней были, как у львов.

9 На ней были брони, как бы брони железные, а шум от крыльев её – как стук от колесниц, когда множество коней бежит на войну;

10 у ней были хвосты, как у скорпионов, и в хвостах ее были жала; власть же её была – вредить людям пять месяцев.

11 Царём над собою она имела ангела бездны; имя ему по-еврейски Аваддон, а по-гречески Аполлион… (губитель),

12 Одно горе прошло; вот, идут за ним ещё два горя.

Эти  три горя (саранча и ещё два горя, о которых мы с вами прочтём дальше) имеют характер, примерно, как эта саранча, т. е. это что-то нечеловеческое, что-то невиданное в нашей обычной жизни, и конечно, именно поэтому, наверное, это надо специально выпускать в бытие  из небытия, из кладезя бездны. Было много толкований у комментаторов, что такое эта саранча. Она похожа на какую-то танковую армаду (написано — бронированная саранча). Знаете, на самом деле мне не то важным кажется, что за ней стоит конкретное, потому что, как показывает чтение Книги Апокалипсис, она говорит не о конкретике, а о так называемом архетипе, который может реализоваться и в истории всего человечества, и в жизни отдельной человеческой души разными способами. Важно понять, что и саранча, и остальные два несчастья (о чём тут говорится: «…горе, горе, горе живущим на земле от остальных трубных голосов трех Ангелов, которые будут трубить!»)  –   это три каких-то других горя, не такие, как четыре первые горя. Мы с вами, когда читаем о первых четырёх, видим, что, в принципе, это как бы нечто естественное: деревья сгорели, третья часть моря сделалась кровью, умерла третья часть одушевлённых тварей в море, третья часть судов погибла, воды отравленные и т. д.  Это всё как бы естественного вида несчастья, чем-то напоминающие десять казней египетских. А здесь речь идёт о другом, здесь нечеловеческое, невиданное. Я просто хочу сказать, что мне не то важно, что за этим стоит конкретно. Мне важно то, что в наших душах человеческих есть этот кладезь бездны, из которой могут выползти на свет вот такие невиданные чудовища. Знаете, до появления фашизма никто на самом деле не мог даже предполагать, что люди способны на такое. Это, если угодно, изобретение зла на земле. Бертольд Брехт написал запомнившуюся мне строчку про фашизм: «Ещё плодоносит чрево, из которого выползло это».  Это чрево, плодоносящее злом, — оно внутри душ человеческих, тот самый кладезь бездны, о котором здесь говорится. Вот что, мне кажется, самое главное, что нужно из этого извлечь: все эти вещи чудовищные, которые нам и вообразить бы  невозможно по нашему обычному опыту, — они таятся.        

Читаем дальше.                                                                                                                                                      13Шестой Ангел вострубил, и я услышал один голос от четырёх рогов золотого жертвенника, стоящего пред Богом,

14 говоривший шестому Ангелу, имевшему трубу: освободи четырёх Ангелов, связанных при великой реке Евфрате.

15 И освобождены были четыре Ангела, приготовленные на час и день, и месяц и год, для того, чтобы умертвить третью часть людей.

16Число конного войска было две тьмы тем; и я слышал число его… (две тьмы тем; каждая тьма — это десять тысяч, значит, двести миллионов; пока ещё, несмотря на весь наш «технический прогресс», не бывало таких армий по двести миллионов)

17 Так видел я в видении коней и на них всадников, которые имели на себе брони огненные, гиацинтовые и серные; головы у коней – как головы у львов, и изо рта их выходил огонь, дым и сера.

18 От этих трёх язв, от огня, дыма и серы, выходящих изо рта их, умерла третья часть людей;

19 ибо сила коней заключалась во рту их и в хвостах их; а хвосты их были подобны змеям, и имели головы, и ими они вредили.

20Прочие же люди, которые не умерли от этих язв, не раскаялись в делах рук своих, так чтобы не поклоняться бесам и золотым, серебряным, медным, каменным и деревянным идолам, которые не могут ни видеть, ни слышать, ни ходить.

21И не раскаялись они в убийствах своих, ни в чародействах своих, ни в блудодеянии своём, ни в воровстве своём.

 По поводу этой конницы можно сказать ровно то же самое, что о саранче: это нечто подчёркнуто нечеловеческое и невиданное. Поэтому не буду повторять тот комментарий, который я вам говорил применительно к саранче.

Следующая глава, которая говорит о книжке пророчества, посвящена не только книжке пророчества. Это такое подчёркнуто торжественное видение, в котором есть ещё важные для нас места.

 Глава 10.

1 И видел я другого Ангела сильного, сходящего с неба, облечённого облаком; над головою его была радуга, и лице его как солнце, и ноги его как столпы огненные,

2 в руке у него была книжка раскрытая. И поставил он правую ногу свою на море, а левую на землю,

3 и воскликнул громким голосом, как рыкает лев; и когда он воскликнул, тогда семь громов проговорили голосами своими.

4 И когда семь громов проговорили голосами своими, я хотел было писать; но услышал голос с неба, говорящий мне: скрой, что говорили семь громов, и не пиши сего...

                                                                                                                                                                                                             Это очень удивительное место…  Откровение, которое представляет собой именно открытие, или, если угодно, как мы до этого читали, распечатывание того, что было запечатано Богом от людей, а теперь Он это открывает…  и вот мы видим, что всё-таки есть и в нём какие-то запечатанные места. Мы с вами читали о том, как говорит ангел тайнозрителю: запечатай слова книги сей. А то, что говорили семь громов, –  это предмет догадок комментаторов на протяжении многих веков, но как мы сами прекрасно понимаем: если уж Господь  сказал скрыть это, не писать, то, наверное, догадаться нам об этом будет невозможно. Господь знает, как Свой Замысел выполнять.  Значит, это то, что нам знать не нужно или, может быть, пока не нужно.

Есть замечательная поэзия, посвящённая семи громам, в частности, у замечательного английского религиозного поэта Томаса Стернза Элиота в его очень известной книге, называемой «Бесплодная земля» (The Waste Land), есть финальная часть, которая называется «What the thunder said» (Что сказал гром).  Он, конечно, понимает, что он не может этого раскрыть, и он от себя поэтически рисует, что могли бы сказать семь громов.

Читаем дальше.

5И Ангел, которого я видел стоящим на море и на земле, поднял руку свою к небу

6 и клялся Живущим во веки веков, Который сотворил небо и всё, что на нём, землю и всё, что на ней, и море и всё, что в нём, что времени уже не будет;

7 но в те дни, когда возгласит седьмой Ангел, когда он вострубит, совершится тайна Божия, как Он благовествовал рабам Своим пророкам...

 Эти слова — важнейшие для понимания всего Апокалипсиса: «времени больше не будет». Это означает, что когда мы видим Новый Иерусалим, это не просто новое небо и новая земля, а это настолько новое небо и новая земля, что там времени нет, а это, скорее, похоже на вечность, на то, что описано (тоже в каком-то метафорическом ключе) во второй части Откровения, там, где описывается небесное богослужение. Вот такое вечное богослужение совершается в Новом Иерусалиме. А привычного нам времени, календарного времени, в котором разворачивается наша отдельная человеческая жизнь от рождения до смерти, разворачивается история человечества на протяжении тысячелетий, — вот этого времени уже там, в этом новом, больше не будет. И это не просто важно для понимания того, что будет в новом. Дело в том, что вся Книга Откровение  написана как бы вне времени. Одна из главных ошибок очень многих комментаторов этой Книги состоит в том, что они пытаются, во-первых, установить хронологическую последовательность всех тех катастроф, которые здесь описываются, как они будут происходить (сначала эта, потом эта, потом эта). Это всё праздные, на мой взгляд, усилия, потому что сказано: времени больше не будет. И эта Книга написана с точки зрения вечности, с той точки зрения, когда времени уже нет. Поэтому-то мы в Откровении часто встречаем в начале ссылки на конец: вдруг прыгает он в конец, потом возвращается назад…   Кстати сказать, в седмерице труб, о которой мы сейчас читаем, всё то же самое: в конце этой седмерицы вдруг Книга прыгает аж к 20-й главе по своему содержанию, потом благополучно возвращается назад. Это всё      проявление того, что времени больше не будет, или, выражаясь словами Книги, что Альфа и Омега – это одно и то же, Альфа и Омега – начало и конец. Так Бог говорит, Христос говорит от имени Бога: «Я есть Альфа и Омега, начало и конец», – а раз Альфа и Омега, начало и конец соединены в этом едином «Я», Который это говорит, то значит они смыкаются, как в кольце соединены, и это одно и то же. Я хотел подчеркнуть этот очень важный момент.                                                                                                                     8 И голос, который я слышал с неба, опять стал говорить со мною, и сказал: пойди, возьми раскрытую книжку из руки Ангела, стоящего на море и на земле.

9И я пошёл к Ангелу, и сказал ему: дай мне книжку. Он сказал мне: возьми и съешь её; она будет горька во чреве твоём, но в устах твоих будет сладка, как мёд.

10 И взял я книжку из руки Ангела, и съел её; и она в устах моих была сладка, как мёд; когда же съел её, то горько стало во чреве моём.

11И сказал он мне: тебе надлежит опять пророчествовать о народах и племенах, и языках и царях многих

          Я думаю, это понятно, можно это не доказывать, что эта книжка — пророчество. Почему она сладка в устах и горька внутри — тоже понятно, потому что, наверное, сладко пророку произносить те слова, которые Сам Бог вложил в его уста, иначе он бы их не произносил. Но судьба пророка горька: история всех пророков (таких великих, как Исайя, Иеремия, Иезекииль) это показывает... Она в лучшем случае горька, если пророка просто не убивают. Но можно себя спросить: сама Книга Откровение, Апокалипсис, представляет собой, естественно, своего рода пророчество — пророчество, оформленное как видение, как нечто  подобное сну. Зачем же тут ещё нужно пророчество в пророчестве  — вот эта книжка! Зачем же Господь это показал?  Я вкратце скажу, как мне представляется ответ. Дело в том, что пророк Иоанн Богослов, который записывает Откровение, обратите внимание, он всё время — зритель.  О нём так и говорят — «тайнозритель», он стоит в стороне и как бы не принимает участия в действии, только смотрит на него и описывает (ну, как человек, видящий сон). А на самом деле пророчество и пророк — важнейшие элементы действия Бога в мире. Бог через пророков — действует, и это, видимо, Господь хотел в этом видении показать: пророк есть часть всего процесса, и поэтому перед пророком надо поставить в его видении зеркало, в котором он видит самого себя. Вот таким зеркалом является это пророчество внутри пророчества, внутри Откровения.

Дальше, в 11-й главе, излагается собственно это пророчество. Его содержание — это предвосхищение того, о чём более подробно говорится в 13-й главе (мы дойдём до этого). В 13-й главе это как бы уже происходит, а тут ещё только пророк как бы видит прелюдию того, как это будет происходить.  Что же это за происходящее? Это борьба Христа с Антихристом, Церкви с анти-Церковью, света с тьмой. Всё это описано в 13-й главе, а здесь, как мне кажется, нам важно понять, что эта борьба не только в человеческой истории происходит, а и в человеческой душе тоже: в душе отдельного человека сражаются Христос и Антихрист, свет и тьма. Давайте прочтём об этом в символических изображениях Апокалипсиса.

Глава 11-я.                                                                                                                                                                              1И дана мне трость, подобная жезлу, и сказано: встань и измерь храм Божий и жертвенник, и поклоняющихся в нём.2 А внешний двор храма исключи и не измеряй его, ибо он дан язычникам: они будут попирать святый город сорок два месяца…

        Ещё раз: представьте себе это в  нашей душе; место, где Бог живёт в нашей душе, Его храм, и — периферия в нашей душе, то, что отдано на попрание силам мира сего, которые здесь названы язычниками.                                                                                                                                                              3И дам двум свидетелям Моим, и они будут пророчествовать тысячу двести шестьдесят дней, будучи облечены во вретище.

 4 Это суть две маслины и два светильника, стоящие пред Богом земли.

 5 И если кто захочет их обидеть, то огонь выйдет из уст их и пожрёт врагов их; если кто захочет их обидеть, тому надлежит быть убиту.

6Они имеют власть затворить небо, чтобы не шёл дождь на землю во дни пророчествования их, и имеют власть над водами, превращать их в кровь, и поражать землю всякою язвою, когда только захотят…

Вот такое видение, такой взгляд на пророков (последние два светильника — это, в первую очередь, пророки), он очень много имеет общего с описанием  пророка Илии в книгах  Царств.                                                                                                                                       …7И когда кончат они свидетельство своё, зверь, выходящий из бездны, сразится с ними, и победит их, и убьёт их…                                                                                                       (что это за зверь, выходящий из бездны,— мы с вами читали, а сейчас дойдём до 13-й главы, там он появится, здесь пока ещё он только намекается таким пророческим образом) …8 и трупы их оставит на улице великого города, который духовно называется Содом и Египет, где и Господь наш распят

   Здесь, может быть, ещё непонятно, что это за город. Здесь, конечно, есть намёк на Иерусалим, «где и Господь наш распят», но на самом деле дальше, когда мы встретимся с видением Вавилона (того, который «пал, пал…»), то мы поймём, что – вот он, Вавилон, во всех его видах, и «Вавилон» – Иерусалим, и «Вавилон» –  настоящий Вавилон,  и «Вавилон» –  Москва, и «Вавилон»  –  Нью-Йорк, Лондон и т. д.,— о них о всех здесь идёт речь здесь.                                                                       

 …9 И многие из народов и колен, и языков и племён будут смотреть на трупы их три дня с половиною, и не позволят положить трупы их во гробы.

10 И живущие на земле будут радоваться сему и веселиться, и пошлют дары друг другу, потому что два пророка сии мучили живущих на земле.

11 Но после трёх дней с половиною вошёл в них дух жизни от Бога, и они оба стали на ноги свои; и великий страх напал на тех, которые смотрели на них.

12И услышали они с неба громкий голос, говоривший им: взойдите сюда. И они взошли на небо на облаке; и смотрели на них враги их.

13И в тот же час произошло великое землетрясение, и десятая часть города пала, и погибло при землетрясении семь тысяч имён человеческих; и прочие объяты были страхом и воздали славу Богу небесному…   

 Эта Книга написана, когда уже все Евангелия были написаны, поэтому автор прекрасно знал вот эти связи с Иисусом Христом, и то, что «после трёх дней с половиною вошёл в них дух жизни от Бога» (трёхдневное Воскресение Христово), и то, что «взойдите сюда. И они взошли на небо на облаке», это тоже  описано как Вознесение Христа, и даже землетрясение при Распятии Христа тоже описано в Евангелиях, но я вам хочу сказать: не думайте, что автор взял это из Евангелий, это ему было показано, он видел именно вот так. Поэтому, если так можно выразиться, всё это происходит из того же источника, что и сюжеты Евангелия, — от Бога.

   14 Второе горе прошло; вот, идёт скоро третье горе.

15 И седьмой Ангел вострубил, и раздались на небе громкие голоса, говорящие: царство мира соделалось царством Господа нашего и Христа Его, и будет царствовать во веки веков.

16 И двадцать четыре старца, сидящие пред Богом на престолах своих, пали на лица свои и поклонились Богу, 

17 говоря: благодарим Тебя, Господи Боже Вседержитель, Который еси и был и грядёшь, что ты приял силу Твою великую и воцарился.

18 И рассвирепели язычники; и пришёл гнев Твой и время судить мёртвых и дать возмездие рабам Твоим, пророкам и святым и боящимся имени Твоего, малым и великим, и погубить губивших землю.

19 И отверзся храм Божий на небе, и явился ковчег завета Его в храме Его; и произошли молнии и голоса, и громы и землетрясение и великий град.

         Это предвосхищение окончательного конца, предвосхищение того, что называется собственно Страшным Судом, что описано в 20-й главе этой Книги, и это не первое предвосхищение, потому что, если помните, когда мы читали в седьмой главе о запечатлении ста сорока четырёх тысячах святых, что они служат в Храме Божием, что они не будут алкать и жаждать и т. д., — это тоже предвосхищение конца. Это типично для этой Книги вообще –  такой приём изложения, когда заглядывают в конец, а потом возвращаются назад.                                                                                

 

        Здесь сказано в 19-м стихе, что «отверзся храм Божий на небе». Понимаете, Откровение – это и есть отверзание тайны, и в этой отверстой, раскрытой тайне раскрывается ещё что-то более глубокое (именно это стоит за словами «отверзся храм Божий на небе»). И действительно, в следующей главе, которая является, наверное, центральной во всей Книге по своему положению и, так сказать, по тяжести (центр тяжести всей Книги — рассказ о Жене, облечённой в солнце), мы видим откровение таких тайн,  которые нам не до конца уже понятны, настолько они фундаментальные.

Дальше, глава 12-я.

 1 И явилось на небе великое знамение: жена, облечённая в солнце; под ногами её луна, и на главе её венец из двенадцати звёзд.                                                   2 Она имела во чреве, и кричала от болей и мук рождения...

              Я  сразу хочу вам сказать то, что говорил, когда мы разбирали эту главу детально: за этим образом (женщины, жены) стоят, как минимум, три разных значения, три разных сущности. Первое. Говорится, что она кричала от мук рождения, мук рождающей, — кого она рождает? Она рождает младенца, который потом восхищен к Богу, к престолу Его (как говорится в пятом стихе), поэтому мы понимаем, что за образом «жены, облечённой в солнце», стоит Богородица — Дева Мария. Это история. Это в историческом слое.                                                                                                                                           Но, может быть, для нашего понимания более трудно второе значение: за этим стоит часть нашей души, которая имеет женскую природу как у мужчин, так и у женщин, часть души именно рождающая, часть плодотворная, часть, в которой содержится способность к пониманию другого человека. Ну, понимаете, если мужская часть нашей души — это та часть, которая даёт нам мужество (и мужчинам, и женщинам, как вы понимаете, духовное, душевное мужество женщинам совсем не чуждо), то как раз женская часть человеческой души – это то, что даёт человеку помимо способности творить  (в том числе и мужчинам) какую-то способность к пониманию другого человека, тонкий психологический резонанс с другим человеком, что, конечно, гораздо более свойственно женщинам, чем мужчинам. Это в душе человеческой такая как бы «жена».

 И третье. Вселенское значение. Не зря это «жена, облечённая в солнце», и мы вспоминаем о том, что сказано в Ветхом Завете о Премудрости Божией, которая была художницей, когда Господь творил мир. Она была при этом, и вместе с Ним она творила мир, и она, Премудрость Божия, названа в женском роде. Это, если угодно, как бы женственная часть Бога. Женственная часть Творца мира. Конечно, перед нами встают многочисленные образы Бога, в которых Он изображается именно мужчиной, но я хочу сказать, что такая, например, особенность Бога, как Его бесконечное милосердие, Его отношение к людям как к детям Своим, от которых, несмотря на всю их агрессивность и злобу, Он  не отказывается и их прощает,— это характерно,  как мы понимаем по опыту нашей жизни, гораздо больше для женщин, для матери по отношению к ребёнку, чем для отца по отношению к ребёнку. Бог в каком-то смысле не только наш Отец, Он наша мать. Таково вселенское значение Жены, облечённой в солнце.  Некая грань божественной сущности. Это тоже здесь имеет место, надо тоже это не забыть. А в Книге Премудрости эта часть Бога названа творящей Премудростью, Она с Ним вместе творила  мир.

 Дальше мы встречаем ещё одно действующее лицо космической драмы, которая описывается в этой главе.

 3И другое знамение явилось на небе: вот, большой красный дракон с семью головами и десятью рогами, и на головах его семь диадим.

 4 Хвост его увлёк с неба третью часть звёзд и поверг их на землю. Дракон сей стал перед женою, которой надлежало родить, дабы, когда она родит, пожрать её младенца...

Этот дракон — дьявол, проще говоря. Дьявол в том виде — невидимом, неосязаемом,  который он имеет на небесах. Он (как это ни странно может нам показаться) пребывает ещё пока там же, где ангелы Божии, на небесах. Мы, кстати, в Библии, в Книге Иова встречаем это: дьявол вхож на небеса, почему-то по Замыслу Божьему ему дано и туда тоже иметь доступ.

Дальше  – про борьбу дьявола с Женой, как бы за младенца. Христос этот младенец. Три действующих лица: Жена (во всех трёх смыслах, о которых я говорил), дьявол и Христос, — и разворачивается как бы мини-драма на вселенских подмостках.

 5И родила она младенца мужеского пола, которому надлежит пасти все народы жезлом железным; и восхищено было дитя её к Богу и престолу Его.

6А жена убежала в пустыню, где приготовлено было для неё место от Бога, чтобы питали её там тысячу двести шестьдесят дней...

 Дальше — тоже одно из самых знаменитых мест.

 7 И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них,

8 но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе.

9 И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним.

10 И услышал я громкий голос, говорящий на небе: ныне настало спасение и сила и царство Бога нашего и власть Христа Его, потому что низвержен клеветник братий наших, клеветавший на них пред Богом нашим день и ночь.

11 Они победили его кровию Агнца и словом свидетельства своего, и не возлюбили души своей даже до смерти.

12 Итак веселитесь, небеса и обитающие на них! Горе живущим на земле и на море! потому что к вам сошёл диавол в сильной ярости, зная, что немного ему остаётся времени...

 За этой картиной войны на небесах с драконом стоит взгляд Церкви на то, откуда вообще  взялся дьявол: это падший ангел, который был, может, самым светлым и великим из ангелов, но он своим величием, своим самолюбием прельстился и захотел стать равным Богу, чтобы других ангелов тоже собою соблазнить, — и вот они там, на небесах, в невидимом нам мире, абсолютно неосязаемо  воюют с Богом и ангелами Его. Но, понимаете, нам во времени, в  котором мы живём, это сражение кажется как бы ещё продолжающимся. И оно ещё и в наших душах происходит — сражение, война дьявола и Бога, а там, у Бога в вечности на небесах, это сражение уже состоялось — и дьявол низвержен, и туда ему  уже входа больше нет.  По-крупному эта проблема как бы  уже решена, но, как говорится,  дьявол кроется в деталях (такой замечательный каламбур для этого случая), и в данном случае «деталью» является наша земля. И дьявол сходит  на неё, чтобы хотя бы там сделать своё дело. Если он в небесах не может победить Бога Отца, то он на земле будет сражаться с Богом Сыном — Иисусом Христом. Об этом конец главы.

13 Когда же дракон увидел, что низвержен на землю, начал преследовать жену, которая родила младенца мужеского пола.

14 И даны были жене два крыла большого орла, чтобы она летела в пустыню в своё место от лица змия и там питалась в продолжение времени, времён и полвремени.

15 И пустил змий из пасти своей вслед жены воду как реку, дабы увлечь её рекою.

16 Но земля помогла жене, и разверзла земля уста свои, и поглотила реку, которую пустил дракон из пасти своей.

17 И рассвирепел дракон на жену, и пошёл, чтобы вступить в брань с прочими от семени её, сохраняющими заповеди Божии и имеющими свидетельство Иисуса Христа.

Этот последний стих  раскрывает для нас как бы ещё одну грань Жены: когда говорится о «прочих от семени её, сохраняющих заповеди Божии», — это святые в том смысле, что первые христиане, люди Церкви, люди первой Церкви. Поэтому ещё один смысл образа Жены — это не только Богородица, родившая Иисуса Христа, так сказать, по плоти, это ещё (я не знаю, как сказать) как бы вторая часть Богородицы — Церковь, которую Сам Христос родил. Иногда говорят, что Церковь — Тело Иисуса Христа, и Христос представляется как Дух, одушевляющий Церковь. Можно так сказать. А можно сказать и так, что Он родит Церковь примерно так, как рождает мать ребёнка. И здесь речь идёт о сражении дьявола с христианами, и через них – с Христом на нашей земле. Этому посвящена вся следующая, 13-я глава, а на самом деле и 14-я тоже продолжает 13-ю, но мы просто сегодня не успели их прочитать, поэтому считайте, что интерлюдию, которая с восьмой по 14-ю главу идёт,  мы разбили на четыре части. Продолжим её читать в следующий раз.

 

Лекция 39. Апокалипсис. 22.12.09

 

Мы с вами продолжаем повторять Апокалипсис (Откровение Иоанна Богослова). Сегодня мы начнём с 13-й главы. Я вам говорил, что для целей повторения разделил (может быть, условно) Апокалипсис на семь частей, просто потому, что число «семь»  – одна из основных несущих конструкций Апокалипсиса. Там много чего «семь», например, та глава, которую мы сейчас читаем, начинается со зверя с семью головами. Вот части Апокалипсиса: первая часть – «Пролог на земле» («Послание церквам»); вторая часть – «Пролог на небесах», когда тайнозритель Иоанн Богослов возносится на небеса и видит там богослужение —  небесную литургию, где старцы, животные, ангелы поклоняются Богу и поют Ему хвалу; третья часть — снятие Агнцем семи печатей. Между третьей и четвёртой частями есть небольшая интермедия — запечатление ста сорока четырёх тысяч как бы избранных от Бога. Дальше идёт четвёртая часть — это семь труб (она сама по себе занимает две главы, но вслед за ней идёт огромная интермедия, которая занимает и по объёму и, думаю, по значимости, наверное, центральное место, к тому же она находится в самом центре Книги). Мы с вами эту огромную интермедию просто не успели прочесть до конца, сегодня как раз мы её закончим, четвёртую часть Апокалипсиса, интермедию между четвёртой и пятой частями, а пятая часть – чаши — это уже в следующий раз. Интермедия, которую мы прочли в прошлый раз, началась с того, что ангел как бы даёт Иоанну Богослову некую книжку пророчества, которая сладка в устах пророка, но горька в его чреве. Дальше, в 11-й главе, показывается собственно содержание этого пророчества, которое предвосхищает то, что мы с вами сейчас будем читать в 13-й главе, — борьбу святых со зверем на земле (кто зверь — мы сейчас расскажем, это центральная часть, главное содержание 13-й главы, к которой мы переходим). После пророчества 11-й главы в 12-й главе – самое, может быть, масштабное в Апокалипсисе — видение Жены, облечённой в солнце, явление войны на небе, низвержение дьявола с небес (как раз на этом мы с вами закончили в прошлый раз). 13-я и 14-я главы — завершение интермедии, они как бы друг друга дополняют. В 13-й главе показана борьба, которая происходит на земле, борьба с дьяволом, в сущности. Причём борьба эта показывается совершенно нелицеприятно, как полное поражение. Дьявол на земле в 13-й главе хозяйничает как хочет, причём на самом деле он, может быть, и не хозяйничает, как хочет, но Иоанну Богослову в Откровении показана именно такая картина, как будто дьявол на земле полный хозяин (как говорится, «князь мира сего»). Просто именно это подчёркивается (мы-то с вами понимаем, что есть на земле люди, в душе которых дьявол отнюдь не хозяин), и в этой главе в таком трагическом, я бы сказал, тревожном аспекте показывается всё происходящее на земле, как торжество зверей (дьявола). Но 14-я глава образует противовес 13-й главе, она нам показывает как бы то, что делается на небесах, и мы видим: а на небесах в то время, когда всё это делается на земле, готовится торжество Бога, и торжество Бога уже начинает приближаться к земле, как бы нисходя собственно с небес на гору Сион. И кончается 14-я глава так, как, наверное, и подобает в таком изложении, где друг с другом сталкиваются просто «лоб в лоб» добро и зло. Она кончается тем, что происходит полная поляризация добра и зла, всё, что было «серенькое», разделяется на «белое» и «чёрное», и это и есть (как сказано в этой главе) «жатва земли». На этом всё кончается, и как бы цель того, ради чего Господь разрешает происходить на земле всему тому, что на ней происходит, достигнута, это и называется «жатвой земли». Но подробнее, в чём она состоит, я уже говорил, и сейчас тоже скажу, когда мы дочитаем до этого места. Можно спросить себя: как же, ведь всё кончается, а дальше потом начинается 15-я глава, и там опять начинаются всякие беды, которые на землю изливаются, чаши гнева и т. д., а потом видение Вавилона, и много ещё чего —как же я говорю, что с 14-й главой всё кончается? Хочу вам напомнить, что структура трёх седмериц (семь печатей, семь труб и семь чаш) такова, что, пройдя по каждой из седмериц до конца, до конечной точки, в которой мы уже как бы заглядываем, действительно, в конец, в конец Страшного Суда, в конец этого неба и этой земли и в начало новых, мы опять возвращаемся к следующей седмерице, как бы в начало, чтобы показать всё это с другого конца, с другой грани. Пожалуйста, не повторяйте той ошибки, которую сделали очень многие люди, пытаясь читать Апокалипсис (даже профессионалы эту ошибку делали): они пытались выстроить Апокалипсис в хронологическую цепочку, т. е. раз там сначала про печати, то мы вот такие исторические события пытаемся сопоставить печатям, причём в той последовательности, в которой печати и идут. Поскольку трубы после печатей, значит, мы будем искать другие исторические события, которые можно сопоставить трубам. Понимаете, Апокалипсис говорит вообще не о конкретике. Я говорил об архетипе, о том, что на небесах является таким, знаете, аналогом ДНК нашего организма (в ДНК всё заложено, но ДНК на организм совсем не похожа, и странно было бы сопоставлять всякие изгибы конфигурации ДНК каким-то изгибам, скажем, тела человека), и когда пытаются хронологически толковать эту Книгу, то, конечно, это ошибка: хронологии нет — есть логика, и логика-то, к тому же, не наша, земная (из этого вытекает это, а из того вытекает то), а логика небесная. Эти-то три седмерицы (семь печатей, семь труб и семь чаш) для того и нужны, чтобы показать то, что мы называем «Апокалипсис», т е. Замысел Божий о судьбах человечества (да и не только человечества, а вообще о судьбах всей твари), с разных сторон. Я вам говорил, когда мы читали, что эти три разные стороны можно более или менее сопоставить как бы взгляду через Христа (Агнца), взгляду через Духа Святого и взгляду через Бога Отца, Сидящего на троне, — вот такая троичность. Это, наверное, естественно, что при Троичном Боге есть и троичный взгляд на Его Замысел. Отсюда тройка седмериц. Они не являются хронологически выстроенной цепочкой. Поэтому 14-я глава хотя и кончается уже как бы намёком на конец, на жатву земли, но в изложении Книги эта «жатва земли» полностью будет раскрыта только дальше, тут она только как бы предвосхищается. Ну, вы же понимаете, любой писатель может написать так, что ещё в первой главе какой-нибудь книги уже дать нам намёк на то, что будет в последней главе. Примерно так же и здесь. Нам не нужно из этого делать какие-то далеко идущие выводы относительно того, как будет развиваться человеческая история, и вообще не нужно пытаться привязать то, что написано в Апокалипсисе, к календарю, это грубейшая ошибка, потому что вообще в Апокалипсисе сказано, черным по белому: «времени больше не будет». Но мало того, что его не будет, сам Апокалипсис в основном нам показывает происходящее на небесах, где времени уже нет, где вечность. Там что-то, конечно, происходит, но это не в наших календарях, и поэтому это смешно, знаете ли: сколько раз уже на протяжении христианской истории ждали, что будет Апокалипсис. Ждали в тысячном году западноевропейцы, причём ждали так, что переставали сеять и жать (зачем, если Страшный Суд завтра?). У нас по российскому летоисчислению в семитысячном году от сотворения мира тоже ждали Апокалипсис, даже в наше время — не проходит пять-десять лет, как кто-нибудь появится: вот Страшный суд будет такого-то числа, такого-то месяца,— и всегда находятся люди, которые этому верят. Но я вас призываю не на этом уровне наивности подходить к Апокалипсису. Теперь давайте прочтём 13-ю главу. Я её буду читать фрагментарно, то, что в ней самое важное:

1 И стал я на песке морском, и увидел выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами: на рогах его было десять диадим, а на головах его имена богохульные.

2 Зверь, которого я видел, был подобен барсу; ноги у него –  как у медведя, а пасть у него –  как пасть у льва; и дал ему дракон силу свою и престол свой и великую власть.

Этот зверь — ветхозаветный зверь, он в Книге Даниила примерно в похожем виде, только он там разделён на четырёх разных зверей… И это ещё одно проявление того, о чём я вам говорил: Господь, когда посылает Иоанну Богослову это видение, должен его облечь в какие-то человеческие образы визуальные, потому что там, на небесах, что-то совсем другое, там же наших человеческих образов нет вообще, и Он облекает в образы Ветхого Завета, как некий мостик между Богом, между небесами и душой Иоанна Богослова, — отсюда эти образы из Книги Даниила, которые встречаются в Откровении и в других, особенно пророческих, книгах Ветхого Завета.

Что это за зверь? Мы читаем во втором стихе, что «дал ему дракон силу свою и престол свой и великую власть», т. е. этот зверь — как бы производное дракона, как бы другая ипостась дракона (дракон — дьявол, в 12-й главе читаем чёрным по белому: «9 И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною»). Дьявол, заметьте, этот дракон на земле действует не сам, напрямую, а косвенно, через зверя. Это ещё одно проявление того, что дьявол — обезьяна Бога. Бог невидим, Бог на земле напрямую не действует, Он не царь с мечом в руках, который ходит по земле, уничтожая зло, — нет, Бог действует не так. И дьявол, имитируя Бога, тоже невидим, он не показывается нам никогда в своём (если так можно выразиться) натуральном виде. Кто же такой этот зверь? Слова, которые здесь сказаны, что ему дал дракон «силу свою и престол свой и великую власть», и то, что мы читаем об этом звере дальше, побуждает вот к какой интерпретации: этот зверь обозначает символическим образом те человеческие общности, которые основаны на силе, на насилии, на страхе — не на любви. Может быть, одной из наиболее ярких человеческих общностей является государство. Помните, что говорил Ильич: государство – это аппарат насилия одного класса над другим? Если из этого убрать все домыслы и оставить одно слово «насилие», то это абсолютно так, потому что ещё не было государства (и не может быть, наверное), которое не на насилии строится. Поэтому мы (может быть, для упрощения) можем зверя понимать как символическое изображение государства. Но именно символическое. Не нужно пытаться задавать себе вопрос, что это за государство — то ли это древний Израиль, то ли Древний Рим, то ли современная Америка, то ли ещё (не дай Бог!) современная Россия. Это был бы неправильный подход. Это государство в своём архетипе, государство вообще, и (увы!) мы здесь видим совершенно однозначно, что, будучи основанным на страхе и на насилии, и в ту меру, в какую государство работает через страх и насилие, оно есть агент дьявола на земле. Но не одно оно, конечно. В качестве альтернативного примера можно привести какую-нибудь криминальную банду. Вот она ровно есть воплощение на земле точно такого же зверя. Или какие-нибудь формы самоорганизации, которые возникают в зоне между заключенными. Это то же самое — действие зверя, который соединяет людей через страх. Страх и любовь –  противоположные вещи. То, что на страхе, — от дьявола. Всё, что на любви,— от Бога.

Я хочу вот ещё что сказать. Эта глава, в основном, рисует перед нами картину того, что происходит на земле, в аспекте историческом, в аспекте политическом, политико-религиозном. Но ведь я вам говорил о том, что вообще та часть, которая начинается с труб, адресована человеческой душе в большей степени, чем истории, и можно спросить: а зверь, он в человеческой душе действует? Ответ будет таков: именно потому, что зверь (страх, насилие) действует в отдельной человеческой душе, именно поэтому он так эффективно действует в человеческой истории. Он в истории эффективен потому, что люди тянутся к насилию, люди тянутся к тому, чтобы внушать страх другим людям. Вот посмотрите на то, как у нас получилась революция: как это горстка большевиков сумела перевернуть всю страну так быстро? Ответ очень простой: она расковала силы тьмы, любовь к насилию, любовь к тому, чтобы внушать людям страх, которая томилась в душах русских людей, и именно на этой чёрной энергетике революция и произошла. Так что зверь этот и у нас внутри.

Дальше третий стих: «3 И видел я, что одна из голов его как бы смертельно была ранена, но эта смертельная рана исцелела. И дивилась вся земля, следя за зверем, и поклонились дракону, который дал власть зверю». То, что у него смертельная рана… это нам напоминает, что Агнец (Христос), Который изображается в пятой-шестой-седьмой главах, тоже как бы смертельно ранен, более того, греческое слово, которое здесь употреблено по отношению к зверю, к этому дьявольскому зверю, оно употребляется применительно к Агнцу (Христу). Это не случайно, конечно, что так пишет Иоанн Богослов. Он ещё и ещё раз для нас подчёркивает, что дьявол — обезьяна Бога, и если дракон —обезьяна Бога Отца, то зверь –  обезьяна Христа, обезьяна Агнца. И мы дальше увидим, что это обезьянничание ещё и в третьем звере, который тут появляется, проявляется.

Обратите внимание, что у зверя диадема (это царский венец в данном случае) на его головах. И мы, конечно, понимаем, что если речь идёт о звере как символе государства, то понятно, что в те времена государства — это, в первую очередь, царства, империи (республики  можно было по пальцам пересчитать в те времена).  Если мы вспомним, каков был дракон (дракон описывается в предыдущей, 12-й, главе: «3 большой красный дракон с семью головами и десятью рогами, и на головах его семь диадим»), —  дракон, который символизирует дьявола, тоже изображён как царь, с диадемами. Царь — чего? Я хочу повторить, что уже не раз говорил: действительно, дьявол — в нашем мире владыка, он властитель. Когда он говорит Христу: вот, все царства мира сего отданы мне, кому хочу, тому даю их,  – он говорит со знанием дела, это действительно так. Но он самозваный «князь мира сего», он узурпатор царства мира сего. Истинный Царь всего мира, и видимого, и невидимого, — это, конечно же, Бог. Но дьявол захватил власть над этим миром, и в первую очередь власть над людскими душами, и над всем остальным — в первую очередь через людские души. Вот что означает та диадема, которая у дьявола, у дракона.

Третий зверь, который у нас вот-вот появится (здесь не сказано, есть у него диадема или нет), забегая вперёд, хочу сказать, это обманщик, лжец, соблазнитель. У дьявола есть разные черты: одна черта, что он человекоубийца, и от начала был таким (это слова Христа); другая черта дьявола, что он лжец и отец лжи. И третий зверь показывает дьявола как лжеца и отца лжи. Про этого третьего зверя (я забегу чуть-чуть вперёд, в 11-й стих): «11 И увидел я другого зверя, выходящего из земли; он имел два рога, подобные агнчим, и говорил как дракон». Про третьего зверя вроде не написано, что у него есть диадемы, но давайте спросим себя: если эти два зверя имитируют как бы две ипостаси Божества (Бога Отца и Бога Сына), то третий зверь, этот обманщик и лжец, – он кого имитирует?  Ответ простой: он имитирует Духа Святого, пытается занять место Духа Святого в душах, и — может это сделать, может занять, и тогда можно сказать, что и он тоже царь или князь, пусть самозваный, князь нашей души, в ней властвует ложь. Сколько раз так было! Ведь мы с вами все в какой-то мере в советское время это проходили. Нам всем внушали, что мы на пути к светлому будущему всего человечества — коммунизму, а религия — это что-то отсталое, это всё родимые пятна прошлого (я не знаю, как вы, но я и многие другие подобные честно в это верили) — и что? И пока мы так жили, хозяином нашей души, её князем был дьявол —лжец. Слава Богу, что мы его, как я надеюсь, из наших душ изгнали, по крайней мере, в этой его ипостаси.

Читаем дальше. Обратите внимание: «И дивилась вся земля, следя за зверем, и поклонились дракону, который дал власть зверю». То есть, например, поклоняясь государству, тем самым поклоняются дьяволу, мы дальше встретим продолжение этой мысли. «4 …и поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему? и кто может сразиться с ним?» Здесь объясняется, почему поклонились зверю: потому что он великий, он сильный. Когда слышишь «великая Россия» (не важно, что великое — что угодно), я всё время как бы это воспринимаю  как опасность идолопоклонства силе. Но (увы!) люди этому подвержены… Хотя есть русская пословица: «не в силе Бог, а в правде». А вот люди вроде и знают эту пословицу, а всё равно, так и тянет поклониться именно силе. Об этом здесь речь. Потому-то зверю и поклоняются, что он – сильный.

5 И даны были ему уста, говорящие гордо и богохульно, и дана ему власть действовать сорок два месяца.

6 И отверз он уста свои для хулы на Бога, чтобы хулить имя Его, и жилище Его, и живущих на небе.

7 И дано было ему вести войну со святыми и победить их; и дана была ему власть над всяким коленом и народом, и языком и племенем.

Эта война со святыми и победа над ними предсказаны в 11-й главе — там, где книжка пророчества как бы раскрывается. Там так и сказано, что зверь будет воевать со святыми и победит их. Но я хочу обратить ваше внимание вот на что: этот зверь (вы видите) агрессивно настроен против Бога: « даны были ему уста, говорящие гордо и богохульно», «И отверз он уста свои для хулы на Бога», «И дано было ему вести войну со святыми…».  Ну, мы, с одной стороны, понимаем, что этот зверь, если он от дьявола, то как ему ещё себя вести, если не так, если он креатура дьявола и другая его ипостась? А с другой стороны, когда посмотришь на действия зверя в его воплощении в государство, иногда удивляешься, вот на нашу страну, например: ну почему большевистская власть должна была обязательно рушить церкви? расстреливать священников? Ну кто их, грубо говоря, за язык-то тянул? Прекрасно без этого обходятся многие государства, и там крепкая власть. Не только в нашей стране такое было. Например, Французская революция — тоже яркий пример неспровоцированной, в общем, агрессии против всего религиозного. Знаете, на самом деле, даже когда в таких странах, как, например, Соединённые Штаты (что мне более знакомо), вроде бы полное мирное сосуществование между государством и Церковью… но это мирное существование на условиях государства. Увы! К сожалению, в Соединённых Штатах Церковь — это своего рода предприятие. И это особенно ярко отражается в том, что главный вопрос о любой церкви там: кто собственник? А у неё есть собственник: на кого-то записано здание, община и т д. Церковь может сосуществовать с государством, только подчиняясь ему. Если же она какую-то самостоятельность пытается проявить, тогда проявляется звериная природа государства. Я даже думаю, что одним из факторов, который способствовал Октябрьской революции в нашей стране, является то, что в это время в нашей стране началось церковное возрождение: готовился Поместный Собор (первый Бог весть за сколько лет!), на котором были намечены очень серьёзные меры по восстановлению патриаршества, задумывалось многое, что как бы раскрывало Церковь для окружающего мира. И вот революция произошла просто месяц в месяц с Собором, не дав всему тому совершиться. Это можно так воспринять: зверь взбунтовался против попытки Церкви действовать активно в обществе, в стране. И поэтому я хочу сказать, что я не верю в то, что, оставаясь самой собой, Церковь может вот так, мирно, сосуществовать с государством. Оно всегда будет её прижимать, гнобить, а в первую очередь –  стремиться заставить её играть по правилам государства.

Читаем дальше.

 8 И поклонятся ему… (зверю этому) все живущие на земле, которых имена не написаны в книге жизни у Агнца, закланного от создания мира.

9 Кто имеет ухо, да слышит.

10 Кто ведёт в плен, тот сам пойдёт в плен; кто мечом убивает, тому самому надлежит быть убиту мечом. Здесь терпение и вера святых.

 Эта же фраза и эта же мысль повторяются в следующей, 14-й главе, как бы с точки зрения небес, а здесь она дана как бы с точки зрения земной. Вы, кого мучают на земле, кого убивают на земле, и даже те, кого не мучают и не убивают, а кто просто видит вокруг себя всё, что творится, помните, что всё это — часть Замысла Божия, по которому тот, кто ведёт в плен,— сам пойдёт в плен. Кто? Зверь этот, все эти звери. Кто мечом убивает — тому самому быть убитому мечом. Кто? Они все. Мы, конечно, сами видим, что на нашей земле люди убивают мечом, ведут в плен без всякого воздаяния, без всякого наказания. Но здесь-то речь идёт о другом, это не человек, живущий в материальной плоскости, видимой нам. Это и есть звери. Господь попускает им вести в плен для того, чтобы в своё время, в свой час эти невидимые нам звери были отведены в плен. «Здесь терпение и вера святых». Конечно, тут нужна вера, потому что всё это в сфере невидимого происходит. Поэтому здесь сказано: «Кто имеет ухо, да слышит». Потому что не так просто услышать и понять.

Дальше у нас третий зверь. Я ещё раз говорю, что троичность дьявола (в форме дракона и двух зверей) пародирует, конечно же, троичность Бога по принципу «дьявол — обезьяна Бога».

 Глава 13-я, далее: «11 И увидел я другого зверя, выходящего из земли; он имел два рога, подобные агнчим, и говорил как дракон». Уже из этого видно, что этот зверь — обманщик. Он по внешности имитирует Иисуса Христа, он похож на Агнца (Агнец — Иисус Христос), а говорит как дьявол. В нём-то эта сторона дьявола (что он отец лжи) и находит своё как бы полное развитие  – воплощение именно в этом звере. А ещё можно сказать, что этот зверь — символ Антихриста. Антихрист — это какая-то фигура, которая явится на этой земле совершенно видимым образом. Но за Антихристом стоит некая духовная сила, духовное создание, которое здесь изображается в виде этого зверя. Я вам хочу сказать, что Антихрист — это не просто тот, кто против Христа (по-гречески «анти-» не только «против», но и «вместо»). Это тот, кто настолько похож на Христа внешне, что пытается (и может быть, небезуспешно) подменить Его собой в душах людей. Вот об этом-то дальнейшее, мы сейчас прочтём. Он (т.  е. второй зверь, или третий — если считать дракона тоже одним из зверей): «12 …действует перед ним… (т. е. перед драконом) со всею властью первого зверя (т. е. того, который как бы «государственный» зверь) и заставляет всю землю и живущих на ней поклоняться первому зверю, у которого смертельная рана исцелела;

13 и творит великие знамения, так что и огонь низводит с неба на землю перед людьми.

14 И чудесами, которые дано было ему творить перед зверем, он обольщает живущих на земле, говоря живущим на земле, чтобы они сделали образ зверя, который имеет рану от меча и жив.

15 И дано ему было вложить дух в образ зверя, чтобы образ зверя и говорил и действовал так, чтобы убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя».

На последнее хочу обратить ваше внимание: поклоняться зверю, изображающему, допустим, государство. Знаете, сколько людей мы знаем! Включите телевизор, вы полчаса не просмотрите телевизор, чтобы кто-нибудь из государствопоклонников не высказался и с полной убеждённостью не стал бы нам доказывать, что самое главное и самое лучшее, что может сделать человек в жизни, — это служить государству. У государства масса положительных черт. Оно имеет те же достоинства, что канализация, без него жить трудно. Но странно было бы поклоняться канализации, или электрическим проводам, по которым поступает энергия к лампочкам. Вот так себя ведут те, кто поклоняется государству. Оно полезно, никто не спорит, хотя, конечно, бывает страшным, бывает вредным (примеров можно не приводить), но чего точно не должно — это ему поклоняться. Что между допустимым отношением к государству (принять его) и недопустимым? Знаете, принцип очень простой. Когда мы все эти дискуссии слышим между либералами, патриотами, государственниками: есть тут элемент идолопоклонства, поклонения или нет? Там, где есть, там действует этот зверь, дьявол там действует, проще говоря. И я, кстати, хочу обратить ваше внимание, что по тому, как здесь написано, секрет, сила и влиятельность первого зверя (т. е. государства и прочих силовых структур, может быть, так вернее сказать) не только в том, что они такие сильные, а ещё и в том, что они поддерживаются, подпитываются антихристовым душком в душах людей, который людям внушает поклоняться им. Такое естественное движение в душе человека поклониться Богу  этот зверь переадресовывает на другое, на то, что совсем не является адресатом поклонения. «16 И он сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их или на чело их,

17 и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его.

18 Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть».

Ну, была масса интерпретаций, спекуляций вокруг этого числа, но я хочу сказать: давайте не будем относиться так облегчённо к самой идее того, кто принимает на правую руку как бы печать зверя. Вы знаете про повязки со свастикой в фашистской Германии, дальше, в 14-й главе, о них много говорится, и это важно, кто принимает, а кто не принимает, — это принципиальное различие между людьми. Тут сказано, что «никому нельзя будет ни покупать, ни продавать». Вы знаете, в те времена, когда это писалось, было немыслимо представить, что кто-то может человеку запретить покупать или продавать. Ни одно государство, даже Римская империя, не вторгалось в эту сферу: есть у тебя что продавать — продавай, только налоги заплати, и всё. Ну, мы с вами в советское время видели, что можно запретить людям покупать и продавать (такое было впервые). Апокалиптические архетипы всё время в истории человечества встречаются, то в одной форме, то в другой.

Переходим к 14-й главе. Эта глава — взгляд с земли, из всего, что здесь творится,— вверх: а что же на небесах? Что же небеса, на это всё смотрят беспомощно и терпят?

Глава 14-я. «1 И взглянул я, и вот, Агнец стоит на горе Сионе, и с Ним сто сорок четыре тысячи, у которых имя Отца Его написано на челах». Ну, это, конечно же, сто сорок четыре тысячи тех самых запечатленных, о которых шла речь в седьмой главе. Двенадцать по двенадцать по тысяче колен Израилевых, люди, которые не пожалели ради Бога своей крови, за это они получили белые одежды. Они, в сущности, воины Христовы, не потому, что они такие, как говорится, мощные и сильные, а потому что они себя не жалели (воин Христов не силой ведь воюет, а способностью к жертве, готовностью к жертве). И с этими людьми Агнец уже не на небесах, где Он изначально был у престола Бога, а на горе Сионе, и, конечно, гора Сион, Святая гора — это не совсем земное место, но и не совсем небесное. Значит, уже как бы спускается с небес Христос со Своим (условно назовём) воинством, чтобы вмешаться в происходящее на земле. И мы увидим, как Он вмешивается. Это не то что какая-то война. Нет, здесь никакой войны не показано.

«2 И услышал я голос с неба, как шум от множества вод и как звук сильного грома; и услышал голос как бы гуслистов, играющих на гуслях своих.

3 Они поют как бы новую песнь пред престолом и пред четырьмя животными и старцами; и никто не мог научиться сей песни, кроме сих ста сорока четырёх тысяч, искупленных от земли».  Обратите внимание на такой пустяк: два раза употреблённое «как бы». Многие сегодня через слово употребляют, это часто словесный паразит. Сегодня нас это не удивляет, а тогда это было редко. Почему оно тут повторено два раза? Это для нас поучение. Здесь Иоанн Богослов, автор этого видения, вспоминает и нам напоминает: то, что он видит (Агнец, гора Сион, сто сорок четыре тысячи, гуслисты, животные, старцы) — это ещё не ягнёнок, не гора, не звери какие-то, не старцы какие-то, это всё символы, это их символы, это всё как бы. Для нас с вами сегодня «как бы» — это всегда меньше, чем на самом деле. А смысл Откровения в том, что это «как бы», показанное в символах Откровения, — больше, чем то, что на самом деле, потому что всё, что «на самом деле», – это просто реализация в истории и в душе человеческой вот этих «как бы», имеющих место на небесах. Поэтому к этому «как бы» не будем относиться с пренебрежением. Новая песнь, которую они поют, это, конечно, песнь, которая уже упоминалась. Мы не должны удивляться: ведь времени нет в Апокалипсисе, поэтому в нём одно и то же может повторяться три-четыре раза, и эту «новую песнь» мы тоже встречали ещё в начале, когда только появляется Агнец, и литургия на небесах начинает в себя включать какую-то новую песнь, и эта новая песнь — предвосхищение нового неба и новой земли. Ещё нет нового неба и новой земли, а новая песнь уже есть. Те, кто поёт новую песнь, –  первенцы нового неба и новой земли. Так и сказано: «4 Это те, которые не осквернились с жёнами, ибо они девственники; это те, которые следуют за Агнцем, куда бы Он ни пошёл. Они искуплены из людей, как первенцы Богу и Агнцу,

5 и в устах их нет лукавства; они непорочны пред престолом Божиим». Я хочу обратить внимание не на то, что они «не осквернились с жёнами, ибо они девственники» (когда мы читали это ранее, я подробно разбирал этот довольно проблематичный фрагмент), а вот на это: «Они искуплены из людей, как первенцы Богу и Агнцу». Первенцы в каком смысле? Это уже население Нового Иерусалима! Ещё нет Нового Иерусалима, а первые его будущие жители уже есть. «6 И увидел я другого Ангела, летящего по средине неба, который имел вечное Евангелие, чтобы благовествовать живущим на земле и всякому племени и колену, и языку и народу». И вслед за ним (сейчас мы это прочтём) летят ещё два ангела (всего три ангела; если не по семь, то по три, в этой Книге  это, я бы сказал, элементы конструкции духовного мира, эти тройки и семёрки). И когда три Ангела пролетят, мы видим, что и войны не было, а — всё: и звери уже побеждены, и принявшие на себя образ и печать зверя уже подвергаются наказанию, и праведники уже получают достояние. Одержана победа. Но на самом деле, конечно, сражение было! Вот какое это сражение: острый меч исходил из уст Христа (как говорится в самом начале Книги), это сражение Словом Божиим, Евангелием. Считайте, что это «вечное Евангелие», некая бездна, которая летит по небу и разносит в клочья всех этих зверей и прочих (я специально так смешно говорю, это абсолютно нехристианские образы). Три ангела — это и есть эта как бы, в кавычках, «война». «7 …и говорил он громким голосом: убойтесь Бога и воздайте Ему славу, ибо наступил час суда Его, и поклонитесь Сотворившему небо и землю, и море и источники вод». Опять забегаем вперёд, потому что мы с вами читали: Суд-то ещё не здесь (в 20-й главе ещё только суд, а это 14-я), но времени – нет, и Суд, которого ещё нет, он уже, тем не менее, есть, поэтому ангел так и говорит. «8 И другой Ангел следовал за ним, говоря: пал, пал Вавилон, город великий, потому что он яростным вином блуда своего напоил все народы». Опять же, этот Вавилон красочно описан до своего падения в 17-18-й главах. Но ведь это же ещё только будет, а здесь говорится, что он уже пал… Опять то же самое: мы в вечности, а там всё, что ещё не произошло, — уже произошло. Это парадокс, но вы уже приучитесь мыслить такими парадоксами, потому что без них нельзя Апокалипсис понять. Знаете, если мы по своей мерке, по школьной таблице умножения будем выстраивать, мы просто не поймём в нём ничего, искорёжим его, поймём в нём то, что мы сами хотим, а не то, ради чего Господь показал это замечательное видение. «9 И третий Ангел последовал за ними, говоря громким голосом: кто поклоняется зверю и образу его и принимает начертание на чело своё, или на руку свою,

10 тот будет пить вино ярости Божией, вино цельное, приготовленное в чаше гнева Его, и будет мучим в огне и сере пред святыми Ангелами и пред Агнцем;

11 и дым мучения их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днём, ни ночью поклоняющиеся зверю и образу его и принимающие начертание имени его.

12 Здесь терпение святых, соблюдающих заповеди Божии и веру в Иисуса». Повторение того, что говорилось в предыдущей главе, но только уже как бы с точки зрения небесной, применительно к святым, к тем ста сорока четырём тысячам. «13 И услышал я голос с неба, говорящий мне: напиши: отныне блаженны мёртвые, умирающие в Господе; ей, говорит Дух, они успокоятся от трудов своих, и дела их идут вслед за ними». Человек уходит на небеса, и все дела его остаются здесь… Ан нет! Как говорит Апокалипсис, дела его идут вслед за ним. Хоть человек меняется, всё правильно, хоть смерть — это просто принципиальный перелом в жизни человека, — а дела наши идут вслед за нами. Я хотел сказать о том, что эта картина – тех, кто принял на себя печать дьявольскую на чело или на руку, как они мучаются, может нас смутить: что за мстительность со стороны Бога? зачем их мучить? На самом деле, главное содержание этих двух глав в том, что все эти безобразия, творящиеся на земле (зачем Господь их разрешает…), – они служат поляризации, они служат нарастанию контраста между добром и злом, так что уже ничего, кроме очевидно доброго и очевидно же злого на земле не остаётся. Знаете, когда мы смотрим в телевизоре какое-нибудь цветное изображение, мы видим примерно то, что мы видим в жизни: деревья, небо и т. д. Всё нам знакомо: плавные переходы красок, плавные переходы яркости. Потом мы начинаем усиливать контраст… В телевизоре это даже сильно сделать нельзя – надо внутрь залезть и крутить определённые регуляторы. И яркость, и контрастность нарастают, нарастают, и в итоге мы увидим только черные и белые пятна. Вот такое нарастание контраста здесь описано. В этом смысл всего происходящего. И не думайте ещё, что те, кто будет мучиться, кто попадёт в эти чёрные пятна, что они будут мучиться в огне и сере, к тому же перед святыми ангелами и перед Агнцем. И святые ангелы и впереди Агнец (т. е. Христос), они — что? смотрят и любуются? «Вот как здорово им досталось-то! Поделом!» Это невозможно! Это не про Христа, это только про дьявола так можно сказать, что он будет радоваться чьим-либо мучениям. Нет! В огне и сере, как мне кажется, они очищаются от злого, зло выжигается, и от них остаётся пусть немногое, но золотое. А оно есть в них, даже в самых плохих людях образ и подобие Божие никуда не деваются, они в человеке есть! Но они так глубоко погребены в душах некоторых людей, что, видимо, надо эти души огнём жечь, и выгрести из них всё остальное, чтобы золотое осталась. Ещё сказано, что «дым мучения их будет восходить во веки веков», «вечные мучения» тоже как-то не по-Божески. Эти «веки веков» только до тех пор, пока «веки» есть. А веки есть — пока время есть. А время есть не всегда, а только до Суда. А после суда, как сказал ангел (мы читали в прошлый раз), времени больше не будет. Итак, мука этих людей (да, это мука!) будет до Суда. И мука эта в какой-то мере, мне кажется, будет подготовкой к Суду, потому что если их такими, как они есть, судить, ничего, кроме как осудить, сделать нельзя, ведь Господь не только милостив, но и справедлив, и по справедливости Своей Он вынужден был бы их осудить, несмотря на Свою милость… Не нужно это воспринимать как страшную картину адских мучений. Европейские христиане Средних веков часто именно так, неправильно, это себе представляли, и от страха перед этим у них просто были психозы, апокалиптический психоз — типичное заболевание в Средние века.

И вот наконец последняя часть 14-й главы. Жатва земли. «14 И взглянул я, и вот светлое облако, и на облаке сидит подобный Сыну Человеческому; на голове его золотой венец, и в руке его острый серп.

 15 И вышел другой Ангел из храма и воскликнул громким голосом к сидящему на облаке: пусти серп твой и пожни, потому что пришло время жатвы, ибо жатва на земле созрела.

 16 И поверг сидящий на облаке серп свой на землю, и земля была пожата». «Земля пожата» — что это такое? Это продолжение слов Христа апостолам: «Взгляните на нивы, как они побелели и поспели к жатве» (Ин 4:35) Он, конечно же, не те нивы имел в виду, которые вокруг Него, а души людские, «побелевшие нивы». Наш отец Александр Борисов книжку такую написал: «Побелевшие нивы». Про нашу страну. Так какие у нас нивы побелели? У нас за 70 лет советской власти души людей настолько по Богу истосковались, что они уже созрели, как нивы для жатвы. То есть эта жатва (как жатва хлеба, жатва добрых колосьев) – это жатва того доброго, что готово для Бога. И казалось бы — всё! А что ещё Богу нужно от земли? Ему же именно это и нужно. Но мы видим продолжение: «17 И другой Ангел вышел из храма, находящегося на небе, также с острым серпом.

18 И иной Ангел, имеющий власть над огнём, вышел от жертвенника и с великим криком воскликнул к имеющему острый серп, говоря: пусти острый серп твой и обрежь гроздья винограда на земле, потому что созрели на нём ягоды». Виноград, сок виноградный… Мы сразу две вещи вспоминаем. Первая: что Христос говорит Своим ученикам: «Я — лоза, а вы на ней ветви» («Я есмь Лоза, а вы ветви» (Ин 15:5). Он —лоза, а корень этой лозы — Его Отец Небесный. То есть Бог Отец, Бог Сын и мы с вами, грешные, — мы все соединены этой лозой, и сок, который по ней течёт, это сок любви… И есть другой образ, связанный с виноградным соком, или вином,— это вино, которое христиане принимают при Причастии, вино как символ Крови Христовой, причём символ, который как бы в каком-то смысле эту Кровь и заключает в себе — не физически, не то что оно становится на вкус как кровь человеческая, а именно в духовном смысле, вино и есть Кровь Христова, тот глоток, который, казалось бы, всего лишь глоток обычного вина. Я не хочу на евхаристической теме подробней останавливаться, просто я хочу вам сказать, что выходит, что «жатва земли» – это не только хлеб, но и вино, и Евхаристия, в которой преподаётся причащающемуся и кусочек хлеба, и глоток вина, как бы это нам показывает: вот хлеб и вино (хлеб—Тело Христово, вино — Кровь Христова). Об этой Крови хотел сказать. Что такое эта Кровь? Это символ Жертвы Христа, крестной Жертвы. И поэтому когда мы говорим, что Христос – Лоза, а мы с вами – ветви, и сок любви течёт по Лозе (как Он сказал: «Возлюбите друг друга как Я возлюбил вас», той любовью, которая как сок небесной Лозы), то надо не забывать, что это одна сторона этого сока, а есть другая сторона — Жертва, и она тоже течёт по этой Лозе. Готовность к Жертве, которую Бог, Отец Небесный, разделяет со Своим Сыном и разделяет с нами. И поэтому эта Жертва — тоже жатва земли, поэтому не только хлеб, но и кровь — тоже часть жатвы земли. Без этого мы не поймём то, что сказано дальше.

«19 И поверг Ангел серп свой на землю, и обрезал виноград на земле, и бросил в великое точило гнева Божия.

20 И истоптаны ягоды в точиле за городом, и потекла кровь из точила даже до узд конских, на тысячу шестьсот стадий». Я говорил, что поляризация добра и зла доходит здесь до предела, и ещё раз хочу подчеркнуть, что жатвой, что Бог пожинает на земле, ведь не является просто только добро. А тех, которые не удовлетворяют каким-то критериям добра, мы их всех выкинем в мусорную яму? Нет, не так! Жатвой Бога на земле является именно это высокое напряжение противостояния добра и зла, и для этого высокого напряжения нужно и добро и зло, они должны быть оба. Поэтому они оба входят в жатву Божию. И это не то что Господь как бы относится к добру и злу на равных и как-то их уравнивает — нет, конечно! Наш Бог — Бог добрый и милосердный, но в нашем падшем мире это неустранимое зло настолько неустранимо, что оно в Замысле Божием тоже свою роль играет. И в жатву по этому Замыслу входит и жатва напряжения между добром и злом — предельного напряжения, предельной жертвы… В Новом Иерусалиме это напряжение снимается, там зло (я не знаю, как сказать) исчезает, преображается, его там больше нет. Но здесь, пока (например, в государстве, но не только), это ещё есть. На этой-то ноте предельного напряжения и заканчивается вся эта огромная интерлюдия. Наверное, она для этого и предназначена, чтобы поднять накал. Знаете, как в какой-нибудь пьесе в театре: всё поднимается, поднимается, поднимается накал страстей — и тогда уже начинается следующая часть действия. Здесь следующая часть действия — семь последних язв, семь чаш, которыми оканчивается ярость Божия. О них мы с вами будем читать в следующий раз.

 

 

Лекция 40. Апокалипсис. 29.12.09

 

Прежде чем начать 15-ю главу Откровения Иоанна Богослова, я хотел бы несколько слов сказать в дополнение к тому, что мы с вами прочли в прошлый раз. Окончание 14-й главы, тема жатвы земли, тема разделения на земле на добро и зло, поляризации, нарастания контраста между добром и злом. Как я вам говорил (может быть, даже не раз), я (так условно) делю эту Книгу на семь частей, и мы с вами закончили в прошлый раз четвёртую часть, которая касается труб, но это даже не столько сама седмерица труб, сколько интерлюдия, которая после труб следует: там книжка пророчества (горькая и сладкая одновременно), там и Жена, облечённая в солнце, там и жатва земли, — всё это огромная интерлюдия после труб. Тема жатвы земли ставит такой вопрос (по-моему, я вам о нём уже говорил). Идёт совершенно явная поляризация на тех, кто принимает на себя печать зверя (т. е. на людей, которые как бы идут к тьме и за тьмой), и на тех, кто жизни своей не пожалел ради Бога, ради Христа, тех, кто в белых одеждах (это символ света), тех, кто с Агнцем, со Христом (с этого начинается 14-я глава). Я вам говорил о том, что сама эта идея (разделение на добро и зло, поляризация, возможно, более чёткое проявление добра и зла) — это хорошо (хотя сама эта идея не так уж самоочевидна). Было такое исследование, которое показало, что, скажем, для американцев (в их менталитете) разделение на добро и зло — это добро (поляризация). А в русском менталитете, наоборот, соединение добра и зла, их сосуществование (может быть, так точнее сказать) — это добро. Эти-то две, с виду несовместимые точки зрения, конечно, ставят перед нами вопрос: ну, хорошо, а эта поляризация, о которой мы здесь читаем, действительно, скажем так,— а что в ней хорошего? Ведь посмотрите, тут где-то подчёркнуто, что тех, кто попадает на светлый полюс (этих людей в белых одеждах), их, так сказать, ограниченное число — сто сорок четыре тысячи. Не так уж и много! Не нужно это число, конечно, воспринимать как заданное от века, что их ровно столько и будет. Это символическое число, и оно означает, конечно, «много» и «очень много», и всё-таки оно означает конечное число (т. е. далеко не все). Даже есть такое выражение в Церкви — «малый остаток», применительно к этим людям. Ну, хорошо, а с остальными-то что?

Когда мы читаем Евангелие, мы находим там одну из притч Христовых – о зёрнах и плевелах, о том, как человек посеял семена, доброе семя. Потом пришёл враг (дьявол), на том же поле посеял сорняки. Приходят служители (подразумеваем ангелов) к хозяину (имеется в виду Бог) и говорят: что нам делать сорняками? давай мы их прополем. А Бог (хозяин) говорит: нет, подождите до конца времён (т. е. до урожая, до созревания), и тогда уже вы сорняки (плевелы), когда они будут ясно отличимы от пшеницы (зелёные ростки ведь не так легко иногда отличить один от другого, а пшеницу, когда созрела, с сорняком не спутаешь), тогда соберёте пшеницу в амбары, а плевелы (сорняки)…  и что они с ними сделают? Там сказано: вы их соберёте в кучи и сожжёте их огнём. Этот огонь, которым сжигается то ненужное, злое, то, что происходит от дьявола (плевелы), тоже здесь, в Апокалипсисе, несколько раз встречается: это огонь в виде озера огненного, где много чего сжигается, и даже сам дьявол тоже в итоге туда попадает. Ну так что? Происходит на земле разделение, здесь, в Апокалипсисе, вот так — на добрых и злых, людей добрых и злых. Злые — это что? Мусор, который надо выбросить. Понимаете, даже нам сегодня, какие мы ни на есть несовершенные люди, для нас это как-то не очень удобная мысль. Хотя были в истории христианства целые течения, которые это принимали: да, всё правильно! кто спасётся — тот спасётся, а кто не успел — тот опоздал, кто не спасся — тому, значит, туда и дорога, значит, он не пошёл за Богом, ну и т. д. На мой взгляд, всё это неверно. На мой взгляд, поляризация на добро и зло не для того нужна, чтобы тёмную часть выбросить, а нужна для того, чтобы светлая часть могла тёмную спасти. А пока всё «серенькое», то никто никого спасти не может. Как светлая часть может спасти тёмную? Мы с вами читали о таком в истории: как Авраам заступался за Содом. Он же не говорил Господу о Содоме: нет, Боже, Ты ошибаешься, не такой уж это плохой город! Конечно, плохой, он не спорил с этим, Суд Божий правильный. Но он говорил: но ради праведников пощади город... Другое дело, что там в итоге не нашлось нужного числа праведников, и город был уничтожен. Но саму идею, что ради праведных Господь спасает и таких испорченных людей, какие были в Содоме, думаю, мы должны взять на вооружение. Та светлая часть, просветлённая часть, та часть, которая на светлом полюсе после разделения, это то, за что Бог может уцепиться, чтобы спасти всё… Понимаете? Вытащить из болота всё. Но для того, чтобы это было возможно, надо, конечно, чтобы между светлым и тёмным и после поляризации сохранилась какая-то ниточка связи, чтобы, потянув за светлое, можно было, так сказать, вытянуть тёмное. Именно эта мысль даёт, как мне кажется, ключ к сочетанию американской этики и русской. (Американская этика подчёркивает поляризацию на добро и зло, русская этика подчёркивает сосуществование добра и зла.) Нужно и то, и то. Если говорить о русской этике, которая нам, естественно ближе, то мы должны понять, что сосуществование добра и зла не означает какого-то запутывания, замазывания единым серым цветом. Нет, поляризация должна быть: светлое должно быть светлым, а то, что чёрное, должно стать по-настоящему чёрным, чтобы не было сомнения в том, что это такое. Но при этом, разделяясь, свет от тьмы отрываться не должен. В этом, может быть, ключ к тому, как изображается в 14-й главе, которую мы с вами прочли, судьба принявших на себя печать зверя. Принявшие на себя печать зверя — это и есть символическое изображение того тёмного полюса (людей, которые пошли не за Богом, а за дьяволом). Мы читаем (в 10-м стихе 14-й главы), что они попадут куда-то, где они будут мучиться в огне и сере, и дым мучений их будет восходить во веки веков, и ещё к тому же они будут мучиться в огне и сере перед святыми ангелами и перед Агнцем. Огонь и сера — это, скорее всего, то «озеро огненное», о котором говорится дальше, куда попадают в итоге и смерть, и ад, и сам дьявол. Но я в данном случае хочу сказать пока что только об этих людях, которые в это озеро попали. Сказано, что стоят и смотрят на них святые, ангелы, т. е. все представители светлого полюса. Они смотрят на них — и что? Они наслаждаются их муками? Какие мы хорошие, а этим поделом, они всё грешили в своей жизни — пущай теперь мучаются в огне и сере во веки веков… Вы подумайте сами, какие же это святые и какие же они ангелы, если они так думают! Мы даже не про этих небесных святых, а про тех святых, которые у нас тут на земле были, многочисленные (можно их перечислять, даже тех, из современных, пусть даже не канонизированных святых людей) можем сказать:  им такое ощущение просто предельно чуждо, это полная противоположность тому, как они себя ощущали (а они ощущали себя, наоборот, как бы связанными со всеми людьми, они ощущали себя заступниками всех людей).

А что же тогда делают ангелы и святые, когда грешники мучаются в огне и сере? Ответ, на мой взгляд, может быть очень простой: они молятся за них, они не любуются ими. Через них-то Господь как раз и вытаскивает из огня и серы тех, кто, в общем-то, этот огонь и серу получил по делам своим, в общем-то заслужил. Там ведь вообще не сказано, что они делают, там (как вообще в этом видении) ничего не объясняется, показан визуальный образ: вот – огонь, вот в нём — эти, принявшие на себя очертания зверя, а вот — ангелы и святые где-то стоят. Вот что явлено Иоанну Богослову, а уж как мы это поймём — это вопрос нашей зрелости. На мой взгляд, зрелое понимание может быть только таким: они молятся за падших. Помните, как Александр Сергеевич говорил: «…и милость к падшим призывал». Вот они милость к падшим призывают, стоя над той огненной ямой, где находятся эти падшие.  Мы читаем в начале 14-й главы: «1 И взглянул я, и вот, Агнец стоит на горе Сионе, и с Ним сто сорок четыре тысячи, у которых имя Отца Его написано на челах». Как я вам говорил, они на гору Сион сошли, это нисхождение вниз с тех небес, где престол Бога, где они были изначально. Зачем они туда сошли, ближе к земле? Вот для этого, для того чтобы землю тащить туда, на небо (если так можно выразиться). Они сами, можно сказать, эти святые — это же бывшие люди (смешно так звучит: «святые — бывшие люди»), и вот они — настоящие люди. Они там, на небесах, землю представляют. Они и есть та самая ниточка, эти святые, за которую небо подтаскивает к себе землю.

Ещё важный момент. Я в данном случае говорю о том, что происходит как бы в историческом аспекте, как бы в разворачивании судеб человечества на земле, это как бы некий намёк для нас на то, почему Господь, скажем, допустил Освенцим. Освенцим — это часть поляризации добра и зла, это – полюс зла, такой полюс, которого до Освенцима не было. Зло как бы до этого не доходило, до такой однозначности и яркости в истории. Для чего это? Как часть поляризации добра и зла в истории.

 Есть, помимо исторического, ещё два слоя, в которых разворачивается действие Апокалипсиса (я вам об этом говорил). Это, так сказать, слой духовной Вселенной, тот слой, где действо Апокалипсиса — это действо, в первую очередь, между Богом и дьяволом. И то, о чём я сейчас говорю, тоже имеет отношение к этому слою, потому что мы не знаем, для чего Бог вообще терпит дьявола, и мы не знаем, что там дальше будет, когда дьявол попадёт в озеро огненное, о чём говорится в следующих главах. Но я хотел поговорить сейчас не об этом слое (может быть, когда мы дойдём до этих глав, поговорим о нём подробнее). Я хотел сказать вот о чём. Ведь помните, я говорил о том, что всё-таки трубы и эта интерлюдия после них, главным образом, относятся к душе человеческой. Есть ещё один (психологический, назовём его так) слой, смысловой, который столь же значим, как слой исторический, не менее. Разделение добра и зла. Что мы можем сказать по поводу него, как оно происходит, разворачивается в этом психологическом слое? Ответ на этот вопрос важен для нас, христиан.

Мы с вами, наверное, знаем, что с первых дней христианства необходимым элементом христианского пути является покаяние. В наше время покаяние приобрело некую как бы институционализированную форму, форму некоего церковного обряда (говоря точнее — таинства), которое называется исповедью. Исповедь — это уже внешнее выражение того, что на самом деле, конечно, в глубине души человека происходит, это не есть формальный акт. Человек, если так можно выразиться, должен приходить на исповедь уже, грубо говоря, будучи готовым к покаянию, совершив уже покаяние в своей душе. Исповедь – это как бы заключительный акт, это как печать. А вот само покаяние (метанойя, по-гречески) – это означает повернуть свой разум на 180 градусов. Это то, с чего ещё до Христа началась проповедь Иоанна Крестителя, это совершенно неотъемлемый элемент христианства. Что же такое покаяние? Скажу вам так: это – та самая поляризация на свет и тьму, на добро и зло, которая происходит внутри нашей души. Одна часть души, которая как бы ассоциируется с тем, что называют своим «я», смотрит на другую часть души и говорит: нет, это не моё, это я не признаю за своё «я», я хочу от этого отделиться, я хочу это оттолкнуть от себя как можно дальше. Или даже можно вот так сказать: это прилипший ко мне грех, а не я (хотя это уже часть моей души). И тем не менее, это не я. Эта-то поляризация внутри отдельной души (если вот так прочесть) не для того, чтобы кусок своей души отрезать и выкинуть на помойку, потому что он плохой. Не для этого. Понимаете, это не то, что не может произойти, это очень даже может произойти. Потому что (я говорил как-то) я вот подумал о посмертной судьбе такого человека, как Сталин. Есть ли в его душе какие-то светлые искорки? Наверное, есть, но это именно искорки: это какая-то «ноль-ноль доля процента от всего того, что представляет его душа. Господь, Который всех хочет спасти, и его душу тоже (чёрную душу), Он из неё как бы вынужден будет отрезать 99,9 % (или это уже произошло) по смерти этого человека, выкинуть их куда-то и спасти только эту небольшую долю. На этом уровне отрезать только плохое и спасти только хорошее – тут нашего участия не требуется (покаяния не требуется), это и так всё произойдёт, и ничего хорошего в этом нет, когда (представьте себе) хирург, который делает операцию и вынужден удалить то, удалить сё, удалить и это, и что там от человека в итоге осталось… Знаете, ведь бывают же такие случаи. Нет, смысл покаяния в том, чтобы светлая часть нашей души стала действительно светлой, осознала, что есть другая часть души (тёмная), и тёмную часть души спасала бы молитвой. Когда мы говорим: «Господи, помилуй меня, грешного!» (стандартная христианская молитва) –  что это означает? Означает, что светлая часть нашей души приходит на помощь тёмной части нашей души (грешной) и просит Господа о том, чтобы Он эту тёмную часть, так сказать, к Себе бы подтянул, Сам бы спас. В этом мы иногда встречаем такое представление очень упрощённое, примитивное: о светлом и тёмном в нашей душе. Например, такой глубокий человек, как Шекспир, в такой глубокой пьесе, как «Гамлет», в замечательной сцене между Гамлетом и его матерью, описывает, как Гамлет матери, как говорится, «режет правду-матку», а она ему говорит: ты глаза мои направил внутрь души, а там столько тёмных пятен, что их никак не вывести. А Гамлет что ей на это? Отбросьте же дурную половину, и с лучшею живите в чистоте. Вроде всё хорошо, всё правильно, но это не христианская позиция. Христианская позиция – это как поётся в одной песенке Никитиных: чтобы добрый чтобы злого, чтобы злого победил, чтобы добрый чтобы злого стать хорошим убедил. По-детски, смешно. Но обратите внимание, что здесь именно русская этика: добрый злого не гнобить и гнать за можай должен, а должен его именно спасать, победить — значит убедить. Спасти — значит победить зло, а не уничтожить. Так что вы видите, какая это непростая вещь, если даже Шекспир тут, на мой взгляд, запутался.

И ещё я хочу сказать: а где силы у светлой части души для того, чтобы спасти тёмную часть? Это, наверное, каждый из нас знает по себе: когда человек пытается бороться сам с собой (т. е. светлая его часть начинает бороться с тёмной его частью), то первое, что мы ощущаем,— дефицит инструментов, дефицит сил. Вот что я хотел сказать в связи с этим. На земле поляризация не меняет же числа людей, живущих на земле: их столько же, только те, которые были «серенькие», теперь часть беленькие, а часть чёрненькие. Вот что произошло: разделение. Как закон сохранения: сумма слагаемых-то не поменялась. И так же в нашей душе. Если мы действуем только своими силами, у нас (у светлой части нашей души) нет сил, чтобы вытащить тёмную из болота, как самому себя за волосы из болота поднять нельзя. Как же? Ответ вот какой (он тоже, я бы сказал, не очевидный). Когда светлая часть нашей души просветляется, тогда Господь может войти в неё Своим светом, Своей силой, Своей энергией (я так скажу, на физическом языке). И эта-то энергия света (не нашего, а Божьего, входящего в нашу душу) и есть то, что вытаскивает тёмную часть на свет, не нашей силой, только Его силой. А мы только Богу даём место, где Он может, так сказать, ногу Свою опереть, чтобы встать и потянуть эту тёмную часть нашей души на свет Божий. Я должен сказать, кстати, что современная психология (не по-христиански, а по-своему) подошла к пониманию этих вещей. Например, замечательный, любимый мною психолог Карл Густав Юнг. Он говорит о том, что у нас, таких, какими мы себя осознаём (в общем, как правило, неплохими), есть тёмная часть нашей души, не осознаваемая, которую он называет «тень». И вот она-то иногда, как бы вырываясь в управление нашими поступками, такое творит, что мы сами задумываемся: а что же это я наделал? Ну так что же с этой тенью? Надо её отрезать и выкинуть на помойку? Так же, как вы с реальной тенью этого сделать не можете, так и с этой душевной тенью этого сделать нельзя. Мало того, что этого сделать нельзя — этого делать не нужно, потому что Юнг говорит, что эта тень—бессознательная, подсознательная наша часть, содержит в себе массу способностей (замечательных, творческих!) нашей души, о которых мы даже сами ничего не знаем сознательно, а они — в нас, и они являются источниками того, что мы можем (источниками творчества и т. д.). Только в этой тени гнездятся некоторые именно возможности, может быть, не реализованные, но — из лучших возможностей нашей души. Сказано же «²⁵…ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет её, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет её; ²⁶ какая польза человеку, если он приобретёт весь мир, а душе своей повредит? или какой выкуп даст человек за душу свою?» (Мф 16). Поэтому Юнг говорит, что тень надо не выгонять, не уничтожать, а её надо интегрировать в свою душу. Процесс интегрирования тени он называет индивидуацией, личностным ростом. Человек только тогда вырастает личностно, когда он находит способ с Божьей помощью какую-то часть своих тёмных сторон, очистив, включить в своё «я».

Чтобы эту тему завершить и уже перейти к чтению, я хочу сказать, что не только в душе человеческой это так. Вообще такой (если так можно выразиться) трёхтактный мотор (разделение, пересоздание отделённой тёмной части и опять воссоединение) — это устройство всей духовной Вселенной. И может быть, если говорить о вселенском масштабе, где разворачиваются действия между Богом и дьяволом, нам будет лучше понятно через это – для чего Бог вообще дьявола терпит.

Ну а теперь давайте перейдём к чтению, точнее говоря, к разбору того, что написано в следующей, пятой части, которая говорит об семи язвах.

Глава 15-я: «1 И увидел я иное знамение на небе, великое и чудное: семь Ангелов, имеющих семь последних язв, которыми оканчивалась ярость Божия». Это, собственно, не язвы — это раны (так по-гречески). Кто наносит эти раны? Бог их наносит. Это что, Он, так сказать, как-то их наказывает? Нет, Он их ранит, как хирург ранит наше тело скальпелем, когда делает операцию. Ещё когда мы с вами читали про печати, я говорил, что снятие печатей — вроде как хирургическая операция над землёй, над историей человечества. А в этом слое речь уже идёт даже не об операции над историей человечества, а речь идёт, скорее, об операции над всей Вселенной, и эта операция уже относится (мы это увидим) к целым стихиям вселенским (земля, огонь, воздух и т. д.), из чего, в понятиях того времени, состоит весь тварный мир.

В чём же состоит этот скальпель, или, как здесь сказано, эти язвы (или чаши)? Это — Правда Божия, изливаемая на мир. И эта Правда оказывается для мира жгучей, она имеет огненную природу, и как огонь, она этот мир очищает. Поэтому явление Правды Божией для этого мира – тоже катастрофа. Как и в предыдущих двух седмерицах мы видели как бы катастрофический характер происходящего, так и здесь. Как, например, бывает и в нашей душе, когда правда о нас самих является, и это бывает просто катастрофой для нашего представления о самих себе и обо всём. Примерно такая катастрофа здесь и происходит во всё мире.

Здесь сказаны слова о ярости Божьей, о гневе Божьем (в предыдущей главе). Давайте помнить, что всё, что относится к Богу, когда мы применяем человеческие слова (гнев, ярость, страх), — это всё-таки очень грубые приближения. Так же как «страх Божий»  – это не страх (не как перед медведем страх), так и «ярость Божия»  –  не ярость в нашем смысле слова (это вообще Богу не свойственно). И «гнев Божий» тоже не гнев, а Суд. Правда Божия, являясь на земле, уже самым своим явлением на земле судит землю.

Здесь упоминается, что это — «великое знамение» (семь чаш), чего не говорилось ни о трубах, ни о печатях. Дальше здесь упоминается в третьем стихе: «Господи Боже Вседержитель! праведны и истинны пути Твои, Царь святых!» –  т. е. здесь довольно непосредственное как бы указание на Бога Отца. А помните, при снятии печатей было совершенно явно, что это Христос, т. е. Бог Сын снимает печати, а применительно к трубам я вам говорил о том, что голос труб — это голос Духа, Духа Святого, и здесь финальная, именно великая часть: в действии чаш, в действии Правды Божией является Сам Отец.

В четвёртом стихе сказано так: «4…Все народы придут и поклонятся пред Тобою, ибо открылись суды Твои». Здесь не зря так сказано. Понимаете, при снятии печатей для нас как бы раскрывался (точнее, даже не для нас, а для тех, кто эти печати снимал) смысл истории человеческой, слова «суд» там не было. Когда мы читали с вами про трубы (действие голоса Божьего на души человеческие), там тоже не было слова «суд». Почему здесь слово «суд» возникает? Потому что главное в суде — не приговор (тут, кстати, будет приговор дальше, в 20-й главе), а главное в суде — почему суд (на основании каких норм, по каким критериям он происходит), где правда, а где ложь, что судья считает добром, а что считает злом. Вот это открывается. Понимаете, излиянием этих язв, чаш на землю открывается Суд Божий — что Он считает добром и что Он считает злом. Вот что, на мой взгляд, самое важное. И здесь дальше, в пятом стихе, эта мысль подтверждается: «…храм скинии свидетельства на небе». Мы привыкли, что храм — это место поклонения. Мы действительно видели раньше (в четвёртой, пятой главах), что там происходит такая как бы вселенская литургия — поклонение Богу, а здесь сказано, что это «храм свидетельства». Ну и кто там, и о чём, и кому свидетельствует? Ответ, на мой взгляд, таков: Господь свидетельствует о Своей Правде. Он — нам. Не мы — Ему (обычно свидетели – люди), а Он нам свидетельствует о Себе. И про этот храм в конце, в восьмом стихе, написано: « 8И наполнился храм дымом от славы Божией и от силы Его, и никто не мог войти в храм, доколе не окончились семь язв семи Ангелов». Знаете, есть такое понятие в православии — «царские врата», они то открываются, то закрываются. Они-то как раз символизируют открытую и закрытую связь между землёй и небесами (алтарь символизирует небеса, а остальная часть храма, где стоят люди, символизирует землю). Здесь как бы закрылись царские врата. Почему они закрылись? И где Бог? Ответ таков: они закрылись потому, что Бог в чашах Своей Правды как бы сошёл на землю, не переставая быть в Храме, пребывать там. Но зрелище литургии закрыто, мы его не видим, Бог теперь явлен не в этой литургии, а в этих чашах как бы Своего гнева, который изливается на землю. Следующая глава как раз о чашах. И трудно не обратить внимание на то, что эти чаши как-то увязаны со стихиями, на которые, в представлении древних людей, делилась Вселенная: третья чаша –   о пресной воде, пятая чаша –  о земле; четвёртая чаша изливается почему-то на солнце (а солнце тут при чём? А солнце – символ природной стихии, огня и света), в 17-м стихе прямо сказано, что седьмая чаша изливается на воздух, – вот четыре стихии. Здесь есть ещё стихии: при второй чаше мы видим, что всё одушевлённое умерло в море. Здесь речь идёт о стихии жизни, которая тоже есть как бы природная стихия (современная наука называет её биосферой). В первом стихе речь идёт о людях, на которых сделались жестокие отвратительные раны. Не думайте, что у них на теле сделались раны, излияние Правды Божией как бы выявляет скрытые до этого гнойные раны на душах людей (как я вам говорил, мы сами иногда попадаем в такую ситуацию, когда мы смотрим на себя, может быть, даже с отвращением). Это стихия психологическая, стихия разума, стихия души, она тоже природная стихия, на которую Господь тоже изливает Свою чашу Правды (в современной науке эта стихия называется ноосферой). Ещё есть шестая чаша.

 Глава 16-я: «12Шестой Ангел вылил чашу свою в великую реку Евфрат». Я вам честно признаюсь, я не понимаю, относится ли эта чаша к какой-либо стихии, и если да, то к какой.

Дальше мы читаем про то, что в результате излияния чаш из дьявольских зверей — из уст дракона, из уст зверя, из уст лжепророка – исходят три духа нечистых, подобные жабам, —бесовские духи, творящие знамения. До этого звери были такие величественные. Тому зверю, например, который вышел из моря,—именно что все поклонялись, потому что он был величественен и силён, а тут явилась его сущность, какая-то мелочь пузатая, жаба какая-то противная и уродливая. Значит, излияние чаши Божией явило скрытую до этого сущность всех этих зверей. В частности, знаете, я говорил о том, что первый зверь, вышедший из моря, может быть понят как символ государства. Сколько есть таких поклонников государства, во все века и сегодня тоже, во всех странах мира, не только у нас, и вот я думаю, что когда кто-нибудь из них вдруг видит и осознаёт, что это государство, которому он поклонялся, представляет собой реально, и все мелкие, корыстные, (смрадные, я бы сказал) интересы, которые, переплетаясь, и образуют то, что называется «государственными интересами», государственной политикой, то он, наверное, чувствует себя так, как будто из того величественного существа, которое он называл государством, вдруг выходит «гора родила мышь», выходит жаба какая-то, противная и мелкая. Дальше здесь говорится о том, что эти духи собирают людей для битвы с Богом на место, которое по-еврейски называется Армагеддон: «16И он собрал их на место, называемое по-еврейски Армагеддон». Это место, где в истории Древнего Израиля было много битв. Я полгода назад просто стоял на этой небольшой горе, называемой Армагеддон. Но я вам хочу сказать заранее: никакой кровавой битвы. При вселенской битве добра и зла ничего этого не будет. Добро победит зло легко в следующих главах, т. е. никакого Армагеддона в смысле страшной битвы — не будет. А почему добро победит зло легко? Да всё потому же!  Потому что Правда Божия, являясь, ни с кем не должна воевать, она побеждает своим явлением. Представьте себе, вот в нашей душе, в какой-нибудь жизненной ситуации, где нам хочется поступить так, но, с другой стороны, мы понимаем, что вроде оно не очень хорошо, надо бы поступить эдак, и в нас борются эти разные движения души, и вроде идёт в нашей душе настоящая война: мы мечемся, мы раздираемся, не знаем, как поступить. Вдруг в какой-то момент мы начинаем понимать, как надо: нам является Правда Божия, борьба кончается. Никакой кровопролитной битвы при этом не нужно, Правда побеждает сама собой. Примерно так устроен Армагеддон. И в конце 16-й главы мы видим, чем это всё заключается: «19И город великий распался на три части, и города языческие пали, и Вавилон великий воспомянут пред Богом, чтобы дать ему чашу вина ярости гнева Его». Здесь наступает уже настоящий конец, мы к нему приближаемся. Я вам говорил, что после конца первых двух седмериц (печатей и труб) – «бах!» – там сказано: землетрясение, всё уже, конец вроде бы, — и мы возвращаемся к началу, опять начинается разворачивание следующей седмерицы. Здесь тоже землетрясение (глава 16-я: «18И произошли молнии, громы и голоса, и сделалось великое землетрясение, какого не бывало с тех пор, как люди на земле. Такое землетрясение! Так великое!»), но всё, оно последнее. Здесь мы действительно пришли к концу, третья седмерица кончилась.

Что же такое распад Вавилона? Я вам говорил, когда мы читали: Вавилон — это символ не просто какого-то одного города плохого, а символ всей нашей городской цивилизации. В следующих двух главах рассказывается, что Бог в городской цивилизации осуждает, за что Вавилон поражён. В 17-й главе: «1И пришёл один из семи Ангелов, имеющих семь чаш, и, говоря со мною, сказал мне: подойди, я покажу тебе суд над великою блудницею, сидящею на водах многих;

2с нею блудодействовали цари земные, и вином её блудодеяния упивались живущие на земле.

3И повёл меня в духе в пустыню; и я увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами…». Дальше в конце главы сказано, сначала про зверя: «9Семь голов суть семь гор, на которых сидит жена», –  это такой недвусмысленный намёк, как минимум, на город (Давида?), который стоит на семи холмах (т. е. «жена» –  это город, а в конце сказано недвусмысленно в 18-м стихе 17-й главы: «18Жена же, которую ты видел, есть великий город, царствующий над земными царями»). Почему же город вначале изображён в виде блудницы? Что, просто потому, что в этом городе такой разврат сексуальный? (Как вы сами понимаете, если сравнить городскую жизнь с деревенской, то городская жизнь в этом плане всегда, во все века была более распущенной, что ли.) Я думаю, что слово «блуд» здесь в первую очередь всё-таки означает не этот чисто сексуальный аспект, а блуд в другом смысле. Как мы говорим: «человек заблуждается, человек заблудился». Город —это место, где люди блудят не только телами своими, а главное, душами своими, потому что они в городе не видят Бога, потому что город затмевает… Городские соблазны, дела эти наши, суета городской жизни… В отличие от пустыни, которая, как вы знаете, «внемлет Богу», город внемлет не Богу, а голосу, допустим, денег. И поэтому люди, живущие в городах, так легко сбиваются с пути Божьего. Вот что означает эта «жена», вот почему она названа блудницей. Это тоже, как всё остальное в этой Книге, — символ.

Ещё я хочу сказать, что она не зря сидит «на звере багряном». Помните, что «зверь багряный» – это символ государственной власти, вообще символ любой насильственной человеческой общности, основанной на страхе. Город (как мы с вами понимаем) именно так устроен. Первые города в истории (в Шумере, в Египте) – это место, где впервые, так сказать, люди жили и работали не добровольно, а из-под кнута, из-под палки, по приказу царя, это место, где впервые появились, условно говоря, царь и его дружина, которая занималась принуждением людей к работе (потому что надо было копать каналы, потому что иначе люди, естественно, копать каналы не хотели; но я сейчас на исторических аспектах не хочу останавливаться). Главное, что здесь город изображён как основанный на звере, на дьявольском начале, вся наша городская цивилизация изображена как основанная на дьявольском начале. Понимаете, я скажу (когда мы про следующую главу будем говорить) о том, что в цивилизации не только плохое (упаси Господи!). В городе не только плохое, мы с вами прекрасно знаем, сколько в городе всяких достоинств и хороших вещей. И всё-таки… И всё-таки в основе своей – это основанная на насилии человеческая общность, она здесь нам показана.

А почему же Господь попустил, почему же Он потерпел, чтобы такая городская цивилизация в истории человечества возникла, а если Он допустил, что она возникла, то почему Он допускает, что она распадается? Ответ на этот вопрос, я думаю, лежит в том же ключе поляризации добра и зла. Город — замечательный инструмент поляризации добра и зла, если сравнить с деревней. В нём добро ярче и зло ярче. Добро, может быть, непонятно, почему ярче. Потому что человек, живущий в деревне, живёт в поле традиционных обычаев, которые ему, как сетка страховочная, не дают упасть слишком низко. И вот этот деревенский человек (посмотрим на историю нашей страны) попадает в город, и уже ни соседей нет, которые смотрят на его поведение, и сам он думает: что-то то, чему меня папа и мама учили, тут, в городе, не актуально, здесь живут по-другому! И в итоге оказывается, что он что-то теряет, он в моральной невесомости, он не понимает, что можно, а что нельзя. Значит, всё можно. Понимаете, выявляет городская жизнь неустойчивость моральных понятий, которые основаны не на вере в Бога, а просто на традиции, которая пришла от папы с мамой. Поэтому город есть инструмент поляризации добра и зла.

В 18-й главе говорится ещё об одной стороне этого города: «1После сего я увидел иного Ангела, сходящего с неба и имеющего власть великую; земля осветилась от славы его.

2 И воскликнул он сильно, громким голосом говоря: пал, пал Вавилон, великая блудница, сделался жилищем бесов и пристанищем всякому нечистому духу, пристанищем всякой нечистой и отвратительной птице; ибо яростным вином блудодеяния своего она напоила все народы». Это соответствует тому, о чём я говорил раньше. А дальше вот что начинается: «3…и цари земные любодействовали с нею, и купцы земные разбогатели от великой роскоши её», и дальше, в девятом стихе, опять возвращается к этим царям и купцам: «9И восплачут и возрыдают о ней цари земные, блудодействовавшие и роскошествовавшие с нею, когда увидят дым от пожара её,

10стоя издали от страха мучений её и говоря: горе, горе тебе, великий город Вавилон, город крепкий! ибо в один час пришёл суд твой.

11И купцы земные восплачут и возрыдают о ней, потому что товаров их никто уже не покупает». И дальше начинается этот плач. Уже нет ничего (посмотрите, пробегите глазами 18-ю главу, 12-14-й стихи: нет ни «12товаров золотых и серебряных, и камней драгоценных и жемчуга», ни изделий таких, ни изделий сяких, ни «13 корицы и фимиама, и мира и ладана, и вина и елея, ни «14 плодов, угодных для души», в общем, ничего этого нет, «16 горе, горе тебе, великий город, одетый в виссон и порфиру и багряницу». То есть этот город здесь уже показывается не как грешащий блудом, а в первую очередь как грешащий роскошью, грешащий материализмом. Мы, конечно, с вами понимаем, что наша городская цивилизация предоставляет блага замечательные (этот микрофон, эти устройства, много ещё чего, начиная с одежды, в которую мы одеты), много комфортного, много благ, – так много, что мы даже не поймём: как нам жить без этого-то? А если не поймём, если мы не можем жить без этого? Значит, мы на этом как наркоман на игле. Значит, мы от этого отказаться-то не можем! А что Господь говорит о тех, кто не может отказаться?  Как в той истории, где Христос сказал богатому юноше: «Как трудно имеющему богатство войти в Царство Божие! Легче верблюду войти в игольное ушко, чем имеющему богатство (точнее – держащемуся за богатство) войти в Царство Божие». Вот нас город ко всему этому приучает, так что нам со всем этим, конечно, трудно расстаться… И вот они плачут, купцы и прочие. И если, не дай Бог, — это возможность-то реальная! – случится завтра, допустим, ядерная война, и мы с вами все очутимся вне городской цивилизации, разбежимся по полям и лесам, будем там коренья копать, чтобы прокормиться (не дай Бог, конечно!) – так представляете, как без этого всего? Тоже плакать будем, ясное дело…Так что нам понятен этот плач. Но мы, с другой стороны, понимаем, ведь об этом многие говорят, начиная с нашего патриарха Кирилла, что главная проблема в том обществе, в котором мы живём, не в том, что у кого-то много, у кого-то мало, что экономика какая-то не такая, а в том, что всё общество насквозь материалистично, и в странах более благополучных общество ещё более материалистично, чем у нас. А «материалистично»  – значит, от Бога всеми благами, всеми  товарами и прочим— заслонено. И в разрушении Вавилона здесь показывается распад материальной цивилизации, в сущности – материалистической цивилизации, которая ставит вещь выше духа. И все плачут. Как я вам говорил, и мы с вами плакали бы, какие мы ни есть верующие люди, если бы, не дай Бог, всё так распалось... Плакали, точно, и мы бы с вами.

А на небе что происходит? В 20-м стихе почитайте: «20 Веселись о сем, небо и святые Апостолы и пророки; ибо совершил Бог суд ваш над ним». Суд ваш над ним! Те люди, которые в шестой главе взывали из-под престола Божия: «10 Господи, доколе же Ты терпишь? Доколе Ты не мстишь за кровь нашу», т. е. не судишь мир по истине, — они теперь веселятся, потому что – вот он, Суд! И в чём же Суд? Суд — в распаде городской цивилизации. Дальше из главы 18-й: «21И один сильный Ангел взял камень, подобный большому жёрнову, и поверг в море, говоря: с таким стремлением повержен будет Вавилон, великий город, и уже не будет его.

22И голоса играющих на гуслях, и поющих, и играющих на свирелях, и трубящих трубами в тебе уже не слышно будет; не будет уже в тебе никакого художника, никакого художества, и шума от жерновов не слышно уже будет в тебе…»  Понимаете — ни художества (с сожалением!), понимаете, ни искусства, ни литературы — не будет, это ведь тоже плод городской цивилизации! Такое ощущение, что ни о чём не жалеют на небесах, а об этом чуть-чуть жалеют, об этом плоде духа. «23…и свет светильника уже не появится в тебе; и голоса жениха и невесты не будет уже слышно в тебе: ибо купцы твои были вельможи земли, и волшебством твоим введены в заблуждение все народы». Знаете, мы с вами относимся (может быть, и оправданно) отрицательно к некоторому агрессивному стилю отдельных мусульманских стран, но если мы попробуем поставить себя на их место… Они воспринимают непреодолимо вторгающуюся в их жизнь глобальную (американизированную, условно так назовём) цивилизацию как то, о чём сказано здесь: «волшебством твоим введены в заблуждение все народы», – и, как умеют, пытаются этому сопротивляться, иногда совершенно, разумеется, неоправданными и неадекватными методами. Я их совершенно не хочу оправдывать, но тем не менее. Вторжение материалистической цивилизации многие воспринимают как посягательство на то самое драгоценное, что было у них. А это драгоценное, самое драгоценное, что было у них, — понимаемая ими по-своему их связь с Богом. Понимаете, они воспринимают то, что мы называем экономическим и социальным прогрессом, как посягательство на Аллаха. А я хочу вам напомнить, чтобы у нас тут не звучали, особенно в наше время, какие-то антимусульманские интонации: при всём том, что, конечно, там и в стиле, и в действиях и в форме много нам чуждого, но то, что Аллах мусульман, Бог христиан и Бог Израиля — это один и тот же Бог,— тут сомнений ни у кого быть не должно, это просто медицинский факт. Извините, но это актуальное, на мой взгляд, отступление.

24-й стих: «24И в нём… (в Вавилоне) найдена кровь пророков и святых и всех убитых на земле». Главная претензия к нему — эта, третья,  –  антирелигиозность. Я вам говорил, что государство по природе своей антирелигиозно, это было так ясно видно, а здесь показано, что вся городская цивилизация антагонистична религии. Она разные формы принимала в истории и не всегда имела форму государства, как мы сегодня его понимаем, были города-государства, было много разных форм, но вся городская цивилизация — антагонистична религии, и в ней найдена кровь пророков и святых. Вот что главное, вот почему Бог её разрушает, вот почему она гибнет ещё до Страшного Суда. Производится Суд над историей человечества последних пяти тысяч лет, потому что примерно пять тысяч лет насчитывает городская цивилизация, до этого её не было.

И наконец последнее, о чём я хотел бы сказать. Когда мы читаем про Вавилон, блудницу, роскошь и т. д., надо всегда помнить, что это не просто так здесь показано (может быть, он, город, а по-гречески «город» в женском роде, поэтому «она», блудница), а как антоним тому Новому Иерусалиму, который явлен в конце. То есть нам опять здесь показана поляризация, показан выбор: или — или. Или ты живёшь в Вавилоне (пусть сладко, пусть сытно, пусть комфортно) — или ты живёшь в Новом Иерусалиме. И на фоне того, что нарисовано здесь, особенно ярко выступает картина Нового Иерусалима, которая является в последних двух главах.

 

 

Лекция 41. Апокалипсис. 05.01.10

 

Как вы видите, это 19-я глава Откровения Иоанна Богослова. Мы с вами переходим к чтению шестой части Откровения, если его, как я вам говорил, несколько условно разделить на семь частей: первая — «Пролог на земле»; вторая — «Пролог на небесах; следующая — «Семь печатей»; следующая — «Семь труб»; следующая — «Семь чаш» (то, что мы с вами в прошлый раз прочли), ну и такие интерлюдии большие, которые есть в трёх седмерицах. Сейчас – предпоследняя часть, которую условно можно назвать «Эпилогом на земле». 19-20-е главы, которые мы с вами сегодня не скажу даже — прочитаем, а повторим, потому что они заслуживают гораздо более детального разбора, чем мы в состоянии за один день сделать. Сегодня мы их повторяем —останавливаемся только на основных вещах, которые нам важны, чтобы понять общий смысл этих глав. Это «Эпилог на земле», потому что в этих главах мы с той историей, с тем временем, с тем миром вообще, в котором мы с вами живём сегодня,— мы со всем этим прощаемся. Это — кончается, и за этим наступает нечто, что нам, конечно, вообразить невозможно. Мы просто читаем: там сказано «новое небо и новая земля», и «что-то», что (тоже условно) называется «городом», — Новый Иерусалим. Что это такое? Как это можно себе представить? Ведь всё это — символы чего-то такого, чего мы сегодня, наверное, и представить себе не можем. Трудность этого эпилога в том, что в этих главах, по мере приближения к концу земного бытия (как оно здесь показано), события естественно становятся всё более важными, всё более значимыми, и собственно то, что мы привыкли с вами связывать с понятием «апокалипсис», а именно «Страшный Суд», — это как раз в сегодняшних наших главах, последний Суд Бога над людьми, над землёй и вообще над всем (над всей Своей тварью). И много ещё такого, я бы сказал, крупномасштабного в этих главах. И при этом темп событий убыстряется, а время, которое в видении отведено каждому из этих крупных событий (как у нас принято говорить — исторического масштаба, исторической важности), иногда буквально сконцентрировано в одном стихе, в нескольких строчках, поэтому, конечно, понимать трудно. Почему так? Почему (если так можно выразиться) время сжимается по мере того, как земная история подходит к концу? Я думаю, не потому даже, что это время сжимается в прямом смысле слова (это же сжимается время изложения в Книге), а вот почему. Потому что, несмотря на то что всё здесь показано Иоанну Богослову как бы в небесной перспективе, но сам-то он всё-таки человек!  И мы-то с вами, кто это читает, — люди. Нам всё равно всё это как бы в небесной перспективе увидеть невозможно, мы всё равно (не знаю, как сказать) на всё это небесное смотрим с нашей земной точки зрения, и чем дальше это удаляется от привычных нам понятий, тем всё это от нас в отдалённую перспективу уходит, а вы знаете по опыту жизни: чем дальше что-то находится, тем больше перспективное сжатие масштаба. Такое перспективное сжатие масштаба, мне думается, здесь и происходит: взгляд издали. Вот почему эти две главы так сжаты. Давайте начнём их читать, выборочно. Напоминаю, что в предыдущей 18-й главе (да и в 17-й) описывается падение Вавилона, которое, видимо, означает падение всей  нашей земной цивилизации, к какой мы привыкли, какую мы иногда любим и какую ненавидим. В конце 18-й главы ангелы небесные как бы от имени Бога благословляют крушение цивилизации. Да, в ней было много замечательного (искусства, науки и т. д.), но в ней было ещё больше чудовищного, дьявольского, злого, жестокого, поэтому ангелы, в отличие от людей, не жалеют о крушении цивилизации. Дальше продолжается как бы та же мысль, потому что границы глав в исходном тексте отсутствуют  (разделение на главы добавлено потом).

Глава 19-я: « 1 После сего..(как раз после крушения Вавилона) я услышал на небе громкий голос как бы многочисленного народа, который говорил: аллилуия! спасение и слава, и честь и сила Господу нашему!

2Ибо истинны и праведны суды Его: потому что Он осудил ту великую любодейцу, которая растлила землю любодейством своим, и взыскал кровь рабов Своих от руки её…» Этот громкий голос, который вдруг опять стал слышен… Он заглушался на протяжении предыдущих глав, если так можно выразиться, шумом катастроф, которые связаны с печатями, с чашами, с трубами, шумом, наконец, крушения Вавилона. И вот Вавилон сокрушён, и всё стало тихо, и что мы слышим? (что слышит автор Откровения?) Он слышит опять небесную литургию, и дальше мы видим, что литургия продолжается в четвёртом, пятом стихах: да, опять «4…двадцать четыре старца и четыре животных пали и поклонились Богу, сидящему на престоле, говоря: аминь! аллилуия!

5И голос от престола исшёл, говорящий: хвалите Бога нашего, все рабы Его и боящиеся Его, малые и великие.

6 И слышал я как бы голос многочисленного народа, как бы шум вод многих, как бы голос громов сильных, говорящих: аллилуия! ибо воцарился Господь Бог Вседержитель». То есть что-то закончилось. Мы, кстати, сейчас увидим, что что-то закончилось, а что-то и нет. Закончилось разделение на добро и зло, о чём я вам говорил, когда мы кончали читать 14-ю главу о том, что «земля пожата», что означает: стало уже ясно всё – где там зёрна, где там плевелы. Я вам говорил, что жатва земли после разделения на добро и зло не означает, что то, что оказалось злом (а именно те люди, которые приняли на себя дьявольскую печать), нужно выбросить на мусорную свалку, как нечто ненужное, как нечто ни к чему не пригодное. Это не совсем так. Важно, что хотя зло никто на мусорную свалку не выбрасывает, но понять, что есть добро, а что есть зло, просто необходимо для того  чтобы можно было судить. Эти две главы — шестая часть, «Эпилог на земле», это в первую очередь Суд. А как можно судить, не понимая, где доброе, где злое? Даже когда какой-то человек судится в суде, например, когда сложная семейная коллизия, которая на суд вышла, судья разбирается, выясняет, что, допустим, обвиняемый сделал доброе, или стремясь к доброму, а что он сделал осознанно злое? Без этого суд невозможен. Собственно, разделение на добро и зло и есть прелюдия к Суду. Кроме того, понимаете, здесь сказано, что эта великая любодеица, блудница (Вавилон), растлила землю, понимаете, в греческом тексте, в котором слово «растлить» не совсем те имеет значения, как по-русски, оно означает, что она землю лишила силы, лишила жизни, уничтожила то, ради чего земля существует. Она, эта любодеица, этот Вавилон, этот символ цивилизации землю (я не знаю, как это сказать) не уничтожил, но как-то привёл её в такое состояние, при котором земля как бы и есть, а всё равно что её нет: примерно в то состояние земля приведена, как древние евреи мыслили себе, в каком состоянии души людей находятся в шеоле после смерти, т. е. они и есть, а с другой стороны, это не бытие, а так, какое-то полубытие. Та цивилизация, в которой мы с вами живём, с одной стороны, массу всяких благ приносит, но какой ценой! Мы сегодня говорим об экологических проблемах, о том, что цивилизация биосферу медленно убивает, и это правда: медленно убивает, действительно, ещё далеко не убила, но то, что убивает потихонечку, — это точно. А с другой стороны, главное: на земле же не одна биосфера существует, на земле существует ещё, например, то, что называется ноосферой, как бы рождающийся мир духа. Вот главное: то, что эта духовная часть нашей земли, которая не физическая, её нельзя в руку взять (как мы можем погладить какое-нибудь животное, так духовные сущности не погладишь), она  растлевается и уничтожается цивилизацией. Вот от чего необходимо землю освободить –  от этой блудницы: чтобы земля, как сказано в следующих стихах, стала невестой Агнца. И мы с вами, действительно, видим в тех последних стихах, которые я вам прочёл, что небесная литургия, музыка, празднество небесное, говоря церковным языком из Таинства Евхаристии, переходит потихонечку в Таинство брака, небесное богослужение приобретает уже другую грань. Брака чего, кого? Здесь после слов шестого стиха «Воцарился Господь Вседержитель» сказано в седьмом стихе: «7 Возрадуемся и возвеселимся и воздадим Ему славу; ибо наступил брак Агнца, и жена Его приготовила себя.

8И дано было ей облечься в виссон чистый и светлый; виссон же есть праведность святых». Вот брак Агнца, т. е. Христа. Брак с кем? Брак с какой-то женской сущностью, которая раньше названа «невестой Агнца, а здесь— «жена Агнца». Это не нужно друг другу противополагать: «невеста», «жена» — это один и тот же образ. В этом женском образе соединены сразу несколько символов, которые имеют женскую природу и которые встречаются в Апокалипсисе. Это, в первую очередь, та самая Жена, облечённая в солнце, о которой я вам говорил при чтении 12-й главы. И сама Жена, облечённая в солнце (такой мощный символ) несёт в себе много разных граней, много связей. Жена, облечённая в солнце, — это одновременно и София Премудрость Божия, та самая Премудрость Божия, о Которой говорится, например, в «Книге Притчей Соломоновых», что эта Премудрость была с Богом при сотворении мира, когда Бог творил мир, и была при Нём художницею (и это в женском роде, подчёркнуто сказано); и ещё это Церковь, Церковь новозаветная (Новый Израиль) и Церковь ветхозаветная (Ветхий Израиль, что мы обычно называем «Израиль», еврейский народ); и как некий мост между Церковью ветхозаветной и Церковью новозаветной – Богородица, Пречистая Дева Мария, я бы даже сказал, не в её конкретике (Женщины, жившей в Израиле и родившей Иисуса Христа), а именно как символ, потому что в Откровении всё — символ.  Богородица именно как символ моста между Ветхим Израилем и Новым Израилем, и как символ невесты Агнца. Вы скажете: ну как же, она же Мать Христа, это же не Его невеста и жена! Вы знаете, на уровне символов, которые используются в Апокалипсисе, все виды связи с Христом плавно перетекают друг в друга: невеста, жена, дочь, мать, – всё это вместе взятое. Это не нужно противополагать так, как мы  всегда в нашей жизни чётко знаем, кто там жена, кто мать, кто дочь. Здесь это просто женская сущность, неразрывно связанная со Христом, и поэтому здесь она называется Его женой. Но дальше, когда мы читали 21-ю главу, когда появляется Новый Иерусалим, мы с вами видели, что неожиданно невестой Агнца оказывается Новый Иерусалим. Как это может быть? Как город может быть невестой Христа? Нет, конечно, город-то быть не может, но Новый Иерусалим  и не город. Мы при чтении этой главы говорили, что «Новый Иерусалим»  – это новая Вселенная (новое небо и новая земля), причём не просто новая Вселенная, отдельная от Бога, как наша Вселенная (мы знаем: есть Бог, а есть тварь, и это никак друг с другом не соединено и никак не слито, и единственное исключение, когда это слито, – это как раз Христос, в Котором человеческая, тварная сущность и сущность божественная соединены вместе, — это уникальный пример), новая Вселенная представляет собой реализацию во вселенском масштабе уникального примера соединения твари с Творцом, который нам даёт Иисус Христос. И в этом смысле вы можете, в конце концов, это соединение назвать и браком тоже. Это брак Творца с тварью –вот что такое новая Вселенная, Новый Иерусалим, поэтому он так и назван — невестой Агнца.

 Вообще же я хотел сказать, что то, что я вам сейчас говорю,— это, скорее, чтоб привлечь ваше внимание к этому моменту, очень важному. Наш замечательный богослов отец Сергий Булгаков две (или даже три) книги посвятил этой теме: «Брак Агнца» и «Невеста Агнца». Она очень сложна, эта тема, именно потому, что это очень глубокие символы мирового значения. И я своими словами, скорее, хочу привлечь ваше внимание к этому месту Апокалипсиса, чем дать ему какое-то уже готовое окончательное решение. Дальше мы читаем  в 19-й главе:« 9И сказал мне Ангел: напиши: блаженны званые на брачную вечерю Агнца. И сказал мне: сии суть истинные слова Божии». Когда мы читаем о званых на брачную Вечерю Агнца, мы с вами вспоминаем о том, как Христос Сам говорил, как царь (т. е. Бог) устроил брак своему сыну (т. е. Иисусу Христу), и были званые на эту Вечерю, которые оказались недостойны, и некоторые были избраны (и сказаны слова: «много званых, да мало избранных»). Когда мы здесь читаем: «блаженны званые на брачную вечерю Агнца», – мы, пользуясь притчей Христа, должны под слово «званые» подставить слово «избранные», т. е. не просто те, кого Господь позвал (Он всех людей зовёт к Себе), а те, кто реально пришёл и оказался достойным присутствовать на брачной вечери Агнца, вот что здесь имеется в виду. Как же нам понимать это: что люди призываются и приходят на брачную Вечерю Агнца? Знаете, я хочу вам сказать, что в этих двух главах тема Брака плавно переходит в тему Суда (Страшного Суда, Последнего Суда), и поэтому оказывается, что званые на Брачную Вечерю Агнца –  это одновременно люди, которые приходят на Суд, мы это видим в конце 20-й главы. А избранные кто? Это те, кто на этом Суде получил от Бога благословение, прощение грехов, и Он в Свою новую Вселенную—новое небо и новую землю — их принял. Вот кто они такие. Такое понимание (что Брак и Суд в двух главах – одно и то же) объясняет нам, почему вслед за этими словами, такими светлыми, торжественными (о невесте или жене Агнца, о светлом виссоне, о том, что блаженны званые) опять начинается о войне. Почему? Вроде всё кончилось, всё побеждено (силы зла побеждены, Вавилон ужасный развалился), как говорится, чего же ещё ждать? Я хотел бы в этой связи сказать, что когда мы с вами читали предыдущие главы, я постоянно подчёркивал, что действие Апокалипсиса разворачивается в трёх взаимодополняющих слоях: в слое историческом (история человечества), в слое психологическом (глубины человеческой души) и в слое вселенском (как бы та духовная Вселенная, главный сюжет драмы которой – это взаимодействие, борьба Бога и дьявола). Во всех трёх слоях разворачивается действие Апокалипсиса. Мы прочли, что Вавилон рухнул. Да, это победа! Но эта победа и как бы конец борьбы только в историческом слое. Ещё есть два слоя: души людей  и слой вселенский (Бог и дьявол), — и об этой войне и победе говорится в следующих главах, сразу после того, как вроде бы всё состоялось  и вроде бы уже начался Брак. « 11 И увидел я отверстое небо, и вот конь белый, и сидящий на нём называется Верный и Истинный, Который праведно судит и воинствует.

12 Очи у Него как пламень огненный, и на голове Его много диадим. Он имел имя написанное, которого никто не знал, кроме Его Самого.

13Он был облечён в одежду, обагренную кровью. Имя Ему: "Слово Божие".

14 И воинства небесные следовали за Ним на конях белых, облечённые в виссон белый и чистый.

15 Из уст же Его исходит острый меч, чтобы им поражать народы. Он пасёт их жезлом железным; Он топчет точило вина ярости и гнева Бога Вседержителя.

16На одежде и на бедре Его написано имя: "Царь царей и Господь господствующих".

17И увидел я одного Ангела, стоящего на солнце; и он воскликнул громким голосом, говоря всем птицам, летающим по средине неба: летите, собирайтесь на великую вечерю Божию,

18чтобы пожрать трупы царей, трупы сильных, трупы тысяченачальников, трупы коней и сидящих на них, трупы всех свободных и рабов, и малых и великих.

19И увидел я зверя и царей земных и воинства их, собранные, чтобы сразиться с Сидящим на коне и с воинством Его». Это собранные представители дьявола, готовые сразиться с Богом. О них говорилось две или три главы назад, что их дьявольские духи собирают на битву с Богом на месте, называемом Армагеддон. И после этого было крушение Вавилона, т. е. вроде бы они побеждены (собственно, так и сказано, что они побеждены). Почему же опять битва? Ещё раз: потому что Армагеддон здесь должен повториться три раза –  один раз в истории, другой раз в душе человеческой и третий раз во вселенском масштабе. Так это и происходит: крушение Вавилона — это победа в первом Армагеддоне. Здесь, сейчас, как я себе представляю, речь идёт о войне за души человеческие: хотя битва в истории выиграна, надо ещё выиграть битву за души человеческие. Подтверждает такое толкование то (обратите внимание), как воюет Верный и Истинный, Который сидит на коне, — чем Он воюет? Он воюет мечом, который исходит из Его уст. Это Слово Божие, об этом сказано в первой главе, и здесь тоже сказано, что имя этому воюющему — Слово Божие, т. е. Его оружие — это Слово. И ещё здесь написано, что «12 Очи у Него как пламень огненный», Он воюет взглядом и воюет Словом. За что можно воевать взглядом и Словом? Мы, наверное, по опыту своей жизни знаем: когда мы в чём-то хотим кого-то убедить или как-то переменить настроение человека, его мнение, его душу, мы именно так воюем за него — взглядом и словом. Так что здесь, на мой взгляд, идёт речь о войне за души человеческие. Поэтому и кровь, которая здесь упомянута (одежда, обагренная кровью, у воюющего), — это та же кровь, которая течёт из точила гнева Божия в 14-й главе. Это, конечно же, не физическая кровь — эта кровь духовной борьбы, которая одновременно есть виноградный сок (плод урожая земли). Я хочу сказать, что когда мы сами с собой вот так иногда сражаемся в каких-то жизненных ситуациях, это для нас мучительно, мы иногда просто чувствуем, что из нашего сердца течёт кровь (естественно, не физическая, а моральная), мы чувствуем, как сердце болит, когда мы так с собой воюем, и это плод, который мы приносим Богу. И святые, первые пустынники  нас призывали вот так воевать с самими собой. Так что вот какая кровь здесь имеется в виду.

И ещё о Сидящем на коне, который называется «Верный и Истинный». Он здесь так назван, но непонятно: то ли в этом виде выступает Сам Бог Отец, Сидящий на троне, то ли в этом виде выступает Христос, то ли ещё Кто-то (есть ещё третий, кроме Бога Отца и Бога Сына, — Дух Святой). Непонятно. Понимаете, наверное, не случайно именно так сказано, потому что если бы это, допустим, был Христос, то было бы сказано, что это Агнец, потому что везде в Апокалипсисе Христос называется Агнцем. Но вроде бы сказано, что «Имя Ему: "Слово Божие». Мы с вами из Евангелия от Иоанна знаем с самого начала, что то Слово, которое было в начале, это и есть Христос. Но хочу обратить ваше внимание, что это имя, которое тут вроде бы открыто, «Слово Божие», о нём в предыдущем стихе сказано, что оно есть «имя написанное, которого никто не знал, кроме Его Самого», Сидящего на коне. Так значит, имя – не «Слово Божие»? Если судить по тому, что тут дальше говорится, какое-то другое имя? Как это понять? Мне кажется, что имена, которые мы даём божественным сущностям, имеют как бы два вида. Они имеют функциональное имя и личное имя. Когда мы называем, допустим, Христа, «Христос» означает «Помазанник», ещё Его называют Спасителем, Спасом, Помазанником – многими именами. Но это всё Его роль в Замысле Божием, Его роль в нашей жизни, а у Него есть личное имя, и это личное имя – Иисус. Если мы говорим о Боге Отце «Бог Отец», «Бог Израиля» — это всё функциональное обозначение, а у Него есть личное имя. Как царь, например. Царь – это функция, это его должность, но у царя есть имя (Пётр, Александр или какое-то ещё). Вот так же у Бога Отца, у Бога Израилева есть личное имя, которое было открыто Моисею при купине и которое было с тех пор забыто во всех перипетиях истории народа Израилева, от него остались только четыре согласные буквы, и мы не знаем, какие гласные между ними вставлять, поэтому можно сказать, что это имя мы сегодня не знаем, но это личное имя Бога Израилева. Я хочу в связи с этим сказать вот что. Мы с вами в христианском богословии часто упоминаем ещё одно название Бога — Троица, но это же тоже как бы Его структура, это не есть личное имя. Наверное, у Троицы есть какое-то Своё личное имя тоже, о котором мы ничего не знаем, на него нигде никак даже не намекается. Может быть (это догадка, я не поручусь за это), как здесь сказано, это имя,  «которого никто не знал, кроме Его Самого», это оно и есть — личное имя Троицы. Во всяком случае, такое имя должно быть, знаем мы его или не знаем.

Написано дальше, что всадник пасёт народы «жезлом железным». В Ветхом Завете, в Псалмах и в других местах у пророков несколько раз сказано, что Спаситель будет жезлом железным пасти народы. Нам как-то неуютно: что же это за «спаситель», который орудует железной палкой? Но дело в том, что  «жезл железный» – это то же самое, что «острый меч», который «Слово», который выходит из уст. И этот «острый меч», «слово»,  этот «железный жезл» –  твёрдый как скальпель, которым Господь Бог взрезает язвы человеческой истории, язвы человеческой души и даже язвы всего Своего творения, язвы всей Вселенной (которые у неё, конечно, есть, иначе не было бы в ней дьявола, иначе он не мог бы в ней существовать).

Далее. Эта битва (обратите внимание) – второй Армагеддон; как и первый Армагеддон, она выигрывается, и нет описания какого-либо сражения. Они (враги Бога) побеждены apriori: « 20 И схвачен был зверь и с ним лжепророк, производивший чудеса пред ним, которыми он обольстил принявших начертание зверя и поклоняющихся его изображению: оба живые брошены в озеро огненное, горящее серою;

21а прочие убиты мечом Сидящего на коне, исходящим из уст Его, и все птицы напитались их трупами». Хочу сейчас сказать об этих таинственных птицах и об этих таинственных трупах. Мы видим: убиты мечом Сидящего на коне, т. е. убиты Словом. Души могут быть поражены словом (мы с вами, наверное, сами такое в жизни переживали, когда кто-то нам говорит что-то такое, что мы говорим: лучше бы ты меня ножом ткнул, чем такое слово сказал!) Здесь это и происходит: над душами Словом Божиим и производится некая хирургическая операция, при которой (опять!) разделяются добро и зло, отделяется мёртвая часть души от живой части души. А то, что в наших душах есть мёртвая часть, мы с вами, наверное, знаем просто по своему жизненному опыту. Я вам хочу сказать, что мёртвую часть нашей души мы не можем, не сможем перевести через грань Страшного Суда над всем миром, который описан в Откровении. Проще: мы не сможем мёртвую часть нашей души перевести через грань нашего личного Страшного Суда в момент нашей смерти, — она к Богу попасть не может. И здесь написано, что она (опять-таки, обратите внимание) не выбрасывается куда-то на помойку, а чем-то, что здесь названо птицами, пожирается (как стервятники и проч. жрут мёртвые тела). Но заметьте, когда стервятник пожирает какую-нибудь падаль, то эта падаль в нём превращается в живое, он её (если так можно выразиться) воскрешает, переводя в себя, в свою плоть. Так и здесь. Что-то такое, видимо, происходит с мёртвыми частями человеческих душ, что они, пусть в другой форме, уже не как наши души, но всё же как часть созданной Богом тварной Вселенной как-то восстанавливаются. Я думаю, что это как бы съедение трупов надо понимать как оживление того, что мертво в этой жизни, в этой Вселенной.

Читаем дальше 20-ю главу. Она ещё более трудна, потому что в ней события ещё более крупные и ещё более кратко изложены. В ней, как мне кажется, идёт речь, если так можно выразиться, о третьем Армагеддоне — о войне, которая происходит уже во вселенском масштабе. О войне, победе, и вслед за этим уже непосредственно начинается Суд. Определённые трудности возникают при сравнении предыдущей 19-й главы и 20-й. Христос описывает Страшный Суд и последние дни в так называемом Малом Апокалипсисе, что изложено в трёх Евангелиях, и Христос как-то по-другому всё это описывает, более нам понятно, если так можно выразиться. Там, у Христа, Второе Пришествие Его на землю с победой как бы в один момент совершается, а здесь, как я вам и говорю, фактически мы видим не одну войну и победу в эти последние дни, а три. Почему так? Мне кажется (ещё раз), что здесь в видении Иоанну Богослову показано то, что люди обычно не видят: ему показана небесная перспектива, взгляд на всё с небес (на историю, на душу, на всю духовную Вселенную). А Христос Своим ученикам говорил языком человеческим, как Он им обычно говорил, поэтому там другая перспектива. Это то же самое, только как бы под другим углом, Христос всё это до них доносил с земной точки зрения. Но мы знаем, что ученики очень часто то, что Христос им говорил даже с  земной точки зрения, тоже не понимали. То есть Откровение, которое мы читаем, это какой-то новый шаг, действительно откровение (открытие людям того, чего даже Христос Своим ученикам не открывал; не открывал, потому что они были неспособны вместить, как Он Сам говорил). Один из этих учеников, Иоанн Богослов — вот он сподобился, если можно так выразиться, продолжения слов Христа в виде такого видения.

Ещё что хочу сказать о 20-й главе в целом. В ней наступает некий разрыв между ней и следующими двумя главами, в которых уже новое небо, новая земля и т. д. Всё. Мы в этой главе просто прощаемся со всем, что мы знаем. Как я говорил, когда мы читали следующие главы: эти главы (где Новый Иерусалим) нас как бы возвращают к раю, к месту, где человек вместе с Богом гармонично сосуществовал. А мы с вами помним, что по дороге человека из рая к тому историческому бытию, в котором мы все с вами живём, был Потоп (как грань, как разрыв). Можно даже сказать, что история, к которой мы привыкли, в Библии начинается с Потопа. То, что до Потопа,— это какая-то метаистория, это непривычный нам мир: там ангелы входят к дочерям человеческим и т. д., там есть какое-то другое общение между небесами и землёй. Аналог рая — возвращённый (если так можно выразиться) рай— Новый Иерусалим, и по дороге к нему происходит тоже нечто вроде Потопа. В 20-й главе сказано о тысячелетнем царстве и о последней войне, и о Суде, который происходит после этой войны с дьяволом: это всё некий аналог того разрыва — Потопа (новый Потоп, если так можно выразиться). Дальше. Глава 20-я: « 1И увидел я Ангела, сходящего с неба, который имел ключ от бездны и большую цепь в руке своей.

2Он взял дракона, змия древнего, который есть диавол и сатана, и сковал его на тысячу лет,

3и низверг его в бездну, и заключил его, и положил над ним печать, дабы не прельщал уже народы, доколе не окончится тысяча лет; после же сего ему должно быть освобождённым на малое время». Это заключение дьявола, конечно, ставит вопрос. Мы с вами видим в 20-м стихе предыдущей 19-й главы, что дьявольские порождения — зверь и лжепророк (как бы две ипостаси издевательской дьявольской как бы трёхъипостасности), брошены в озеро огненное (об озере огненном в конце 20-й главы говорится), а с третьей и главной ипостасью дьявольского начала делается что-то другое: она низвергается в бездну, там заключается какой-то печатью и потом опять освобождается. Зачем? И что это за бездна? Я до вас хочу донести то, как я это понимаю (я не поручусь, что это единственно возможная и единственно правильная интерпретация). Раз дьявол освобождается из этой бездны по решению Божьему, значит, он должен сыграть какую-то роль в Замысле Божьем, что-то должен сделать, какую-то работу произвести. Что же это за работа? Странно… ведь дальше мы читаем: наступает тысячелетнее царство: «4И увидел я престолы и сидящих на них, которым дано было судить, и души обезглавленных за свидетельство Иисуса и за слово Божие, которые не поклонились зверю, ни образу его, и не приняли начертания на чело своё и на руку свою. Они ожили и царствовали со Христом тысячу лет». Это так называемое тысячелетнее царство (оно изображается на картинах, у Босха есть замечательная картина, изображающая тысячелетнее царство). Вроде бы всё: Бог и святые царствуют. Всё? Вопрос закрыт? Победа одержана? Оказывается, что — нет. Единственный, на мой взгляд, возможный ответ состоит в том, что: да, царствуют! но возможность того, что дьявол всё же опять вернётся и в души человеческие, и в историю человеческую — остаётся. Как возможность остаётся. Люди как бы хорошие, ничего плохого не делают, но сама возможность, что они испортятся (так, как это произошло в раю) и опять станут творить зло, — остаётся, и дьявол используется Богом (если так можно выразиться) как «вакцина», или, если угодно, как провокатор, который уже после тысячелетнего царства опять выходит из как бы потенциального существования в существование реальное, и оказывается, что многие из людей, которые в тысячелетнем царстве вроде бы прекрасно существовали, опять идут за дьяволом. То есть возможность того, что дьявол может кого-то к себе опять привлечь, она как возможность остаётся даже в тысячелетнем царстве. И смысл разделения на свет и тьму, на добро и зло состоит в том, чтобы была устранена сама возможность возобновления зла, сама возможность возвращения дьявола на землю. И это-то и происходит: « 7Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобождён из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырёх углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань; число их как песок морской». Обольщать. Значит, есть такие люди, вроде бы в тысячелетнем царстве живут, по Божьим законам, всё хорошо, всё нормально, — и вот выходит дьявол их обольщать, и оказывается, что они могут быть обольщены, т. е. возможность опять возвращаться ко злу в людях сохраняется. А в Новом Иерусалиме этого уже нет, там устранена сама возможность зла, в этом разница. И ради того, чтобы последнее на земле разделение зла в самой его возможности произвести, устранить его, искоренить, попускается дьяволу эта последняя война. «8И вышли на широту земли, и окружили стан святых и город возлюбленный.

9 И ниспал огонь с неба от Бога и пожрал их». Как видите,  третий Армагеддон тоже совершается так же легко, как и первые два, никакой особой войны нет: «…ниспал огонь с неба от Бога и пожрал их».

Ещё хочу сказать: не нужно думать, что это всё что-то такое, что в истории должно состояться. Нет, это уже слой вселенский. Здесь говорится, что «вышли на широту земли», обратите внимание не на слово «земля», а на слово «широта». «Земля» здесь — просто символ творения, символ твари, а «широта земли»  –  означает именно «вся Вселенная», и в этой «всей Вселенной» (тварной) уже «город возлюбленный», и это не Иерусалим земной (и не земной Иерусалим рухнул вместе с этим Вавилоном), а это уже рождающийся Иерусалим Небесный, который (если выразиться не совсем точно) начинают строить ещё на земле святые со Христом в тысячу лет тысячелетнего царства, и это происходит уже не в истории. (Так же, как я говорил вам, что допотопные события, в начале Библии, тоже происходят как бы не совсем в истории.)

Здесь сказано, что «огонь пожрал их». Это тот же самый огонь, о котором говорится в рассказе об озере огненном, мы читали в предыдущей главе. Что это за огонь? Огонь имеет две функции: огонь уничтожает, сжигает,  – и огонь очищает. Что здесь? Нам не сказано. Но я думаю, что мы не должны воспринимать этот пожирающий огонь только как огонь уничтожающий, мы должны всегда помнить о том, что у него есть ещё очищающая грань. А если бы не так, то тогда бы Господь не сказал (в Книге Исход Сам о Себе), что Он есть «огнь поядающий». Бог Сам Себя назвал огнём поядающим — что же, Он хотел сказать, что Он – уничтожающий огонь? Нет, конечно! Он хотел сказать, что Он — очищающий огонь. Поэтому всегда, когда мы встречаем образ огня в этом видении, надо об этом помнить. И насчёт озера огненного, вот, здесь сказано: «10…а диавол, прельщавший их, ввержен в озеро огненное и серное, где зверь и лжепророк, и будут мучиться день и ночь во веки веков». Вроде бы «мука», что-то с ними происходит в этом озере плохое, кажется, что это — всё, полная погибель! Если нас туда бросить, мы, конечно, в нём погибнем физически, но они в нём остаются существовать, хотя и мучаются. Что же это за озеро? Опять: мы до конца этого понять не можем; но в конце главы в 14-м стихе написано, что в это озеро бросается и смерть, туда же. Значит, если нам кажется, что это озеро —  озеро смерти, то это не полное представление. Полное представление — что это озеро есть «озеро смерти смерти», понимаете? То есть в этом озере есть не только мучительная, сжигающая сила, но и какая-то жизнеутверждающая сила (можно даже осмелиться сказать, что — воскрешающая сила, раз это озеро смерти самой смерти). Вот всё, что я могу о нём сказать, потому что богословие современной Церкви даже не позволяет что-то большее об этом сказать. Здесь тайна.

И дальше: «11И увидел я великий белый престол и Сидящего на нём, от лица Которого бежало небо и земля, и не нашлось им места». Конечно, то, что старые небо и земля бегут от лица Божия, это как бы прелюдия к тому, что в следующей главе уже «1новое небо и новая земля, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали» (т. е. убежали). Но я вот что ещё хотел сказать: когда убегают старое небо и старая земля и на их место приходят, по благословению Божию, новое небо и новая земля, это не совсем те понятия «небо» и «земля», которые были в старом нашем мире. Мы под небом и землёй обычно что понимаем (в духовном, конечно, смысле)? «Земля» –  это тот материальный мир, в котором мы живём, а «небо»  – это невидимый духовный мир, в котором и Бог, и ангелы, и всякие духовные силы. У нас это разделено. Вы видите сами, что мы живём в этом мире, и доступа туда, в тот духовный мир, мы не имеем, разделены небо и земля здесь у нас. А новое небо и новая земля гораздо ближе друг к другу, они даже, можно сказать, примерно так же соединены, как в том новом мире соединён Бог с людьми, Бог с тварью. То есть бегство неба и земли, о котором говорится в 11-м стихе 20-й главы, — это ещё и начало сближения неба и земли, их соединение, но это только уже в новом небе и новой земле может дойти до конца. «12И увидел я мёртвых, малых и великих, стоящих пред Богом, и книги раскрыты были, и иная книга раскрыта, которая есть книга жизни; и судимы были мёртвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими». Этот стих – центральный пункт описания Страшного Суда. Он и на иконах изображается, и в текстах, как правило, об этом говорится. Обратите внимание, что здесь есть два рода книг: «книги» (во множественном числе) что это за книги? (сейчас скажу), и «книга», одна, которая есть книга жизни. Одна «книга жизни» — это книга (если так можно выразиться) Божиих архетипов, Божиих критериев, книга, где у Бога написано, что в Его глазах есть добро, а что есть зло, т. е. то, с чем сравнивается. Я хочу сказать, что на самом деле Апокалипсис есть пусть несовершенное, пусть адаптированное к человеческому восприятию приближение к этой «книге жизни», т. е. попытка Бога нам показать, как Он с небес смотрит на человеческую историю, на человеческие души и на всю тварную Вселенную, — что это такое для Него, и где Он, Бог, видит добро и зло. Как вы видите из Книги Откровение, это часто неожиданно для нас, взгляд Бога, неожиданно, чуждо и даже страшновато. А что же такое те многочисленные книги, которые раскрыты? Я сначала скажу о наиболее известном толковании. Это слой психологический: книги душ раскрыты. Книги душ, в каждой из которых о каждом человеке написано, что он думал, что он чувствовал, что он делал, что он хотел или не хотел, и т. д. И эта наша реальность, реальность нашей жизни (и внешних поступков, и внутренних), сравнивается с книгой Божиих критериев. Вот что такое здесь Суд. Кроме того, не нужно это ограничивать только психологическим слоем. Я хотел бы сказать ещё об одном слое, историческом: книги, которые здесь раскрыты, — это свитки, которые воспроизводят во множественном числе тот самый свиток, который открывает Агнец в самом начале, ещё в шестой главе, с которого снимает печати. Это исторические свитки, в которых написаны различные как бы части истории человечества (история одного народа, история другого народа и т. д.). И это тоже подвергается в точности такому же Суду — сравнению с критериями Божиими: что есть добро, что есть зло. Возьмите, например, нашу страну. Вы согласитесь, что в истории нашей страны много всего было, и доброго, и злого, и судить нашу страну (именно страну, а не отдельных людей) критериями Божиими — сложная задача, которая требует всю историю нашу пересмотреть, разобраться и т. д. И об этом здесь речь. То есть Суд не только над отдельными людьми, Суд, например, ещё над тем, что мы называем страной, или судьбой страны.

 « 13Тогда отдало море мёртвых, бывших в нем, и смерть и ад отдали мёртвых, которые были в них; и судим был каждый по делам своим». Обратите внимание, что те вещи (смерть и ад), которые совершенно несомненно являются как бы дьявольскими порождениями, потому что (как говорит апостол Павел) это не Бог, это дьявол создал смерть, и смерть — наш последний враг, последний, если так можно выразиться, корень зла на земле, и он истребится. Апостол Павел как бы предвидит события Апокалипсиса, говоря это где-то за 30-40 лет до написания Апокалипсиса, он уже предвидит, что последний враг истребится –  смерть. Здесь сказано об этом: «13… отдали мёртвых, которые были в них14И смерть и ад повержены в озеро огненное. Это смерть вторая». И оказывается, что тем не менее дьявольские штуки, смерть и ад, держат в себе мёртвых, но потом всё-таки отдают их на суд. Так получается, что они всё-таки какую-то функцию в Замысле Божием выполняют, что Господь Свой Замысел так устроил, что в нём эти вроде бы дьявольские порождения (смерть и ад) тоже какое-то своё место находят. Не потому, что они, если так можно выразиться, от Бога, но потому, что Господь Свой Замысел ориентирует не на какой-то абстрактный и идеальный мир, а на реальный, падший мир, в котором мы живём. Здесь сказано дальше, что судим был каждый человек по делам своим, из мёртвых, которые были во смерти и аде. Но дальше-то судится и сама смерть, и ад тоже, они судятся на Страшном Суде, и «повержены в озеро огненное». Суд над смертью и адом — это, конечно, изменение всех законов нашего мироустройства. Мир после того, как смерть подверглась суду, уже не может быть прежним, вот поэтому новое небо и новая земля возникают в следующей главе.

Озеро огненное, которое есть как бы смерть смерти, оно зло или добро? Мы с точки зрения нашего мира просто не можем по этому поводу произнести никакого осмысленного суждения. Нам, конечно, кажется, что озеро огненное, где всё горит, кто-то мучается, сжигается то, что туда бросается, — это, конечно, зло. А с точки зрения нового неба и новой земли — нет. Я не знаю, что означает этот огонь горящий. Он, может быть, совсем иной смысл имеет там. Первобытные люди, когда видели огонь, они его видели как? —лесной пожар, молния в дерево ударила, деревья горят, могут сжечь, — конечно, страшно, огонь для них однозначное зло. А для нас сегодня огонь зло? Нет, конечно. Мы им пользуемся всё время, мы его любим: когда мы сидим у костра, какие мы испытываем специфические чувства! Так что в новом мире озеро огненное может значить что-то совсем другое, не то, что оно значит с точки зрения нашего мира.

И наконец, последняя строка: «15И кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное». Такое впечатление, если поверхностно читать, что кто-то в этой книге жизни записан с самого начала у Бога, он и будет спасён, а кто не был записан, тот уж извините.

Есть такое богословие предопределения. Это богословие ложное. Никакого предопределения, кто записан в книге жизни у Бога, на мой взгляд, нет, потому что чтение книги жизни, о котором здесь идёт речь, — это не просто чтение того, что уже написано. Это и запись в книгу жизни тоже. Представьте себе, что раскрывается, допустим, книга жизни души отдельного человека. Господь видит её, благословляет её и этого человека вписывает на Страшном Суде в Свою книгу жизни. Вот так это надо прочесть, а не как чтение чего-то уже готового.

И ещё я хочу сказать одну вещь. Здесь написано: «И кто не был записан в книге жизни». Это неправильный перевод с греческого. По-гречески написано: «Если кто не был записан в книге жизни…», – и это греческое «если»  –  это то, что может быть и чего может и не быть (это сослагательное наклонение), т. е. здесь как бы выражается сомнение в том, а будут ли вообще такие люди, кто не записан в книгу жизни. Может быть, все на Страшном Суде, по милости Божией, будут записаны в книгу жизни, там (от Владимира Соловьёва идёт это понятие) формулировка «все спасутся», понимаете? Эта возможность там не исключается: что спасутся все, что всякая тварь будет спасена.

 

Лекция 42. Апокалипсис.12.01.10

 

 Мы с вами сегодня заканчиваем повторять Апокалипсис. Всё. Сегодня мы с вами с Апокалипсисом уже прощаемся, и поэтому нам надо подумать о том, что же мы будем читать дальше. 

То, что мы с вами прочтём сегодня, — эти последние две главы Апокалипсиса, самые важные, на мой взгляд, главы Книги. Ради них она написана. Даже можно так сказать: не то что Книга написана, а ради них Господь вообще показал всё это Иоанну. Он ему не для того всё это показал, чтобы тот нам передал все бесконечные катастрофические, несколько устрашающие видения, которые были в предыдущих главах, а ради того, чтобы Иоанн донёс до нас весть о Новом Иерусалиме, к которому — да! путь лежит через все эти катастрофы и т. д., но всё-таки вот она, цель! Как говорят сейчас: свет в конце тоннеля.

Начинается последний, седьмой раздел Книги. Если условно разделить на семь разделов, я ещё раз напомню вам, это: «Пролог на земле», потом «Пролог на небе»  потом «Семь печатей», потом «Семь труб», потом «Семь чаш», с большими интерлюдиями между ними, потом (то, что мы с вами читали в прошлый раз) «Эпилог на земле», после которого наш мир уже кончается, и, наконец-то, седьмая, последняя часть – «Новое небо, новая земля, Новый Иерусалим». С этого, собственно, и начинается 21-я глава, первый стих: «1И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет». Это – новое небо и новая земля, а дальше: «2И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего». Обратите внимание на слово «новый», оно здесь не случайно написано. Всё новое, короче говоря. И перед нами возникает очень важный вопрос, на который нет ответа, и, может быть, нам не надо удивляться, что нет ответа, потому что вообще в Апокалипсисе больше вопросов, чем ответов. Эта Книга как один большой вопрос для нас. А вопрос этот вот в чём состоит: новое небо и новая земля, о которых здесь написано, —продолжение Замысла Господня, который начат в первой главе Книги Бытие словами « 3И сказал Бог: да будет свет. И стал свет»? или тот Замысел Божий, который начался этими словами, завершён между 20-й и 21-й главами, на Страшном Суде, и начинается, действительно, что-то новое по большому счёту, новый Замысел Божий? или всё-таки новое небо, новая земля, Новый Иерусалим — это новые части того же, исходного Замысла Божьего о человеке? Понимаете, есть аргументы и в пользу того, и в пользу того. Нам, конечно, трудно себе представить, чтобы тот Замысел Божий, с которого начинается сотворение мира, имел бы какой-то конец и потом Бог затеял бы (извините за такое слово) что-то новое, потому что, как нам представляется, Замыслы Божии всю вечность охватывают. Это с одной стороны. А с другой стороны: если мы посмотрим на тот Замысел Божий, который начался с сотворения тварного мира, то, в общем-то, то, что сказано в 21-22-й главах, — это уже, действительно, исполнение (дальше, если можно так выразиться, некуда), потому что в Новом Иерусалиме, на новом небе, новой земле Господь со своей тварью уже соединён, они (как тут написано) обитают вместе. Они на самом деле слиты вместе, примерно так, как человеческая и божественная природы слиты в Иисусе Христе, и теперь это распространяется вообще на всё, на всю Вселенную, которая описана в этих двух главах. Это, конечно, достойное завершение того Замысла Божия, с которого начинается Библия. Этот вопрос я бы и хотел оставить так поставленным, потому что нам заглянуть из нашего сегодняшнего «здесь и сейчас»  в то (новое небо, новая земля, Новый Иерусалим) ведь невозможно. Спасибо за то, что нам тут это хотя бы как-то показано, как-то что-то явлено.

Ещё хотел бы вот о чём сказать. Новое небо и новая земля, и мы спрашиваем себя: а старое небо и старая земля — с ними что стряслось? Сказано (мы с вами прочли в прошлый раз), что они убежали от лица Сидящего на престоле, и не нашлось им места. Но, понимаете, за этим могут стоять две разных судьбы для старого мира, в котором мы с вами сегодня живём. (Мы ещё в этом мире живём.) Он либо совершенно уничтожился, наш старый мир, примерно так, как некоторые толкуют про озеро огненное, о котором упоминается в предыдущей главе, что оно всё старое сожгло, всего старого уже нет вообще, оно уничтожено. А есть другой вариант: «новое» — это преображённое старое. В принципе, опять же, можно высказать какие-то аргументы и в пользу того, и в пользу сего, но я хотел бы об этом сказать не применительно к дальней перспективе развития духовной Вселенной, а я хотел бы сказать о чём-то более близком каждому из нас. Понимаете, когда мы говорим здесь о Вселенной: новое небо, новая земля, – не надо забывать, что — да, в Книге Откровение есть очень важный вселенский слой, и наряду с ним есть слой исторический, и есть слой личностный, психологический, относящийся к внутренней жизни души отдельного человека. Я хотел бы сказать о новом небе, новой земле, о новой Вселенной именно в этом слое, применительно к отдельной человеческой душе. Когда мы с вами пройдём через наш личный маленький Страшный Суд с окончанием нашей физической жизни, что будет с нашей душой, с какими-то частями нашей души, которые, несомненно, как бы не могут войти в Царство Небесное (да, в каждом из нас есть много такого, что, как мы понимаем, в Царство Небесное с этим, как верблюд со своим горбом, не войдёшь)? Что с этим будет? Оно будет уничтожено или оно будет преображено? Этот вопрос существенен, и вот почему. Если оно будет уничтожено, то после уничтожения такой существенной части личности это вообще буду я или не я? Я готов допустить, что — да, это буду не я (ничего страшного, таков Господний Замысел!), но, знаете, мы все настолько привыкли к своей определённой личной идентичности (неповторимости, самобытности), что нам, конечно, труднее от неё отказаться, чем от чего угодно (это, знаете, проще ампутировать себе руку или ногу, чем «ампутировать» личность).

Или же другой вариант: какие-то наши личностные стороны будут преображены, может быть, не быстро (я не знаю, мы не можем заглянуть за грань нашей физической смерти, но всё-таки). Не хочу сейчас просто занимать время рассказом о том, как в некоторых литературных произведениях описано такое возможное преображение каких-то частей нашей души.

И хотел бы привести вот ещё какой пример уже из нашей собственной жизни, не «откуда-то» после нашей смерти, куда нам не дано пока заглянуть, а из нашей жизни, многие через это прошли. Не зря в чине крещения христианина крещение называется как бы смертью (новым рождением). Действительно, многие из нас через это прошли, через ощущение того, что я теперь другой человек — не тот, каким был до крещения, до прихода моего к вере, до прихода в Церковь. И можно спросить себя: а те мои части (невыигрышные, мягко говоря), которые были до этого, с ними что стало? они исчезли? они просто отпали от меня? Как говорил Александр Сергеевич: «Но краски чуждые с годами спадают ветхой пеленой». Так они, как краска какая-нибудь отпала? Нет, они со мной остались, но в преображённом виде. Наверное, у каждого есть свой личный опыт. Мой личный опыт (да и не только мой личный, а и знание некоторых людей, и чтение некоторых творений, в которых такой процесс описан) заставляет скорее всё-таки думать, что черты нашей личности не уничтожаются, а преображаются. Если из этого исходить, то мы на всю новую Вселенную, которая описана в Апокалипсисе, во всех её гранях (и психологической, и исторической, и как бы духовно-вселенской), имеем право смотреть как на Вселенную старую, но преображённую. И это оправдывает то, как описывается новая Вселенная в этих главах словами, которые взяты из старой Вселенной: «город», «ворота», «стена» и т.п. Понимаете? А этого не может же быть, с одной стороны, в новой Вселенной — там всё другое будет! А с другой стороны, если она преображённая старая, то какая-то ниточка связи между ней и тем, что было раньше, — есть.

Что же такое эта новая Вселенная, этот новый город Иерусалим? Я обращаю ваше внимание, во-первых, на то, что этот новый город — и кроме него ничего же нет! – в новом мире, на новом небе и новой земле. Ничего более автор не описывает, и мы, естественно, понимаем, что под этим городом понимается не то, что в нашем мире,  – стены какие-то?  для чего стены? от кого защищаться? – а символическое изображение духовной Вселенной. Но почему «город»? Потому что эта духовная Вселенная — организована, упорядочена, она собой представляет космос (в греческом смысле этого слова: греки слово «космос», которое сродни слову «косметика», понимали как нечто упорядоченное, красивое). Упорядочен и красив Новый Иерусалим, но только он не так упорядочен и красив, как тот мир, в котором мы живём (он тоже красив, наш мир, там, где в него не вмешивается человек: горы, моря, реки — это очень красиво, согласитесь!). И красиво, и упорядоченно, и, как говорят некоторые псалмы, показывая нам это: Господь проступает сквозь Своё создание, но оно — не наше. А город — это творение человека, и то, что новая Вселенная именно как город изображена, показывает, что в её сотворении сотрудником с Богом выступает человек, это просто отражение того, что в новой Вселенной человек с Богом так тесно соединены. Как?

Я воспользуюсь (я несколько раз уже повторял при нашем первом чтении) взглядом Тейяра де Шардена на будущее. Для него  будущая Вселенная, куда мы все идём, это есть «вселенский Христос»: как во Христе соединены Бог и человек, так Бог и человек соединены в этой Вселенной. Я мог бы сказать и по-другому: в нашем сегодняшнем мире, где Христос уже телом Своим не с нами,  Его представителем и символом соединения духовного и тварного служит  Чаша Причастия Евхаристическая чаша, из которой христиане причащаются Тела и Крови Христовых. Новый Иерусалим можно себе представить как вот такую вселенскую чашу, как некое развитие (я бы сказал — разрастание до размеров Вселенной) того, что сегодня сосредоточено только в этом маленьком сосуде. (Это мысль не моя, а Тейяра де Шардена.) Эта аналогия, на самом деле, неявно в Книге Апокалипсис содержится. Как сказано в третьем стихе 21-й главы: «3 И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их». Эта скиния Бога с человеком —  скиния (т. е. храм, место соединения Бога с человеком) — истинная. В Послании к Евреям автор уже предвидит (за несколько десятков лет до Апокалипсиса), что та скиния, тот Храм, который в его времена ещё был в Иерусалиме, —несовершенное приближение к чему-то гораздо большему, истинному, небесному, где происходит гораздо более тесное соединение Бога с человеком, чем оно происходило тогда в Иерусалимском Храме. Я, кстати, могу сказать: теснее, чем сегодня даже в наших церквах, гораздо более тесное соединение происходит в новой скинии Бога с человеком. Соединение, которое действительно можно уподобить соединению Бога с человеком в Теле Христовом. Ну а что такое «скиния»? Это тоже такой сосуд, тоже такая как бы чаша, расширенная до размеров Храма, где происходит соединение Бога с человеком. Вот такое видение Нового Иерусалима как скинии написано  здесь совершенно недвусмысленно.

Я, глядя на новую Вселенную из нашей сегодняшней Вселенной, задаю себе тот же вопрос, который задавал себе Иоанн Богослов, когда ему была явлена эта картина: где там зло? Оно есть там? Нет? Совсем нет? Если совсем нет — чем держится эта новая Вселенная? Весь наш сегодняшний мир — это мир уравновешивающих друг друга борющихся противоположностей —света и тьмы, холода и тепла, разных видов животных (хищников и травоядных) и т. д. Всё построено на этих уравновешивающих друг друга силах. Даже если мы посмотрим, как устроены мы. В нашем теле гормональные системы генерируют взаимно противоположные гормоны: адреналин и норадреналин. И они так сбалансированы, что то одного больше, то другого больше, а так они друг друга, в принципе, уравновешивают. Посмотрите на то, как мы устроены телесно. Вот рука, которая человеку очень нужна (много всего делает). Я держу сейчас руку перед вами — она держится напряжением двух взаимно противоположных групп мышц — бицепс и трицепс, и поскольку они обе напряжены, то рука моя держится в равновесии. И в нашей Вселенной всё так. И поэтому в нашей Вселенной, в нашем падшем мире зло является как бы необходимым элементом мироустройства. И если зло из мира убрано… А там оно действительно убрано, потому что задаёт себе Иоанн вопрос: а где там боязливые, неверные, скверные, и убийцы? – и ответ в восьмом стихе: их «участь в озере, горящем огнем и серою». И дальше в 27-м стихе 21-й главы он говорит, что не войдёт в этот город «ничто нечистое и никто преданный мерзости и лжи». Возникает вопрос: там, в этой новой Вселенной находится и озеро горящее? и эти, которые не впущены в город, они что, под его стенами стоят и горестно смотрят на город и не могут туда войти? Странная какая-то картина получается для Вселенной, где Бог соединён с человеком. Мне думается, что Иоанн потому на всё это так смотрит, что он задаёт себе тот же вопрос, который задаю я: как же может быть мир вообще без зла? Где в нём та вторая противоположность, которая как трицепс уравновешивает бицепс? Он не видит её. Мы даже можем сказать: может быть, этот мир устроен вообще принципиально иначе, чем наш мир, — не на уравновешивающих друг друга противоположностях (в первую очередь на противоположности добра и зла), а как-то по-другому. Как? Мы не знаем…

Что ещё я хотел сказать об этом новом мире. Понимаете, ведь не зря картиной этого нового мира закрывается Библия, и дальше ничего нет, дальше завершающая обложка Библии. Конец мира — конец Библии. Здесь это одно и то же. И это отражение того, что (как я вам говорил при первом чтении) Книга Апокалипсис сама есть часть процесса Апокалипсиса, она не просто рассказывает о нём, чтобы мы составили себе какое-то представление. Это что? Информация, которую надо принять к сведению, что ли, эта информация о будущих временах? Нет. Мне думается, нет. Мне думается, что если мы в эту Книгу вдумаемся, вчувствуемся и будем, как здесь сказано, её соблюдать (слово «соблюдать» означает хранить в душе те картины, которые в этой Книге явлены), то это изменит нашу личную жизнь, наше личное мировоззрение, вообще наш взгляд даже на свою собственную судьбу в этом мире. А через то, что это изменит нашу позицию в этом мире, эта Книга как бы творит Апокалипсис, если понимать его не только как катастрофу, как конечный Страшный Суд, а как некий путь в Новый Иерусалим. Эта Книга в Новый Иерусалим нас ведёт хотя бы уже тем, что указывает нам на него, впервые указывает. В Книге пророка Исайи есть видение Нового Иерусалима, и в общем, не зря то, что явлено Иоанну, в какой-то мере использует аппарат таких образов из Книги пророка Исайи, но тут это просто несравненно величественнее, возвышеннее, полнее, чем у Исайи. Так что можно сказать, что действительно Новый Иерусалим явлен впервые. И на этом ставится точка. Точка ставится потому, что Книга и мир — это в каком-то смысле одно и то же. Книга творит мир. Мир, в котором мы живём, — это воплощение Книги, если под Книгой понимать не книгу, написанную буквами на бумаге, а под Книгой понимать то, что имеется в виду под книгой в пятой главе «Апокалипсиса», где разворачивают свиток, т. е. Книгу Замысла Божьего, в большей степени от нас скрытого, чем открытого, тогда, конечно, это есть разворачивание свитка Замысла Божия. И с другой стороны, можно так сказать: да, мир есть Книга, а Книга есть мир, потому что Книга Откровение – это взгляд на то, как устроен наш мир не в видимой нам области, которую мы более или менее знаем, а в невидимой области, потому Книга и называется Откровением. И как я вам говорил, то, что завершающие одна-две страницы Библии перекликаются с первыми страницами Библии (мы сейчас несколько точек укажем, где эта перекличка), – это проявление того, о чём говорит сама же эта Книга: Альфа равно Омеге. Эта Книга нам этот принцип объясняет, и она одновременно сама этот принцип воплощает: Книга Откровение своими последними главами возвращает нас к первым своим главам, и вся Библия в целом этой Книгой нас возвращает к началу, к Книге Бытие, вот именно по этому принципу «Альфа равно Омега».

Давайте теперь начнём читать (мы с вами прочли первые три стиха 21-й главы). Читаем дальше: « 3…Сам Бог с ними будет Богом их.4 И отрёт Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло». Эти короткие слова — как сконцентрированный сгусток мечтаний любого человека: чтоб не было больше ни слёз людских, ни вопля (то ли от страха, то ли от горя), и болезни чтоб не было, а главное, чтоб не было смерти, потому что смерть — тот самый страшный враг («последний враг», как говорит апостол Павел), из которого всё остальное проистекает, если можно так выразиться, главное творение дьявола в нашем падшем мире – это смерть. Как мы с вами читали в прошлой главе, смерть кончается при переходе в новый мир: смерть и ад повержены в озеро огненное — это как бы смерть смерти, и в новом мире её уже нет. Да, конечно, это себе невозможно представить, потому что наш мир не может быть так устроен, что в нём нет смерти. Представьте себе, если бы мухи не умирали, то ничего, кроме мух, на земле просто бы не осталось, или бактерии какие-нибудь, и всё остальное. А тот новый мир устроен как-то принципиально по-другому, мы не знаем, как. «5 И сказал Сидящий на престоле: се, творю всё новое. И говорит мне: напиши; ибо слова сии истинны и верны.

6 И сказал мне: совершилось! Я есмь Альфа и Омега, начало и конец; жаждущему дам даром от источника воды живой». Почему здесь написано – «напиши»? Это слово здесь второй раз. Оно есть в первой главе, где говорится — «напиши» («напиши «церквам»), и здесь оно встречается второй раз в Книге, видимо, когда это произносится, значит, речь идёт о чём-то главном, ради чего вся  Книга, всё видение и затеяно, и мы понимаем, что главное в этой Книге –  показать нам, что Альфа есть Омега, и «Альфа и Омега» есть Бог. То, с чего всё началось, — создание твари, тем всё и заканчивается — соединением Бога с тварью. Или можно сказать (как бы чуть-чуть снижая уровень): как всё началось с рая, которого человек не удержал, так всё и кончается — новым раем, называемым «Новый Иерусалим», где Бог обитает вместе с людьми. Вот: Альфа равно Омеге. Читаем дальше: « 7Побеждающий наследует всё, и буду ему Богом, и он будет Мне сыном». Что такое «всё», что наследует побеждающий? Вдумайтесь в это: оно так красиво звучит, но что же? Под этим что-то же имеется в виду? На мой взгляд, единственный ответ на этот вопрос может быть только таков: если понять, что Новый Иерусалим — это действительно целая Вселенная, это — всё, и кроме него ничего нет. И «побеждающий», тот, кто вошёл в соединение с Богом, наследует всю Вселенную, в том смысле, примерно (я не знаю, как сказать), что он становится хозяином всей Вселенной, примерно так, как наша личность является хозяином нашего тела. Есть ли в теле что-то, что не наше? Наше тело, бывает, впадает во всякие там эпилептические припадки, когда оно ведёт себя, как будто бы оно не наше. Но на самом деле всё в нашем падшем мире так, а в том новом мире такого быть не может, и там это вселенское Тело Христа – это и есть то, что наследует побеждающий: он, можно сказать, Христа наследует, такого, размером с весь мир. « 8 Боязливых же и неверных, и скверных и убийц, и любодеев и чародеев, и идолослужителей и всех лжецов участь в озере, горящем огнём и серою. Это смерть вторая». Я не знаю, слышите ли вы, что это воспоминание как-то здесь неуместно на фоне Нового Иерусалима, и мне кажется, что эта неуместность — как раз отражение того факта, что какой он, Иоанн Богослов, ни есть тайнозритель, и какое величественное видение ему Богом ни явлено, он всё равно человек, который живёт в том же мире, что и мы. И вот он глядит на этот новый мир, и он себе задаёт вопрос, потому что он ещё здесь, с нами: «А где зло?» А живущие в этом новом мире не только себе этого вопроса не задают, они, наверное, вообще не понимают, что же это такое — зло? И кто читал, может быть, Клайва Стейплза Льюиса «Хроники Нарнии» (это книга, которую мы с Нонной очень любим, и многие эту книгу любят), там нарисована картина мира, в котором произносится впервые слово «зло», а его обитатели друг друга переспрашивают: чего-чего? зло? а что это такое? Вот примерно так, наверное, устроен тот новый мир, о котором мы здесь читаем. А Иоанн, конечно, на него смотрит нашими глазами, всё-таки человеческими (он-то знает, что такое зло).

Дальше, вслед за этим, рисуется видение этого города — видение чисто символическое, конечно, и несколько, может быть, странное. Я вам его сейчас прочту целиком, с начала до конца, а потом в двух словах скажу, каким мне его смысл представляется: «9И пришёл ко мне один из семи Ангелов, у которых было семь чаш, наполненных семью последними язвами, и сказал мне: пойди, я покажу тебе жену, невесту Агнца.

10И вознёс меня в духе на великую и высокую гору, и показал мне великий город, святый Иерусалим, который нисходил с неба от Бога… (т. е. как будто бы тот Иерусалим, который во втором стихе один раз ему был явлен, здесь как будто бы является Иоанну второй раз; но на самом деле в этом есть своя правда, потому что во втором стихе Иоанн смотрит на город как бы издалека, а здесь он к нему уже приближается, и Иоанн видит, как он устроен, видит, из чего его стена состоит, и т. д.; но поймите, всё это не нужно воспринимать как такой «очерк туриста», который приехал в какую-нибудь Севилью и рассказывает, как там устроен город, нет, это именно видение, т. е. как сон: всё, что он здесь видит, имеет только символическое значение, и в первую очередь те драгоценности, к которым мы сейчас перейдём)  11Он имеет славу Божию. Светило его подобно драгоценнейшему камню, как бы камню яспису кристалловидному.

12Он имеет большую и высокую стену, имеет двенадцать ворот и на них двенадцать Ангелов; на воротах написаны имена двенадцати колен сынов Израилевых:

13с востока трое ворот, с севера трое ворот, с юга трое ворот, с запада трое ворот.

14 Стена города имеет двенадцать оснований, и на них имена двенадцати Апостолов Агнца.

15 Говоривший со мною имел золотую трость для измерения города и ворот его и стены его.

16Город расположен четвероугольником, и длина его такая же, как и широта. И измерил он город тростью на двенадцать тысяч стадий…» (это значит, не больше и не меньше, как три тысячи километров) длина и широта и высота его равны. 17 И стену его измерил во сто сорок четыре локтя, мерою человеческою, какова мера и Ангела.

18 Стена его построена из ясписа, а город был чистое золото, подобен чистому стеклу.

19Основания стены города украшены всякими драгоценными камнями: основание первое яспис, второе сапфир, третье халкидон, четвертое смарагд,

20 пятое сардоникс, шестое сердолик, седьмое хризолит, восьмое вирилл, девятое топаз, десятое хризопрас, одиннадцатое гиацинт, двенадцатое аметист… (мы с вами как будто проходим по Оружейной палате или по алмазной кладовой, глядя на этот город) 21А двенадцать ворот – двенадцать жемчужин: каждые ворота были из одной жемчужины. Улица города –  чистое золото, как прозрачное стекло». Когда мы с вами читали в первый раз, я вам говорил, что означают эти символические детали, что за ними стоит, и хотел бы повторить из всего этого только одно: двенадцать ворот в городе — это символ чего? Двенадцать колен, двенадцать апостолов — да, это понятно, но, понимаете, символическое значение этих ворот каково? Ведь ворота – это то, через что люди входят в город, и на мой взгляд, эти двенадцать ворот отражают то, что существует не один, а много способов прийти к Богу. Здесь их названо двенадцать. У меня число «двенадцать» ассоциируется не только с коленами сынов Израилевых и апостолами Агнца, а с таким, как ни странно, астрологическим понятием. Мы все в газетах читаем: прогноз на сегодняшний день для овнов, тельцов и т. д. Этих астрологических типов человеческого характера – двенадцать. Я совершенно не хочу, как говорится, проповедовать вам астрологию, я просто хочу сказать, что люди действительно разные. Мы знаем, что есть люди с разными типами характера, какие-то похожи (они одного типа характера), какие-то разные. Так вот, для каждого из этих типов людских есть свой вход — свой, своеобычный, отдельный— вход к Богу, в Новый Иерусалим. Здесь написано «двенадцать колен сынов Израилевых», понимаете, ведь «колена сынов Израилевых» — это, в сущности, народ. Мы с вами читаем про сто сорок четыре тысячи запечатленных из двенадцати колен Израилевых, и я вам говорил о том, что не зря их – двенадцать на двенадцать. Среди этих ста сорока четырёх тысяч  весь Израиль – всего лишь одно колено, т. е.  здесь речь идёт о всех народах, и у разных народов свои пути к Богу. Когда говорится о двенадцати апостолах Агнца, мы более или менее представляем себе (по Евангелиям, по Деяниям апостолов) психологический облик этих людей. Пётр и Иоанн — просто как лёд и пламень, говоря словами Пушкина, два совершенно разных человека по своим человеческим качествам. Два совершенно разных Замысла Христа об этих двух Своих учениках (в конце Евангелия от Иоанна, в 21-й главе, есть сцена, в которой очень ярко показывается различие Замысла Христа о Петре и об Иоанне). Тем не менее, все двенадцать апостолов, какие они ни есть разные, какие пути у них ни есть разные, у всех — это всё пути к Богу. И наши пути за ними тоже к Богу — за  апостолами, за теми, кто за ними последовал, за святыми. Это символ множественности путей к Богу — вот что такое все эти ворота. Мы можем себя спросить: тут сказано, что ворота эти не запираются, —зачем ворота, которые не запираются? Мы прочли про стены –зачем стена вокруг города, в которой ворота не запираются, так что в него всегда можно войти? Ответ таков: стена города — чистой воды символ, тот же самый символ, который в 50-м псалме. Давид пишет в конце псалма: «Ублажи, Господи, благоволением Твоим Сиона, И да созиждутся стены Иерусалимские»,  – он это говорит не о городе Иерусалиме, хотя да, он строил в это время стены Иерусалимские, но это не об этом, это о том, что он после крушения своей души, после своего падения в истории с Вирсавией и Урией, просит о том, чтобы была восстановлена его душа, крепость его души, – как город. И здесь стена города –  тоже символ крепости, неколебимости, символ стояния  города и в его вселенском слое, и в слое психологическом, как души людей. Душа каждого человека в новой Вселенной подобна этому Иерусалиму своей крепостью. А ворота при этом открыты.

Продолжаю читать дальше: «22Храма же я не видел в нём, ибо Господь Бог Вседержитель –  храм его, и Агнец». То есть и Господь Бог Отец, и Господь Бог Сын Сами присутствуют в этом городе как бы непосредственно, нет нужды в каком-то специальном Храме. И на самом деле третья ипостась Бога, Дух Святой, здесь тоже присутствует в виде реки воды жизни (об этом в следующей главе). Река воды жизни — это, по слову Самого Христа, — символ Духа Святого.

Итак, в этом городе вся Троица (Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой) соединена с людьми непосредственно, без нужды в Храме, и это — центральное в этом стихе  и вообще в описании Нового Иерусалима: это такой способ соединения Бога с людьми, который пока что в истории нашего мира явлен нам всего один раз в Иисусе Христе, и больше никогда и ни в ком — ни в святых, ни в ком, только в Нём. А там это участь всех, кто туда попадёт, – быть так соединёнными с Богом, как до сих пор только Христос мог нам показать.

«23И город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего, ибо слава Божия осветила его, и светильник его –  Агнец.

24Спасённые народы будут ходить во свете его, и цари земные принесут в него славу и честь свою.

25 Ворота его не будут запираться днём; а ночи там не будет…». Днём, действительно, во многих городах не запирались ворота, а ночью-то они везде запирались от разбойников, от всяких вражеских войск и т. д., а там этого ничего нет, поэтому запирать их не надо, они открыты всё время. 

«26И принесут в него славу и честь народов.

27И не войдёт в него ничто нечистое и никто преданный мерзости и лжи, а только те, которые написаны у Агнца в книге жизни».

<Глава 22-я:>

«1И показал мне чистую реку воды жизни, светлую, как кристалл, исходящую от престола Бога и Агнца». Это «и показал» –  кульминация всего Апокалипсиса, самая высшая точка, взгляд в  новый рай. Это примерно как в «Божественной комедии» Данте последняя глава —  финал, взгляд в тот эмпирей, непосредственно на Бога, и потом Данте резко возвращается назад. И так же резко в этой главе, после этого последнего взгляда, самого высокого, возвращается в наш мир автор, Иоанн Богослов: видение кончается. (Между прочим, теми же словами о том, что видение кончилось, завершается и Божественная комедия Данте.)

 «2Среди улицы его, и по ту и по другую сторону реки, древо жизни, двенадцать раз приносящее плоды, дающее на каждый месяц плод свой; и листья дерева – для исцеления народов». Дерево, которое встречается уже во второй главе Книги Бытие, — это то же самое дерево, дерево жизни. Вот опять мы в раю —потерянном раю, а теперь этот рай возвращён. Здесь сказано, что листья этого дерева — для исцеления народов. Там, в новом мире, не нужно никого исцелять. Листья этого дерева из того невидимого нам сегодня мира всё же слетают к нам, здешним, исцеляя наши души. Каждый, кто чувствовал, стоя на службе в церкви, слушая духовную музыку, во многих других ситуациях, что душа его исцеляется, что какие-то язвы как будто маслом мажут и они зарастают, —  это листья того дерева из невидимого нам другого мира в наши сердца слетают. И хочу ещё сказать вам, что это дерево, что возвращённый рай — опять отражение того же принципа «Альфа равно Омеге». В точке «Омега» (точка «Омега», она и «конец Библии»), в смысле Тейяра де Шардена, который называл «точкой Омега» именно конец Вселенной, — вселенский Христос. Мы возвращаемся опять в точку «Альфа» — в начало, в рай (и дерево жизни в раю).

«3И ничего уже не будет проклятого; но престол Бога и Агнца будет в нём, и рабы Его будут служить Ему.

4И узрят лице Его, и имя Его будет на челах их». Я хочу обратить ваше внимание: то, что они будут способны узреть лицо Бога (а ведь в Библии, в Ветхом Завете много раз сказано, что Бога увидеть невозможно), — это для нас просто знак того, о чём ясно писал Апостол Павел, что в новом мире люди будут существовать не в том теле, которое нам привычно, а в каком-то другом, духовном теле. Поэтому они узрят лицо Бога духовными своими очами.

«5 И ночи не будет там, и не будут иметь нужды ни в светильнике, ни в свете солнечном, ибо Господь Бог освещает их; и будут царствовать во веки веков.

 6 И сказал мне: сии слова верны и истинны; и Господь Бог святых пророков послал Ангела Своего показать рабам Своим то, чему надлежит быть вскоре.

7 Се, гряду скоро: блажен соблюдающий слова пророчества книги сей».

Вот с этих слов «гряду скоро» мы начинаем возвращение в наш мир, потому что «гряду скоро» —э то всё-таки в будущем, значит, «ещё не», а нам был показан Новый Иерусалим так, как будто «уже да», и это постоянное переплетение двух точек зрения («ещё не» и «уже да») пронизывает весь конец Апокалипсиса. Автор как бы ещё в этом мире видений, и он уже вернулся в наш мир, он возвращается туда, где всё это ещё только будет. Хочу подчеркнуть ещё раз слово «соблюдать», здесь сказано:…« соблюдающий слова пророчества книги сей». Не нужно думать, что эти слова — какой-то рецепт «делай так, не делай так». Вы видели: тут нет никаких рецептов. Греческое слово, которое здесь употреблено, означает «хранить», «сохранять в своём сердце». А я хочу подчеркнуть, что когда мы храним эти слова в своём сердце, просто храним, и как бы ничего с ними не делаем, просто помним, возвращаемся, вспоминаем их,— они делают свою работу в нашем сердце. Об этом говорил, между прочим, Иисус Христос, о том, как возрастает Царство Божие в сердце человека. Он говорил: как семя. Человек ест, пьёт, спит, делает свои дела, а семя растёт в его сердце. Так в нашем сердце растёт Царство Божие. Вот что означают слова «соблюдайте слова (пророчества) книги сей». Пусть как семя видение Нового Иерусалима живёт в нашей душе и растёт. Именно поэтому (мы сейчас с вами дойдём до 18-19-го стихов) автор предупреждает, чтобы относиться трепетно к словам этой Книги, потому что она не просто «в информацию» нам дана, она действует в нас. Поэтому, чтобы не испортить (мы же не станем с вами какую-нибудь испорченную колбасу есть), не нужно портить слова Книги этой ни добавлением, ни убавлением, чтобы это было полноценное, жизнеспособное семя Царства Божьего, которое может расти в наших душах. « 8 Я, Иоанн, видел и слышал сие. Когда же услышал и увидел, пал к ногам Ангела, показывающего мне сие, чтобы поклониться ему;

9 но он сказал мне: смотри, не делай сего; ибо я сослужитель тебе и братьям твоим пророкам и соблюдающим слова книги сей; Богу поклонись.

10 И сказал мне: не запечатывай слов пророчества книги сей; ибо время близко.

11Неправедный пусть ещё делает неправду; нечистый пусть еще сквернится; праведный да творит правду ещё, и святый да освящается еще». Хочу обратить ваше внимание на настойчиво, назойливо повторяемое слово «ещё» — это примерно так, как пел Высоцкий в своей известной песне о конце войны: «и тянется время, но всё решено». Именно это нам хочет сказать автор Откровения: мы ещё не там, история ещё длится, история человеческая, наша, обычная жизнь каждого из нас; история всей Вселенной, в которой дьявол ещё силён, ещё действует, — а уже всё решено, т. е. как бы победа уже очевидна и одержана со времени прихода Христа в мир. Вот что означает здесь это маленькое словечко «ещё». «12Се, гряду скоро, и возмездие Моё со Мною, чтобы воздать каждому по делам его.13 Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, Первый и Последний.

14Блаженны те, которые соблюдают заповеди Его, чтобы иметь им право на древо жизни и войти в город воротами.

15А вне –  псы и чародеи, и любодеи, и убийцы, и идолослужители, и всякий любящий и делающий неправду». Ещё раз подчёркиваю: то, что вовне города что-то есть, – это эффект точки зрения Иоанна из нашего здешнего мира на тот новый мир. В том новом мире вообще никакого «вне» нет, там весь новый мир сводится к Новому Иерусалиму, ничего другого там нет вообще.

«16 Я, Иисус, послал Ангела Моего засвидетельствовать вам сие в церквах. Я есмь корень и потомок Давида, звезда светлая и утренняя.

17И Дух и невеста говорят: прииди! И слышавший да скажет: прииди! Жаждущий пусть приходит, и желающий пусть берёт воду жизни даром». Я вам хочу сказать, что вся Книга написана и всё видение явлено Иоанну для того, чтобы вызвать в душах читающих эту Книгу этот непроизвольный возглас: прииди, Новый Иерусалим! прииди к нам, или мы к тебе,— не знаю, во всяком случае, чтобы встреча, чтобы наши сердца этого просили не потому, что так положено, а потому, что это видение обладает такой притягательной силой, что нельзя не сказать «прииди!» Но я хочу обратить ваше внимание, что здесь «прииди!» говорим не только мы новому миру — и он нам говорит! «И Дух и невеста говорят: прииди!» Кому? Нам с вами! То есть здесь диалог между небом и землёй, между временем и вечностью, между старым и новым. Они друг другу говорят: «прииди!» Мы говорим Христу: «прииди!»,  – а Христос говорит нам: «прииди!»

«18 И я также свидетельствую всякому слышащему слова пророчества книги сей: если кто приложит что к ним, на того наложит Бог язвы, о которых написано в книге сей;

19 и если кто отнимет что от слов книги пророчества сего, у того отнимет Бог участие в книге жизни и в святом граде и в том, что написано в книге сей». Эти слова применимы и к тому, что написано в Книге «Апокалипсис», пребывающей в нашей душе,— в том самом свитке, который не свиток истории, разворачивавшийся в пятой главе Агнцем, а свиток нашей души. В нашей душе тоже есть это Божие рукописание, на нашей душе написанное,— мы его очень склонны в своей жизни портить, и вот давайте помнить о том, что к тому, что написал Бог в нас при нашем создании, при нашем рождении, опасно что-то прибавлять или что-то убавлять. Вы знаете, я бы назвал это (я вам говорил, когда мы читали) «ДНК», «духовная ДНК» — как бы логика нашей жизни, которая в нас Богом заложена, так же, как в нас телесная ДНК заложена при нашем рождении. Это — закон, Замысел Бога о нас, к нему опасно прибавлять и от него убавлять, так же как никто в здравом уме не станет вмешиваться в нашу ДНК, потому что так можно довмешиваться, сами понимаете, до чего (рога вырастут!). Так надо понимать этот призыв – не как угрозу, а как предупреждение о значимости книги Замысла Божьего и в нашей душе, и в человеческой истории, и во всей Вселенной. Здесь сказано, что «отнимет Бог участие в книге жизни», в других вариантах рукописи «Откровения»  –  «участие в дереве жизни». Я хотел бы за слово «дерево» уцепиться, сказать, что такое «участие в дереве жизни» в новом мире. Что это за дерево жизни? Дерево жизни, в котором мы можем именно участвовать, это то, на мой взгляд, о чём говорил Христос: «Я лоза, а вы ветви», — мы можем участвовать в этом вселенском Христе, Который описан здесь под видом Нового Иерусалима, пребывая в Нём как веточки на дереве, как веточки на виноградной лозе.

И последние несколько стихов 22-й главы: «20Свидетельствующий сие говорит: ей, гряду скоро! Аминь. Ей, гряди, Господи Иисусе!» Это опять (обратите внимание) диалог: слова Христа и слова, которые мы говорим Христу. Я хочу сказать, что диалог между небом и землёй, между Христом и христианами здесь на земле — это основа всего Апокалипсиса, это его Альфа и Омега, это то, с чего эта Книга начинается и чем она кончается. Здесь она этим кончается, а я вам напоминаю, что она начинается со слов, также обращённых к церквам — к земным церквам. Со слов, обращённых к ним с небес. Диалог между тварью и Творцом, между небом и землёй — это (если можно так выразиться) несущая конструкция всей Книги, и даже когда нам являются видения небесные, огромные, вроде бы не земные, нам надо не забывать: мы все соучастники в этом, мы признаны быть соучастниками в этом.

И наконец, последний стих: «21Благодать Господа нашего Иисуса Христа со всеми вами. Аминь». «Аминь!»  – это достойное завершение всей Библии. А слова эти — это те слова, которыми апостол Павел, например, завершает все свои Послания, обычные завершающие слова посланий от христиан христианам в те времена. И этими словами Книга «Апокалипсис» перед нами предстаёт не как видение, а как послание. Это послание кого? Это послание Иоанна, что ли, тем церквам, которым он это написал?  Нет! Это Послание Бога — нам. И эти последние слова Книги говорят о том, что это Послание Бога – нам.