к началу раздела>>
к содержанию>>

Опять о том же
(отклик на открытое письмо в газету)

Прочитала в Приходской газете крик души Георгия Колосова и более сдержанные, но не менее взволнованные слова Константина Семенова о бедах нашего прихода. Все о том же: о разговорах в храме, когда еще идет причастие, об опозданиях к началу службы, о преждевременном уходе, о платочках, ну, в общем, сами все знаем о чем. Прочитала и вспомнила как в прошлом году, гуляя по костромским лесам в поисках грибов (голова-то при этом свободна), продумывала письмо в нашу газету именно по поводу опозданий. Продумала и не написала, решила, что не стоит ломиться в открытую дверь. Но, как я теперь поняла, дверь-то не открыта, и вопросы эти вовсе не дисциплинарного характера. Если бы так, все было бы проще. Правда, и в этом случае жесткие запретительные меры типа закрытия церковных дверей после начала литургии не подходят. Во-первых, это вообще не церковные методы, а во-вторых, как показывает опыт, запретами мало чего можно добиться. Да и двери храма должны быть открыты для всех и всегда. Другой вопрос, что и свечной ящик, и гардероб не должны работать во время анафоры (что и делается у нас, слава Богу, давно). Двери храма тоже хорошо бы закрывать на это время, но не для того, чтобы не выпускать нерадивых прихожан, а для того, чтобы посторонние не могли присутствовать на трапезе Господней. Но об этом несколько ниже.
По поводу поведения в храме после причастия мне как-то попались слова прп. Никиты Стифата (род. ок 1005 г.). Я показала их о. Александру. Он улыбнулся, но сказал, что такое с амвона говорить не годится. В откровенном же разговоре с братьями и сестрами в нашей газете, наверное, можно (если батюшка не будет возражать). Вот, что говорит преподобный: "Ибо если там, где совершается святая анафора, мы запираем наши чувства, словно двери, от обдумывания страшных и святых таинств и от всякого вовне блуждания ума, так что не даем через таковые дверцы вход, дабы что-нибудь чуждое благочестию и чистоте не проникло в наши сердца, а после же этого мы позволяем им быть открытыми и разверстыми, так что они всякому зверю пресмыкающемуся, и нечистому, и ядовитому и домашним скотам и пернатым из страстей дают вход в святилище Божее разумного делания внутри нас, то чем мы отличаемся от лошадей и мулов, привязанных к яслям, в понимании ими яслей и корма в них? Ибо те, насыщаясь только собственным кормом, пока связаны под ясли, кажутся молчащими, если же они отвязаны от них, то топчут таранящие оковы и на равнине уточняются травами и водами и необузданно устремляются в случку, т.к. не могут сохранить молчание бывшее в яслях".
Звучит для нашего слуха, наверное, слишком резко и даже грубо. Но пафос высказывания нам близок: мы бездумно теряем только что приобретенное в таинстве причастия присутствие Христа в нас.
Теперь, как мне кажется, о самом главном. Я упомянула уже что то, о чем пишут братья Георгий и Константин и о чем так или иначе беспокоятся все, кому дорог наш приход, выходит за пределы недисциплинированности. На самом деле это духовная проблемой непонимания самой сути литургии как Евхаристического собрания верных во главе с предстоятелем для совершения общего дела. Профессор Православного Богословского Института в Париже прот. Н Афанасьев пишет: "В древней церкви причащение было завершительным моментом всего Евхаристического собрания, который не мог быть оторван или выделен в самостоятельный акт. Причащались те, кто участвовал с самого начала в Евхаристическом собрании, а участвовал в нем только тот, кто причащался". Девятое апостольское правило звучит так: " Всех верных, входящих в церковь и писания слушающих, но не пребывающих на молитве и святом причащении до конца, яко бесчиние в церкви производящих, отлучати подобает от общения церковного".
Мы приходим на литургию для совершения общего дела, приходим не только получить благодать, но и отдать нечто, внести свой вклад.
Несколько лет назад я была свидетельницей инцидента, произошедшего в храме прп. Феодора Студита. Новый настоятель, сменивший прежнего, отказался причащать прихожан, кроме нескольких очень старых женщин (дело было на Светлой седмице ). И тогда группа сестер устремилась бегом в другой храм в надежде успеть к Чаше. Не знаю, получилось ли у них причаститься, но дело не в этом. Не участвуя в молитве церкви, не запечатлев пресуществление хлеба и вина в Тело и Кровь Христовы, с немирным сердцем устремиться к Чаше! Мне показалось это безумием. Я тоже в тот день готовилась к принятию Св. Тайн и тоже была огорчена отказом священника преподать мне Причастие, но постаралась принять это как волю Божию и спокойно пошла домой.
Хотя в нашем храме всячески подчеркивается сослужение народа, и многие молитвы, произносимые в алтаре и обычно не слышные прихожанам, у нас слышны, и мы можем к ним присоединиться, и что наше участие в песнопениях приветствуется (для тех, кто не поленился их выучить), но в сознании как-то не утвердилась идея ответственности за литургию как общее дело. И причастие воспринимается (подсознательно) как личное дело каждого.
И теперь еще о "чашечке кофе" перед причастием, о которой пишет Георгий. Насколько я знаю, требование приступать к святому Причастию натощак не изначального происхождения. Оно установлено в 318 году на поместном Карфагенском соборе. Но отсюда не следует, конечно, что им можно пренебрегать, ведь оно безусловно принято всей Православной Церковью. Хотя все-таки это не первостепенно.
И, наконец, о "проблеме" женских брюк. Все, кто меня знает близко, подтвердят, что я брюк никогда не ношу, ни в храме, ни вне его, просто не люблю. Так что тут я совершенно бескорыстна. Поэтому могу с чистой совестью утверждать, что гонение на них в помещении храма - атавизм. Апостол Павел говорил о том, что молящиеся в храме должны быть одеты в соответствии с тем, что прилично для их пола. Но моды же меняются со временем. И в настоящий момент брюки для женщин - самая что ни на есть обычная одежда. Впрочем, это наименее существенное из всего. (Во времена апостола Павла в Иудее и Римской империи брюки не носили не только женщины, но и мужчины, это была одежда варваров-кочевников на востоке. - примеч. ред.).
Брат Георгий поставил еще очень важный вопрос об общей исповеди. Общая исповедь для нашего огромного (слава Богу!) прихода, к сожалению, неизбежное зло, но на ней вряд ли стоит говорить о смертных грехах, отлучающих нас от Церкви, что было бы соблазном для многих. Но и подходить к Чаше, не принеся покаяния наедине с Богом, наверное, никто не станет.
То, что я написала, всем давно известно, и, тем не менее, стоит напоминать об этом себе и друг другу. Всего сказать с амвона невозможно. Но у нас есть прекрасная возможность: ведь большая часть прихода объединена в малые группы. На них можно и нужно обо всем этом говорить. И читать святых отцов надо бы, хотя это подчас и трудновато.
В конце я хочу принести свои извинения читателем этих строк, если я невольно ввела их в заблуждение, и они подумали, что сама я так и поступаю, как говорю. Увы, нет! И не раз уходила, не дожидаясь конца службы, и неоднократно была поймана на болтовне в неурочное время. Так что - чего уж там! Простите, батюшка, но так трудно удержаться на острие между отвержением законничества и потаканием собственному разгильдяйству!

Краевская Марина