к началу раздела>>
к содержанию>>

НА ОСТРОВЕ ЗАЛИТ:

ТРИ ГОДА КОНЧИНЫ ОТЦА НИКОЛАЯ ГУРЬЯНОВА

«Как вы съездили на Псковщину?» – спросила меня одна сестра, с которой мы не виделись с лета. «Хорошо, – говорю, – даже 24 августа, на три года со дня смерти отца Николая, удалось у него побывать». – «Ну, так напишите об этом». – «Да уж сколько времени-то прошло». – «Все равно напишите! Что там сейчас, на острове?»

Конец августа. Мы с моим другом иеромонахом Иосифом, приехавшим ненадолго из Греции, опять здесь, на нашей бедной и благословенной Псковщине. Как и два года назад, мы путешествуем не столько по псковским местам, сколько по псковским отцам (см. очерк «Псковские отцы» в журнале «Истина и Жизнь», 2005, №2 и 3). Но времени на этот раз еще меньше, и потому к отцу Николаю опять, видно, не попадем. Хоть завтра – как раз трехлетие его кончины. Да завтра на остров и не попасть, говорят местные. Там столпотворение будет. Лодочники по тысяче рублей с человека уже берут, у них этот день год кормит. Да и ветер, вон, как разгуливается…

Но назавтра ветер стихает. Тепло, солнечно. Утром – служба в огромном гдовском соборе, чудом построенном в еще в советские годы замечательным местным батюшкой, отцом Михаилом, другом моего отца Иосифа. Вечером нас ждет поезд в Москву. Отец Михаил везет нас на своей машине в Псков, где нам предстоят еще встречи с драгоценными друзьями – псковскими батюшками Павлом Адельгеймом, Владимиром Поповым, с вдовой отца Иоанна Ледина Татьяной Дубровской... Но по дороге из Гдова мы все ж решаем попробовать попасть на остров, сворачиваем к Толбе. На берегу – десятка два машин, три экскурсионных автобуса. Совсем немного. Навстречу бросаются лодочники, предлагая свезти на остров всего за сто рублей с человека. Вполне по-божески…

На острове я никогда не был. В 80-е приезжал к своему другу и духовнику отцу Иосифу, который провел здесь – в Псковско-Печерском монастыре, в Пушкинских Горах, в Кобыльем Городище, в Теребенях и на других псковских приходах – более десяти лет. Отец Николай Гурьянов был его духовным отцом…

Я даже и представить себе не мог, как долго мы будем петлять по камышовым протокам, прежде чем выйдем в открытые воды Псковского озера! Чуть позади – еще один такой же старенький, ржавый катер. А кто-то из паломников вон уже едет навстречу. Ветерок на воде все ж чувствуется, и волна время от времени громко хлопает в днище нашего убогого четырехместного катерка. Ветровое стекло – из исцарапанного плексигласа. В нескольких местах мутный, полупрозрачный пластик сшит голубой проволокой крупными мужскими стежками. Спрашиваю у нашего перевозчика про эти шрамы. «Волной, блин, разбило», – скупо отвечает парень за штурвалом.

Впереди, все ближе, прямо из воды поднимается остров, по-прежнему называемый именем большевистского активиста Залита. Но это чужое имя как-то не раздражает. Как раньше название «Загорск», которое как будто рисовало сказочные горы, за которыми таится духовное сердце России. Хорошо, конечно, что Дому преподобного Сергия вернулось имя «Сергиев Посад». Но и «Загорск» не осквернял подлинное имя своим звучанием. Так и с названием острова Залит. Когда смотришь на огромное пространство, залитое суровыми северными водами, понимаешь, что пришлось оно этому месту впору…

И вот мы на острове. Поднимаемся в горку. Слева, у самого храма – памятник героям, павшим в боях за родину. У белой, похожей на гипсовую, фигуры воина черной краской нелепо выкрашены сапоги, каска, ремень и автомат. Давно такого китча не встречал. Без слез не взглянешь. К 60-летию Победы, должно быть, постарались. Хотели как лучше…

И тут же, почти напротив него, посреди зеленой поляны рядом с храмом – кладбищенская оградка, гранитная черная плита и огромный белый крест над ней. Рядом щит, на котором написано, что это вовсе не могила отца Николая, а его настоящая могила находится там, куда указывает деревянная стрелка. Зачем понадобилась эта «ложная могила»? Кто ее устроил? Тоже, наверное, плоды усердия не по разуму…

Служба в храме только что закончилась. Псковский архиепископ с пышной свитой быстро удаляется куда-то в сторону, а народ, не торопясь, заполняет площадь. Местные священники угрюмо, с опаской посматривают на высокую греческую камилавку отца Иосифа. Зато кто-то из паломников приветствовал его по-гречески: «Эвлогите!». «О Кириос!», – ответил отец Иосиф.

Идем на кладбище. «Мне старец как-то жаловался, – говорит отец Иосиф, – что хотел бы, чтоб похоронили его рядом с мамой, а его бросят прямо на дороге, и все будут по нему ходить». Отец Михаил даже вздрагивает: «И мне он говорил то же самое». В могилу старца и впрямь – буквально утыкаешься, едва войдя на кладбище. Расположена она отдельно от всех, довольно несуразно, прямо посредине широкой дорожки. Выглядит странно, с необычно высокими бортами, выложенными из гранитных булыжников. Впрочем, венки и цветы скрывают ее почти полностью.

Мои отцы вместе с одним из местных батюшек начинают служить панихиду. Подтягивается народ. Струйки ладана, пройдя сквозь сердце, медленно поднимаются к небу и растворяются в лучах солнца, пробивающегося сквозь ветви посаженных отцом Николаем деревьев.

«А знаешь, – тихо обращается отец Михаил к отцу Иосифу, – у меня как-то не получается отца Николая поминать за упокой. Он для меня по-прежнему живой. Ничего не изменилось. Не чувствую его ухода».

Прямо напротив кладбища – домик отца Николая. Во дворе установлена огромная «икона». На ней отец Николай держит в руках «икону» Распутина, а тот, в свою очередь, – Царевича Алексия. Рядом хор певчих исполняет тропарь. Оператор с большим профессиональным «Бетакамом» на плече бесцеремонно теснит меня в сторону: «Где, где мироточение?». Он припадает на колено, потом просит меня не двигаться: «Подождите, подождите! Хорошо стоите! Как раз блик закрываете». Но оказывается, что без блика никакого мироточения не видно…

Небольшая, но медленная очередь перед входом в дом. Рядом – столик. На нем – стопка открыток с фотографиями и рисованными портретами отца Николая. Аудиокассеты, видеокассеты, знакомые уже «иконы». Маленькие пузырьки, в них «Иерусалимское маслице от Креста с могилки Праведного Старца Николая Псковоезерского». Так прямо и напечатано умилительно: «маслице», «могилка». Бумага на открытках – дорогая, плотная, мелованная. Вся полиграфия – добротная, качественная. Крепкий молодой человек за столиком формирует на свой вкус презентационные наборы, и, складывая их в синие фирменные пакеты, подает кому-нибудь из очереди. На пакетах – эмблема и надпись, которая встречается повсюду: «Общество святой памяти праведного Николая Псковоезерского». Такой теперь ему титул пожаловали ревнители его памяти.

Робко спрашиваю: «А можно и мне маслица?». Молодой человек подозрительно всматривается в меня и задает встречный вопрос: «А вы к праведному старцу Николаю как относитесь?». Услышав ответ: «Люблю и почитаю», снисходительно протягивает пузырек.

Регулирует движение очереди крепкий мужчина из того же общества. В сенях дежурит еще один. Команды подают увереннее, чем греческие монахи при входе в Кувуклию в храме Гроба Господня в Иерусалиме. Чувствуются, что теперь они здесь полноправные хозяева. Злосчастных келейниц с мужскими именами, отравивших атмосферу вокруг старца в последние годы его жизни, что-то нигде не видно.

Вот и комнатка старца. Вспоминаю, как отец Михаил рассказывал, как он загорелся желанием построить церковь в Гдове. Поехали они с отцом Иосифом (тогда тот еще звался отцом Сергием) за благословением к отцу Николаю. Старец усадил гостей за стол, а они задумались, с чего начать разговор. Тут отец Николай и говорит: «Стройте церковь в Гдове, стройте!». Они только руками развели: «Ну, батюшка, мы о таком лишь в патериках читали!».

«Мы и спросить не успели, а он уже всё наперёд увидел, – рассказывал отец Михаил. – Вынес икону Божией Матери Державной, благословил ею на строительство. А ещё из-за печки достал пачку в жёлтой газетной обёртке. Мы развернули – ахнули, тысяча рублей! Сумма по тем временам! Поначалу партийные власти и слышать не хотели ни о каком храме. И потом вдруг – чудо, поддались, разрешили строительство. Было ощущение, что гора сдвинулась с места. Но где достать кирпич, где взять еще денег? Обещал помочь один богатый священник, но обманул, жалко своих денег стало. “Я, – говорит, – копить их начал, когда тебя ещё на свете не было”. Так и сказал. Еду я как-то к отцу Николаю. Рассказываю о делах и показываю одну общую фотографию, где среди прочих – и тот священник. А отец Николай вдруг сам про него спросил: “А это кто такой?”. Я только рукой махнул: “Да так, один денежный мешок”. А он взял и весело так перекрестил его на фотографии: “Ну, мешок, давай, развязывайся!”. Возвращаюсь, а тот деньги несёт. И, правда, целый мешок их у него оказался, вот такой!»…

Отец Михаил, рассказывая, обводит руками воздух, до сих пор удивляясь. В том чудесном храме мы и служили сегодня утром… И сколько еще подобных рассказов слышал я от побывавших в комнатке старца друзей и знакомых, которым отец Николай заглядывал тут в самое сердце. Вот тот столик, та самая печка, аналой, иконы, кровать старца… Полутьма. Низкие потолки. Пещеры подвижников в Лавре Саввы Освященного попросторнее будут…

Отец Михаил выходит из домика тихий, самоуглубленный. Он похож на былинного богатыря, могучего, добродушного, работящего. Олицетворение настоящего русского батюшки. Наряду со строгостью и крепкой мужественностью в нём много трепетной кротости, какой-то тающей нежности. Уже почти взрослые его дети всё ещё льнут к нему, как младенцы… «Хорошо, что приехали, – говорит он чуть слышно. – Со старцем повидались. Как хорошо!».

А вокруг по-прежнему усердствуют неуемные «памятники». Раздают самопальные «иконы», брошюры, распевают тропари «архиерею Божию Нектарию Русскому». Какая-то дама ходит с иконой царственных новомученников. «А как же, – говорит, – у нас же Церковь царского духа!». Другая дает советы, сколько земных поклонов нужно сделать перед могилой старца от каких болезней. Вон кто-то собрал в кружок народ, и в очередной раз пересказывает «бабьи басни» о том, что старец призывал почитать Григория Распутина и царя Ивана Грозного, а сам-де был тайным епископом. Среди распространяемых «икон» – старец в архиерейском облачении.

Да отец Николай одного лишь царя почитал – Царя Небесного. И служил Ему всю жизнь смиренно и праведно. В том чине и звании, который ему определила Церковь. И не мог он говорить того, что ему приписывают, благословлять на то, о чем лжесвидетельствуют, просто потому, что не мог этого делать никогда. Просто все это духовно не достоверно. Духа отец Николай был другого.

Пора бы уже Русской Православной Церкви не убегать от происходящего, а открыто выразить свое отношение к зарождению нового культа, экзальтированного и нездорового. И начать уже, не считая это преждевременным, предпринимать канонические шаги по прославлению своего верного чада, «одного из столпов русского старчества», как сказал о месте и значении отца Николая в истории русского подвижничества Патриарх Алексий II. Тем самым отделив свет от тьмы, оградив его действительно светлую память от псевдоправославной самодеятельности, которая расцветает там и тогда, где и когда в самой церкви не хватает созидательного духа «творить все новое». А иначе сон духа будет так и продолжать смешивать добро со злом и порождать предрассудки и фантазии, не менее чудовищные, чем сон разума.

Сергей Серов