<<вернуться к содержанию

Константин Семенов

ОЛЕГ СТЕПУРКО —ДЖАЗИСТ
В ХРИСТИАНСТВЕ

Фамилию Степурко я услышал едва ли не в первый день моего прихода в наш храм. Степурко… Степурко. Что-то такое знакомое. Где-то я это уже… Та­кую фами­лию не перепутаешь, не то, что какие-нибудь, там, Иванов-Пет­ров-Семе­нов… Есть, вспомнил! Его короткие воспоминания об о. Александре Мене — нежные без сю-сю-сю, дружеские без хлопанья по плечу и — по-сыновьи почтительные.

Когда нас познакомили, я с удовольствием рассматривал его крепкую стать, циркулем рисованное лицо. Рудый Панько, Солопий Черевик, Олег Степурко — одна ху­торская Диканьская бражка…

Через скорое время узнаю: он, оказыва­ется, джазист, джазовый тру­бач…

Общие друзья привели меня в его евангельскую группу, и тут я убедился, что наш весельчак-балагур (кто видел угрюмого джазиста? — пра­вильно, я тоже), мо­жет не только трепаться — некоторые его шуточки меня по­рядком раздражали, — но и на­ходить у Свя­тых Отцов замечательные толкова­ния Священного Писания и дополнять их собствен­ными суждениями, подчас не­ожиданными и тем интересными. Беседы Оле­га будили мысль и желание глубже проникать в Слово Божие, и тот год, что я ходил на его занятия, оказался незаменимым для моего становления как христианина. Неплохо, как оказалось, Олег знает и труды современных богословов: о. Алек­сандра Шмемана, о. Ио­анна Мейендорфа, митр. Антония Сурож­ского и особенно — своего старшего друга, брата и духовного отца — о. Александра Меня. При этом ни разу не прозвучало что-ни­будь вроде «мы, ме­невцы» (я Кифин, я Аполлосов). Я не­медленно и на­всегда вышел бы из группы, хотя сам осознал себя верующим и крестился именно под воздействием услы­шанного на лекциях о. Алексан­дра Меня и уве­ренно считаю его своим духовным отцом.

И, тем не менее, — не мог я относиться к Олегу очень уж серьезно. Джа­зист. Можно ли ждать чего-нибудь стоящего от — джазиста?..

Но — довелось мне посмотреть видеофильм о новогоднем празднике в Российской Дет­ской Клинической Больнице, которую опекает наш при­ход. Дед-Мороз — с трубой, Олег Степурко. При бороде, но без грима — щеки и без того румяные. Гово­рит весело, шутит, громко играет что-то бодрое джазовое. А вгля­деться в его глаза… в них столько пронзительной нежности и боли за этих ребяти­шек, многие из которых от­сюда никогда не выйдут. Мы еще не умеем как следует ле­чить рак крови, почечную не­достаточность, иммунодефициты и аутоиммунные заболевания, нарушения опорно-двигательной системы… Все это — плата детей за прогресс тех­нологи­че­ской цивилизации, который, неизвестно куда, взмылено гонят взрослые.

Каж­дому ребенку Олег на прощание гово­рил: «Все, сюда я к тебе больше не приду. Следующий раз ты сам (сама) придешь ко мне в гости, в храм Космы и Да­миана. Догово­рились?» Вот он, оказывается, какой, Олег…

***

Музыку люблю, сколько себя помню, а классику выделял с самой ранней поры. С джазом всерьез познакомился в середине 50-х, на которые приходится разгар борьбы со «стилягами» и с иными проявлениями «растлен­ного влияния Запада». (Надо полагать, все остальные трудности были уже преодолены и за­быты). И хотя повсюду слышалось и читалось, что джаз — музыка толстых, за­гнивающего капитализма, и прочий бред, ритмы джаза, его импровизации тут же прочно вошли мне в душу. Как ни старалось наше совет­ское вос­питание оглу­пить меня (во многом преуспело, до сих пор чувствую), но каса­тельно джаза — не вышло. Джаз — это мое.

Приблизительно тогда же, оставаясь далеким от Бога, я стал заходить порою в храмы Божии. Послушать церковное пение…

Все существующие музыкальные стили, жанры и эпохи дружески, без рев­ности, соседство­вали во мне и после моего крещения, впрочем, и по сю пору…

***

Едва ли не для большинства верующих, особенного моего поколения, осо­бенно женщин, само со­седство слов «джаз» и «христианство» покажется прямо-таки кощунст­венным. Поначалу сочетание: православное христианство и джазо­вая музыка мне и самому показа­лось несколько странным. Хотя на самом деле странно то, что на себя, любящего джаз, я подоб­ное со­мнение не распростра­нил. По мере вхождения в церковную жизнь мне пришлось ос­во­бождаться от многих предубеждений и предрассудков…

На самом деле вопрос о правомерности, уместности джаза в православ­ной традиции очень неоднозначный, зачастую — искусительный… И защищать джаз от многих — не сомневаюсь — несогласных, я хочу на примере творче­ства Олега Сте­пурко. Не потому, что думаю, будто бы он самый-самый. Просто я не знаком с другими джазистами — воцер­ковленными православными христиа­нами.

Олег начал сочинять джазовые композиции, в том числе и для детей, еще в 70-х годах, и нашел поддержку Александра Меня, с которым дружил и много общался. Именно здесь делаю краткую биографическую врезку.

Родился в Москве — земляк; 1946 год — мальчишка!; закон­чил Мос­ков­скую Консерваторию по классу трубы — однако!; за­ни­ма­ется компо­зи­цией, — смиренно снимаю куплен­ную специально для таких случаев шляпу; преподает в ПГУ и «Гнесинке» — рад за его учеников…

Но начну я свои джазозащитные рассуждения несколько издалека…

…Мы охотно решаем за Бога, что Его оскорбит, что — нет. Интересно, хоть иногда попадаем в небо пальцем? И, тем не менее, само то, что Бог создал нас по образу Своему и по по­добию Своему — речь, разумеется, идет не о те­лесном подобии — дает нам право пы­таться су­дить о том, что Он приемлет, чего — нет. Поэтому я в меру своего, более чем полуве­кового, житейского, и двенадцати­лет­него — церковного опыта, попытаюсь по­размышлять о нашей вере и способах ее вы­ражения.

Вера в Бога никак не ограничивается только знанием того, что Он сущест­вует, что Он сотворил все видимое и невидимое, и нас, человеков, в том числе. Наша вера подразумевает также, что мы не просто дети Его, творение Его, но именно люби­мые Им дети, для того и сотворенные, чтобы было на кого излить любовь и кто стал бы Его сотоварищами, соработниками, сотворцами, наконец. И эта Его любовь не ка­кая-то там отвлеченная. Она обращена на каж­дого из нас. На каждого. Лично. Такое не просто трудно — невозможно себе представить, ох­ватить разумом. Такое нужно су­меть, ухитриться как-то вос­при­нять, впитать душой, и если удастся — мы самые сча­стливые. Потому что не­выразимая ра­дость — быть любимым своим любимым Богом. В этом смысле хри­стианство — радостная ре­лигия, дерзну сказать — самая радостная. Впро­чем, это не моя собственная мысль, а услышанная на проповедях и вычитанная и всем нутром — принятая. И если речь идет о такой вере, то Бог из только Творца вырас­тает (хотя, каза­лось бы, куда же еще?!) в Отца, в Папочку (именно так пе­реводят с ив­рита слово «авва»), Брата и Друга. С Ним хочется об­щаться посто­янно. А уж как — от­дельный разговор.

Чем больше через чтение Священных книг проникаешься верой, присутст­вием Бо­жиим, тем сильнее лю­бовь к Нему, трепетная и нежная, личная, тем больше осознаешь, даже не мно­го-, но бесконечногранность Его Лично­сти.

Отсюда следует, что и языков общения с Ним — бесконечное разнооб­раз­ное мно­жество. Взять нашу земную любовь. Одна любящая женщина предается гру­сти томной, сидит в тиши и на балконе ночью темной... Другая норовит на­рожать сво­ему избран­нику де­тей, да побольше, чтобы было с кем разделить ра­дость любви к нему, не забы­вая при этом связать ему же нарядный теплый свитер и сварить любимый украин­ский борщ с грибами и фасо­лью, да к тому же улучить среди домашних дел минуту по­рез­виться, подурачиться, поддразнить своего милого, просто от преизбытка нежно­сти.

А взять нас, мужиков! Для одного «любить — это значит в глубь двора/ вбежать и до ночи грачьей,/ блестя топором, рубить дрова,/ силой своей играючи», другой уходит в тайгу, открывает там новый мине­рал и называет Ее именем, а третий с упоением бросается к письменному столу и пишет: «Я боюсь поте­рять это светлое чудо,/ что в глазах твоих влажных застыло в молчаньи…»

Неужели какой-то из этих языков любви выше, какой-то ниже?

Кто-то, не находя достойных слов для выражения любви к Богу, годы стоит на камне. Другой берет плотницкий топор и рубит двадцатидвухглавую цер­ковь. Третий принимает обет безбрачия, чтобы ничто не стояло между ним и Ним, а четвертый вос­питывает дюжину своих и приемных детей и учит их лю­бить людей и Бога.

Случа­ется, то, как мы выражаем свою неизбывную неж­ность к Отцу, со сто­роны пока­жется легкомысленным трепом и балагурст­вом. Иной щенок от любви к хо­зяину, весь аж не может и рычит на него, и пальцы грызет в упоении, даже подчас до­вольно больно. У щенков ведь зубки остренькие… И все это, уверен, дорого Богу, если от всей любя­щей души.

Звук, жест, телодвижение спокон века были языком общения, выражения по­клоне­ния чело­века богам и благоговейной любви — к Богу. И думать, что звуки могут быть исключи­тельно — торжественный Бахов­ский хорал или фуга, а жест — только поклон и колено­преклоне­ние, значит, приписывать Богу убоже­ство вкусов и дешевое тщеславие, сводить все от­ношения с Ним к мрачному фанатизму Торквемады. Где ж тогда любовь, уважение, со­работни­чество, дружба? Ведь и человеческая дружба, если настоящая, ни­когда не бывает без уваже­ния, но, не опускаясь до фамильярности, не чурается шутки и дру­жеской подначки.

Взять историю общения с Богом царя Давида. Пыл­кий сангвиник, на­де­ленный от Него талантом и военачальника, и государственного деятеля, и — барда. Его псалмы — предтеча бардовских песен: сам сочинил стихи, сам по­ложил на музыку, сам спел под собственный аккомпанемент. И сопровождал он свои песни-псалмы игрой на инструментах, тоже более подходящих для лесного кос­терка и небольшой дружеской компании. Библейские энциклопедии и сло­вари в один голос утверждают, что псалтырь и шошан — струнные щипковые инструменты, напо­минающие современную гитару.

Теперь вспомним причину ссоры Давида с женой Мелхолой. Когда он по­лучил от Бога благословение на то, чтобы перенести ковчег Завета в свой город, то, не в силах сдержать восторга, «Давид скакал из всей силы перед Господом; одет же был Давид в льняной эфод. Так Давид и весь дом Израилев несли ковчег Господень с восклица­ниями и трубными звуками». (Цар. 6, 14-16). Взглянем на эту картину с точки зрения строгого ревнителя благочестия. Царь, первое лицо государства, в нижней одежде младшего священника, то есть в подряснике, ска­чет коз­лом, вопит… И когда Мелхола, встре­тив его, ска­зала: «Как отличился царь Израилев, обнажившись сегодня перед гла­зами рабынь рабов своих, как обнажается какой-нибудь пустой человек!» (2 Цар. 6, 20) (пе­ре­вожу с древнеев­рейского, которого не знаю, на современ­ный русский: «Сты­д-то какой! Как людям в глаза смотреть бу­дем?!»), то с точки зре­ния того ревнителя она совершенно права. Не стану приводить отповедь, кото­рую дал Давид Мелхоле, желаю­щий найдет ее в дальнейших стихах главы. А что касается Бога, то Его оценка пля­сок Давида очевидна. Давиду Он помогал во всех его де­лах, а Мелхолу наказал бесплодием. Именно за то, что она ис­кренней любви к Богу предпочла истовое равняйсь-смиррна! на ритуальные предписания, ею самой установ­лен­ные, что на деле — то же язычество.

Предслышу возражение: тоже, сравнил! Давид — царь, ему все дозволено! Отве­чаю — перед Богом мы все равны, от царя до самого незаметного его под­данного.

Рассказы о том, что богослужения, принятые у некоторых южных христи­ан­ских на­родов, у тех же коптов, сопровождаются зажигательными плясками и развеселыми пес­нями, у многих из нас вызывают брезгливое «фи». Что до меня, — да, непривычно; да, странно. Но Богу виднее, годится такой язык общения с Ним или нет. И если эти пля­ски не переходят в истерический экстаз то для меня они лишнее подтвер­ждение того, что язык об­щения с Богом может быть самым раз­ным и необычным, лишь бы не противо­речил за­поведям Господним. Тем более что мы не знаем, какие мелодии, какие ритмы были рас­пространены в библей­ские и евангельские времена.

Не знаю, насколько убедительными покажутся мои доводы и рассуждения. В первую очередь это зависит от того, кто как открыт для различных мнений…

***

А теперь — снова о творчестве Олега…

Года три назад в ДК им. Серафимовича на ве­чере памяти о. Алек­сандра Меня прозвучал отрывок из рок-оперы Олега Сте­пурко «Царь Иу­дейский» по мотивам одноименной драмы К. Р., повествующей о последних днях земной жизни Спа­сителя. Ну, ребята, это было что-то необыкновен­ное! Я, едва отзву­чала по­следняя нота, не дождав­шись перерыва, рванул, отдав­ливая чьи-то ноги, из зала. Отыскать ав­тора и — выска­зать ему все, что я о нем думаю. Так, за кулисами его нету. За де­корациями в глубине сцены — нету. В WC — тоже. Куда же он запропастился?! Рванул очеред­ную дверь — вот он где! Сидит, голуб­чик, сжался, спрятался в кресле. Физионо­мия красная, надутая, глаза вы­пучены, пот — струями… Я ему под нос — два боль­ших пальца, сам приплясываю. От восторга. Он, хрипло, — ну как? Я — снова два больших пальца, ему, под нос. — Не, точно? — Ага!

На­стоящих муж­чин — красит малословие…

Но ведь о Степурко говорят, что он не только композитор, но и высокого класса джазовый тру­бач. Так хотелось послу­шать Олега вживую, не в записях! Надо ведь не только понаслышке знать, как вкусно хвалимое блюдо, не только понюхать-по­пробовать на язык, но и отве­дать в полной мере. Я все канючил-приставал к Олегу, чтобы он позвал меня на свое выступление, и как раз на Ни­колу зимнего 2001 г. дове­лось. Кафе «Мажор», родной дом многих московских джазистов, было переполнено. Я шел на Сте­пурко, и Степурко превзошел все мои ожидания. Два часа мастерства, обая­ния и темпера­мента. Олег не только классно дул в свою медь-ла­тунь. Он подбадри­вал со­товарищей, свистел в два пальца и вообще, резвился, да не прозвучит это слово легко­весно, как молодой парень, и, тем самым, связал воедино весь вечер на радость присут­ствующим …

А под Рождество прошлого года случай привел меня в театр им. А. Н.Островского на дет­ский спектакль «Тайна Рождественской звезды» — ре­жиссер-постановщик Сергей Во­робьев, автор текста Сергей Бычков, композитор Олег Сте­пурко. Спектакль если и не исключительный в своем роде, то, во вся­ком случае, из ряда вон выходящий, и я хочу остановиться на нем подробнее.

Самое новое и самое ценное в том представлении, адресован­ном детям всех воз­растов, — то, что в нем не было обязательного для советских времен новогоднего бездухов­ного занудства (хорошо, если только с Дедом-Морозом, Снегурочкой, зай­чиками-белоч­ками и «Раз-два-три — ну-ка, елочка, гори!», если без агитпропа, или Бабы-Яги-леших-кикимор и прочей языческой отравы). Вместо всего этого была поставлена замечательная сказка-прав­да о Рождении Бога и Спаса нашего Иисуса Хри­ста. И показан спектакль был не какой-нибудь избранной воцерковленной, знавшей, куда идет, публике. Театр им. А. Н.Островского нахо­дится в Кузьминках, районе, населенном, в основном, семьями работников АЗЛК, значительная часть которых стала москви­чами сравнительно недавно и в высоком театральном искусстве, как правило, неиску­шена. Не исключено, что для многих зрителей-детей такое безыскусное изложение ис­тории Вочеловече­ния Господа было первым приобщением к ценностям христианства. Можно бес­конечно спорить о том, не является ли святотатством исполнение ролей Ио­сифа, Богородицы, Младенца актерами и куклой. Убеж­ден, — нет. Что же до конкрет­ного вопло­щения темы — судить труднее. Мне не с чем сравнивать, я не видел других представлений на христианские темы. Могу лишь засвидетельствовать, что дети, в том числе самые маленькие, детсадов­ского возраста, слушали, пол­ные внимания, не шу­мели, не капризничали, не просились в туалет или поесть весь час, что шел спектакль. А когда Ирод начал вопить: «Я са­мый могучий! Я самый бога­тый! Я самый мудрый!», на каждое это «Я!» звенело дет­ское: «Нет! Нет! Нет!» — бро­шенное в их души зерно было при­нято. А что уж из него вырастет, зависит и от них са­мих, и от ро­дителей, и от всех нас.

Давать более внятную оценку спектаклю мне трудно: я не театрал, тем бо­лее, не те­атральный критик. Спектакль адресован моим внукам-правнукам. Со­бытия, отраженные в нем, мне давно известны, ничего нового. Добротный ров­ный, без взлетов и провалов текст. Единственное, что меня покоробило — танец живота, дважды исполненный перед царем Иродом. Разумеется, нравы того царского дворца были вовсе не монастырскими, но зачем же так откровенно? Не рано ли детям видеть извиваю­щиеся обнаженные торсы и подробно обтянутые ягодицы танцовщиц? Но я тут же себя пристыдил. Мне с моим богатым вооб­ражением, сцена могла показаться эротической. А дети в таком возрасте, как правило, слишком неиспорченны для подобных не­чистых мыслей…

Зато музыка — самого высокого класса. О. Степурко удалось языком джаза пере­дать и Благую Весть и смирение, с каким Дева ее приняла; и смятение Ио­сифа (его от­лично играл артист Юрий Финякин!), узнавшего, что его еще-не-жена уже беременна неизвестно от кого; и путь в Вифлеем; и поиски ночлега — одна из самых сильных сцен спектакля, — и все иные, нет ну­жды перечислять, события Рождества. А какими издева­тельскими пассажами изображено ничто­жество Ирода! А тема волхвов. Вос­ток… мо­нотонно-таинственный. Своим джа­зо­вым ритмом Олег приближает его к нам, делает своим, родным. И слышишь у Степурко и тревогу за Младенца, и благоговение к Собы­тию, и лю­бовь к Богу…

Но я не могу отделять музыкальные и иные достоинства спектакля от глав­ной его оценки — насколько он во славу Божию. Сидя в зале, я задавал себе вопрос, повел бы я, с моим жизненным и церковным опытом, своих детей или внуков на такой спектакль или нет? Насколько он душеполезный? С него ли начинать религиозное вос­питание ребенка? Скорее всего, повел бы… И вообще, чем больше будет добрых дет­ских спектаклей на христианские сюжеты, тем легче будет воспитать поколение людей верующих, а что это значит для России, объяснять излишне.

***

Мне нечасто удается встречаться с Олегом. Реже, чем хотелось бы. Знаю, что он много работает во всех своих ипостасях: педагога, композитора и испол­нителя. У него группа. Из тех, кого я знаю — два молодых талантливых парня, гитариста, и совершенно потрясающий ударник, его сын — Максим.

К сожалению, у Олега возникли нелады со здоровьем, моторчик начал да­вать перебои… Поберечь бы себя, но Степурко из тех коней, которые, будучи бережеными, — первые из первых с ног падают. Поэтому я делаю то, что от меня зависит, поминаю в своих утренних молитвах. Прошу у Господа для Олега того, чего прошу и для других, о ком молюсь: здоровья, долголе­тия, успехов на всех поприщах. А специально для Олега (с несколько потре­бительским интересом) — совершенствования его джазового языка общения с Богом. Нам на ра­дость и пользу.…

Десять лет нашей дружбы

Поздравляем харьковский театр «Тимур»
с вручением ему национальной театральной премии Украины!

Десять лет назад, в 1994 г., харьковчане впервые приехали в Москву, в храм свв. беср. Космы и Дамиана, чтобы поближе познакомиться с фондом отца Александра Меня. Харьков — родина семьи Меней, там родилась Елена Семеновна, мама о. Александра, там жили его родственники. Поэтому вполне естественно, что в Харькове образовался фонд имени о. Александра Меня. Он существует при библиотеке имени Короленко, его возглавляет Софья Богдановна Шоломова, человек удивительный, собирающий все публикации, имеющие отношения к о. Александру. И харьковчане очень хотели, чтобы между московским и харьковским фондом завязались тесные дружеские отношения. Так оно и случилось.

После этого наши прихожане не раз бывали в Харькове. Здесь с большой радостью встречали о. Александра Борисова, Наталью Федоровну Григоренко-Мень, Павла Вольфовича Меня. Побывали в Харькове также Александр Зорин и Арина Ардашникова, Владимир Шишкарев и Алла Калмыкова, Владимир и Ольга Ерохины, Ирина Языкова и Юрий Пастернак, Нора Лихачева и Владими Илюшенко, а также многие другие.

Помимо фонда имени о. Александра Меня в Харькове есть театр с задорным пионерским названием «Тимур» (театру 28 лет и название его сохранилось с советских времен). Все эти годы возглавляет театр Василий Сидин, человек, для которого имя о. Александра Меня очень дорого и свято. И с театром наш храм также дружит десять лет. Помню, как-то на вечере памяти о. Александра театр привез композицию «Возврати себе храм», созданную по книгам батюшки. Это так поразило всех, что на следующий год театр снова пригласили в Москву. С тех пор театр приезжает в Москву со своими спектаклями каждый год. Москвичи видели «Маленького принца» по Сент-Экзюпери, «Поллианну» Э. Поттер, «Счастливого принца» Оскара Уальда, «Историю Сары Кру» и другие спектакли. И каждый раз все выступления проходят с большим успехом.

В 2004 году харьковчане привезли «Томасину» (по книге Тома Гелико). И снова, как это бывало не раз, юные артисты играли так, что и дети, взрослые не могли сдержать слез. Артистов долго не отпускали со сцены. Играли «тимуровцы» в Детской республиканской библиотеке, в школе имени Зои Космодемьянской, в ДК на Щукинской и в нашем храме. На одном из спектаклей была Наталья Леонидовна Трауберг, именно благодаря ее переводам наши дети читают и «Томасину», и «Нарнию», и многое другое. Игра детей очень тронула Наталью Леонидовну, а дети, даже самые маленькие, поняли, что прикоснулись в ее лице к живой классике.

Для встречи с прихожанами в храме юные артисты приготовили композицию, в основу которой положен акафист «Слава Богу за все». Этим они благодарили москвичей за теплый прием (ведь обычно дети живут в семьях прихожан и стали как родные), за многолетнюю дружбу, за те творческие связи, которые существуют между нами.

Один из спектаклей театр «Тимур» дал в Центре временной изоляции несовершеннолетних правонарушителей. Это место особенное, потому что зрители здесь необычные — дети и подростки, которые уже знают самые темные стороны взрослой жизни и их сердца открыть не так легко. Но харьковчанам это удается. В ЦВИНПе они бывают практически каждый раз, когда приезжают в Москву. И искренне считают, что их миссия в том, чтобы говорить средствами театра о Христе, прежде всего, неблагополучным детям. И у себя дома они также бывают в подобного рода заведениях, в детских домах и интернатах, ведь именно там больше всего не хватает света и любви, да и просто обычной человеческой доброты.

Может быть, слово миссия кому-то покажется слишком высокопарным по отношению к детям. Но, поверьте, это так. «Тимур» не просто театр, где детей занимают в часы досуга, это настоящая община, где происходят не только репетиции и выступления, но есть общая духовная жизнь. Дети постепенно привыкают, что театр — это не развлечение, а служение. На такой лад настраивает их Василий Евгеньевич Сидин и помогающая ему во всем Елена Алексеевна Бутенко, его супруга. Каждое лето театр устраивает загородный лагерь, куда приезжает сотня детей, большинство из которых — дети из неблагополучных семей. В этом году в летний лагерь должны приехать дети из одного из московских детских домов. Так что служение «тимуровцев» совсем не ограничивается только театральными премьерами.

Конечно, не все дети станут профессиональными актерами, хотя двое «тимуровцев» уже заканчивают театральный институт, это Марина, дочка Василия Евгеньевич Сидина, и Антон. Главное, конечно, чтобы, вырастая, юные актеры становились настоящими людьми. А это звание требует немалого труда, и прежде всего духовного, как, впрочем, и таланта, который дан каждому человеку от Бога, но не каждым раскрывается в полную силу. Василий Евгеньевич Сидин, кроме того, что он талантливый режиссер, еще и мастер открывать человеческие таланты в детях. Может быть, ради этого и существует театр «Тимур».

Долгое время театр жил исключительно энтузиазмом его режиссера и художественного руководителя. Но постепенно его стали замечать не только в Москве, но в самом Харькове, и в Киеве. Понемногу помогать (и за то слава Богу!), отмечать грамотами. А в этом году харьковскому детскому театру «Тимур» была вручена национальная театральная премия. На эту престижную награду претендовали многие коллективы, в том числе и профессиональные, но все же высокая комиссия выбрала этот театр. И это справедливо. Мы от всей души поздравляем театр «Тимур», его главного режиссера и художественного руководителя Василия Евгеньевич Сидина, актеров и всех, кто так или иначе участвует в жизни этого уникального коллектива, вкладывая свою душу в искусство, которое соединяет людей.

Екатерина Васильева