В своем слове на могиле батюшки владыка отметил, что ежегодно 9 сентября множество людей обирается в храме, где 30 лет служил отец Александр. И это говорит о верности, причем о верности не только любимому пастырю, но и о верности Церкви: «Этим, — сказал владыка Ювеналий, — мы свидетельствуем нашу любовь к отцу Александру, этим мы исповедуем непрерывность жизни Церкви. Мы знаем, что невозможно убить веру в человеке, уничто

жить Святую Церковь человеческими руками, потому что Господь предрек пребывание на земле Церкви Христовой до скончания века, до Его второго и славного пришествия.

Когда мы собираемся на заупокойную молитву, то мы сами как бы перед Божьим Судом стоим, вспоминая свою прошедшую жизнь и зная, что в любой момент, как это было и с отцом Александром, Господь может призвать к Себе любого из нас. Поэтому с особым страхом и трепетом молимся мы за заупокойной молитвой, прося Господа не только вчинить со святыми душу усопшего, но и нам простить наши согрешения и дать непостыдную, мирную кончину жизни нашей и добрый ответ на Страшном Судищи Христовом.

Отрадно сознавать, что те семена веры, которые посеяны в душах людей служением отца Александра, не погибли, они дают всходы духовные; и то, что вы сегодня окружаете во множестве могилу отца Александра свидетельствует о том, в вас не только жива память об отце Александре, но в ваших сердцах теплится и вера Христова. Это великое счастье для человека, потому что если живет человек без веры, страшно ему на этом свете и он не имеет духовных перспектив и не верит в жизнь вечную. Спасибо, что вы сегодня собрались для совместной молитвы. Мы верим, что Господь взирает на нашу любовь к пастырю и ниспосылает Свое небесное благословение на вашу жизнь и ваши труды, а отцу Александру — Царствие Небесное и вечный покой».

Сослужили владыке Ювеналию благочинный Пушкинского района прот. Иоанн, священники Сретенского храма — о. Иоанн и о. Владимир, настоятель нашего храма прот. Александр Борисов, о. Вячеслав Перевезенцев, о. Антоний Лакирев и другие священники.

После богослужения и панихиды в доме прихода для всех желающих была устроена братская трапеза.

Во второй половине дня владыкой Ювеналием была отслужена панихида в храме преп. Сергия Радонежского в Семхозе, возведенном на месте гибели о. Александра Меня.

Затем владыка установил и освятил памятный знак тропы преп. Сергия Радонежского — ведь та дорожка, на которой трагически прервалась жизнь отца Александра, является историческим местом: по этой тропе ходил из своего Троицкого монастыря в Хотьково сам преподобный Сергий. Пересечение этих дорог отнюдь не случайно: оба пастыря — и преподобный Сергий, живший в XIV столетии, и отец Александр, живший в ХХ веке, близки не только тем, что оба принадлежат Русской Православной Церкви, но прежде всего тем, что жизнь свою положили за одно дело — проповедь Евангелия на Руси. Завет великого игумена и молитвенника земли Русской, Сергия, «воззрением на святую Троицу побеждать ненавистную рознь мира сего», является и девизом жизни отца Александра Меня, который соединял всех своей любовью, проповедовал единство во Христе, писал книги, веруя, что свет Христов просвещает всех.

По совершении освещения поклонного креста и памятного камня на паломническом пути преподобного Сергия владыка Ювеналий вновь обратился к молящимся:

«Я очень рад, что мы совершили освящение паломнического пути, ведущего к лавре преподобного Сергия и что среди нас сегодня находится наместник Троице-Сергиевой лавры, наш дорогой владыка, епископ Феогност. И мы чувствуем, как притягивает сердца людей святое место, освященное молитвами преподобного Сергия Радонежского. Камень и поклонный крест, которые мы освятили, будут напоминать паломникам, что это путь, ведущий к храму и к преподобному Сергию Радонежскому. Это вековая традиция на нашей земле: вы 

клонный крест, которые мы освятили, будут напоминать паломникам, что это путь, ведущий к храму и к преподобному Сергию Радонежскому. Это вековая традиция на нашей земле: вы знаете, что наши благочестивые предки не на электричке, не на машине — пешком ходили к святыням нашим! — поэтому радостно нам, что мы восстанавливаем наши православные традиции. И те, кто будут паломничать пешком в лавру преподобного Сергия, будут иметь этот крест как маяк, указывающий им дорогу в их благочестивом паломничестве.

Пусть молитвами преподобного и богоносного отца нашего Сергия, игумена Радонежского и всея России чудотворца, Господь даст нам мир, согласие, любовь, единомыслие, укрепит нас в вере православной и сохранит всех нас на многая, многая, многая лета.»

«БИБЛИОЛОГИЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ
О. АЛЕКСАНДРА МЕНЯ
И СОВРЕМЕННОСТЬ»
XIII конференция памяти
о. Александра Меня в Москве

15–16 сентября во Всероссийской государственной библиотеке иностранной литературы проходила XIII Международная конференция памяти протоирея Александра Меня, выдающегося православного священника, проповедника, писателя. Тема конференции касалась, пожалуй, наиболее важной стороны многогранной деятельности пастыря — библеистики.

Открывая конференцию, владыка Ювеналий, митрополит Крутицкий и Коломенский, отметил значительность того вклада, который сделал о. Александр Мень в изучение Библии. Его живое слово, его книги приводили и до сих пор приводят ко Христу многих людей, учат их жить Словом Божиим. С приветственным словом к собравшимся обратился и М. А. Мень, сын священника, ныне заместитель мэра г. Москвы. Он благодарил всех, кто чтит память его отца, читает его книги, продолжает его дело. Книги о. Александра издаются сегодня тиражами, превышающими в общей сложности 6 миллионов экземпляров, они переведены на 14 языков мира. И спрос на них не падает, интерес к наследию пастыря не исчезает.

Первый день конференции был посвящен новым библейским переводам. Ведь именно в приходе о. Александра еще в 70-80-е гг. началась работа по переводу библейских текстов на современный русский язык. Об этом говорила в своем выступлении переводчица Нового Завета Валентина Кузнецова, представляя второе, исправленное издание Евангелия — «Радостной вести», вышедшее в Российском Библейском обществе. Кузнецова изложила те принципы, которыми она руководствовалась в работе над переводом. Многие из этих принципов 

обсуждались еще с о. Александром.

О новых переводах и проблемах изучения Библии говорили в своих выступлениях Андрей Десницкий, игумен Иннокентий (Павлов), свящ. Виктор Зырянов (Екатеринбург), Евгений Рашковский, Крисп Саймон и др. Не все из выступавших были полностью согласны с новым переводом «Радостной вести», однако практически все отмечали, что сегодня нужны самые разные переводы — для различных групп населения, для разного возраста и разного уровня образования, функционально различные, с разным подходом к переводу и т.д. И чем их будет больше, тем лучше. Джованни Гуайта (Италия) привел в пример Италию, где на сегодняшний день существует более ста переводов, и это помогает постичь смысл Св. Писания.

Главный редактор РБО Михаил Селезнев говорил о работе группы переводчиков и редакторов над переводами Ветхого Завета. Первые книги — Бытие, Исход, Притчи, Екклезиаст, книга пророка Даниила — уже вышли, сейчас идет работа над книгой пророка Исайи.

Идея возрождения Российского Библейского общества, закрытого в 1813 г., принадлежала тоже о. Александру, который стал инициатором его восстановления в 1990 г. (тогда еще под названием «Библейское общество Советского Союза»). О нынешней деятельности РБО рассказал его президент, прот. Александр Борисов, отметивший актуальность новых издательских проектов, в частности «Для Слова Божия нет уз» (Библии для заключенных), «До края земли» (Библия для малых народов Севера), «Во свете Господнем» (Библия для слабовидящих детей шрифтом Брайля) и др. О. Алексанлр подчеркнул, что осуществлены эти проекты на добровольные пожертвования, собранные по большей части в московских храмах. И важно, что в последние годы финансирование издательской работы РБО осуществляется в значительной мере из российских источников (тогда как в 1990-е гг. проекты могли осуществляться главным образом благодаря финансовой поддержке из-за рубежа).

Исполнительный директор РБО Анатолий Руденко коснулся истории создания Синодального текста Библии, которым сегодня пользуется большинство христиан в России. Он посетовал на то, что текст, называемый так привычно «Синодальный», был выполнен и вышел в свет скорей вопреки желанию Синода, чем благодаря ему. Он подчеркнул также, что в своей работе РБО сегодня старается учесть интересы всех конфессий, именно потому, что издает Библию, а не вероучительную литературу, и даже комментарии к Библии делаются исключительно с научной точки зрения, что одинаково приемлемо для всех читателей, независимо от их конфессиональной принадлежности.

День закончился показом в театре Марка Розовского спектакля «Убийство в храме. Репетиция». Спектакль игрался специально для гостей и участников конференции.

Во второй день конференции работало несколько семинаров, в каждом из которых обсуждался круг проблем, также близких интересам и деятельности отца Александра Меня (темы семинаров: «Библия и дети» — ведущая Карина Черняк, «Библейский призыв служить ближнему. Религия в СМИ» — ведущие свящ. Георгий Чистяков, «Библеистика в высшей школе. Переводы Библии» — ведущие Андрей Десницкий и Николай Шабуров).

Заключительное пленарное заседание носило название «Библия как основа христианского единства». Эта тема также всегда была близка о. Александру Меню, не случайно его комментариями к Библии пользуются сегодня христиане всех конфессий. Эти комментарии вошли в т.н. Брюссельскую Библию, изданную еще в 70-х гг. в издательстве «Жизнь с Богом» (Брюссель, Бельгия). О взаимоотношениях о. Александра

Меня с этим издательством говорила в своем докладе Наталия Большакова, Президент Международного благотворительного фонда им. прот. Александра Меня (Рига). А история этих взаимоотношений — это поистине история подвига. И самого о. Александра, который, буквально рискуя жизнью, и уж во всяком случае местом и саном, передавал рукописи своих книг за границу. А это в советское время власти расценивали как величайшее преступление, поэтому он вынужден был скрывать свое имя под псевдонимами Андрей Боголюбов, Эммануил Светлов. Но не меньшим подвижничеством была и деятельность брюссельского издательства, работа которого осуществлялась всего тремя уже немолодыми людьми — Ириной Михайловной Постновой и священниками — о. Антонием Ильцем и о. Кириллом Козиным. Они буквально клали свою жизнь, чтобы напечатать книги сначала для русских, оказавшихся в эмиграции, вдали от родины, а затем и для советских граждан, лишенных всякого доступа к духовной литературе. Встреча их с о. Александром обеими сторонами расценивалась как чудо, и плодом этого явились книги «Сын Человеческий», шеститомник «В поисках Пути, Истины и Жизни», библейские комментарии и многое другое. Эти книги читали не только православные и не только в России. Сегодня книги о. Александра переведены на многие языки мира, но следует помнить, что первое их издание пришло к читателю именно из брюссельского издательства «Жизни с Богом».

О том, как наследие о. Александра воспринимается христианами разных конфессий, говорили баптист Юрий Сипко, католический священник Игорь Ковалевский, гости из Польши Марек Кита и Аника Охотницкая, епископ пятидесятников Сергей Ряховский, раввин Зиновий Коган (оба выступали еще в первый день, но говорили, в сущности, о том же) и др. И это именно потому, что священник строил свою проповедь на Библии, на Слове Божьем, на личности Христа. В этом о. Александр не был одинок, точно также строил свою проповедь и митрополит Сурожский Антоний. Его книги тоже читают христиане всех исповеданий. Об этом говорила в своем докладе Анна Шмаина-Великанова. Кстати, стоит напомнить, что митрополит Антоний высоко ценил о. Александра за его глубо

реведены на многие языки мира, но следует помнить, что первое их издание пришло к читателю именно из брюссельского издательства «Жизни с Богом».

О том, как наследие о. Александра воспринимается христианами разных конфессий, говорили баптист Юрий Сипко, католический священник Игорь Ковалевский, гости из Польши Марек Кита и Аника Охотницкая, епископ пятидесятников Сергей Ряховский, раввин Зиновий Коган (оба выступали еще в первый день, но говорили, в сущности, о том же) и др. И это именно потому, что священник строил свою проповедь на Библии, на Слове Божьем, на личности Христа. В этом о. Александр не был одинок, точно также строил свою проповедь и митрополит Сурожский Антоний. Его книги тоже читают христиане всех исповеданий. Об этом говорила в своем докладе Анна Шмаина-Великанова. Кстати, стоит напомнить, что митрополит Антоний высоко ценил о. Александра за его глубокое знание Библии и за миссионерский дух, и все свои знания они оба употребляли для достижения одной цели — чтобы проложить людям путь к Богу, открыть нашим современникам сокровище Св. Писания.

Второй день конференции завершался презентацией Библиологического словаря прот. Александра Меня. Вернее, это была не презентация в полном смысле слова (словарь издан Фондом им. прот. А. Меня еще в прошлом году), скорее это было обсуждение, серьезное и обстоятельное, которое можно было сделать уже по внимательном прочтении. В этом обсуждении приняли участие президент фонда имени о. Александра Павел Мень (брат священника), Валентина Кузнецова и Сергей Рузер (научные редакторы словаря), Роза Адамянц (редактор издания), игумен Иннокентий (Павлов) и др. Все они отмечали важность выхода в свет словаря. Они отмечали, что словарь чрезвычайно информационно насыщен, его яркая особенность в том, что он авторский, и даже небольшие статьи в нем не кажутся сухими и академически отстраненными, читаются с огромным интересом. Конечно, некоторые отмечали, что выход словаря несколько затянулся, он был бы более актуален, скажем, лет десять назад. Но все согласились с тем, что словарь не имеет аналогов в России и является ценным справочным изданием, охватывающим самые различные области библиологии. Конечно, со времени создания словаря о. Александром — а он плотно работал над ним последние десять лет своей жизни — в России произошел просто взрыв изданий духовной и библейской литературы. Такого количества подобных изданий, какое вышло 

в 90-е гг. ХХ века в России, не знала ни одна страна в мире. Работы отечественных ученых, переводные книги, словари, энциклопедии, учебники и проч. — весь этот шквал, конечно, не мог не изменить ситуации в библейской науке. И естественно, в Библиологическом словаре читатель не найдет ни новых публикаций, ни тех имен, что появились за последнее время на горизонте науки. Однако это не делает словарь безнадежно устаревшим. Большинство сведений в нем имеет непреходящее значение, в частности, обширные персоналии, в которых собраны не только исследователи, толкователи и издатели Библии, но и писатели, художники, композиторы, соприкасавшиеся с библейской темой. Такое издание просто необходимо современному читателю, словарь содержит массу сведений, которых и по сей день весьма трудно найти даже специалисту. И показательно уже то, что словарь хорошо расходится, он востребован читателем — Фонд им. о. А. Меня постоянно получает новые и новые заказы на него из самых разных уголков России и из-за рубежа. Но на этом издатели не хотят останавливаться, уже сегодня создается электронная версия словаря, которая будет дополнена новейшей библиографией, новыми персоналиями, статьями о людях, которые по тем или иным причинам не вошли в издание словаря, каким его подготовил о. Александр. В этой работе уже согласились принять участие и специалисты из РБО, ВГБИЛ и других организаций, занимающихся изучением Библии. В таком виде словарь будет еще более необходим читателям, прежде всего библеистам, специалистам по истории и богословию, студентам, да и всем, для кого Библия представляет живой интерес.

Конференция завершила свою работу, но этим не исчерпался интерес к наследию о. Александра Меня. Какова будет тема конференции следующего года, какую новую грань деятельности пастыря и богослова она затронет, пока не известно. Но с уверенностью можно сказать, что ежегодные конференции памяти отца Александра Меня являются событием большой научной и общественной важности. Они собирают самых разных людей — ученых, священников, журналистов — буквально со всего мира. И разговор здесь ведется о жизненно важных вещах, которые помогают нам сделать наше общество, Церковь, самих себя выше, лучше, помогают нам стать более образованными, более открытыми. В этом очевидное свидетельство того, что жизнь и служение выдающегося пастыря продолжаются.

10 сентября в ДК им. Серафимовича состоялся традиционный вечер памяти отца Александра Меня. Вот уже 13 лет проводятся такие вечера — дважды в год: в сентябре и в январе (в день рождения о. Александра, 22 января). Неизменный ведущий этих вечеров Владимир Ильич Илюшенко каждый раз приглашает самых разных и всегда интересных людей — священников, поэтов, музыкантов, художников, чтобы они прежде всего свидетельствовали о своих встречах с о. Александром или рассказали о том влиянии, которое он оказал на них, или просто поделились своим творчеством, потому что и это есть продолже 

ние служения выдающегося пастыря, который все свои таланты отдавал Богу и людям.

Выступления прот. Александра Борисова и свящ. Георгия Чистякова были, как всегда, яркими, глубокими и вдохновляющими. Оба священника отметили тот редкий пастырский дар, которым был наделен отец Александр.

Очень тронуло всех сидящих в зале выступление дочери о. Александра, Елены Мень. Она — иконописец, живет в Италии, куда уехала за год до трагической смерти отца. Елена не часто приезжает на родину и многие события, происходящие здесь, ей видятся несколькоиначе. Это естественно, потому что другой контекст жизни меняет наш взгляд, а чтобы хорошо понимать происходящее в России, нужно смотреть изнутри, нужно здесь жить. Тем не менее, Елена Мень знала о том, что имя ее отца дорого многим людям, что его книги издаются огромными тиражами и читаются по всей стране. Но она не представляла масштабов любви многих и многих людей к отцу Александру, в чем она искренне призналась и поблагодарила всех, кто чтит память ее отца.

ДЕВЯТОГО СЕНТЯБРЯ В НОВОЙ ДЕРЕВНЕ

Природа-мать!

когда б таких людей

ты иногда не посылала миру,

заглохла б нива жизни.

Н.А.Некрасов

Помню 9 сентября 1990 года. Стою за кульманом, черчу. Слышу голос телефона, тут же: «Константин, на провод…» Подхожу, беру трубку:

— Вас слушаю.

В трубке срывающееся на рыдания — жены:

— Костенька… сейчас по БиБиСи сказали… убит… сегодня утром убит Александр Мень.

Такие известия ошеломляют настолько, что до сознания доходят не тут же, поэтому я, совершенно спокойно:

— Да ты, Неленька, не волнуйся. Если БиБиСи сказало, значит точно… — и — трубку на рычаги.

По дороге к кульману, а это двадцать шагов, вдруг понимаю, ЧТО произошло. И сразу — ощущение катастрофы. Забился в угол и сидел там, сколько-то времени. Плакал.

Для нас обоих о. Александр к тому времени — много значил… Год, как мы ходили на его лекции, старались не пропустить ни одной, о каких удавалось узнать.

В первые же 15 минут первой его лекции (цикл, по-моему, назывался «Религия и культура») я вдруг осознал себя верующим. Подчеркиваю, не уверовал, а именно осознал. Я, еще вчера относившийся к вере, к Церкви, с незлой иронией, как к чему-то нелепому, ненужному и — безвредному.

Я так и не сподобился придти к о. Александру-священнослужителю. Ну, что я, некрещеный, буду отнимать время у священника? Как-то неловко. До сих пор сожалею…

Крестился я через полгода после гибели о. Александра, и для меня даты его рождения и смерти стали даже ближе, чем некоторые семейные. Мой собственный день рождения, скажем.

…9 сентября — особый день нашего прихода. Так получилось, что мне лишь считанные разы довелось побывать в Семхозе и в Новой Деревне. Обстоятельства. Презренная проза жизни. Но на этот раз я заранее твердо решил поехать на годовщину священномученика Александра именно в тот храм, где он служил. Именно так, священномучеником, я, уже не знаю, как давно, чувствую Александра Владимировича Меня, о. Александра. Не потому, что так его воспринимают мои одноприхожане. И не потому, что по молитве, обращенной к нему, уже убитому, обрел чудесное исцеление один инославный священник. Отец Александр Мень для меня святой, и я в своих утренних молитвах сначала обращаюсь к нему, как к святому, и потом молюсь об упокоении его, убиенного.

Тут самое место кусочку из истории, рассказанной мне Георгием Колосовым.

10 сентября 1990 года трем московским фотографам, любителям деревянной архитектуры нужно было попасть из Кажмы в Фомину (Заонежье, Медвежьегорский район, Карелия). Между большим, уже осовремененным селом и маленькой островной деревней со знаменитой часовней — полкилометра онежской воды. Вечерело, и берег был пуст. По счастью, нам быстро указали на избу возможного перевозчика, где мы и нашли небольшого мужичонку средних лет в переживаниях острого похмелья. Угадав в нас верных спасителей, он тут же согласился, и через полчаса мы уже были на другом берегу, где, увы, на дивном месте застали классическую «мерзость запустения». Растерзанная часовня без креста едва стояла, несколько покосившихся домов были давно заброшены. Никого, кроме птиц…

После второй дозы наш лодочник (отказавшийся, кстати, от денег) разговорился и внятно поведал о том, что здесь было прежде. Привычная картина, к которой невозможно привыкнуть. Тем временем в Кажме зажигались огни, и, засобиравшись домой, он вдруг будто вспомнил: «Да, слышали? В Москве какого-то святого убили». «Святейшего?» — переспросил я, недоумевая, кому бы он мог помешать. «Да нет, говорю же — какого-то святого…» С тем и уплыл. Когда месяц спустя я рассказал эту историю своему духовнику, одному из тех, кто выносил его гроб, услыхал в ответ простое и будничное: «Так и есть»

…На богослужении 9 сентября нынешнего года в Сретенском храме в Новой деревне у меня не было ощущения горя, печали. Мне показалось, не только у меня. Время преобразовало боль в то, что я бы назвал торжественной скорбью. Большинство собравшихся знали его живым, многие — дружили. Но теперь поминали святого…

Нет, отец Александр не стал для меня некоей отвлеченностью. Я хорошо помню его крепкую подвижную фигуру. Он мне казался едва ли не великаном, гигантом, хотя я и сам не малорослик. Я помню его голос. Мороз по коже, когда на сороковинах по Сахарову (за несколько дней до своей гибели) отец провозгласил «Вечную память!». Зал оказался крохотным для такого громогласия. Я помню… я многое помню из того, чем обогатился даже при одностороннем: я в зале, он на сцене, —общении с этим человеком…

Радостью было встретить в небольшом деревянном храме — каждый раз, когда я его вижу, в ушах хрипловатое Галича: «Когда я вернусь, я пойду в тот единственный дом, где с куполом синим не властно соперничать небо…» — столько родных лиц. И, как это свой

…

ственно нашему приходу — много молодежи. Нашей светлой родной молодежи. Прошу прощения за сентиментальность…

То, что, как обычно, служил митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий — один из немногих, кто помогал о. Александру при жизни, лишь усилило чувство общей взаимной близости. А когда мы после ее окончания покидали храм, труба Олега Степурко торжествовала славу и память человеку, который так любил Бога и людей. Ответной любовью.

Я не поехал в Семхоз, хотя ничего неотложного на тот день не планировал. Не стал разбавлять полученное чем бы то ни было, пусть даже и не менее благодатным.

Мы с о. Александром Менем одного поколения. Он старше меня на каких-то три года. Так я хочу сказать: если наше поколение дало пусть бы даже только одну такую величину, как о. Александр Мень, значит оно уже — не пустоцвет!

…9 сентября 1990 г., Семхоз. У Бога не вовремя не бывает. Смерть — Перст непререкаемый, и как бы ни было бессрочно горько сотням близких и тысячам тех, кто не видал о. Александра в глаза, — наш долг — понять время и место как славу Божию, явленную нам в назидание. Тем более то, когда, и где принял венец мученический о. Александр, так знаменательно, что нам остается только назвать всё своим именем и свести воедино.

…Последние годы о. Александра — проблеск надежд на возрождение Церкви. Не «синодальной», не «константиновской» — апостольской, стоящей на камне Слова. И — наивных надежд, как видится из сегодняшнего 

дня. Не стану разъяснять царящую ситуацию, бдящий и без меня знает. Скажу только: о. Александра в ней представить себе не могу. Его двоякая харизма — апостол атеистов и апостол интеллигенции — стала безадресной. Интеллигенция доживает в Красной Книге, атеисты же дружно стали суеверами: идолослужители «предания» в церкви и просто суеверы — вне ее. Не избавил ли Господь Своего друга от серой паутины «рода сего»? Если это и так, то милость Божия — попутная причина 9-го сентября. Главная же видна в соединении 9-го с 10-м.

Почти совпадение и дня, и механизма убийства Иоанна Предтечи и о. Александра — великая честь для последнего и болезненное недоумение для нас, если не вскрыть их ролевые параллели. А они, в свою очередь, станут понятны, когда увидим духовное отличие о. Александра от всех его заметных российских современников, независимо от вектора церковной деятельности. Отличие это — в основании самой веры о. Александра, которое есть Слово Божие — тот единственный камень духовного домостроительства, который

После Олега Степурко выступили Ирина Языкова и Юрий Пастернак. Они исполнили песню памяти Татьяны Юхненко, прихожанки нашего храма, погибшей в прошлом году при трагических обстоятельствах. Многие помнят ее: она помогала в группе милосердия кормить бомжей, ездила в Чечню с гуманитарной помощью, посещала заключенных. Вторая песня называлась «Наш храм». Это вдохновенный гимн прихода, которому с радостью подпевали все сидевшие в зале. Но еще больше люди стали подпевать, когда на сцене вновь появился дуэт Степурко, присоединившись к Ирине Языковой и Юрию Пастернаку, и все вместе они спели любимую песню отца Александра «Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь…» Пели все. И даже ведущий Владимир Ильич 

Илюшенко взял микрофон и подпевал музыкантам. Это была поистине кульминация вечера. В заключении был показан слайд-фильм «Откуда взялось все это», сделанный когда-то отцом Александром Менем и восстановленный теперь фотохудожником Сергеем Бессмертным.

Почти трехчасовой вечер промчался как единый миг, но это и есть тот миг, который соединяет прошлое и будущее, из таких мгновений и складывается жизнь. И если мы интенсивно, в Духе прожили этот миг, значит, жизнь удалась. Люди расходились очень радостные, наполненные, все чувствовали, что стали еще ближе друг другу, потому что отец Александр умел соединять всех, он продолжает это делать и сегодня.

Среди святых, прославившихся
разнообразными подвигами,
среди отшельников, святителей и мучеников есть такой особый чин: благоверные князья. Они, выполняя свой гражданский долг, выполняя свое гражданское служение, явили образ христианской жизни. Я думаю, что этот подвиг был одним из самых трудных, потому что, наверное, легче было исполнять заповеди Христовы в других служениях, нежели в княжеском, когда человек должен был повелевать, воевать, даже наказывать. Тем не менее, множество кня 

зей оказались среди христианских святых. И сегодня мы прославляем Александра Невского, конечно, не за его победу на Чудском озере или за его победу над шведами — это есть гражданское прославление человека, — а прославляем его за победу над собой, над гордостью князя, над гордостью воина!

Многие из вас смотрели, наверное, фильм «Александр Невский». С чего он начинается? С того, как этот князь в простой рубахе вместе со своими дружинниками ловит рыбу! Бросив город, который от него отрекся, который не захо

тел, чтоб он там правил, Александр ушел и жил спокойно, почти частной жизнью. Но когда подступили враги, когда загорелись города, когда понадобилась воинская власть и воинская сила, люди побежали к нему. И другой бы на его месте сказал: «Вы меня изгнали — теперь пожинайте горькие плоды». Наверное, многие из нас поступили бы именно так, сказав, в душе или вслух: «Так вам и надо — вот вы от меня отказались, теперь жалейте об этом!». Но Александр так не сделал. И, конечно, после какой-то внутренней борьбы. Он простил их, вернулся в Новгород и Псков, возглавил войну и, как мы знаем, выиграл знаменитое Ледовое побоище на Чудском озере.

Так вот, эта черта князя Александра и сделала его в глазах народа праведни

ком — потому что он умел прощать! Умел себя обуздывать! И в Орду, к хану татарскому он ездил тоже ломая себя. Каково было ему, победителю шведов и немцев, становиться на колени перед татарским ханом! Но он становился — ради народа, ради того, чтобы земля не была разгромлена и разграблена, потому что понимал, что оружием он татар не может отогнать от Руси.

Так князь Александр проявил прощение. Мы часто говорим о прощении и сюда, к исповеди, приходим просить у Господа прощения, и в последнее воскресенье перед Великим Постом — «Прощеное» — друг у друга, так сказать, языком, а иногда сердцем, просим прощения. Но вот давайте сейчас на минутку вдумаемся: что это такое — прощение?.. Человеку всегда хочется

воздать злом за зло, отомстить! Это нам свойственно! Это так естественно! Но Господь говорит иное: «Умей прощать». И если вы подумаете о своей семейной, домашней жизни, о своих трудах там, где вы работаете, подумаете о жизни вообще, то может ли человек жить, не прощая тех, кто как-то его обидел или ущемил? Если не будет прощения, то зло окончательно воцарится в наших сердцах, в наших семьях, в наших домах, в нашей жизни! Потому что все мы несовершенные люди, мы все можем причинить друг другу боль, обиду, огорчение — словом, поступком. И единственный способ над этим подняться, освободиться от бремени обид, от шрамов, которые есть на сердце, —- это уметь простить, перечеркнуть, забыть!

Но как это сделать? И Господь нам 

дает прямой ответ на этот вопрос: молитесь за обидевших вас. Кто причинил вам зло — пусть будет первым среди имён, о которых вы возносите молитву. И тогда вы почувствуете, что ваше сердце приближается к Богу и что вы становитесь выше этого зла. Святая Церковь говорит: ненавидь грех, но люби грешника

И вот сегодня мы просим у святого благоверного князя Александра Невского, чтобы он дал нам, по его молитвам, мужество побеждать себя, злобу в себе, обиду в себе, ропот в себе, недовольство в себе. Чтобы душа наша была свободна от этого, чтобы она примирялась с жизнью и, в то же время, чтобы она приобретала любовь к Богу, Который есть начало и конец всей нашей жизни. Аминь.

Иисус Назарянин во дни Своей земной жизни был ограничен в пространстве и во времени. Вы помните, в Евангелии от Иоанна: Он ушел, Он удалился, Он нуждался в пище... И если Он был в Иерусалиме, то значит, Его не было в Назарете. А когда происходит Вознесение, то Он одновременно пребывает повсюду. Он обретает, как Он Сам сказал, явившись ученикам, всякую власть на небе и на земле. «Дана мне всякая власть», — говорит Он. Дана — значит, до этого Он ею не располагал. А теперь Он управляет Миром, управляет Вселенной, она проникается духом Христовым. С Его 

пришествием начинается одухотворение мира, постепенное одухотворение. Недаром Тейяр де Шарден, известный ученый-богослов нашего времени, говорил о космическом Христе: говорил, что вся плоть мира стала плотью Христовой, что все тварное материальное мироздание стало Его плотью. И в этом тайна Вознесения.

Когда Тейяр де Шарден находился в экспедиции в пустыне, он, будучи священником, должен был совершать литургию, а у него не было ни чаши, ни хлеба, ни вина, так как это происходило в глубинах Азии, в Монголии, и он под

— Та-ак...От шкафов вы отказываетесь...

— Отказываюсь, отказываюсь, — механически повторила я, наливая чай в отцовскую кружку.

— И в окно целыми днями смотрите...Нельзя весь день в одно окошко смотреть, — сделав ударение на слове «одно», отец вплотную подошел к подоконнику и глянул вниз.

— Но ведь другого нет...

— И телевизора вы не хотите, — весело продолжал отец, подхватывая что-то с блюдца и запивая чаем.

— Ни-за-что! Терпеть не могу телевизоры. — Я уже привыкла к таким полушутливым «пререканиям» и воспринимая их как разминку, что-то вроде словесного пинг-понга, да и отец говорил легко, иронично и взгляд его был насмешливо-ироничен.

— Ну почему же, — он не спорил, а как-то рассеянно слабо убеждал. — По ящику иногда интересные вещи показывают... «В мире животных», например...

— Не хочу телевизора, — отчеканила я безо всякой интонации…

* * *

<…> Сама я полупустую квартиру ни сразу, ни позже «проблемой» не считала. Помню, как весело я катила ногами по пузырящейся дождем своей улице два чудных пенька, которые заметила бесхозно лежащими в траве парка, и обрадовалась им так, словно клад обнаружила. Они-то и стали первыми «стульями» в моей квартире, и надо сказать, не было человека, который не выразил бы восхищение ими, а то и зависть. Впрочем, и зависть, и восхищение вызывала скорей свободная комната, пространство, дополненное и продолженное по сути тем, что окно комнаты выходило не во двор, а на такое же открытое, мощное, всегда разное небо и кроны столетних лип. Из своей прежней, вильнюсской квартиры я вывезла только книги, радиолу и пластинки. А небольшую и уютную кушетку, перемещавшуюся, кстати, по мере надобности, из кухни в комнату и обратно, мне дала мамочка, и такой же плоский, небольшой, но вместительный кусочек секции и один стул. Это и составило все мое «хозяйство», и я наслаждалась, устроившись на матрасе у противоположной окну стены, необъятным небом, наливающимся — перед грозой — серебристо-фиолетовыми огромными облаками, и ласточками, зигзагами прорезающими этот про

стор с невиданной скоростью и стрекотом...И отец, честно говоря, немного даже «разочаровал» меня, когда через несколько дней после моего переезда зашел на минутку и не смог — не успел! — скрыть не удивления даже, а — он был ошеломлен. Потому что увидел пустую, в сущности, комнату. И так и остался стоять в дверях ее, побледневший, с едва заметной вымученной улыбкой на губах. Очень может быть, что он счел меня слегка чокнутой или чокнувшейся недавно. Но задело меня никак не это возможное предположение, которое я угадывала в его бледности и растерянности. Совсем не это. Я надеялась — и ждала — что отец сразу, без слов и объяснений подробностей, все поймет. А этого не произошло. Однако ничто тогда не могло выбить у меня почвы из под ног, потому что я уже пустила в нее крепкие и веселые корни свободы, освобождения и — радости, радости, поселившейся во мне очень, очень надолго. И на мое оттого счастливое все же: «Ну? Как?!» — отец ответил сдержанным: «Что ж... Это замечательно», — все еще не отрывая взгляда от репродукции Марии Магдалины, что висела на стене. Потом он как-то осторожно, медленно оглянулся по сторонам и, должно быть, увидел, что, в общем, «все в полном порядке». «Пустовато, правда...Но ведь это дело наживное, не так ли?» — улыбнулся он уже, как обычно, и лукаво, и внимательно.

— Но ведь все есть, все есть, отец! Стол, стул, музыка, книги...Ну, что еще!? Я терпеть не могу все эти современные шкафы, секции и прочее...

— Понял. Все понял...Что-нибудь придумаем, — и подхватив портфель, отец направился к двери, а я — уже в спину ему — ахнула, сама сейчас только и вспомнив об этом:

— А освятить!? Когда же вы придете освятить квартиру?

— В самом деле! Когда? — отец как споткнулся, остановившись в коридоре. Потом пристроил портфель на колено, вытащил записную книжку и вдруг проговорил-полупропел: «Когда к Светлане нам прийти, чтобы квартиру освятить...А?» — он был уже в очках с одной сломанной дужкой и смотрел на меня, хохочущую, невинно-непонимающе. — «Все в порядке? Та-а-к... Это не

то... Не то... Нет… 23... 25... А-а-а! Вот! Через неделю!..

* * *

<…> Когда до дня, назначенного отцом для освящения квартиры, остались только вечер и ночь, я ахнула. «Убирать», собственно, было нечего. А вот сочинить какие-то подобия столиков было необходимо. Нашлись низенькая скамеечка и подставка для вазона с цветами, на них я набила доски из разобранной секции, на доски — ватман, ватман как-то разрисовала и украсила, не помню уже, ни чем, ни как. Но осталась еще одна, и очень серьезная, проблема: не на что было усадить «народ», который, конечно же, придет с отцом. Для него стул — единственный — был. А остальные? И тут я вспомнила о скошенной траве, запахом которой восхищалась, когда возвращалась по прямой проселочной дороге из храма домой. В полчаса были сшиты из каких-то плотных тканей узкие и длинные мешки, и, не испытывая ничего, кроме легкой паники (времени было в обрез) и задора, я побежала к мостику, через него, дальше и нашла-таки лужайку со скошенной травой. Набила один мешок, принесла домой, сбегала и за вторым... И тут Маша, моя подруга из Вильнюса, приехавшая со мной, огорошила меня тем, что пироги наши не получаются и по простой причине: мука, которую мы купили в соседнем с домом магазине, оказалась «блинной». Мы о такой в Вильнюсе и не слышали, а читать, что там написано после слова «мука», нам и в голову не пришло. В результате на кухонном столике лежал ни на что негодный «кирпичный» блин, начинять который капустой и яблоками смысла не было. А вот это уже была полная катастрофа: пригласить людей, а чаю подать не с чем. Было уже далеко за час ночи, и мы здорово намотались. Перебрав несколько вариантов добычи муки, мы все их отбросили и, смирившись, улеглись спать — я на матрасе, служившем мне постелью, а Маша на раскладушке — с новым сенником!..

<…> После службы, потолкавшись недолго во дворике храма, мы с Машей кинулись домой. С нами шли уже несколько человек, они же предупредили, что зайдут в кулинарию, а мы на ходу собирали букеты полевых цветов.

Отец Александр пришел на удивление скоро и «сопровождало» его человек 10–12. Некоторых я только в лицо и знала, но это не имело значения: «своими» были все, с кем виделись, пусть и

мельком, в Новой деревне, в храме.

Отец сразу протянул мне бумажный пакет, а я, сунув в него нос, передала дальше кому-то в коридоре — на кухню, дескать. Там уже заправляли несколько женщин. Некоторое время длился сумбурно-оживленный разговор, какой бывает обычно при появлении гостей, не знающих толком ни хозяйки, ни квартиры...Окно было распахнуто, солнце пекло и горячо и ярко, пустая комната была огромна и прекрасна: повсюду — на полу, на радиоле, на подоконнике, на подвесной полочке — стояли букеты полевых цветов, а по стенам кое-где висели уже любимые мною репродукции и картинки; из окна, снизу, отчетливо и звонко доносились голоса, и время от времени прогромыхивала мимо и совсем рядом электричка, и звук ее только раздвигал пространство и словно соединял меня с миром, который я наблюдала с девятого этажа.

Отец, между тем, чуть насупив брови, прошелся по комнате кругом, быстро и словно ища что-то.

— Да! — подхватил он неожиданно меня за руку. — Чуть не забыл! — И он вытащил из портфеля небольшой сверток и, подавая его мне, посмотрел вопросительно и чуть лукаво.

— Это мне!?

— Вам, вам, — отец улыбнулся как-то рассеянно и даже строго. И тут я увидела, что он просто сдерживает почему-то хлещущие из его глаз смех и радость.

Я стала осторожно разворачивать сверток, а отец все оглядывался по сторонам. В свертке оказалась картонная коробочка, слегка приоткрыв которую, я ничего не поняла и нетерпеливо вскрыла ее совсем и так и ахнула, протянув восхищенное «А-а-а-а! ка-кая- пре-лесть!» Это был маленький будильник с тонкой дужкой поверху и колокольчиками по краям ее. Он и в самом деле был очарователен.

Отец мгновенно вспыхнул радостью и даже удовольствием и исчез на кухне. Оттуда же вышли несколько женщин и на какое-то время мы остались одни. Но вот дверь открылась и отец вошел в комнату в облачении. Лицо его было неожиданно бледным и странно большим и отстраненным. Мы тут же примолкли и сгрудились у дальней от окна стены. А отец сразу прошел к единственной моей «гордости»: старинному маленькому и высокому столику на витых ножках. Он стоял в углу справа от окна, и на нем я пристроила книгу «Древнерусское искусство», раскрыв ее на странице с репродукциями апостолов Петра и Павла. Тут же были и лампадка и — в вазочке необычной формы — букетик цветов. Я понятия не имела, как себя вести, но все же осмелилась подойти к отцу и

спросить тихо: «Что-нибудь нужно?»

На столике уже лежал Крест светлого дерева с Распятием, четки и что-то еще, значения чего я не поняла. Отец был сосредоточен и по-прежнему бледен. Я совсем оробела, но он оглянулся на меня и, улыбнувшись едва заметно и тепло, тихо сказал: «Принесите что-нибудь...» — и неопределенно кивнул на столик. Я почему-то сразу догадалась, что именно нужно, и тоже тихо, но радостно ответила: «А-а! Воду...Вы же будете освящать воду!» — и тут же кинулась на кухню. Воду я принесла в глубокой керамической чаше, попросту, салатнице, но расписана она была неплохо. Но когда я поднесла ее отцу, он лишь мельком глянул на нее и вдруг сказал, касаясь рукой вазочки с цветами: «Мне больше нравится эта...» «Мне тоже!» — тут же откликнулась я, счастливо кивнув. Я действительно всегда любовалась ею: невысокая, со строгим рисунком вертикальных линий, она напоминала полураскрывшийся бутон кувшинки, только белой. «А цветы?» — глупо спросила я, уже держа вазочку в руках. «Оставьте», — и отец осторожно сам вынул букетик и положил его на столик.

Я быстро сбегала на кухню, хорошенько сполоснула вазочку (освященную, да еще отцом, воду я не собиралась выливать), набрала чистой воды и вернулась в комнату. А там, непонятно откуда шедшая, слышалась тихая и торжественно-спокойная музыка, это, конечно же, был Бах. И вообще стояла какая-то необычная тишина — она была полной, подвижной и теплой. За окном по-прежнему слышались птичий гомон, детские голоса, громыхание и посвист электричек, но звуки эти были так же уместны в этой тишине, как и музыка. Отец, наконец, повернулся к нам: он был как бы на вздохе, но окинув нас взглядом, притихших и зачарованных, сам же первый расслабился, коротко вскинул руки, будто обнимая и соединяя нас, и улыбнулся мягко потемневшими глазами.

Кажется, он сказал несколько слов обо мне и освящении квартиры, но увы, я ничего не запомнила.

— А теперь помолимся вместе, — тихо и твердо произнес отец и повернулся к столику.

Мы пропели «Отче наш» и что-то еще. Потом отец стал читать молитвы — вдохновенно, внятно, но по-прежнему вполголоса. А когда он снова повернулся к нам, в руках у него, точнее, в левой руке, была вазочка, а в правой — колокольчики! Те самые колокольчики из букета, который я оставила на столике. Не обращая внимания на наше общее «А-а-а!», отец прошел вдоль одной стены, читая молитву и окуная колокольчики в вазочку с водой и окропляя сте

ны, нас и все, что было по пути. Лицо его было строгим и бледным, и все-таки — это был «наш отец»! В дверях комнаты он остановился и, отчетливо произнеся несколько слов, коснулся карниза. Потом прошел к входной двери квартиры, окропил ее и по коридорчику вышел на кухню. И оттуда доносился его четкий, чуть глуховатый голос. И когда он снова вошел в комнату, лицо его было уже совершенно иным: подвижным, легким, теплым, и только глаза все еще туманились чем-то невидимым нам, словно запаздывали вернуться к нам вместе с отцом.

Мы зашевелились, зажужжали, задвигались. Поставили посреди комнаты единственный стул, по сторонам его — два черепашьих столика, которые были немедленно заставлены чашками, блюдцами с пирожными, бутербродами, яблоками... Когда вся эта суета чуть поутихла, отец, взявшись за спинку стула, весело глянул на всех и сказал: «Ну...а теперь, похоже, нас приглашают плюхнуться на пол...» Все, конечно, рассмеялись, а я замахала руками: «Нет, нет! Не на пол! Постойте!» И мы выволокли из стенного шкафа два замечательных сенника и матрац. Должно быть, гордость за сенники была написана на моей и без того сияющей физиономии, и отец, глянув на меня, потом на мешки, присел наконец, на стул и, улыбаясь чуть растерянно, но все же лукаво и вопросительно, сказал: «Гуманоидно... Ну, а травку сами... щипали?» «Нет, не щипала, — смеясь ответила я, — я ее там... набрала». И тут до меня дошло, что траву я, как ни крути, а попросту стащила. «Ну да, стащила, — тут же и брякнула я. — А что?» Я совершенно искренне недоумевала по поводу такой мелочи, но вокруг раздался такой грохот смеха, что я оторопела и растерянно смотрела на всех. Отец же сидел свободно, перекинув одну руку за спинку стула, а другой пощипывая усы. И на лице его было то необычайно воодушевляющее выражение, когда он смотрит на тебя, как на младенца, и всем — даже лужей под ним — в этом младенце восхищается и как-то по особенному радуется. Брови его были высоко вскинуты, а глаза, смеясь, не просто искрились и излучали что-то, а буквально плавились от любви...

Потом он как-то остро, внимательно и коротко оглядел всех сидящих вокруг него, словно говоря и спрашивая одновременно: «Ну, как она вам?», — и склонившись за чем-то на столике, сказал ровно и утверждающе: «Она из разбойников... А я хочу сделать из нее святую». И посмотрел на меня вопросительно и чуть лукаво...

Так — окончательно уже — началась моя жизнь в Пушкино.

Это было в 1981 году. Я ехала в электричке в г. Пушкино, где училась в музыкальном училище. В вагоне со мной, в другом ряду, напротив меня, чуть наискосок, сидел священник, красивый, с очень умными глазами. Он разговаривал со своими попутчиками, а потом стал смотреть на меня. Взгляд его был удивительно поддерживающим, что никак не вязалось с моими тогдашними представлениями о священниках. Помимо моей воли во мне стала происходить какая-то странная работа: вся моя жизнь прошла перед моим мысленным взором. И это продолжалось, как мне показалось, очень долго.

Когда мы стали подъезжать к остановке Пушкино, то священник, увидев, что я собираюсь выходить, стал подзывал меня к себе пальцем, я медлила. Женщина, которая ехала вместе с ним, громко сказал мне: «Да подойдите же к нему, батюшка хочет вам подарить книгу». Она спросила, как меня зовут, а священник подписал какую-то книгу. Но я смутилась, сочла это просто недоразумением, на протянутую мне книгу удивленно отреагировала: «Это мне? Зачем? Мне не нужно!» В общем, я его огорчи

ла. Я это понимала, но сделать с собой ничего не могла, я спешила к выходу. Но священник стал приглашать меня в храм, в какую-то новую деревню, сказал, что его зовут отец Александр Мень. Он рассказал, как доехать в его храм от Пушкино на автобусе. «Приходите», — сказал он, а потом добавил: «Если хотите, конечно».

Я закивала головой, но уже пора было убегать, и мне было очень жаль, что я толком и не поняла, в каком храме и в какой деревне он служит. Я выскочила из электрички в полном недоумении. Но весь день я ощущала какой-то необыкновенный прилив сил.

С тех пор мне стали сниться сны, что я еду в электричке и должна где-то сойти, но не знаю точно где, и что там меня ждет кто-то необыкновенный.

Так в Новую Деревню я к нему и не пришла, а он меня очень ждал, как мне кажется.

Уже после смерти о. Александра ко

мне стали приходить его книги, сначала из серии «В поисках Пути, Истины и Жизни», «Сын Человеческий», потом другие. У меня было такое ощущение, что эти книги я ждала всю жизнь.

Я была совершенно поражена, читая эти книги, от каждого слова словно горела. Я стала молиться о. Александру — это было моей потребностью. И снова мне приснился сон, что я еду в электричке, и на этот раз выхожу в нужном месте и вижу дерево — удивительно знакомое и бесконечно, бесконечно родное. Размеры этого дерева и размах ветвей совершенно невозможно определить, как невозможно определить размеры гор. Я долго-долго бегу к этому дереву и наконец падаю на мягкий слой опавших листьев, поджимаю ноги, смотрю наверх, чтобы увидеть, вся ли я нахожусь под сенью этого могучего дерева. Вижу себя под его ветвями и успокаиваюсь — добежала. Проснулась я с чувством огромной радости, а внутри у меня звучало слово «ОТЕЧЕСТВО».

Вот такое свидетельство дал мне Господь об отце Александре Мене.

...Этим криком души обычно заканчиваются письма из колоний, все равно – от молодых ребят, попавших в тюрьму часто по недомыслию и неосторожности, или матерых - с большими сроками.

Папка моей переписки с ними в течение полутора лет стремительно продолжает распухать, потому что все мои корреспонденты (а их за это время, в общей сложности, человек 7–8) стали не просто адресатами. Когда я услышала обращение к нам, прихожанам, с просьбой отозваться на программу «Свет — миру», поддерживающую заключенных, я взяла несколько адресов и вскоре ощутила, что все эти ребята — а поначалу были именно такие, 16–18-летние — поселились в моем сердце, вместе со своими близкими, о которых они писали. И я поняла простую вещь: если пишешь не только пером, но сердцем, то становишься для них и кислородной, и духовной отдушиной, так как, в основном, устанавливается переписка с людьми верующими. Но далеко не во всех этих местах заключения бывают, даже изредка, священники. И вот получаешь оттуда письма, в которых и раскаяние, и тоска, и боль, ну просто — исповеди! И часто — вопросы о Боге, о вере, о богослужении. Это, с одной стороны, обнадеживает — что на свободу вернутся уже другие, просветленные своим трудным опытом несво 

боды, люди, а с другой — повышает мою личную ответственность за каждое написанное туда слово, поскольку невольно становишься для них проводником слова Божьего. Вот почему мне кажется, что писать им — это и отвечать за них. Но их так много в разных колониях — адрес программы «Свет — миру» каким-то неведомым, но молниеносным образом разлетается среди заключенных, жаждущих общаться в переписке, — а нас, пишущих, несравненно меньше. И вот копятся эти конверты с их душевной болью и надеждами без ответов…

Милые наши «матери в молитве», просто наши прихожане! Они — ждут вашего участия, вашего отклика, вашей поддержки! Ведь туда порой, действительно, попадают несмышленыши, по глупости, по неразумению. Это такие же — наши — дети. Чтобы писать страждущим, детям или взрослым — без разницы, не нужно быть ни литератором, ни высокообразованным (хотя это любому из нас не помешает): нужен только сердечный слух, сердечный стук и желание — делать добро.

Спешите делать добро! — призывал доктор Гааз, сердце свое отдавший этому служению. Вспомним его призыв, он так актуален сегодня и всегда.

Спешите и пишите! «Ждем с нетерпением…»

Божественное присутствие в Церкви ощущается даром Святого Духа, исполнившим ее в день Пятидесятницы, когда Святой Дух сошел на апостолов и в их соборе заполнил всю Церковь. И никакой человеческий грех, никакая человеческая греховность не может удалить Святого Духа из Церкви. Каждый из нас призван быть сосудом, в котором находится эта святыня; мы призваны быть храмами Святого Духа. Мы и являемся храмами, но часто оскверненными. Апостол Павел говорит, что мы святыню носим в глиняных сосудах, а они должны бы быть золотые, и без трещин; а мы с трещинами, мы греховны.

Мы можем терять сознание Святого Духа в себе, как бы Он в нас ни действовал, мы можем заглушить Его голос. Апостол Павел пишет, что иногда Дух говорит в нас ясно, называя Бога отцом нашим. И в такой момент мы — дети Божии, как Иисус Христос является Сыном Божиим, то есть через укорененность во Христе, приобщенность Ему, соединение с Ним. Мы должны стать не приемными детьми, а, как смело говорит св. Ириней Лионский, во Христе и силой Святого Духа стать единородными сынами Божиими, и все вместе, и каждый из нас.

Церковь — это нечто непостижимо великое, потому что это уже Царство Божие, пришедшее в силе; то есть оно как бы тут, но оно должно еще осуществиться в нас; оно тут во всей полноте, но каждый из нас должен осуществить

его в себе или войти в его полноту. Именно это имел в виду о. Георгий Флоровский, говоря, что Церковь и дома, и на пути одновременно. Она дома, потому что мы уже дети Божии, она на пути в каждом из нас, потому что мы все в становлении. Меньше этого Церковь не может быть. Но, с другой стороны, как я уже сказал, каждый из нас вносит в историческую, эмпирическую Церковь свое несовершенство, свою греховность, свою неполноту.

Кроме того, Церковь как историческое явление приняла на себя формы, которые ей не присущи. Это, как мне кажется, та проблема, на которую Церковь должна творчески отозваться. Если мы посмотрим на церковные структуры, то увидим, что они являются копиями тех структур, которые были в Византийской империи, — т.е. строго иерархической системы с величием, с торжеством, с грандиозностью. В древней Церкви, в самый ранний период, когда еще проповедовали апостолы и их прямые ученики, христианами становились люди, которые лично пережили встречу со Христом — или непосредственно, как апостол Павел, как другие ученики Христовы, или потому что встретили таких людей, которые были живыми иконами Христа, которые могли свидетельствовать о Христе и о спасении. Как писал апостол Иоанн: мы говорим о том, что мы слышали, что видели своими очами, что осязали руки наши. Такой человек говорит, конечно, совершенно иначе, нежели тот, который понаслышке повторяет сказанное кем-то другим двадцать поколений тому назад. Поэтому ранняя Церковь была немногочисленна, она была укоренена в опыте о Христе, она за этот опыт платила мученичеством, смертью, пытками, изгнанничеством — и это в течение трех-четырех веков.

Когда император Константин признал Церковь как явление сначала приемлемое, а потом и желанное, она переменилась глубочайшим образом. Те люди, которые ни за что в Церковь не пришли бы, когда это могло стоить им жизни, влились в нее, потому что этой Церкви покровительствовал император. В нее вошли те, которые ни в коем случае не хотели мученичества, а хотели че

ловеческой славы, человеческой обеспеченности, хотели быть по правую руку императора. И церковные структуры по воле императора стали делаться похожими на структуры империи. Патриарх стоял как бы параллельно с императором, архиепископы и епископы тоже имели свое иерархическое положение и т.д.

И там, где христианская вера не зависела исключительно от огненного опыта Святого Духа и Христа, появилось расслоение между людьми образованными, знающими, что такое христианская вера как вероучение, а не только как опыт, и людьми, которые не имели доступа к письменности, поэтому могли только понаслышке узнавать о христианской вере. И в результате епископат, духовенство приобрели положение учительное, но не потому, что из них изливался свет святости, а потому что они знали, что передать следующему поколению или своим современникам. И получилось расслоение между духовенством и мирянами. В ранней Церкви этого разделения не было в том смысле, что было одно живое тело, в котором разные члены (см. апостола Павла) имели различные функции. Но функции — это одно, а сан и возвышенность — совершенно другое. Христос говорил: никто не имеет большей любви, как тот, кто жизнь свою отдаст за ближнего своего. А также: кто из вас хочет быть первым (то есть самым истинным учеником), должен стать всем слугою. И на Тайной вечере говорил: вы называете Меня Учителем, а Я среди вас как служащий… Это у нас пропало в значительное мере, если не совершенно, потому мы влились в светские структуры. В результате этого и получилось расслоение между мирянами, которые не чувствуют ответственности за Церковь и которым говорят: «Ты только делай, что тебе сказано, и все будет хорошо», и духовенством, которое в результате — я скажу прямо — возомнило, что оно имеет право «руководить стадом Христовым». А миряне — это не стадо, это живое тело Христа, и духовенство — это не вожди и не начальники, а слуги. И к этому нам надо вернуться, хотя бы сознанием.

Священник или епископ поставлен вести народ в тайну освящения мира,

но каждый на своем месте должен быть готовым отдать свою жизнь. Когда я говорю «отдать жизнь», я не говорю романтически о том, чтобы умереть в пытках и т.д., но отдать каждый день, каждый час своей жизни на то, чтобы вокруг все было освящено. Я не говорю, что нет таких священников или епископов, но в целом такой подход к Церкви встречается редко. И миряне, которых апостол Павел определяет как царственное священство, народ святой, храм Святого Духа, оказываются просто подвластным «стадом», которым говорят: «Поступай так-то, делай то-то, верь в то или в другое».

А что такое царственное священство? Преподобный Максим Исповедник говорит, что человек был создан для того, чтобы всю тварь привести к Богу, что он участник двух миров: вещественного и духовного, он в себе совмещает оба эти полюса. И в этом смысле всякий верующий является священником, то есть человеком, который освящает тварь, который делает ее святой, что значит — посвященной Богу и пронизанной божественной благодатью. Это призвание каждого христианина, не только священника. У священника есть своя задача, а мирянин — это не только человек, который живет «в миру», это человек, который Христом послан в мир для того, чтобы все, к чему он прикоснется, сделать святыней: он священник в этом отношении. Этим определяется то, как мы относимся к предметам, которые вокруг нас, к людям, ко всей природе… Если бы мы думали о том, что все это создано Богом в любви с тем, чтобы все вошло в тайну приобщенности Ему, как благоговейно мы бы относились ко всему тому, к чему мы прикасаемся — словом ли, взглядом ли, прикосновением руки…

Мирянин вступает на этот путь с момента крещения, потому что через крещение человек соединяется со Христом, и в этом таинстве погружения в воды смерти и жизни, выходя из них новым существом, делается носителем Христа. Когда совершается миропомазание, Святой Дух сходит на человека, и он уже — в малой мере, конечно, не в той, как Христос — является присутствием Божественной благодати, ему поручено это тайносвершение. Это своего рода рукоположение, человек делается частью тела Христова.

Почему священство царственное? Св. Василий Великий говорит: всякий может управлять и властвовать, но только царь может умереть за свой народ. И это роль каждого христианина — и мирянина, и священника, потому что если мы называем народ Божий таким словом как «лайос» (греч.), оно включает всех — и новорожденного младен

ца, и патриарха. Как народ Божий мы все являемся царственным священством через то, что мы должны быть готовы свою жизнь положить за каждого человека, который находится в Церкви и особенно — вне Церкви: Я вас посылаю как овец среди волков… Мы овцы не в том смысле, что должны быть блеющим стадом, которому нечего сказать или нечего дать. Нет, мы — общество людей, которые должны идти в мир, туда, где не слышали о Христе, туда, где не верят в Бога, идти туда, где разврат, неправда, нет веры, нет надежды, нет радости, нет любви, и все это — веру, надежду, любовь, правду — приносить в себе и отдавать ценой своей жизни. А это значит умереть, ведь умирать можно каждый Божий день, отдавая свою жизнь другим людям. Умереть на плахе — это одно мгновение, умирать каждый день — это другое дело.

Я могу дать один пример. Я встретил в России одного монаха, священника, который провел в лагере 26 лет. Он сидел предо мною на койке с сияющими, светящимися глазами и говорил: «Вы понимаете, Владыка, как Бог был добр ко мне! Меня, неопытного священника, Он избрал, на пять лет в одиночку посадил, в тюрьму, а потом на 26 лет в лагерь, для того, чтобы я был священником там, где я больше всего был нужен, и куда свободного священника не пускали…» Из всего этого ужаса он вынес благодарность за то, что мог принести свет туда, где была тьма, надежду — туда, где не было надежды, любовь — и какую любовь он мог проявить! — туда, где любовь колебалась от ужаса, страха и страдания. Вот это и есть царственное священство! Да, как царь он отдал свою жизнь. Ведь предельный пример этого (я надеюсь, меня не поймут вкривь и вкось) — Господь Иисус Христос, первый Мирянин. Он не был священнического рода, Он — мирянин, первый из царственного священства. И Он одновременно Первосвященник всей твари. И к этому мы должны стремиться.

Меня очень волнует, как молодые священники (да и не очень молодые, которых жизнь не ломала) считают, будто они могут всякого наставить и привести ко спасению. Это очень страшное искушение для священника. Задача священника, духовника или близкого друга — не ступать «обутыми ногами» на священную землю. Не всякий имеет дар духовничества. Священнику дано исполнять таинства, он может именем Христовым разрешить грехи кающегося человека. Причем не все, а только те, в которых человек каялся, как сказано в одной из древних разрешительных молитв. Священнику дано читать разрешительную молитву, он — свидетель покаяния. Не всякий священник получает и другие дары. Рукоположение не делает челове

ка умным, красноречивым, ученым, святым, но только тайносвершителем.

Священник должен научиться быть при человеке и молчать, и вглядываться, пока Бог не откроет ему нечто, или из собственной опытности он не уловит что-то, чем может внести какой-то небольшой вклад. Но именно вклад этой минуты. Очень важно, чтобы священник не думал, будто он может заменить собой Святого Духа. Но, к сожалению, чем моложе священник, тем больше он «знает», потому что его учили в богословской школе «всему» и он «все знает». Это только со временем начинаешь понимать, что ты ничегошеньки не знаешь, так до тебя не дошло опытно то, о чем ты говоришь.

Я знаю случаи, когда священник говорил с уверенностью то или другое, но с уверенностью, которая происходила от его самоуверенности, а вовсе не оттого, что Господь Дух Святой ему открыл глаза на нужду человека. Священник должен уметь выслушать человека и сказать: «Мне нечего тебе говорить, Я буду о тебе молиться…» И это не унизительно. В жизни преп. Амвросия Оптинского были случаи, когда он в течение двух-трех дней не давал ответа, а когда вопрошавшие торопили, он отвечал с грустью: «Три дня я молю о тебе Матерь Божию, а Она молчит, как же я могу тебе ответить?»

Если бы каждый из нас с такой бережностью относился к тому, что он говорит!

Давайте посмотрим на историю Церкви — кто были святые? Не только епископы и не только члены духовенства: многие святые были мирянами. Простыми мирянами — и достигли такой духовной высоты и святости, что из них лился свет фаворский, они были убедительны тем, что собой представляли. Есть рассказ из житий египетской пустыни, как пришли трое к одному старцу, двое ставили вопросы, а третий сидел молча. Когда беседа закончилась, старец говорит ему: «А ты что не спросишь?» И тот отвечает: «Мне достаточно смотреть на тебя, авва». К. С. Льюис в одной из радиопередач, которые он вел во время войны, говорил: разница между верующим и неверующим та же самая, как между статуей и живым человеком. Статуя может быть в тысячу раз прекрасней данного человека, но она каменная, она не движется. Молчит. Человек может быть уродливым и ничем не выдающимся, но он полон жизни… И такими мы должны стать.

— На эту тему есть место в посланиях апостола Павла, где он говорит: «Ныне же, познав Бога… для чего возвращаетесь опять к немощным и бедным вещественным началам и хотите еще снова поработить себя им?» (Гал.4:9) Конечно мы понимаем, в одном месте дома человеку лучше спится, в другом — совершается трапеза, в третьем еще что-то и т.д. Но отворачиваться от Творца, который открылся в Господе Иисусе Христе, и возвращаться к поискам духовных тварных реальностей — это будет изменой Господу. Ведь вместо того, чтобы владычествовать над этим тварным миром, вместо того, чтобы задавать христианский тон окружающей нас материи, мы снова оказываемся у нее на поводу, оказываемся в зависимости от нее. Человек обладает способностью, которую дает ему Господь, вкладывать жизнь в то, с чем он сталкивается. Отчасти это отражено в словах Господа: «По вере вашей да будет вам» (Матф. 9:29). Когда люди начинают поклоняться каким-то там барабашкам, домовым и прочим, ведь начинает что-то происходить, что-то сбываться. Человек дает им силу жизни, дает возможность существовать. Я думаю, христианам ни в коем случае не следует этому поддаваться. Если же речь идет о наших близких, то, думаю, здесь не следует конфликтовать. Лучше попробовать объяснить — доброжелательно, ссылаясь на Писание, не просто на чье-то мнение, а именно на Писание, — почему этого не надо делать. Если же подобный разговор не дает результата, то тогда остается просто молиться об этом человеке и, конечно же, самим никак не поддерживать его увлечение. Срывать в доме ничего не надо. Если только человек не вешает какие-то совсем непотребные образы. К слову, в Вильнюсе или в Каунасе есть так называемый музей чертей. Некоторые верующие, которые были там, го

ворят, что ощущали себя очень плохо. Потому что такое внимание к темной силе, да еще изображенной в различных обличиях, ничего хорошего душе человека не приносит. Особенно человеку, который идет за Богом, за Христом. Думаю, всем ничего хорошего не приносит. Так что насильственных действий совершать не надо, а вот молиться, чтобы близкий человек осознал, раскаялся и, главное, обрел радость из другого источника, следует.

— Порча, как правило, действует на людей, которые не ведут церковный образ жизни. Они оказываются не защищены. Они как тело без кожи: открыты всем воздействиям извне. Любая, так сказать, духовная инфекция на них сразу же садится. Я думаю, верующему человеку не надо обращать на порчу внимания. Разумеется, никогда самому к этому не прибегать. Никогда даже не желать зла другому. Потому что, действительно, бывают такие случаи, когда негативное пожелание, видимо, дает какой-то импульс и человек, тот, которому пожелание было адресовано, либо попадает в беду, либо заболевает. У апостола Павла сказано: «Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: Мне отмщение, Я воздам, сказал Господь» (Рим. 12:19). Так что нам следует всячески желать добра любому человеку, даже преступнику. Ведь любить врагов наших означает не говорить, что человек хороший, как он хорошо поступает, хотя на самом деле он поступает дурно, а именно желать ему исправления, покаяния, молиться об этом. Любить в данном случае, — желать добра.

— Отец Александр, у нас возникла такая ситуация: из христианских побуждений мы стали помогать одной бабушке, нашей соседке, одинокой женщине. Все это привело к тому, что она теперь каждые полчаса бегает, стучится в дверь, не дает спокойно дома посидеть. Причем, человеком она оказалась не очень порядочным и теперь эту помощь требует, как будто мы ей чем-то обязаны. Это об этой ситуации сказано: «Мы 

в ответе за тех, кого приручили»?

— Да, отчасти, эта ситуация подходит под слова Экзюпери. Ведь мы понимаем, что, когда помогаем другому человеку, это может иметь какое-то продолжение. Особенно, если это не просто на станции метро дали рубль или десять и пошли дальше, а если этот человек рядом. Поэтому здесь надо уметь с любовью, но достаточно твердо обозначать границы. Действительно, бывает так, что люди начинают требовать, причем того, чего мы дать уже не можем. Неслучайно апостол нас наставляет: «Каждый уделяй по расположению сердца, не с огорчением и не с принуждением; ибо доброхотно дающего любит Бог» (2Кор.9:7). То есть всякое подаяние должно быть как дар, а не как побор. Что же касается таких людей, то о них надо молиться, чтобы Господь как-то исправил их сердца, и обозначить пределы нашей помощи. Сказать: вот, вы знаете, извините, но каждые полчаса мы не можем с Вами общаться, давайте определим день, когда мы сможем к вам зайти, или вы к нам зайдете.

— Как поступать в таких ситуациях, когда видишь, что кто-то пытается что-то украсть, например, с прилавка магазина, или сел в маршрутку и не заплатил за проезд? Надо ли ему делать замечание — или сидеть, молчать, мол, меня это не касается?

— Думаю, в маршрутке для этого есть водитель, замечаний делать не надо. Во-первых, это поставит в неловкое положение человека, который хочет бесплатно проехать, во-вторых, что самое главное, это приведет к тому, что мы будем все время следить за другими, кто там заплатил, а кто нет, и тем самым потеряем свой душевный мир, свое внимание будем направлять совсем не туда, куда нужно. Если же мы случайно стали свидетелями кражи, то, по возможности, надо этому человеку дать понять, что мы заметили. Хотя и это бывает небезопасно, так что прежде стоит соизмерить свое замечание и возможные последствия. Ну и, наконец, не стоит забывать о молитве, уповать на помощь Божию — Господь подскажет, как поступить.

— Правда ли, что нельзя выкидывать пластиковые бутылки из-под 

святой воды и скорлупу от пасхальных яиц следует приносить в храм, чтобы ее здесь сжигали?

— Нет, это неправда. Бутылки можно сполоснуть, эту сполоснутую воду выпить, чтобы не осталось святой воды, сами бутылки – выбросить. Что касается скорлупы… Представляете, что будет, если все прихожане принесут в храм скорлупки от пасхальных яиц? Тогда нам вместо богослужений придется заниматься утилизацией отходов. Думаю, каждый человек может сам решить, что делать со скорлупками. Можно их сжечь или потолочь —

скормить птицам. Что касается расписания богослужения в нашем храме, к примеру, то ничего страшного нет, если оно будет выброшено. Иначе все будут завалены такого рода бумажками. Можно просто разорвать. В конце концов, ведь мы освящаем не скорлупу, а саму сущность яйца. Яйцо мы съедаем, а хранить скорлупу, я думаю, не следует, тем более — носить в храм, чтобы ее здесь сожгли.

Откуда пришла традиция осенять себя крестным знамением? Протестанты часто ссылаются на то,

что в Библии об этом ничего не сказано, равно как и об иконах.

Но ведь Библия не имеет целью сказать все. В Библии есть слова Христа апостолам: «Дух Святый, Которого пошлет Отец во имя Мое, научит вас всему и напомнит вам все, что Я говорил…» (Ин.14:26). Я думаю, что это естественное движение для христиан, которые понимают, что не только наш разум, не только наша душа и дух, но и тело хотят участвовать в молитве. Собственно, поэтому мы делаем поклон. Даже в мирской жизни, когда мы с кем-то здороваемся или прощаемся, мы либо пожимаем руку, либо обнимаемся, целуемся. Это все участие нашего тела в нашей жизни. Это совершенно нормально. Поэтому есть угроза превратиться в книжников и фарисеев, если мы будем придерживаться только того, что сказано в Библии: раз не написано, значит нельзя. Думаю, по сути здесь нет никакого противоречия. Когда произошел этот обычай, я затрудняюсь сказать, думаю, едва ли кто скажет. Очевидно, обычай древний. Одной из самых древних традиций является помазание маслом в форме креста. Это делали указательным пальцем или большим пальцем на лбу. Я знаю, многие протестанты так и делают сейчас, противостояние кресту здесь абсолютно не обосновано. Что касается икон, — еще в катакомбах II–III века, в Риме, существовали различные изображения. Сначала они были чисто символические: изображали Ад, Рай в античной манере, героев Библии — Иону, например. Многие символы изображали тех или иных персонажей: добрый пастырь, агнец. Портреты умерших рисовались еще в древнем Египте на саркофагах, 

других предметах, связанных с захоронением. Только на этих портретах человек изображался во всей своей земной славе, а вот, скажем на плащанице Христос изображен не во славе, а в уничижении. Плащаница как бы разделила участь самого Христа. Это прекрасная реликвия, которая вызывает у нас трепет и преклонение. Так что само воплощение Господа в нашем мире сняло запрет на изображение.

Как мне кажется, эта пословица имеет в виду людей, у которых далее намерений дело не идет. Получается, как в послании к Римлянам: «Желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю» (Рим. 7: 18-19). Вера во Христа, любовь ко Христу, желание делать что-то для Него, ради Него, дает нам возможность преодолеть это противоречие, меняя наше сердце, делая его способным не только желать добра, но и делать его.

Ум и богатство – далеко не всегда совпадают друг с другом. Бывают талантливые художники, музыканты, ученые, которые не ставят своей целью обогащение и поэтому пребывают в бедности. Они служат не богатству, а искусству, науке. Часто эти вещи несовместимы, а уж тем более — служение Богу. Есть прямые слова Иисуса на эту тему: «Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить… Не можете

служить Богу и маммоне» (Матф. 6:24). Служение Богу всегда предполагает жертвенность, самоотдачу, щедрость, вплоть до расточительности. Скажем, Владимир Соловьев был человек бедный именно потому, что он все раздал, все до последнего, так, что носить было нечего. Никто не будет оспаривать, что Владимир Соловьев был одним из умнейших людей России. Так что эту пословицу скорее услышишь из уст человека хитрого, все время стремящегося к своей выгоде, но при этом не всегда отличающегося умом, культурой, интеллигентностью, знанием. Кроме того, уместно вспомнить слова Христа: «Лисицы имеют норы и птицы небесные — гнезда, а Сын Человеческий не имеет где 

приклонить голову» (Матф. 8:20). Маленькая община учеников Христа, апостолов, вместе со своим Божественным Учителем, жила на подаяния и этого не стыдилась. Известен даже человек, который собирал на это подаяния, — Иуда.

Это довольно трудная для суждения вещь. Я знал ученых, которые были невысокого морального уровня. Но все же, думаю, большинство действительно талантливых ученых — люди высокого нравственного уровня, духовности «со знаком плюс». Ум человека — это не просто эрудиция, не просто владение значительным объемом информации. По-настоящему умный человек всегда достаточно духовен. Как говорил Владимир Соловьев: «Умному человеку уж очень хорошо с Богом-то быть». А по поводу злодеяний… Вот, скажем, 11-е сентября. Какая тут гениальность? Тут хитрость: устроить так, чтобы всех обмануть. Гениального тут ничего нет. Ведь теракт – это не изобретение чего-то нового, не открытие, не решение загадки. Это просто способ перехитрить всех людей, воспользовавшись близорукостью американской демократии, достаточной свободой, предоставляющей человеку, в том числе, людям арабского 

происхождения, возможность обучения на американских самолетах не только в рабочих целях, но и по личному желанию. Результат: злодейство, в котором нет ничего гениального, но есть совершенно фантастическая злоба и агрессия по отношению к людям, которые ничего им плохого не сделали.

Это совершенно не очевидно. Очень часто случается как раз наоборот: люди, которые до свадьбы вели легкомысленный образ жизни, легко и привычно переходят к нему и после свадьбы. Это, конечно, не закон, но легче переступить нравственные запреты тому, кто однажды уже это сделал. И наоборот: люди, которые стремятся к тому, чтобы их брак был таким, каким он задуман Церковью, когда для мужчины она — первая женщина, а для женщины он — первый мужчина, такие люди хранят святость брака. Это, еще раз повторюсь, отнюдь не означает, что люди, совершавшие ошибки в своей юности, обречены на неудачный брак. Хотя пословица «береги честь смолоду» справедлива.

Ну это, конечно же, шутка, просто игра слов: «брак» в смысле дефектного изделия и «брак» в смысле супружества. Ведь мы, христиане, понимаем, что брак в этом втором значении есть изначальный замысел Божий о человеческой жизни. В Библии Господь благословляет первую человеческую пару, Адама и Еву, и говорит: «Оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут двое одна плоть» (Быт. 2:24) То есть, брак — это величайшее единство, величайший по своей глубине и предназначению союз людей. Случайное совпадение этого слова со словом «брак в производстве» не должно нас смущать. Это шутка. Цель шутки — разрядить обстановку, а не констатировать некую истину. Апостол Павел и христианская Церковь вообще видят в отношениях мужчины и женщины образ взаимоотношений Христа и Церкви. Впрочем, не только Павел. Пророк Осия отношения мужа и жены сопоставляет с отношением Бога к народу израильскому, который был избран Им, чтобы через него привести в этот мир Мессию, в котором благословятся все народы Земли. Возвышенный образ брака как образ отношений человека и Бога, образ Христа и Церкви, совершенно замечателен по своей глубине и значимости. Семья — это клеточка, первичная ячейка всего организма, и церковного, и государственного. Если здоровы семьи — здорово государство. Как в Писании сказано: «Посему, страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены» (1Кор.12:26). Мы должны стремиться к тому, чтобы браки были прочными, чтобы помогать супругам сохранять отношения, а не разлагать людей порнофильмами, эротической рекламой и так далее. Вся эта безнравственность толкает людей на дурные помыслы, а в дальнейшем — на дурные поступки. Брак есть замечательное общение людей, действительно, кусочек Рая, который каждая семья снова и сно 

ва пытается создать здесь, на Земле. К слову, во время венчания муж и жена «венчаются на царство», как король и королева, царь и царица. Их царство — маленькое, ограниченное рамками семьи, но они в нем полновластные царь и царица. От их выбора, мудрости, терпения зависит успешная династия этого царства.

Это пословица справедлива для человека глупого, склонного нарушать общественный порядок, законы. Человека, который надеется, что «авось, как-нибудь проскочит», но в результате ничего не получается. Наиболее известный пример — дорожно-транспортные происшествия: люди нарушают, допустим, правила обгона, проезд на красный свет, выезд на встречную полосу, а в итоге — тяжкие аварии. Правильная пословица. Хотя никто не хочет, чтобы его называли дураком.

Вторая половина пословицы справедлива, когда человек не в силах оказать сопротивление, силы противника превосходят его силы, военная и житейская мудрость подсказывают ему, что лучше отступить, чем погибнуть. Хотя, бывают случаи, когда человек готов отдать свою жизнь именно за то, чтобы защитить своих ближних. Это героические поступки, история знает таких примеров много. Что касается «дают — бери», то если тебе хотят помочь, за что-то отблагодарить в рамках здравого смысла, то не надо отказываться. Своим отказом мы можем обидеть людей. Человек как бы боится быть обязанным из-за того, что взял что-то в подарок, воспользовался услугой. Не нужно бояться стать объектом помощи. Иногда люди избегают ее, чтобы не быть обязанными. Это тоже своего рода эгоизм, форма неверия в людей.

Еще одна шутка. В ней ничего плохого нет. Утверждение того, что человек все равно не будет жить вечно. Хотя лучше все-таки умереть в 80 лет от старости, чем в 50 от цирроза печени или легочного заболевания. Рак легких у курильщиков возникает в 50 раз чаще, чем у некурящих. Хорошо, что на щитах рекламы размещено предупреждение: «Неумеренное потребление алкоголя и курения вредит вашему здоровью». Вообще с курением все ясно. А вот что касается алкоголя, то в небольших дозах он действует как лекарство, снимает нервное напряжение, как сказано в Писании: «Вино веселит сердце человека» (Пс.103:15). Поэтому христианство не запрещает употребление алкоголя, хотя апостол Павел предупреждает: «Не упивайтесь вином, от которого бывает распутство; но исполняйтесь Духом…» (Еф.5:18). Распутство не только в сексуальном смысле, но и в словах, в поведении. Злоупотреблять ничем не надо. Не случайно в другом месте апостол говорит: «Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною…» (1Кор.6:12).

Вообще, пословицы и поговорки, как правило, не имеют цели выразить ту или иную истину, а скорее являются шутками, цель которых — разрядить обстановку, на поверхностном уровне упростить некую ситуацию, чтобы она была легче переносима. Как и многие спонтанные шутки, они не произносятся серьезно. Так к ним и следует относиться — как к шуткам. Опасность в том, что многие, не понимая этого жанра шутки, склонны принимать их за народную мудрость.

Сейчас название Анталья на слуху как имя широко известного курорта, но это — слава последних десятилетий. Между тем через этот древний город, упоминаемый в Деян. 14:25 под именем Атталия, проходил миссионерский путь апостола Павла. А в нескольких десятках километров к западу от Атталии на его пути лежали Миры Ликийские, еще более известные в связи с проходившим в этом городе епископским служением Св. Николая Угодника, Мир Ликийских Чудотворца.

И вот 10 октября 2002 года, в жаркий, а по местным понятиям прохладный 25-градусный день, мы, несколько десятков русских обитателей приморских отелей, отправились на автобусе в экскурсионную поездку, главной целью которой стало посещение города Демре, когда-то называвшегося Кале, а еще раньше Мира — древних Мир Ликийских.

Поначалу дорога из Кемера идет через горы. У их подножия в древности рождались греческие мифы, а через горные перевалы проходили армии многочисленных завоевателей. Теперь здесь пасут свои стада турецкие чабаны, а зимой охотятся на кабанов но

вые русские. Затем дорога спускается и долго извивается вдоль изрезанного бухтами морского берега. Виды открываются впечатляющие, многие места в тех краях напоминают Южный берег Крыма, это, кстати, дополнительно привлекает туристов из России. При этом дорога, зажатая между горами и морем и лишенная барьеров, дарит возможность испытать острые ощущения.

По дороге турецкий гид, вполне свободно говорящий по-русски, рассказывает об истории и обычаях своей страны, на просторах которой за тысячелетия сменилось множество народов и цивилизаций, и кто только ни оставлял здесь свои следы! Из самых разных стран приходили сюда завоеватели и вытесняли прежних обитателей, а затем вытеснялись новыми захватчиками. Потом проходили годы, и новые жители Малой Азии, прочно обосновавшись, начинали чувствовать себя наследниками культуры, созданной предшественниками.

Бытует мнение, что античные памятники нужны туркам исключительно для привлечения туристов, но сейчас я бы не стал так утверждать. Да, конечно же, и для туристов, доход от туризма Турция имеет немалый, но в словах гида чувствовалось неподдельное уважение к наследию, полученному турками от предшественников. Должно быть, со сходным чувством многие современные жители Калининграда дорожат памятью о немецком наследии своего края.

И вот мы въезжаем в Демре, не

ные жители Калининграда дорожат памятью о немецком наследии своего края.

И вот мы въезжаем в Демре, небольшой южный городок, застроенный современными малоэтажными домами, глядя на которые невозможно представить, что город возник в глубокой древности. Автобус направляется в сторону моря: поездка в Миры начинается с прогулки на яхте к развалинам затонувшего города Кекова, много веков назад ушедшего на дно во время землетрясения.

Яхта отплывает из древнего порта Мир Ликийских, две тысячи лет назад он назывался Андриаке и через него проходил путь апостола Павла в Рим (Деян. 27:5). Перед нами те самые берега, мимо которых проплывали и Павел, и святитель Николай. Только тут мне подумалось, что включение в программу плавания по морю вполне сочетается с посещением города, связанного с именем Св. Николая, ведь он — покровитель путешественников, особенно морских.

Вернувшись на берег, мы движемся к амфитеатру, построенному в античные времена рядом с еще более древними пещерными гробницами. И только после осмотра памятников языческой эпохи мы направляемся к сохранившимся свидетельствам сменившего ее христианства.

Экскурсию в Демре турецкие турфирмы обычно называют поездкой на родину Санта Клауса, а русским и вовсе говорят о родине Деда Мороза. Удивляться нечему, в современной массовой культуре подлинный характер Санта Клауса до такой степени задвинут на задний план, что многими ее потребителями его образ и не соотносится со Св. Николаем. Одна наша спутница была поражена, впервые в жизни услышав, что имя Санта Клаус в переводе означает именно Св. Николай. Смешение его образа с образом Деда Мороза, имеющим совершенно иное, полуфольклорное происхождение, стало настолько привычным, что на вопрос, чем они отличаются друг от друга, часто можно услышать уверенный ответ: «Это один и тот же персонаж, только Дедом Морозом его называют в России, а Санта Клаусом на Западе».

Когда в 30-е годы на государственном уровне было санкционировано празднование Нового Года, в связи с чем было дозволено наряжать преследуемые накануне

разом Деда Мороза, имеющим совершенно иное, полуфольклорное происхождение, стало настолько привычным, что на вопрос, чем они отличаются друг от друга, часто можно услышать уверенный ответ: «Это один и тот же персонаж, только Дедом Морозом его называют в России, а Санта Клаусом на Западе».

Когда в 30-е годы на государственном уровне было санкционировано празднование Нового Года, в связи с чем было дозволено наряжать преследуемые накануне елки, за этим решением в немалой степени стояло стремление атеистической власти вытеснить из народного сознания память о праздновании Рождества. К той же цели был подверстан и образ Деда Мороза, внешний облик которого не случайно оказался приближен к традиционному облику Санта Клауса.

Но даже в обезбоженном обществе оказалось невозможно ни окончательное вытеснение следов христианских представлений из сознания людей, ни полное преодоление сложившихся под воздействием христианства норм поведения. Нам еще предстоит осознать, как много элементов христианской культуры подспудно хранили символы, с которыми была вынуждена считаться эпоха воинствующего атеизма. Поэтому Новый Год в советские времена стал тем праздником, благодаря которому задавленные рождественские переживания смогли свободно проявляться. В свою очередь, тем новым поколениям, которые были лишены представлений о Рождестве Спасителя, Новый Год косвенно помогал приобщиться к светлым чувствам, вызываемым Рождеством. Ведь Рождество с Новым Годом соединено единым календарным периодом — святками, так что в России издавна оба праздника не противостояли, а наоборот, соединялись в восприятии людей. В конце концов, летоисчисление по-прежнему велось от общепринятой даты Рождества Христова, так что рождественская сказка Гофмана и Чайковского «Щелкунчик» в советские годы без труда была приурочена к Новому Году, хотя все знали, по какому случаю на самом

ее представления в образы, памятные им по языческому прошлому. Это помогало усвоению, хотя, безусловно, не всегда: в тех случаях, когда языческая форма преобладала над христианским содержанием, она мешала содержанию пробиться через скорлупу и способствовала закреплению в сознании верующих чуждых христианству представлений. Но вот мы увидели, что оказался возможен и обратный процесс, частицы уцелевшего христианского содержания окрепли, а искусственно навязываемая языческая форма выражения чувств стала слабеть.

А если так, то будет ли натяжкой признать, что сквозь языческий облик Деда Мороза продолжал просвечивать отвергнутый и вытесненный образ Св. Николая? Парадоксальным образом, в восприятии людей, живших в атеистические времена, Дед Мороз оказался наделен чертами первоначального образа в большей степени, чем это предполагалось.

Такая мысль приходит в голову именно потому, что и в сегодняшней Турции через образ Санта Клауса, постоянно используемый в коммерческих целях и вроде бы чуждый, как многие полагают, мусульманам, по-прежнему просвечивает первоначальный облик. Уважение к Николаю у турок — реальность, и это важный фактор, способствующий веротерпимости. Кстати, к тем христианским подвижникам, которые жили до начала проповеди Мухаммеда, ислам всегда относился уважительно. Даже создается впечатление, что Николай продолжает таинственно присутствовать в родных краях, незаметно свидетельствуя нехристианскому обществу о христианских ценностях, о которых большинство мусульман имеет смутное представление, но которые, тем не менее, близки каждой душе.

Турецкое государство не поощряет политизированный исламизм, оно следует светским принципам. В народе, однако, у ислама прочные позиции, повсюду видны многочисленные мечети и продолжается возведение новых, а на улицах постоянно встречаются женщины в мусульманских платках. Впрочем, в Турции ислам соседствует не только с секулярными воззрениями и образом жизни западного образца, но и с народными суевериями доисламских времен. Самое заметное из них — размещенные повсеместно амулеты в виде стилизованных голубых зрачков, предназначенные оберегать от «дурного глаза». (Если у нас существует поверье, что «сглазить» могут черноглазые, то в Турции соответствующие свойства приписываются голубоглазым, в связи с чем турки пытаются вышибать клин клином). Такие «обереги», всевозможных размеров и разнообразные по художественному решению, можно увидеть всюду — на шеях в виде кулонов, над дверями, на стенах комнат, на ветровых стеклах, связках ключей, застежках кошельков...

Собор, где служил Св. Николай, не сохранился. Мы приближаемся к другой древней церкви, где первоначально покоились его мощи. Отсюда они и были перенесены в Бари. Церковь, свидетельница многочисленных войн и катастроф, прокатывавшихся веками по Малой Азии, лежит в руинах после землетрясений и запустения долгих десятилетий, хотя старинные фрески в основном сохранились. Христиане ушли отсюда в 1922 году после греко-турецкой войны, и теперь церковь осталась одним из немногих напоминаний о веках их жизни в городе и его округе. С особенной силой это ощущается в тот момент, когда в ее стенах слышен доносящийся из города голос муэдзина, призывающего совершить намаз. Но несколько раз в год, на Пасху, Рождество и 6 декабря, церковь оживает: сюда приезжает православное духовенство Константинопольского Патриархата и служит литургию. (Память перенесения мощей Св. Николая в Бари здесь не празднуется).

Обо всем этом нам рассказывает турецкий гид. «Мы бы уже дав

но восстановили церковь, — говорит он, указывая на разрушения, — но она принадлежит не нам, а всему миру, поэтому сначала здесь надо провести тщательные раскопки». Гид призывает экскурсантов вести себя уважительно: «Пока вы со мной, это музей, а когда здесь патриарх или епископ, здесь церковь... Вот это алтарь, вы на него не садитесь и на нем не фотографируйтесь...»

Несколько лет назад в городе появились два памятника Николаю. Первоначально рядом с церковью был поставлен памятник, изображающий Николая в виде Санта Клауса с мешком подарков. Такое изображение, однако, вызвало критические замечания со стороны многих православных, которые сочли его чересчур светским. Поэтому Россия предложила Турции другой памятник, где скульптурное изображение выполнено на основе иконописного образа Николы Можайского, и вскоре его установили на соседней с храмом городской площади.

Сразу два памятника христианскому святому, отражающие разные грани восприятия его личности, как они сложились в современной культуре — это немало для мусульманской страны. В современной Турции только ее первый президент Кемаль Ататюрк удостоен большего количества памятников (они установлены в каждом турецком городе, многие русские туристы принимают их за памятники Ленину).

По словам гида, существует версия, согласно которой в Италию были вывезены чьи-то другие останки, а подлинные мощи Св. Николая были спрятаны и до сих пор погребены где-то в окрестностях. Трудно верится в такую версию, тем более что несколько лет назад турки безуспешно пытались хлопотать о возвращении мощей на место первоначального погребения. Но то, что незримое присутствие Св. Николая в городе и местности продолжается, ощутимо. Гид сообщил также, что частицы мощей Николая находятся в музее в Анталье. Там я не был, но если это даже и не так, то присутствие Николая в Малой Азии все равно не завершилось.

В конце экскурсии по храму, перед тем, как у экскурсантов — или в эти минуты все-таки паломников? — появляется возможность припасть к гробнице и открыть Св.

* * *

Господи, я верю, Ты простишь!

Потому, что Ты меня услышишь —

Ты ведь слышишь — лес осенний

шелестит,

Так легко волнуется и дышит!

Господи, ведь Ты меня простишь?

Всей Твоей небесной синевою…

Без Тебя — что станется со мною?

Кто же — если Ты не защитишь?

Господи, Ты видишь — я иду

Сквозь леса, поля

В объятия заката.

Помнишь, я ведь здесь

Однажды шел когда-то,

Цвет полей тревожа

На ходу…

Ты смешал в цветах

И Радость, и Беду!

* * *

Господи, прости меня!

Я иду

моей тропою

Непрерывной чередой

Облака идут со мной.

И единою судьбой

Словно связана со мною…

Впереди — так далеко! —

Даль

сливается с рекою!

Даль

становится судьбою…

И на сердце

так легко!

Господи!

Побудь со мною…

Если вам понравились стихи, вы можете спросить в нашем киоске книгу Кирилла Раевского «Уходящие облака». М., 1999 г.

Книга известного российского иконописца уже знакома читателям по двум предыдущим изданиям, текст ее практически не претерпел изменений, но новое издание отличается от прежних тем, что оно богато иллюстрировано работами архимандрита Зинона. И это делает книгу уникальной. По существу, она содержит самое большое, несмотря на свой малый размер, и практически единственное собрание репродукций икон о. Зинона последних лет.

Предисловие к книге написал С. С. Аверинцев, который высоко ценит творчество архимандрита Зинона. Аверинцев пишет о нем так: «Автор книги — не просто практик и теоретик иконописания, он может быть назван ревнителем достоинства иконы, в котором с нерастраченной силой выступает то расположение духа, которое было ощутимо когда-то в “богословах иконы” первого призыва». Аверинцев имеет в виду тех, кто открывал икону в нач. ХХ века — Е. Трубецкого, о. Сергия Булгакова, о. Павла Флоренского. Действительно, архим. Зинон — их наследник, видящий в иконе

живое богословие, способное развиваться, а не просто застывшую традицию, которую надо только сохранять и копировать. Но в отличие от «богословов иконы», о. Зинон не только исследует богословский язык иконы, он им пользуется, он им живет, он его развивает.

«Икона, — как утверждает о. Зинон, — рождается из опыта неба, из литургии… Иконописец — свидетель». А если так, то можно сказать, что эта книга — есть свидетельство того, что современная иконопись как воплощение современного духовного опыта, как выражение нашей веры, как форма наиболее действенной проповеди — жива.

Эта книга будет интересна всем — иконописцам и тем, кто любит икону, искусствоведам и просто прихожанам, знатокам и людям несведущим в искусстве. Ведь архим. Зинон размышляет в «Беседах» не только об иконе, но и о Евхаристии, о милосердии и прощении, о Церкви, об образовании и о прочих вещах, имеющих непосредственной отношение к нашей жизни. К тому же книга прекрасно издана и может служить хорошим подарком.

Икона Св. Троицы Андрея Рублева, пожалуй, самая знаменитая из русских икон. Ее знают на Западе и на Востоке. О ней написано множество книг и исследований. Но эта книга не совсем обычна, потому что она написана не искусствоведом, а монахом-бенедиктинцем, известным патрологом, который более 20 лет живет отшельником в Альпах. Ее автор — отец Габриэль Бунге (русский читатель знает его по книге «Скудельные сосуды»), специалист по восточному богословию, знаток греческих отцов, наиболее известно его исследование о трудах Евагрия Понтийского. Хорошо зная традицию первого тысячелетия, он очень интересуется и русской духовностью, особенно иконой как богословием в красках. В своей книге о. Габриэль исследует иконографию Троицы от катакомб и до XV в, времени, когда жил преп. Андрей Рублев. Он показывает, как трансформировалась эта иконография от сцены «Гостеприимство Авраама», иллюстрирующей текст 18 главы книги Бытия, до глубочайшего, насыщенного сложнейшей богословской символикой образа Божественного Триединства. Он привлекает к этому святоотеческое богословие, молитвенный опыт, гимнографию, литургические тексты. Цель автора — дать читателю понять, что икона Рублева есть величайшее откровение о Любви Бога к человеку, откровение о божественном домостроительстве и духовном единении. Напомним, что этот образ был написан Андреем Рублевым «в память и похвалу преп. Сергию» и тем са

мым воплотил в красках то, чему учил великий молитвенник земли русской. А завет преп. Сергия стал призывом для Руси на все века: «Воззрением на Святую Троицу побеждать ненавистную вражду мира сего».

«Я решаюсь даже утверждать, — пишет в предисловии к книге С. С. Аверинцев, — что книга написана не просто о рублевской иконе Пресвятой Троицы, но также в согласии с выразившимся в этой иконе молитвенным умыслом обоих святых мужей, преп. Сергия Радонежского и преп. Андрея Рублева. А молитвенным умыслом их было то, что именуется в нашей литургической молитве «соединением всех» под знаком «Нераздельной Троицы». И книга становится, как стала некогда икона, победой над «ненавистной враждой мира сего», утешением для тех, чье сердце вправду горит жаждой «соединения всех», указанием пути к той цели, которая названа в т. н. Первосвященнической молитве Самого Иисуса Христа: «Да будут все едино» (Ин 17:21)».

Может быть, кто-то из читателей удивится, что бенедиктинский монах, человек другой христианской традиции, пишет о русской иконе. Но уже давно такие вершины, как икона Троицы, творчество Андрей Рублева, да и в целом русская иконописная традиция, стали достоянием всех, кто ищет молитвенной глубины, богопознания и истинного смысла христианского откровения. Да и человек издалека порой может нам сказать о нашем богатстве несравненно больше, ибо мы — русские православные — обладая этим бесценным сокровищем, зачастую пренебрегаем им или недостаточно стремимся понять его глубокий смысл. Книга о. Габриэля Бунге была написана изначально для западного читателя, которого автор хотел познакомить с величайшим явлением духа, — но не в меньшей степени она обращена и к русским. А уж теперь, после того, как книга переведена на русский язык и издана Международным благотворительным фондом им. прот. Александра Меня (Рига, Латвия), она непосредственно адресована нам. Тем более что книга эта имеет посвящение. На первой же страницы мы читаем: «Досточтимым сынам преподобного Сергия посвящается». И если мы хотим понять и принять завет преп. Сергия, если нас влечет к себе красота и тайна иконы преп. Андрея Рублева, значит эта книга написана для нас.

-Оставить отзыв в гостевой книге-
-Обсудить на форуме-