Вета Рыскина
О Наташе Лычаковой
Всё больше наших родных и друзей покидают нас. Но,
с другой стороны, всё больше наших любимых, встреча с которыми ожидает
нас Там, и это такое утешение. Вот и Наталья Игнатьевна Лычакова, дорогая
и прекрасная Наташа, теперь Там, в Царстве Твоём, Господи, в чем я не
сомневаюсь. Думаю о ней, вспоминаю её с тех пор, как получила известие
о том, что она умерла 29 июля 2018.
Такое надо заслужить.
Звонит
как-то Наташа, голос дрожит:
- Знаешь,
сегодня пошла в булочную. Иду по Кастанаевской, навстречу какой-то молодой
мужчина, такой крупный, и почему-то жестикулирует, руками машет. Поравнялись
– и вдруг он размахнулся и ударил меня по лицу! И, не останавливаясь,
пошел дальше.
У меня
слёзы брызнули, еле на ногах устояла, за что? Постояла, поплакала, больно.
Но все же пошла за хлебом. Купила, иду обратно.
И вдруг
вижу: опять он идет навстречу, но уже ведет его за руку старушка, маленькая
такая, худенькая. Прошли мимо, он на меня даже не посмотрел, весь в
своих мыслях, бормотал что-то.
А я
заплакала снова, но уже об этой старушке, его матери, и о нем… Такая
трагедия, как же ей тяжело жить. И он…
Через пару дней в храме я рассказала эту историю о.
Георгию Чистякову, очень ценившему Наташу. Ну, мол, что же это всё валится
на неё, столько людей шло, и надо же было именно ей пострадать, такой
маленькой и хрупкой, такой доброй.
Отец Георгий слушал задумчиво и серьёзно, а потом тихо
сказал:
- Да, такое Бог не каждому пошлёт. Такое надо заслужить.
Ты слышишь, говорит Господь: «Не бойся!»
Наташа с молодости писала стихи. Конечно, «в стол». Легкие,
пронизанные, как солнечными лучиками, юмором. А иногда пронзительно
грустные. Одно особенно мне нравилось, сейчас попробовала восстановить
по памяти, но не теряю надежду найти его у неё в квартире. Напишу пока
отрывок, то, что помню:
Крестнице, единомышленнице, подруге
Милочке
(на 17 этаже Каширки)
Ты, верно, думаешь – на муку
Господь вознёс тебя сюда?
То он тебе протягивает руку!
Не оттолкни, скажи скорее: «Да!»
И в тайниках души своей не ройся.
Ты слышишь: говорит Господь: «Не бойся!»
Не бойся в этой жизни ничего.
Ни смерти, ни болезни, и ни прочего.
Вся жизнь – лишь только полигон Его
Для испытанья наших душ на прочность.
Поверь, в лучах любви Его укройся,
Ты слышишь: говорит Господь: «Не бойся!»
* * *
Милочка умерла.
Но, надеюсь, Наташины строки грели ей душу и помогали не бояться.
«Скорая помощь»
Так называл Наташу о. Георгий Чистяков. Наташа обладала столькими
замечательными качествами – добрейшая, скромнейшая, мудрая и остроумная,
самоотверженная, всегда готовая рвануться на помощь любому из друзей
(или любому нуждающемуся, который тут же становился одним из друзей).
При этом оставаясь совершенно незаметной, тихой, «маленькой».
Помню её рассказ.
- Знаешь, так мне было плохо сегодня. Пошла убрать кровать Димы
(*сына), потянулась поправить простыню – и легла поперек кровати. Лежу,
чувствую – встать не смогу, сил нет. А тут зазвонил телефон в кармане,
отвечаю – одна старушка знакомая просит приехать, помочь, температура
у неё поднялась. Ну, я сползла с кровати, собралась и потопала. Ничего,
выдержала, правильно отец Георгий говорил: «Бог даёт силы целевым назначением».
Спасение любовью
Единственный и недолгий брак Наташи, мне кажется, в какой-то
степени тоже был акцией спасения. Она познакомилась с молодым мужчиной,
Колей. Ему очень понравилась эта хрупкая девушка с большими карими глазами,
молчаливая, но умеющая очень внимательно слушать. Они гуляли по Москве,
и Наташа слушала, и чувствовала, как необходимо Коле её присутствие.
Ведь этому сильному мужчине почему-то часто бывало очень печально. Иногда
он говорил ей: «Какие грустные облака…» И даже: «Какой грустный трамвай…»
По своей неопытности Наташа не ощутила тогда тревоги. А, может,
ощутила, но надеялась, что, если они будут вдвоём, то Коле станет веселей.
Они поженились, вскоре стало ясно, что они будут уже не вдвоём, а втроём.
Это было таким счастьем – появление симпатичного малыша, который быстро
развивался, становился не по годам сообразительным, и даже обыгрывал
в шахматы взрослых. И всё же Наташе, даже вместе с их любимым сыночком
Димкой, оказалось не под силу одолеть «грусть» Коли. Когда Диме было
6 лет, Николай безо всяких видимых поводов оставил этот невесёлый мир.
Для Наташи, чья вера была очень искренней и глубокой, горе утраты
мужа усугубилось тем, что она не могла даже проводить мужа отпеванием,
или заказывать о нём панихиду. Долгие годы молилась она о Коле дома.
И вот как-то Наташа узнала, что в Патриархию РПЦ можно подать
обращение с просьбой разрешить отпевание, и эта просьба может быть удовлетворена,
если к страшному решению человека подтолкнула душевная болезнь. Обращение
Наташи было удовлетворено, и она с огромным облегчением впервые стояла
в церкви, где совершался чин отпевания Николая.
Через день или два – не помню точно – взволнованная Наташа рассказала
мне приснившийся ей сон. Во сне Коля подошел к ней и нерешительно спросил:
- Наташа, ты меня возьмёшь с собой?»
- Ну, конечно! – ответила она.
- Спасибо!!! Так я с тобой! - лицо Коли засияло улыбкой, и он
стал бросать в стоявший рядом чемодан белые рубашки.
Эти рубашки, парившие над чемоданом, как белые птицы, было последним,
что увидела Наташа перед тем, как проснуться. Но радость этой встречи
во сне долго не оставляла её, и мы не раз вспоминали эту ещё одну милость
Божию, посланное ей во сне утешение.
Кормление старушек
Когда в храме свв. Космы и Дамиана организовали кормление одиноких
старушек, Наташа, конечно, включилась в это одной из первых. У неё было
5 адресов, далеко, кажется, на ул. Газеты Правда.
Взяв в столовой, с которой у храма была договоренность, нужное
количество порций, она шла, нагрузившись, как верблюд, точнее, как верблюжонок
или пони. Наташу не было видно за сумками, которыми она была обвешана.
Но Наташа не была бы Наташей, если бы её миссия ограничивалась
доставкой обедов, как это и было декларировано названием подразделения
храмовой Группы Милосердия – Группа кормления. Она со своим обычным
юмором рассказывала, какие только поручения ни давали ей обрадованные
вниманием старушки. Особенно одна, мягко говоря, не отличалась деликатностью,
и без лишних благодарностей, посылала Наташу то на почту, то в ремонт
обуви, то по другим своим многочисленным надобностям. Наташа была слабенькой,
и ноги очень болели. Но, доставив последний обед, она безропотно шла
туда, куда посылала её предприимчивая бабушка. И ни слова осуждения,
только легкая ирония. Над старухой, над самой собой…
Гостьи
Наташей и её квартирой пользовались многие. Соседка по дому
регулярно одалживала у неё деньги, и Наташа смеялась тому, что соседка
важно употребляла именно такой термин: «Вы могли бы мне одолжить …»
Хотя второй части этого ритуала – возврата долга – не происходило никогда.
Но хороший тон соблюдался неукоснительно: «Наталья Игнатьевна, Вы могли
бы мне одолжить…» и ответное: «Конечно, заходите». Соседка входила обычно
вместе с котом Мишкой, который привычно устремлялся к миске с кормом
Наташиного кота Васи. Вася, воспитанный в христианском духе, не возражал
против вторжения и спокойно наблюдал за товарищем. Соседка в это время
усаживалась выпить традиционную чашечку кофе.
Частенько приезжали гости, знакомые, а также знакомые знакомых
– посмотреть Москву, или по каким-то делам. Например, поселилась такая
отдалённая знакомая из Рязани без объявления срока пребывания. Через
несколько дней женщина благодушно заметила: «Наташ, всё хорошо, но вот
холодильник громко работает». Наташа смущённо ответила: «Давай я переставлю
холодильник в свою комнату, если он там поместится». В маленькой комнатке
Наташи холодильник поместился с трудом, но проблема была решена, и гостья
спала спокойно еще продолжительное время.
Наташа переносила периоды прибавления населения квартиры стоически,
не раздражалась, не жаловалась, только подмечала время от времени смешные,
на её взгляд, моменты общения: «Опять Димке на ужин ничего не осталось…
Попробую сейчас картошку сварить, может успею, должен уже подойти с
работы».
«Горе бедным хозяйкам рачительным, о
душе своей не попечительным…»
Домовитость
и хозяйственность не были свойственны нашей подруге. Она себя за это
корила, стеснялась захламленности своей квартиры на Кастанаевской улице.
Да и как ей не быть захламленной? Время от времени я слышала от неё
виновато произносимые реплики:
- Осторожно,
не споткнись, тут мне Л. Привезла несколько ящиков с книгами, говорит
ненадолго, на полгодика, потом им дают квартиру, и они туда перевезут.
- Вчера
К. оставила эту батарею банок, говорит: «Всё равно до лета не нужны,
пусть у тебя постоят, ладно? А вот подойдёт время консервации – заберу.
Смеётся.
Смеялась над собой она часто, хотя в смехе этом была, конечно, примесь
горечи. Чайники вечно сгорали. Помню очередное её сообщение: «Ой, сейчас
вскипячу нам чай в ковшике, чайник сгорел!» Я отвечаю: «Я же тебе говорила:
купи со свистком!» Она смеётся: «Так вот же со свистком сгорел!».
Подгорали
кастрюли, подтекали краны (вот это, пожалуй, единственное, что вызывало
у неё панику, поскольку здесь уже приходилось иметь дело с соседями
снизу), перегорали лампочки или ломались выключатели, терялись нужные
предметы.
Ну
и что? Всё равно приходить к Наташе было счастьем. Мы устраивались на
тесной кухоньке, за столиком, на котором, среди не относящихся к трапезе
вещей, было главное для Наташи: чашки с черным кофе и пачка сигарет.
К еде Наташа относилась равнодушно, и если бы не любимый сын Вадим,
то, наверное, для себя бы не готовила вовсе.
Иногда
я думала: что может Наташа, этот ангел во плоти, говорить на исповеди?
В голову приходило только курение, без которого она жить не могла. Распрощалась
Наташа с курением только в тяжелое время болезни, когда её жизнью руководили
уже сиделки, и больше о сигаретах она даже не вспоминала.
Но
генеральная уборка Наташиной квартиры, с помощью друзей, производилась
по крайней мере накануне 8 мая, дня рождения хозяйки. Наташа никогда
не приглашала никого на свой день рождения, но всю её взрослую жизнь,
каждый год, 8 мая в квартиру, в разное время, неотвратимо являлись все
её многочисленные друзья. На одной такой встрече Наташе были прочитаны
стишки, подражание Роману Сладкопевцу:
Горе бедным хозяйкам рачительным
О душе своей не попечительным,
Но блаженны свой дом забывавшие,
Часть благую с Марией избравшие.
«Коль житейские блага стяжаем мы,
Лишь ко гробу себя приближаем мы»,
Коли слесаря в дом вызываем мы –
Силы тьмы с ним в свой дом запускаем мы.
Коль квартиру свою убираеши,
То уборку души оставляеши,
Если в кухне плиту оттираеши,
То на Бога в тот час не взираеши.
Будешь вечно ты помощью страждущим,
Унывающим всем утешением,
Дом твой будет для странных пристанищем,
Стол – для сотен друзей насыщением.
Так утешься, сестра моя милая,
Возносящи ко небу курения.
Ты избрала бесплотное жительство,
Так о плотском оставь помышления…
О равнодушии Наташи к бытовой и материальной
стороне жизни говорит и такой случай. Наташа с моей сестрой собрались
идти в храм. Когда литургия закончилась, Наташа не спеша общалась с
друзьями, долго просматривала книги в лавке, а когда вышли из храма,
сказала сестре – так, между прочим: «А я сегодня забыла дверь в квартире
закрыть». Анетта ахнула: «Когда же ты об этом вспомнила?» Наташа безмятежно
ответила: «Да почти сразу, когда мы к метро шли». Сестра была потрясена
этим спокойным доверием нашей подруги и с волнением довела её до двери
квартиры. Наташа же отворила незапертую дверь безо всякой тревоги и
не удивилась тому, что ничего плохого не произошло.
Годы с
Альцгеймером
Наташа любила смеяться.
Но когда грянула беда, болезнь Альцгеймера, наша подруга стала печальней,
и страшно было видеть, как отнимает заболевание её память, понимание
происходящего, способность что-то делать по дому, а на определенной
стадии – не только готовить, но и есть что-либо без помощи и подсказок.
Надо сказать, что
болезнь её протекала нетипично, в противоречие прогнозам из медицинских
статей о быстром разрушении личности, о равнодушии больного к близким.
Любовь Наташи к единственному сыну, Вадиму (или Димке, как она его называла),
тревога за него, оставались, мне кажется, в Наташе почти до конца. Память
стала исчезать первой, но очень долго сохранялась природная мудрость,
чувство юмора, сопереживание людям, застенчивость, растроганность и
благодарность за самую малую помощь, в общем душа, прекрасная её душа.
Если к ней приходили друзья и приносили продукты или приготовленную
еду, глаза Наташи наполнялись слезами. Пыталась выговорить слова: «КАК?!
А вы?»
Так же односложно
Наташа выражала тревогу об участи сына, о его непрактичности, доверчивости,
беззащитности перед возможной непорядочностью и корыстью. Она надеялась
на нас, и хотя тревога о Вадиме перешла в наши души, боюсь, что уберечь
его всем друзьям Наташи, вместе взятым, не удастся. «Иных уж нет, а
те далече»… А Вадим, гениальный в программировании или высшей математике,
остаётся совершенно наивным и беспомощным перед человеческим лукавством
и вероломством. Да убережёт его от зла материнская защита «оттуда» и
наши немощные молитвы…
Когда Наташа уже не
могла говорить, она могла и любила слушать, например, рассказы прекрасного
врача-ветеринара и писателя Дж. Хэрриота. Истории о его четвероногих
пациентах проникнуты нежностью, пониманием звериной души и тонким юмором.
А Наташа любила животных так, как мало кто умеет, с бесконечным сочувствием
и восхищением. И когда она слушала эти печальные или смешные истории
из четырехтомника – о болезнях, лечении, нраве очередной собаки, кошки,
коровы или лошади, у неговорящей уже Наташи в нужных местах повествования
появлялась улыбка, или столь же уместные слезинки.
Потом
наступил долгий и трудный период сиделок. Поиск сиделки оказался делом
непростым. Учитывая полную беспомощность и безмолвность больной, требовалось,
чтобы человек, помимо навыков ухода, обладал определёнными душевными
качествами. Нам казалось, что Наташу невозможно не полюбить, но сейчас
речь шла о том, чтобы сиделка, по крайней мере, жалела и не обижала
её, проявляла деликатность к нашей застенчивой и чувствительной подруге.
К сожалению, найти человека, отвечающего этим требованиям, оказалось
нелегко. Бессловесность и мягкость Наташи не всегда позволяли своевременно
понять, что происходит в квартире, когда больная наедине с сиделкой.
Но
сейчас не хочется вспоминать плохое. Память все время возвращает к трогательным
и светлым эпизодам этого времени. Например: сиделка выводит Наташу во
двор, на прогулку. Ноябрь, уже чувствуется холодок, и руки Наташи в
варежках. Она внимательно смотрит на свои руки и на руки сиделки, снимает
варежки и пытается натянуть их на руки улыбающейся сиделки. В этом вся
Наташа. Быть объектом помощи для неё было труднее, чем помогать, жалеть,
отдавать. Конечно, положение Наташи не сравнить с участью одиноких и
брошенных стариков, или тех, кто находится в «казенных домах», но думаю,
что свою меру страдания Наташа испила сполна.
Вот
Наташино стихотворение, написанное задолго до болезни, но такое грустное
и провидческое, к сожалению:
Боль нарастает, не стихает,
И не снимается стихами.
Усталость шепчет: погоди,
Ведь что-то будет впереди?
А впереди – крутой порог –
Конечный пункт любых дорог.
Что было – не будет.
Что будет, то будет.
|
