Священномученик Герман (Ряшенцев)

Священномученик Герман (Ряшенцев)

 

Герман (Ряшенцев), епископ, священномученик, шесть раз был арестован, 15 лет провел много лет в лагерях и ссылках: Тобольск, Каракалпакия, Соловки, Сыктывкар, а между ними краткие, по несколько месяцев передышки.

В миру Николай Степанович Ряшенцев родился в 1883 г., в Тамбове, в купеческой семье. Окончил Тамбовскую духовную семинарию и Казанскую духовную академию. В 1904 г. принял монашеский постриг с именем Герман. Как и многие студенты Казанской академии, окормлялся у старца схиархимандрита Гавриила (Зырянова), бывшего в то время настоятелем Седмиезерной пустыни под Казанью.

Преподавал в Псковской, Вифанской и Владимирской семинариях. После закрытия Владимирской семинарии поселился в Москве, в Даниловом монастыре, настоятелем которого был издавна знакомый ему епископ (позже архиепископ) Феодор (Поздеевский), один из самых стойких противников компромиссов с советской властью, был в оппозиции митр. Сергию (Страгородскому). (Он был расстрелян в 1937 г.) В Даниловском монастыре тогда собралась группа епископов, разделявших такие взгляды.

В 1919 г. стал епископом Волоколамским, помощником митрополита Московского. Организовывал в окрестных приходах чтение проповедей и преподавание Закона Божия, что стало поводом для доноса на него в ВЧК.

Из постановления Волоколамской партийной ячейки: «...как окончивший Духовную академию, как агент патриарха Тихона, епископ Герман является для местного духовенства не с фабричным, а с земельным населением опасным контрреволюционным агентом монархизма, таящим в себе все силы, умения и настроения, действуя под религиозным флагом, повести массы против советской власти... Епископ Герман в целях усиления личного влияния совершает постоянные разъезды по окрестным деревням, шантажирует их отлучением от церкви, чем принуждает их уступать его требованиям, произносит церковные проповеди, в коих в религиозной символике говорит о пришествии антихриста, о гонении советской власти именно на православие и т.д. Епископ Герман рассылает по благочинным приказы о необходимости во всех деревнях преподавать детям закон Божий, официально стращая духовенство судом Божиим и епархиального начальства... При посещении деревни епископ Герман бессовестно обирает отсталые массы, епископ Герман является активной силой, деморализуя все духовенство Волоколамского, Рузского и Можайского уездов вокруг патриарха Тихона. Посему волоколамский райком считает необходимым просить секретно-оперативный отдел В.Ч.К. перевести епископа Германа в концентрационный лагерь – до полной победы трудящихся».

В 1921 г. владыка Герман был арестован. В Бутырке он некоторое время сидел вместе с митр. Сергием (Страгородским). Архипастыри сообща служили литургию. 22 апреля 1922 г. Владыка был освобожден, дав подписку о невыезде из Москвы до суда, и поселился в Даниловом монастыре. Но в июле 1922 г. был вновь арестован. И снова оказался в Бутырской тюрьме.

В 1926 г. Владыка Герман был арестован в составе большой группы насельников Данилова монастыря (около 30 человек) по делу митрополита Петра (Полянского). Ордер на арест подписал Генрих Ягода. В обвинительном заключении эту группу назвали «Даниловский синод», поставившей себе задачей использование церкви для нанесения ущерба советской власти.

В январе 1928 г. Владыка Герман вернулся в Москву и получил назначение на Вязниковскую кафедру, во Владимирскую епархию. А в декабре 1928 г. был арестован по делу о «группировке вязниковских церковников» (верующие отстаивали храм от закрытия, а во всем обвинили духовенство). Герман был помещен в тюрьму Владимира. Его также обвиняли во введении в вязниковских храмах моления «о богохранимой державе Российской» и в «антисоветских высказываниях» во время проповедей.

Приговорен к трем годам лагерей, сначала его отправляли в Кемь, а затем на Соловки. В Соловецком лагере епископ Герман тяжело заболел тифом и стал инвалидом. В конце 1930 года вместе с другими больными вывезен на материк. Постановлением Центральной комиссии ОГПУ по разгрузке Соловецкого лагеря от 10 апр. 1931 г. дальнейший срок заключения Германа был заменен ссылкой. Жил в с. Красноборск близ Котласа, в Великом Устюге, Деревянске и др.

В феврале 1933 г. владыка Герман был освобожден из ссылки и отправился в г. Арзамас. По дороге в Москве имел беседу с митр. Сергием (Страгородским), но нового назначения не получил.

В 1934 г. его в очередной раз арестовывают и отправляют в ссылку в Коми АССР. После окончания срока ссылки епископ Герман продолжал жить в селе Кочпон. Здесь под руководством Владыки сложилась большая община, в основном из ссыльных, духовенства и мирян, которые соблюдали обеты иноческой жизни, оказывали материальную и моральную помощь ссыльному духовенству. Владыка Герман организовал церковный хор, послушать который приходили православные люди со всего города Сыктывкара. По праздничным и воскресным дням прихожане собирались у него на квартире. Приходили не только ссыльные, но и местные священники. Епископ Герман помогал многим, поддерживал павшим духом.

В 1937 г. Владыку снова арестовали. Его обвинили в создании контрреволюционной организации фашистского толка, а также в материальной помощи ссыльным. Вместе с ним арестовали 12 человек.

Из показаний епископа Германа: «Виновным в контрреволюционной деятельности я себя не признаю. Ссыльное духовенство г. Сыктывкара, правда, группировалось вокруг меня, но не для антисоветской работы, а исключительно в религиозных целях в силу моих религиозных убеждений. Нас объединяла любовь к храму и церковному пению. Кроме соблюдения обетов иноческой жизни, других задач мы не ставили». При этом он не отрицал, что помогал ссыльным. Но прямо заявил, что критиковал конституцию за антинародное решение вопроса о свободе совести, резко отрицательно отзывался о политике советского государства в отношении духовенства.

Последний допрос состоялся 29 мая. Собственно говоря, он был уже не нужен: обвинительное заключение было готово 24 мая. Приговор тройки НКВД вынесен 13 сентября: расстрелять. 15 сентября священномученик Герман, епископ Вязниковский, и его соузники были расстреляны вблизи города Сыктывкара.

На соборе 2001 г. епископа Германа (Ряшенцева) причислили к лику святых

 

Заключения и ссылки владыка Герман воспринимал как странничество. В одном из писем он признавался, что иногда его посещали мысли о тщетной трате лет, проведенных в заключении. Но такие сомнения продолжались недолго. «Я верю,– писал он из ссылки,– что и самое время, и обстановка, и все, с чем приходится встречаться на своем пути, постепенно выправляет то ненужное и вредное, чем заразилась душа в прежнее время, и рано или поздно с нее спадут те цепи, какие наложил на нее грех, небрежение и привязанность к земному».

Из писем епископа Германа Ряшенцева

В июле 1922 г. он был арестован второй раз и выслан на три года в Тобольск. Там после тюрьмы его сослали в село Самарово, где владыка мог служить в местной церкви – для этого он сам изготовил себе архиерейский жезл и митру. Вот как он, со свойственным ему мягким юмором, описывает эти события:

«В день ваших именин нас с великими предосторожностями, как ценный груз, с попечительными проводниками, более ревностными, чем их предшественники, погрузили на пароход, который и доставил нас 13-го в 11 часов в Самарово. За время пути мы не видели ни неба, ни воздуха, такое было неудобное место около машины. Можете отсюда судить, какая радость заполнила душу, когда мы вышли на берег, увидели перед собой к югу могучий Иртыш и к северу красивый горный кряж, покрытый могучим хвойным лесом, главным образом кедрами. У подножия этого кряжа, который тянется несколько вёрст, приютилось Самарово, с правильными улицами и переулками, с большей частью двухэтажными чистенькими домами, деревянными тротуарами, напоминающее больше пригород у города и совсем не похожее на наше великорусское село. На самой высокой горе высятся мачты радио…

В этот же самый день мы взобрались на гору… и, купаясь в лучах яркого и ласково греющего солнца, любовались огромной равниной, расстилавшейся перед нами на многие десятки вёрст, большею частию покрытой листвой уже начинающегося золотиться леса и изрезанной всюду извилинами Иртыша и его маленьких притоков. Вдали на горизонте (от нас двадцать-тридцать вёрст) виднеется гористый, покрытый пурпурно-золотым убранством лиственного леса берег могучей Оби. У наших ног расстилается и Самарово. Над домами, как у нас обычно галки, кружились и стрекотали бесчисленные сороки. Около нас по деревьям сновали весело, напевая свою задорную песенку, синицы. Кричали и смело на нас поглядывали красивые сорокопуты (немного меньше вороны), прыгали белки, вились горные орлы и стаи чаек-рыболовов, на горизонте носились такими же стаями, как у нас осенью, скворцы, дикие утки и гуси; кедры дышали на нас своим смолистым дыханием, небо – своей бездонной глубиной, воздух – своей чистотой… Со всем только пережитым был такой резкий контраст, а для меня была такая близкая душе моей красота природы, что без слов молилась душа Богу и благодарила Его за посланный отдых…

Стоит такая дивная погода, что я буквально умиляюсь, каждый день спешу изучать и горы, и берег реки, и леса. Но много здесь не находишь. В лесу жутковато (это не наш лесок), так как медведи водятся в большом количестве и в нынешнее лето уже скушали несколько коров. Недалеко от нас, на так называемой полуденной горе, покрытой лиственным лесом, водятся олени и лоси. Белок множество, порядочно лисиц… Сообщение только водой, или с трудом можно пройти пешком или верхом на лошади до ближайших селений, от нас верстах в тридцати-сорока. Это считается здесь пустяковым пространством. Сибирская лошадь легко в сутки делает по сто вёрст».

 

Из письма 1925 года:

«Совершенно справедливо и то, что теперь не благоуханье роз, а крепкий аромат помойки и такие чудные произрастания, как крапива, репейник – не тронь меня... и раз это так, то, конечно, вместо того, чтобы ныть и тосковать о том, „как хороши, как свежи были розы”, надо лучше подумать, как парализовать „воню” помойки и во что надо одеться, если приходится в жизни идти не по роскошному лугу с душистой и сочной травой, а сквозь цепкие кусты репейника и не менее жгучие – крапивы. Конечно, логика христианской правды и должна каждому из нас говорить: стало меньше храмов – сам будь, и ты должен быть, храмом Бога; стал неудобен вход ко многим святыням – сам стань этой святыней и живой иконой; не стало многого внешнего, много влияющего на внешних и младенцев еще в вере – дай им то, что несравненно выше этого и одинаково понятно и близко и мудрому и младенцу, дай им теплоту искренней и нерассеянной молитвы и высшее изящество веры: простоту и глубину благоговения и смирения».

 

Из письма 1934 года:

«Мне кажется, происходит не только одно разрушение твердыни и того, что для многих святое святых, но происходит очищение этих святынь, их освящение через огонь жестоких испытаний и поверок... Не знаю, что это... но только внутри себя ношу непоколебимую пока ничем веру, что очень многие, если не большинство, от звезды учащиеся, будут кланяться Солнцу правды, да не так, как их отцы и мы, их современники, – по ленивой традиции и инерции, а придут с дарами, и все самое лучшее, и особенно верность Слову в деле, принесут Незримому и теперь Властителю душ и благодарных стремлений».

 

Среди адресатов писем еп. Германа были священник Михаил Шик и его жена Наталья Дмитриевна Шаховская-Шик.

В письме Н. Д. Шаховской-Шик, отвечая на ее письмо о заботах, связанных с детьми он пишет: «Вообще, мне кажется, ничего в детях не надо форсировать, а религиозно-нравственную стихию надо поддерживать примером и всем тем, что обычно называется обрядом, чем-то как будто внешним, даже, с точки зрения иных, ненужным для истинного религиозного роста. Зажженная лампадка, образочек в изголовье, благословляющий крест отца или матери на сон и со сна, если возможно, хоть кратенькие общие молитвы – это все такая сила, при искренней религиозности родителей, какую никогда не вытравят все хоть и сильные, но пустые ветры модных настроений и безверия. В воспитании я сторонник дисциплины, но согретой любовью, которой у Вас в сердце хватит не только на своих близких и родных. Но хорошо знаю, как вредна односторонняя строгость и требовательность, и „покорную съеженность” знаю из своего детства. Надо по пословице: строгостью не ожесточать, ласковостью не расслаблять. Конечно, власть над душой ребенка любви более могуча, чем одна разумная, но часто холодная дисциплина. А вот с раздражительностью и нетерпеливостью всячески надо бороться, так как это страшно портит характер детей, да и тех, кто раздражается. Я по себе знаю, как во многом была испорчена моя нервная система с детства благодаря горячности и нервозности моей матери (у ней было нас восемь человек). Насколько ее горячность обижала, настолько впоследствии ее кроткая снисходительность стыдила и от многого удерживала».

 

Письмо от 1932 года: «Я кажется, писал, что Господь дал нам – здесь живущим, ’’нечаянную радость” перед Своим Светлым днем. С вечера В. Четверга начал благовестить местный, доселе полтора года безмолствовавший Сион. Поэтому и эти предпасхальные дни, и вся Светлая Седьмица, и день Св. Троицы, и другие наши нарочитые дни дали душе столько светлой радости, что тесное и скорбное, более удручающее тело, чем душу, только ярче оттенило и углубило ее живительную силу, ободряющую душу, укрепляющую веру и дающую уразуметь и ощутить радость Креста. Слава и благодарение Господу. Вы правы, когда говорите, что смысл жизни в несении всего посланного нам, но безгрешно, когда близко приближаются устрашающие душу испытания, молиться, как молился Он в Гефсимании, склоняясь под Его высокую и всегда милостивую волю. Мне вот тоже иногда тоскливо, когда я живу в этой глуши уже 8-й сверх месяц, но успокаиваю свое мятущееся сердце тем, что это, б. м., величайшая ко мне милость, так как, б. м., да это и несомненно, что едва ли могу чем служить другим, как не одним терпением посылаемого мне и полной уверенностью, что этим обновляется и моя личная жизнь и всех связанных со мною. Когда я вспомнил нашу встречу, то не хотел похвалой исказить Ваше смирение, а хотел только поделиться радостью, как близок Господь к нам грешным: Его сила мои как бы случайные слова сделала такими действенными, а Ваши искания Его и Его благодати дали ощутить мне, как близок Он ко всем кающимся и как Духом Его всякая душа живится».