Февраль-Апрель 2014

О ПРОЩЕНИИ

Из беседы митр. Антония Сурожского.

Перевод с английского Е.Л. Майданович

Я начну с вопроса о прощении: мы хотим простить, но не способны простить все. Я думаю (но тут, вероятно, следует подчеркнуть, что так думаю я), что слишком часто, когда мы думаем о прощении, мы подразумеваем собственное внутреннее состояние умиротворенности, состояние, следующее из того, что обида забыта, раны зажили, даже шрамы как будто исчезли, и в результате настал полный мир между нами и обстоятельствами или людьми, или, порой, Богом. Не могу забыть высказывание одной пожилой женщины, она долгие годы была женой священника и сказала мне: «Одна из самых трагичных проблем жены священника в том, что каждый может обратиться со своими бедами к Богу, но жена священника часто чувствует, что именно Бог виновен в том, что она одинока, забыта, что на ней такое тяжелое бремя». Так что есть вопрос: как мы можем простить Бога, простить друг друга и, наконец, простить самого себя, что, порой, труднее всего.

Если бы прощение исчерпывалось этим чувством примиренности, восстановленной гармонии, оно было бы чудесное чувство, но это был бы итог без начала. Прощение начинается в сердцевине конфликта, прощение начинается не тогда, когда все позади. Прощение начинается, когда нанесено оскорбление, причинена боль, унижение. Кроме того, если причинено физическое страдание, мы должны вспомнить и обосновать прощение словами Христа, когда Он, распинаемый, молился Отцу и говорил: Прости им, Отче! Они не знают, что делают. В этот момент Христос в каком-то смысле взял на Себя людское безумие и жестокость, принял их и тем самым уничтожил. Кто может осудить тех, кого простила жертва?

Прощение, мне кажется, начинается в момент, когда мы можем обратиться к человеку — на деле или мысленно — и сказать: я принимаю тебя, какой ты есть, со всеми последствиями, всей болью, всей опасностью, всем риском, который содержится для меня в таком принятии. Прощение — тот момент, когда мы говорим: я принимаю тебя не несмотря на то, каков ты, и не ожидая, что мое прощение может способствовать твоей перемене к лучшему. Я принимаю тебя и понесу тебя в сердце, в молитве, в душе или просто в моем страдании или так, как Христос нес заблудшую овцу, или так, как Он нес Свой Крест. Если человек, против которого мы что-то имеем, окажется заблудшей овцой, той, которая сбилась с пути, ушла из родных мест, отбилась от стада, от того места, где царит гармония и мир, нести его не так уж трудно, хотя и не всегда очень радостно. Но когда человек становится для нас крестом, опасностью для нашей жизни в самых наших глубинах, когда мы чувствуем, что принять этого человека означает принять предельный риск того, что сами будем внутренне уничтожены, подорваны, неисцельно ранены, тогда такое принятие бесконечно более трудно. Но именно здесь начинается прощение. В жизни Христовой оно начинается с Воплощения, когда Христос, Бог во Христе решается стать одним из нас, разделить с нами все, что свойственно человеку, не только тварность, то есть обладать телом, человеческой душой, но и все ограничения падшего, изуродованного мира. С того момента, как Он входит в этот мир, Он принимает на Себя все его уродство, искажение, всю его отвратительность, весь страх, всю его двойственность. Все это уже присутствует в момент Воплощения. Но есть и кульминационные моменты. Вот последняя завершающая кульминация: Он, безгрешный, умирает, разделяя с нами потерю Бога, которая всем нам свойственна: Боже Мой! Боже Мой! Зачем Ты Меня оставил?

Но в этом процессе прощения от нас требуется простить не только другого человека. Одна из самых трудных вещей — простить себя самого, принять себя, какой ты есть, не отвергнуть себя, не отвернуться с ненавистью от подлинного себя, потому что другого себя мы не найдем. Мы должны принять себя самого как крест, если придется, мы должны согласиться быть тем, кто мы есть, в конечном итоге, мы должны научиться любить себя. Но до этого нам еще далеко. Момент прощения это момент принятия. Так что прощение — это целый процесс, это долгая и порой трудная борьба, и высшая его точка — мгновение изумления, когда внезапно исчезает ненависть, обида, отвержение. Но крест все еще тут, заблудшая овца все еще тут, их надо нести, потому что наше прощение не всегда изменяет другого человека. Может оказаться, что процесс растянется на всю жизнь, с вершинами и падениями, с постепенными переменами в нас самих и в другом человеке. Но начать надо с того, чтобы, как говорится в вопросе, захотеть простить. Если такого желания нет, если мы говорим: «Пошел прочь!», как толпа кричала про Христа: «Распни Его!», прощение невозможно. В основании должна быть решимость, должно быть понимание, что если не установится то отношение, которое мы называем прощением, на земле да и в вечности нет места для нас обоих: один должно уйти. Ясно, что это невозможная ситуация, но эту ситуацию мы создаем, когда говорим: «Я никогда не прощу!» Поступая так, мы завязаны с тем, кого отказываемся простить, одним узлом, потому что Царство, в которое мы войдем, не допускает отвержения и ненависти, это Царство основано, коренится на том, что Сам Бог принимает нас ценой всей жизни и всей смерти и всех страстей Господа Иисуса Христа. Так что если мне надо было бы дать короткий ответ, я бы сказал: если мы действительно хотим простить, придется сказать: «Я приму тебя и понесу тебя любой ценой, пока не буду исцелен сам и пока ты не будешь исцелен».